Гладков Теодор Кириллович. Николай Кузнецов

   Но дело не в фантазии литератора и степени достоверности создаваемых его воображением персонажей и событий. Дело в самом подходе к теме разведки.
   Никакой, даже самый талантливый и удачливый разведчик не может решить судьбу сражения в современной войне (не говоря уже о самой войне), хотя может в определенной степени предрешить его успех или неудачу. Представьте только, что военачальнику разведка приносит добытый ею план мощного вражеского наступления. Но где гарантия, что этот план не провокация, имеющая целью дезинформировать его и его войска? Последствия легковерия могут быть в этом случае катастрофическими. Но и пренебречь информацией, которая поступила из в общем-то надежного источника, он не вправе. Следовательно, любые разведданные – причем в прямой зависимости от их важности – должны быть проверены, а то и не раз. Подобную проверку бывает осуществить даже труднее, чем достать первоначальную информацию.
   Но знать стратегический замысел вражеского командования, дату и место готовящегося наступления еще недостаточно. Чтобы правильно и в полной мере использовать эти, хотя и ценные, сведения, необходимо огромное количество дополнительных данных различного характера, иногда очень неожиданных.
   Опыт Великой Отечественной войны показал: чтобы подготовить крупную наступательную операцию, необходимо подтянуть к определенному участку фронта огромное количество живой силы, танков, орудий, прочей военной техники, боеприпасов, привести в движение сотни тысяч людей на больших пространствах, измеряемых тысячами километров.
   Реальную пользу от донесения разведки командование получит только в том случае, если будет достаточно полно знать обо всем, что происходит накануне операции в глубоком и ближнем тылу врага.
   Решить эту задачу с помощью одних только разведчиков-профессионалов невозможно хотя бы потому, что их для этого потребуется слишком много. К тому же для того чтобы добывать некоторые специфические данные, нужно обладать специальными знаниями, а эрудиция разведчика, как и любого другого человека, имеет пределы.
   В годы Великой Отечественной войны во вражеском тылу действовало много замечательных советских разведчиков. Своими победами в тайной войне они в немалой доле обязаны самоотверженной помощи тысяч бесстрашных патриотов на временно оккупированной гитлеровцами территории СССР или антифашистов в других странах Европы, в том числе и Германии.
   Это общее правило подтверждается и боевой работой особого чекистского отряда «Победители». Отряду помогали во всем и всем, чем могли, сотни советских людей, и многие из них, принадлежавшие ранее к самым мирным профессиям, стали превосходными – тонкими, наблюдательными, смелыми и инициативными – разведчиками. В частности, весьма результативно действовала группа связанных с отрядом подпольщиков из городка Здолбунова, расположенного в двенадцати километрах от Ровно.
   Многомесячная работа этой группы заслуживает подробного описания и потому, что ей помогал Николай Иванович Кузнецов, бывавший в Здолбунове в дни, когда почему-либо оставаться в Ровно ему было нежелательно.
   До войны это был маленький уютный городок с тихими приветливыми улицами, летом утопающими в зелени каштанов, лип и акаций.
   В Здолбунове было несколько заводиков: цементно-гипсовый, стекольный, пивоваренный, а в окрестности еще и несколько кирпичных. Для нашей разведки эта индустрия никакого интереса не представляла. Зато другое обстоятельство надолго приковало сюда ее внимание. Заштатным Здолбуново было лишь как населенный пункт, в качестве же железнодорожного узла оно имело значение чрезвычайное.
   Через Здолбуново шла значительная часть снабжения гитлеровской армии.
   Гитлеровцы, разумеется, понимали стратегическое значение Здолбуновского узла и наводнили его жандармерией, полицией, агентами гестапо. Для местных жителей был установлен строжайший режим, нарушения которого карались вплоть до смертной казни. И в этих предельно тяжелых условиях в Здолбунове около двух лет успешно действовала группа советских разведчиков.
   Одним из ее организаторов стал Дмитрий Михайлович Красноголовец. Было ему тогда чуть больше тридцати. Начало войны застало Красноголовца на службе в железнодорожной милиции. Эвакуироваться из города он не успел, потому что до последней минуты спасал военные грузы. Партбилет и личное оружие Красноголовец спрятал, а сам занялся портняжным делом, которому обучился когда-то в юности. Каким он был портным, сейчас уже сказать трудно, но подпольщиком и разведчиком оказался превосходным. В активную борьбу с оккупантами он включился добровольно и самостоятельно через несколько дней после вступления в Здолбуново немцев, уничтожив 16 июля 1941 года на железнодорожных путях эшелон с горючим.
   Вскоре вокруг Красноголовца сложилась группа надежных людей, главным образом железнодорожников, твердо решивших вступить в борьбу с оккупантами: Николай Мельниченко, Александр Дигоран, Константин Шорохов, Александр Попков, Виктор Азаров, Дмитрий Скородинский, Сергей Яремчук, Петр Бойко и другие.
   Организация росла, набиралась сил и опыта, ее удары по врагу делались все весомее. С ней-то, как уже было сказано выше, и связались в первую очередь разведчики Николай Приходько, Николай Гнидюк и Михаил Шевчук и другие связные отряда, когда осенью 1942 года Здолбуново было включено в сферу активных действий отряда. От имени командования они разъяснили подпольщикам, что, учитывая особое стратегическое значение Здолбуновского железнодорожного узла, группа может принести гораздо большую помощь Красной Армии не разрозненными диверсиями, а систематической глубокой разведкой.
   Основной конспиративной квартирой разведчиков, прибывающих из отряда, стал дом № 2 по улице Ивана Франко. Он принадлежал братьям Михаилу и Сергею Шмерегам, рабочим железнодорожного депо. Жена Михаила – Анастасия – была старшей сестрой Николая Приходько.
   Здолбуново оказалось очень удобным местом отдыха для разведчиков, действовавших в Ровно, в первую очередь для Николая Кузнецова. Здесь они пережидали дни, когда после крупных операций в «столице» им было опасно там оставаться. Здесь же хранили деньги, одежду, документы и прочие нужные вещи. Михаил Шмерега был высококвалифицированным столяром. Он сделал на чердаке специальный двойной потолок, где всегда находились взрывчатка, автоматы, пистолеты, гранаты.
   Однажды Дмитрия Михайловича вызвали в лагерь. Когда он собрался в обратный путь, то вместе с ним до Ровно отправился и Кузнецов. У Николая Ивановича был отличный, по его мнению, мотоцикл БМВ, но с бензином дело обстояло плохо – каких-нибудь литра полтора. Только-только чтобы проехать по асфальту от Оржева до Ровно (от лагеря до «маяка» их доставили лошадьми). А от «маяка» до Оржева тяжеленный мотоцикл нужно было тащить лесом на руках. Занятие это было весьма утомительное: достигнув Оржева, и Кузнецов и Красноголовец совсем выбились из сил.
   Возле переезда через железную дорогу, откуда начинался асфальт, они присели отдохнуть. Через полчаса Кузнецов встал, поблагодарил Красноголовца, попрощался, сел на мотоцикл и нажал на стартер. Мотор взревел и… тут же заглох. Все попытки Николая Ивановича завести его успеха не имели. Кузнецов был в форме, поэтому пришлось Красноголовцу под улюлюканье деревенских мальчишек одному тащить проклятый мотоцикл в какой-то двор.
   Провозившись минут сорок с мотором, Кузнецов сказал, что теперь все в порядке. Снова сел на мотоцикл, снова попрощался с Дмитрием Михайловичем и тронулся. На сей раз ему удалось проехать метров сто, и после чего БМВ стал посреди села возле колодца с журавлем. Красноголовец видел издали, как Николай Иванович яростно пнул БМВ сапогом, потом донеслись до него все немецкие ругательства, какие знал Кузнецов.
   Не успел Красноголовец подойти на помощь, как со стороны Ровно показалась легковая машина с двумя немцами. Кузнецов поднял руку – машина остановилась. Николай Иванович вступил в переговоры. Наконец, тот из немцев, что сидел за рулем, вылез из машины и принялся за починку злополучного мотоцикла.
   Красноголовец рассудил, что ему здесь теперь делать нечего, и зашагал к Ровно, полагая, что через полчаса, самое большее, Николай Иванович нагонит его на шоссе.
   Однако миновал час, другой – Кузнецов не появился. Встревоженный Красноголовец отправился в Здолбуново, так ничего и не зная.
   Как оказалось, немецкий шофер разбирался в мотоциклах не лучше Кузнецова. Правда, после его ремонта мотоцикл проехал километра два, но зато потом заглох окончательно. Разозленному и расстроенному Николаю Ивановичу пришлось остановить какого-то крестьянина, взвалить мотоцикл на его телегу и так добираться до Ровно.
   Из Здолбунова в отряд поступали данные о маршрутах проходящих поездов, передвижениях воинских частей, перевозимых грузах и прочем. Здолбуновский узел стал одним из важнейших центров в разведывательной сети, сотканной отрядом в глубоком тылу врага.
   Наблюдение за воинскими эшелонами было совсем не таким безопасным и легким делом, как это может показаться непосвященнохму. Нередко разведчику, чтобы добыть сведения, приходилось идти на риск.
   Фашистская железнодорожная администрация отличалась той утрированной педантичностью, которая, превращаясь в свою противоположность, шла немцам уже не на пользу, а во вред. Так, до сих пор не поздно сказать спасибо тому гитлеровскому железнодорожному чиновнику, кто установил очень удобный для советской разведки порядок, по которому к каждому товарному вагону прибивался плоский деревянный ящичек, забранный металлической сеткой. При формировании эшелона за эту сетку вкладывался листок бумаги с указанием, какой груз содержится в вагоне, станция отправки, станция назначения и прочее. Разведчики, даже не знавшие немецкого языка, переписывали эти листки, а потом переправляли в отряд. Занятие это было опасным: стоило такого любопытного приметить жандарму или часовому – и его участь была бы предрешена.
   Очень заметную роль в подполье после своей первой встречи с Кузнецовым стал играть Леонтий Клименко. Он одинаково успешно собирал разведданные, участвовал в боевых диверсионных операциях, к тому же оказался прекрасным связным. Его старенькая полуторка обладала большим достоинством – газогенераторным двигателем, что полностью снимало какую бы то ни было заботу о горючем.
   Клименко стал частым гостем на «маяке». И никогда не приезжал с пустыми руками – обязательно прихватывал что-нибудь для лагеря. Так однажды он привез целый кузов сахарного песка, немцам же сказал, что его в дороге ограбили партизаны. Для полной имитации налета он даже облил машину бензином и поджег, а потом потушил.
   …Весной 1943 года резко возросла интенсивность движения на магистрали. Эшелоны, преимущественно с живой силой, боевой техникой, боеприпасами следовали к фронту один за другим через Здолбуново каждые пять-десять минут. Стало очевидным, что немцы готовят крупную наступательную операцию, но где – удалось установить не сразу.
   В один из дней разведчики насчитали пятнадцать эшелонов к фронту, груженных танками цвета яичного желтка! Оказалось, что танки столь экстравагантной окраски перебрасываются в район Курска из африканской армии Роммеля. Фашистское командование так спешило, что не успело даже перекрасить танки из «африканского» песчаного цвета в обычный сине-зеленый.
   Дальше – больше! Разведка установила, что в район Курска немцы передислоцировали несколько пехотных дивизий из Франции и танковую дивизию из-под Ленинграда.
   Полученная информация также была передана в Москву. В ответ пришло указание активизировать деятельность разведывательных групп, использовать все каналы получения информации, чтобы непрерывно обеспечивать командование Красной Армии данными о подготавливаемом немцами наступлении. Для всех разведчиков наступила страдная пора.
   Станция Здолбуново превратилась в важнейший стратегический пункт. Учитывая ее исключительное значение, гитлеровцы резко усилили охрану. Вести разведку в этих условиях становилось с каждым днем все сложнее и опаснее.
   Трудно передать то чувство горечи, которое испытывали разведчики при виде беспрерывного потока, несущего смерть бойцам Красной Армии. Одна только мысль доставляла какое-то удовлетворение – собираемые сведения приносили пользу командованию. И все-таки их было недостаточно. Почти невозможно к тому же было установить, что представляли собой эшелоны, проходившие мимо Здолбунова без остановки. Сеть разведки с возросшим количеством объектов наблюдения не справлялась. Между тем Москва требовала: «Не оставлять ни одного железнодорожного состава без обследования». По-прежнему трудно было и с доставкой информации в отряд: связных не хватало.
   Был разработан план расширения и улучшения разведки на станции. Намечались новые надежные люди для привлечения к подпольной работе.
   – Есть один человек, – предложил как-то Красноголовец, – его зовут Авраамий Иванов. До войны был учителем в Башкирии, комсомолец. Оказался в плену… Сейчас работает уборщиком на путях. Думаю, что он может быть нам полезен.
   Действительно, вскоре Иванов стал одним из лучших связных.
   Каждый день, невзирая на погоду и постоянную усталость, в плохонькой одежонке, едва прикрывавшей тело от стужи, голодный, он садился в поезд, ехал до станции Клевань, а оттуда пешком отмеривал четыре километра до «маяка». Вручив дежурным очередное донесение, он обычно тут же отправлялся в обратный путь. Домой Иванов возвращался далеко затемно, чтобы, проспав несколько часов, ранним утром без опоздания явиться на работу.
   Лишь иногда обстоятельства позволяли ему немного отдохнуть в самом лагере. Однажды он пришел настолько утомленным, что заснул, как только опустился на землю. День был холодный, и Николай Иванович, сам поеживаясь от холода, прикрыл его шинелью.
   Работа связного требовала полной мобилизации физических сил, огромного нервного напряжения. Опасности подстерегали разведчика на каждом шагу, особенно если он нес пакет с донесением или оружие. В каждой поездке документы связного несколько раз подвергались проверке. Над ним постоянно висела угроза обыска. Если такое случалось, связной мог рассчитывать только на свою выдержку и находчивость. Оказалось, что Авраамий Иванов обладает и этими качествами.
   Кузнецова подкупили в новом здолбуновском связном не только его смелость, но и какое-то особенное, не громкое мужество, с которым этот хрупкий на вид молодой человек преодолевал все тяготы и лишения. Николай Иванович довольно часто разговаривал с Ивановым и все допытывался:
   – Откуда только у тебя силы берутся, двужильный ты, что ли?
   Авраамий в ответ только пожимал плечами, словно удивляясь самому себе: в самом деле, откуда?
   Когда как-то в штабе при нем зашла речь об Иванове, Николай Иванович вдруг убежденно сказал:
   – Знаете, я, кажется, понял. Авраамий – прирожденный учитель, настоящий русский народный учитель. Любовь к Родине и народу, долг для таких людей – все… Я знаю это не с чужих слов, сам в сельской школе учился. Ему бы, Авраамию, детей учить, а он воюет, каждый день жизнью рискует. Такой вернется в школу, и никто из ребят и знать не будет, что он герой…
   …С некоторых пор Дмитрий Красноголовец стал внимательно приглядываться к Павлу Ниверчуку, секретарю Здолбуновской городской управы. Это был хмурый, неразговорчивый человек, свои служебные обязанности выполнял ревностно, начальство – и в управе, и немецкое – относилось к нему благосклонно.
   Постепенно Красноголовец добился расположения и доверия Ниверчука, и тогда ему стала ясна душевная трагедия этого хмурого, подавленного человека. Павел Васильевич Ниверчук, секретарь Здолбуновской городской управы, всем сердцем ненавидел гитлеровских оккупантов. Работа в их учреждении, клеймо фашистского прихвостня жгли его совесть, но сам он не мог найти никакого выхода. Павел Васильевич делал все, от него зависящее, чтобы помогать советским людям, обращавшимся в городскую управу по своим делам, но понимал, что этого слишком мало.
   Павел Васильевич Ниверчук стал активным участником здолбуновского подполья, о чем, правда, почти никто, кроме Красноголовца, не знал.
   Секретарь городской управы оказался для разведчиков очень полезным человеком. Достаточно сказать, что он мог в изобилии снабжать их любыми настоящими документами – различного рода удостоверениями личности, справками и прочим – через посредничество своего шурина, чеха по национальности, Владимира Секача, занимавшего должность секретаря здолбуновского гебитскомиссара.
   Оказывается, господин гебитскомиссар, не желая утруждать себя лишними заботами, передал своему секретарю пачку уже подписанных пропусков. Тому оставалось лишь вписывать в них фамилии владельцев и прикладывать печати.
   Тот же Секач достал у знакомого немца для Иванова за взятку и бесплатный служебный билет, дававший право проезда даже на товарных воинских эшелонах. Это сильно облегчало задачи Авраамия Иванова, как основного после гибели Приходько связного, доставлявшего разведданные из Здолбунова в отряд.
   И вот однажды Авраамий доставил в штаб отряда очередной пакет. Сам же скромненько отошел в сторону. Уже по одному его подозрительно невинному лицу можно было догадаться, что пришел он с чем-то необычным. Но действительность превзошла все самые смелые ожидания. На сей раз Иванов принес отпечатанный под копирку абсолютно секретный документ – подлинный экземпляр ежедневной сводки о прохождении эшелонов через Здолбуново, которая составлялась для немецкого коменданта станции.
   – Откуда? Как?
   Авраамий только застенчиво улыбался.
   Четкие лиловые строчки готического шрифта: столько-то составов с живой силой, столько-то с танками, столько-то с боеприпасами, откуда следуют, куда, когда должны прибыть в пункт назначения. Отмечены даже опоздания и их причины. Все! Решительно все, о чем только может мечтать разведчик.
   Кое-кто в штабе вначале даже усомнился в подлинности документа. Как говорит английская поговорка, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Уж не крылась ли здесь гестаповская ловушка, попытка ввести в заблуждение нашу разведку?
   Но проверка подтвердила стопроцентную точность сводки. Это была неслыханная удача. Сведения о передвижениях войск – одна из главных задач разведки в тылу врага. От ее выполнения зависит подготовленность командования к операциям врага. Сбор точных, надежных сведений о передвижении войск противника – трудное дело, связанное с риском для жизни многих людей.
   Вот почему командование отряда давно вынашивало мысль – нащупать пути к прямому, не основанному только на внешнем наблюдении получению сведений о работе Здолбуновского железнодорожного узла. Доступ к прямой информации снимал еще несколько проблем, с которыми ранее приходилось сталкиваться штабу.
   Разведчики имели возможность довольно детально ознакомиться с содержимым почти любого эшелона, составленного из крытых вагонов, но при одном условии: если он хоть на несколько минут задерживался в Здолбунове – скажем, заправиться водой. Но в описываемую пору очень много составов миновало станцию без остановки и, следовательно, без досмотра.
   Далее сведения о вражеских передвижениях поступали в отряд не только от здолбуновской группы, но и из других источников. Отчасти это помогало взаимно проверять многие разрозненные данные, но отчасти и мешало. Порой было трудно разобраться, читая донесения нескольких разведчиков, сообщают ли они о разных эшелонах или об одном и том же, зафиксированном разными людьми в разных местах и в разное время.
   Наконец, иногда очень тяжело приходилось Кузнецову и другим разведчикам, когда они должны были взвешивать, насколько достоверны те или иные данные, полученные ими порой случайно, насколько они могут быть уверены, что их не вводит в заблуждение тот или иной знакомый гитлеровец. И причем не обязательно даже с провокационной целью, а, скажем, из-за обычного пьяного бахвальства?
   Сводка, доставленная Ивановым – а она была лишь первой ласточкой, – снимала во многом и все эти проблемы. Но как же все-таки попала сводка в руки Иванова?
   …Однажды Ниверчук сказал Авраамию, что хочет познакомить его с хорошим человеком, который, по его мнению, может принести большую пользу советскому командованию и давно ищет связи с подпольщиками. Красноголовец разрешил Иванову выйти на встречу.
   Ниверчук встретил Иванова приветливо. Работа для организации словно подменила, выпрямила этого человека. Его лицо разгладилось, оно дышало теперь душевным спокойствием, уверенностью, вновь обретенным чувством собственного достоинства. Здесь, дома, в нем, казалось, не было ничего общего с хмурым и вечно насупленным секретарем, которого привыкли видеть служащие и посетители городской управы.
   Павел Васильевич провел Иванова в заднюю комнату и предложил присесть.
   Минут через пятнадцать стукнула щеколда калитки, а затем в комнату вошли двое. Одного из них Авраамий уже знал – Владимир Секач из гебитскомиссариата, что выправил ему документы. Второй был… высокий ладный немец с нашивками фельдфебеля. Авраамий инстинктивно сунул руку в карман за оружием. Это невольное движение не ускользнуло от фельдфебеля. Он засмеялся и замахал обеими руками.
   – Не беспокойтесь, пан, я пришел в этот дом не как враг, а как друг!
   Тут Авраамий удивился еще больше: немец говорил с ним по-чешски.
   Между тем фельдфебель продолжал:
   – Я понимаю, пан, что вас смущает моя форма. Ну так я могу ее с удовольствием снять.
   И он повесил свой мундир на спинку стула.
   Все четверо сели вокруг стола. Фельдфебель уже не улыбался. Был серьезен и сдержан: понимал значимость момента.
   – Я догадываюсь, – сказал он, обращаясь к Иванову, – что вы, пан, есть представитель советских партизан и хотите знать, кто я есть. Прежде всего об имени. Называйте меня Йозеф. Я рискую не только собой, встречаясь с вами, но и своей семьей. Понимаете?
   И фельдфебель рассказал Авраамию Иванову свою историю.
   Он родился в Судетах. Его отец был немец, а мать чешка. С детства Йозеф одинаково владел обоими языками и одинаково любил и народ отца, и народ матери. Потом, когда Йозеф уже был юношей, в Судетах появились штурмовые отряды из местных немцев. Их организовал главарь судетских фашистов Генлейн. Йозеф тоже записался: он наивно поверил речам генлейновцев, уверявших, что их цель – способствовать сближению германского и чехословацкого народов.
   – Я хотел, – говорил Йозеф, – чтобы все чехи и немцы жили в такой же дружбе и любви, как в моей семье.
   Потом был Мюнхен. Гитлер захватил Чехословакию. И Йозеф увидел, что означало на деле то сближение, о котором так красиво твердили нацисты. Он понял, что его обманули, и за прозрение пришлось заплатить дорогой ценой – его дядя по матери был расстрелян гитлеровцами за антифашистские убеждения.
   Потом Йозефа мобилизовали в германскую армию, послали учиться в школу военной железнодорожной администрации. Последнее время служил в Здолбунове.
   – Здесь я встретился с паном Секачем, он тоже чех, и мы говорили с ним на одном языке. Мы подружились, он стал мне доверять. И вот я перед вами.
   Как выяснилось, Йозеф был как раз тем работником военной железнодорожной администрации, который собственноручно печатал на машинке сводки о прохождении через Здолбуново воинских эшелонов. У входа в комнату, где он работал, всегда стоял часовой. Начальники всех эшелонов обязаны были сдавать сюда рапортички (их просовывали в забранное металлической сеткой оконце в дверце), содержащие полные сведения о составах. Рапортички с поездов, идущих без остановок, передавались на ходу дежурному офицеру станции. В конце дня оператор составлял общую сводку. Ее полагалось готовить в двух экземплярах: один шел начальнику железнодорожных сообщений вермахта, второй аккуратно подшивался в секретную папку и хранился в специальном сейфе военного коменданта станции под постоянной охраной.
   Теперь Йозеф стал закладывать в машину третий лист бумаги…
   В шесть часов вечера одного из последующих после упомянутой встречи дней из здания вокзала вышел высокий молодой фельдфебель. Он присел на скамейку и ленивым движением вытащил из кармана пачку сигарет. Закурил. По-видимому, это была последняя сигарета, потому что фельдфебель смял пачку и швырнул ее в стоящую рядом урну. Докурив сигарету, он погасил окурок о подошву сапога и с явной неохотой – стояла отличная солнечная погода – вернулся в вокзал. Через несколько минут к урне подошел худой, очень плохо одетый человек. Перед собой он катил тяжелую железную тачку, в которой поверх всякого бросового хлама лежали совок и метла. Молодой человек с некоторым трудом перевернул бетонную урну и аккуратно собрал в тачку совком весь накопившийся за день мусор. Потом он тщательно подмел землю вокруг, водворил урну на место, взялся за ручку тачки и неторопливо покатил ее дальше.