Страница:
Проверяя оборону выступа, Модель столкнулся с двойной дилеммой. Во-первых, требовалось расположить войска на выступе наилучшим для обороны образом. Значит, подвижные резервы должны занять такие позиции, чтобы действовать с максимальной эффективностью. Нынешняя диспозиция резервов вполне устраивала Моделя. В каждом секторе имелись подвижные резервы, 1-я танковая дивизия находилась в резерве армии, была расположена по центру основания выступа и могла в критической ситуации выдвинуться как на восток, так и на запад. Более того, 12-я, 20-я и 19-я танковые дивизии группы армий "Центр" были готовы вступить в бой по первому приказу – конечно, если их не отзовут в другие сектора.
Еще более серьезной дилеммой Модель считал собственную способность справиться с одновременной атакой противника на всем протяжении участка фронта, занимаемого его армией. Помимо обороны выступа, его армия несла ответственность за оборону сектора, простирающегося на запад до Великих Лук. Его группа Шеваллери, названная в честь командира 59-го армейского корпуса, занимала оборону в Великих Луках, а два более слабых корпуса, 2-й авиационный полевой (со 2-й и 3-й авиационной полевой дивизиями) и 6-й армейский корпус (с 205-й и 330-й пехотными и 7-й авиационной полевой дивизиями) держали оборону протяженного участка фронта, проходящего через Велиж к северу от Витебска и Смоленска, между Великими Луками и Ржевским выступом. Если 9-я армия сосредоточит слишком много внимания и ресурсов на обороне Ржевского выступа и Великих Лук и потеряет и то и другое, весь фронт рухнет, как карточный домик. Дорога на Смоленск окажется открытой.
Перебирая преимущества и опасные моменты своего положения, Модель радовался тому, что отчет Бунтрока помог ему выиграть драгоценное время. Он молился лишь об одном – чтобы Бунтрок не ошибся.
Штаб 39-го немецкого танкового корпуса, Настасьино, 7-8 ноября 1942 года
Штаб корпуса генерала Ганса Юргена фон Арнима располагался в живописной русской деревушке на сравнительно открытой местности, близ крупного совхоза Глинное на берегах реки Вазуза, у места слияния Вазузы с рекой Касня. Здесь, всего в семи километрах отлинии фронта, имелся доступ к дороге на Сычев-ку, где находился штаб армии, а также удобная связь с немецкими войсками, защищающими стратегически значимый и самый опасный сектор корпуса, простирающийся на 20 км на север, по холмистой местности на западном берегу Вазузы. На этом широком участке фронта штабы оборонительных дивизий фон Арнима, полки и батальоны заняли бесчисленное множество крепких деревень, которыми изобиловал этот район.
Фон Арним, командовавший 17-й танковой дивизией в 1941 году, а через шесть месяцев после описываемых событий сдавшийся войскам союзников в Северной Африке, разделял беспокойство Моделя по поводу замыслов противника. Сведения, полученные за последнюю неделю, лишь усиливали тревогу. Хотя советские командиры маскировали перемещения войск дымовыми завесами и чаще всего предпринимали их под покровом ночи, немецкая воздушная разведка заметила, что колонны советских войск численностью с батальон направляются к участку фронта 39-го танкового корпуса. Вскоре "языки", захваченные немецкими разведотрядами, сообщили об увеличившихся передвижениях артиллерии в этом районе, включая 1165-й пушечный артиллерийский полк, перемещенный к югу от Ржева на участок 31 -й армии. Это донесение, полученное от главы разведотдела 102-й пехотной дивизии капитана Фридриха Ланге, в сектор которого выдвинулась русская артиллерия, подчеркнуло серьезность ряда подобных тревожных сообщений из той же дивизии (43).
102-я пехотная дивизия держала оборону на обоих берегах Осуги, на левом фланге 39-го танкового корпуса и 5-й танковой дивизии. Ее крайний правый полк, 195-й, занимал наиболее уязвимый сектор между реками Осуга и Вазуза, штаб дивизии располагался на левом берегу Осуги, выходящем к немецким и советским передовым позициям в секторе 195-го полка. Беспокойство Ланге по поводу подкрепления артиллерии противника усилилось 5 ноября, когда в артобстреле с советской стороны впервые приняли участие орудия нового калибра, а также многоствольные ракетные установки "катюша". Последние чаще всего применялись в ходе подготовки к наступлениям или при их поддержке. Дальнейший анализ показал, что за последние недели мощь советской артиллерии в секторе 102-й дивизии удвоилась.
Рапорты 102-й пехотной дивизии совпадали с донесениями соседних дивизий, в особенности 5-й танковой, и бесчисленными показаниями пленных, захваченных залинией фронта в период усиления активности советской разведки: все они называли наиболее вероятной датой начала решительных действий 7 ноября, день социалистической революции. Ночью 5-6 ноября 102-я пехотная дивизия отразила советские рейдовые действия, которые поддерживало несколько танков. На следующий день передвижения по другую сторону линии фронта усилились. Немецкая разведка выяснила, что советские позиции близ Ржева подкреплены 800-1000 солдат; небольшие отряды видели марширующими вдоль Вазузы, радиоперехваты указывали на приближение наступления. Все эти новые симптомы немецкая разведка истолковала по-разному. Бунтрок из 9-й армии решил, что они свидетельствуют о близком наступлении советских войск. Ланге же был уверен, что атака надвигается, но вряд ли будет иметь масштабы "полустратегической операции" (44).
Наступило 7 ноября, но, несмотря на зловещие симптомы, на фронте царило относительное спокойствие, нарушаемое лишь беспорядочной артиллерийской стрельбой. Однако в тот же день солдаты 102-й дивизии задержали 43-летнего перебежчика из советской 88-й стрелковой дивизии 426-го стрелкового полка, который сообщил, что русские готовят крупное наступление на Ржев и Сычевку. Эти известия никого особенно не встревожили, поскольку перебежчик не знал точной даты наступления, а его дивизия уже некоторое время пробыла в указанном секторе.
В тот же день за 20 минут до полуночи, словно для того, чтобы встряхнуть благодушно настроенных немцев, советские войска предприняли ожесточенный артобстрел позиций 102-й дивизии. Стальной ливень не утихал два часа, затем немецкая артиллерия начала ответный обстрел позиций артиллерии противника и стягивающихся к фронту многочисленных пехотных соединений Красной армии, замеченных немецкими наблюдателями на передовой. Наконец буря утихла, а на следующий день яркое солнце осветило линию фронта, на котором наступило затишье.
Отдохнув от ночного напряжения и немного успокоив издерганные нервы, фон Арним, подобно командующему его армией в Сычевке, задумался над свежими донесениями разведки Гелена, представленными 6 ноября. Эта оценка положения группы армий "Центр", дополнившая обычный ежедневный рапорт, содержала любопытное сообщение, предположительно полученное от самого известного немецкого шпиона в Советском Союзе, агента МАКС: "4 ноября в Москве прошло заседание военного совета под председательством Сталина. Присутствовало 12 маршалов и генералов. На заседании были приняты следующие решения: а) во избежание больших потерь необходима тщательная проработка всех операций… б) провести все запланированные наступательные действия по возможности до 15 ноября, если позволяют погодные условия, а именно: из Грозного [в предгорьях Кавказа]… в районе Дона под Воронежем, подо Ржевом, к югу от озера Ильмень и Ленинграда [предположительно – под г. Торопец]. Фронт должен быть усилен резервными войсками" (45).
Какой бы ни была достоверность сведений МАКСа, Гелен отнесся к его сообщению со всей серьезностью, поскольку оно подкрепляло его общую гипотезу. По случайному совпадению или намеренно, содержание сообщения МАКСа о советском наступлении во многом совпадало с реальным советским наступательным планом, хотя больше никто из осведомителей разведки не упоминал о ноябрьском заседании в Кремле, а Жуков с Василевским писали в мемуарах, что в этот день они находились в расположении фронтов. Подобное заседание состоялось в Кремле в последние два дня октября.
Воодушевленный сообщением МАКСа, Гелен начал свой отчет от 6 ноября словами: "На немецком Восточном фронте все убедительнее подтверждается, что точка приложения главных усилий предстоящей операции находится в секторе группы армий "Центр". На всякий случай, чтобы подстраховаться, он добавил, что еще не ясно, хватитли русским сил, чтобы провести наступление сразу и против группы армий "Б". При этом он отмечал: "Подготовка противника к наступлению на юге ведется не так интенсивно, чтобы полагать, что крупная операция на юге в ближайшем будущем начнется одновременно с ожидаемым наступлением против группы армий "Центр". Гелен привел ряд причин такого решения советского командования, в том числе политическую и военную необходимость в достижении быстрого и крупного успеха, "который противник считает на участке группы армий "Центр" более вероятным, нежели на участке группы армий "Б"; "более значительные преимущества объединения и плацдармы для наступления предполагает вид участка фронта группы армий "Центр"; возможность ликвидации группы армий "Центр" и отсечения немецких войск на севере – в отличие от более многочисленных трудностей и меньших возможностей южной операции" (46).
Рассматривая конкретные советские действия на Ржевском выступе, Гелен называет в числе возможных "одновременные охватывающие удары… с целью окружения и ликвидации северо-восточного выступа группы армий "Центр"…", в том числе мощные удары в сторону юго-запада и Сычевки через восточную сторону выступа. Явные противоречия в своих отчетах он объяснил тем, что, как часто бывало и раньше, противник наверняка сосредоточит в районе наступления больше сил, чем предполагают немцы. Гелен не подозревал, что оценил обстановку с поразительной точностью. Справедливым было даже его замечание о том, что "русские зачастую ставят слишком труднодостижимые цели для сил, которые используют" (47). Именно так действовал Жуков. Гелен допу-стил только одну ошибку – недооценил силу южного стратегического удара.
В течение нескольких ближайших дней в Москве было принято решение осуществить разгаданные Геленом планы.
Ставка, Москва, Кремль, 13 ноября 1942 года
После инспекционных поездок на фронт вечером 12 ноября Жуков и Василевский вернулись в Москву На следующее утро они встретились со Сталиным и членами Государственного Комитета Обороны (ГКО), чтобы представить окончательные планы, внести последние поправки в распределение войск и назначить точную дату наступления. После продолжительного обсуждения плана Василевского Сталин принял его рекомендации, согласно которым Юго-Западный фронт Ватутина должен был начать наступление 19 ноября, а Сталинградский фронт Еременко – двадцать четыре часа спустя. В зависимости от результатов операции "Уран" последующая операция "Сатурн" могла начаться, как и планировалось ранее – 10 декабря. Затем Василевский внес предложение о выводе 2-й гвардейской армии и приданного ей 2-го механизированного корпуса из резерва Ставки, чтобы они достигли района Сталинграда вовремя и приняли участие в операции "Сатурн". Сталин ответил: "Послушаем, что скажет Георгий Константинович".
Жуков доложил о положении на участках Калининского и Западного фронтов. Подтверждая насущную необходимость в уже одобренной отсрочке, он сообщил, что похолодание позволяет начать операцию "Марс" 24-25 ноября. "В сущности, – объяснял Жуков, – все это наши преимущества. Если "Уран" быстро увенчается успехом, немцы наверняка немедленно начнут перебрасывать бронетанковые резервы из сектора группы армий "Центр" на юг, поскольку такая переброска займет не менее десяти дней. При этом немецкие войска будут ослаблены до такой степени, что операцию удастся провести меньшими силами, чем я первоначально рассчитывал. Так что у меня появится возможность более эффективно перераспределить силы". И Жуков порекомендовал внести в планы изменения, которые он обдумывал с тех пор, как в конце октября приезжал в Москву. Конкретно он просил разрешения перевести 2-й механизированный корпус генерала Корчагина из подчинения 41-й армии в подчинение 3-й ударной. Вместо того чтобы участвовать в наступлении, производимом с запада на Сычевку силами двух корпусов, корпус Корчагина должен был осуществить наступление на Великие Луки и, возможно, позднее совершить совместно с 3-й ударной, 4-й ударной и 43-й армиями марш-бросок на Смоленск.
Чтобы оправдать предложенные изменения, Жуков сослался на вероятное ослабление немецких бронетанковых резервов, ограниченную протяженность направления к югу от Белого, на котором, по его словам, не в состоянии действовать бок о бок два полных механизированных корпуса, а также на способность механизированного корпуса Соломатина выполнить задачу самостоятельно при надлежащем подкреплении. В качестве подкрепления корпуса Соломатина, по мнению Жукова, должны были выступить две дополнительных механизированных бригады и, возможно, еще одна отдельная танковая бригада. Уверенность, которую излучал Жуков, произвела впечатление на Сталина. Таким воодушевленным он не видел Жукова со времен заседаний накануне московского зимнего наступления. Более того, Сталин был склонен согласиться с Жуковым, поскольку ему тоже не терпелось раз и навсегда разрешить ситуацию на центральном участке фронта. А еще он был в глубине души доволен здоровым соперничеством Жукова и Василевского, представивших и взаимодополняющие, и в то же время конкурирующие планы.
Почувствовав еле уловимое недовольство Василевского, Жуков добавил: "В случае провала операции "Уран" мы все равно сможем добиться успеха в ходе операции "Марс" – но только если вы [Сталин] поддержите предложение перевести 2-ю гвардейскую армию и другие подвижные корпуса подкрепления на позиции, откуда они смогут выдвинуться, чтобы оказать мне поддержку". Это означало, что 2-ю гвардейскую армию придется оставить под Тамбовом. Когда Сталин принял предложение, Василевский понял, что операцию "Уран" ему придется проводить, рассчитывая только на себя. Как обычно, он не стал выяснять, что будет с ним в случае провала плана Жукова.
Сталин закончил заседание, одобрив планы и Жукова, и Василевского, а также сроки предстоящих операций. Жукову было дано разрешение провести необходимые перестановки сил. Прежде чем уйти, Жуков поручил Иванову известить Пур-каева о немедленной переброске 2-го механизированного корпуса Корчагина к новому месту сбора соединений восточнее Великих Лук. На следующее утро Жуков и Василевский вернулись на фронт следить за подготовкой командиров фронтов и армий к наступлению.
Штаб немецкого 39-го танкового корпуса, Настасьино, 13 ноября 1942 года
Зловещая тишина повисла над линией фронта в районе реки Вазуза, когда офицеры штаба корпуса во главе с генералом фон Арнимом собрались на ежедневное совещание. Временное затишье продолжалось с тех пор, как смолкли звуки ожесточенной артиллерийской перестрелки 7 ноября, и это затишье одновременно радовало и тревожило офицеров штаба. Чувство облегчения вызывал примитивный инстинкт самосохранения. Но по опыту прошлого офицеры уже знали, что рано или поздно небеса разразятся дождем реактивных снарядов, земля неистово затрясется под ногами, послышится угрожающее ворчание танковых цепей и хор громовых "ура!" идущей в атаку советской пехоты. Далеко не все доживут до следующего утра. Напряжение стало почти осязаемым.
Все это подтверждало правильность прогнозов немецкой разведки, где прекрасно понимали, что начавшиеся в середине октября дожди лишили советские войска подвижности и отдалили неизбежное. Но сколько еще продлится эта отсрочка? Активность русских по периметру 9-й армии практически отсутствовала. Артобстрелы ослабели, вылазки разведчиков прекратились, новые соединения уже не стягивались к фронту. Прежние продолжали занимать свои сектора, при переговорах по рации советские радисты пользовались давно известными позывными и шифрами. Перебежчики, приток которых не иссякал, докладывали об усилении оборонительной активности, советская авиация яростно препятствовала всем разведывательным полетам немецкой.
За этой непроницаемой завесой немецкой разведке удалось обнаружить примечательную мешанину зловещих и ободряющих признаков. Были выявлены передвижения войск, преимущественно ночные, но русский автотранспорт со слепящими фарами направлялся как от фронта в тыл, так и из тыла к фронту. МАКС доложил о прибытии 110 новых танков в сектор 20-й армии русских, на берег Вазузы; чуть позднее две свежих русских дивизии прибыли в этот и еще один стратегические сектора. 102-я немецкая пехотная дивизия сообщила о том, что к 10 ноября к ее участку было стянуто около 22 новых советских артиллерийских батарей, и Ланге рассудил, что соотношение численности артиллерии и пехоты слишком мало. Либо орудия – не что иное, как муляжи, либо усиление артиллерии означает, что на подходе новые пехотные соединения (48).
К 13 ноября тщательная и упорная работа немецкой стороны по проведению радиоперехватов обнаружила пять русских армейских штабов – три в окрестностях Москвы и два к северо-востоку от Ржева. Однако определить, сколько из них новых, а сколько уже существовало ранее, так и не удалось. К двум армиям относились 29-я, исчезнувшая из боевого расположения Калининского фронта месяц назад, и 3-я танковая, в прошлый раз участвовавшая в советском наступлении к северу от Брянска в июле. Еще одной обнаруженной армией, предположительно резервной, оказалась 2-я гвардейская в районе Тамбова. Путем радиоперехватов также удалось выявить новый 6-й сталинский стрелковый корпус к западу от Белого и несколько новых механизированных формирований на Калининском фронте. Однако донесения с передовой подтверждали, что боевой порядок русских войск вдоль линии фронта остается неизменным (49).
Карты обстановки 39-го танкового корпуса, которые изучали собравшиеся офицеры, свидетельствовали о странных изменениях в концентрации советских войск на участках корпуса вдоль Вазузы и в остальных секторах Ржевского выступа. Начальник разведотдела корпуса пристально следил за этими изменениями. 1 ноября он доложил, что советские 88-я, 251-я и 331-я стрелковые дивизии дислоцированы в секторах 102-й пехотной и 5-й танковой немецких дивизий вдоль рек Осуга и Вазуза; советских стрелков поддерживает с тыла резервная Л26-Я стрелковая дивизия. К 13 ноября 326-ю дивизию перевели в другое место, и концентрация войск стала максимальной и секторе южнее Зубцова, далеко к северу от позиций 39-го танкового корпуса, напротив правого фланга немецкой 78-й пехотной дивизии, держащей оборону в секторе реки Гжать. Эта концентрация отнюдь не предвещала немедленного наступления на участке Вазузы. Наблюдения в других ключевых секторах выявили ту же картину. Концентрации сил, свидетельствующей о немедленном наступлении, нигде не обнаружилось, хотя танковый корпус, предположительно 1-й, располагался западнее Белого, а в тылу у советской 22-й армии в долине Лу-чесы находился 3-й танковый корпус (50). В качестве меры предосторожности несколько дней назад командование 9-й немецкой армии приказало 1-й танковой дивизии начать перемещение из района Сычевки в сторону Владимирского, к юго-западу от Белого, в резерв 41-го танкового корпуса.
Заседание штаба завершили, так и не избавившись от сдерживаемого напряжения; командиры и старшие офицеры вернулись в расположение своих частей. Вместе с солдатами они терпеливо ждали, когда судьба и боги решат их участь.
Ставка, Москва, Кремль, 17-19 ноября 1942 года
Вечером 16 ноября Жуков прилетел в Москву с юга. В качестве заместителя Верховного Главнокомандующего последнюю неделю он пристально изучал все аспекты предстоящей операции "Уран" вместе с Василевским, командирами армии и фронта. Путешествуя по земле и по воздуху, он преодолевал сотни километров, объездил весь обширный район контрнаступления – от Новой Калитвы на Дону в секторе 1 -и гвардейской армии до участка 51 -и армии среди пересохших соленых озер и степей к югу от Сталинграда, где еще догорало пламя битвы. Мыслями Жуков был по-прежнему обращен на север, к операции "Марс", но, в конце концов, он оставался заместителем Верховного Главнокомандующего и наряду с Василевским нес ответственность и за операцию "Уран".
Жукову пришлось признать, что Василевский тщательно разработал свой план. Впрочем, так бывало всегда. Двойной удар советских войск с севера и с юга сокрушит ненадежные румынские армии, – Жуков хорошо помнил, как действовали румынские войска при осаде Одессы, которая теперь казалась давним прошлым. Чтобы вызволить румынские войска, понадобились свежие немецкие силы. Но теперь румынам неоткуда ждать помощи. Некогда доблестная немецкая 6-я армия застряла в Сталинграде. Ей так и не удалось взять город штурмом, и Жуков рассудил, что невыполнение столь важной задачи неизбежно подорвет боевой дух немцев – точно так же, как битва за город истощила его силы. Немецкие оперативные резервы исчерпаны, к новым можно отнести лишь 1-ю танковую армию, растянувшуюся по Кавказу, или группу армий "Центр" далеко на севере. Если операция "Уран" увенчается успехом, это произойдет так быстро, что на переброску резервных войск из других секторов немцам просто не хватит времени, спасти положение они не успеют. Жуков считал, что возможен и наихудший для немцев исход, когда резервы не успеют повлиять на ход обеих операций. Да, заключил он, кодовые названия операций выбраны на редкость удачно. Генерал-большевик не сомневался, что боги улыбнутся советским воинам.
На следующий день Жуков встретился в Кремле с Василевским, членами Государственного Комитета Обороны и Сталиным. Поскольку подготовка к наступлению практически завершилась, целью заседания было получить окончательное одобрение Сталина – и тогда менее чем через сорок восемь часов раздадутся первые орудийные залпы. Разговор был кратким и поверхностным. Генеральный штаб, штабы армий и фронтов, командиры боевых и обслуживающих подразделений проработали бесчисленное множество деталей, неизбежно связанных с массированными операциями. Теперь все ждали только одного – приказа Сталина. Затем приказы о наступлении будут переданы дивизиям, полкам, батальонам, ротам, и, наконец, в последние часы дойдут до рядовых танкистов, артиллеристов, саперов и пехотинцев. Жуков знал: несмотря на строжайшие меры секретности и старания скрыть приближение наступления, и офицеры, и рядовые чувствуют, что бой уже близок. У солдат поразительное чутье. И офицеры, и рядовые принадлежат к тем, кто выживает, а для этого надо уметь чувствовать приближение битвы. Парадокс, думал Жуков, заключается в (ом, что инстинкт самосохранения толкает их вперед, на поле боя: только победа поможет им выжить.
Сталин невозмутимо произнес решающее слово, которого ждали командиры. Наступление Василевского должно было начаться, как запланировано, 19-20 ноября, а силам Жукова предстояло вступить в схватку менее чем через неделю. Слова Сталина звучали бесстрастно. Способность выражать эмоции он утратил еще в 1941 году. Он понимал, что по его приказу в бой будут брошены бесчисленные войска. Как и прежде, они могут как победить, так и потерпеть поражение, и при этом неизбежно погибнут сотни тысяч человек. Сталин сознавал размах, цену и последствия предпринятой военной операции. Он обладал развитым даром предвидения и потому терпимо относился к потерям. В конце концов, предстоят промежуточные операции, за которыми, независимо от их исхода, последуют другие. Финал очевиден. Советское государство и его армия имеют явное превосходство над противником. Чем бы ни закончились операции "Уран" и "Марс", советское превосходство – это реальность, которая рано или поздно возобладает.
После заседания в Кремле Жуков остался в Москве. Сталин не требовал этого, но Жуков хотел быть поближе к Ставке и Генштабу, когда Василевский нанесет первый удар. Он знал, что первые часы наступления зачастую определяют его успех или фиаско, и судить о том или другом лучше всего из мозгового и нервного центра советской военной машины. Позднее он еще успеет вернуться к своим войскам подо Ржев.
Рано следующим утром Жуков присоединился к встревоженным офицерам Генштаба и стал ждать первых известий об операции Василевского. Ровно в 7:20 по приказу "огонь!" тысячи советских зенитных орудий, минометов и многоствольных ракетных установок обрушили огненный ливень на румынские и немецкие укрепления. Обстрел продолжался один час двадцать минут, за ним в 8:48 последовала двухминутная канонада. Ровно в 8:50, пока артиллерия готовилась к дальней стрельбе, пехота и прикрывающие ее танки 5-й танковой армии Ватутина и 21-й армии двинулись в наступление на передовые позиции противника. Жуков мысленно представил себе эту впечатляющую сцену и втайне пожалел, что не видит ее воочию. Наберись терпения, уговаривал он себя, придет и твой черед.
Еще более серьезной дилеммой Модель считал собственную способность справиться с одновременной атакой противника на всем протяжении участка фронта, занимаемого его армией. Помимо обороны выступа, его армия несла ответственность за оборону сектора, простирающегося на запад до Великих Лук. Его группа Шеваллери, названная в честь командира 59-го армейского корпуса, занимала оборону в Великих Луках, а два более слабых корпуса, 2-й авиационный полевой (со 2-й и 3-й авиационной полевой дивизиями) и 6-й армейский корпус (с 205-й и 330-й пехотными и 7-й авиационной полевой дивизиями) держали оборону протяженного участка фронта, проходящего через Велиж к северу от Витебска и Смоленска, между Великими Луками и Ржевским выступом. Если 9-я армия сосредоточит слишком много внимания и ресурсов на обороне Ржевского выступа и Великих Лук и потеряет и то и другое, весь фронт рухнет, как карточный домик. Дорога на Смоленск окажется открытой.
Перебирая преимущества и опасные моменты своего положения, Модель радовался тому, что отчет Бунтрока помог ему выиграть драгоценное время. Он молился лишь об одном – чтобы Бунтрок не ошибся.
Штаб 39-го немецкого танкового корпуса, Настасьино, 7-8 ноября 1942 года
Штаб корпуса генерала Ганса Юргена фон Арнима располагался в живописной русской деревушке на сравнительно открытой местности, близ крупного совхоза Глинное на берегах реки Вазуза, у места слияния Вазузы с рекой Касня. Здесь, всего в семи километрах отлинии фронта, имелся доступ к дороге на Сычев-ку, где находился штаб армии, а также удобная связь с немецкими войсками, защищающими стратегически значимый и самый опасный сектор корпуса, простирающийся на 20 км на север, по холмистой местности на западном берегу Вазузы. На этом широком участке фронта штабы оборонительных дивизий фон Арнима, полки и батальоны заняли бесчисленное множество крепких деревень, которыми изобиловал этот район.
Фон Арним, командовавший 17-й танковой дивизией в 1941 году, а через шесть месяцев после описываемых событий сдавшийся войскам союзников в Северной Африке, разделял беспокойство Моделя по поводу замыслов противника. Сведения, полученные за последнюю неделю, лишь усиливали тревогу. Хотя советские командиры маскировали перемещения войск дымовыми завесами и чаще всего предпринимали их под покровом ночи, немецкая воздушная разведка заметила, что колонны советских войск численностью с батальон направляются к участку фронта 39-го танкового корпуса. Вскоре "языки", захваченные немецкими разведотрядами, сообщили об увеличившихся передвижениях артиллерии в этом районе, включая 1165-й пушечный артиллерийский полк, перемещенный к югу от Ржева на участок 31 -й армии. Это донесение, полученное от главы разведотдела 102-й пехотной дивизии капитана Фридриха Ланге, в сектор которого выдвинулась русская артиллерия, подчеркнуло серьезность ряда подобных тревожных сообщений из той же дивизии (43).
102-я пехотная дивизия держала оборону на обоих берегах Осуги, на левом фланге 39-го танкового корпуса и 5-й танковой дивизии. Ее крайний правый полк, 195-й, занимал наиболее уязвимый сектор между реками Осуга и Вазуза, штаб дивизии располагался на левом берегу Осуги, выходящем к немецким и советским передовым позициям в секторе 195-го полка. Беспокойство Ланге по поводу подкрепления артиллерии противника усилилось 5 ноября, когда в артобстреле с советской стороны впервые приняли участие орудия нового калибра, а также многоствольные ракетные установки "катюша". Последние чаще всего применялись в ходе подготовки к наступлениям или при их поддержке. Дальнейший анализ показал, что за последние недели мощь советской артиллерии в секторе 102-й дивизии удвоилась.
Рапорты 102-й пехотной дивизии совпадали с донесениями соседних дивизий, в особенности 5-й танковой, и бесчисленными показаниями пленных, захваченных залинией фронта в период усиления активности советской разведки: все они называли наиболее вероятной датой начала решительных действий 7 ноября, день социалистической революции. Ночью 5-6 ноября 102-я пехотная дивизия отразила советские рейдовые действия, которые поддерживало несколько танков. На следующий день передвижения по другую сторону линии фронта усилились. Немецкая разведка выяснила, что советские позиции близ Ржева подкреплены 800-1000 солдат; небольшие отряды видели марширующими вдоль Вазузы, радиоперехваты указывали на приближение наступления. Все эти новые симптомы немецкая разведка истолковала по-разному. Бунтрок из 9-й армии решил, что они свидетельствуют о близком наступлении советских войск. Ланге же был уверен, что атака надвигается, но вряд ли будет иметь масштабы "полустратегической операции" (44).
Наступило 7 ноября, но, несмотря на зловещие симптомы, на фронте царило относительное спокойствие, нарушаемое лишь беспорядочной артиллерийской стрельбой. Однако в тот же день солдаты 102-й дивизии задержали 43-летнего перебежчика из советской 88-й стрелковой дивизии 426-го стрелкового полка, который сообщил, что русские готовят крупное наступление на Ржев и Сычевку. Эти известия никого особенно не встревожили, поскольку перебежчик не знал точной даты наступления, а его дивизия уже некоторое время пробыла в указанном секторе.
В тот же день за 20 минут до полуночи, словно для того, чтобы встряхнуть благодушно настроенных немцев, советские войска предприняли ожесточенный артобстрел позиций 102-й дивизии. Стальной ливень не утихал два часа, затем немецкая артиллерия начала ответный обстрел позиций артиллерии противника и стягивающихся к фронту многочисленных пехотных соединений Красной армии, замеченных немецкими наблюдателями на передовой. Наконец буря утихла, а на следующий день яркое солнце осветило линию фронта, на котором наступило затишье.
Отдохнув от ночного напряжения и немного успокоив издерганные нервы, фон Арним, подобно командующему его армией в Сычевке, задумался над свежими донесениями разведки Гелена, представленными 6 ноября. Эта оценка положения группы армий "Центр", дополнившая обычный ежедневный рапорт, содержала любопытное сообщение, предположительно полученное от самого известного немецкого шпиона в Советском Союзе, агента МАКС: "4 ноября в Москве прошло заседание военного совета под председательством Сталина. Присутствовало 12 маршалов и генералов. На заседании были приняты следующие решения: а) во избежание больших потерь необходима тщательная проработка всех операций… б) провести все запланированные наступательные действия по возможности до 15 ноября, если позволяют погодные условия, а именно: из Грозного [в предгорьях Кавказа]… в районе Дона под Воронежем, подо Ржевом, к югу от озера Ильмень и Ленинграда [предположительно – под г. Торопец]. Фронт должен быть усилен резервными войсками" (45).
Какой бы ни была достоверность сведений МАКСа, Гелен отнесся к его сообщению со всей серьезностью, поскольку оно подкрепляло его общую гипотезу. По случайному совпадению или намеренно, содержание сообщения МАКСа о советском наступлении во многом совпадало с реальным советским наступательным планом, хотя больше никто из осведомителей разведки не упоминал о ноябрьском заседании в Кремле, а Жуков с Василевским писали в мемуарах, что в этот день они находились в расположении фронтов. Подобное заседание состоялось в Кремле в последние два дня октября.
Воодушевленный сообщением МАКСа, Гелен начал свой отчет от 6 ноября словами: "На немецком Восточном фронте все убедительнее подтверждается, что точка приложения главных усилий предстоящей операции находится в секторе группы армий "Центр". На всякий случай, чтобы подстраховаться, он добавил, что еще не ясно, хватитли русским сил, чтобы провести наступление сразу и против группы армий "Б". При этом он отмечал: "Подготовка противника к наступлению на юге ведется не так интенсивно, чтобы полагать, что крупная операция на юге в ближайшем будущем начнется одновременно с ожидаемым наступлением против группы армий "Центр". Гелен привел ряд причин такого решения советского командования, в том числе политическую и военную необходимость в достижении быстрого и крупного успеха, "который противник считает на участке группы армий "Центр" более вероятным, нежели на участке группы армий "Б"; "более значительные преимущества объединения и плацдармы для наступления предполагает вид участка фронта группы армий "Центр"; возможность ликвидации группы армий "Центр" и отсечения немецких войск на севере – в отличие от более многочисленных трудностей и меньших возможностей южной операции" (46).
Рассматривая конкретные советские действия на Ржевском выступе, Гелен называет в числе возможных "одновременные охватывающие удары… с целью окружения и ликвидации северо-восточного выступа группы армий "Центр"…", в том числе мощные удары в сторону юго-запада и Сычевки через восточную сторону выступа. Явные противоречия в своих отчетах он объяснил тем, что, как часто бывало и раньше, противник наверняка сосредоточит в районе наступления больше сил, чем предполагают немцы. Гелен не подозревал, что оценил обстановку с поразительной точностью. Справедливым было даже его замечание о том, что "русские зачастую ставят слишком труднодостижимые цели для сил, которые используют" (47). Именно так действовал Жуков. Гелен допу-стил только одну ошибку – недооценил силу южного стратегического удара.
В течение нескольких ближайших дней в Москве было принято решение осуществить разгаданные Геленом планы.
Ставка, Москва, Кремль, 13 ноября 1942 года
После инспекционных поездок на фронт вечером 12 ноября Жуков и Василевский вернулись в Москву На следующее утро они встретились со Сталиным и членами Государственного Комитета Обороны (ГКО), чтобы представить окончательные планы, внести последние поправки в распределение войск и назначить точную дату наступления. После продолжительного обсуждения плана Василевского Сталин принял его рекомендации, согласно которым Юго-Западный фронт Ватутина должен был начать наступление 19 ноября, а Сталинградский фронт Еременко – двадцать четыре часа спустя. В зависимости от результатов операции "Уран" последующая операция "Сатурн" могла начаться, как и планировалось ранее – 10 декабря. Затем Василевский внес предложение о выводе 2-й гвардейской армии и приданного ей 2-го механизированного корпуса из резерва Ставки, чтобы они достигли района Сталинграда вовремя и приняли участие в операции "Сатурн". Сталин ответил: "Послушаем, что скажет Георгий Константинович".
Жуков доложил о положении на участках Калининского и Западного фронтов. Подтверждая насущную необходимость в уже одобренной отсрочке, он сообщил, что похолодание позволяет начать операцию "Марс" 24-25 ноября. "В сущности, – объяснял Жуков, – все это наши преимущества. Если "Уран" быстро увенчается успехом, немцы наверняка немедленно начнут перебрасывать бронетанковые резервы из сектора группы армий "Центр" на юг, поскольку такая переброска займет не менее десяти дней. При этом немецкие войска будут ослаблены до такой степени, что операцию удастся провести меньшими силами, чем я первоначально рассчитывал. Так что у меня появится возможность более эффективно перераспределить силы". И Жуков порекомендовал внести в планы изменения, которые он обдумывал с тех пор, как в конце октября приезжал в Москву. Конкретно он просил разрешения перевести 2-й механизированный корпус генерала Корчагина из подчинения 41-й армии в подчинение 3-й ударной. Вместо того чтобы участвовать в наступлении, производимом с запада на Сычевку силами двух корпусов, корпус Корчагина должен был осуществить наступление на Великие Луки и, возможно, позднее совершить совместно с 3-й ударной, 4-й ударной и 43-й армиями марш-бросок на Смоленск.
Чтобы оправдать предложенные изменения, Жуков сослался на вероятное ослабление немецких бронетанковых резервов, ограниченную протяженность направления к югу от Белого, на котором, по его словам, не в состоянии действовать бок о бок два полных механизированных корпуса, а также на способность механизированного корпуса Соломатина выполнить задачу самостоятельно при надлежащем подкреплении. В качестве подкрепления корпуса Соломатина, по мнению Жукова, должны были выступить две дополнительных механизированных бригады и, возможно, еще одна отдельная танковая бригада. Уверенность, которую излучал Жуков, произвела впечатление на Сталина. Таким воодушевленным он не видел Жукова со времен заседаний накануне московского зимнего наступления. Более того, Сталин был склонен согласиться с Жуковым, поскольку ему тоже не терпелось раз и навсегда разрешить ситуацию на центральном участке фронта. А еще он был в глубине души доволен здоровым соперничеством Жукова и Василевского, представивших и взаимодополняющие, и в то же время конкурирующие планы.
Почувствовав еле уловимое недовольство Василевского, Жуков добавил: "В случае провала операции "Уран" мы все равно сможем добиться успеха в ходе операции "Марс" – но только если вы [Сталин] поддержите предложение перевести 2-ю гвардейскую армию и другие подвижные корпуса подкрепления на позиции, откуда они смогут выдвинуться, чтобы оказать мне поддержку". Это означало, что 2-ю гвардейскую армию придется оставить под Тамбовом. Когда Сталин принял предложение, Василевский понял, что операцию "Уран" ему придется проводить, рассчитывая только на себя. Как обычно, он не стал выяснять, что будет с ним в случае провала плана Жукова.
Сталин закончил заседание, одобрив планы и Жукова, и Василевского, а также сроки предстоящих операций. Жукову было дано разрешение провести необходимые перестановки сил. Прежде чем уйти, Жуков поручил Иванову известить Пур-каева о немедленной переброске 2-го механизированного корпуса Корчагина к новому месту сбора соединений восточнее Великих Лук. На следующее утро Жуков и Василевский вернулись на фронт следить за подготовкой командиров фронтов и армий к наступлению.
Штаб немецкого 39-го танкового корпуса, Настасьино, 13 ноября 1942 года
Зловещая тишина повисла над линией фронта в районе реки Вазуза, когда офицеры штаба корпуса во главе с генералом фон Арнимом собрались на ежедневное совещание. Временное затишье продолжалось с тех пор, как смолкли звуки ожесточенной артиллерийской перестрелки 7 ноября, и это затишье одновременно радовало и тревожило офицеров штаба. Чувство облегчения вызывал примитивный инстинкт самосохранения. Но по опыту прошлого офицеры уже знали, что рано или поздно небеса разразятся дождем реактивных снарядов, земля неистово затрясется под ногами, послышится угрожающее ворчание танковых цепей и хор громовых "ура!" идущей в атаку советской пехоты. Далеко не все доживут до следующего утра. Напряжение стало почти осязаемым.
Все это подтверждало правильность прогнозов немецкой разведки, где прекрасно понимали, что начавшиеся в середине октября дожди лишили советские войска подвижности и отдалили неизбежное. Но сколько еще продлится эта отсрочка? Активность русских по периметру 9-й армии практически отсутствовала. Артобстрелы ослабели, вылазки разведчиков прекратились, новые соединения уже не стягивались к фронту. Прежние продолжали занимать свои сектора, при переговорах по рации советские радисты пользовались давно известными позывными и шифрами. Перебежчики, приток которых не иссякал, докладывали об усилении оборонительной активности, советская авиация яростно препятствовала всем разведывательным полетам немецкой.
За этой непроницаемой завесой немецкой разведке удалось обнаружить примечательную мешанину зловещих и ободряющих признаков. Были выявлены передвижения войск, преимущественно ночные, но русский автотранспорт со слепящими фарами направлялся как от фронта в тыл, так и из тыла к фронту. МАКС доложил о прибытии 110 новых танков в сектор 20-й армии русских, на берег Вазузы; чуть позднее две свежих русских дивизии прибыли в этот и еще один стратегические сектора. 102-я немецкая пехотная дивизия сообщила о том, что к 10 ноября к ее участку было стянуто около 22 новых советских артиллерийских батарей, и Ланге рассудил, что соотношение численности артиллерии и пехоты слишком мало. Либо орудия – не что иное, как муляжи, либо усиление артиллерии означает, что на подходе новые пехотные соединения (48).
К 13 ноября тщательная и упорная работа немецкой стороны по проведению радиоперехватов обнаружила пять русских армейских штабов – три в окрестностях Москвы и два к северо-востоку от Ржева. Однако определить, сколько из них новых, а сколько уже существовало ранее, так и не удалось. К двум армиям относились 29-я, исчезнувшая из боевого расположения Калининского фронта месяц назад, и 3-я танковая, в прошлый раз участвовавшая в советском наступлении к северу от Брянска в июле. Еще одной обнаруженной армией, предположительно резервной, оказалась 2-я гвардейская в районе Тамбова. Путем радиоперехватов также удалось выявить новый 6-й сталинский стрелковый корпус к западу от Белого и несколько новых механизированных формирований на Калининском фронте. Однако донесения с передовой подтверждали, что боевой порядок русских войск вдоль линии фронта остается неизменным (49).
Карты обстановки 39-го танкового корпуса, которые изучали собравшиеся офицеры, свидетельствовали о странных изменениях в концентрации советских войск на участках корпуса вдоль Вазузы и в остальных секторах Ржевского выступа. Начальник разведотдела корпуса пристально следил за этими изменениями. 1 ноября он доложил, что советские 88-я, 251-я и 331-я стрелковые дивизии дислоцированы в секторах 102-й пехотной и 5-й танковой немецких дивизий вдоль рек Осуга и Вазуза; советских стрелков поддерживает с тыла резервная Л26-Я стрелковая дивизия. К 13 ноября 326-ю дивизию перевели в другое место, и концентрация войск стала максимальной и секторе южнее Зубцова, далеко к северу от позиций 39-го танкового корпуса, напротив правого фланга немецкой 78-й пехотной дивизии, держащей оборону в секторе реки Гжать. Эта концентрация отнюдь не предвещала немедленного наступления на участке Вазузы. Наблюдения в других ключевых секторах выявили ту же картину. Концентрации сил, свидетельствующей о немедленном наступлении, нигде не обнаружилось, хотя танковый корпус, предположительно 1-й, располагался западнее Белого, а в тылу у советской 22-й армии в долине Лу-чесы находился 3-й танковый корпус (50). В качестве меры предосторожности несколько дней назад командование 9-й немецкой армии приказало 1-й танковой дивизии начать перемещение из района Сычевки в сторону Владимирского, к юго-западу от Белого, в резерв 41-го танкового корпуса.
Заседание штаба завершили, так и не избавившись от сдерживаемого напряжения; командиры и старшие офицеры вернулись в расположение своих частей. Вместе с солдатами они терпеливо ждали, когда судьба и боги решат их участь.
Ставка, Москва, Кремль, 17-19 ноября 1942 года
Вечером 16 ноября Жуков прилетел в Москву с юга. В качестве заместителя Верховного Главнокомандующего последнюю неделю он пристально изучал все аспекты предстоящей операции "Уран" вместе с Василевским, командирами армии и фронта. Путешествуя по земле и по воздуху, он преодолевал сотни километров, объездил весь обширный район контрнаступления – от Новой Калитвы на Дону в секторе 1 -и гвардейской армии до участка 51 -и армии среди пересохших соленых озер и степей к югу от Сталинграда, где еще догорало пламя битвы. Мыслями Жуков был по-прежнему обращен на север, к операции "Марс", но, в конце концов, он оставался заместителем Верховного Главнокомандующего и наряду с Василевским нес ответственность и за операцию "Уран".
Жукову пришлось признать, что Василевский тщательно разработал свой план. Впрочем, так бывало всегда. Двойной удар советских войск с севера и с юга сокрушит ненадежные румынские армии, – Жуков хорошо помнил, как действовали румынские войска при осаде Одессы, которая теперь казалась давним прошлым. Чтобы вызволить румынские войска, понадобились свежие немецкие силы. Но теперь румынам неоткуда ждать помощи. Некогда доблестная немецкая 6-я армия застряла в Сталинграде. Ей так и не удалось взять город штурмом, и Жуков рассудил, что невыполнение столь важной задачи неизбежно подорвет боевой дух немцев – точно так же, как битва за город истощила его силы. Немецкие оперативные резервы исчерпаны, к новым можно отнести лишь 1-ю танковую армию, растянувшуюся по Кавказу, или группу армий "Центр" далеко на севере. Если операция "Уран" увенчается успехом, это произойдет так быстро, что на переброску резервных войск из других секторов немцам просто не хватит времени, спасти положение они не успеют. Жуков считал, что возможен и наихудший для немцев исход, когда резервы не успеют повлиять на ход обеих операций. Да, заключил он, кодовые названия операций выбраны на редкость удачно. Генерал-большевик не сомневался, что боги улыбнутся советским воинам.
На следующий день Жуков встретился в Кремле с Василевским, членами Государственного Комитета Обороны и Сталиным. Поскольку подготовка к наступлению практически завершилась, целью заседания было получить окончательное одобрение Сталина – и тогда менее чем через сорок восемь часов раздадутся первые орудийные залпы. Разговор был кратким и поверхностным. Генеральный штаб, штабы армий и фронтов, командиры боевых и обслуживающих подразделений проработали бесчисленное множество деталей, неизбежно связанных с массированными операциями. Теперь все ждали только одного – приказа Сталина. Затем приказы о наступлении будут переданы дивизиям, полкам, батальонам, ротам, и, наконец, в последние часы дойдут до рядовых танкистов, артиллеристов, саперов и пехотинцев. Жуков знал: несмотря на строжайшие меры секретности и старания скрыть приближение наступления, и офицеры, и рядовые чувствуют, что бой уже близок. У солдат поразительное чутье. И офицеры, и рядовые принадлежат к тем, кто выживает, а для этого надо уметь чувствовать приближение битвы. Парадокс, думал Жуков, заключается в (ом, что инстинкт самосохранения толкает их вперед, на поле боя: только победа поможет им выжить.
Сталин невозмутимо произнес решающее слово, которого ждали командиры. Наступление Василевского должно было начаться, как запланировано, 19-20 ноября, а силам Жукова предстояло вступить в схватку менее чем через неделю. Слова Сталина звучали бесстрастно. Способность выражать эмоции он утратил еще в 1941 году. Он понимал, что по его приказу в бой будут брошены бесчисленные войска. Как и прежде, они могут как победить, так и потерпеть поражение, и при этом неизбежно погибнут сотни тысяч человек. Сталин сознавал размах, цену и последствия предпринятой военной операции. Он обладал развитым даром предвидения и потому терпимо относился к потерям. В конце концов, предстоят промежуточные операции, за которыми, независимо от их исхода, последуют другие. Финал очевиден. Советское государство и его армия имеют явное превосходство над противником. Чем бы ни закончились операции "Уран" и "Марс", советское превосходство – это реальность, которая рано или поздно возобладает.
После заседания в Кремле Жуков остался в Москве. Сталин не требовал этого, но Жуков хотел быть поближе к Ставке и Генштабу, когда Василевский нанесет первый удар. Он знал, что первые часы наступления зачастую определяют его успех или фиаско, и судить о том или другом лучше всего из мозгового и нервного центра советской военной машины. Позднее он еще успеет вернуться к своим войскам подо Ржев.
Рано следующим утром Жуков присоединился к встревоженным офицерам Генштаба и стал ждать первых известий об операции Василевского. Ровно в 7:20 по приказу "огонь!" тысячи советских зенитных орудий, минометов и многоствольных ракетных установок обрушили огненный ливень на румынские и немецкие укрепления. Обстрел продолжался один час двадцать минут, за ним в 8:48 последовала двухминутная канонада. Ровно в 8:50, пока артиллерия готовилась к дальней стрельбе, пехота и прикрывающие ее танки 5-й танковой армии Ватутина и 21-й армии двинулись в наступление на передовые позиции противника. Жуков мысленно представил себе эту впечатляющую сцену и втайне пожалел, что не видит ее воочию. Наберись терпения, уговаривал он себя, придет и твой черед.