Страница:
Джон, появившийся вместе с Йоко, которая так вцепилась в его руку, словно только что его арестовала, был по уши накачан наркотиками и, казалось, всем своим видом говорил: «А плевать мне на все!» Джордж был напряжен и зол, так как предчувствовал, что группа на пороге того, чтобы совершить гигантский шаг назад. Ринго, в свою очередь, пребывал в полной депрессии: Пол настолько замучил его во время последних сеансов в студии, что он чуть было вообще не ушел из группы. Единственным из всех, кто не претерпел особых изменений, был Пол, который явился с получасовым опозданием, поскольку добирался до студии городским транспортом, во-первых, из экономии, а во-вторых, чтобы лишний раз продемонстрировать свою принадлежность к простому народу.
Причиной, по которой все музыканты собрались в столь необычном месте в столь неурочный час, стало решение Пола предпринять последнее усилие, чтобы вновь собрать «Битлз» вместе после того, как каждый из них пошел своим путем во время записи «Белого альбома». Первой мыслью Пола было попытаться убедить партнеров отправиться в турне, так как он считал, что это поможет группе сплотиться. Но поскольку никто не был готов к возобновлению гастролей, Полу пришла другая идея: дать один-единственный концерт, который можно было бы превратить в телевизионное шоу. Однако время шло, а благоприятного случая для такого концерта все не представлялось. Тогда Пол и его режиссер Майкл Линдсей-Хогт предложили на выбор целый ряд экзотических мест, таких, как оазис в Сахаре или римский амфитеатр в Триполи. «Мне было бы приятнее сыграть в сумасшедшем доме», — не удержался от сарказма Джон.
Тем временем музыканты договорились о начале записи музыкального материала для нового весеннего альбома, основной темой которого должна была стать идея возрождения рок-н-ролла. Предполагалось, что в этом альбоме «Битлз» вернутся к своим корням в Ливерпуле и Гамбурге, вспомнят старые хиты и некоторые ранние песни, которые так и не были записаны. Пол убедил ребят приступить к работе в Твикенхеме, с тем чтобы съемки рабочих моментов могли позднее войти в фильм-концерт или стать материалом для документального фильма о группе.
Тем не менее общеизвестно, что никакая рок-группа — и меньше всех «Битлз» — не может допустить того, чтобы публика стала свидетелем работы в студии. Сомнительные шуточки, постоянные наркотики, язвительные комментарии в адрес общих знакомых, взаимные подкалывания могли вконец испортить ревностно охраняемый имидж группы. Кроме того, их безумно раздражал предложенный график работы: если раньше никто из музыкантов не заявлялся в студию раньше семи — десяти вечера, где затем все работали до рассвета, то теперь они были вынуждены начинать работу в полдень, при этом постоянное присутствие съемочной группы выбивало музыкантов из колеи.
Однако эти проблемы оказались цветочками по сравнению с тем, что произошло, когда в дело включилась Иоко. С самого начала она ясно дала всем понять, что не собирается сидеть вместе с другими из окружения «Битлз» у стенки. Если этот фильм будет показан по телевидению, она будет принимать в нем участие. Она ни на минуту не отпускала от себя Джона, дойдя до того, что садилась с ним на один табурет перед фортепьяно, постоянно вмешиваясь в обсуждение, словно была членом группы, особенно когда дело доходило до того, чтобы давать указания обслуживающему персоналу. У нее хватило нахальства даже на то, чтобы давать музыкантам советы относительно исполнения музыки.
Несколько лет спустя Джон и Йоко рассказали журналистам о свинском отношении членов «Битлз» к бедной Иоко — те якобы были не в состоянии смириться с тем, что женщина может вести себя с ними на равных. На самом же деле «Битлз» не прибили Йоко на месте только потому, что не хотели провоцировать Джона. Они порхали вокруг нее, как беспомощные маленькие птички, старающиеся защитить свое гнездо от хищной кошки. Джон жаловался: "Пол то и дело подходил к Йоко и говорил: «Слушай, не могла бы ты отойти в сторонку?» Совершенно очевидно, что это было неспроста.
Для того чтобы закрепить свою власть над Джоном, Йоко прежде всего надо было удалить Пола. Соперничество, с самого начала существовавшее между Ленноном и Маккартни, всегда было слабым местом «Битлз», теперь оно непосредственно угрожало существованию группы, и Йоко не собиралась упускать такую возможность. Однако Пол также отдавал себе отчет о деликатности создавшейся ситуации: съемки фильма показывают, что все это время он вел себя чрезвычайно осторожно. Но, подобно Иоко, Пол Маккартни также был рожден, чтобы быть лидером. Более того, в отличие от Иоко он обладал талантом и опытом, которые давали ему право командовать. Пол был автором тех песен «Битлз», которые пользовались наибольшим коммерческим успехом и приносили львиную долю дохода от радиотрансляций и отчислений за использование авторских прав. У него в голове рождались чудесные мелодии, и он обладал всем необходимым, чтобы превращать их в законченный продукт. Кстати, Джон как-то признался, что, когда дело доходило до записи, ему каждый раз приходилось заново учить расположение клавиш на клавиатуре. Поэтому неудивительно, что Пол все чаще срывался на Ринго (который с годами стал играть только хуже) или терял терпение с Джорджем, который так и остался довольно средним гитаристом. Что же касалось Джона, то он вообще превратился в апатичного наркомана, на которого Пол уже не мог полагаться, как прежде. В конце концов несколько лет группа держалась на плаву только благодаря Полу, а теперь он наблюдал, как она медленно, но верно идет ко дну. Естественно, порой наступали моменты, когда он набирал в легкие побольше воздуха и очень вежливо, но с едва заметным оттенком угрозы в голосе, говорил Йоко: «Назад!»
К сожалению, в отношении Джорджа Пол явно переборщил. Но опять-таки поведение Пола было вполне объяснимо: в эпоху, когда на рок-сцене появилось много виртуозных гитаристов, Джордж Харрисон явно оказался не на высоте. Тем не менее однажды Джордж взбрыкнул и, хлопнув дверью, уехал домой в Эшер. Переступив порог, он громко объявил: «Я ушел из группы. „Битлз“ больше не существуют!» Несмотря на то, что Джордж довольно скоро вернулся, его уход послужил сигналом для Джона и Ринго, которые наложили вето на планы Пола относительно телевизионного шоу. Когда, вернувшись, Джордж привел с собой Билли Престона, молодого негритянского пианиста из оркестра Литтл Ричарда, группа решила ограничиться выпуском альбома и документального фильма.
В этот самый момент Джон отважился предпринять плохо подготовленную контратаку. Он предложил, чтобы Пол взял на себя работу над фильмом и оставил запись пластинки ему. Он задумал пойти путем, обратным тому, который избрал Пол, когда выпускал такие диски, как «Сержант Пеппер», решив вернуться к тому, что он называл рок аи nature![152]. «Джон решил исключить любые звуковые эффекты, такие, как эхо, постсинхронизацию, все мои маленькие хитрости, — рассказывал Джордж Мартин. — Это должен был быть „честный альбом“, и если первая запись оказывалась неудачной, то они записывали еще и еще, до тех пор, пока у них не получалось то, что они хотели. Это было ужасно. Мы делали одну пробу за другой, а Джон периодически интересовался, какая запись была лучше — номер шестьдесят семь или номер тридцать девять». Такой подход был заранее обречен на неудачу, поскольку группа слишком давно отказалась от живой записи в пользу всяких студийных премудростей.
Проведя в Твикенхеме десять ужасных дней, «Битлз» решили продолжить свою работу в таком месте, которое они считали лучшей студией в мире: речь шла о великолепном семидесятивосьмидорожечном микшерском пульте, который вот уже несколько месяцев монтировал в подвальном помещении штаб-квартиры «Битлз» в доме 3 по Сэвил-роу Мэджик Алекс. Каково же было их удивление, когда они обнаружили, что работа по монтажу студии только началась! Дорогостоящее оборудование, доставленное из Германии, не было еще даже распаковано. Такое потрясение, по идее, должно было бы навсегда вычеркнуть Мзджик Алекса из жизни «Битлз», но Леннон упорно продолжал верить в то, что этот «волшебник» и впрямь был гением.
Грустная эпопея, продолжавшаяся в течение шести недель, завершилась 30 января 1969 года. В полдень все члены группы забрались на крышу здания на Сэвил-роу, чтобы сыграть свой последний концерт. Пол настаивал на том, чтобы в фильм вошли кадры хотя бы символического концерта. Так что «Битлз» придумали, каким образом можно было выступить на публике, одновременно оставаясь от нее на почтительном расстоянии. Музыканты, окруженные членами своей команды и ближайшими друзьями, заняли свои места среди труб и начали отсчет, предшествующий вступлению к «Get Back». Стоило первым звукам вырваться из динамиков и разнестись по всему кварталу, как разверзлись врата ада.
Местные клерки и секретарши в мини-юбках повыскакивали из офисов и наводнили крыши соседних домов. Высыпавшая на улицу толпа перекрыла движение перед домом 3, все задирали головы вверх и озирались, пытаясь увидеть музыкантов. Закройщики и портные многочисленных ателье, расположенных по соседству, бросились названивать в местное отделение полиции. В своем последнем бесстыдном и издевательском приступе самоутверждения «Битлз» нарушили повседневный покой обывателей.
Вдобавок ко всему они по-настоящему загорелись своей игрой. Джон выкладывался, словно какой-нибудь рок-Паганини: порывы ветра растрепали длинные волосы, а длинное худое тело, облаченное в коричневый меховой жакет, извивалось, точно змея, когда музыкант боролся со своей гитарой, выкрикивая в микрофон слова очередной песни. Подпрыгивая и счастливо улыбаясь, он, казалось, вновь на какое-то мгновение обрел на этой крыше свою прежнюю энергию, стремясь даже больше, чем Пол, завершить фильм взрывом былого неистовства.
Когда умолкли последние отголоски музыки, Джон обернулся и сказал, обращаясь ко всем присутствовавшим: «Я хотел бы поблагодарить вас всех от имени группы — и я надеюсь, что прослушивание было удачным!» Неплохо. Но и не грандиозно. Чуть-чуть иронии, но в целом довольно грустная эпитафия тому, что было самой сказочной карьерой за всю историю шоу-бизнеса.
Глава 35
Причиной, по которой все музыканты собрались в столь необычном месте в столь неурочный час, стало решение Пола предпринять последнее усилие, чтобы вновь собрать «Битлз» вместе после того, как каждый из них пошел своим путем во время записи «Белого альбома». Первой мыслью Пола было попытаться убедить партнеров отправиться в турне, так как он считал, что это поможет группе сплотиться. Но поскольку никто не был готов к возобновлению гастролей, Полу пришла другая идея: дать один-единственный концерт, который можно было бы превратить в телевизионное шоу. Однако время шло, а благоприятного случая для такого концерта все не представлялось. Тогда Пол и его режиссер Майкл Линдсей-Хогт предложили на выбор целый ряд экзотических мест, таких, как оазис в Сахаре или римский амфитеатр в Триполи. «Мне было бы приятнее сыграть в сумасшедшем доме», — не удержался от сарказма Джон.
Тем временем музыканты договорились о начале записи музыкального материала для нового весеннего альбома, основной темой которого должна была стать идея возрождения рок-н-ролла. Предполагалось, что в этом альбоме «Битлз» вернутся к своим корням в Ливерпуле и Гамбурге, вспомнят старые хиты и некоторые ранние песни, которые так и не были записаны. Пол убедил ребят приступить к работе в Твикенхеме, с тем чтобы съемки рабочих моментов могли позднее войти в фильм-концерт или стать материалом для документального фильма о группе.
Тем не менее общеизвестно, что никакая рок-группа — и меньше всех «Битлз» — не может допустить того, чтобы публика стала свидетелем работы в студии. Сомнительные шуточки, постоянные наркотики, язвительные комментарии в адрес общих знакомых, взаимные подкалывания могли вконец испортить ревностно охраняемый имидж группы. Кроме того, их безумно раздражал предложенный график работы: если раньше никто из музыкантов не заявлялся в студию раньше семи — десяти вечера, где затем все работали до рассвета, то теперь они были вынуждены начинать работу в полдень, при этом постоянное присутствие съемочной группы выбивало музыкантов из колеи.
Однако эти проблемы оказались цветочками по сравнению с тем, что произошло, когда в дело включилась Иоко. С самого начала она ясно дала всем понять, что не собирается сидеть вместе с другими из окружения «Битлз» у стенки. Если этот фильм будет показан по телевидению, она будет принимать в нем участие. Она ни на минуту не отпускала от себя Джона, дойдя до того, что садилась с ним на один табурет перед фортепьяно, постоянно вмешиваясь в обсуждение, словно была членом группы, особенно когда дело доходило до того, чтобы давать указания обслуживающему персоналу. У нее хватило нахальства даже на то, чтобы давать музыкантам советы относительно исполнения музыки.
Несколько лет спустя Джон и Йоко рассказали журналистам о свинском отношении членов «Битлз» к бедной Иоко — те якобы были не в состоянии смириться с тем, что женщина может вести себя с ними на равных. На самом же деле «Битлз» не прибили Йоко на месте только потому, что не хотели провоцировать Джона. Они порхали вокруг нее, как беспомощные маленькие птички, старающиеся защитить свое гнездо от хищной кошки. Джон жаловался: "Пол то и дело подходил к Йоко и говорил: «Слушай, не могла бы ты отойти в сторонку?» Совершенно очевидно, что это было неспроста.
Для того чтобы закрепить свою власть над Джоном, Йоко прежде всего надо было удалить Пола. Соперничество, с самого начала существовавшее между Ленноном и Маккартни, всегда было слабым местом «Битлз», теперь оно непосредственно угрожало существованию группы, и Йоко не собиралась упускать такую возможность. Однако Пол также отдавал себе отчет о деликатности создавшейся ситуации: съемки фильма показывают, что все это время он вел себя чрезвычайно осторожно. Но, подобно Иоко, Пол Маккартни также был рожден, чтобы быть лидером. Более того, в отличие от Иоко он обладал талантом и опытом, которые давали ему право командовать. Пол был автором тех песен «Битлз», которые пользовались наибольшим коммерческим успехом и приносили львиную долю дохода от радиотрансляций и отчислений за использование авторских прав. У него в голове рождались чудесные мелодии, и он обладал всем необходимым, чтобы превращать их в законченный продукт. Кстати, Джон как-то признался, что, когда дело доходило до записи, ему каждый раз приходилось заново учить расположение клавиш на клавиатуре. Поэтому неудивительно, что Пол все чаще срывался на Ринго (который с годами стал играть только хуже) или терял терпение с Джорджем, который так и остался довольно средним гитаристом. Что же касалось Джона, то он вообще превратился в апатичного наркомана, на которого Пол уже не мог полагаться, как прежде. В конце концов несколько лет группа держалась на плаву только благодаря Полу, а теперь он наблюдал, как она медленно, но верно идет ко дну. Естественно, порой наступали моменты, когда он набирал в легкие побольше воздуха и очень вежливо, но с едва заметным оттенком угрозы в голосе, говорил Йоко: «Назад!»
К сожалению, в отношении Джорджа Пол явно переборщил. Но опять-таки поведение Пола было вполне объяснимо: в эпоху, когда на рок-сцене появилось много виртуозных гитаристов, Джордж Харрисон явно оказался не на высоте. Тем не менее однажды Джордж взбрыкнул и, хлопнув дверью, уехал домой в Эшер. Переступив порог, он громко объявил: «Я ушел из группы. „Битлз“ больше не существуют!» Несмотря на то, что Джордж довольно скоро вернулся, его уход послужил сигналом для Джона и Ринго, которые наложили вето на планы Пола относительно телевизионного шоу. Когда, вернувшись, Джордж привел с собой Билли Престона, молодого негритянского пианиста из оркестра Литтл Ричарда, группа решила ограничиться выпуском альбома и документального фильма.
В этот самый момент Джон отважился предпринять плохо подготовленную контратаку. Он предложил, чтобы Пол взял на себя работу над фильмом и оставил запись пластинки ему. Он задумал пойти путем, обратным тому, который избрал Пол, когда выпускал такие диски, как «Сержант Пеппер», решив вернуться к тому, что он называл рок аи nature![152]. «Джон решил исключить любые звуковые эффекты, такие, как эхо, постсинхронизацию, все мои маленькие хитрости, — рассказывал Джордж Мартин. — Это должен был быть „честный альбом“, и если первая запись оказывалась неудачной, то они записывали еще и еще, до тех пор, пока у них не получалось то, что они хотели. Это было ужасно. Мы делали одну пробу за другой, а Джон периодически интересовался, какая запись была лучше — номер шестьдесят семь или номер тридцать девять». Такой подход был заранее обречен на неудачу, поскольку группа слишком давно отказалась от живой записи в пользу всяких студийных премудростей.
Проведя в Твикенхеме десять ужасных дней, «Битлз» решили продолжить свою работу в таком месте, которое они считали лучшей студией в мире: речь шла о великолепном семидесятивосьмидорожечном микшерском пульте, который вот уже несколько месяцев монтировал в подвальном помещении штаб-квартиры «Битлз» в доме 3 по Сэвил-роу Мэджик Алекс. Каково же было их удивление, когда они обнаружили, что работа по монтажу студии только началась! Дорогостоящее оборудование, доставленное из Германии, не было еще даже распаковано. Такое потрясение, по идее, должно было бы навсегда вычеркнуть Мзджик Алекса из жизни «Битлз», но Леннон упорно продолжал верить в то, что этот «волшебник» и впрямь был гением.
Грустная эпопея, продолжавшаяся в течение шести недель, завершилась 30 января 1969 года. В полдень все члены группы забрались на крышу здания на Сэвил-роу, чтобы сыграть свой последний концерт. Пол настаивал на том, чтобы в фильм вошли кадры хотя бы символического концерта. Так что «Битлз» придумали, каким образом можно было выступить на публике, одновременно оставаясь от нее на почтительном расстоянии. Музыканты, окруженные членами своей команды и ближайшими друзьями, заняли свои места среди труб и начали отсчет, предшествующий вступлению к «Get Back». Стоило первым звукам вырваться из динамиков и разнестись по всему кварталу, как разверзлись врата ада.
Местные клерки и секретарши в мини-юбках повыскакивали из офисов и наводнили крыши соседних домов. Высыпавшая на улицу толпа перекрыла движение перед домом 3, все задирали головы вверх и озирались, пытаясь увидеть музыкантов. Закройщики и портные многочисленных ателье, расположенных по соседству, бросились названивать в местное отделение полиции. В своем последнем бесстыдном и издевательском приступе самоутверждения «Битлз» нарушили повседневный покой обывателей.
Вдобавок ко всему они по-настоящему загорелись своей игрой. Джон выкладывался, словно какой-нибудь рок-Паганини: порывы ветра растрепали длинные волосы, а длинное худое тело, облаченное в коричневый меховой жакет, извивалось, точно змея, когда музыкант боролся со своей гитарой, выкрикивая в микрофон слова очередной песни. Подпрыгивая и счастливо улыбаясь, он, казалось, вновь на какое-то мгновение обрел на этой крыше свою прежнюю энергию, стремясь даже больше, чем Пол, завершить фильм взрывом былого неистовства.
Когда умолкли последние отголоски музыки, Джон обернулся и сказал, обращаясь ко всем присутствовавшим: «Я хотел бы поблагодарить вас всех от имени группы — и я надеюсь, что прослушивание было удачным!» Неплохо. Но и не грандиозно. Чуть-чуть иронии, но в целом довольно грустная эпитафия тому, что было самой сказочной карьерой за всю историю шоу-бизнеса.
Глава 35
«Битлз» разорены
«У нас нет и половины тех денег, что нам приписывают... Мы теряем деньги. Если так пойдет и дальше, через полгода мы разоримся». Такое заявление Джон Леннон сделал 18 января 1969 года. Но подобно тому, как три года назад никто не откликнулся на его крик о помощи, прозвучавший в песне «Help!», финансовое SOS Леннона также не было воспринято всерьез. И это неудивительно. В течение стольких лет пресса уделяла так много внимания финансовым успехам «Битлз», что все считали «великолепную четверку» самыми богатыми молодыми людьми на свете. Что, кстати, было чистой правдой, если говорить о валовом доходе. К декабрю 1968 года «Битлз» заработали в общей сложности (согласно аудиторскому заключению компании «Артур Янг») 154 миллиона долларов. И в то же время Леннон ничуть не преувеличивал: у «Битлз» практически не оставалось ни гроша.
Единственным человеком, который правильно отреагировал на сигнал бедствия Джона Леннона, оказался Аллен Кляйн, менеджер «Роллинг Стоунз», «Кинкс» и Донована. Будучи бухгалтером по образованию, Кляйн по собственному опыту знал, что даже самые великие звезды шоу-бизнеса нередко сталкивались с серьезными финансовыми трудностями, связанными с собственными экстравагантными поступками, плохим менеджментом или жульничеством. Начиная разбираться в бухгалтерии некоторых знаменитостей, он обнаружил, что зачастую те, кто купается в роскоши так, будто им позволено все на свете, на самом деле находятся на грани банкротства. Так случилось с Элвисом, который, проживи он еще хотя бы год, полностью бы разорился.
Помимо всего прочего, Кляйн откликнулся на призыв Леннона еще и потому, что менеджер «Роллинг Стоунз» давно мечтал стать менеджером «Битлз». «Все, они у меня в кармане!» — воскликнул он, когда услышал сообщение о смерти Брайена Эпстайна. Но он жестоко ошибался. Прошло еще восемнадцать месяцев, а он ни на шаг не приблизился к «Битлз». Подругой Пола стала Линда Истман, дочь нью-йоркского адвоката Ли Истмана (не имевшего никакого отношения к компании «Истман-Кодак»), который имел тесные связи с музыкальными издательствами и миром искусства. По настоянию Пола «Битлз» пригласили сына и партнера Истмана — Джона представлять их интересы в вопросах, связанных с бизнесом. Однако стоило Полу заикнуться о возможной женитьбе на Линде, как Джон сразу начал подыскивать менеджера, который не был бы родственником одного из его партнеров. Эти поиски вскоре привели его к Кляйну, который вспоминает о том, как был поражен, когда впервые набрал номер Джона и услышал, как знакомый голос напевает на мотив песенки «Три слепых мышонка» следующие слова: «Нас нет дома! Нас нет дома! Оставьте свое имя! И может быть, мы вам перезвоним!» Вечером 27 января Кляйн встречал Джона Леннона и Йоко Оно на пороге своего роскошного номера в отеле «Дорчестер».
Аллен Кляйн был одним из тех, к кому окружающие относятся с опаской. Недаром кто-то из журналистов окрестил его «самым крутым заправилой поп-джунглей», а британская пресса не раз обвиняла в махинациях на бирже, нарушении налогового законодательства, а также в том, что он ведет нечестную игру с «Роллинг Стоунз». В Англии Кляйна всегда воспринимали как коварного и безжалостного нью-йоркского еврея, поставившего себе целью растащить национальное достояние Великобритании. Но в действительности все эти обвинения почти не имели под собой оснований.
Джон Леннон, вероятно, был немало изумлен, когда впервые встретился с человеком, окруженным такой зловещей аурой; по правде говоря, и менее чувствительные, чем Леннон, люди приходили в замешательство, когда знакомились с Алленом Кляйном, поскольку вместо саблезубого тигра с телефонными трубками в каждой лапе и убийственным взором перед ними оказывался невысокий, небрежно одетый коренастый мужичок, отдаленно напоминавший Бадди Хэкетта, который всем своим видом давал понять, что ему не терпится выбежать из дома и погонять мяч на аллее в саду. По сравнению со стилем Джона Истмана, стремившегося во всем походить на блестящего Джека Кеннеди, Аллен Кляйн был, скорее, олицетворением отважного защитника рабочего класса.
«Я вовсе не так умен, как говорят, — говаривал Аллен, отрицая самое очевидное из своих достоинств. — Я просто умею хорошо подготовиться». И как же он подготовился к этому историческому событию? Чтобы разрядить обстановку, он предложил гостям вместе поужинать. Ведь очевидно, что за столом беседовать гораздо приятнее. Как оказалось, на ужин была предложена вегетарианская пища, как нельзя лучше отвечавшая требованиям привередливого Джона Леннона. Но еще лучше удалась Кляйну застольная беседа. "Первое, чем поразил меня Аллен, — рассказывал Леннон, — и это, безусловно, было лестным, так это тем, что он прекрасно знал все наши старые песни. Он даже мог отличить песни Пола от моих. Он говорил: «Вот эту фразу написал не Маккартни, верно?» И я отвечал: «Точно!» Именно это меня заинтересовало — он понимал, каков вклад каждого из нас в успех группы. А то все считали, что делом занимались только Пол и Джордж Мартин. Он знал мои тексты и понимал их-не то чтобы там было много чего понимать, — но ему они нравились. И тогда я подумал: «Если этот человек сумел узнать меня так хорошо, ограничившись тем, что послушал мои пластинки, он, наверное, вообще неплохо соображает».
В общении с Йоко Оно Кляйн оказался таким же ловким, как и в беседе с непредсказуемым Джоном. В его речах ни разу не промелькнуло и намека на ту снисходительность, с которой к Йоко относились мужчины из окружения «Битлз» и которая буквально сводила ее с ума. Кляйн обращался к ней так же уважительно, как и к Джону, подчеркивая, что принимает их за равных, и за это Джон был ему очень признателен. А вознаграждение не заставило себя долго ждать.
Прошло не больше двух часов, как Джон сказал: «Слушай, Аллен, а ты не хотел бы стать нашим с Йоко менеджером?» В ту пору Леннон уже не мог говорить от лица остальных членов группы. «Ты не сможешь быть менеджером „Битлз“, — предупредил он Кляйна, — потому что они уже подписали договор с Истманом».
Это известие не испугало Кляйна. «Адвоката всегда можно уволить», — ответил он, не давая вместе с тем немедленного согласия, несмотря на то, что его финансовое положение было немногим лучше, чем у Джона. Кляйн был прирожденным транжирой — и прирожденным оптимистом. Подобно игроку в покер, он умел пасовать и знал, когда поднимать ставку. Он решил не торопиться и ответил, что будет счастлив работать с Леннонами.
«Хорошо, так что же нам теперь делать?» — сразу взял быка за рога Джон.
«Я думаю, вам лучше отправиться спать», — ответил Кляйн.
«В чем дело? — возмутился Леннон. — Ты отказываешься?»
«Вовсе нет», — улыбнулся Кляйн. «Тогда скажи, что я должен делать», — повторил Джон. «Я считаю, — решился, наконец, Кляйн, — что вам надо написать своим партнерам и поставить их в известность о том, что вы предложили мне вести ваши дела. Но прежде чем сделать это, вам следует позвонить им — это будет более по-дружески».
С этими словами Кляйн вышел в соседнюю комнату и вернулся с пишущей машинкой, которую поставил на пол, заправив в нее чистый лист бумаги. К трем утра Йоко отпечатала уведомления, которые были адресованы сэру Джозефу Локвуду из «И-Эм-Ай», Дику Джеймсу из «Норзерн Сонгз», Клайву Эпстайну из «НЕМС Ентерпрайзис» и Харри Пинскеру из «Брайс энд Ханмер». Текст послания гласил: «Я обратился к Аллену Кляйну с просьбой взять на себя ведение моих дел. Прошу Вас предоставить ему любую необходимую информацию и полное сотрудничество. С любовью, Джон Леннон».
Выталкивая Аллена Кляйна на ринг против Джона Истмана, Джон на самом деле готовил атаку против Пола. 3 февраля «Битлз» провели совещание, на котором тремя голосами против одного решили нанять Аллена Кляйна в качестве менеджера группы, преодолев таким образом протест Пола. Затем ребята встретились с Кляйном и Истманом. Истман предложил Аллену сопровождать его во время встречи с сэром Джо, на что Кляйн ответил резким отказом, мотивировав его тем, что хочет чувствовать себя свободным в плане ведения дел «Битлз», точно так же как Истман должен иметь свободу, как их адвокат. На следующую встречу с Кляйном Истман пригласил своего отца. Но и в этот раз Аллен Кляйн хорошо подготовился.
Не успел Ли Истман усесться рядом с сыном и будущим зятем, как у него буквально выбили почву из-под ног. Аллен Кляйн с дразнящей улыбкой на устах начал совещание с того, что огласил результаты небольшого расследования, в ходе которого выяснилось, что настоящее имя Ли Истмана Леопольд Эпстайн! Джон Леннон разразился жестоким смехом, и до конца совещания они с Кляйном обращались к Истману не иначе, как «Эпстайн»: «Да, мистер Эпстайн» или «Нет, мистер Эпстайн», или «Если бы меня звали Эпстайн...» — так продолжалось до тех пор, пока обычно вежливый адвокат не взорвался. «Он обзывал меня самыми последними словами, — вспоминал Кляйн. — А я просто сидел и слушал, как он отводил душу. И всем стало ясно, каким он был на самом деле: вспыльчивым, педантичным, высокомерным». В конце концов Истман вылетел, хлопнув дверью, вместе со своим сыном и все тем же будущим зятем.
Но гнев Истмана был ничем по сравнению с яростью Джона Леннона. «Да он просто свинья! Глупая, поганая буржуйская свинья! — бушевал Леннон. — Он решил, что может навешать мне хреновой лапши своими разговорами о сраном Кафке, Пикассо и Кунинге, черт их всех дери! Да плевать мне на них!» Так началась затяжная война, которая привела к распаду «Битлз».
Несмотря на то, что Пол ненавидел Кляйна столь же страстно, насколько Джон ненавидел Истманов, ему пришлось в конце концов согласиться на то, чтобы уполномочить нового менеджера разобраться с финансовыми делами группы. На целых два месяца Аллен погрузился в работу, проводя все свое время в офисе «Эппл», окруженный горой документации. Когда работа была завершена, у него в голове ярким неоновым огнем горело только одно слово: ИДИОТ!
Брайену Эпстайну, этому маленькому лорду Фонтлеруа, удалось невозможное. Он заполучил в свои руки величайшее дело в истории шоу-бизнеса и умудрился провалить его, заключая одну неудачную сделку за другой. Вся эта история представляла собой сплошной кошмар. Ни одного нормального контракта, ни одного случая, когда оговоренные процентные отчисления реально соответствовали уровню и отвечали интересам музыкантов. Но самым катастрофичным было то, что «Битлз» действительно были разорены, мало того, у них не было никаких шансов вернуть хотя бы часть того, что они потеряли.
О чем бы ни шла речь — об авторских отчислениях, которые они получали от продажи пластинок, правах на издание песен, концертных турне, фильмах — Брайен Эпстайн неизменно соглашался на оскорбительно ничтожные условия для своих клиентов.
Когда Аллен Кляйн взглянул на нижнюю строчку аудиторского заключения, он сразу обратил внимание на две цифры, стоявшие там, как надгробные памятники. Одна из них показывала чистую прибыль «Битлз» за 1968 год — жалкие 78 тысяч фунтов. Вторая отражала задолженность «Битлз» перед компанией «Эппл», у которой они были вынуждены занимать деньги для оплаты своих счетов: Джон был должен 64 тысячи, Пол -66 и по 35 тысяч Джордж и Ринго. Требовалось немедленно что-то предпринять, пока ребятам не пришлось распродавать имущество.
Свою первую атаку Кляйн обрушил на «НЕМС», которая находилась теперь в руках Куини и которой руководил брат Брайена Клайв. Несмотря на то что компания перестала выполнять какие-либо полезные для группы функции, она продолжала получать двадцать пять процентов от всех ее доходов. Джон Истман попросил у Локвуда заем в размере 1 250 тысяч фунтов для того, чтобы группа могла выкупить «НЕМС» у нынешних владельцев, но Аллен отговорил «Битлз» от этой сделки, предупредив их, что возвращать им придется два миллиона. Кроме того, он считал, что у него неплохие шансы заполучить «НЕМС» вообще задаром, поскольку, по его мнению, Клайв не был готов к тому, чтобы ввязаться в процесс, который могли затеять против него «Битлз», обвинив компанию не только в несоблюдении их интересов, но и в жульничестве, присвоении денежных средств и плохом управлении. Аллен Кляйн оказался прав. Как только Клайв получил от Джона Истмана уведомление о том, что Кляйн затеял аудиторскую проверку состояния дел между «Битлз» и «НЕМС», а также «Немперор Холдинг Лтд» (правопреемником «НЕМС»), он сразу сообразил, что ему нельзя терять ни минуты. Ему надо было немедленно и во что бы то ни стало выбраться из этой неприятной истории. Он связался с Леонардом Риченбергом из «Трайомф Траста» и продал ему «НЕМС» за 750 тысяч фунтов.
Аллен Кляйн отреагировал на этот неожиданный поворот со свойственной ему быстротой и смелостью. Появившись в офисе Риченберга, он поздравил соперника с удачным приобретением, после чего поведал ему, что аудиторская проверка выявила огромную сумму долгов, которые наделал Эпстайн еще в те времена, когда группа выступала с гастролями. Кроме того, против «НЕМС» было подано столько судебных исков, что, начав защищаться, «Трайомф» мог поставить себя на грань банкротства. Риченберг выставил Кляйна за дверь. Ничуть не смутившись, Кляйн написал фирме «Генри Энсбачер энд Компани», ответственной за получение авторских гонораров «Битлз», письмо с распоряжением с этого момента переводить все денежные средства на счета «Эппл Корпс».
В ответ на это «Трайомф Траст» подал в суд на «И-Эм-Ай». Тем временем столь необходимая каждой из сторон сумма авторских отчислений, превышавшая 1 миллион фунтов, была помещена на депозитный счет в Ллойде-банке в ожидании разрешения разногласий. Риченберг усилил свою позицию, обнародовав в прессе немало компрометирующих материалов на Аллена Кляйна, это заставило последнего изменить свою тактику и пойти на переговоры. Однако в этот момент разразился новый, гораздо более серьезный кризис.
Однажды мартовским утром Джону Леннону на глаза попалось газетное сообщение о том, что Дик Джеймс и Чарльз Силвер, владельцы компании «Норзерн Сонгз», только что продали принадлежавшие им 32 процента акций компании сэру Лью Грейду из «Ассошиэйтед Телевижн Корпорейшн» (АТВ), которая и без того уже владела тремя процентами. Теперь доля сэра Лью во владении битловской песенной копилкой превышала 30-процентную, которая была в руках самих «Битлз». В последнем отчаянном усилии удержать контроль над компанией разъяренный Джон немедленно вызвал Пола и Аллена. На этот предательский поступок Джеймса подвигла боязнь распада «Битлз» (он не был уверен, что каждый из них в отдельности что-то из себя представляет), а последней каплей явился выход Джона и Пола из состава административного совета «Норзерн Сонгз» и передача их полномочий своим представителям, адвокатам и бухгалтерам, которые работали на Дика Джеймса. Между «Битлз» и Лью Грейдом началась борьба, которая растянулась на пять месяцев.
В июле 1969 года Кляйн вплотную приблизился к своему обещанию заполучить «НЕМС» за гроши. За 90 процентов акций не принадлежащей им компании «Битлз» выложили 750 тысяч фунтов наличными и 300 тысяч в виде замороженных авторских отчислений плюс 50 тысяч долларов за долю «НЕМС» в принадлежавшей «Битлз» кинокомпании «Субафилмз Лтд» и 5 процентов от общего дохода «Битлз» по авторским отчислениям за период с 1972 по 1976 год.
Единственным человеком, который правильно отреагировал на сигнал бедствия Джона Леннона, оказался Аллен Кляйн, менеджер «Роллинг Стоунз», «Кинкс» и Донована. Будучи бухгалтером по образованию, Кляйн по собственному опыту знал, что даже самые великие звезды шоу-бизнеса нередко сталкивались с серьезными финансовыми трудностями, связанными с собственными экстравагантными поступками, плохим менеджментом или жульничеством. Начиная разбираться в бухгалтерии некоторых знаменитостей, он обнаружил, что зачастую те, кто купается в роскоши так, будто им позволено все на свете, на самом деле находятся на грани банкротства. Так случилось с Элвисом, который, проживи он еще хотя бы год, полностью бы разорился.
Помимо всего прочего, Кляйн откликнулся на призыв Леннона еще и потому, что менеджер «Роллинг Стоунз» давно мечтал стать менеджером «Битлз». «Все, они у меня в кармане!» — воскликнул он, когда услышал сообщение о смерти Брайена Эпстайна. Но он жестоко ошибался. Прошло еще восемнадцать месяцев, а он ни на шаг не приблизился к «Битлз». Подругой Пола стала Линда Истман, дочь нью-йоркского адвоката Ли Истмана (не имевшего никакого отношения к компании «Истман-Кодак»), который имел тесные связи с музыкальными издательствами и миром искусства. По настоянию Пола «Битлз» пригласили сына и партнера Истмана — Джона представлять их интересы в вопросах, связанных с бизнесом. Однако стоило Полу заикнуться о возможной женитьбе на Линде, как Джон сразу начал подыскивать менеджера, который не был бы родственником одного из его партнеров. Эти поиски вскоре привели его к Кляйну, который вспоминает о том, как был поражен, когда впервые набрал номер Джона и услышал, как знакомый голос напевает на мотив песенки «Три слепых мышонка» следующие слова: «Нас нет дома! Нас нет дома! Оставьте свое имя! И может быть, мы вам перезвоним!» Вечером 27 января Кляйн встречал Джона Леннона и Йоко Оно на пороге своего роскошного номера в отеле «Дорчестер».
Аллен Кляйн был одним из тех, к кому окружающие относятся с опаской. Недаром кто-то из журналистов окрестил его «самым крутым заправилой поп-джунглей», а британская пресса не раз обвиняла в махинациях на бирже, нарушении налогового законодательства, а также в том, что он ведет нечестную игру с «Роллинг Стоунз». В Англии Кляйна всегда воспринимали как коварного и безжалостного нью-йоркского еврея, поставившего себе целью растащить национальное достояние Великобритании. Но в действительности все эти обвинения почти не имели под собой оснований.
Джон Леннон, вероятно, был немало изумлен, когда впервые встретился с человеком, окруженным такой зловещей аурой; по правде говоря, и менее чувствительные, чем Леннон, люди приходили в замешательство, когда знакомились с Алленом Кляйном, поскольку вместо саблезубого тигра с телефонными трубками в каждой лапе и убийственным взором перед ними оказывался невысокий, небрежно одетый коренастый мужичок, отдаленно напоминавший Бадди Хэкетта, который всем своим видом давал понять, что ему не терпится выбежать из дома и погонять мяч на аллее в саду. По сравнению со стилем Джона Истмана, стремившегося во всем походить на блестящего Джека Кеннеди, Аллен Кляйн был, скорее, олицетворением отважного защитника рабочего класса.
«Я вовсе не так умен, как говорят, — говаривал Аллен, отрицая самое очевидное из своих достоинств. — Я просто умею хорошо подготовиться». И как же он подготовился к этому историческому событию? Чтобы разрядить обстановку, он предложил гостям вместе поужинать. Ведь очевидно, что за столом беседовать гораздо приятнее. Как оказалось, на ужин была предложена вегетарианская пища, как нельзя лучше отвечавшая требованиям привередливого Джона Леннона. Но еще лучше удалась Кляйну застольная беседа. "Первое, чем поразил меня Аллен, — рассказывал Леннон, — и это, безусловно, было лестным, так это тем, что он прекрасно знал все наши старые песни. Он даже мог отличить песни Пола от моих. Он говорил: «Вот эту фразу написал не Маккартни, верно?» И я отвечал: «Точно!» Именно это меня заинтересовало — он понимал, каков вклад каждого из нас в успех группы. А то все считали, что делом занимались только Пол и Джордж Мартин. Он знал мои тексты и понимал их-не то чтобы там было много чего понимать, — но ему они нравились. И тогда я подумал: «Если этот человек сумел узнать меня так хорошо, ограничившись тем, что послушал мои пластинки, он, наверное, вообще неплохо соображает».
В общении с Йоко Оно Кляйн оказался таким же ловким, как и в беседе с непредсказуемым Джоном. В его речах ни разу не промелькнуло и намека на ту снисходительность, с которой к Йоко относились мужчины из окружения «Битлз» и которая буквально сводила ее с ума. Кляйн обращался к ней так же уважительно, как и к Джону, подчеркивая, что принимает их за равных, и за это Джон был ему очень признателен. А вознаграждение не заставило себя долго ждать.
Прошло не больше двух часов, как Джон сказал: «Слушай, Аллен, а ты не хотел бы стать нашим с Йоко менеджером?» В ту пору Леннон уже не мог говорить от лица остальных членов группы. «Ты не сможешь быть менеджером „Битлз“, — предупредил он Кляйна, — потому что они уже подписали договор с Истманом».
Это известие не испугало Кляйна. «Адвоката всегда можно уволить», — ответил он, не давая вместе с тем немедленного согласия, несмотря на то, что его финансовое положение было немногим лучше, чем у Джона. Кляйн был прирожденным транжирой — и прирожденным оптимистом. Подобно игроку в покер, он умел пасовать и знал, когда поднимать ставку. Он решил не торопиться и ответил, что будет счастлив работать с Леннонами.
«Хорошо, так что же нам теперь делать?» — сразу взял быка за рога Джон.
«Я думаю, вам лучше отправиться спать», — ответил Кляйн.
«В чем дело? — возмутился Леннон. — Ты отказываешься?»
«Вовсе нет», — улыбнулся Кляйн. «Тогда скажи, что я должен делать», — повторил Джон. «Я считаю, — решился, наконец, Кляйн, — что вам надо написать своим партнерам и поставить их в известность о том, что вы предложили мне вести ваши дела. Но прежде чем сделать это, вам следует позвонить им — это будет более по-дружески».
С этими словами Кляйн вышел в соседнюю комнату и вернулся с пишущей машинкой, которую поставил на пол, заправив в нее чистый лист бумаги. К трем утра Йоко отпечатала уведомления, которые были адресованы сэру Джозефу Локвуду из «И-Эм-Ай», Дику Джеймсу из «Норзерн Сонгз», Клайву Эпстайну из «НЕМС Ентерпрайзис» и Харри Пинскеру из «Брайс энд Ханмер». Текст послания гласил: «Я обратился к Аллену Кляйну с просьбой взять на себя ведение моих дел. Прошу Вас предоставить ему любую необходимую информацию и полное сотрудничество. С любовью, Джон Леннон».
Выталкивая Аллена Кляйна на ринг против Джона Истмана, Джон на самом деле готовил атаку против Пола. 3 февраля «Битлз» провели совещание, на котором тремя голосами против одного решили нанять Аллена Кляйна в качестве менеджера группы, преодолев таким образом протест Пола. Затем ребята встретились с Кляйном и Истманом. Истман предложил Аллену сопровождать его во время встречи с сэром Джо, на что Кляйн ответил резким отказом, мотивировав его тем, что хочет чувствовать себя свободным в плане ведения дел «Битлз», точно так же как Истман должен иметь свободу, как их адвокат. На следующую встречу с Кляйном Истман пригласил своего отца. Но и в этот раз Аллен Кляйн хорошо подготовился.
Не успел Ли Истман усесться рядом с сыном и будущим зятем, как у него буквально выбили почву из-под ног. Аллен Кляйн с дразнящей улыбкой на устах начал совещание с того, что огласил результаты небольшого расследования, в ходе которого выяснилось, что настоящее имя Ли Истмана Леопольд Эпстайн! Джон Леннон разразился жестоким смехом, и до конца совещания они с Кляйном обращались к Истману не иначе, как «Эпстайн»: «Да, мистер Эпстайн» или «Нет, мистер Эпстайн», или «Если бы меня звали Эпстайн...» — так продолжалось до тех пор, пока обычно вежливый адвокат не взорвался. «Он обзывал меня самыми последними словами, — вспоминал Кляйн. — А я просто сидел и слушал, как он отводил душу. И всем стало ясно, каким он был на самом деле: вспыльчивым, педантичным, высокомерным». В конце концов Истман вылетел, хлопнув дверью, вместе со своим сыном и все тем же будущим зятем.
Но гнев Истмана был ничем по сравнению с яростью Джона Леннона. «Да он просто свинья! Глупая, поганая буржуйская свинья! — бушевал Леннон. — Он решил, что может навешать мне хреновой лапши своими разговорами о сраном Кафке, Пикассо и Кунинге, черт их всех дери! Да плевать мне на них!» Так началась затяжная война, которая привела к распаду «Битлз».
Несмотря на то, что Пол ненавидел Кляйна столь же страстно, насколько Джон ненавидел Истманов, ему пришлось в конце концов согласиться на то, чтобы уполномочить нового менеджера разобраться с финансовыми делами группы. На целых два месяца Аллен погрузился в работу, проводя все свое время в офисе «Эппл», окруженный горой документации. Когда работа была завершена, у него в голове ярким неоновым огнем горело только одно слово: ИДИОТ!
Брайену Эпстайну, этому маленькому лорду Фонтлеруа, удалось невозможное. Он заполучил в свои руки величайшее дело в истории шоу-бизнеса и умудрился провалить его, заключая одну неудачную сделку за другой. Вся эта история представляла собой сплошной кошмар. Ни одного нормального контракта, ни одного случая, когда оговоренные процентные отчисления реально соответствовали уровню и отвечали интересам музыкантов. Но самым катастрофичным было то, что «Битлз» действительно были разорены, мало того, у них не было никаких шансов вернуть хотя бы часть того, что они потеряли.
О чем бы ни шла речь — об авторских отчислениях, которые они получали от продажи пластинок, правах на издание песен, концертных турне, фильмах — Брайен Эпстайн неизменно соглашался на оскорбительно ничтожные условия для своих клиентов.
Когда Аллен Кляйн взглянул на нижнюю строчку аудиторского заключения, он сразу обратил внимание на две цифры, стоявшие там, как надгробные памятники. Одна из них показывала чистую прибыль «Битлз» за 1968 год — жалкие 78 тысяч фунтов. Вторая отражала задолженность «Битлз» перед компанией «Эппл», у которой они были вынуждены занимать деньги для оплаты своих счетов: Джон был должен 64 тысячи, Пол -66 и по 35 тысяч Джордж и Ринго. Требовалось немедленно что-то предпринять, пока ребятам не пришлось распродавать имущество.
Свою первую атаку Кляйн обрушил на «НЕМС», которая находилась теперь в руках Куини и которой руководил брат Брайена Клайв. Несмотря на то что компания перестала выполнять какие-либо полезные для группы функции, она продолжала получать двадцать пять процентов от всех ее доходов. Джон Истман попросил у Локвуда заем в размере 1 250 тысяч фунтов для того, чтобы группа могла выкупить «НЕМС» у нынешних владельцев, но Аллен отговорил «Битлз» от этой сделки, предупредив их, что возвращать им придется два миллиона. Кроме того, он считал, что у него неплохие шансы заполучить «НЕМС» вообще задаром, поскольку, по его мнению, Клайв не был готов к тому, чтобы ввязаться в процесс, который могли затеять против него «Битлз», обвинив компанию не только в несоблюдении их интересов, но и в жульничестве, присвоении денежных средств и плохом управлении. Аллен Кляйн оказался прав. Как только Клайв получил от Джона Истмана уведомление о том, что Кляйн затеял аудиторскую проверку состояния дел между «Битлз» и «НЕМС», а также «Немперор Холдинг Лтд» (правопреемником «НЕМС»), он сразу сообразил, что ему нельзя терять ни минуты. Ему надо было немедленно и во что бы то ни стало выбраться из этой неприятной истории. Он связался с Леонардом Риченбергом из «Трайомф Траста» и продал ему «НЕМС» за 750 тысяч фунтов.
Аллен Кляйн отреагировал на этот неожиданный поворот со свойственной ему быстротой и смелостью. Появившись в офисе Риченберга, он поздравил соперника с удачным приобретением, после чего поведал ему, что аудиторская проверка выявила огромную сумму долгов, которые наделал Эпстайн еще в те времена, когда группа выступала с гастролями. Кроме того, против «НЕМС» было подано столько судебных исков, что, начав защищаться, «Трайомф» мог поставить себя на грань банкротства. Риченберг выставил Кляйна за дверь. Ничуть не смутившись, Кляйн написал фирме «Генри Энсбачер энд Компани», ответственной за получение авторских гонораров «Битлз», письмо с распоряжением с этого момента переводить все денежные средства на счета «Эппл Корпс».
В ответ на это «Трайомф Траст» подал в суд на «И-Эм-Ай». Тем временем столь необходимая каждой из сторон сумма авторских отчислений, превышавшая 1 миллион фунтов, была помещена на депозитный счет в Ллойде-банке в ожидании разрешения разногласий. Риченберг усилил свою позицию, обнародовав в прессе немало компрометирующих материалов на Аллена Кляйна, это заставило последнего изменить свою тактику и пойти на переговоры. Однако в этот момент разразился новый, гораздо более серьезный кризис.
Однажды мартовским утром Джону Леннону на глаза попалось газетное сообщение о том, что Дик Джеймс и Чарльз Силвер, владельцы компании «Норзерн Сонгз», только что продали принадлежавшие им 32 процента акций компании сэру Лью Грейду из «Ассошиэйтед Телевижн Корпорейшн» (АТВ), которая и без того уже владела тремя процентами. Теперь доля сэра Лью во владении битловской песенной копилкой превышала 30-процентную, которая была в руках самих «Битлз». В последнем отчаянном усилии удержать контроль над компанией разъяренный Джон немедленно вызвал Пола и Аллена. На этот предательский поступок Джеймса подвигла боязнь распада «Битлз» (он не был уверен, что каждый из них в отдельности что-то из себя представляет), а последней каплей явился выход Джона и Пола из состава административного совета «Норзерн Сонгз» и передача их полномочий своим представителям, адвокатам и бухгалтерам, которые работали на Дика Джеймса. Между «Битлз» и Лью Грейдом началась борьба, которая растянулась на пять месяцев.
В июле 1969 года Кляйн вплотную приблизился к своему обещанию заполучить «НЕМС» за гроши. За 90 процентов акций не принадлежащей им компании «Битлз» выложили 750 тысяч фунтов наличными и 300 тысяч в виде замороженных авторских отчислений плюс 50 тысяч долларов за долю «НЕМС» в принадлежавшей «Битлз» кинокомпании «Субафилмз Лтд» и 5 процентов от общего дохода «Битлз» по авторским отчислениям за период с 1972 по 1976 год.