Страница:
В течение весны и лета 1963 года Синтия практически не виделась со своим знаменитым супругом. Дело было не только в том, что усилиями Брайена ее постоянно держали вне поля общественного зрения. К этому моменту ее место рядом с Джоном заняла другая женщина — черноволосая и синеглазая Стиви Холли. По сравнению с Синтией, отношения Стиви и Леннона развивались с точностью до наоборот. Когда во время первого свидания Джон без долгих разговоров расстегнул «до самой задницы» молнию у нее на платье, девушка резко обернулась и съездила ему по физиономии. Этот поступок вызвал уважение у Джона, для которого все женщины подразделялись на две категории: те, которые сами прыгали к нему в постель и которых он называл «шлаком», и те, которые требовали к себе уважения, как тетя Мими. Несмотря на то, что Стиви и Джон не были близки, их отношения зашли в тупик, когда девушка узнала от своего отца, что Джон женат. Отец пригрозил ему рассказать обо всем газетчикам. Услышав слово «женат», Джон воскликнул: «А что это такое? Клочок бумаги!» Но затем уныло добавил: «Мне пришлось сделать это».
1963 год стал для «Битлз» годом славы. Никогда больше не испытывал Леннон столь пьянящего чувства восторга. Композитор Пител Старштедт вспоминает о том, как однажды вечером он катался по Лондону вместе с Джоном в своем «ягуаре». Леннон встал во весь рост, высунувшись в открытый люк в крыше автомобиля, и кричал: «Я — король Лондона!»
В то время как Леннон хвастал перед журналистами, что еженедельный доход «Битлз» достигает двух тысяч фунтов, Синтия переехала к матери в Хойлейк после недолгого проживания в меблированной комнате за пять фунтов в неделю.
Основной причиной, по которой Джон не мог решиться перевезти Синтию в Лондон, где вместе с Джорджем и Ринго он занимал роскошную квартиру на Грин-стрит в районе Мэйфэйр, были его отношения с Брайеном Эпстайном. «У Брайена с Джоном творились какие-то странные дела», — вспоминает Питер Иолланд, один из самых влиятельных представителей британского театрального мира. Но Джон был не единственным рок-музыкантом, оказавшимся в подобного рода отношениях со своим менеджером. Другие подопечные Брайена тоже должны были платить за пропуск к славе. Если вначале Леннон бешено реагировал на любые намеки на свои гомосексуальные наклонности, то с годами стал относиться к этому спокойно. Когда в 1972-м к нему обратились с просьбой принять участие в подготовке издания «Gay Liberation Book»[87], он отослал в редакцию рисунок, на котором был изображен обнаженный мужчина, сладострастно раскинувшийся на ковре-самолете, зажав в одной руке свой возбужденный пенис, а в другой — микрофон, в который пел: «Зачем грустить оттого, что ты гей? То, что ты делаешь, просто о'кей...»
В сентябре 1963 года, когда «Битлз» отправились отдыхать, Джон и Син получили, наконец, возможность провести свой медовый месяц, спустя тринадцать месяцев после свадьбы и пять после рождения ребенка. Брайен Эпстайн отправил «молодоженов» за границу — в Париж. Они остановились в «Георге V», где в скором времени к ним присоединился и сам Брайен. А по окончании скоротечного отпуска нежная Гризельда была вынуждена опять вернуться домой к матери.
Журналисты, пронюхавшие о тайном браке Джона, начали следить за домом в Хойлейке. Когда однажды им удалось засечь Синтию в бакалейной лавке с ребенком на руках, она заявила, что они спутали ее с сестрой-двойняшкой. Но это не помешало репортерам сфотографировать ее с шестимесячным Джулианом. С этого момента Синтия, которая долго страдала от того, что ею пренебрегали, стала подвергаться постоянным преследованиям со стороны прессы и поклонников «Битлз».
«Ну конечно, мы женаты, это ни для кого не секрет, — пыталась блефовать она. — Только я не люблю света огней рампы». Затем добавляла: «Джон женился на мне полтора года назад. Об этом писали в газетах и журналах. Все поклонники знали, где мы живем, и для меня это стало просто невыносимым, поэтому я решила переехать к матери».
Теперь Джон уже не мог отрицать существование своей семьи. Это его раздражало. «Я чувствовал себя крайне неловко, когда все узнали, что я женат. Это было все равно что выйти на улицу в одних носках или с расстегнутой ширинкой».
Вскоре Синтию с малышом перевезли в мрачную квартиру, расположенную на шестом этаже без лифта в доме 13 по Эмперорс Гейт недалеко от городского аэротерминала на Кромвелл-роуд. Дом наводнили фаны, а квартиру поставили под наблюдение, которое велось с балкона расположенного через дорогу студенческого общежития. Так в самом начале 1964 года, который станет для «Битлз» величайшим за всю историю группы, жена Джона Леннона, не имея ни малейшего представления о том, где находится в это время ее супруг, оказалась одна-одинешенька с ребенком на руках.
В то время когда Джон все еще пытался скрыть от прессы свою жену, Пол вел еще более напряженную борьбу против очередной девушки, которая заявила, что родила от него ребенка? Целый год восемнадцатилетняя Анита Кокрэйн развлекалась вместе с «Битлз» в квартире на Гэмбиер Террэс в Ливерпуле. Когда в июне 1963 года она обнаружила, что беременна, то попыталась связаться с Полом, но все было тщетно. Он не отвечал на заказные письма и телеграммы, и она поняла, что ничего не сможет добиться без вмешательства правосудия. После того как ее адвокат пригрозил, что заставит Пола предстать перед судом, «НЕМС» предложил Аните выплачивать алименты на ребенка в размере семи с половиной фунтов в неделю. Адвокат ответил отказом. Тогда в дело вмешался лично Брайен Эпстайн и предложил девушке 8400 долларов при условии, что она откажется от судебного преследования. В результате он заплатил ей 14 тысяч долларов, в обмен она обязалась не подавать в суд на Пола и никогда не заявлять, даже не намекать на то, что он является отцом ее сына Филиппа Пола Кокрэйна, а также не разглашать суть подписанного ею обязательства или отдельных его положений. Казалось бы, проблема была решена, но год спустя, в день ливерпульской премьеры пластинки «A Hard Day's Night» дядя Аниты распространил в толпе тридцать тысяч листовок, в которых раскрывались обстоятельства этого дела. Как саркастически заметила Синтия Леннон, «Пол стал посмешищем всего города».
В январе 1964-го «Битлз» вылетели в Париж: в течение трех недель им предстояло выступать в «Олимпии», самом большом французском мюзик-холле того времени. Несмотря на безумный успех на родине, имена английских звезд стояли в самом низу афиши, после Трини Лопеза и Сильви Вартан. А тех денег, которые из-за очередной оплошности Брайена Эпстайна они должны были получить за свои выступления, не хватало даже на оплату номеров в роскошном отеле «Георг V», где остановились музыканты. При этом нельзя сказать, что они вызвали у парижской публики безумный энтузиазм.
Премьера обернулась фиаско. Когда «Битлз» отказались предстать перед фотокамерами, папарацци спровоцировали потасовку, которую удалось остановить только прибывшей на место полиции. В полночь «великолепная четверка» вышла, наконец, на сцену, обнаружив при этом, что усилители не работают! Публика, состоявшая из юношей и девушек, смогла оценить быстрые вещи, но откровенно зевала под томные медленные песни. Один только Ринго произвел довольно хорошее впечатление. Мужская часть аудитории с энтузиазмом выкрикивала его имя, а его портретов, продававшихся в фойе, было раскуплен в десять раз больше, чем остальных членов группы. Но «Битлз» было плевать на Париж — накануне они получили известие о предстоящем великом событии.
Вернувшись после разогревочного концерта в Версале, ребята разлили по бокалам шампанское, чтобы отметить премьеру, как вдруг раздался телефонный звонок. Звонили Брайену из Нью-Йорка. Положив трубку, он объявил, что «1 Want То Hold Your Hand» за одну неделю подскочила в Штатах с сорок третьего на первое место! Последовавшие за этим многочисленные звонки подтвердили, что за первые три дня за океаном было распродано более четверти миллиона пластинок. К 10 января общее число продаж перевалило за миллион. А спустя еще несколько дней в одном только Нью-Иорк-сити продавалось уже по десять тысяч пластинок «Битлз» в час! Еще ни разу не побывав в стране и не приняв участия ни в одной телепередаче, «великолепная четверка» завоевала крупнейший в мире рынок грамзаписи. Но самым удачным было то, что приятные новости подоспели вовремя. Ровно через три недели «Битлз» предстояло совершить перелет в Нью-Йорк и выступить в «Шоу Эда Салливана». «Куда же мы идем, ребята?»...
Глава 17
1963 год стал для «Битлз» годом славы. Никогда больше не испытывал Леннон столь пьянящего чувства восторга. Композитор Пител Старштедт вспоминает о том, как однажды вечером он катался по Лондону вместе с Джоном в своем «ягуаре». Леннон встал во весь рост, высунувшись в открытый люк в крыше автомобиля, и кричал: «Я — король Лондона!»
В то время как Леннон хвастал перед журналистами, что еженедельный доход «Битлз» достигает двух тысяч фунтов, Синтия переехала к матери в Хойлейк после недолгого проживания в меблированной комнате за пять фунтов в неделю.
Основной причиной, по которой Джон не мог решиться перевезти Синтию в Лондон, где вместе с Джорджем и Ринго он занимал роскошную квартиру на Грин-стрит в районе Мэйфэйр, были его отношения с Брайеном Эпстайном. «У Брайена с Джоном творились какие-то странные дела», — вспоминает Питер Иолланд, один из самых влиятельных представителей британского театрального мира. Но Джон был не единственным рок-музыкантом, оказавшимся в подобного рода отношениях со своим менеджером. Другие подопечные Брайена тоже должны были платить за пропуск к славе. Если вначале Леннон бешено реагировал на любые намеки на свои гомосексуальные наклонности, то с годами стал относиться к этому спокойно. Когда в 1972-м к нему обратились с просьбой принять участие в подготовке издания «Gay Liberation Book»[87], он отослал в редакцию рисунок, на котором был изображен обнаженный мужчина, сладострастно раскинувшийся на ковре-самолете, зажав в одной руке свой возбужденный пенис, а в другой — микрофон, в который пел: «Зачем грустить оттого, что ты гей? То, что ты делаешь, просто о'кей...»
В сентябре 1963 года, когда «Битлз» отправились отдыхать, Джон и Син получили, наконец, возможность провести свой медовый месяц, спустя тринадцать месяцев после свадьбы и пять после рождения ребенка. Брайен Эпстайн отправил «молодоженов» за границу — в Париж. Они остановились в «Георге V», где в скором времени к ним присоединился и сам Брайен. А по окончании скоротечного отпуска нежная Гризельда была вынуждена опять вернуться домой к матери.
Журналисты, пронюхавшие о тайном браке Джона, начали следить за домом в Хойлейке. Когда однажды им удалось засечь Синтию в бакалейной лавке с ребенком на руках, она заявила, что они спутали ее с сестрой-двойняшкой. Но это не помешало репортерам сфотографировать ее с шестимесячным Джулианом. С этого момента Синтия, которая долго страдала от того, что ею пренебрегали, стала подвергаться постоянным преследованиям со стороны прессы и поклонников «Битлз».
«Ну конечно, мы женаты, это ни для кого не секрет, — пыталась блефовать она. — Только я не люблю света огней рампы». Затем добавляла: «Джон женился на мне полтора года назад. Об этом писали в газетах и журналах. Все поклонники знали, где мы живем, и для меня это стало просто невыносимым, поэтому я решила переехать к матери».
Теперь Джон уже не мог отрицать существование своей семьи. Это его раздражало. «Я чувствовал себя крайне неловко, когда все узнали, что я женат. Это было все равно что выйти на улицу в одних носках или с расстегнутой ширинкой».
Вскоре Синтию с малышом перевезли в мрачную квартиру, расположенную на шестом этаже без лифта в доме 13 по Эмперорс Гейт недалеко от городского аэротерминала на Кромвелл-роуд. Дом наводнили фаны, а квартиру поставили под наблюдение, которое велось с балкона расположенного через дорогу студенческого общежития. Так в самом начале 1964 года, который станет для «Битлз» величайшим за всю историю группы, жена Джона Леннона, не имея ни малейшего представления о том, где находится в это время ее супруг, оказалась одна-одинешенька с ребенком на руках.
В то время когда Джон все еще пытался скрыть от прессы свою жену, Пол вел еще более напряженную борьбу против очередной девушки, которая заявила, что родила от него ребенка? Целый год восемнадцатилетняя Анита Кокрэйн развлекалась вместе с «Битлз» в квартире на Гэмбиер Террэс в Ливерпуле. Когда в июне 1963 года она обнаружила, что беременна, то попыталась связаться с Полом, но все было тщетно. Он не отвечал на заказные письма и телеграммы, и она поняла, что ничего не сможет добиться без вмешательства правосудия. После того как ее адвокат пригрозил, что заставит Пола предстать перед судом, «НЕМС» предложил Аните выплачивать алименты на ребенка в размере семи с половиной фунтов в неделю. Адвокат ответил отказом. Тогда в дело вмешался лично Брайен Эпстайн и предложил девушке 8400 долларов при условии, что она откажется от судебного преследования. В результате он заплатил ей 14 тысяч долларов, в обмен она обязалась не подавать в суд на Пола и никогда не заявлять, даже не намекать на то, что он является отцом ее сына Филиппа Пола Кокрэйна, а также не разглашать суть подписанного ею обязательства или отдельных его положений. Казалось бы, проблема была решена, но год спустя, в день ливерпульской премьеры пластинки «A Hard Day's Night» дядя Аниты распространил в толпе тридцать тысяч листовок, в которых раскрывались обстоятельства этого дела. Как саркастически заметила Синтия Леннон, «Пол стал посмешищем всего города».
В январе 1964-го «Битлз» вылетели в Париж: в течение трех недель им предстояло выступать в «Олимпии», самом большом французском мюзик-холле того времени. Несмотря на безумный успех на родине, имена английских звезд стояли в самом низу афиши, после Трини Лопеза и Сильви Вартан. А тех денег, которые из-за очередной оплошности Брайена Эпстайна они должны были получить за свои выступления, не хватало даже на оплату номеров в роскошном отеле «Георг V», где остановились музыканты. При этом нельзя сказать, что они вызвали у парижской публики безумный энтузиазм.
Премьера обернулась фиаско. Когда «Битлз» отказались предстать перед фотокамерами, папарацци спровоцировали потасовку, которую удалось остановить только прибывшей на место полиции. В полночь «великолепная четверка» вышла, наконец, на сцену, обнаружив при этом, что усилители не работают! Публика, состоявшая из юношей и девушек, смогла оценить быстрые вещи, но откровенно зевала под томные медленные песни. Один только Ринго произвел довольно хорошее впечатление. Мужская часть аудитории с энтузиазмом выкрикивала его имя, а его портретов, продававшихся в фойе, было раскуплен в десять раз больше, чем остальных членов группы. Но «Битлз» было плевать на Париж — накануне они получили известие о предстоящем великом событии.
Вернувшись после разогревочного концерта в Версале, ребята разлили по бокалам шампанское, чтобы отметить премьеру, как вдруг раздался телефонный звонок. Звонили Брайену из Нью-Йорка. Положив трубку, он объявил, что «1 Want То Hold Your Hand» за одну неделю подскочила в Штатах с сорок третьего на первое место! Последовавшие за этим многочисленные звонки подтвердили, что за первые три дня за океаном было распродано более четверти миллиона пластинок. К 10 января общее число продаж перевалило за миллион. А спустя еще несколько дней в одном только Нью-Иорк-сити продавалось уже по десять тысяч пластинок «Битлз» в час! Еще ни разу не побывав в стране и не приняв участия ни в одной телепередаче, «великолепная четверка» завоевала крупнейший в мире рынок грамзаписи. Но самым удачным было то, что приятные новости подоспели вовремя. Ровно через три недели «Битлз» предстояло совершить перелет в Нью-Йорк и выступить в «Шоу Эда Салливана». «Куда же мы идем, ребята?»...
Глава 17
«Битлз» едут!
Америка была готова к приезду «Битлз». К 7 февраля 1964 года было продано уже два миллиона экземпляров пластинки «I Want То Hold Your Hand». Первый американский гигант группы «Introducing The Beatles»[88] тоже добрался до хит-парада. Американские магазины вовсю торговали битловскими париками, рубашками, куклами, кольцами, ланч-боксами, пуговицами, записными книжками, кроссовками и пеной для ванн. Бонни Джо Мэйсон, больше известная сегодня как Шер[89], пела песенку Фила Спектора под названием «I Love Ringo»[90], многие другие исполнители также выпустили такие хиты, как «Christmas With The Beatles»[91] или «My Boyfriend Got A Beatles Haircut»[92]. Компания «Кэпитол» разослала по всем радиостанциям страны перечень вопросов, ответы на которые были записаны Джоном, Полом, Джорджем и Ринго заранее. Кроме того, по США разошлись пять миллионов наклеек с надписью «БИТЛЗ» ЕДУТ!".
В Лондонском аэропорту царила истерия. «Великолепной четверке» с трудом удалось пробиться сквозь толпу фанов, рыдавших от отчаяния при виде уезжающих кумиров. Пресса ожидала «Битлз» в зале VIP, где Джон впервые согласился позировать вместе с Синтией. Затем они погрузились на рейс 101 авиакомпании «Пан-Америкен». Через несколько минут диктор нью-йоркской радиостанции WMCA, задыхаясь от волнения, объявил: «Время „Битлз“ шесть часов тридцать минут! Музыканты вылетели из Лондона полчаса назад! Сейчас они летят над Атлантическим океаном в направлении Нью-Йорка! Температура тридцать два градуса по шкале „Битлз“!»
Сразу же после взлета в самолете воцарилась праздничная атмосфера. Когда красавица-стюардесса с бюстом, достойным Джейн Мэнсфилд, стала объяснять, как пользоваться спасательным жилетом, в салоне первого класса поднялся свист и улюлюканье. Пол бросал на нее томные взгляды, а Джордж вопил: «Хочешь выйти за меня замуж?» Шампанское текло рекой, а на закуску шли икра, лангусты и копченая лососина. Совсем неплохо для парней, которые в течение многих лет довольствовались фасолевой пастой, намазанной на тосты, и сэндвичами с вареньем.
Когда до Брайена дошло, что большинство седовласых бизнесменов, находившихся с ними в одном салоне, оказались торговцами, сгоравшими от желания заполучить право на использование названия «Битлз» для рекламы своей продукции, он просто опешил. Каждые полчаса стюардесса аккуратно передавала ему образец нового вида товара для рассмотрения. И каждый раз Брайен доставал из портфеля блокнот с монограммой и писал вежливый отказ. А тем временем пластмассовая гитара или длинноволосая кукла переходила в руки к «Битлз», и каждый из них что-нибудь отламывал от образца до тех пор, пока тот не оказывался совершенно испорченным.
Пол, сохраняя невозмутимость рядом с дурачившимися вовсю приятелями, спросил: «А зачем мы едем в Америку зарабатывать деньги, когда у них и так все есть? У них есть свои собственные группы. Неужели мы можем дать им что-то такое, чего им не хватает?»
Ответ на этот вопрос стал очевиден в час двадцать ночи, после того как «Боинг» произвел посадку в аэропорту Кеннеди. Когда «Битлз» вышли из самолета и стали спускаться по трапу, их приветстворали четыре тысячи поклонников, столпившихся на террасе. После обязательной фотографии у трапа они вошли в здание аэровокзала. Фаны уже спустились вниз и жались к стеклянной перегородке, широко разинув рты, наподобие хищных рыб. Джорджу было не по себе. «Никогда прежде я так не радовался присутствию полиции», — рассказывал он. Полицейские помогли музыкантам добраться до зала, где должна была состояться пресс-конференция.
Здесь они оказались среди взрослых людей, нетерпеливых и спешащих. Две сотни журналистов, одетых в меховые шапки и зимние пальто, собрались в надежде выискать что-нибудь интересное для статьи о главном событии дня. Ну что ж, их ожидал приятный сюрприз, поскольку к этому времени «Битлз» стали уже большими мастерами игры в интервью. Первым эту технику разработал Джон, затем ее досконально разучили все остальные, и теперь она неизменно обеспечивала им успех.
Репортер: Чем вы занимаетесь, когда сидите в номере гостиницы?
ДЖОРДЖ: Катаемся на коньках.
Репортер: Что вы думаете о Бетховене?
РИНГО: Обожаю, особенно его стихи.
Репортер: А ваши родители тоже занимались шоу-бизнесом?
ДЖОН: Мой отец часто говорил, что мама была большая мастерица ломать комедию...
Но в этот день только одному журналисту — местному диск-жокею Мюррею К. (К. — от Кауфман) — повезло нарваться на настоящую сенсацию. Когда его срочно вызвали из Майами, чтобы взять интервью у «Битлз», он прилетел в Нью-Йорк прямо в соломенной шляпе. Через какое-то время ему удалось отвести в сторонку Джорджа. «Мне нравится твоя шляпа», — сказал Харрисон. «Держи, она твоя», — тут же нашелся Мюррей.
Один из фоторепортеров Си-би-эс, посчитав такую тактику нечестной, не на шутку разозлился и запротестовал: «Скажите Мюррею К., чтобы он кончал трепаться».
Ринго поймал мячик на лету: «Кончай трепаться, Мюррей!»
Само собой, Джон и Пол не остались в стороне: «Кончай трепаться, Мюррей! Кончай трепаться!» Так родился еще один, на этот раз самозваный «пятый Битл». Из аэропорта Кеннеди четыре черных «кадиллака»-гангстермобиля отвезли «великолепную четверку» в отель «Плаза». Было нелепо размещать в нем рок-группу, но это явно льстило самолюбию мало что понимавшего в этом сноба Брайена Эпстайна. Здесь музыкантов уже поджидали несколько сотен подростков, сдерживаемых отрядами полиции в защитных шлемах. Лимузины, сопровождаемые подразделениями конной гвардии, остановились у дверей роскошной гостиницы. «Битлз» торопливо поднялись по ступенькам и скрылись за вращающейся дверью.
Брайен хвастал, что сумел забронировать номера именно в этом отеле благодаря собственной хитрости, составив заявку таким образом, что имена членов группы больше напоминали имена английских бизнесменов, как, например, «Д. У. Леннон, эсквайр». На самом же деле вышло вот что: менеджер гостиницы Альфонс Саламон, полагавший, что неприятностей от «Битлз» будет гораздо больше, чем дохода, посетовал на это как-то вечером, сидя за ужином в семейном кругу. Стоило его дочери услышать слово «Битлз», как она громко вскрикнула и, потеряв над собой всякий контроль, разрыдалась. «Если честно, — заметил позже сын Саламона Грег, — отец закрыл на все это дело глаза только из-за того, что она впала в истерику». И вновь, теперь уже в чадолюбивой Америке, удача «Битлз» целиком зависела от капризов девочек-подростков.
Десятикомнатные апартаменты, расположенные под самой крышей на двенадцатом этаже, находились под охраной полиции и двух детективов в штатском из детективного агентства Бернса. Ребята сразу заказали себе в номера приличный запас скотч-виски и кока-колы, потом включили телевизоры, вырубив звук. Слушая радио, они принялись щелкать пультами. Им было приятно, что о них говорили на всех каналах и всюду крутили их пластинки, но, как и все европейцы, впервые оказавшиеся в Нью-Йорке, они были поражены невероятным количеством телеканалов и радиостанций, по которым круглые сутки шли самые разнообразные передачи. По возвращении в Англию им зададут неизбежный вопрос: «Что вам больше всего понравилось в Штатах?» Харрисон не задумываясь ответит: «Радио, телевидение и драйв-ины»[93].
Первыми посетителями, которым удалось прорваться сквозь кордон охраны, оказались трое девушек из группы «Ронеттс». Они познакомились с «Битлз» еще в Лондоне во время своего первого концертного турне по Великобритании. Как-то на одной из вечеринок эти сексапильные малютки попытались обучить чопорных английских парней самым модным молодежным танцам, таким, как пони, шейк и нитти-гритти. Единственным из «Битлз», кто попытался повторить новые движения, оказался Ринго. Джорджа гораздо больше занимала мысль о том, как уединиться с Мэри, а Джон положил глаз на Ронни. В конце вечера «Битлз» уже рассуждали о том, что неплохо было бы пригласить «Ронеттс» на свое следующее турне. Когда слухи об этом предложении дошли до продюсера «Ронеттс» по грамзаписи Фила Спектора, он чуть не лопнул от ревности. Женатый Спектор твердо решил, что следующей его женой должна стать Ронни Беннетт. Поэтому он вскочил в первый же самолет, примчался в Лондон и объявил своей пассии: «Если ты отправишься на гастроли с „Битлз“, я на тебе не женюсь». После чего заменил Ронни другой девушкой, а ее отослал домой в Гарлем.
Не успела Ронни устроиться в квартире у матери и включить телевизор, как первое, что она увидела на экране, был репортаж о прибытии «Битлз» в нью-йоркский аэропорт. А когда она углядела худую фигуру Фила Спектора, спускавшегося по трапу вслед за музыкантами, она чуть не свалилась со стула. До нее дошло, что Спектор ее одурачил. Он лишил ее шанса на такую рекламу! А сам его не упустил. Вот гад! Ронни бросилась к телефону, и вскоре все три расфуфыренные девчонки, принарядившись в самые обтягивающие джинсы, пробивались сквозь кордоны полиции и службы охраны отеля.
Джон решил не тратить время на пустую болтовню, и стоило Синтии отвернуться, как он схватил Ронни и потащил ее в соседнюю комнату. Когда Джон набросился на девушку со страстными поцелуями, она была шокирована, ведь еще тогда, в Лондоне, она объяснила Джону, что остается девственницей, бережет себя для Фила. Если она успешно доведет свою партию до конца, она станет миссис Фил Спектор! И вдруг появляется Джон Леннон, самый популярный рок-музыкант мирового шоу-бизнеса, и накидывается на нее так, словно им не остается ничего иного, кроме как немедленно «слиться в экстазе». «Джон! — задохнулась она, глядя в упор на воспаленного воздыхателя. — Я не могу!» Леннон, уверовавший в свое величие после сцены в аэропорту, не был готов к отказу. Оторвавшись от Ронни, он вылетел из комнаты, с грохотом хлопнув дверью. На следующий день он позвонил и принес свои извинения.
Джордж не смог продолжить свою интрижку с Мэри, у него поднялась температура и заболело горло. Правда, это не помешало ему болтать по телефону с новым приятелем Мюрреем К., который передавал разговор в прямом эфире.
Суббота выдалась холодной и дождливой. Когда во второй половине дня погода прояснилась, Джон, Пол и Ринго в сопровождении журналистского корпуса и четырех сотен девиц отправились в Центральный парк позировать перед фотографами. Затем, сгорая от нетерпения увидеть своими глазами рай ритм-энд-блюза, они направились в Гарлем. Но сквозь стекла лимузинов рассмотрели только трущобы и забаррикадированные двери магазинов. Так вот, значит, что такое негритянская Америка! Они поехали в старый театр «Мэксин Эллиотт» на Таймс-сквер, специально оборудованный компанией Си-би-эс для трансляции «Шоу Эда Салливана».
Узнав, что Харрисон свалился с гриппом, Салливан разволновался. Остальные Битлы успокоили его: к началу шоу Джордж будет в порядке. «Да уж пусть постарается, — кивнул Салливан, — а то мне придется самому натягивать парик и вылезать на сцену».
В субботу после ужина все, за исключением Пола, вернулись в отель к своим телевизорам, а Пол пошел поразвлечься в расположенный через дорогу «Плейбой-клуб», где подцепил одну из «банни»[94], с которой и провел ночь в латиноамериканском ночном заведении под названием «Шато Мадрид».
Тем временем Брайен организовал небольшую вечеринку с нью-йоркскими мальчиками. Один не слишком щепетильный фоторепортер подкупил гостиничную прислугу, которая должна была предупредить его в случае, если кто-нибудь из «Битлз» или Брайен пригласит в свой номер гостей. Когда горничная пришла постелить Брайену постель, она отодвинула шторы. Это был условный сигнал. Фотограф подобрался к окну и принялся щелкать затвором аппарата. Через два дня фотографии оказались в руках у Ники Бирнса, агента, готовившего контракты «Битлз» в Соединенных Штатах. Бирнсу удалось выкупить эти негативы, к которым добавились и несколько снимков с девочками-школьницами, спрятавшимися в уборной в надежде подловить «Битлз». Позднее Бирнс заявлял, что тогда ему удалось предотвратить крупнейший скандал. В воскресенье в два тридцать пополудни «Битлз» прибыли в театр на костюмированную репетицию и запись третьего шоу Салливана. 50 тысяч предварительных заявок получили организаторы телетрансляции, которая должна была идти из зрительного зала, рассчитанного всего на 728 мест. К этому времени для любого обладающего соответствующими возможностями нью-йоркского охотника за знаменитостями высшим достижением стало появиться рядом с «Битлз». Леонард Бернстайн был счастливым отцом двух юных дочерей, которые потребовали, чтобы он взял их на выступление «Битлз»: сам Ленни тоже был не прочь познакомиться с ребятами, поэтому когда новая ассистентка Брайена Венди Хансон появилась в театре перед началом концерта, она застала обеих девчушек удобно устроившимися в первом ряду, а самого Ленни выпендривающимся наверху в гримуборной, отведенной «Битлз». Когда в конце концов Бернстайн покинул помещение, Джон повернулся к Венди и пробормотал: «Послушай, детка, не могла бы ты взять на себя заботу о том, чтобы держать семейство Сидни Бернстайна подальше от этой комнаты?»
Тем временем Брайену приходилось сносить выходки и похуже. Войдя к Салливану, который был занят тем, что царапал на клочке бумаги последние записи, менеджер «Битлз» воскликнул: «Я хотел бы услышать точный текст, который вы подготовили для представления!»
Не потрудившись поднять глаза, Салливан проскрежетал: «А я бы хотел, чтобы вы немедленно убрались к черту!»
С самого начала Эд Салливан постарался превратить свое шоу в историческое событие рок-культуры: он прочитал поздравительную телеграмму за подписью Элвиса. (Ее написал менеджер Пресли полковник Том Паркер. Сам Элвис относился к «Битлз» с презрением.) И наконец представил звезд. Когда «ливерпульские мальчики» заиграли «АН My Loving»[95], телекамера, медленно наезжая то на одного, то на другого, привела миллионы американцев в полное замешательство.
То, что предстало их глазам, не имело ничего общего с вульгарной экспансивностью Элвиса. «Битлз» с длинными волосами, одетые в темные костюмы — удлиненные пиджаки и узкие брюки, подчеркивавшие их типично британскую осанку, — скорее напоминали менестрелей. После каждого номера они с достоинством кланялись, приветствуя публику. Ребята играли с уверенностью подлинных профессионалов, ни на секунду не теряя контроль за ситуацией, даже тогда, когда в середине исполнения «I Want То Hold Your Hand» забарахлил один из микрофонов. Они избрали спокойную манеру поведения, решив забыть о тяжелом роке. Из шести намеченных песен пять исполнял Пол, и именно на его ангельском лице камера задерживалась дольше всего.
Когда телеоператоры обращались к залу, глазам представала невероятная картина: сотни девочек, кричащих, жестикулирующих и извивающихся под музыку в своих креслах. Самым удивительным был именно контраст между бившимися в истерике девочками-подростками и спокойными англичанами, которые не делали ничего такого, что могло бы вызвать подобное буйство страстей. Тем не менее никто из журналистов не принял вызов и не попытался найти объяснение проявлению битломании. Напротив, в своих статьях они проигнорировали этот феномен, удовольствовавшись критикой игры музыкантов.
На следующее утро газета «Геральд Трибюн» сообщила, что «Битлз» «на 75 процентов состоят из рекламы, на 20 — из прически и на 5-из музыкальных всхлипов». «Нью-Йорк Тайме» назвала их «ловким плацебо» шоу-бизнеса. А со следующей недели в атаку пошли еженедельные издания. "Куцые костюмчики битников, переодетых в денди, и прически под горшок, — написал на своих страницах журнал «Ньюсуик», — не внешность, а просто кошмар. Монотонные звуки аккордов и беспощадный бит в сочетании с вторичными ритмическим рисунком, гармонией и мелодией превращают их музыку в недоразумение. Тексты, лишенные всякого смысла, — сентиментальное попурри, разбавленное розовой водичкой и глупыми выкриками «йе-йе-йе!». Но «ливерпульские мальчики» только посмеивались: согласно официальным оценкам, их шоу смотрели 73,9 миллионов телезрителей — такого рейтинга история телевидения еще не знала.
В Лондонском аэропорту царила истерия. «Великолепной четверке» с трудом удалось пробиться сквозь толпу фанов, рыдавших от отчаяния при виде уезжающих кумиров. Пресса ожидала «Битлз» в зале VIP, где Джон впервые согласился позировать вместе с Синтией. Затем они погрузились на рейс 101 авиакомпании «Пан-Америкен». Через несколько минут диктор нью-йоркской радиостанции WMCA, задыхаясь от волнения, объявил: «Время „Битлз“ шесть часов тридцать минут! Музыканты вылетели из Лондона полчаса назад! Сейчас они летят над Атлантическим океаном в направлении Нью-Йорка! Температура тридцать два градуса по шкале „Битлз“!»
Сразу же после взлета в самолете воцарилась праздничная атмосфера. Когда красавица-стюардесса с бюстом, достойным Джейн Мэнсфилд, стала объяснять, как пользоваться спасательным жилетом, в салоне первого класса поднялся свист и улюлюканье. Пол бросал на нее томные взгляды, а Джордж вопил: «Хочешь выйти за меня замуж?» Шампанское текло рекой, а на закуску шли икра, лангусты и копченая лососина. Совсем неплохо для парней, которые в течение многих лет довольствовались фасолевой пастой, намазанной на тосты, и сэндвичами с вареньем.
Когда до Брайена дошло, что большинство седовласых бизнесменов, находившихся с ними в одном салоне, оказались торговцами, сгоравшими от желания заполучить право на использование названия «Битлз» для рекламы своей продукции, он просто опешил. Каждые полчаса стюардесса аккуратно передавала ему образец нового вида товара для рассмотрения. И каждый раз Брайен доставал из портфеля блокнот с монограммой и писал вежливый отказ. А тем временем пластмассовая гитара или длинноволосая кукла переходила в руки к «Битлз», и каждый из них что-нибудь отламывал от образца до тех пор, пока тот не оказывался совершенно испорченным.
Пол, сохраняя невозмутимость рядом с дурачившимися вовсю приятелями, спросил: «А зачем мы едем в Америку зарабатывать деньги, когда у них и так все есть? У них есть свои собственные группы. Неужели мы можем дать им что-то такое, чего им не хватает?»
Ответ на этот вопрос стал очевиден в час двадцать ночи, после того как «Боинг» произвел посадку в аэропорту Кеннеди. Когда «Битлз» вышли из самолета и стали спускаться по трапу, их приветстворали четыре тысячи поклонников, столпившихся на террасе. После обязательной фотографии у трапа они вошли в здание аэровокзала. Фаны уже спустились вниз и жались к стеклянной перегородке, широко разинув рты, наподобие хищных рыб. Джорджу было не по себе. «Никогда прежде я так не радовался присутствию полиции», — рассказывал он. Полицейские помогли музыкантам добраться до зала, где должна была состояться пресс-конференция.
Здесь они оказались среди взрослых людей, нетерпеливых и спешащих. Две сотни журналистов, одетых в меховые шапки и зимние пальто, собрались в надежде выискать что-нибудь интересное для статьи о главном событии дня. Ну что ж, их ожидал приятный сюрприз, поскольку к этому времени «Битлз» стали уже большими мастерами игры в интервью. Первым эту технику разработал Джон, затем ее досконально разучили все остальные, и теперь она неизменно обеспечивала им успех.
Репортер: Чем вы занимаетесь, когда сидите в номере гостиницы?
ДЖОРДЖ: Катаемся на коньках.
Репортер: Что вы думаете о Бетховене?
РИНГО: Обожаю, особенно его стихи.
Репортер: А ваши родители тоже занимались шоу-бизнесом?
ДЖОН: Мой отец часто говорил, что мама была большая мастерица ломать комедию...
Но в этот день только одному журналисту — местному диск-жокею Мюррею К. (К. — от Кауфман) — повезло нарваться на настоящую сенсацию. Когда его срочно вызвали из Майами, чтобы взять интервью у «Битлз», он прилетел в Нью-Йорк прямо в соломенной шляпе. Через какое-то время ему удалось отвести в сторонку Джорджа. «Мне нравится твоя шляпа», — сказал Харрисон. «Держи, она твоя», — тут же нашелся Мюррей.
Один из фоторепортеров Си-би-эс, посчитав такую тактику нечестной, не на шутку разозлился и запротестовал: «Скажите Мюррею К., чтобы он кончал трепаться».
Ринго поймал мячик на лету: «Кончай трепаться, Мюррей!»
Само собой, Джон и Пол не остались в стороне: «Кончай трепаться, Мюррей! Кончай трепаться!» Так родился еще один, на этот раз самозваный «пятый Битл». Из аэропорта Кеннеди четыре черных «кадиллака»-гангстермобиля отвезли «великолепную четверку» в отель «Плаза». Было нелепо размещать в нем рок-группу, но это явно льстило самолюбию мало что понимавшего в этом сноба Брайена Эпстайна. Здесь музыкантов уже поджидали несколько сотен подростков, сдерживаемых отрядами полиции в защитных шлемах. Лимузины, сопровождаемые подразделениями конной гвардии, остановились у дверей роскошной гостиницы. «Битлз» торопливо поднялись по ступенькам и скрылись за вращающейся дверью.
Брайен хвастал, что сумел забронировать номера именно в этом отеле благодаря собственной хитрости, составив заявку таким образом, что имена членов группы больше напоминали имена английских бизнесменов, как, например, «Д. У. Леннон, эсквайр». На самом же деле вышло вот что: менеджер гостиницы Альфонс Саламон, полагавший, что неприятностей от «Битлз» будет гораздо больше, чем дохода, посетовал на это как-то вечером, сидя за ужином в семейном кругу. Стоило его дочери услышать слово «Битлз», как она громко вскрикнула и, потеряв над собой всякий контроль, разрыдалась. «Если честно, — заметил позже сын Саламона Грег, — отец закрыл на все это дело глаза только из-за того, что она впала в истерику». И вновь, теперь уже в чадолюбивой Америке, удача «Битлз» целиком зависела от капризов девочек-подростков.
Десятикомнатные апартаменты, расположенные под самой крышей на двенадцатом этаже, находились под охраной полиции и двух детективов в штатском из детективного агентства Бернса. Ребята сразу заказали себе в номера приличный запас скотч-виски и кока-колы, потом включили телевизоры, вырубив звук. Слушая радио, они принялись щелкать пультами. Им было приятно, что о них говорили на всех каналах и всюду крутили их пластинки, но, как и все европейцы, впервые оказавшиеся в Нью-Йорке, они были поражены невероятным количеством телеканалов и радиостанций, по которым круглые сутки шли самые разнообразные передачи. По возвращении в Англию им зададут неизбежный вопрос: «Что вам больше всего понравилось в Штатах?» Харрисон не задумываясь ответит: «Радио, телевидение и драйв-ины»[93].
Первыми посетителями, которым удалось прорваться сквозь кордон охраны, оказались трое девушек из группы «Ронеттс». Они познакомились с «Битлз» еще в Лондоне во время своего первого концертного турне по Великобритании. Как-то на одной из вечеринок эти сексапильные малютки попытались обучить чопорных английских парней самым модным молодежным танцам, таким, как пони, шейк и нитти-гритти. Единственным из «Битлз», кто попытался повторить новые движения, оказался Ринго. Джорджа гораздо больше занимала мысль о том, как уединиться с Мэри, а Джон положил глаз на Ронни. В конце вечера «Битлз» уже рассуждали о том, что неплохо было бы пригласить «Ронеттс» на свое следующее турне. Когда слухи об этом предложении дошли до продюсера «Ронеттс» по грамзаписи Фила Спектора, он чуть не лопнул от ревности. Женатый Спектор твердо решил, что следующей его женой должна стать Ронни Беннетт. Поэтому он вскочил в первый же самолет, примчался в Лондон и объявил своей пассии: «Если ты отправишься на гастроли с „Битлз“, я на тебе не женюсь». После чего заменил Ронни другой девушкой, а ее отослал домой в Гарлем.
Не успела Ронни устроиться в квартире у матери и включить телевизор, как первое, что она увидела на экране, был репортаж о прибытии «Битлз» в нью-йоркский аэропорт. А когда она углядела худую фигуру Фила Спектора, спускавшегося по трапу вслед за музыкантами, она чуть не свалилась со стула. До нее дошло, что Спектор ее одурачил. Он лишил ее шанса на такую рекламу! А сам его не упустил. Вот гад! Ронни бросилась к телефону, и вскоре все три расфуфыренные девчонки, принарядившись в самые обтягивающие джинсы, пробивались сквозь кордоны полиции и службы охраны отеля.
Джон решил не тратить время на пустую болтовню, и стоило Синтии отвернуться, как он схватил Ронни и потащил ее в соседнюю комнату. Когда Джон набросился на девушку со страстными поцелуями, она была шокирована, ведь еще тогда, в Лондоне, она объяснила Джону, что остается девственницей, бережет себя для Фила. Если она успешно доведет свою партию до конца, она станет миссис Фил Спектор! И вдруг появляется Джон Леннон, самый популярный рок-музыкант мирового шоу-бизнеса, и накидывается на нее так, словно им не остается ничего иного, кроме как немедленно «слиться в экстазе». «Джон! — задохнулась она, глядя в упор на воспаленного воздыхателя. — Я не могу!» Леннон, уверовавший в свое величие после сцены в аэропорту, не был готов к отказу. Оторвавшись от Ронни, он вылетел из комнаты, с грохотом хлопнув дверью. На следующий день он позвонил и принес свои извинения.
Джордж не смог продолжить свою интрижку с Мэри, у него поднялась температура и заболело горло. Правда, это не помешало ему болтать по телефону с новым приятелем Мюрреем К., который передавал разговор в прямом эфире.
Суббота выдалась холодной и дождливой. Когда во второй половине дня погода прояснилась, Джон, Пол и Ринго в сопровождении журналистского корпуса и четырех сотен девиц отправились в Центральный парк позировать перед фотографами. Затем, сгорая от нетерпения увидеть своими глазами рай ритм-энд-блюза, они направились в Гарлем. Но сквозь стекла лимузинов рассмотрели только трущобы и забаррикадированные двери магазинов. Так вот, значит, что такое негритянская Америка! Они поехали в старый театр «Мэксин Эллиотт» на Таймс-сквер, специально оборудованный компанией Си-би-эс для трансляции «Шоу Эда Салливана».
Узнав, что Харрисон свалился с гриппом, Салливан разволновался. Остальные Битлы успокоили его: к началу шоу Джордж будет в порядке. «Да уж пусть постарается, — кивнул Салливан, — а то мне придется самому натягивать парик и вылезать на сцену».
В субботу после ужина все, за исключением Пола, вернулись в отель к своим телевизорам, а Пол пошел поразвлечься в расположенный через дорогу «Плейбой-клуб», где подцепил одну из «банни»[94], с которой и провел ночь в латиноамериканском ночном заведении под названием «Шато Мадрид».
Тем временем Брайен организовал небольшую вечеринку с нью-йоркскими мальчиками. Один не слишком щепетильный фоторепортер подкупил гостиничную прислугу, которая должна была предупредить его в случае, если кто-нибудь из «Битлз» или Брайен пригласит в свой номер гостей. Когда горничная пришла постелить Брайену постель, она отодвинула шторы. Это был условный сигнал. Фотограф подобрался к окну и принялся щелкать затвором аппарата. Через два дня фотографии оказались в руках у Ники Бирнса, агента, готовившего контракты «Битлз» в Соединенных Штатах. Бирнсу удалось выкупить эти негативы, к которым добавились и несколько снимков с девочками-школьницами, спрятавшимися в уборной в надежде подловить «Битлз». Позднее Бирнс заявлял, что тогда ему удалось предотвратить крупнейший скандал. В воскресенье в два тридцать пополудни «Битлз» прибыли в театр на костюмированную репетицию и запись третьего шоу Салливана. 50 тысяч предварительных заявок получили организаторы телетрансляции, которая должна была идти из зрительного зала, рассчитанного всего на 728 мест. К этому времени для любого обладающего соответствующими возможностями нью-йоркского охотника за знаменитостями высшим достижением стало появиться рядом с «Битлз». Леонард Бернстайн был счастливым отцом двух юных дочерей, которые потребовали, чтобы он взял их на выступление «Битлз»: сам Ленни тоже был не прочь познакомиться с ребятами, поэтому когда новая ассистентка Брайена Венди Хансон появилась в театре перед началом концерта, она застала обеих девчушек удобно устроившимися в первом ряду, а самого Ленни выпендривающимся наверху в гримуборной, отведенной «Битлз». Когда в конце концов Бернстайн покинул помещение, Джон повернулся к Венди и пробормотал: «Послушай, детка, не могла бы ты взять на себя заботу о том, чтобы держать семейство Сидни Бернстайна подальше от этой комнаты?»
Тем временем Брайену приходилось сносить выходки и похуже. Войдя к Салливану, который был занят тем, что царапал на клочке бумаги последние записи, менеджер «Битлз» воскликнул: «Я хотел бы услышать точный текст, который вы подготовили для представления!»
Не потрудившись поднять глаза, Салливан проскрежетал: «А я бы хотел, чтобы вы немедленно убрались к черту!»
С самого начала Эд Салливан постарался превратить свое шоу в историческое событие рок-культуры: он прочитал поздравительную телеграмму за подписью Элвиса. (Ее написал менеджер Пресли полковник Том Паркер. Сам Элвис относился к «Битлз» с презрением.) И наконец представил звезд. Когда «ливерпульские мальчики» заиграли «АН My Loving»[95], телекамера, медленно наезжая то на одного, то на другого, привела миллионы американцев в полное замешательство.
То, что предстало их глазам, не имело ничего общего с вульгарной экспансивностью Элвиса. «Битлз» с длинными волосами, одетые в темные костюмы — удлиненные пиджаки и узкие брюки, подчеркивавшие их типично британскую осанку, — скорее напоминали менестрелей. После каждого номера они с достоинством кланялись, приветствуя публику. Ребята играли с уверенностью подлинных профессионалов, ни на секунду не теряя контроль за ситуацией, даже тогда, когда в середине исполнения «I Want То Hold Your Hand» забарахлил один из микрофонов. Они избрали спокойную манеру поведения, решив забыть о тяжелом роке. Из шести намеченных песен пять исполнял Пол, и именно на его ангельском лице камера задерживалась дольше всего.
Когда телеоператоры обращались к залу, глазам представала невероятная картина: сотни девочек, кричащих, жестикулирующих и извивающихся под музыку в своих креслах. Самым удивительным был именно контраст между бившимися в истерике девочками-подростками и спокойными англичанами, которые не делали ничего такого, что могло бы вызвать подобное буйство страстей. Тем не менее никто из журналистов не принял вызов и не попытался найти объяснение проявлению битломании. Напротив, в своих статьях они проигнорировали этот феномен, удовольствовавшись критикой игры музыкантов.
На следующее утро газета «Геральд Трибюн» сообщила, что «Битлз» «на 75 процентов состоят из рекламы, на 20 — из прически и на 5-из музыкальных всхлипов». «Нью-Йорк Тайме» назвала их «ловким плацебо» шоу-бизнеса. А со следующей недели в атаку пошли еженедельные издания. "Куцые костюмчики битников, переодетых в денди, и прически под горшок, — написал на своих страницах журнал «Ньюсуик», — не внешность, а просто кошмар. Монотонные звуки аккордов и беспощадный бит в сочетании с вторичными ритмическим рисунком, гармонией и мелодией превращают их музыку в недоразумение. Тексты, лишенные всякого смысла, — сентиментальное попурри, разбавленное розовой водичкой и глупыми выкриками «йе-йе-йе!». Но «ливерпульские мальчики» только посмеивались: согласно официальным оценкам, их шоу смотрели 73,9 миллионов телезрителей — такого рейтинга история телевидения еще не знала.