Голубев Игорь. Автобаза

   С окончательным развалом социалистического способа хозяйствования, закрытием лесопилки, щебеночного карьера и куриной фермы жителям не оставалось более ничего, как положить зубы на полку и тихо дожидаться голодной смерти, ибо только старушки еще сохранили навыки возделывания огородов, с них кормились и приторговывали на обочинах. Весь цветной металл ободрали, свезли в район даже аллюминиевую посуду и старые аккумуляторы.
   Сейчас трудно сказать, кому первому пришла в голову мысль начать чистить проезжих. Возможно, кто-то остановился в окрестностях из-за поломки, призвал на помощь местного жителя, а потом расплатился за услуги товаром из кузова, но факт остается фактом - товар пришелся по вкусу. Однако рассчитывать, что в ближайшем будущем такие аварии станут постоянным источником дохода, не приходилось.
   Счастливчик поделился своими соображениями с друганами, и скоро в кровавый бизнес включилось почти все взрослое население. Были изготовлены кустарные металлические ежи, для остановки машин снаряжали на обочину женщин с детьми или подкладывали бабам под фуфайки подушки - для имитации беременности. А в праздники отдыхали, замаливали грехи и стыдливо отчисляли местному батюшке десятину.
   Нанятые водилы и бойцы повязали в два дня больше половины трудоспособного населения, состоялся процесс, виновных распихали по российским исправительным учреждением ГУИНа. Село замерло в скорби по близким. Затаилось.
   Между тем голод, как известно, не тетка, а высвободившееся от разбоев время требовало употребления. И помог случай. Однажды около горестно бредущей по обочине женщины остановился водитель-новичок. Ему требовался отдых, ночлег и определенного рода услуги. И Настя, месяц назад снарядившая тощую посылку на зону, повела его к себе. Была истоплена печь, закуплены продукты, накормлен ребенок. Утром водила отчалил, оставив Насте аж сто рублей деревянных.
   Первый опыт не остался незамеченным. Да и как? Село. Все на виду. Топят ли баню, колют ли дрова, выходят ли расфуфыренными на обочину. И село со стыдом, душевным скрипом (а кто по лихости и внутренней предрасположенности) переквалифицировалось. Былое забылось. Страсти на трассе угасли, и само название местечка в разговорах водителей теперь вызывало улыбку, довольство и хамскую уверенность.
   О будущем возвращении преступных мужей и последствиях никто не думал.
   - Притормози, - попросил Димон, и Климов выполнил маневр.
   Вдоль обочины, метров за триста от первых домов, на небольшом расстоянии друг от друга стояли женщины всех возрастов и внешностей. Но одно их объединяло: бесшабашность, рожденная бесстыдством, и выросший из безысходности по-фигизм.
   Перед каждой стоял ящичек или табуретка с миской магазинных огурцов, картохи, разовых зажигалок или садовых цветов. Но все это было для отвода глаз, для участкового, для создания образа чистоты и порядочности. Никто всерьез не собирался торговать продуктами. Здесь торговали телом. Одеты были бабы в лучшее - из того, что раньше надевалось на праздники, дни рождения и свадьбы, в присланное родственниками, которым сытнее жилось в городах. Да и неважно, откуда это бралось. Понятно, что не Париж, не Амстердам я не Берлин... Однако же и клиент не коммерсант.
   - Насть, - позвал из машины Генок, - опять здесь? Ты же обещала...
   - Привез? - вместо ответа спросила зачинщица.
   - Привез. Но, боюсь, совесть замучает, плохо спать буду. А для нашего брата, шофера, сон и хороший отдых в пути огромное значение имеют.
   - Сна не гарантирую, а банька у меня класс. Еще с мая веничков нарезала.
   - Не боишься, твой выйдет - и к ногтю? - не торопился отдавать заказанное Гун.
   - Не выйдет, - весело ответила баба.
   - То есть?
   - Туберкулез у него нашли.
   Климов крякнул. Не похоже, чтобы баба за мужика переживала, а ведь когда брали, так убивалась. Криком на всю деревню исходила.
   - Слушай, кончай с ними. Слушать противно, - отвернулся Димон.
   - Не нравлюсь, проезжай дальше. Вон Стефка как вырядилась, - не боясь конкуренции, махнула рукой в сторону "напарницы" Настя.
   Действительно, в конце шеренги стояла за миской с огурцами высокая, широкая в кости блондинка. Бывшая фельдшерица местного медпункта. Польских кровей. Славянской красоты.
   Климов покосился на приятеля. Стефка вышла на трассу впервые. По крайней мере, Гун раньше ее здесь не видел. Подозревал, что медичка нравится Димону, а вывод напрашивался сам: уже несколько раз, минуя село, напарник просил остановить у медпункта и запасался анальгином, глюконатом кальция или аскорбинкой. Сейчас он упорно смотрел в другую сторону. Видно, и гордую полячку приперло, подумал с ожесточением на неизвестных, повергших страну в хаос и продолжавших бессовестно растаскивать народное, Гун.
   Гун достал из-за сиденья три упаковки колготок, купленных по дешевке на распродаже у центрального входа на ВВЦ. Настя потянулась было за подарком, но Климов проворно убрал колготы обратно, а из кабины вытащил тонкую книжку с устрашающей надписью: "СПИД. КАРА ГОСПОДНЯ, ЭПИДЕМИЯ ИЛИ ВСЕМИРНАЯ ЧИСТКА?"
   - Изучите, законспектируете, на обратном пути устрою экзамен. Кто получит "неуд", подарков не увидит.
   И машина медленно тронулась. Из кабины на обочину к ногам каждой женщины шлепнулась аналогичная брошюра.
   Ласточка набрала скорость. Стефка отвернулась и книжку не подобрала. Оно, может, и к лучшему - жить все равно в Москве негде, подумал Гун и утопил педаль газа. Впереди показалась жестянка, обозначающая выезд из села.
   - Тормози! Тормози, говорю, - вдруг встрепенулся Димон.
   - Ты чего? - испугался Генок.
   Димон соскочил на землю и зашагал обратно. Гун посмотрел в зеркало и догадался: под указателем стояла странная пара - две девочки. А перед ними тоже ящик, на котором миска лесной земляники и банка с букетом васильков сорняк, а красиво.
   - Сколько? - хмуро спросил Димон у старшей.
   - Пятнадцать, - за старшую ответила младшая.
   Димон протянул деньги. Младшая сноровисто свернула кулек и высыпала ягоды. В миске еще оставалось.
   - Сыпь все, - добавил дензнаков Артеменко. Операция повторилась. Младшая была счастлива. Нормальные торговки, распродав товар, уходят, не мешкая, за новой партией. А эти стояли. В руках старшая держала старенькие наручные часы с одним ушком. Засаленная веревочка была завязана у нее на пальце. Глаза - два черных колодца.
   - Продаешь? - спросил Димон. Старшая молчала.
   - Она немая. Говори мне. На сколько идешь? На час? Два? До утра? С баней, без? - живо и непосредственно поинтересовалась младшая.
   Димон сглотнул. Он уже все понял: или взрослые не пускали на свою территорию, или детям было стыдно. Однако возможно было и третье - их кто-то заставил...
   - До утра. С баней, - с трудом разлепив слипшиеся вдруг губы, сказал он и двинулся к машине, - пошли.
   Гун вытаращился так, словно находился на последней стадии базедовой болезни, когда напарник посадил в кабину девочек.
   - Разворачивай. Покажешь дорогу, - сказал он младшей.
   - Час от часу...
   - Молчи, - оборвал Димон напарника.
   Около магазина остановились. Артеменко зашел и скоро вернулся с коробкой шоколадных конфет, не уместившейся ни в одном из двух набитых продуктами пакетов. Младшая загорелась. Старшая сидела как неживая.
   - Дяденьки, а там еще водка есть, - не веря привалившему счастью, сообщила младшая.
   - У них с собой было, - кажется, начал догадыватъся Гун, чего хочет напарник - Повеселимся.
   - Дяденька, а что это?
   - Конфеты, - сказал Климов.
   - Их едят, - сказал Артеменко, упорно глядя на дорогу.
   Потапов уже второй час час всеми доступными методами пытался выгнать из тела похмельную ломку. Оставшаяся после вчерашнего малая толика была выпита. Одна надежда - на злой пар и возвращение дочерей. Авось приведут.
   Старшая, немая, не от него. Его - младшая. Он тогда подался в столицу на заработки - плотники везде нужны. Пусть и пьющие. Но оказалось, что столице хватало и непьющих. Долго нигде не держали - до первого расчета. А потом Потапов запивал на три-четыре дня, и нынешним подрядчикам это не нравилось.
   Он протелепался в Москве полтора года. Этого хватило жене, чтобы решиться запихнуть под шубейку подушку и выйти с односельчанами на трассу останавливать дальнобойщиков. Суд учел семейное положение соучастницы нескольких преступлений, и дали ей всего четыре года. Но что-то там на зоне не сладилось. Жене добавили.
   Плотник же запил вчерную. В угаре послал на трассу девочек. За младшую то ли не боялся, рассудив, что не все люди скоты - пожалеют, то ли уже совсем ничего не понимал и не воспринимал.
   Очерствел.
   Он услышал подъезжавшую фуру, и сердце радостно забилось в предвкушении неминуемого угощенья. На "законное" и выгодное место девчонки встать не могли. Пробовали, но - конкуренция. Согнали. Да еще к Потапову явилась Настя с товарками, и плотнику сильно досталось. Другое дело - на выезде: не так бойко, но клиентура находилась.
   Потапов набрал воды в ковшик и плеснул в каменку. Полыхнуло жаром, захватило дыхание, в глаза будто песком сыпанули. Он с трудом различил в проеме фигуру мужика. Ага...
   - Проходьте, мужики. Парок знатный. Принесли чего? - прохрипел он с полка.
   - Принесли, принесли, - заверила фигура.
   - Девки, тащи стаканы! - заорал хозяин, уразумев, что гость не один, а в двух экземплярах: что ж, стало быть, и тариф двойной.
   - Не торопись, сейчас мы тебя попарим, - пообещал первый гость, но плотник не понял - не уловил в голосе ни иронии, ни многозначительности, ни обещания наказаний.
   Спустя секунду девочки услышали дикий, заходящийся вой. Звуки с короткими захлебами, доносясь от баньки, поплыли с задворок до шоссе. Но бабы так и не поняли: или где-то режут порося, или опять что-то с мотопилой у местного богатея?
   Между тем орал плотник, на ногах которого, во избежание бегства, сидел Гун. Артеменко охаживал Потапова пучком нарванной в заросшем огороде крапивы. Нежная, распаренная кожа мгновенно покрывалась пузырями и зудела, словно по ней скребли гигантским железным скребком.
   - Папа обжегся, - констатировала младшая, отправляя в рот очередную шоколадную конфету.
   Немая тоже сунула в рот шоколад. Она еще помнила, что это такое. Последний раз ела на новогодней елке, когда ходила в школу.
   Она подошла к окну и увидела, как два гостя, вытащив отчима из баньки, все макали, макали, макали его вниз головой в пожарную бочку. Макали и что-то приговаривали. Плотник вяло шевелил руками, пучил глаза и смешно пищал на манер детской игрушки "уйди-уйди".
   Потом все устали - и гости, и отчим. Девочка поняла это по тому, как плотника бросили в лопухи, и он остался лежать снулой рыбой. Дальнобойщики же уселись на приступку и закурили. Старшая приставила лестницу и полезла на чердак. Там за стропилами был ее укромный уголок. Там она прятала оставшиеся со времен школы учебники. Там же лежала начатая бутылка водки, которую девочка припрятала от Потапова в прошлый раз, потому как плотник, часто бывая в похмельной злобе, больно щипался. Приходилось подсовывать ему водку, чтобы натура угомонилась. Действовало безотказно.
   Старшая извлекла бутылку, спустилась и направилась к шоферам.
   - Чего тебе, девочка? - не зная про немоту, спросил у нее Климов.
   Девочка протянула спрятанную за спину бутылку.
   - Да мы не по этой части. Папаша твой оклемается - налей, если не жалко. А на дорогу больше не ходи. Мы с твоим папкой поговорили. Он согласен. Слышь, ты?
   Климов ткнул плотника в бок. Плотник тихонько заплакал.
   - Слышь, урод, мы на обратном пути заглянем. Если что не так, пеняй на себя, парить будем другим способом, - сказал Артеменко и поднялся.
   Димон посмотрел в открытую темноту глаз-колодцев немой и ему вдруг увиделось там что-то живое.
   - Пошли, Клим. Пора. Загостились. Спасибо за баньку. Нам еще пилить и пилить. А денька через три, как получится, на обратке, ждите с гостинцами.
   Они вышли к Ласточке. Завелись. Еще раз с высоты кабины взглянули на двор, на серую, облупившуюся краску ставней, запоминая двух девочек, помахали и посигналили. У старшей зашевелились губы. Артеменко заглушил мотор и в наступившей тишине водиле показалось, что он расслышал одну повторенную многократно фразу: "Приезжайте, дяденьки..."
   Ласточка набрала обороты и, выкинув в небо геометрически правильное кольцо сизого дыма, легко поползла к трассе. Надо было наверстывать график.
   Глава 26
   ПОЛКОВНИК РОЗИН
   За глаза его никто не называл даже Юрием Николаевичем. Грозен. И все этим сказано. Новичков обычно пугали: "Сегодня полковник грозен, смотри не попадайся..." Но как избежать встречи, если следовало первым делом нанести визит начальству и доложить о прибытии. И лопотали невнятно: "Явился в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы... у вас в управлении..." В глазах полковника появлялось бешенство.
   - С кем разговаривали в отделе, прежде чем "явились" доложить? - скрипел полковник. Новичок пугался пуще прежнего. - Являются привидения, русалки и лешие... Так с кем?
   - Не знаю. Их много было.
   - Сколько? Пять или четыре? Сколько в штатском, сколько в форме?
   - Не помню...
   - Ни одного в форме. Ни одного, юноша. Работа такая. И ордена надеваем только по праздникам. Портрет в кабинете чей?
   Никто еще не дал полковнику правильного ответа. Дядьку в парике с буклями они не знали.
   - Кто учил, как обращаться ко мне? Лысый и с бородкой?
   Новенький, как правило, не решался сдать будущего коллегу.
   - Понятно. Леша у нас первый хохмач. Так чей же портрет висит в отделе?..
   Все, за исключением Леши, путались. А на самом деле это был портрет Фуке, французского министра полиции во времена оные.
   Но ни сегодня, ни вчера, ни неделю назад, слава богу, в отдел никого не присылали, иначе начинай все сначала, с азов, а учил полковник своих подопечных так, как некогда самого учили в ГРУ: запоминать самые разные лица, уметь среди десятков ничего не значащих фактов вычленить главное, вербовать. Управление по борьбе с распространением и незаконным оборотом наркотиков региона было образовано из их прежнего подразделения - сменили название, избавились от многочисленных хозяйственников и просто неспособных работников, наладили связи с таможней, и дело пошло.
   Полковник Юрий Николаевич Розин на самом деле был никакой не Розин, а бывший бравый майор Юpa, в недавнем прошлом выполнявший на Востоке ответственные задания. Во время последней командировки произошли накладки. А наказывали в его ведомстве сурово. Вот и пришлось выкручиваться. Молодых спрятал, а сам вынужден был круто изменить образ жизни. С работой оказалось труднее. Самый простой выход - смерть, иначе говоря, организация акции по собственному физическому исчезновению. План был продуман до мельчайших деталей. Оставалось только ждать удобного случая, но не следовало затягивать. Это подтвердил боевой товарищ, навестивший майора: "Юра, дело швах, надо что-то предпринимать. С чего бы это из Перми Владика вызвали?"
   За Владиком ходила дурная слава. Как только пермяк оказывался в столице, с кем-нибудь обязательно происходил несчастный случай.
   Его представили сибиряку. Владик выглядел добродушным увальнем, что совсем не соответствовало его специальности чистильщика. Майор прикинул рост, вес, индивидуальные особенности приезжего и остался доволен. Даже цвет волос и радужка глаз были сходны, а на медальоне - та же группа крови.
   Неподалеку от проходной открылась довольно приличная забегаловка. Сотрудники подружились с хозяином заведения и могли за перегородкой, делившей зал на две неравные части, прилично пообедать, потрепаться о шахматах и рыбалке, а то и сговориться о совместных действиях. Начальство знало о "точке", и потому раз в неделю в маленький зал наведывались два техника, проверяя, нет ли прослушки. Пока ничего не находили. Или противник работал осторожно, или его не интересовала личная жизнь офицеров среднего звена.
   В тот день Юра с утра был на взводе. Собираясь в институт, завел странный и напугавший его женщину разговор. Она не знала, где он служит. Главное всегда нежен и внимателен. Правда, иногда исчезал без звонков, и тогда она терпеливо ждала, когда он даст какой-нибудь знак. Но Юра вдруг приезжал, веселый, загорелый. С подарком. Он очень любил поделки по металлу восточных мастеров. Она как-то спросила, почему майор регулярно привозит вазы, конфетницы, подносики для шербета. Юра сказал, что золотые украшения в Азии делают из низкопробного золота с большим содержанием серебра и меди, потому ценности они не представляют.
   - Послушай, - осторожно завел разговор Юрий, - возможно, я скоро уеду. Надолго. Что бы тебе потом про меня ни говорили, не верь. А вообще, лучше забудь меня.
   У женщины опустились руки:
   - Кто она?
   - Ты неверно меня поняла. Просто по роду работы мне приходится выполнять достаточно щекотливые задания, и порой на мундир может налипнуть всякая грязь.
   - Юра, что ты говоришь!.. Ты соображаешь, что говоришь? Мы с тобой вместе почти пять лет. Я когда-нибудь заводила разговор о замужестве?
   - Нет.
   - Но любой нормальной женщине хочется прежде всего определенности в отношениях. Определенности. А я даже не знаю, куда, в какой город ты уезжаешь. Мне тридцать два. Еще не старость, но пора задуматься о будущем...
   - Тебе не нужен такой, как я, - жестко оборвал женщину майор.
   - Откуда вы, мужики, знаете, какие нужны, а какие - нет? Можешь уходить. Только знай - мне будет очень больно. Надеюсь, тебе тоже.
   Вот и все. Поговорили.
   - Я тебе позвоню.
   Майор вышел, завел "шестерку" и покатил в кафе. Время приближалось к обеду. Юрий Николаевич надеялся застать там Владика - и не ошибся. Владик сидел в обществе шифровальщика. Наполовину опорожненная бутылка коньяку стояла на столе.
   - По какому поводу праздник? - спросил Юрий.
   - День взятия Бастилии.
   - Да. Это наш национальный праздник, - согласился майор. - Дело у меня к тебе, капитан. С начальством договорился. Сказали, ты неплохой оперативник. У меня сегодня встреча в Тарасовке. Хочу, чтобы подстраховал. Наших могут знать в лицо, а ты из Перми, туда они не добрались. Человечек наверняка тоже подстрахуется. Вот ты на себя его и возьмешь. Мне надо знать, кто он, его адрес, ну и прочее, как полагается.
   - Ладно, мужики, я пошел, мне еще текстовки бить, - попрощался шифровальщик.
   Его очень удивил этот разговор. Обычно третьего в рабочие планы не посвящали. Владик предложил коньяк, но майор отказался - за рулем. Сибиряк забрал бутылку в портфель, они вышли вместе и сели в машину майора. "Шестерка" резво побежала по Хорошевке в сторону Кольцевой. Выехали на Рязанку, и Юра вдавил акселератор.
   - Не гони, разве опаздываем?
   - Хочу пораньше приехать. Осмотреться. На самом деле этот овраг он присмотрел уже давно. На такой скорости пробить ограждение - плевое дело. Даже выбрал сосну, чтобы не лететь до дна. Она стояла метрах в пяти ниже по склону.
   Владик не успел ничего понять. Инстинктивно уперся в переднюю панель. Машина со скрежетом смяла боковое ограждение и ринулась вниз, к заветному дереву. Пермяк не был пристегнут. Вылетев через лобовое стекло, ударился головой о сосну. Все оказалось проще, чем ожидал Юрий. Сибиряк умер мгновенно.
   Майор выбрался из машины, достал из багажника двухлитровую бутылку бензина, облил салон, потом отсоединил бензопровод и щелкнул зажигалкой...
   Документы на имя подполковника Розина Юрия Николаевича у него остались еще с прошлой командировки. Гражданин Украины. В дальнейшем его путь лежал в Киев, где в управлении работал закадычный друг. Может, там его знания в области аналитической и оперативной работы окажутся востребованы. Какая разница, где бороться с преступностью...
   Глава 27
   НЕЖДАННАЯ ГОСТЬЯ
   Мария Игнатьевна смотрела в окно на закатное небо, на мелькающие станционные постройки, домики железнодорожников в полосе отчуждения, белье на веревках и пасущихся коз. Будучи человеком городским, она любила подмосковную осень и с удовольствием вдыхала горький запах горелой листвы. Дача Глотова оказалась настоящим деревенским пятистенком довоенной постройки. Во дворе уютно подымливал самовар, а сам хозяин сидел за садовым столиком, обложенный ксерокопиями документов.
   Заремы поблизости не было. Мария Игнатьевна видела через забор, как Василий Степанович включил лампу и надел очки. Тут только до нее дошло, что со сборами, походом в магазин и ожиданием электрички она потеряла уйму времени. Ей вдруг сделалось стыдно за свой визит. Шарфик на шее сдавил горло. Мария Игнатьевна поперхнулась. Глотов посмотрел на калитку поверх очков и не узнал свою подчиненную.
   - Можно войти? - севшим голосом спросила диспетчер.
   Глаза Глотова округлились.
   - Я подумала, вам будет недостаточно отчетов за полугодие. Интересно сравнить показатели за тот же период прошлого года, а может, стоит взглянуть на прежнюю конъюнктуру.
   - Мария Игнатьевна, и вы потащились в такую даль?.. Позвонили бы по мобильному, а Варвара привезла.
   Реакция Глотова на ее приезд смутила Марию Игнатьевну. Лицо ее побледнело, потом пошло пятнами. Не найдя, что сказать, протянула курочку. Глотову при его состоянии надо пить соки, есть птицу, легкий бульон и йогурты. Хотя сама она предпочитает кефир...
   Теперь пришла очередь смутиться Глотову. Он вдруг сообразил, что диспетчер совсем не в будничном платье, а газовый шарфик, кокетливо прикрывающий шею, повязан именно ради него. Тут из душевой, устроенной Глотовым в дальнем углу участка, вышла Варвара в старом халате его жены и уставилась на Марию Игнатьевну.
   Глотов уже несколько лет не жил с семьей, оставив квартиру жене и купив детям по однокомнатной. Он не развелся, ибо дал себе слово вывести потомство в люди, но оно упорно этому сопротивлялось. Не было никакого адюльтера. Просто однажды Василий Степанович вдруг понял, что живет как-то не так, несвободно, под постоянным прессом. Его не интересовали ни музыка, ни театр, ни кино. Максимум, на что был способен директор автобазы после длинного трудового дня, посмотреть по телевизору какую-нибудь старую комедию с Меркурьевым или Раневской. В такие минуты, собирая великовозрастных деток в театр, жена обычно нервно голосила, что отдала свою жизнь идиоту, забросила музыку, запустила себя. Пятнадцать минут преувеличенно громких рыданий в соседней комнате заканчивались пятнадцатью минутами игры на скрипке. Из всего репертуара она помнила только одну простенькую пьеску, да и ту играла не в том темпе, с ошибками и мучительными паузами.
   Халат с чужого плеча, безошибочно определила Мария Игнатьевна, значит, до подарков еще не дошло. Это удивительным образом успокоило диспетчера. Они взглянули в глаза друг другу, и Мария Игнатьевна сделала вывод, что Зарема ей не конкурент.
   - Милая, возьмите курочку, Василию Степановичу надо восстановить силы, сварите легкий бульон, только не кладите чеснока, он огрубляет вкус и повышает давление...
   Голос ее звучал уверенно и властно.
   - А мы с директором займемся документами. Я помогла бы по хозяйству, но уже поздновато, а нам необходимо проанализировать ситуацию. Да и путь обратный не близкий.
   Варвара фыркнула.
   - Вы можете остаться здесь. Три комнаты. Как-нибудь разместимся, предложил Глотов.
   Варвара снова фыркнула и насмешливо глянула на Марию Игнатьевну.
   - Ничего смешного. Нам надо поработать, - недовольно буркнул Глотов.
   - Так вот, пока ехала, просмотрела кое-что, и выяснилась любопытная ситуация... Полуприцепы и прицепы. Тех и других у нас по восемнадцать штук. Заказчики предпочитают брать полуприцепы, хотя тоннаж примерно одинаков. Вот данные по железной дороге. Я думаю, все дело в погрузке и выгрузке.
   Глотов, зная состояние подъездных путей, согласился с ней. Действительно, развернуться на пятачке полуприцепу сподручнее. Это значит, полуприцеп не создает больших очередей.
   - Теперь тентовые и цельнометаллические... Опять погрузка. По-моему, мы нерационально распределяем их заказчикам. Внутригородские перевозки... Главпочтамт оборудован транспортерами. Им все равно - что тентовые, что другие. Упаковки подаются в кузов, только укладывай. Но только через задний борт. Другое дело - погрузка и выгрузка на вокзале. Если отстегнуть тент, можно грузить хоть с трех сторон. Вывод: на вокзалы следует подавать тентовые, на места, оборудованные транспортерами и подъемниками, - цельнометаллические.
   Глотов поразился: старший диспетчер процентов на двадцать решила за него проблему. Он ломал голову над временными затратами уже третий месяц.
   - Теперь маршрут на Питер. Жидкий водород для электростанций. Шесть КамАЗов, а можно обойтись тремя. Постоянный маршрут от конъюнктуры не зависит. Сейчас новая марка вышла - шестьдесят пять двадцать, грузоподъемность двадцать тонн. Вот вам три машины.
   - Я уже об этом подумал.
   - Давайте подсчитаем хотя бы один вариант. Почтовые отправления и железную дорогу. Сейчас машина делает условно полторы ходки. Но ведь так не бывает. Всегда две. Из-за длительной погрузки-разгрузки мы ежедневно платим водителям за переработку. Когда час, когда полтора.
   - Мария Игнатьевна, вы не диспетчер, вы экономист! - восхитился Глотов.
   - А я и есть экономист по образованию. Просто прежде экономистам платили гроши. Пошла диспетчером в автопарк...