Страница:
— Джон! Вспомни, как он выглядел, — спросил Николас шотландца, водя палкой по песку.
— Сэр! Он, кажется, был очень высокого роста и вроде бы в длинной кофте.
— В кофте, в кофте! — злобно передразнил его Николас. — Я спрашиваю, кто он: белый или индиец?
— Сэр! Я не успел рассмотреть.
— Эй, всадить бы в него пулю из пистолета! — Николас сжал кулаки, потом сплюнул. — Скотина, вот он кто!
— Да, сэр, это так! — вяло кивнул Джон.
У них уже не было сил спорить и говорить об этом. А еще несколько дней назад, пробираясь по лесам в сторону Равнин, они до хрипоты переругивались, размахивая руками и обвиняя друг друга в том, что не смогли сохранить бриллианты. Руки и ноги у них кровоточили, исколотые колючками и шипами, открытые участки тела и лица были искусаны москитами и мошками. Продираясь через кустарники и траву, англичане страшно боялись наступить на змею, скорпиона или еще какого-нибудь гада. По ночам, сидя на дереве или прячась в скалах, как первобытные люди, они с содроганием вслушивались в дикий рев и рыкание бродивших вокруг хищников.
Они старательно обходили стороной, прячась в зарослях, попадавшиеся редкие деревни. Не дай Бог снова наткнуться на разбойников! Иногда им везло, и они находили на отдаленных деревенских полях что-либо съедобное. Попадались им кое-где и дикие бананы. Других растений они не знали и, боясь отравиться, не трогали.
— Джон! — хрипло пробормотал Николас, бросив палку в воду. — Что будем делать? Куда двинемся?
— Сэр! Надо отдохнуть. Переночуем, а утром что-нибудь придумаем. Я есть хочу, — уныло ответил шотландец тихим голосом. Он совсем упал духом и сильно ослаб.
— И то верно, — ответил Николас. — Вон там я вижу подходящие деревья. — Он пошарил в своих лохмотьях. — У меня есть еще пара бананов. Все равно, чтобы теперь переправиться, не обойтись без подмоги. Пошли!
Они с трудом встали и потащились от берега в прибрежный лесок. Выбрали дерево, забрались, помогая друг другу, на нижние ветки, устроили некое подобие гнезда для ночлега из листьев и тонких веток, съели по банану и, устроившись поудобнее, приготовились ко сну. Они ни о чем не разговаривали, каждый был погружен в собственные невеселые мысли.
Джон и Николас проснулись от резких криков, звона оружия и лошадиного ржания. Николас чуть раздвинул ветки, глянул вниз и тихо присвистнул. Дерево, на котором они ночевали, было окружено вооруженными всадниками. Их длинные копья почти касались несчастных англичан.
— Арэ! Спускайтесь! — один из всадников показал на землю. Его копье легонько ткнулось в задницу Гибсона; тот громко ойкнул.
— Сэр! Мы пропали, — прошептал шотландец, опасливо косясь на целый лес копий, направленных на них. Наконечники ярко блестели в лучах восходящего солнца.
— Молчи! — прошипел Кондрелл. — Сейчас, сейчас! — громко крикнул он вниз. — Давай шевелись, — подтолкнул Гибсона. — Это не разбойники, а сипаи. Я это понял сразу. Как-нибудь договоримся.
Дрожа от страха и утреннего свежего воздуха, кое-как они спустились на землю, являя собой весьма жалкий вид.
Два сипая спрыгнули с лошадей и, приставив к их горлу мечи, быстро обыскали англичан.
— Фаренги? — грозно спросил чернобородый всадник, очевидно начальник отряда, сидевший на крупной белой лошади. — Откуда? Отвечайте!
— Мы, мы инглиси… Из Кашмира… — запинаясь, заговорил Николас, мешая слова на английском и урду, — нас ограбили там, — он махнул рукой в сторону гор, — перевал Пир-Панджал.
Гибсон присоединился к нему:
— Да, да, сахиб, там, — он тоже махнул рукой, вторя приятелю. — Мы купцы, лошадей отняли, товар отняли… У нас был фирман…
— Фирман от его величества падишаха Фарруха Сийяра, — подхватил Николас…
— И дастак был, — вставил Гибсон и изобразил пальцами, будто разворачивает бумагу.
— На проезд в Кашмир, — продолжал тараторить Николас, видя, что чернобородый слушает его благосклонно.
— Инглиси? — переспросил чернобородый, наклонившись к ним.
— Да, да! — хором проговорили Джон и Николас. — Из Англии… Его величество падишах Фаррух Сийяр разрешил торговать… Мы друзья… — снова заканючили они.
Слова фирман, Фаррух Сийяр и дастак, видимо, произвели впечатление. Чернобородый выпрямился в седле, что-то крикнул, и всадники отвели копья.
— Баязи! — обратился начальник к одному из всадников. — Освободи лошадь для этих фаренги, а сам пересядь к Хафизу. Отвезем их в Барахпур к самому фаудждару. Да благословит его Аллах!
Через несколько минут кавалькада быстрым аллюром двинулась по берегу Чинаба в сторону гор.
Утро было чудесным и солнечным. После ночного дождя, сменившего надоевшую жару на прохладу, дышалось особенно хорошо. Фаудждар Бахадур Сингх, помощник субедара делийского падишаха в Пенджабе, плешивый толстяк с заплывшими жиром глазками и тоненькой полоской черных усов над верхней губой, сидел на ковре среди подушек под разноцветным матерчатым навесом и неторопливо ел. Он сосредоточенно погружал пальцы правой руки в блюдо, наполненное дымящимся кари из баранины, захватывал щепотью рис с чечевицей и кусочками мяса и отправлял в рот. Острый красный соус стекал по пальцам; Бахадур слизывал его, громко причмокивая. Рядом стояли двое слуг. Один держал полотенце, медный тазик и глиняный кувшин с водой для мытья рук, второй — серебряный кубок с даисом и фарфоровую вазу с гроздьями винограда. Насытившись, фаудждар вымыл правую руку в тазике, вытер о полотенце и протянул ее слуге. Тот, поклонившись, вложил пиалу с даисом в протянутую руку владыки. Фаудждар не торопясь выпил, отщипнул несколько виноградин, пожевал и негромко сказал:» Бетель!» Третий слуга поставил перед ним большой серебряный поднос с углублениями, в которых лежали мелкие колотые орешки арековой пальмы: кардамон, гвоздика, белая липкая известь и густой арековый сок. В центре, в большом широком углублении лежали горкой чисто вымытые, еще влажные листья бетеля. Бахадур Сингх любил готовить лакомство сам.
Он взял лист бетеля, одну его сторону быстро намазал известью, а другую густым арековым соком, затем посыпал лист сверху арековыми орешками, кардамоном и гвоздикой, несколькими ловкими движениями пальцев свернул бетель в изящный треугольный кулек, засунул за щеку и начал с наслаждением жевать, причмокивая. Слуга придвинул к Бахадуру серебряную чашу — тхукдан, попросту говоря плевательницу.
Фаудждар махнул рукой слугам — уходите, и те, пятясь, исчезли, а сам он, пережевывая бетель, погрузился в невеселые размышления. Ему нужно было срочно выполнить приказ мир бахши Махфуз-хана, военного министра при его величестве несравненном падишахе Фаррухе Сийяре, касающийся рекрутского набора в могольскую армию. Округ Шахири, которым управлял Бахадур Сингх, должен был поставить две рисалы вооруженных всадников по сто человек, две пушки и десять сипаев банну. Всадников фаудждар уже почти набрал благодаря угрозам и посулам, а вот с пушками оказалось плохо; то есть две пушки двенадцатого калибра были, да пушкари давно разбежались. И главное — нет хороших, знающих артиллеристов, командиров орудий. Орудийную прислугу общим числом по тридцать человек на ствол набрать еще можно, но командиры… командиры… Под их началом должны были находиться и сипаи банну… Где взять командиров? Фаудждар тяжело вздохнул, сплюнул жвачку бетеля и поежился. За невыполнение такого важного приказа вполне можно лишиться головы.
В этот момент послышался топот конских опыт, и к временной стоянке фаудждара подъехала группа всадников. Несколько человек спешились, и один из них, чернобородый, приказал слезть с лошади англичанам. Он попросил у фаудждара разрешения подойти. Тот утвердительно кивнул, и чернобородый приблизился, подталкивая перед собой англичан. Опустившись на колени, он почтительно произнес:
— Хузур! Да ниспошлет тебе Аллах благополучие! В пяти косах отсюда на дереве у реки мы нашли этих людей. Они утверждают, что они инглиси, купцы и их ограбили на перевале Пир-Панджал. Кроме того, они говорят, что у них был фирман на торговлю и дастак от несравненного падишаха Фарруха Сийяра, да благословит его Аллах!
— Так ли это, фаренги? — спросил Бахадур Сингх, оживившись и обращаясь к Гибсону — видимо, считая его за старшего. — Ты говоришь на УРДУ?
— Да, сахиб, немного говорю, — промямлил тот. — Сначала нас ограбил какой-то великан, а потом…
— Да, сахиб, я тоже говорю на урду, — вступил в разговор Николас, приосаниваясь, — и все сказанное — истинная правда. Хозяин я, а это мой помощник. Меня зовут Кондрелл, а его Гибсон… А ты помалкивай, болван, чего ты там плетешь! — бросил он Джону по-английски и продолжал на урду: — Сахиб! Помоги нам добраться до Дели.
— А где ваши фирман и дастак? — несколько удивленно спросил фаудждар.
— Сахиб! У нас их украли разбойники!
— Это очень плохо! Очень плохо! — Лицо фаудждара помрачнело. — Я получил строгий приказ от самого несравненного Фарруха Сийяра всех инглиси, у которых нет документов, немедленно казнить. Потому что они шпионы. Вы поняли, фаренги?
Фаудждар провел рукой вокруг шеи, выпучил глаза и захрипел, показывая англичанам их скорую судьбу.
Николас и Джон переглянулись.
— Сахиб! — загнусил Кондрелл. — Мы хорошие люди, мы никому не причинили зла, мы только купцы. Отпусти нас ради Аллаха всемогущего, смилуйся!
Англичане рухнули на колени, умоляюще прижав руки к груди.
— Смилуйся, смилуйся, сахиб! — завыл Гибсон.
— Смилуйся! — присоединился к нему Николас, бухаясь лбом об пол.
— Связать им руки! — жестко процедил фаудждар. В его глазах появился стальной блеск.
Сипаи бросились на англичан.
В этот момент визирь Калим-хан, сидевший справа от Бахадура Сингха, придвинулся и начал что-то шептать ему на ухо. Фаудждар вначале слушал довольно равнодушно, но постепенно его лицо преобразилось, и он с явным интересом начал кивать головой. Потом сам что-то шепнул на ухо визирю и махнул сипаям:
— Подождите! Оставьте их!.. Фаренги! Кто-нибудь из вас разбирается в пушках? Может стрелять?
— Сахиб! Сэр! — Гибсон вскочил и замахал руками, тыча себя в грудь. — Я, я, я два года служил в артиллерии, в полку сэра Ньюбери. Я сержант в отставке, я был командиром батареи, — он выпятил грудь, — четыре пушки восемнадцатого калибра…
Николас в изумлении смотрел на него. Фаудждар невозмутимо слушал, слегка кивая головой, потом наклонился к визирю и что-то негромко сказал ему. Тот кивнул утвердительно.
Гибсон тем временем, совсем распалившись, начал выкрикивать артиллерийские команды:
— Зажечь фитиль! Снять фартук! Вкатить ядро! Огонь! Готовь банник!
— Молчать! — крикнул Бахадур Сингх, вскакивая на ноги.
Когда наконец наступила тишина, фаудждар откашлялся и сказал:
— Фаренги! Мы, милостью Аллаха всемогущего, даруем вам жизнь. Да будет мир ему и вечное владычество над нами! Но это еще не все. Мы, да будет это исполнено во имя благополучия нашего несравненного падишаха Фарруха Сийяра, хотим нанять вас обоих артиллеристами в нашу доблестную армию. Будете получать по триста рупий в месяц, вас хорошо оденут, — он брезгливо покосился на лохмотья англичан, — и будут хорошо кормить. Согласны ли вы?
Николас от изумления раскрыл рот, а Джон начал непроизвольно переступать с ноги на ногу. Прошло несколько секунд, пока они не осознали, что спасены! Им чертовски повезло!
— Да, мы согласны, согласны! — одновременно выдохнули оба, еще не совсем понимая, что произошло. Почему еще несколько минут назад им грозила смерть, а сейчас свобода раскрывает свои объятия? Это могло быть только божественным предопределением. И каждый из них в эту минуту горячо возблагодарил Господа за чудесное спасение — слава, слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь!
В том, что фаудждар предложил англичанам стать наемниками, не было ничего необычного. Военачальники Великих Моголов и их соперников — правителей независимых княжеств Индии — часто нанимали европейских артиллеристов — англичан, французов, датчан, немцев, португальцев, голландцев. А тут речь шла о его, фаудждаровой, голове!
— Да, мы согласны! — снова громко и радостно повторили Николас и Джон.
— Хорошо, уважаемые! — ответил довольный фаудждар. — А ты что скажешь, почтенный Калим-хан?
— Хузур! Хвала Аллаху, ему одному! Да воцарится его благословение и мир над господином нашим, непобедимым и несравненным падишахом Фаррухом Сийяром, приказы которого наполняют наши сердца радостью и желанием исполнить их как можно лучше. Мудрость и благоразумие нашего фаудждара не знает границ, — ответил тот с поклоном.
— Фаренги! Ступайте с миром. Вы приняты на один год артиллеристами в доблестную армию непобедимого и несравненного падишаха Фарруха Сийяра. Наваз! Сахни! — Бахадур щелкнул пальцами. — Поставить для инглиси отдельную тамбу, накормить, одеть и выдать каждому по девятьсот рупий за три месяца. Пусть осмотрят пушки и скажут, что необходимо. Да будет Аллах доволен нами! И скажите главному мансабдару Малик-хану, что послезавтра можно отправлять в Дели всадников и пушки.
Когда радостные и возбужденные англичане со словами благодарности на устах удалились в сопровождении слуг, Бахадур Сингх облегченно вздохнул. Мучившая его проблема с рекрутским набором была окончательно решена. Можно спокойно вернуться в крепость Барахпур.
Через два дня рано утром по размытой прошедшим дождем дороге из Барахпура в направлении переправы через Чинаб вышел огромный караван. Он направлялся в Дели. Впереди двигались две рисалы — две сотни вооруженных всадников во главе с Малик-ханом, за ними ползли две пушки, каждую тащили тридцать быков. Пушки — старые французские кулеврины, видимо снятые когда-то с корабля, оказались в хорошем состоянии, Гибсон проверил их. Возле орудий гарцевали на рослых лошадях командиры артиллерийских расчетов — Джон и Николас. Они успели отъесться за два дня, совсем пришли в себя, приоделись — кожаные штаны, красные драгунские мундиры с желтыми галунами и стрельчатыми отворотами на рукавах, неизвестно откуда оказавшиеся в военном имуществе фаудждара, за поясом — пистолет и сабля. Правда, в такой экипировке было несколько жарковато, но ради удовлетворения неоднократно уязвленного самолюбия можно было и потерпеть. Совсем недавно они униженно валялись в ногах у фаудждара и слезливо умоляли пощадить их, а теперь командовали зычными голосами, упиваясь властью, подгоняя неторопливых погонщиков быков, покрикивая на сипаев, сопровождавших повозки с ядрами, порохом, фитилями, картечью, банниками, веревками, ракетами банну и всем прочим артиллерийским имуществом. Сам Малик-хан теперь заискивал перед ними. Вслед за пушками растянулся бесконечный хозяйственный обоз с женами и детьми сипаев и всадников, с продуктами и водой, кизяком, палатками, кормом для лошадей и быков.
К вечеру караван добрался до переправы через Чинаб. Переправлялись весь следующий день. Особенно много хлопот оказалось с пушками. Одну чуть не утопили из-за бестолковых команд Кондрелла, и только благодаря военному опыту Гибсона все кончилось благополучно.
Через семь дней, двигаясь страшно медленно и пройдя город Амритсар, караван достиг крепости Амбала, от которой до Дели оставалось всего три перехода.
У стен крепости раскинулся совершенно невообразимый табор из палаток и навесов. Ржали лошади, мычали быки, слышались смех и крики, повсюду чадили многочисленные костерки, звенела посуда и стучали инструменты, кто-то готовил пищу, кто-то чинил сбрую или повозку, кто-то возился с военной амуницией, там и сям сновали мужчины, женщины и дети. Шла обычная лагерная жизнь.
Малик-хан неторопливо готовился к ужину, как к нему в палатку просунулась голова слуги:
— Хузур! Гонец с почтой из Барахпура!
— Зови! — махнул тот рукой.
Тотчас в палатку вошел сипай в запыленной одежде, почтительно поклонился мансабдару и подал тисненую кожаную папку, запечатанную особой застежкой. Малик-хан открыл ее:
«Пусть досточтимый фаудждар Бахадур Сингх остережется. В Кашмире находятся два фальшивомонетчика инглиси. Их имена Джон Гибсон и Николас Кондрелл. Они могут проникнуть в Пенджаб через перевал Пир-Панджал по падишахской дороге, проходящей по вашему округу. Аллах да ниспошлет удачу благословенному Бахадур Сингху в поимке этих негодяев.
Мира и спокойствия твоей земле,
Мансур-хан, субедар Кашмира
Аллах велик!»
Внизу была приписка:
«Малик-хан джи!
Именем Аллаха и его благословением арестовать обоих инглиси, заковать в цепи и препроводить под охраной обратно в Барахпур.
Бахадур Сингх, фаудждар округа Шахири
Пенджаб «
Малик-хан вскочил, опрокинув поднос с едой:
— Фазиль!
— Да, хузур!
— Возьми десять сипаев в полном вооружении и бегом к пушкам. Схвати обоих инглиси и приведи в лагерную кузницу. Пусть кузнец приготовит цепи. И ждите меня! — Он злорадно ухмыльнулся.
— Да, хузур! — невозмутимо ответил помощник мансабдара и быстро вышел из палатки.
Вдруг на дороге, идущей из Дели, послышался конский топот и появились два всадника.
— Прочь! Прочь! — кричали они, нахлестывая взмыленных лошадей. Не сбавляя скорости и не разбирая дороги, они неслись через лагерь к центральной палатке с длинным зеленым стягом на верхушке, стоявшей на небольшом холме. Люди с возгласами негодования едва успевали увертываться от лошадей, сбивавших все, что им попадалось на пути.
Добравшись до палатки, всадники спешились.
— Где почтенный и достославный фаудждар?
Из палатки вышел Малик-хан и ответил:
— Его здесь нет, вместо него — я, главный мансабдар. Я выполняю его поручение и сопровождаю отряд для армии несравненного падишаха Фарруха Сийяра.
— Хузур! Мы — гонцы благословенного визиря Низам-уль-Мулька, — ответили приезжие, почтив Малик-хана тройным таслимом. Мы прибыли из Дели с важным сообщением для всех фаудждаров Пенджаба и их подданных, слушайте, слушайте все! — (Со всех сторон из лагеря к палатке сбегались люди. ) — Падишах Фаррух Сийяр низложен, власть захватили братья Сайиды из Бархи. В Дели смута. Падишахский двор охвачен междоусобной войной. Военный министр мир-бахши Махфуз-хан казнен. Армия вышла из подчинения, восстала и движется на Амбалу, чтобы вторгнуться в Пенджаб. Завтра ее передовые отряды будут здесь! Спасайтесь!
Несколько секунд стояла гробовая тишина, а потом вопль ужаса из десятков глоток разнесся по всему лагерю. Начались невероятная паника и давка. Бросая вещи, оружие, палатки, все кинулись к лошадям и быкам. Людьми владела лишь одна мысль — бежать. Первым удрал Малик-хан с помощником Фазилем, приближенными и слугами, за ними по одному и небольшими группами стали исчезать всадники и те, у кого были лошади. Нельзя было терять ни минуты. Теперь каждый мог надеяться только на себя. Англичане, понимая это, тоже стали лихорадочно собираться.
— Прощайте наши кулеврины! — Джон, обойдя пушки, похлопал каждую по стволу. — Не удалось нам пострелять, дорогие тетушки! — Он хихикнул. — Сэр! — покопавшись в одной из повозок, проговорил Джон, обращаясь к Николасу. — Я советую прихватить несколько ракет банну. Хорошие штучки! Пригодятся!
— Да, да! Бери! — ответил тот, бегая около пушек. — Джон! — Николас торопливо приторачивал к луке седла мешок с кормом для лошади. — Нам снова крупно повезло, мы стали с тобой дважды свободными.
— Да, сэр! Мы свободны, и нам надо решить, куда мы двинемся, — ответил Гибсон, проверяя подпругу у своей лошади.
— Теперь в Лахор, конечно, в Лахор, друг мой, куда же еще? Там тоже есть английская торговая фактория. Теперь у нас все есть — даже военные охранные грамоты дастаки с печатью фаудждара. Гип-гип ура! В путь-дорогу. Теперь нам море по колено и сам черт не брат! — и он прыснул коротким смешком.
Уже вечерело и солнце клонилось к закату, а на небе собирались тяжелые свинцовые тучи, предвестники бури, когда два всадника, оставляя за собой брошенный осиротевший лагерь и ненужные больше пушки, бодрым аллюром начали путь по пустынной Лахорской дороге.
ЗЛОЙ ДУХ ПОБЕЖДЕН
— Сэр! Он, кажется, был очень высокого роста и вроде бы в длинной кофте.
— В кофте, в кофте! — злобно передразнил его Николас. — Я спрашиваю, кто он: белый или индиец?
— Сэр! Я не успел рассмотреть.
— Эй, всадить бы в него пулю из пистолета! — Николас сжал кулаки, потом сплюнул. — Скотина, вот он кто!
— Да, сэр, это так! — вяло кивнул Джон.
У них уже не было сил спорить и говорить об этом. А еще несколько дней назад, пробираясь по лесам в сторону Равнин, они до хрипоты переругивались, размахивая руками и обвиняя друг друга в том, что не смогли сохранить бриллианты. Руки и ноги у них кровоточили, исколотые колючками и шипами, открытые участки тела и лица были искусаны москитами и мошками. Продираясь через кустарники и траву, англичане страшно боялись наступить на змею, скорпиона или еще какого-нибудь гада. По ночам, сидя на дереве или прячась в скалах, как первобытные люди, они с содроганием вслушивались в дикий рев и рыкание бродивших вокруг хищников.
Они старательно обходили стороной, прячась в зарослях, попадавшиеся редкие деревни. Не дай Бог снова наткнуться на разбойников! Иногда им везло, и они находили на отдаленных деревенских полях что-либо съедобное. Попадались им кое-где и дикие бананы. Других растений они не знали и, боясь отравиться, не трогали.
— Джон! — хрипло пробормотал Николас, бросив палку в воду. — Что будем делать? Куда двинемся?
— Сэр! Надо отдохнуть. Переночуем, а утром что-нибудь придумаем. Я есть хочу, — уныло ответил шотландец тихим голосом. Он совсем упал духом и сильно ослаб.
— И то верно, — ответил Николас. — Вон там я вижу подходящие деревья. — Он пошарил в своих лохмотьях. — У меня есть еще пара бананов. Все равно, чтобы теперь переправиться, не обойтись без подмоги. Пошли!
Они с трудом встали и потащились от берега в прибрежный лесок. Выбрали дерево, забрались, помогая друг другу, на нижние ветки, устроили некое подобие гнезда для ночлега из листьев и тонких веток, съели по банану и, устроившись поудобнее, приготовились ко сну. Они ни о чем не разговаривали, каждый был погружен в собственные невеселые мысли.
Джон и Николас проснулись от резких криков, звона оружия и лошадиного ржания. Николас чуть раздвинул ветки, глянул вниз и тихо присвистнул. Дерево, на котором они ночевали, было окружено вооруженными всадниками. Их длинные копья почти касались несчастных англичан.
— Арэ! Спускайтесь! — один из всадников показал на землю. Его копье легонько ткнулось в задницу Гибсона; тот громко ойкнул.
— Сэр! Мы пропали, — прошептал шотландец, опасливо косясь на целый лес копий, направленных на них. Наконечники ярко блестели в лучах восходящего солнца.
— Молчи! — прошипел Кондрелл. — Сейчас, сейчас! — громко крикнул он вниз. — Давай шевелись, — подтолкнул Гибсона. — Это не разбойники, а сипаи. Я это понял сразу. Как-нибудь договоримся.
Дрожа от страха и утреннего свежего воздуха, кое-как они спустились на землю, являя собой весьма жалкий вид.
Два сипая спрыгнули с лошадей и, приставив к их горлу мечи, быстро обыскали англичан.
— Фаренги? — грозно спросил чернобородый всадник, очевидно начальник отряда, сидевший на крупной белой лошади. — Откуда? Отвечайте!
— Мы, мы инглиси… Из Кашмира… — запинаясь, заговорил Николас, мешая слова на английском и урду, — нас ограбили там, — он махнул рукой в сторону гор, — перевал Пир-Панджал.
Гибсон присоединился к нему:
— Да, да, сахиб, там, — он тоже махнул рукой, вторя приятелю. — Мы купцы, лошадей отняли, товар отняли… У нас был фирман…
— Фирман от его величества падишаха Фарруха Сийяра, — подхватил Николас…
— И дастак был, — вставил Гибсон и изобразил пальцами, будто разворачивает бумагу.
— На проезд в Кашмир, — продолжал тараторить Николас, видя, что чернобородый слушает его благосклонно.
— Инглиси? — переспросил чернобородый, наклонившись к ним.
— Да, да! — хором проговорили Джон и Николас. — Из Англии… Его величество падишах Фаррух Сийяр разрешил торговать… Мы друзья… — снова заканючили они.
Слова фирман, Фаррух Сийяр и дастак, видимо, произвели впечатление. Чернобородый выпрямился в седле, что-то крикнул, и всадники отвели копья.
— Баязи! — обратился начальник к одному из всадников. — Освободи лошадь для этих фаренги, а сам пересядь к Хафизу. Отвезем их в Барахпур к самому фаудждару. Да благословит его Аллах!
Через несколько минут кавалькада быстрым аллюром двинулась по берегу Чинаба в сторону гор.
Утро было чудесным и солнечным. После ночного дождя, сменившего надоевшую жару на прохладу, дышалось особенно хорошо. Фаудждар Бахадур Сингх, помощник субедара делийского падишаха в Пенджабе, плешивый толстяк с заплывшими жиром глазками и тоненькой полоской черных усов над верхней губой, сидел на ковре среди подушек под разноцветным матерчатым навесом и неторопливо ел. Он сосредоточенно погружал пальцы правой руки в блюдо, наполненное дымящимся кари из баранины, захватывал щепотью рис с чечевицей и кусочками мяса и отправлял в рот. Острый красный соус стекал по пальцам; Бахадур слизывал его, громко причмокивая. Рядом стояли двое слуг. Один держал полотенце, медный тазик и глиняный кувшин с водой для мытья рук, второй — серебряный кубок с даисом и фарфоровую вазу с гроздьями винограда. Насытившись, фаудждар вымыл правую руку в тазике, вытер о полотенце и протянул ее слуге. Тот, поклонившись, вложил пиалу с даисом в протянутую руку владыки. Фаудждар не торопясь выпил, отщипнул несколько виноградин, пожевал и негромко сказал:» Бетель!» Третий слуга поставил перед ним большой серебряный поднос с углублениями, в которых лежали мелкие колотые орешки арековой пальмы: кардамон, гвоздика, белая липкая известь и густой арековый сок. В центре, в большом широком углублении лежали горкой чисто вымытые, еще влажные листья бетеля. Бахадур Сингх любил готовить лакомство сам.
Он взял лист бетеля, одну его сторону быстро намазал известью, а другую густым арековым соком, затем посыпал лист сверху арековыми орешками, кардамоном и гвоздикой, несколькими ловкими движениями пальцев свернул бетель в изящный треугольный кулек, засунул за щеку и начал с наслаждением жевать, причмокивая. Слуга придвинул к Бахадуру серебряную чашу — тхукдан, попросту говоря плевательницу.
Фаудждар махнул рукой слугам — уходите, и те, пятясь, исчезли, а сам он, пережевывая бетель, погрузился в невеселые размышления. Ему нужно было срочно выполнить приказ мир бахши Махфуз-хана, военного министра при его величестве несравненном падишахе Фаррухе Сийяре, касающийся рекрутского набора в могольскую армию. Округ Шахири, которым управлял Бахадур Сингх, должен был поставить две рисалы вооруженных всадников по сто человек, две пушки и десять сипаев банну. Всадников фаудждар уже почти набрал благодаря угрозам и посулам, а вот с пушками оказалось плохо; то есть две пушки двенадцатого калибра были, да пушкари давно разбежались. И главное — нет хороших, знающих артиллеристов, командиров орудий. Орудийную прислугу общим числом по тридцать человек на ствол набрать еще можно, но командиры… командиры… Под их началом должны были находиться и сипаи банну… Где взять командиров? Фаудждар тяжело вздохнул, сплюнул жвачку бетеля и поежился. За невыполнение такого важного приказа вполне можно лишиться головы.
В этот момент послышался топот конских опыт, и к временной стоянке фаудждара подъехала группа всадников. Несколько человек спешились, и один из них, чернобородый, приказал слезть с лошади англичанам. Он попросил у фаудждара разрешения подойти. Тот утвердительно кивнул, и чернобородый приблизился, подталкивая перед собой англичан. Опустившись на колени, он почтительно произнес:
— Хузур! Да ниспошлет тебе Аллах благополучие! В пяти косах отсюда на дереве у реки мы нашли этих людей. Они утверждают, что они инглиси, купцы и их ограбили на перевале Пир-Панджал. Кроме того, они говорят, что у них был фирман на торговлю и дастак от несравненного падишаха Фарруха Сийяра, да благословит его Аллах!
— Так ли это, фаренги? — спросил Бахадур Сингх, оживившись и обращаясь к Гибсону — видимо, считая его за старшего. — Ты говоришь на УРДУ?
— Да, сахиб, немного говорю, — промямлил тот. — Сначала нас ограбил какой-то великан, а потом…
— Да, сахиб, я тоже говорю на урду, — вступил в разговор Николас, приосаниваясь, — и все сказанное — истинная правда. Хозяин я, а это мой помощник. Меня зовут Кондрелл, а его Гибсон… А ты помалкивай, болван, чего ты там плетешь! — бросил он Джону по-английски и продолжал на урду: — Сахиб! Помоги нам добраться до Дели.
— А где ваши фирман и дастак? — несколько удивленно спросил фаудждар.
— Сахиб! У нас их украли разбойники!
— Это очень плохо! Очень плохо! — Лицо фаудждара помрачнело. — Я получил строгий приказ от самого несравненного Фарруха Сийяра всех инглиси, у которых нет документов, немедленно казнить. Потому что они шпионы. Вы поняли, фаренги?
Фаудждар провел рукой вокруг шеи, выпучил глаза и захрипел, показывая англичанам их скорую судьбу.
Николас и Джон переглянулись.
— Сахиб! — загнусил Кондрелл. — Мы хорошие люди, мы никому не причинили зла, мы только купцы. Отпусти нас ради Аллаха всемогущего, смилуйся!
Англичане рухнули на колени, умоляюще прижав руки к груди.
— Смилуйся, смилуйся, сахиб! — завыл Гибсон.
— Смилуйся! — присоединился к нему Николас, бухаясь лбом об пол.
— Связать им руки! — жестко процедил фаудждар. В его глазах появился стальной блеск.
Сипаи бросились на англичан.
В этот момент визирь Калим-хан, сидевший справа от Бахадура Сингха, придвинулся и начал что-то шептать ему на ухо. Фаудждар вначале слушал довольно равнодушно, но постепенно его лицо преобразилось, и он с явным интересом начал кивать головой. Потом сам что-то шепнул на ухо визирю и махнул сипаям:
— Подождите! Оставьте их!.. Фаренги! Кто-нибудь из вас разбирается в пушках? Может стрелять?
— Сахиб! Сэр! — Гибсон вскочил и замахал руками, тыча себя в грудь. — Я, я, я два года служил в артиллерии, в полку сэра Ньюбери. Я сержант в отставке, я был командиром батареи, — он выпятил грудь, — четыре пушки восемнадцатого калибра…
Николас в изумлении смотрел на него. Фаудждар невозмутимо слушал, слегка кивая головой, потом наклонился к визирю и что-то негромко сказал ему. Тот кивнул утвердительно.
Гибсон тем временем, совсем распалившись, начал выкрикивать артиллерийские команды:
— Зажечь фитиль! Снять фартук! Вкатить ядро! Огонь! Готовь банник!
— Молчать! — крикнул Бахадур Сингх, вскакивая на ноги.
Когда наконец наступила тишина, фаудждар откашлялся и сказал:
— Фаренги! Мы, милостью Аллаха всемогущего, даруем вам жизнь. Да будет мир ему и вечное владычество над нами! Но это еще не все. Мы, да будет это исполнено во имя благополучия нашего несравненного падишаха Фарруха Сийяра, хотим нанять вас обоих артиллеристами в нашу доблестную армию. Будете получать по триста рупий в месяц, вас хорошо оденут, — он брезгливо покосился на лохмотья англичан, — и будут хорошо кормить. Согласны ли вы?
Николас от изумления раскрыл рот, а Джон начал непроизвольно переступать с ноги на ногу. Прошло несколько секунд, пока они не осознали, что спасены! Им чертовски повезло!
— Да, мы согласны, согласны! — одновременно выдохнули оба, еще не совсем понимая, что произошло. Почему еще несколько минут назад им грозила смерть, а сейчас свобода раскрывает свои объятия? Это могло быть только божественным предопределением. И каждый из них в эту минуту горячо возблагодарил Господа за чудесное спасение — слава, слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь!
В том, что фаудждар предложил англичанам стать наемниками, не было ничего необычного. Военачальники Великих Моголов и их соперников — правителей независимых княжеств Индии — часто нанимали европейских артиллеристов — англичан, французов, датчан, немцев, португальцев, голландцев. А тут речь шла о его, фаудждаровой, голове!
— Да, мы согласны! — снова громко и радостно повторили Николас и Джон.
— Хорошо, уважаемые! — ответил довольный фаудждар. — А ты что скажешь, почтенный Калим-хан?
— Хузур! Хвала Аллаху, ему одному! Да воцарится его благословение и мир над господином нашим, непобедимым и несравненным падишахом Фаррухом Сийяром, приказы которого наполняют наши сердца радостью и желанием исполнить их как можно лучше. Мудрость и благоразумие нашего фаудждара не знает границ, — ответил тот с поклоном.
— Фаренги! Ступайте с миром. Вы приняты на один год артиллеристами в доблестную армию непобедимого и несравненного падишаха Фарруха Сийяра. Наваз! Сахни! — Бахадур щелкнул пальцами. — Поставить для инглиси отдельную тамбу, накормить, одеть и выдать каждому по девятьсот рупий за три месяца. Пусть осмотрят пушки и скажут, что необходимо. Да будет Аллах доволен нами! И скажите главному мансабдару Малик-хану, что послезавтра можно отправлять в Дели всадников и пушки.
Когда радостные и возбужденные англичане со словами благодарности на устах удалились в сопровождении слуг, Бахадур Сингх облегченно вздохнул. Мучившая его проблема с рекрутским набором была окончательно решена. Можно спокойно вернуться в крепость Барахпур.
Через два дня рано утром по размытой прошедшим дождем дороге из Барахпура в направлении переправы через Чинаб вышел огромный караван. Он направлялся в Дели. Впереди двигались две рисалы — две сотни вооруженных всадников во главе с Малик-ханом, за ними ползли две пушки, каждую тащили тридцать быков. Пушки — старые французские кулеврины, видимо снятые когда-то с корабля, оказались в хорошем состоянии, Гибсон проверил их. Возле орудий гарцевали на рослых лошадях командиры артиллерийских расчетов — Джон и Николас. Они успели отъесться за два дня, совсем пришли в себя, приоделись — кожаные штаны, красные драгунские мундиры с желтыми галунами и стрельчатыми отворотами на рукавах, неизвестно откуда оказавшиеся в военном имуществе фаудждара, за поясом — пистолет и сабля. Правда, в такой экипировке было несколько жарковато, но ради удовлетворения неоднократно уязвленного самолюбия можно было и потерпеть. Совсем недавно они униженно валялись в ногах у фаудждара и слезливо умоляли пощадить их, а теперь командовали зычными голосами, упиваясь властью, подгоняя неторопливых погонщиков быков, покрикивая на сипаев, сопровождавших повозки с ядрами, порохом, фитилями, картечью, банниками, веревками, ракетами банну и всем прочим артиллерийским имуществом. Сам Малик-хан теперь заискивал перед ними. Вслед за пушками растянулся бесконечный хозяйственный обоз с женами и детьми сипаев и всадников, с продуктами и водой, кизяком, палатками, кормом для лошадей и быков.
К вечеру караван добрался до переправы через Чинаб. Переправлялись весь следующий день. Особенно много хлопот оказалось с пушками. Одну чуть не утопили из-за бестолковых команд Кондрелла, и только благодаря военному опыту Гибсона все кончилось благополучно.
Через семь дней, двигаясь страшно медленно и пройдя город Амритсар, караван достиг крепости Амбала, от которой до Дели оставалось всего три перехода.
У стен крепости раскинулся совершенно невообразимый табор из палаток и навесов. Ржали лошади, мычали быки, слышались смех и крики, повсюду чадили многочисленные костерки, звенела посуда и стучали инструменты, кто-то готовил пищу, кто-то чинил сбрую или повозку, кто-то возился с военной амуницией, там и сям сновали мужчины, женщины и дети. Шла обычная лагерная жизнь.
Малик-хан неторопливо готовился к ужину, как к нему в палатку просунулась голова слуги:
— Хузур! Гонец с почтой из Барахпура!
— Зови! — махнул тот рукой.
Тотчас в палатку вошел сипай в запыленной одежде, почтительно поклонился мансабдару и подал тисненую кожаную папку, запечатанную особой застежкой. Малик-хан открыл ее:
«Пусть досточтимый фаудждар Бахадур Сингх остережется. В Кашмире находятся два фальшивомонетчика инглиси. Их имена Джон Гибсон и Николас Кондрелл. Они могут проникнуть в Пенджаб через перевал Пир-Панджал по падишахской дороге, проходящей по вашему округу. Аллах да ниспошлет удачу благословенному Бахадур Сингху в поимке этих негодяев.
Мира и спокойствия твоей земле,
Мансур-хан, субедар Кашмира
Аллах велик!»
Внизу была приписка:
«Малик-хан джи!
Именем Аллаха и его благословением арестовать обоих инглиси, заковать в цепи и препроводить под охраной обратно в Барахпур.
Бахадур Сингх, фаудждар округа Шахири
Пенджаб «
Малик-хан вскочил, опрокинув поднос с едой:
— Фазиль!
— Да, хузур!
— Возьми десять сипаев в полном вооружении и бегом к пушкам. Схвати обоих инглиси и приведи в лагерную кузницу. Пусть кузнец приготовит цепи. И ждите меня! — Он злорадно ухмыльнулся.
— Да, хузур! — невозмутимо ответил помощник мансабдара и быстро вышел из палатки.
Вдруг на дороге, идущей из Дели, послышался конский топот и появились два всадника.
— Прочь! Прочь! — кричали они, нахлестывая взмыленных лошадей. Не сбавляя скорости и не разбирая дороги, они неслись через лагерь к центральной палатке с длинным зеленым стягом на верхушке, стоявшей на небольшом холме. Люди с возгласами негодования едва успевали увертываться от лошадей, сбивавших все, что им попадалось на пути.
Добравшись до палатки, всадники спешились.
— Где почтенный и достославный фаудждар?
Из палатки вышел Малик-хан и ответил:
— Его здесь нет, вместо него — я, главный мансабдар. Я выполняю его поручение и сопровождаю отряд для армии несравненного падишаха Фарруха Сийяра.
— Хузур! Мы — гонцы благословенного визиря Низам-уль-Мулька, — ответили приезжие, почтив Малик-хана тройным таслимом. Мы прибыли из Дели с важным сообщением для всех фаудждаров Пенджаба и их подданных, слушайте, слушайте все! — (Со всех сторон из лагеря к палатке сбегались люди. ) — Падишах Фаррух Сийяр низложен, власть захватили братья Сайиды из Бархи. В Дели смута. Падишахский двор охвачен междоусобной войной. Военный министр мир-бахши Махфуз-хан казнен. Армия вышла из подчинения, восстала и движется на Амбалу, чтобы вторгнуться в Пенджаб. Завтра ее передовые отряды будут здесь! Спасайтесь!
Несколько секунд стояла гробовая тишина, а потом вопль ужаса из десятков глоток разнесся по всему лагерю. Начались невероятная паника и давка. Бросая вещи, оружие, палатки, все кинулись к лошадям и быкам. Людьми владела лишь одна мысль — бежать. Первым удрал Малик-хан с помощником Фазилем, приближенными и слугами, за ними по одному и небольшими группами стали исчезать всадники и те, у кого были лошади. Нельзя было терять ни минуты. Теперь каждый мог надеяться только на себя. Англичане, понимая это, тоже стали лихорадочно собираться.
— Прощайте наши кулеврины! — Джон, обойдя пушки, похлопал каждую по стволу. — Не удалось нам пострелять, дорогие тетушки! — Он хихикнул. — Сэр! — покопавшись в одной из повозок, проговорил Джон, обращаясь к Николасу. — Я советую прихватить несколько ракет банну. Хорошие штучки! Пригодятся!
— Да, да! Бери! — ответил тот, бегая около пушек. — Джон! — Николас торопливо приторачивал к луке седла мешок с кормом для лошади. — Нам снова крупно повезло, мы стали с тобой дважды свободными.
— Да, сэр! Мы свободны, и нам надо решить, куда мы двинемся, — ответил Гибсон, проверяя подпругу у своей лошади.
— Теперь в Лахор, конечно, в Лахор, друг мой, куда же еще? Там тоже есть английская торговая фактория. Теперь у нас все есть — даже военные охранные грамоты дастаки с печатью фаудждара. Гип-гип ура! В путь-дорогу. Теперь нам море по колено и сам черт не брат! — и он прыснул коротким смешком.
Уже вечерело и солнце клонилось к закату, а на небе собирались тяжелые свинцовые тучи, предвестники бури, когда два всадника, оставляя за собой брошенный осиротевший лагерь и ненужные больше пушки, бодрым аллюром начали путь по пустынной Лахорской дороге.
ЗЛОЙ ДУХ ПОБЕЖДЕН
Караван Парвеза медленно спускался с перевала Пир-Панджал на Равнины, к Бхимбару. Узкая каменистая караванная падишахская дорога никогда не испытывала прикосновения колеса. Извиваясь меж лесистых круч и скал, она тянулась вдоль бурных вод Раджаури, пересекая мелкие ручьи, спускаясь к Мунавварвали, одному из горных притоков Чинаба. Путь под непрерывным мелким дождем продолжался почти до темноты. Миновав деревушки Каллар и Дхаркот, остановились на ночевку на небольшой поляне, окруженной лесом. Дождь прекратился. Караванщики быстро поставили палатки, разожгли несколько костров, развьючили лошадей, сложили весь груз под большой навес у раскидистого баньяна на опушке. Возле навеса караван-баши поставил для охраны двух сипаев. После того как все поели, желающие послушать дальше историю о Раме и Сите собрались у большого костра, где уже сидел Парвез, время от времени делая неторопливые затяжки из хукки. Нечего и говорить, что наши русские друзья уселись ближе всех к Парвезу и слушали, затаив дыхание.
«…Сита лишилась чувств от страха. Придя в себя, она увидела, что колесница, в которой она сидит, стремительно несется по воздуху, а тот, кого она принимала за нищего, правит.
В ужасе Сита воскликнула:
— Кто ты и куда меня везешь?
Раван захохотал и ответил:
— Я — Раван, могущественный владыка острова Ланки. Увидев твое прекрасное лицо, я лишился разума. И вот, ты в моей власти. Забудь нищего Раму. Ты будешь моей супругой.
Потрясенная Сита решила выпрыгнуть из колесницы, но Раван схватил ее за руку и проговорил:
— И не думай прыгать! Скоро мы достигнем Ланки, и там ты найдешь столько счастья и богатства, что забудешь свою жизнь в лесу. Вместо жалкой хижины ты получишь царский дворец, башни которого касаются неба. В его залах полы из чистого серебра, а стены из золота. Там день и ночь струятся ароматы цветов и благовоний.
Ужаснувшись, Сита крикнула:
— О, замолчи, бесчестный демон! Как тебе не стыдно обманывать женщину! Немедленно отпусти меня, иначе Рама уничтожит тебя и весь твой род!
Но Раван не слушал ее, и колесница продолжала мчаться среди облаков, которые время от времени озаряли вспышки молний. Доносились раскаты грома, словно боги были чем-то недовольны… «
Парвез прервал рассказ и указал рукой вверх
— Вот так, наверное, было тогда. Как сейчас, во Время дождей.
Действительно, яркие зарницы, освещавшие клубящееся покрывало туч, и отдаленный грозовой гул ясно говорили о Времени дождей.
«…Когда Сита увидела, что ее угрозы не действуют на злодея и колесница продолжает лететь по небу все дальше и дальше, она начала умолять Равана:
— Ты великий раджа, почему же ты не соблюдаешь священный закон? Я слышала, что ты большой ученый и почитаешь бога Шиву. Неужели тебе меня не жалко? Я обвенчана с Рамой, и скорее солнце будет всходить на западе, скорее реки потекут вспять и горы сдвинутся с места, чем я нарушу закон. Зачем же ты хочешь совершить великий грех?
Но эти мольбы не подействовали на Равана. Да проклянет его Аллах! Тогда Сита с громким криком: «Рама! Рама! Где ты, мой любимый?» — залилась слезами. Но Раван, не обращая внимания на нее, мчался дальше.
В это время они пролетали над местом, где жил отшельник Джатаю, владевший силой волшебства. Он часто встречался с Рамой и Ситой и очень любил их. Увидев в небе колесницу и услышав, что Сита рыдает и зовет Раму, он понял, что кто-то увозит ее. Схватив дубину, Джатаю взвился в небо и, внезапно появившись перед колесницей, закричал громким голосом:
— Эй, возница, кто ты, куда везешь Ситу? Остановись и отпусти ее. Иначе тебе несдобровать!
Раван захохотал и крикнул в ответ:
— Ты разве не видишь, кто я? Я повелитель Ланки, ракшас Раван. Прочь с дороги!
Но Джатаю не испугался и не отступил, а начал сражаться с Раваном. Он был стар и рисковал в этой битве своей жизнью, но бился с могучим ракшасом храбро и стойко, пока все тело волшебника не покрылось ранами. Тогда он упал на землю без чувств, а Раван помчался дальше.
А Лакшман, как только ушел из хижины, стал беспокоиться о Сите, которую оставил одну без защиты. Ему стало казаться, что с ней случится какая-то беда. Вдруг он увидел бегущего к нему Раму.
— Ты звал меня? С тобой что-то случилось? — спросил Лакшман.
Но Рама не слушал.
— Почему ты оставил Ситу одну, — воскликнул он. — Случилось несчастье! Это был злой дух, принявший образ оленя. Мы попались в ловушку. А я ведь тебе приказал быть рядом с Ситой. Как ты смел ослушаться меня?!
Лакшман, опустив голову, ответил:
— Сита послала меня против моей воли. Я не хотел идти, но она стала упрекать меня.
Посмотрев с укором, Рама сказал:
— Вот видишь! С ее упреками ты посчитался, а мой наказ забыл. Ну что ж, посмотрим, что нас ждет.
Они быстро дошли до хижины. Там было пусто. Лакшман, рыдая, опустился у порога хижины, а Рама почти лишился рассудка и впал в неистовую ярость. Он хватался то за лук, то за джемдер, сжимал кулаки, его глаза метали молнии, он кричал: «Где ты, моя любимая?» Он метался, как безумный, и Лакшман испугался, что его брат от отчаяния лишит себя жизни, не пережив разлуки с Ситой… «
«…Сита лишилась чувств от страха. Придя в себя, она увидела, что колесница, в которой она сидит, стремительно несется по воздуху, а тот, кого она принимала за нищего, правит.
В ужасе Сита воскликнула:
— Кто ты и куда меня везешь?
Раван захохотал и ответил:
— Я — Раван, могущественный владыка острова Ланки. Увидев твое прекрасное лицо, я лишился разума. И вот, ты в моей власти. Забудь нищего Раму. Ты будешь моей супругой.
Потрясенная Сита решила выпрыгнуть из колесницы, но Раван схватил ее за руку и проговорил:
— И не думай прыгать! Скоро мы достигнем Ланки, и там ты найдешь столько счастья и богатства, что забудешь свою жизнь в лесу. Вместо жалкой хижины ты получишь царский дворец, башни которого касаются неба. В его залах полы из чистого серебра, а стены из золота. Там день и ночь струятся ароматы цветов и благовоний.
Ужаснувшись, Сита крикнула:
— О, замолчи, бесчестный демон! Как тебе не стыдно обманывать женщину! Немедленно отпусти меня, иначе Рама уничтожит тебя и весь твой род!
Но Раван не слушал ее, и колесница продолжала мчаться среди облаков, которые время от времени озаряли вспышки молний. Доносились раскаты грома, словно боги были чем-то недовольны… «
Парвез прервал рассказ и указал рукой вверх
— Вот так, наверное, было тогда. Как сейчас, во Время дождей.
Действительно, яркие зарницы, освещавшие клубящееся покрывало туч, и отдаленный грозовой гул ясно говорили о Времени дождей.
«…Когда Сита увидела, что ее угрозы не действуют на злодея и колесница продолжает лететь по небу все дальше и дальше, она начала умолять Равана:
— Ты великий раджа, почему же ты не соблюдаешь священный закон? Я слышала, что ты большой ученый и почитаешь бога Шиву. Неужели тебе меня не жалко? Я обвенчана с Рамой, и скорее солнце будет всходить на западе, скорее реки потекут вспять и горы сдвинутся с места, чем я нарушу закон. Зачем же ты хочешь совершить великий грех?
Но эти мольбы не подействовали на Равана. Да проклянет его Аллах! Тогда Сита с громким криком: «Рама! Рама! Где ты, мой любимый?» — залилась слезами. Но Раван, не обращая внимания на нее, мчался дальше.
В это время они пролетали над местом, где жил отшельник Джатаю, владевший силой волшебства. Он часто встречался с Рамой и Ситой и очень любил их. Увидев в небе колесницу и услышав, что Сита рыдает и зовет Раму, он понял, что кто-то увозит ее. Схватив дубину, Джатаю взвился в небо и, внезапно появившись перед колесницей, закричал громким голосом:
— Эй, возница, кто ты, куда везешь Ситу? Остановись и отпусти ее. Иначе тебе несдобровать!
Раван захохотал и крикнул в ответ:
— Ты разве не видишь, кто я? Я повелитель Ланки, ракшас Раван. Прочь с дороги!
Но Джатаю не испугался и не отступил, а начал сражаться с Раваном. Он был стар и рисковал в этой битве своей жизнью, но бился с могучим ракшасом храбро и стойко, пока все тело волшебника не покрылось ранами. Тогда он упал на землю без чувств, а Раван помчался дальше.
А Лакшман, как только ушел из хижины, стал беспокоиться о Сите, которую оставил одну без защиты. Ему стало казаться, что с ней случится какая-то беда. Вдруг он увидел бегущего к нему Раму.
— Ты звал меня? С тобой что-то случилось? — спросил Лакшман.
Но Рама не слушал.
— Почему ты оставил Ситу одну, — воскликнул он. — Случилось несчастье! Это был злой дух, принявший образ оленя. Мы попались в ловушку. А я ведь тебе приказал быть рядом с Ситой. Как ты смел ослушаться меня?!
Лакшман, опустив голову, ответил:
— Сита послала меня против моей воли. Я не хотел идти, но она стала упрекать меня.
Посмотрев с укором, Рама сказал:
— Вот видишь! С ее упреками ты посчитался, а мой наказ забыл. Ну что ж, посмотрим, что нас ждет.
Они быстро дошли до хижины. Там было пусто. Лакшман, рыдая, опустился у порога хижины, а Рама почти лишился рассудка и впал в неистовую ярость. Он хватался то за лук, то за джемдер, сжимал кулаки, его глаза метали молнии, он кричал: «Где ты, моя любимая?» Он метался, как безумный, и Лакшман испугался, что его брат от отчаяния лишит себя жизни, не пережив разлуки с Ситой… «