Страница:
ПАРВЕЗ ПРОДОЛЖАЕТ
«…И вот в поисках Ситы Рама и Лакшман шли все дальше и дальше, тщательно обыскивая горы и леса, — продолжил свой рассказ Парвез, устроившись поудобнее. — Вдруг они услышали стоны и вскоре нашли израненного Джатаю.
— Джатаю, что с тобой случилось? Кто тебя ранил? — спросил Рама.
— Как хорошо, что вы нашли меня. Я думал, что умру и не смогу рассказать вам, что Ситу похитил Раван, владыка Ланки. Я хотел ее спасти и начал биться с ним, но он оказался сильнее меня и всего изранил. Охо-хо! Я умираю!
Рама положил его голову к себе на колени, а Лакшман побежал за водой, чтобы напоить раненого. Но было уже поздно, Джатаю умер… «
— Как злой дух бхут, вселившийся в леопарда из Дхаркота, изранил нашего храброго Пунву и он умер, так и злодей Раван погубил Джатаю, — вдруг неожиданно прервал рассказ Парвеза караван-баши.
— Да! Да! — загудели нестройным хором голоса слушателей.
— О, Боже, Боже! — отозвались паломники.
— Но вот что было дальше, друзья! — воскликнул Парвез и продолжал:
«…Рама и Лакшман, глубоко скорбя о смерти героя Джатаю, который отдал жизнь ради спасения женщины, набрали в лесу сухих толстых веток, сложили из них погребальный костер. «
— Презренный Раван! — громко крикнул молодой погонщик и вскочил, сжав кулаки. — Да проклянет его Аллах!
— Успокойтесь! — улыбнулся Парвез. — И слушайте!
—»…И вот Рама и Лакшман положили на погребальный костер тело Джатаю. Рама прочитал священные мантры, и братья начали обряд сожжения. Совершив до конца всю погребальную церемонию, Рама и Лакшман пошли дальше. Теперь они знали, кто похитил Ситу.
Через некоторое время они пришли в обезьянье царство Кишкиндху, где на горе Ришьямук жил с несколькими друзьями бывший правитель царства обезьян Сугрива; его брат Бали отобрал у Сугривы жену Тару и прогнал его.
Рама рассказал Сугриве, что разыскивает Ситу, которую похитил и увез могущественный ракшас Раван, и спросил, не знает ли правитель что-либо о ней.
— Постойте, — сказал Сугрива, — я, может быть, помогу вам.
Он вспомнил, что недавно его лучший друг обезьяна Хануман нашел на горе в лесу какие-то украшения. Он велел Хануману принести их и, разложив перед Рамой, промолвил:
— Посмотри, о Рама, не принадлежат ли эти кольца, браслеты и покрывало Сите? Хануман видел, как в небе пролетала колесница и из нее упали эти вещи. Наверное, их выбросила Сита в надежде, что вы найдете их и поймете, куда ее увозят.
При виде украшений на глаза Рамы навернулись слезы. Он сразу узнал их.
— И я узнал их, — воскликнул Лакшман. — вот эти кольца с пальцев ног. Я видел их ежедневно, когда, приветствуя Ситу, склонялся к ее ногам.
— Тогда все ясно, — сказал Сугрива. — Ситу, конечно, увезли на юг. Великий Рама! Я помогу тебе в поисках Ситы, но помоги мне вернуть мое царство и жену, отнятые моим братом Бали.
— Хорошо, — сказал Рама. — Иди и вызывай на бой Бали. Я своей стрелой пробиваю семь деревьев. Что уж тут Бали.
Сугрива обрадовался, вооружился, пришел ко дворцу Бали и закричал:
— Эй, притеснитель! Вызываю тебя на бой! Ты изгнал меня из царства и отобрал мою жену. Теперь я пришел тебе отомстить!
Рассвирепевший Бали набросился с дубиной на Сугриву, и начался бой. Сугрива надеялся, что Рама поразит Бали стрелой из лука и все время отступал, увлекая его к тому месту, где спрятался Рама. Но никакой стрелы не было, а Бали нападал на Сугриву все яростнее и яростнее. Наконец Сугрива не выдержал, повернулся и убежал. Добежав до гор, он спрятался в пещере, а Бали победителем вернулся во дворец.
Некоторое время спустя Рама подошел к Сугриве, и тот стал его сердито укорять:
— Что же ты, Рама, не помог мне?
Тот ответил смущенно:
— Прости, Сугрива, но я боялся поразить своей стрелой тебя. Ведь вы так похожи друг на друга! Завтра ты вызови снова его на бой, но надень на шею ожерелье. Я узнаю тебя и одной стрелой прикончу Бали.
Все так и произошло. Рама покарал злого Бали и вернул царство и жену Тару Сугриве.
Чтобы отблагодарить Раму, Сугрива послал на поиски Ситы своих самых испытанных и верных подданных. Кто отправился в Пенджаб и Кандахар, кто в сторону Бенгалии, а кто в Гималаи. Самым же смелым и опытным из всех посланных был Хануман. Его Сугрива отправил на юг, так как предполагал, что Раван. захватив Ситу, направится в сторону Ланки. В помощники Хануману он дал Ангада, наследника престола царства обезьян, а также Наля и Ниля.
Рама передал свое кольцо Хануману и сказал:
— Покажи его Сите, когда найдешь ее, и она сразу узнает, что это от меня.
Хануман почтительно поклонился Раме и Сугриве, вышел из дворца и, весело переговариваясь с помощниками, отправился на поиски Ситы… «
Парвез замолчал и отпил немного даиса из пиалы, чтобы освежить горло.
— Друзья! На этом я остановлюсь. Мы ведь почти не спали предыдущую ночь из-за проклятого дхаркотского людоеда. Я устал. Нам всем надо отдохнуть. Завтра караван продолжит путь вниз, на Равнины. К тому времени мост через реку Мунавварвали, снесенный разливами из-за дождей, будет восстановлен. А вы, — Парвез махнул рукой крестьянам и паломникам, слушавшим его рассказ, — ночуйте здесь, места хватит. И хотя могучий пахлаван Дангу с нами, все же лучше ночью не ходить. Оставайтесь!
— Правильно! Спасибо! — благодарно понеслось со всех сторон.
— А теперь, раджа джи, послушай меня, — обратился Парвез к Дангу. — Мы обещали тебе помочь найти твою рани Дарью, и мы делаем это.
Он положил руку на плечо караван-баши:
— Сегодня утром Нанди и сипай Барк Андаз отправились на юг. Они едут налегке и намного опередят наш медленный караван. До нашего прихода они разведают у хозяев караван-сараев, многих из которых я знаю, и разузнают на базарах, куда и когда проехал Бадмаш со своей бандой. Ты, раджа джи, благороден и могуч. Мы тебя любим, — и Парвез поклонился ему, — и желаем тебе благоденствия и счастья. Да соединишься ты с рани Дарьей! Хвала Аллаху, владыке миров! Привет и благословение господину нашему Мухаммеду! Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его!
— Джатаю, что с тобой случилось? Кто тебя ранил? — спросил Рама.
— Как хорошо, что вы нашли меня. Я думал, что умру и не смогу рассказать вам, что Ситу похитил Раван, владыка Ланки. Я хотел ее спасти и начал биться с ним, но он оказался сильнее меня и всего изранил. Охо-хо! Я умираю!
Рама положил его голову к себе на колени, а Лакшман побежал за водой, чтобы напоить раненого. Но было уже поздно, Джатаю умер… «
— Как злой дух бхут, вселившийся в леопарда из Дхаркота, изранил нашего храброго Пунву и он умер, так и злодей Раван погубил Джатаю, — вдруг неожиданно прервал рассказ Парвеза караван-баши.
— Да! Да! — загудели нестройным хором голоса слушателей.
— О, Боже, Боже! — отозвались паломники.
— Но вот что было дальше, друзья! — воскликнул Парвез и продолжал:
«…Рама и Лакшман, глубоко скорбя о смерти героя Джатаю, который отдал жизнь ради спасения женщины, набрали в лесу сухих толстых веток, сложили из них погребальный костер. «
— Презренный Раван! — громко крикнул молодой погонщик и вскочил, сжав кулаки. — Да проклянет его Аллах!
— Успокойтесь! — улыбнулся Парвез. — И слушайте!
—»…И вот Рама и Лакшман положили на погребальный костер тело Джатаю. Рама прочитал священные мантры, и братья начали обряд сожжения. Совершив до конца всю погребальную церемонию, Рама и Лакшман пошли дальше. Теперь они знали, кто похитил Ситу.
Через некоторое время они пришли в обезьянье царство Кишкиндху, где на горе Ришьямук жил с несколькими друзьями бывший правитель царства обезьян Сугрива; его брат Бали отобрал у Сугривы жену Тару и прогнал его.
Рама рассказал Сугриве, что разыскивает Ситу, которую похитил и увез могущественный ракшас Раван, и спросил, не знает ли правитель что-либо о ней.
— Постойте, — сказал Сугрива, — я, может быть, помогу вам.
Он вспомнил, что недавно его лучший друг обезьяна Хануман нашел на горе в лесу какие-то украшения. Он велел Хануману принести их и, разложив перед Рамой, промолвил:
— Посмотри, о Рама, не принадлежат ли эти кольца, браслеты и покрывало Сите? Хануман видел, как в небе пролетала колесница и из нее упали эти вещи. Наверное, их выбросила Сита в надежде, что вы найдете их и поймете, куда ее увозят.
При виде украшений на глаза Рамы навернулись слезы. Он сразу узнал их.
— И я узнал их, — воскликнул Лакшман. — вот эти кольца с пальцев ног. Я видел их ежедневно, когда, приветствуя Ситу, склонялся к ее ногам.
— Тогда все ясно, — сказал Сугрива. — Ситу, конечно, увезли на юг. Великий Рама! Я помогу тебе в поисках Ситы, но помоги мне вернуть мое царство и жену, отнятые моим братом Бали.
— Хорошо, — сказал Рама. — Иди и вызывай на бой Бали. Я своей стрелой пробиваю семь деревьев. Что уж тут Бали.
Сугрива обрадовался, вооружился, пришел ко дворцу Бали и закричал:
— Эй, притеснитель! Вызываю тебя на бой! Ты изгнал меня из царства и отобрал мою жену. Теперь я пришел тебе отомстить!
Рассвирепевший Бали набросился с дубиной на Сугриву, и начался бой. Сугрива надеялся, что Рама поразит Бали стрелой из лука и все время отступал, увлекая его к тому месту, где спрятался Рама. Но никакой стрелы не было, а Бали нападал на Сугриву все яростнее и яростнее. Наконец Сугрива не выдержал, повернулся и убежал. Добежав до гор, он спрятался в пещере, а Бали победителем вернулся во дворец.
Некоторое время спустя Рама подошел к Сугриве, и тот стал его сердито укорять:
— Что же ты, Рама, не помог мне?
Тот ответил смущенно:
— Прости, Сугрива, но я боялся поразить своей стрелой тебя. Ведь вы так похожи друг на друга! Завтра ты вызови снова его на бой, но надень на шею ожерелье. Я узнаю тебя и одной стрелой прикончу Бали.
Все так и произошло. Рама покарал злого Бали и вернул царство и жену Тару Сугриве.
Чтобы отблагодарить Раму, Сугрива послал на поиски Ситы своих самых испытанных и верных подданных. Кто отправился в Пенджаб и Кандахар, кто в сторону Бенгалии, а кто в Гималаи. Самым же смелым и опытным из всех посланных был Хануман. Его Сугрива отправил на юг, так как предполагал, что Раван. захватив Ситу, направится в сторону Ланки. В помощники Хануману он дал Ангада, наследника престола царства обезьян, а также Наля и Ниля.
Рама передал свое кольцо Хануману и сказал:
— Покажи его Сите, когда найдешь ее, и она сразу узнает, что это от меня.
Хануман почтительно поклонился Раме и Сугриве, вышел из дворца и, весело переговариваясь с помощниками, отправился на поиски Ситы… «
Парвез замолчал и отпил немного даиса из пиалы, чтобы освежить горло.
— Друзья! На этом я остановлюсь. Мы ведь почти не спали предыдущую ночь из-за проклятого дхаркотского людоеда. Я устал. Нам всем надо отдохнуть. Завтра караван продолжит путь вниз, на Равнины. К тому времени мост через реку Мунавварвали, снесенный разливами из-за дождей, будет восстановлен. А вы, — Парвез махнул рукой крестьянам и паломникам, слушавшим его рассказ, — ночуйте здесь, места хватит. И хотя могучий пахлаван Дангу с нами, все же лучше ночью не ходить. Оставайтесь!
— Правильно! Спасибо! — благодарно понеслось со всех сторон.
— А теперь, раджа джи, послушай меня, — обратился Парвез к Дангу. — Мы обещали тебе помочь найти твою рани Дарью, и мы делаем это.
Он положил руку на плечо караван-баши:
— Сегодня утром Нанди и сипай Барк Андаз отправились на юг. Они едут налегке и намного опередят наш медленный караван. До нашего прихода они разведают у хозяев караван-сараев, многих из которых я знаю, и разузнают на базарах, куда и когда проехал Бадмаш со своей бандой. Ты, раджа джи, благороден и могуч. Мы тебя любим, — и Парвез поклонился ему, — и желаем тебе благоденствия и счастья. Да соединишься ты с рани Дарьей! Хвала Аллаху, владыке миров! Привет и благословение господину нашему Мухаммеду! Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его!
СНОВА ПУШКИ
— Кхара хо! Кхара хо! Стой! Стой! — взлетел в раскаленном послеполуденном воздухе громкий окрик и тут же потонул в бешеном топоте лошадиных копыт. Вооруженная кавалькада в белых одеждах и разноцветных тюрбанах, неожиданно вынырнув из-за невысоких придорожных холмов, быстро приближалась в облаке пыли к двум другим всадникам, которые неторопливой иноходью следовали по дороге. Им оставалось всего полдня пути, чтобы добраться в Лахор до захода солнца.
Джон и Николас резко осадили своих лошадей. Животные вздыбились и заржали. Удирать или сопротивляться было бесполезно, преимущество нападавших было подавляющим.
— Николас! Вот теперь мы пропали, — крикнул Гибсон. — Пресвятая Матерь Мария!
— Не трусь, Джон! — ответил Кондрелл, дергая за уздцы лошадь и успокаивая ее. — Не пропадем!
Вооруженные всадники окружили англичан плотным кольцом. Лошади храпели, еще не отойдя от бешеной скачки, бряцало оружие, конники перебрасывались короткими фразами и подозрительно поглядывали на Джона и Николаса.
— Кто такие? Куда? — грозно спросил один, чья борода, как и у остальных, была обтянута черной повязкой, и направил меч на Кондрелла.
— Сахиб! — ответил Николас, доставая из-за обшлага охранную грамоту. — Мы — инглиси, вот мой дастак. У него тоже есть, — он кивнул на Джона. — Мы наемники и находимся на службе его Величества несравненного падишаха Фарруха Сийяра. Я — Кондрелл, а это Гибсон.
Всадник взял дастак у Николаса, потом у Джона, прочитал и, вернув, сказал:
— Грязной собаки Фарруха Сийяра больше нет. — Он махнул мечом и сплюнул. Кругом засмеялись. — Вы артиллеристы. Это хорошо. Ачча! Я масанда. Меня зовут Сваран Сингх, а это мой отряд. Мы сикхи и боремся с моголами за свою свободу и независимость. В Лахоре сидит субедар Кадыр-хан. Ублюдок, сын ублюдка! Сейчас благоприятная возможность свергнуть его. Предлагаю перейти к нам на службу. Нам нужны артиллеристы. Мы будем хорошо платить. Я вижу, вы благородные люди.
Николас и Джон переглянулись.
— А зачем вы бороды подвязываете? — спросил вдруг Гибсон.
— Что ты спрашиваешь, идиот! Лучше спросил бы, сколько будут платить, — прошипел по-английски Кондрелл.
Сваран Сингх сказал:
— Я сейчас все объясню. Мы — народ сикхи, — он гордо выпятил грудь, стукнув в нее кулаком. — Здесь наша земля Пенджаб.
Далее в рукописи следует комментарий Сергея Тарасова, который я и привожу.
«…Основоположником сикхизма, нового социально-религиозного движения в Пенджабе, стал в XV веке гуру, или учитель, Нанак. Сикх в переводе с языка урду означает духовный ученик, послушник. В последующие века другие гуру-сикхи, а их всего было десять, развили сикхизм в демократическое религиозное движение, проповедующее всеобщее равенство и братство в противовес закостенелому кастовому индуизму и фанатичному, жестокому исламу со многими его запретами и ограничениями. К началу XVII века пятый гуру Арджун собрал все гимны и молитвы, сложенные предшествующими гуру, сам создал много новых и составил таким образом священное писание сикхов — Гуру-Грантх-Сахаб.
Рост сикхской общины и распространение ее влияния стали восприниматься как угроза трону Великих Моголов. Между моголами и сикхами на протяжении столетий было много военных столкновений и кровавых войн с большими жертвами. Некоторых гуру моголы захватывали в плен и казнили.
И вот девятый гуру сикхов Говинд Раи решил направить все силы на военизацию общины сикхов, чтобы устоять под ударами тройного врага: Великих Моголов, афганских соседей и собственных феодалов. Было решено создать форму боевого братства, массовой воинской дружины.
В 1699 году Говинд Раи созвал всю общину сикхов в город Анандапур у подножия Гималаев на праздник весны Байсакхи. Сюда собрались многие тысячи людей. К этому дню в городке и вокруг него выросли целые улицы шатров и тамбу.
На улицах шатрового царства вспыхивали воинские игры и поединки, оружие сверкало всюду, куда ни бросишь взгляд. Только ночь успокаивала возбужденных людей, повергая всех в богатырский сон под покровом самого большого шатра Индии — темного неба, расшитого звездами.
Этому празднику Байсакхи было суждено войти в историю. Рассказы о нем ходили среди людей многие десятки лет. В этот день была создана хальса — сикхская армия.
Утром по зову гуру все собрались на площадь. Море разноцветных тюрбанов сомкнулось вокруг его тамбу, и все затихли, чтобы внимать каждому слову учителя. Из тамбу вышел к толпе гуру Говинд — тот, которого любили, кому верили, на кого возлагали все свои надежды. Сурово оглядев всех, он спросил у собравшихся:
— Есть ли здесь хоть один, кто готов отдать жизнь за веру?
Из толпы вышел сикх и без колебаний направился к Говинду. Гуру взял его за руку и ввел в тамбу. Через миг из-под дверной завесы и краев шатра потекла кровь и стала разливаться вокруг, заставив сердца сжаться от ужаса. Но не успел стихнуть гул страха и недоумения, как гуру вновь появился перед толпой, держа в руке окровавленный меч, и снова спросил:
— Есть ли здесь хоть один, кто готов отдать жизнь за веру?
Еще один встал и, расталкивая сидящих на земле, твердым шагом направился к Говинду. Посмотрев в его глаза долгим взглядом, гуру взял его за руку и ввел в тамбу. Взоры людей были прикованы к окровавленной земле, и все ахнули, когда новая волна крови хлынула из-под шатра и стала растекаться все шире и шире.
А гуру снова стоял перед ними и спрашивал:
— Есть ли здесь хоть один?..
После долгого замешательства и движения, прокатившегося волнами по всей толпе, встал еще один и был уведен за первыми двумя. Когда новые струи крови полились по земле, дрогнули души людей. Поднялся ропот, многие стали убегать, говоря: «Гуру собрал нас, чтобы убить. Мы не за смертью сюда пришли, а на праздник».
Но вот еще два смельчака вышли из мятущейся толпы, и тоже были уведены в тамбу рукою гуру. Когда смятение и ужас достигли предела, Говинд вышел из шатра и вывел за собой всех пятерых, живых и невредимых, облаченных в богатые праздничные одежды.
И тогда все узнали, что убиты были козы, заранее приведенные в тамбу, и что это испытание было нужно гуру для того, чтобы выявить самых смелых, самых преданных, самых безупречных из числа своих последователей.
Говинд объявил, что эти пятеро, которых он возлюбил больше самого себя, станут ядром новой армии, боевой дружины, хальсы — «армии чистых», армии истинных сикхов. Под именем «панч пиярэ» — «пять любимых» — известны эти пятеро смельчаков в истории сикхизма, и в каждой процессии сикхов даже в наши дни можно видеть пятерых, несущих мечи на плече и облаченных в праздничные шелка, — напоминание о том давнем празднике Байсакхи.
По слову гуру, принесли сосуд с водой, он мечом размешал в ней тростниковый сахар и дал этим пятерым испить воды, а затем сам испил из их рук и провозгласил, что таким будет отныне обряд посвящения в хальсу.
Праздник вспыхнул с новой силой. Сикхи, охваченные воодушевлением, тысячами проходили посвящение и становились воинами хальсы. И тут же было объявлено, что истинный сикх должен иметь пять признаков принадлежности к воинскому братству — никогда не стричь и не сбривать волос, усов и бороды, носить в волосах гребень, на правой руке — стальной браслет и кинжал за поясом, а под шароварами носить короткие плотные штаны. Чтобы слишком длинные бороды не мешали, сикхи стали подвязывать их полосками ткани.
Всем сикхам Говинд запретил курить, жевать табак и прикасаться к мусульманкам. Он также объявил, что отныне сикхи будут прибавлять к своему имени титул «сингх» — лев, а женщины титул «каур» — львица… «
— Мы согласны вам служить, — сказал Николас. — Какая разница кому, — бросил он по-английски Джону.
— Да, сэр! — кивнул тот. — Лишь бы в живых оставили.
— Ачча джи! — радостно воскликнул Сваран Сингх.
— А сколько будете платить? — деловито спросил Николас.
— Пятьсот рупий в месяц каждому.
— Годится! — важно ответил Николас. — Проклятье! Придется поработать, — пробормотал он, обращаясь к Гибсону и натягивая поводья лошади. — Не откажешься, мы вроде почетных пленников. Да и деньги хорошие.
Через полчаса все подъехали к небольшой крепости у слияния двух каналов. Крепостную стену из красного кирпича венчали несколько невысоких башенок с узкими бойницами. Перед воротами зеленела роща. По знаку масанды ворота раскрылись и всадники въехали в крепость.
— Джанабат! — обратился с поклоном спешившийся Сваран Сингх к англичанам, уже стоявшим у лошадей. — Пройдемте, я покажу вам пушки. Сюда! Осторожно!
Они быстро прошли по каменным плитам в дальний угол крепости. На ходу масанда что-то отрывисто говорил людям, крутившимся возле него. Пройдя вдоль стены и завернув за каменное строение, они остановились у большого крытого загона. Сторож-сикх по знаку масанды торопливо открыл ворота, и англичане вошли. Приглядываясь в полутьме, они заметили несколько одногорбых верблюдов породы санкра.
— Где же артиллерия, пушки? — спросил Николас.
— А вот, смотрите! — Сваран Сингх подвел их к углу загона. Там лежали кучей железные рамы с ремнями. На каждой были укреплены по десять небольших бронзовых пушечек.
Гибсон свистнул и, подавив изумление, сказал по-английски:
— Вот это да! Отродясь такого не видывал. Сэр! Но мы же работаем с большими пушками, а? — Он повернулся к Николасу.
— Фаренги! — сказал Сваран Сингх. — Мы дадим вам хороших погонщиков. Вы будете только наводить и стрелять. Пушки бьют хорошо, а верблюды спокойные и не пугаются даже раскатов грома.
— М-да! Ну что? — Джон вопросительно посмотрел на Николаса.
— Надо соглашаться! Иначе прикончат. Ты понял?
— Да, сэр!
— Сахиб! Мы будем стрелять туда, куда вы укажете.
— Ачча джи! — радостно крикнул Сваран Сингх. — Проклятым моголам достанется от ваших ядер и картечи. Мы отомстим мусульманам! Сикхи победят и будут свободны! Наши дружины непобедимы! Империя Моголов разваливается. Аурангзеб уже давно мертв. Его сын Бахадур-шах тоже. Нет на троне и гнусного развратника Фарруха Сийяра. А любимый Пенджаб крепнет. Джанабат! Наш предводитель Лачман Дас собирает отряды, чтобы совместными усилиями победить мусульман. Завтра мы присоединимся к основным силам, и ваша помощь будет неоценима. А сейчас устроим общую вечернюю трапезу. Я отдам нужные распоряжения. Пока отдыхайте.
К ночи англичане так напились, что устроили между собой драку, поссорившись из-за куска жареной курицы. Они столь свирепо били друг друга, что Сваран Сингх приказал связать обоих ради их же безопасности. Теперь, за полночь, когда сикхи после общей трапезы разбрелись на отдых, Гибсон и Кондрелл лежали, мертвецки пьяные, на ковре и громко храпели.
А глубокой ночью случилась беда. Караульные крепости просмотрели врага, и она оказалась захваченной большим могольским отрядом. Сикхов вырезали — всех до единого. Англичан, еще не протрезвевших, сипаи доставили на допрос к мансабдару отряда. Но допрашивать их не было надобности. Найденные при них документы ясно говорили о том, что они служат наемниками в могольских войсках. Мансабдар решил, что англичане каким-то образом оказались в плену у сикхов.
— Это наши. Завтра, когда они придут в себя, мы представим их почтенному субедару Лахора Кадыр-хану. Правда, в Дели уже нет несравненного падишаха Фарруха Сийяра, — добавил мансабдар, поморщившись. — Но это не имеет значения, будет кто-то другой, а мы государевы слуги и обязаны исправно делать свое дело. Уведите их, — приказал он сипаям. — Да будет Аллах нами доволен.
Джон и Николас резко осадили своих лошадей. Животные вздыбились и заржали. Удирать или сопротивляться было бесполезно, преимущество нападавших было подавляющим.
— Николас! Вот теперь мы пропали, — крикнул Гибсон. — Пресвятая Матерь Мария!
— Не трусь, Джон! — ответил Кондрелл, дергая за уздцы лошадь и успокаивая ее. — Не пропадем!
Вооруженные всадники окружили англичан плотным кольцом. Лошади храпели, еще не отойдя от бешеной скачки, бряцало оружие, конники перебрасывались короткими фразами и подозрительно поглядывали на Джона и Николаса.
— Кто такие? Куда? — грозно спросил один, чья борода, как и у остальных, была обтянута черной повязкой, и направил меч на Кондрелла.
— Сахиб! — ответил Николас, доставая из-за обшлага охранную грамоту. — Мы — инглиси, вот мой дастак. У него тоже есть, — он кивнул на Джона. — Мы наемники и находимся на службе его Величества несравненного падишаха Фарруха Сийяра. Я — Кондрелл, а это Гибсон.
Всадник взял дастак у Николаса, потом у Джона, прочитал и, вернув, сказал:
— Грязной собаки Фарруха Сийяра больше нет. — Он махнул мечом и сплюнул. Кругом засмеялись. — Вы артиллеристы. Это хорошо. Ачча! Я масанда. Меня зовут Сваран Сингх, а это мой отряд. Мы сикхи и боремся с моголами за свою свободу и независимость. В Лахоре сидит субедар Кадыр-хан. Ублюдок, сын ублюдка! Сейчас благоприятная возможность свергнуть его. Предлагаю перейти к нам на службу. Нам нужны артиллеристы. Мы будем хорошо платить. Я вижу, вы благородные люди.
Николас и Джон переглянулись.
— А зачем вы бороды подвязываете? — спросил вдруг Гибсон.
— Что ты спрашиваешь, идиот! Лучше спросил бы, сколько будут платить, — прошипел по-английски Кондрелл.
Сваран Сингх сказал:
— Я сейчас все объясню. Мы — народ сикхи, — он гордо выпятил грудь, стукнув в нее кулаком. — Здесь наша земля Пенджаб.
Далее в рукописи следует комментарий Сергея Тарасова, который я и привожу.
«…Основоположником сикхизма, нового социально-религиозного движения в Пенджабе, стал в XV веке гуру, или учитель, Нанак. Сикх в переводе с языка урду означает духовный ученик, послушник. В последующие века другие гуру-сикхи, а их всего было десять, развили сикхизм в демократическое религиозное движение, проповедующее всеобщее равенство и братство в противовес закостенелому кастовому индуизму и фанатичному, жестокому исламу со многими его запретами и ограничениями. К началу XVII века пятый гуру Арджун собрал все гимны и молитвы, сложенные предшествующими гуру, сам создал много новых и составил таким образом священное писание сикхов — Гуру-Грантх-Сахаб.
Рост сикхской общины и распространение ее влияния стали восприниматься как угроза трону Великих Моголов. Между моголами и сикхами на протяжении столетий было много военных столкновений и кровавых войн с большими жертвами. Некоторых гуру моголы захватывали в плен и казнили.
И вот девятый гуру сикхов Говинд Раи решил направить все силы на военизацию общины сикхов, чтобы устоять под ударами тройного врага: Великих Моголов, афганских соседей и собственных феодалов. Было решено создать форму боевого братства, массовой воинской дружины.
В 1699 году Говинд Раи созвал всю общину сикхов в город Анандапур у подножия Гималаев на праздник весны Байсакхи. Сюда собрались многие тысячи людей. К этому дню в городке и вокруг него выросли целые улицы шатров и тамбу.
На улицах шатрового царства вспыхивали воинские игры и поединки, оружие сверкало всюду, куда ни бросишь взгляд. Только ночь успокаивала возбужденных людей, повергая всех в богатырский сон под покровом самого большого шатра Индии — темного неба, расшитого звездами.
Этому празднику Байсакхи было суждено войти в историю. Рассказы о нем ходили среди людей многие десятки лет. В этот день была создана хальса — сикхская армия.
Утром по зову гуру все собрались на площадь. Море разноцветных тюрбанов сомкнулось вокруг его тамбу, и все затихли, чтобы внимать каждому слову учителя. Из тамбу вышел к толпе гуру Говинд — тот, которого любили, кому верили, на кого возлагали все свои надежды. Сурово оглядев всех, он спросил у собравшихся:
— Есть ли здесь хоть один, кто готов отдать жизнь за веру?
Из толпы вышел сикх и без колебаний направился к Говинду. Гуру взял его за руку и ввел в тамбу. Через миг из-под дверной завесы и краев шатра потекла кровь и стала разливаться вокруг, заставив сердца сжаться от ужаса. Но не успел стихнуть гул страха и недоумения, как гуру вновь появился перед толпой, держа в руке окровавленный меч, и снова спросил:
— Есть ли здесь хоть один, кто готов отдать жизнь за веру?
Еще один встал и, расталкивая сидящих на земле, твердым шагом направился к Говинду. Посмотрев в его глаза долгим взглядом, гуру взял его за руку и ввел в тамбу. Взоры людей были прикованы к окровавленной земле, и все ахнули, когда новая волна крови хлынула из-под шатра и стала растекаться все шире и шире.
А гуру снова стоял перед ними и спрашивал:
— Есть ли здесь хоть один?..
После долгого замешательства и движения, прокатившегося волнами по всей толпе, встал еще один и был уведен за первыми двумя. Когда новые струи крови полились по земле, дрогнули души людей. Поднялся ропот, многие стали убегать, говоря: «Гуру собрал нас, чтобы убить. Мы не за смертью сюда пришли, а на праздник».
Но вот еще два смельчака вышли из мятущейся толпы, и тоже были уведены в тамбу рукою гуру. Когда смятение и ужас достигли предела, Говинд вышел из шатра и вывел за собой всех пятерых, живых и невредимых, облаченных в богатые праздничные одежды.
И тогда все узнали, что убиты были козы, заранее приведенные в тамбу, и что это испытание было нужно гуру для того, чтобы выявить самых смелых, самых преданных, самых безупречных из числа своих последователей.
Говинд объявил, что эти пятеро, которых он возлюбил больше самого себя, станут ядром новой армии, боевой дружины, хальсы — «армии чистых», армии истинных сикхов. Под именем «панч пиярэ» — «пять любимых» — известны эти пятеро смельчаков в истории сикхизма, и в каждой процессии сикхов даже в наши дни можно видеть пятерых, несущих мечи на плече и облаченных в праздничные шелка, — напоминание о том давнем празднике Байсакхи.
По слову гуру, принесли сосуд с водой, он мечом размешал в ней тростниковый сахар и дал этим пятерым испить воды, а затем сам испил из их рук и провозгласил, что таким будет отныне обряд посвящения в хальсу.
Праздник вспыхнул с новой силой. Сикхи, охваченные воодушевлением, тысячами проходили посвящение и становились воинами хальсы. И тут же было объявлено, что истинный сикх должен иметь пять признаков принадлежности к воинскому братству — никогда не стричь и не сбривать волос, усов и бороды, носить в волосах гребень, на правой руке — стальной браслет и кинжал за поясом, а под шароварами носить короткие плотные штаны. Чтобы слишком длинные бороды не мешали, сикхи стали подвязывать их полосками ткани.
Всем сикхам Говинд запретил курить, жевать табак и прикасаться к мусульманкам. Он также объявил, что отныне сикхи будут прибавлять к своему имени титул «сингх» — лев, а женщины титул «каур» — львица… «
— Мы согласны вам служить, — сказал Николас. — Какая разница кому, — бросил он по-английски Джону.
— Да, сэр! — кивнул тот. — Лишь бы в живых оставили.
— Ачча джи! — радостно воскликнул Сваран Сингх.
— А сколько будете платить? — деловито спросил Николас.
— Пятьсот рупий в месяц каждому.
— Годится! — важно ответил Николас. — Проклятье! Придется поработать, — пробормотал он, обращаясь к Гибсону и натягивая поводья лошади. — Не откажешься, мы вроде почетных пленников. Да и деньги хорошие.
Через полчаса все подъехали к небольшой крепости у слияния двух каналов. Крепостную стену из красного кирпича венчали несколько невысоких башенок с узкими бойницами. Перед воротами зеленела роща. По знаку масанды ворота раскрылись и всадники въехали в крепость.
— Джанабат! — обратился с поклоном спешившийся Сваран Сингх к англичанам, уже стоявшим у лошадей. — Пройдемте, я покажу вам пушки. Сюда! Осторожно!
Они быстро прошли по каменным плитам в дальний угол крепости. На ходу масанда что-то отрывисто говорил людям, крутившимся возле него. Пройдя вдоль стены и завернув за каменное строение, они остановились у большого крытого загона. Сторож-сикх по знаку масанды торопливо открыл ворота, и англичане вошли. Приглядываясь в полутьме, они заметили несколько одногорбых верблюдов породы санкра.
— Где же артиллерия, пушки? — спросил Николас.
— А вот, смотрите! — Сваран Сингх подвел их к углу загона. Там лежали кучей железные рамы с ремнями. На каждой были укреплены по десять небольших бронзовых пушечек.
Гибсон свистнул и, подавив изумление, сказал по-английски:
— Вот это да! Отродясь такого не видывал. Сэр! Но мы же работаем с большими пушками, а? — Он повернулся к Николасу.
— Фаренги! — сказал Сваран Сингх. — Мы дадим вам хороших погонщиков. Вы будете только наводить и стрелять. Пушки бьют хорошо, а верблюды спокойные и не пугаются даже раскатов грома.
— М-да! Ну что? — Джон вопросительно посмотрел на Николаса.
— Надо соглашаться! Иначе прикончат. Ты понял?
— Да, сэр!
— Сахиб! Мы будем стрелять туда, куда вы укажете.
— Ачча джи! — радостно крикнул Сваран Сингх. — Проклятым моголам достанется от ваших ядер и картечи. Мы отомстим мусульманам! Сикхи победят и будут свободны! Наши дружины непобедимы! Империя Моголов разваливается. Аурангзеб уже давно мертв. Его сын Бахадур-шах тоже. Нет на троне и гнусного развратника Фарруха Сийяра. А любимый Пенджаб крепнет. Джанабат! Наш предводитель Лачман Дас собирает отряды, чтобы совместными усилиями победить мусульман. Завтра мы присоединимся к основным силам, и ваша помощь будет неоценима. А сейчас устроим общую вечернюю трапезу. Я отдам нужные распоряжения. Пока отдыхайте.
К ночи англичане так напились, что устроили между собой драку, поссорившись из-за куска жареной курицы. Они столь свирепо били друг друга, что Сваран Сингх приказал связать обоих ради их же безопасности. Теперь, за полночь, когда сикхи после общей трапезы разбрелись на отдых, Гибсон и Кондрелл лежали, мертвецки пьяные, на ковре и громко храпели.
А глубокой ночью случилась беда. Караульные крепости просмотрели врага, и она оказалась захваченной большим могольским отрядом. Сикхов вырезали — всех до единого. Англичан, еще не протрезвевших, сипаи доставили на допрос к мансабдару отряда. Но допрашивать их не было надобности. Найденные при них документы ясно говорили о том, что они служат наемниками в могольских войсках. Мансабдар решил, что англичане каким-то образом оказались в плену у сикхов.
— Это наши. Завтра, когда они придут в себя, мы представим их почтенному субедару Лахора Кадыр-хану. Правда, в Дели уже нет несравненного падишаха Фарруха Сийяра, — добавил мансабдар, поморщившись. — Но это не имеет значения, будет кто-то другой, а мы государевы слуги и обязаны исправно делать свое дело. Уведите их, — приказал он сипаям. — Да будет Аллах нами доволен.
ДОБРЫЙ ЗНАК
Наши герои почти спустились с Гор на Равнины Пенджаба, в одну из самых богатых суб — провинций империи Великих Моголов. Это были священные земли Пятиречья — ворота в Индию. Многие завоеватели в течение веков проходили здесь с мечом и огнем, стремясь к одной цели — Дели, чтобы потом захватить и другие города богатой Гангской долины.
Бескрайние просторы слегка всхолмленных желтых, золотистых, зеленых полей, залитых жарким солнцем, островки леса, каналы, широкие и узкие, полные сверкающей воды, синяя кромка гор по горизонту, глиняные деревни среди полей, дороги и крепости, крепости большие и маленькие в городах, возле городов и у дорог — таков Пенджаб.
Бросив взгляд на карту Индии, мы увидим, что перевал Пир-Панджал, Дели и Лахор как бы образуют вершины неправильного треугольника, покрывающего северную часть территории Пенджаба. Перевал Пир-Панджал находится на севере, Лахор на западе, а Дели — на востоке. Длинные стороны этого воображаемого треугольника имеют протяженность примерно по триста пятьдесят километров, короткая — сто пятьдесят. Вдоль короткой стороны между Пир-Панджалом и Лахором располагается само Пятиречье, верховья Инда с его четырьмя притоками — Рави, Беасом, Сатледжем и Джеламом; вдоль одной длинной стороны между Пир-Панджалом и Дели располагается Доаб — Двуречье, Ганг и его приток Джамна, а вдоль другой — между Лахором и Дели — простираются полупустынные пространства холмов Аравали, переходящие в пустыню Тар. Именно здесь прервался путь французского врача Поля Жамбрэ, направлявшегося ко двору несравненного падишаха Великого Могола Фарруха Сийяра.
« Господи Боже, истинный и живой путь наш! Ты путешествовал со слугою своим Иосифом, будь же с нами, рабами твоими, и в нашем пути. Избави от опасностей, дай мир и благополучие в дороге… Царство твое и сила и слава твоя да пребудут ныне и присно и во веки веков. Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь!» — прозвучала молитва на добрую дорогу. Григорий и Дангу перекрестились несколько раз, встали с колен и начали последние приготовления к спуску на Равнины. Григорий проверил свою заветную котомку, потом покачал на руке.
— Тяжелая, черт! Надоело таскать. Подвесить на луку седла? Мешать будет, — бормотал он. На глаза попалась вьючная лошадь с яхтанами, в которых был его товар. — Суну-ка туда. Эдак по-надежнее будет. А лошадь сам поведу. Вот так, Никитушка!
Он улыбнулся в бороду и подмигнул юноше. Потом, крякнув, немного повозился с лошадьми, сел на свою, пришпорил ее и дернул за длинную вьючную уздечку:» Но-о-о! Милая! Господи прости!»
Надо было пристраиваться к каравану, который уже вытягивался по тропе.
Дангу ощупал под серапой колчан с дротиками и джемдер на поясе и, как всегда, пошел рядом со своей лошадью, положив одну руку на седло, а в другой держа уздечку.
— Григо! Я пойду за тобой.
— Добро, сынок, добро!
Около полудня подошли к реке Мунавварвали. Она вспухла от дождей. Грязно-коричневые потоки грозно бурлили среди камней. Переправу еще не восстановили, и караван-баши, посовещавшись со старыми погонщиками, решил переправляться вброд. Нашли место, где река разбивалась длинным островком на два рукава, и караван-баши первым въехал в воду. Один, более мелкий рукав преодолели благополучно. Все — люди и лошади — сгрудились на островке. Надо было переправиться через второй рукав шириной около трехсот хатхов. Караван-баши, теперь уже не один, а в паре с Данешмендом, одним из самых сильных молодых погонщиков, направили своих лошадей в несущийся поток, отпустив поводья и предоставив умным животным самим выбирать дорогу. Лошади осторожно продвигались через реку. Вода доходила им до брюха. Наконец все опасные места были пройдены, и лошади вынесли своих седоков на противоположный берег.
— Ачча! Ачча! — нестройным хором закричали погонщики и сипаи, радостно размахивая руками. Путь был проложен, и лошади одна за другой начали входить в воду.
До противоположного берега оставалось уже немного, когда вьючная лошадь Григория внезапно, видимо оступившись, ушла по горло в реку. Григорий от неожиданности выпустил из рук уздечку. Лошадь замотала головой, заваливаясь набок, громко заржала, пытаясь достать дно ногами. Но тщетно! Поток уже подхватил ее, вынося на стремнину к грозным бурунам. Быстрое течение было теперь ее главным врагом.
— О-о-о! — разнесся громкий вопль Григория, перекрывая неумолчный однообразный шум реки. — Котомка! Котомка! — в отчаянии повторял он, схватившись за голову. — Господи! Господи!
Лошадь бешено била ногами по воде, но ее сносило все дальше и дальше. Вот-вот она навсегда исчезнет в бурлящих водоворотах… Караван-баши что-то кричал и метался по берегу.
— Ах-хаг! Ах-хаг! — раздался громовой клич Дангу. Еще секунда, и его стальное тело уже рассекало стремительный поток. Он подплыл к несчастной лошади, схватил ее за подпругу и могучим рывком, пересиливая напор воды, завел за торчащий из воды камень. Теперь течение стало их союзником, прижимая к валуну обоих. Небольшая передышка, и еще один рывок к другому камню. Стремнина осталась уже позади, и теперь лошадь, достав дно ногами, мощно рванулась к берегу. Несколько десятков хатхов и человек с лошадью, взбаламучивая прибрежное мелководье, выбрались на берег навстречу сбегающимся людям.
Дангу остановился, тяжело дыша от чудовищного напряжения, подтолкнул вперед лошадь, поднял руки над головой, и над рекой снова разнесся гордый клич:» Ах-хаг! Ах-хаг!»
— Пахлаван! Пахлаван! — наперебой восклицали окружившие его погонщики. Каждый кланялся ему и старался прикоснуться к нему рукой.
— Дангу победил чху, воду! — проговорил юноша. Ноздри его трепетали, глаза горели блеском стремительной борьбы со стихией.
— Никитушка, сынок! — пробился к нему через толпу погонщиков Григорий. — Могуч ты, как Алеша Попович! Ух ты! А я-то, дурень старый! И почему котомку сунул в яхтан? Тьфу ты, черт плешивый попутал, Господи прости! — Он перекрестился, радостно глядя на юношу. — Спас ведь котомку, а в ней знаешь что схоронено? — продолжал он, понижая голос. — Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне… Аминь! Перекрестись по-христиански, по-нашему. Что кричать-то по-звериному!
Дангу осенил себя крестом, улыбнулся и положил руку на плечо Григория:
— Не ворчи, Григо, я же всегда так праздную свою победу!
Вскоре последняя лошадь благополучно переправилась через реку, и караван двинулся вниз в Равнины вдоль бурной Самани. Уже вечерело, когда впереди за одним из поворотов открылась узкая долина, окруженная невысокими голыми холмами. Вдоль их подножия, утопая в густой зелени кустов и деревьев, лепились друг к другу, как пчелиные соты, серые одноэтажные строения с плоскими крышами. На фоне черных скал выделялась небольшая белая мечеть с двумя минаретами. Это было селение Бхимбар. Здесь падишахская дорога раздваивалась. Один из путей вел в Дели, другой в Пенджаб, на Лахор. Горы остались позади.
Караван-баши решил остановиться на ночевку в придорожном караван-сарае. Из ворот вышел хозяин вместе с Нанди. Дангу подбежал к ним — нет ли каких вестей о Дарье. Нанди, радостно глядя, ответил:
— Вот, мухтарам скажет, — и почтительно показал на хозяина. Тут подошли спешившиеся Парвез и Григорий.
— Джанабат! Салам алейкум! — поклонился хозяин. — Добро пожаловать в мой караван-сарай. Этот юноша, — он указал на Нанди, — ночевал у меня и все расспрашивал о белой девушке фаренги. И вот что я могу рассказать. Позапрошлой ночью здесь проезжал Бадмаш, и с ним очень много даку — сто или больше. Он останавливался в моем караван-сарае. Да проклянет его Аллах! Плохой человек! Он был ранен в правое плечо — так пусть отсохнет его рука! Даку хвастались, что по дороге с перевала, неподалеку от Бхимбара, они разгромили отряд сикхов… И почему эти сикхи не отрубили ему голову? Этот шакал, шайтан его задери, не заплатил за ночлег, увел у меня пять лошадей и забрал весь корм, когда разбойники в спешке уехали на рассвете — еще солнце не встало из-за гор. Говорили, что едут в Дели, — и хозяин сплюнул.
Бескрайние просторы слегка всхолмленных желтых, золотистых, зеленых полей, залитых жарким солнцем, островки леса, каналы, широкие и узкие, полные сверкающей воды, синяя кромка гор по горизонту, глиняные деревни среди полей, дороги и крепости, крепости большие и маленькие в городах, возле городов и у дорог — таков Пенджаб.
Бросив взгляд на карту Индии, мы увидим, что перевал Пир-Панджал, Дели и Лахор как бы образуют вершины неправильного треугольника, покрывающего северную часть территории Пенджаба. Перевал Пир-Панджал находится на севере, Лахор на западе, а Дели — на востоке. Длинные стороны этого воображаемого треугольника имеют протяженность примерно по триста пятьдесят километров, короткая — сто пятьдесят. Вдоль короткой стороны между Пир-Панджалом и Лахором располагается само Пятиречье, верховья Инда с его четырьмя притоками — Рави, Беасом, Сатледжем и Джеламом; вдоль одной длинной стороны между Пир-Панджалом и Дели располагается Доаб — Двуречье, Ганг и его приток Джамна, а вдоль другой — между Лахором и Дели — простираются полупустынные пространства холмов Аравали, переходящие в пустыню Тар. Именно здесь прервался путь французского врача Поля Жамбрэ, направлявшегося ко двору несравненного падишаха Великого Могола Фарруха Сийяра.
« Господи Боже, истинный и живой путь наш! Ты путешествовал со слугою своим Иосифом, будь же с нами, рабами твоими, и в нашем пути. Избави от опасностей, дай мир и благополучие в дороге… Царство твое и сила и слава твоя да пребудут ныне и присно и во веки веков. Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь!» — прозвучала молитва на добрую дорогу. Григорий и Дангу перекрестились несколько раз, встали с колен и начали последние приготовления к спуску на Равнины. Григорий проверил свою заветную котомку, потом покачал на руке.
— Тяжелая, черт! Надоело таскать. Подвесить на луку седла? Мешать будет, — бормотал он. На глаза попалась вьючная лошадь с яхтанами, в которых был его товар. — Суну-ка туда. Эдак по-надежнее будет. А лошадь сам поведу. Вот так, Никитушка!
Он улыбнулся в бороду и подмигнул юноше. Потом, крякнув, немного повозился с лошадьми, сел на свою, пришпорил ее и дернул за длинную вьючную уздечку:» Но-о-о! Милая! Господи прости!»
Надо было пристраиваться к каравану, который уже вытягивался по тропе.
Дангу ощупал под серапой колчан с дротиками и джемдер на поясе и, как всегда, пошел рядом со своей лошадью, положив одну руку на седло, а в другой держа уздечку.
— Григо! Я пойду за тобой.
— Добро, сынок, добро!
Около полудня подошли к реке Мунавварвали. Она вспухла от дождей. Грязно-коричневые потоки грозно бурлили среди камней. Переправу еще не восстановили, и караван-баши, посовещавшись со старыми погонщиками, решил переправляться вброд. Нашли место, где река разбивалась длинным островком на два рукава, и караван-баши первым въехал в воду. Один, более мелкий рукав преодолели благополучно. Все — люди и лошади — сгрудились на островке. Надо было переправиться через второй рукав шириной около трехсот хатхов. Караван-баши, теперь уже не один, а в паре с Данешмендом, одним из самых сильных молодых погонщиков, направили своих лошадей в несущийся поток, отпустив поводья и предоставив умным животным самим выбирать дорогу. Лошади осторожно продвигались через реку. Вода доходила им до брюха. Наконец все опасные места были пройдены, и лошади вынесли своих седоков на противоположный берег.
— Ачча! Ачча! — нестройным хором закричали погонщики и сипаи, радостно размахивая руками. Путь был проложен, и лошади одна за другой начали входить в воду.
До противоположного берега оставалось уже немного, когда вьючная лошадь Григория внезапно, видимо оступившись, ушла по горло в реку. Григорий от неожиданности выпустил из рук уздечку. Лошадь замотала головой, заваливаясь набок, громко заржала, пытаясь достать дно ногами. Но тщетно! Поток уже подхватил ее, вынося на стремнину к грозным бурунам. Быстрое течение было теперь ее главным врагом.
— О-о-о! — разнесся громкий вопль Григория, перекрывая неумолчный однообразный шум реки. — Котомка! Котомка! — в отчаянии повторял он, схватившись за голову. — Господи! Господи!
Лошадь бешено била ногами по воде, но ее сносило все дальше и дальше. Вот-вот она навсегда исчезнет в бурлящих водоворотах… Караван-баши что-то кричал и метался по берегу.
— Ах-хаг! Ах-хаг! — раздался громовой клич Дангу. Еще секунда, и его стальное тело уже рассекало стремительный поток. Он подплыл к несчастной лошади, схватил ее за подпругу и могучим рывком, пересиливая напор воды, завел за торчащий из воды камень. Теперь течение стало их союзником, прижимая к валуну обоих. Небольшая передышка, и еще один рывок к другому камню. Стремнина осталась уже позади, и теперь лошадь, достав дно ногами, мощно рванулась к берегу. Несколько десятков хатхов и человек с лошадью, взбаламучивая прибрежное мелководье, выбрались на берег навстречу сбегающимся людям.
Дангу остановился, тяжело дыша от чудовищного напряжения, подтолкнул вперед лошадь, поднял руки над головой, и над рекой снова разнесся гордый клич:» Ах-хаг! Ах-хаг!»
— Пахлаван! Пахлаван! — наперебой восклицали окружившие его погонщики. Каждый кланялся ему и старался прикоснуться к нему рукой.
— Дангу победил чху, воду! — проговорил юноша. Ноздри его трепетали, глаза горели блеском стремительной борьбы со стихией.
— Никитушка, сынок! — пробился к нему через толпу погонщиков Григорий. — Могуч ты, как Алеша Попович! Ух ты! А я-то, дурень старый! И почему котомку сунул в яхтан? Тьфу ты, черт плешивый попутал, Господи прости! — Он перекрестился, радостно глядя на юношу. — Спас ведь котомку, а в ней знаешь что схоронено? — продолжал он, понижая голос. — Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне… Аминь! Перекрестись по-христиански, по-нашему. Что кричать-то по-звериному!
Дангу осенил себя крестом, улыбнулся и положил руку на плечо Григория:
— Не ворчи, Григо, я же всегда так праздную свою победу!
Вскоре последняя лошадь благополучно переправилась через реку, и караван двинулся вниз в Равнины вдоль бурной Самани. Уже вечерело, когда впереди за одним из поворотов открылась узкая долина, окруженная невысокими голыми холмами. Вдоль их подножия, утопая в густой зелени кустов и деревьев, лепились друг к другу, как пчелиные соты, серые одноэтажные строения с плоскими крышами. На фоне черных скал выделялась небольшая белая мечеть с двумя минаретами. Это было селение Бхимбар. Здесь падишахская дорога раздваивалась. Один из путей вел в Дели, другой в Пенджаб, на Лахор. Горы остались позади.
Караван-баши решил остановиться на ночевку в придорожном караван-сарае. Из ворот вышел хозяин вместе с Нанди. Дангу подбежал к ним — нет ли каких вестей о Дарье. Нанди, радостно глядя, ответил:
— Вот, мухтарам скажет, — и почтительно показал на хозяина. Тут подошли спешившиеся Парвез и Григорий.
— Джанабат! Салам алейкум! — поклонился хозяин. — Добро пожаловать в мой караван-сарай. Этот юноша, — он указал на Нанди, — ночевал у меня и все расспрашивал о белой девушке фаренги. И вот что я могу рассказать. Позапрошлой ночью здесь проезжал Бадмаш, и с ним очень много даку — сто или больше. Он останавливался в моем караван-сарае. Да проклянет его Аллах! Плохой человек! Он был ранен в правое плечо — так пусть отсохнет его рука! Даку хвастались, что по дороге с перевала, неподалеку от Бхимбара, они разгромили отряд сикхов… И почему эти сикхи не отрубили ему голову? Этот шакал, шайтан его задери, не заплатил за ночлег, увел у меня пять лошадей и забрал весь корм, когда разбойники в спешке уехали на рассвете — еще солнце не встало из-за гор. Говорили, что едут в Дели, — и хозяин сплюнул.