Страница:
— Господи! Услышь молитву мою и вопль мой да приидет ко Тебе. Милостив Господь и праведен, и милосерд Бог наш. Хранит Господь простодушных. Объяли меня болезни смертные, муки адские постигли меня. Я изнемог, и Господи, помоги мне.
Ты избавил душу мою от смерти, очи мои от слез и ноги мои от преткновения. Да упокой души безвинно усопших рабов Тенгиза и Салима твоих и сотвори им вечную память. Благослови, Господь, во веки веков! Аминь!
Григорий встал на колени, несколько раз перекрестился и поклонился до земли. Потом поднялся.
— А теперь давай порешим, что нам делать.
Дангу почтительно наблюдал, как молится купец своему Нга. Но ведь теперь это был и его новый Нга, чье имя — Иисус Христос так непривычно звучит…
Юноша решил, что наступило самое время сказать Григорию о сундучке.
— Григо! Дангу раньше нашел там, — он махнул рукой на перевал, — такие же предметы, — он показал на молитвослов. — Там их много. Дангу — Ники может показать.
— Что ты говоришь? Какие предметы? Книги? Откуда?
— Ники не знает, но может показать, — смущенно повторил Дангу. — Это недалеко.
— Ну-ка, ну-ка покажи! Чьи оные?
Григорий засуетился, шумно засобирался. Дангу прижал палец к губам, потом осторожно выглянул из-за камней, чтобы осмотреться. Солнце стояло в зените, было тепло, по небу неторопливо плыли облака. На перевале пусто и тихо. Дангу дал знак Григорию, и они быстро двинулись к той лощине, где Дангу не так давно обнаружил загадочную находку.
Спустя два часа они подошли к скалистому обрыву, где Дангу спрятал свое сокровище. Григорий присел на камень отдохнуть, а юноша быстро полез наверх, и через несколько минут перед изумленным Григорием стоял тот заветный сундучок. Открыв его, он вскрикнул. На крышке было выгравировано:
Сей ларец принадлежит
ево светлости князю Боголюбову
Василию Андреевичу
— Послушай, Никитка! Ведь этот сундучок твоего батюшки! — проговорил Григорий. — Как он тут оказался? Посмотрим, что за книги. Да тут библиотека целая! Гляди-ка, эво — Псалтирь рифмотворная Симеона Полоцкого, Жития святых, Киевский Апостол. А вот Лексикон, Физиолог, Космография. Гляди! Эво — Потешная книга. В точь как у детишек моих. А вот Лицевой словарь Истомина Кариона. С картинками, значит.
Григорий начал перелистывать словарь, а Дангу с горящими от возбуждения глазами ловил каждое его слово.
— Эво, Аз — буква первая расейского алфавиту. Адам — как ты, — он показал на юношу, — аналогий, аспид, агкира — якорь, арифметика с цифирями, апрелий месяц, — читал Григорий. — Араната коза, смотри, — ткнул пальцем в картинку, — дикой человече…
Дангу понимающе кивнул:
— Кангми!
— «Начало аза бытность в Адаме, Земля есть в части отрока зрети…» — продолжал читать Григорий. Он сам был возбужден не меньше Дангу. — Читать по-расейски научу тебя, вот так!
Он вынимал книгу за книгой из сундучка, читая заглавия.
— А это что?
Он вытащил плоскую кожаную папку, плотно набитую бумагами. Начал их разбирать и замолчал, сосредоточенно читая про себя, переворачивая пожелтевшие листки, шевеля губами и иногда хмыкая. Потом вскочил, поднял бумаги над головой:
— Слышь, Никитка! Батюшку твоего их величество Петр Алексеевич послали к Великому Моголу, царю индианскому, дружбу да союз установлять. Да, видать, разбойники-бусурмане всю миссию порешили. Как нас. И тебя батюшка с собой вез. Эвон жив ты остался. Дикие люди приютили тебя. Так вот! Господи прости! Да и матушка твоя была с тобою. Княжна Настасья Троепольская.
Юноша вздрогнул, как-то подобрался весь, лицо посуровело. Теперь он узнал все о своем происхождении.
— Ну-ка, ну-ка! Смотри! — Россиянин с радостным криком достал дощечку с ликом таинственной, божественно красивой женщины ми.
— Вот! — Он поцеловал ее, торжественно и размашисто перекрестился, потом, кряхтя, опустился на колени, бухнулся головой о камни несколько раз и громко забормотал: — Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господи с тобою, благословенна Ты… — Затем встал, еще раз поцеловал дощечку и, поворачиваясь к удивленному Дангу, сказал: — Образок это Смоленской Божьей Матери Одигитрии, путеводительницы, значит, сохранительницы путников. Да вот, батюшку и матушку твоих не уберегла. Эхо-хо! — Он горестно закачал головой и зацокал языком: — Нас инда пусть убережет. Ну-ка, сыне Никитка, перекрестись, как я, оба мы с тобой во Христе. Добре! Добре! — продолжал он, поглядывая на робкие движения руки юноши, а потом снова повернулся к сундучку и нащупал в нем небольшой, но увесистый кожаный мешочек. Развязал его и высыпал содержимое.
Солнце брызнуло всеми цветами радуги по граням золотых монет и бриллиантов. Григорий на несколько секунд лишился дара речи, потом охнул, дрожащими руками поворошил горку драгоценностей, любуясь игрой света, и негромко сказал:
— Вот это богатство! Твое оно, княжич наш пресветлый Никита Васильевич. Теперь ты и горя знать не будешь! Да и мне, рабу твоему, толика малая достанется за услужение.
Он осторожно взял большой бриллиант, повертел его, положил обратно:
— Пресвятая Богородица! Иные управители полцарства отдадут за красоту эдакую! Может, Великому Моголу был назначен в дар? А вот крест наперсный, уж твоего батюшки, наверно. — Он приложил его ко лбу, потом поцеловал.
Мимолетная грусть покинула Дангу, и он, улыбаясь, смотрел, как Григорий любуется кружками и камешками. Он сам недавно играл ими и радовался. Юноша еще не понимал их значения в жизни ми, считая лишь красивыми игрушками.
В это мгновение со стороны перевала раздались странные, громкие звуки. Дангу и Григорий дружно повернули головы и замерли, напряженно вслушиваясь.
Через некоторое время звуки повторились. Они были похожи на крики или стоны какого-то животного. Друзья переглянулись.
— Пошли-ка глянем, что там, — предложил Григорий. — А это пока схорони, — он показал на сундучок, — ценность превеликая.
Пока Дангу торопливо складывал вещи в сундук, Григорий аккуратно убрал монеты, бриллианты и крест обратно в мешочек, завязал его и тщательно спрятал вместе с образком в поясе.
— Все пригодится, когда на люди выйдем, истинно тебе говорю, — проговорил он, ловя недоуменные взгляды Дангу.
Потом, немного подумав, засунул за пояс словарь Кариона Истомина и Лексикон.
— Буду учить тебя расейской словесности, — пояснил он Дангу.
Юноша быстро поднялся наверх и положил сундучок на прежнее место. Потом спустился к Григорию, и они начали путь к перевалу.
ВСТРЕЧА
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ. У ПОРОГА ЦИВИЛИЗАЦИИ
И РАЗЛУКА
Ты избавил душу мою от смерти, очи мои от слез и ноги мои от преткновения. Да упокой души безвинно усопших рабов Тенгиза и Салима твоих и сотвори им вечную память. Благослови, Господь, во веки веков! Аминь!
Григорий встал на колени, несколько раз перекрестился и поклонился до земли. Потом поднялся.
— А теперь давай порешим, что нам делать.
Дангу почтительно наблюдал, как молится купец своему Нга. Но ведь теперь это был и его новый Нга, чье имя — Иисус Христос так непривычно звучит…
Юноша решил, что наступило самое время сказать Григорию о сундучке.
— Григо! Дангу раньше нашел там, — он махнул рукой на перевал, — такие же предметы, — он показал на молитвослов. — Там их много. Дангу — Ники может показать.
— Что ты говоришь? Какие предметы? Книги? Откуда?
— Ники не знает, но может показать, — смущенно повторил Дангу. — Это недалеко.
— Ну-ка, ну-ка покажи! Чьи оные?
Григорий засуетился, шумно засобирался. Дангу прижал палец к губам, потом осторожно выглянул из-за камней, чтобы осмотреться. Солнце стояло в зените, было тепло, по небу неторопливо плыли облака. На перевале пусто и тихо. Дангу дал знак Григорию, и они быстро двинулись к той лощине, где Дангу не так давно обнаружил загадочную находку.
Спустя два часа они подошли к скалистому обрыву, где Дангу спрятал свое сокровище. Григорий присел на камень отдохнуть, а юноша быстро полез наверх, и через несколько минут перед изумленным Григорием стоял тот заветный сундучок. Открыв его, он вскрикнул. На крышке было выгравировано:
Сей ларец принадлежит
ево светлости князю Боголюбову
Василию Андреевичу
— Послушай, Никитка! Ведь этот сундучок твоего батюшки! — проговорил Григорий. — Как он тут оказался? Посмотрим, что за книги. Да тут библиотека целая! Гляди-ка, эво — Псалтирь рифмотворная Симеона Полоцкого, Жития святых, Киевский Апостол. А вот Лексикон, Физиолог, Космография. Гляди! Эво — Потешная книга. В точь как у детишек моих. А вот Лицевой словарь Истомина Кариона. С картинками, значит.
Григорий начал перелистывать словарь, а Дангу с горящими от возбуждения глазами ловил каждое его слово.
— Эво, Аз — буква первая расейского алфавиту. Адам — как ты, — он показал на юношу, — аналогий, аспид, агкира — якорь, арифметика с цифирями, апрелий месяц, — читал Григорий. — Араната коза, смотри, — ткнул пальцем в картинку, — дикой человече…
Дангу понимающе кивнул:
— Кангми!
— «Начало аза бытность в Адаме, Земля есть в части отрока зрети…» — продолжал читать Григорий. Он сам был возбужден не меньше Дангу. — Читать по-расейски научу тебя, вот так!
Он вынимал книгу за книгой из сундучка, читая заглавия.
— А это что?
Он вытащил плоскую кожаную папку, плотно набитую бумагами. Начал их разбирать и замолчал, сосредоточенно читая про себя, переворачивая пожелтевшие листки, шевеля губами и иногда хмыкая. Потом вскочил, поднял бумаги над головой:
— Слышь, Никитка! Батюшку твоего их величество Петр Алексеевич послали к Великому Моголу, царю индианскому, дружбу да союз установлять. Да, видать, разбойники-бусурмане всю миссию порешили. Как нас. И тебя батюшка с собой вез. Эвон жив ты остался. Дикие люди приютили тебя. Так вот! Господи прости! Да и матушка твоя была с тобою. Княжна Настасья Троепольская.
Юноша вздрогнул, как-то подобрался весь, лицо посуровело. Теперь он узнал все о своем происхождении.
— Ну-ка, ну-ка! Смотри! — Россиянин с радостным криком достал дощечку с ликом таинственной, божественно красивой женщины ми.
— Вот! — Он поцеловал ее, торжественно и размашисто перекрестился, потом, кряхтя, опустился на колени, бухнулся головой о камни несколько раз и громко забормотал: — Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господи с тобою, благословенна Ты… — Затем встал, еще раз поцеловал дощечку и, поворачиваясь к удивленному Дангу, сказал: — Образок это Смоленской Божьей Матери Одигитрии, путеводительницы, значит, сохранительницы путников. Да вот, батюшку и матушку твоих не уберегла. Эхо-хо! — Он горестно закачал головой и зацокал языком: — Нас инда пусть убережет. Ну-ка, сыне Никитка, перекрестись, как я, оба мы с тобой во Христе. Добре! Добре! — продолжал он, поглядывая на робкие движения руки юноши, а потом снова повернулся к сундучку и нащупал в нем небольшой, но увесистый кожаный мешочек. Развязал его и высыпал содержимое.
Солнце брызнуло всеми цветами радуги по граням золотых монет и бриллиантов. Григорий на несколько секунд лишился дара речи, потом охнул, дрожащими руками поворошил горку драгоценностей, любуясь игрой света, и негромко сказал:
— Вот это богатство! Твое оно, княжич наш пресветлый Никита Васильевич. Теперь ты и горя знать не будешь! Да и мне, рабу твоему, толика малая достанется за услужение.
Он осторожно взял большой бриллиант, повертел его, положил обратно:
— Пресвятая Богородица! Иные управители полцарства отдадут за красоту эдакую! Может, Великому Моголу был назначен в дар? А вот крест наперсный, уж твоего батюшки, наверно. — Он приложил его ко лбу, потом поцеловал.
Мимолетная грусть покинула Дангу, и он, улыбаясь, смотрел, как Григорий любуется кружками и камешками. Он сам недавно играл ими и радовался. Юноша еще не понимал их значения в жизни ми, считая лишь красивыми игрушками.
В это мгновение со стороны перевала раздались странные, громкие звуки. Дангу и Григорий дружно повернули головы и замерли, напряженно вслушиваясь.
Через некоторое время звуки повторились. Они были похожи на крики или стоны какого-то животного. Друзья переглянулись.
— Пошли-ка глянем, что там, — предложил Григорий. — А это пока схорони, — он показал на сундучок, — ценность превеликая.
Пока Дангу торопливо складывал вещи в сундук, Григорий аккуратно убрал монеты, бриллианты и крест обратно в мешочек, завязал его и тщательно спрятал вместе с образком в поясе.
— Все пригодится, когда на люди выйдем, истинно тебе говорю, — проговорил он, ловя недоуменные взгляды Дангу.
Потом, немного подумав, засунул за пояс словарь Кариона Истомина и Лексикон.
— Буду учить тебя расейской словесности, — пояснил он Дангу.
Юноша быстро поднялся наверх и положил сундучок на прежнее место. Потом спустился к Григорию, и они начали путь к перевалу.
ВСТРЕЧА
На перевале был настоящий праздник. Глубокие звуки десятков труб — кумов на фоне ритмического гула барабанов — мриданга, сопровождаемые руладами раковин — шанкха и визгливыми звуковыми пассажами двухрядных флейт — шехнаи, разносились глубоко окрест, оповещая о пышной встрече представителями падишаха Фарруха Сийяра, правнука Аурангзеба, делегации джунгарского хана Галдана. Она везла могольскому правителю в Дели невесту, дочь Галдана, несравненную Кутиб-ханум.
Именно эти звуки и услышали Дангу и Григорий. Проявляя величайшую предосторожность, они поднялись по скалам несколько выше перевала. Юноша все время терпеливо помогал тяжело дышавшему Григорию. После болезни и с непривычки тому было трудно. Сильно мешали лапти, скользившие по камням. Выбрав безопасную площадку с хорошим обзором, друзья стали внимательно наблюдать за тем, что происходило внизу.
Джунгарский караван был весьма представительным. Сразу за авангардом следовали знатные представители ханского двора во главе с мирзой Тургутом; затем на белом верблюде ехала Кутиб-ханум с группой невольниц, евнухов, слуг, погонщиков на лошадях; следом шли верблюды с бесчисленными подарками; дальше — десятки вооруженных воинов-всадников. Индийская группа тоже была не менее значительной. Ее возглавлял личный посланец несравненного падишаха Фарруха Сийяра вакил Фарук-аль-Сайид, четыре военачальника-туранца, пятьдесят вооруженных всадников, оркестр двора делийского правителя и слон с беседкой на спине, который должен был везти невесту. Вся плоская и довольно широкая часть верхушки перевала, обрамленная скалами и отдельными снежниками, была буквально запружена людьми, лошадьми и верблюдами. Караваны остановились друг против друга. Музыка смолкла, наступила тишина. Тургут и Фарук-аль-Сайид спешились, обменялись приветствиями, а затем верительными грамотами. Тургут отдал команду слугам. Те подбежали к белому двугорбому верблюду, на котором восседала невеста. Караван-баши дернул за уздечку, верблюд подогнул передние ноги, опустился на колени на землю, затем согнул задние, подтянул под живот и улегся, издав короткий рев то ли раздражения, то ли негодования. Вокруг засуетились слуги и служанки, почтительно помогая девушке спуститься, раскрыли над ней яркий зонтик — чхатру, оправили одежду невесты. По знаку Фарук-аль-Сайида погонщик слона прикоснулся анкушем к темени животного и оно неторопливо опустилось. Настал торжественный момент передачи невесты.
Музыканты приготовились, ожидая сигнала. Тургут и Фарук-аль-Сайид встали лицом друг к другу, придворные образовали почетный коридор между верблюдом и слоном. В руках свита держала гирлянды из цветов, разноцветные опахала. На круглый шерстяной коврик встал коленопреклоненный мулла и воздел руки к небу, чтобы произнести благодарственную молитву Аллаху. Все взоры обратились к нему.
В этот момент раздался пушечный залп. Никто ничего не понял. Некоторые подумали, что это праздничный салют, задуманный и осуществленный изобретательным церемониймейстером. Послышались хлопки и возгласы одобрения, любопытные начали озираться по сторонам. Грянул второй залп — ему вторили громкие отчаянные крики. Упал на землю, обливаясь кровью, Фарук-аль-Сайид, схватился за грудь мулла, несколько лошадей с диким храпом встали на дыбы, сбрасывая седоков. Через несколько секунд последовал третий залп; первые два оказались лишь пристрелочными. Его последствия были поистине ужасны. Картечь разила всех без разбора. Почти половина вооруженных всадников охраны оказалась убита или покалечена, слон, смертельно раненный в живот, истекал кровью, пытаясь подняться, лошади, верблюды, не подчиняясь командам, начали разбегаться в разные стороны. Мансабдары обоих караванов тщетно кричали, пытаясь восстановить порядок. Всех охватила паника. На голубом, почти безоблачном весеннем небе ласково светило яркое солнце, но вместо улыбок радости на лицах людей застыла гримаса ужаса, вместо ликующих возгласов, танцев и громких звуков многочисленных музыкальных инструментов над перевалом Зоджи-Ла разносились громкие крики мечущихся растерянных людей, стоны раненых, ржание обезумевших лошадей, рев верблюдов, душераздирающий женский визг.
Григорию происходящее на перевале живо напомнило гибель друзей и собственное спасение. Как служилый человек, привыкший к военной дисциплине и порядку, он всецело принял сторону разгромленных караванов, досадуя и сожалея, что не может принять участие в отражении вероломного нападения. Он не сомневался, что здесь орудует та же банда.
— Гляди-ка! — он подтолкнул Дангу. — Разбойники-то фузеи с картечью используют. Как регулярные. Знают их силушку.
Дангу, видимо, не совсем понял смысла фразы. Григорий, уловив на его лице недоумение, пояснил:
— Ну, фузеи — это как вроде больших ружьев аль пистолей.
Он широко развел руки — вот этакие.
Надул щеки и несколько раз громко фукнул:
— Пу-у-х! Пу-у-х! Понимаешь? Громко так стреляют.
Он уронил голову на грудь и закрыл глаза, изображая убитого.
Дангу кивнул. Он понял.
— Ух! Бусурмане-разбойники! Я 6 их… — Он погрозил кулаком. — Дай мне сотню казаков да батарею! Охранял бы отменно. Фортецию поставил бы.
Дангу, увидев, как сражаются ми, снова удивился их кровожадности и жестокости.
— Что это значит? Почему так много убитых и раненых? — нахмурившись, спросил он Григория.
— Чтоб имущество аль какие ценности иметь да людей полонить.
— Зачем?
— Экой непонятливый, — досадливо поморщился россиянин. — Да чтоб богатым стать. Власть иметь. Эвон ты богат да знатен. И другие хотят. Только через разбойство хотят разбогатеть, отнимают у других. Христовы заповеди нарушают — не убий, не желай имущества ближнего, — он перекрестился, — да что ж с них взять, с нехристей!
Юноша на некоторое время задумался, потом вздохнул и ответил:
— Дангу не понимает.
— Потом поймешь, — хмыкнул Григорий. — Гляди-ка, гляди-ка! — Он дернул юношу, который отвернулся в сторону, за руку.
— Что бусурмане делают! — воскликнул Семенов в возбуждении, показывая на перевал.
А там уже все окончательно смешалось в адской мешанине людей и животных. Из-за окружающих скал ринулись всадники, добивая пиками и клинками тех, кто остался в живых. Это действительно была банда Бадмаша. Покинув стоянку на Коламарге, он не терял времени даром. Узнав через своих людей о готовящейся делегации джунгарского хана, он вместе с Али составил план захвата караванов на перевале Зоджи-Ла. Афганец был хорошо осведомлен о состоянии дел могольского двора в Дели. Занятые дворцовыми интригами и борьбой за власть падишах и высшие придворные мало заботились об окраинах своей разваливающейся империи. Дороги и перевалы не охранялись, всякий мог пройти по ним в любом направлении и заняться разбоем, оставаясь незамеченным и безнаказанным, никакие разведывательные данные о происходящих событиях не поступали ко двору. Бадмаш сделал ставку на внезапный обстрел караванов картечью из пушек. Сами пушки вместе с персидскими пушкарями были еще ранее захвачены Бадмашем в Скардо и перевозились на вьючных лошадях.
Разгром закончился быстро. Собрав лошадей, верблюдов, оружие, подарки, невольниц, пленных и саму невесту, добив своих раненых, разбойники потянулись на север, растянувшись длинной колонной. Вскоре перевал опустел.
Убедившись, что никакой опасности больше нет, Дангу и Григорий осторожно спустились вниз.
Картина, представшая перед их глазами, была достаточно привычной — по крайней мере, для Григория. Он, профессиональный военный, не раз в прошлом принимал участие в сражениях, хаживал в рукопашные бои, привык к крови и смерти. А Дангу был охотником. И кроме того, уже познакомился с повадками и привычками этих ми.
Все пространство плоской части перевала на несколько сот метров было усеяно трупами людей, лошадей, верблюдов. Немного в стороне лежал несчастный смертельно раненный слон. Он истекал кровью и еще судорожно шевелил хоботом. Там и сям виднелись лужи крови, перемешанные с землей и талым снегом, валялись обрывки одежды, амуниции, музыкальные инструменты.
Пока Григорий деловито сновал, что-то бормоча себе под нос, в поисках оружия или чего-либо ценного, Дангу заинтересовался музыкальными инструментами. Он подошел к огромному медному куму, так напоминавшему ему хорошо знакомые трубы — торхи, поднял его и, повертев в руках, дунул в мундштук. Над перевалом разнесся громкий печальный звук. Дангу еще раз дунул, потом положил кум и подошел к убитому музыканту, возле которого лежал мриданг. Он был очень похож на логдро — барабаны кангми. Юноша не удержался и несколько раз стукнул. Наклонил голову и прислушался к резкому тону. Потом присел и вдруг вскочил: что-то насторожило его. Повел носом. К запаху крови людей и животных временами примешивался какой-то еще, незнакомый.
Сначала Дангу обследовал скопление больших валунов, а потом обратил внимание на островок густых зарослей рододендронов в узкой осыпной лощине западного склона вершины Амарнатх.
В это время к нему подошел Григорий:
— Сынок! Ценностев да оружия не нашел я. Видать, разбойники поганые полный грабеж учинили. Пошли подобру-поздорову отсюда.
— Тш! Тш! — произнес юноша, приложив палец к губам. — Здесь кто-то есть. Дангу чувствует запах. Может быть, там.
Он показал на заросли кустов:
— Пошли туда.
Они осторожно двинулись к лощине. Пройдя шагов тридцать, Дангу остановился.
— Дангу чувствует, что запах сильней, — тихо проговорил он, раздувая ноздри. — Вот следы. Дангу их видит. Григо тоже.
Он опустил руку к поясу и положил ее на кинжал. Григорий на всякий случай достал пистолет из-за кушака.
Они подошли к кустам и остановились. Напряжение достигло предела. Дангу осторожно раздвинул рододендроны, всматриваясь в глубь зарослей. В этот момент в кустарнике кто-то громко чихнул. От неожиданности Дангу вздрогнул и выхватил кинжал из ножен. Григорий схватил его за плечо.
— Пос-с-с-той! — свистящим шепотом произнес он. — Дай-ка я. — Он двинулся в кусты и громко сказал по-уйгурски: — Кох та, цзе ло! (Кто там, выходи!)
Ответа не было. Григорий снова повторил вопрос. И опять никакого ответа.
— Кто ж это? Что за человече, аль животина какая? — сказал Григорий, обращаясь к юноше. Тот в недоумении пожал плечами: «Дангу не знает».
— Спрошу-ка я по-татарски, может, оно не разумеет по-уйгурски.
Ответом по-прежнему было гробовое молчание.
Потом в кустах что-то зашуршало, и раздался громкий плач. Дангу и Григорий удивленно посмотрели друг на друга.
— Может, по-расейски спросить? — прошептал Григорий. — А вроде как человече там какой?
И затем крикнул:
— Коль ты добрый человече, выходи на свет Божий, не тронем мы тебя, не бойся!
Плач моментально прекратился. Потом снова раздалось шуршание, треск ломаемых веток, закачались кусты, и из узкого лаза в плотной стене рододендронов выползло ногами вперед какое-то человеческое существо. Оно встало и повернулось лицом к нашим героям.
Григорий только охнул и медленно осел на землю, тогда как Дангу смотрел с явным интересом.
Это была совсем юная, лет семнадцати девушка высокого роста, весьма миловидная, одетая на восточный манер.
— Дяденька! Никак свои, расейские? — радостно выкрикнула она, глядя на Григория. — Родную речь услыхала, дак от сердца отлегло и страх прошел. Ой, так ли?
— Так, так! Свои мы, вольные расейские люди, — с широкой улыбкой ответил Григорий. — Я-то Григорий, а это вот Никита Боголюбов, княжич наш пресветлый, — он легонько притронулся к его руке. — Долго сказывать, как мы гут оказались. Тебя-то как прозывать?
— Дарья я. Полгода как из России. В этом караване в полонянках была. Да вот Господь Бог расположил, — она истово перекрестилась, — не убили, схоронилась я, ну, и вот теперича… — Она запнулась. — Может, возьмете меня с собой? Натерпелась я от бусурманов вволюшку. Одна тут пропаду.
Она перевела изучающий взгляд на Никиту, который молча стоял рядом с Григорием и с некоторым смущением и необъяснимо возникшим волнением рассматривал ее и слушал. Ее речь со слегка раскатистым «р» и легким оканьем снова напомнила ему журчание горного ручейка и что-то еще, он не мог вспомнить, что именно.
Чувство страха и неуверенности у девушки уже прошло. Оно стало сменяться чувством неловкости, а может быть, и стыда. Ведь перед ней стоял почти голый мужчина. Она это внезапно осознала. Хотя чисто по-женски сразу отметила, что это красивый мужчина. Неужто и вправду княжич?
Дангу впервые видел так близко от себя женщину ми. Как она была не похожа на женщин-кангми, к которым он привык! Он отметил, что она приятна, может быть, даже красива. Художник заговорил в нем? Или, может быть, просто проснулся мужчина? Он получал все большее удовольствие, рассматривая ее, замечая особенности лица, рук, волос.
У нее было круглое личико с приятным загаром, зеленоватые глаза под темными бровями-стрелками, небольшие алые губки бантиком. Гладко зачесанные золотистые волосы с пробором посередине собраны были сзади в толстую косу, в ушах сияли маленькие бирюзовые сережки лепесточками, как васильки в пшеничном поле. Русский тип облика оттенялся восточной одеждой — белыми шелковыми шароварами, короткой зеленой полурубахой и бордовой стеганой безрукавкой с вышивкой бисером по обшлагам. На ногах — невысокие мягкие чувяки.
Внезапно, как по команде, Дарья и Никита отвели друг от друга изучающие глаза.
— Ну и ладно, Дарьюшка, иди к нам жить, не обидим, как в сказке «Терем-теремок» говорится. Втроем веселее да проворнее. И Господь Бог нам в помощь. Будете оба как дети у меня, — вздохнул Григорий, — свои-то далеко, да и что с ними?..
Дарья кивнула — вот и спасибо.
— Никитка, что ж ты молчишь? Скажи что-нибудь Дарьюшке.
Дангу все более смущался. Воцарилось неловкое молчание. Дарья заговорила первой.
— Посидим маленько, да расскажу я вам, где обреталась. А сама я из-под Самары с братом и батюшкой купцом Котовым приплыла торговать в Астрахань. И тут налетели тучей узбеки, полонили меня, а батюшка да братишка Алеша пропали… — Она всхлипнула, отвернулась на секунду и потом продолжала: — Повезли на продажу бусурмане проклятые. Обращались хорошо и кормили с достатком. Да потом по дороге привозили к нам других девушек, расейских все. Вот ужо наплакались бедняжки да напричитались. Стало нас числом боле десятку. И приставили те узбеки к нам двух старух, чтоб смотреть. И все ехали много ден на верблюдах. Я-то по-узбецки понимала немного. Ну, сказывали мне, по каким местам ехали — Хива, Бохария, Самаркан, Фаркана, Маркансу и еще чего-то, позабыла… Ну и вот насмотрелась всего, но все равно тошно было, ревела больше. И жарко же было, ну спасу нету, и пески кругом. Ну дак и привезли в Касгар к ихнему царю Галдану. Приодели нас хорошо, но не трогали. Пожили там неделю. И вскорости кутерьма большая учинилась. Приставили к нам мужика ихнего на охрану. Смешной такой, чернявый, с имени Учан. По виду страшный, а добрый. Татарин. По-расейски говорил, все сказывал про ихние обычаи. И бабульку дали, Айша звать. Ну чтоб нам помогать всяко там по женской части. По-расейски тоже лопотала. Немного… Да, так опять посадили на верблюдов и повезли. Учан по секрету сказал, что к самому индейскому царю Сийяру. И страшно стало, да что поделать… Ну и вот, тут оказались. Всех-то кого порешили, кого угнали, а я — в кусты… И живая, да вы подоспели, — она улыбнулась.
— И ладно, Господь с нами, милостию не обделил, — произнес Григорий, поднимаясь и крестясь. — Надобно с перевала уходить, в Кашмир спускаться, кабы беда не явилася. Да ночева нужна, и неплохо ж провианту сыскать, а то есть хочется.
Он хлопнул себя по животу и посмотрел на Дангу.
Юноша вскочил.
— Дангу… — он запнулся, — нет, Ни-ки-та, — произнес по слогам, глядя на Дарью, — сейчас все сделает. — Ему уже хотелось говорить с ней, а больше всего — слушать этот чарующий голос, который завораживал его. Он уже не испытывал никакого смущения.
По дороге через перевал среди брошенных вещей Григорий нашел подходящий пустой мешок, из которого сделал себе удобную котомку и переложил в нее молитвослов, Лексикон, словарь Кариона Истомина, кожаный мешочек и пистолет.
Так кончается вторая часть повести о приключениях Дангу.
Именно эти звуки и услышали Дангу и Григорий. Проявляя величайшую предосторожность, они поднялись по скалам несколько выше перевала. Юноша все время терпеливо помогал тяжело дышавшему Григорию. После болезни и с непривычки тому было трудно. Сильно мешали лапти, скользившие по камням. Выбрав безопасную площадку с хорошим обзором, друзья стали внимательно наблюдать за тем, что происходило внизу.
Джунгарский караван был весьма представительным. Сразу за авангардом следовали знатные представители ханского двора во главе с мирзой Тургутом; затем на белом верблюде ехала Кутиб-ханум с группой невольниц, евнухов, слуг, погонщиков на лошадях; следом шли верблюды с бесчисленными подарками; дальше — десятки вооруженных воинов-всадников. Индийская группа тоже была не менее значительной. Ее возглавлял личный посланец несравненного падишаха Фарруха Сийяра вакил Фарук-аль-Сайид, четыре военачальника-туранца, пятьдесят вооруженных всадников, оркестр двора делийского правителя и слон с беседкой на спине, который должен был везти невесту. Вся плоская и довольно широкая часть верхушки перевала, обрамленная скалами и отдельными снежниками, была буквально запружена людьми, лошадьми и верблюдами. Караваны остановились друг против друга. Музыка смолкла, наступила тишина. Тургут и Фарук-аль-Сайид спешились, обменялись приветствиями, а затем верительными грамотами. Тургут отдал команду слугам. Те подбежали к белому двугорбому верблюду, на котором восседала невеста. Караван-баши дернул за уздечку, верблюд подогнул передние ноги, опустился на колени на землю, затем согнул задние, подтянул под живот и улегся, издав короткий рев то ли раздражения, то ли негодования. Вокруг засуетились слуги и служанки, почтительно помогая девушке спуститься, раскрыли над ней яркий зонтик — чхатру, оправили одежду невесты. По знаку Фарук-аль-Сайида погонщик слона прикоснулся анкушем к темени животного и оно неторопливо опустилось. Настал торжественный момент передачи невесты.
Музыканты приготовились, ожидая сигнала. Тургут и Фарук-аль-Сайид встали лицом друг к другу, придворные образовали почетный коридор между верблюдом и слоном. В руках свита держала гирлянды из цветов, разноцветные опахала. На круглый шерстяной коврик встал коленопреклоненный мулла и воздел руки к небу, чтобы произнести благодарственную молитву Аллаху. Все взоры обратились к нему.
В этот момент раздался пушечный залп. Никто ничего не понял. Некоторые подумали, что это праздничный салют, задуманный и осуществленный изобретательным церемониймейстером. Послышались хлопки и возгласы одобрения, любопытные начали озираться по сторонам. Грянул второй залп — ему вторили громкие отчаянные крики. Упал на землю, обливаясь кровью, Фарук-аль-Сайид, схватился за грудь мулла, несколько лошадей с диким храпом встали на дыбы, сбрасывая седоков. Через несколько секунд последовал третий залп; первые два оказались лишь пристрелочными. Его последствия были поистине ужасны. Картечь разила всех без разбора. Почти половина вооруженных всадников охраны оказалась убита или покалечена, слон, смертельно раненный в живот, истекал кровью, пытаясь подняться, лошади, верблюды, не подчиняясь командам, начали разбегаться в разные стороны. Мансабдары обоих караванов тщетно кричали, пытаясь восстановить порядок. Всех охватила паника. На голубом, почти безоблачном весеннем небе ласково светило яркое солнце, но вместо улыбок радости на лицах людей застыла гримаса ужаса, вместо ликующих возгласов, танцев и громких звуков многочисленных музыкальных инструментов над перевалом Зоджи-Ла разносились громкие крики мечущихся растерянных людей, стоны раненых, ржание обезумевших лошадей, рев верблюдов, душераздирающий женский визг.
Григорию происходящее на перевале живо напомнило гибель друзей и собственное спасение. Как служилый человек, привыкший к военной дисциплине и порядку, он всецело принял сторону разгромленных караванов, досадуя и сожалея, что не может принять участие в отражении вероломного нападения. Он не сомневался, что здесь орудует та же банда.
— Гляди-ка! — он подтолкнул Дангу. — Разбойники-то фузеи с картечью используют. Как регулярные. Знают их силушку.
Дангу, видимо, не совсем понял смысла фразы. Григорий, уловив на его лице недоумение, пояснил:
— Ну, фузеи — это как вроде больших ружьев аль пистолей.
Он широко развел руки — вот этакие.
Надул щеки и несколько раз громко фукнул:
— Пу-у-х! Пу-у-х! Понимаешь? Громко так стреляют.
Он уронил голову на грудь и закрыл глаза, изображая убитого.
Дангу кивнул. Он понял.
— Ух! Бусурмане-разбойники! Я 6 их… — Он погрозил кулаком. — Дай мне сотню казаков да батарею! Охранял бы отменно. Фортецию поставил бы.
Дангу, увидев, как сражаются ми, снова удивился их кровожадности и жестокости.
— Что это значит? Почему так много убитых и раненых? — нахмурившись, спросил он Григория.
— Чтоб имущество аль какие ценности иметь да людей полонить.
— Зачем?
— Экой непонятливый, — досадливо поморщился россиянин. — Да чтоб богатым стать. Власть иметь. Эвон ты богат да знатен. И другие хотят. Только через разбойство хотят разбогатеть, отнимают у других. Христовы заповеди нарушают — не убий, не желай имущества ближнего, — он перекрестился, — да что ж с них взять, с нехристей!
Юноша на некоторое время задумался, потом вздохнул и ответил:
— Дангу не понимает.
— Потом поймешь, — хмыкнул Григорий. — Гляди-ка, гляди-ка! — Он дернул юношу, который отвернулся в сторону, за руку.
— Что бусурмане делают! — воскликнул Семенов в возбуждении, показывая на перевал.
А там уже все окончательно смешалось в адской мешанине людей и животных. Из-за окружающих скал ринулись всадники, добивая пиками и клинками тех, кто остался в живых. Это действительно была банда Бадмаша. Покинув стоянку на Коламарге, он не терял времени даром. Узнав через своих людей о готовящейся делегации джунгарского хана, он вместе с Али составил план захвата караванов на перевале Зоджи-Ла. Афганец был хорошо осведомлен о состоянии дел могольского двора в Дели. Занятые дворцовыми интригами и борьбой за власть падишах и высшие придворные мало заботились об окраинах своей разваливающейся империи. Дороги и перевалы не охранялись, всякий мог пройти по ним в любом направлении и заняться разбоем, оставаясь незамеченным и безнаказанным, никакие разведывательные данные о происходящих событиях не поступали ко двору. Бадмаш сделал ставку на внезапный обстрел караванов картечью из пушек. Сами пушки вместе с персидскими пушкарями были еще ранее захвачены Бадмашем в Скардо и перевозились на вьючных лошадях.
Разгром закончился быстро. Собрав лошадей, верблюдов, оружие, подарки, невольниц, пленных и саму невесту, добив своих раненых, разбойники потянулись на север, растянувшись длинной колонной. Вскоре перевал опустел.
Убедившись, что никакой опасности больше нет, Дангу и Григорий осторожно спустились вниз.
Картина, представшая перед их глазами, была достаточно привычной — по крайней мере, для Григория. Он, профессиональный военный, не раз в прошлом принимал участие в сражениях, хаживал в рукопашные бои, привык к крови и смерти. А Дангу был охотником. И кроме того, уже познакомился с повадками и привычками этих ми.
Все пространство плоской части перевала на несколько сот метров было усеяно трупами людей, лошадей, верблюдов. Немного в стороне лежал несчастный смертельно раненный слон. Он истекал кровью и еще судорожно шевелил хоботом. Там и сям виднелись лужи крови, перемешанные с землей и талым снегом, валялись обрывки одежды, амуниции, музыкальные инструменты.
Пока Григорий деловито сновал, что-то бормоча себе под нос, в поисках оружия или чего-либо ценного, Дангу заинтересовался музыкальными инструментами. Он подошел к огромному медному куму, так напоминавшему ему хорошо знакомые трубы — торхи, поднял его и, повертев в руках, дунул в мундштук. Над перевалом разнесся громкий печальный звук. Дангу еще раз дунул, потом положил кум и подошел к убитому музыканту, возле которого лежал мриданг. Он был очень похож на логдро — барабаны кангми. Юноша не удержался и несколько раз стукнул. Наклонил голову и прислушался к резкому тону. Потом присел и вдруг вскочил: что-то насторожило его. Повел носом. К запаху крови людей и животных временами примешивался какой-то еще, незнакомый.
Сначала Дангу обследовал скопление больших валунов, а потом обратил внимание на островок густых зарослей рододендронов в узкой осыпной лощине западного склона вершины Амарнатх.
В это время к нему подошел Григорий:
— Сынок! Ценностев да оружия не нашел я. Видать, разбойники поганые полный грабеж учинили. Пошли подобру-поздорову отсюда.
— Тш! Тш! — произнес юноша, приложив палец к губам. — Здесь кто-то есть. Дангу чувствует запах. Может быть, там.
Он показал на заросли кустов:
— Пошли туда.
Они осторожно двинулись к лощине. Пройдя шагов тридцать, Дангу остановился.
— Дангу чувствует, что запах сильней, — тихо проговорил он, раздувая ноздри. — Вот следы. Дангу их видит. Григо тоже.
Он опустил руку к поясу и положил ее на кинжал. Григорий на всякий случай достал пистолет из-за кушака.
Они подошли к кустам и остановились. Напряжение достигло предела. Дангу осторожно раздвинул рододендроны, всматриваясь в глубь зарослей. В этот момент в кустарнике кто-то громко чихнул. От неожиданности Дангу вздрогнул и выхватил кинжал из ножен. Григорий схватил его за плечо.
— Пос-с-с-той! — свистящим шепотом произнес он. — Дай-ка я. — Он двинулся в кусты и громко сказал по-уйгурски: — Кох та, цзе ло! (Кто там, выходи!)
Ответа не было. Григорий снова повторил вопрос. И опять никакого ответа.
— Кто ж это? Что за человече, аль животина какая? — сказал Григорий, обращаясь к юноше. Тот в недоумении пожал плечами: «Дангу не знает».
— Спрошу-ка я по-татарски, может, оно не разумеет по-уйгурски.
Ответом по-прежнему было гробовое молчание.
Потом в кустах что-то зашуршало, и раздался громкий плач. Дангу и Григорий удивленно посмотрели друг на друга.
— Может, по-расейски спросить? — прошептал Григорий. — А вроде как человече там какой?
И затем крикнул:
— Коль ты добрый человече, выходи на свет Божий, не тронем мы тебя, не бойся!
Плач моментально прекратился. Потом снова раздалось шуршание, треск ломаемых веток, закачались кусты, и из узкого лаза в плотной стене рододендронов выползло ногами вперед какое-то человеческое существо. Оно встало и повернулось лицом к нашим героям.
Григорий только охнул и медленно осел на землю, тогда как Дангу смотрел с явным интересом.
Это была совсем юная, лет семнадцати девушка высокого роста, весьма миловидная, одетая на восточный манер.
— Дяденька! Никак свои, расейские? — радостно выкрикнула она, глядя на Григория. — Родную речь услыхала, дак от сердца отлегло и страх прошел. Ой, так ли?
— Так, так! Свои мы, вольные расейские люди, — с широкой улыбкой ответил Григорий. — Я-то Григорий, а это вот Никита Боголюбов, княжич наш пресветлый, — он легонько притронулся к его руке. — Долго сказывать, как мы гут оказались. Тебя-то как прозывать?
— Дарья я. Полгода как из России. В этом караване в полонянках была. Да вот Господь Бог расположил, — она истово перекрестилась, — не убили, схоронилась я, ну, и вот теперича… — Она запнулась. — Может, возьмете меня с собой? Натерпелась я от бусурманов вволюшку. Одна тут пропаду.
Она перевела изучающий взгляд на Никиту, который молча стоял рядом с Григорием и с некоторым смущением и необъяснимо возникшим волнением рассматривал ее и слушал. Ее речь со слегка раскатистым «р» и легким оканьем снова напомнила ему журчание горного ручейка и что-то еще, он не мог вспомнить, что именно.
Чувство страха и неуверенности у девушки уже прошло. Оно стало сменяться чувством неловкости, а может быть, и стыда. Ведь перед ней стоял почти голый мужчина. Она это внезапно осознала. Хотя чисто по-женски сразу отметила, что это красивый мужчина. Неужто и вправду княжич?
Дангу впервые видел так близко от себя женщину ми. Как она была не похожа на женщин-кангми, к которым он привык! Он отметил, что она приятна, может быть, даже красива. Художник заговорил в нем? Или, может быть, просто проснулся мужчина? Он получал все большее удовольствие, рассматривая ее, замечая особенности лица, рук, волос.
У нее было круглое личико с приятным загаром, зеленоватые глаза под темными бровями-стрелками, небольшие алые губки бантиком. Гладко зачесанные золотистые волосы с пробором посередине собраны были сзади в толстую косу, в ушах сияли маленькие бирюзовые сережки лепесточками, как васильки в пшеничном поле. Русский тип облика оттенялся восточной одеждой — белыми шелковыми шароварами, короткой зеленой полурубахой и бордовой стеганой безрукавкой с вышивкой бисером по обшлагам. На ногах — невысокие мягкие чувяки.
Внезапно, как по команде, Дарья и Никита отвели друг от друга изучающие глаза.
— Ну и ладно, Дарьюшка, иди к нам жить, не обидим, как в сказке «Терем-теремок» говорится. Втроем веселее да проворнее. И Господь Бог нам в помощь. Будете оба как дети у меня, — вздохнул Григорий, — свои-то далеко, да и что с ними?..
Дарья кивнула — вот и спасибо.
— Никитка, что ж ты молчишь? Скажи что-нибудь Дарьюшке.
Дангу все более смущался. Воцарилось неловкое молчание. Дарья заговорила первой.
— Посидим маленько, да расскажу я вам, где обреталась. А сама я из-под Самары с братом и батюшкой купцом Котовым приплыла торговать в Астрахань. И тут налетели тучей узбеки, полонили меня, а батюшка да братишка Алеша пропали… — Она всхлипнула, отвернулась на секунду и потом продолжала: — Повезли на продажу бусурмане проклятые. Обращались хорошо и кормили с достатком. Да потом по дороге привозили к нам других девушек, расейских все. Вот ужо наплакались бедняжки да напричитались. Стало нас числом боле десятку. И приставили те узбеки к нам двух старух, чтоб смотреть. И все ехали много ден на верблюдах. Я-то по-узбецки понимала немного. Ну, сказывали мне, по каким местам ехали — Хива, Бохария, Самаркан, Фаркана, Маркансу и еще чего-то, позабыла… Ну и вот насмотрелась всего, но все равно тошно было, ревела больше. И жарко же было, ну спасу нету, и пески кругом. Ну дак и привезли в Касгар к ихнему царю Галдану. Приодели нас хорошо, но не трогали. Пожили там неделю. И вскорости кутерьма большая учинилась. Приставили к нам мужика ихнего на охрану. Смешной такой, чернявый, с имени Учан. По виду страшный, а добрый. Татарин. По-расейски говорил, все сказывал про ихние обычаи. И бабульку дали, Айша звать. Ну чтоб нам помогать всяко там по женской части. По-расейски тоже лопотала. Немного… Да, так опять посадили на верблюдов и повезли. Учан по секрету сказал, что к самому индейскому царю Сийяру. И страшно стало, да что поделать… Ну и вот, тут оказались. Всех-то кого порешили, кого угнали, а я — в кусты… И живая, да вы подоспели, — она улыбнулась.
— И ладно, Господь с нами, милостию не обделил, — произнес Григорий, поднимаясь и крестясь. — Надобно с перевала уходить, в Кашмир спускаться, кабы беда не явилася. Да ночева нужна, и неплохо ж провианту сыскать, а то есть хочется.
Он хлопнул себя по животу и посмотрел на Дангу.
Юноша вскочил.
— Дангу… — он запнулся, — нет, Ни-ки-та, — произнес по слогам, глядя на Дарью, — сейчас все сделает. — Ему уже хотелось говорить с ней, а больше всего — слушать этот чарующий голос, который завораживал его. Он уже не испытывал никакого смущения.
По дороге через перевал среди брошенных вещей Григорий нашел подходящий пустой мешок, из которого сделал себе удобную котомку и переложил в нее молитвослов, Лексикон, словарь Кариона Истомина, кожаный мешочек и пистолет.
Так кончается вторая часть повести о приключениях Дангу.
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ. У ПОРОГА ЦИВИЛИЗАЦИИ
И РАЗЛУКА
Горячий оранжевый диск утреннего солнца, предвещая знойный день, уже поднялся над грядой серо-зеленых гор, амфитеатром окружавших Шринагар. Воздух был чист и прозрачен, позволяя ясно различать на фоне голубовато-белесого неба величественную цитадель Шир-Гари на вершине Гари-Парбат, обиталище наместника делийского падишаха в Кашмире субедара Мансур-хана. Напротив, на горе Тахт-и-Сулейман сияли белизной купол мечети Асмани-Масджид и ее стройные островерхие минареты. По склонам обеих гор там и сям прятались в густых, кудрявых зеленых садах постройки и дворцы, сбегавшие нестройными рядами вниз, к озеру Дал и быстротечному Джеламу, где словно рассматривали в воде свое отражение, дивясь его красоте.
На площади Чандни-чоук, выходившей одной стороной прямо к берегу Джелама и ограниченной с двух других рядами могучих развесистых чинар, уже кипел и бурлил Бори-Базар. Тимардар — смотритель базара уже собрал налог, полагавшийся городской казне, и продавцы, теснясь под красочными навесами и тентами, торговали всем, что можно было съесть, выпить, надеть или приобрести в собственность. Кругом высились горы свежих и сушеных фруктов и овощей, разносился аромат только что поджаренных пирожков — бхаджи, хлебцев с овощами — качори, дымился на медных подносах горячий рис — бирьяни, лежали стопками белые лепешки разных форм и размеров.
Не менее бойко шла купля-продажа всевозможных тканей, ковров, посуды, одежды, сбруи, пряностей, шафрана, шалей, всякой живности. Крики зазывал, звуки музыкальных инструментов, рев ишаков и верблюдов, пение дервишей, яркое разнообразие одеяний торговцев и покупателей — все перемешалось в невообразимую палитру цветов, запахов и звуков.
С левой стороны от главных ворот Буланд-Дарваза тянулся в два ряда саррафа-махалла — квартал ювелирных лавок. Здесь было гораздо меньше базарного шума, гама и толкотни. В этом тихом уголке покупатели не спеша выбирали товар.
Вот и сейчас ко второй лавке первого ряда подошли три человека, явные фаренги: юноша огромного роста, невысокий бородач средних лет и женщина — молодая и очень красивая, что сразу отметил хозяин лавки.
Еще в Сонамарге, на пути в Шринагар, Григорий познакомился с менялой местного базара, которому попытался продать маленький бриллиант, чтобы на вырученные деньги купить лошадей и товар для выгодной продажи где-нибудь в Индии. Он уже успел выяснить, что в Джайпуре, например, хорошо шел кашмирский шафран. Однако у менялы не нашлось денег, чтобы приобрести предложенный камень. Он долго вертел его и, цокая языком от изумления, что-то бормотал насчет того, что такая красота достойна быть в сокровищнице самого субедара Кашмира эмира Мансур-хана. Глаза менялы жадно блестели: он сразу смекнул, что простодушного фаренги можно будет легко надуть и сделать на этом хорошие деньги. Он объяснил Григорию, что глава их торговой общины купец Парвез имеет в Шринагаре большую ювелирную лавку и только у него найдется сумма, необходимая для покупки этого бриллианта. На том и порешили. Меняла написал записку для Парвеза и объяснил, как его найти.
На площади Чандни-чоук, выходившей одной стороной прямо к берегу Джелама и ограниченной с двух других рядами могучих развесистых чинар, уже кипел и бурлил Бори-Базар. Тимардар — смотритель базара уже собрал налог, полагавшийся городской казне, и продавцы, теснясь под красочными навесами и тентами, торговали всем, что можно было съесть, выпить, надеть или приобрести в собственность. Кругом высились горы свежих и сушеных фруктов и овощей, разносился аромат только что поджаренных пирожков — бхаджи, хлебцев с овощами — качори, дымился на медных подносах горячий рис — бирьяни, лежали стопками белые лепешки разных форм и размеров.
Не менее бойко шла купля-продажа всевозможных тканей, ковров, посуды, одежды, сбруи, пряностей, шафрана, шалей, всякой живности. Крики зазывал, звуки музыкальных инструментов, рев ишаков и верблюдов, пение дервишей, яркое разнообразие одеяний торговцев и покупателей — все перемешалось в невообразимую палитру цветов, запахов и звуков.
С левой стороны от главных ворот Буланд-Дарваза тянулся в два ряда саррафа-махалла — квартал ювелирных лавок. Здесь было гораздо меньше базарного шума, гама и толкотни. В этом тихом уголке покупатели не спеша выбирали товар.
Вот и сейчас ко второй лавке первого ряда подошли три человека, явные фаренги: юноша огромного роста, невысокий бородач средних лет и женщина — молодая и очень красивая, что сразу отметил хозяин лавки.
Еще в Сонамарге, на пути в Шринагар, Григорий познакомился с менялой местного базара, которому попытался продать маленький бриллиант, чтобы на вырученные деньги купить лошадей и товар для выгодной продажи где-нибудь в Индии. Он уже успел выяснить, что в Джайпуре, например, хорошо шел кашмирский шафран. Однако у менялы не нашлось денег, чтобы приобрести предложенный камень. Он долго вертел его и, цокая языком от изумления, что-то бормотал насчет того, что такая красота достойна быть в сокровищнице самого субедара Кашмира эмира Мансур-хана. Глаза менялы жадно блестели: он сразу смекнул, что простодушного фаренги можно будет легко надуть и сделать на этом хорошие деньги. Он объяснил Григорию, что глава их торговой общины купец Парвез имеет в Шринагаре большую ювелирную лавку и только у него найдется сумма, необходимая для покупки этого бриллианта. На том и порешили. Меняла написал записку для Парвеза и объяснил, как его найти.