Страница:
Ладно, так и быть. Будем вести себя прилично и смотреть фильм. Что же нам все-таки показывают? Теперь, когда пропал колокол, я могу подойти поближе и рассмотреть предмет или объект, который меня заинтересовал. Надо отметить, что это — значительное удобство по сравнению с обычным кинозалом.
Этот дом прямо передо мной. И кустики. Что-то в них есть неуловимо знакомое. Я их где-то уже видела. Даже не то, чтобы зрительное восприятие было знакомым, а какое-то более тонкое ощущение. Так бывает, когда снится какой-то человек, рассмотреть которого во сне невозможно, но ты точно знаешь, что это именно Вася. Или какое-то место, которое ты хорошо знаешь, во сне выглядит совершенно иначе, но ты уверен, что это именно оно. Я сосредоточилась на своем ощущении, стараясь максимально его усилить. Вот оно! Это же мой дом, в котором я прожила пятнадцать лет из своих двадцати двух. Приехали. Я не знала, что и думать, поэтому не думала ничего.
Из подъезда вышла женщина. Уже не напрягаясь, я поняла, что это — наша соседка тетка Нэля (ну и имечко!), жутко противная баба, которую мы в детстве звали Клизмой. Ее никто не любил, да и она не жаловала окружающих, особенно детишек. Меня же она вообще терпеть не могла, постоянно предрекая моей маме ужасную судьбу дочери.
Клизма куда-то двигала, по обыкновению брезгливо поджав свои тонкие губки и презрительно посматривая сквозь толстые очки. Как обычно, одета как чмо, даже энергетический кокон у нее (наверное, в этом «фильме» все носят такие) был тусклый и сидел на ней как-то нескладно и кособоко. Навстречу ей шла девушка, молоденькая такая, симпатичная, в джинсиках. Ну и дела, да это же я собственной персоной! Я — здесь, и я — там, с Клизмой! Так где же я на самом деле?
А может быть, если я-разноцветная впрыгну в меня-обычную, я вернусь домой? Мало что соображая, я рванулась к самой себе, успев подумать, что практически реализуется та ситуация, когда ко мне-обычной с радостными воплями бросается на шею пестрое красноволосое чудище. Ладно, как-нибудь выдержу, подумала я достаточно отстраненно, усиленно работая ногами. Хотелось обрести единство с собой до встречи с Клизмой. Не хватало еще, чтобы она пронаблюдала мое воссоединение. Вони тогда было бы на весь двор, всем и каждому, включая мою маму, было бы доложено, что она, Арнолида Францевна (так ее полностью величают), всегда говорила, что я плохо кончу и в конце концов оказалась права. А вот и «я», совсем рядом. Естественно, «я» меня не замечаю. Была не была! И ничего. Только слабый треск кокона. «Я» совершенно спокойно прошла сквозь меня и направилась дальше к родному подъезду, навстречу Клизме. Да, кино есть кино, и в него не впрыгнешь, даже если показывают тебя саму. Печально.
Мне оставалось только усесться поудобнее и продолжать наблюдать, завидуя самой себе, которую ждут дома родители и вкусный мамин ужин.
Поравнявшись с Клизмой, «я», будучи девушкой воспитанной, вежливо поздоровалась:
— Добрый день, Арнолида Францевна!
— Добрый? Может быть, — скептически скривилась Клизма, — Что это на тебе одето? — спросила она, прихватив «меня» за рукав любимой клетчатой рубашки, — Что позволяет себе современная молодежь, какая вульгарность!
И началась длительная лекция об отвратительных качествах молодого поколения, где прослеживалась глубочайшая связь между рок-музыкой, кроссовками и джинсами с одной стороны и наркоманией, проституцией, ростом преступности с другой. Эта была ее обычная песенка, которой она постоянно изводила меня и еще нескольких несчастных. Ускользнуть не было никакой возможности, поскольку ее сосискообразные пальцы цепко держали мой рукав. В такие минуты обычно откуда-то из темных глубин души, из самых ее дальних закоулков поднималась мутная волна ненависти и самых диких желаний. Например, слепить из нее комок и запаять в железную банку, которую выбросить в самое гадкое, грязное, заросшее ряской озеро. Или сделать большой-большой унитаз и спустить ее туда. Как правило, нудела она достаточно долго, и фантазия успевала развернуться на славу.
Наблюдая со стороны, я здорово потешалась над собой-обычной, которая могла развлекать себя только выдумыванием десяти казней египетских для обожаемой соседки, выслушивая всю эту чушь о развратности молодого поколения, о последствиях беспорядочных половых связей, о том, что я встала на скользкую дорожку. Этот вывод был сделан на основании того факта, что она как-то увидела меня с Андрюшкой, который так увлекся рассказом о своих похождениях, что потащился меня провожать до дому, а неделю спустя я на свою беду столкнулась с ней в городе, когда мы случайно встретились с Мишкой, моим однокурсником, и решили по этому поводу попить кофе. Итак, я — развратная женщина!
Постой-ка, постой! Я-разноцветная, нынешняя, очень хорошо помню эту историю и ту нотацию, которая была мне прочитана. Это было летом, еще до того, как мы познакомились с Сережей. Я вспомнила, что тогда еще мечтала обмазать Клизму быстро твердеющим клеем и подарить кому-нибудь в огород на дачу.
Я уже немного освоилась с ситуацией, сидела и смотрела совершенно реалистический, даже можно сказать натуралистический фильм с названием «Воспоминания о Клизме». Но тут, как обычно в этом мире, начало происходить нечто непонятное, даже дикое.
Мой кокон вдруг начал темнеть, приобретая буро-красный цвет, стал светиться багровым и разбрасывать искры. Одновременно с этим между лопаток появился какой-то горб, который быстро увеличивался, наливаясь темно-кровавым, пока не превратился в огромный бесформенный гриб, нависший надо мной и тянущийся своей верхушкой к Клизме. В эту верхушку стеклась вся багровая краснота, оставив снизу тонюсенькую серебристую пленочку. Такое ощущение, что все жизненные запасы моего кокона ушли на формирование этого омерзительного гриба, поскольку вокруг тела он стал едва заметный, натянулся, как колготки, вот-вот лопнет.
Аналогичный гриб стал формироваться и у Клизмы, только цвет его, сгущаясь, становился ядовито-синим, а из области позвоночника начали веером расползаться темные языки. Этот гриб так стянулся у нее кверху, что порвался, и похоже, не в первый раз, потому как снизу в серебристой пленке была масса дырок, из которых выглядывало незащищенное тело. Темные, почти черные языки, выходившие между лопаток, стали вытягивать верхнюю часть ее гриба, выращивая отвратительные черно-синие щупальца. Они вытянулись в направлении меня, обвились вокруг тела и стали душить его, высасывать последнюю энергию из истонченного кокона. А мой гриб, не обращая никакого внимания на атаку черно-синих щупалец, методично плевался буро-красными сгустками в Клизмин кокон, побивая в нем новые дырки.
— Лена, ты совершенно не дорожишь девичьей честью, — вещала Клизма, в то время как ее щупальца применили новую тактику. Почти все, за исключением пары-тройки, отлепились от моего кокона и стали ловить бурые плевки моего гриба, поглощая их, переваривая в черный цвет и пристраивая куда попало в энергетический кокон.
— Я уверена, что твои дружки обворуют в конце концов квартиру родителей, а ты сама окажешься в тюрьме рано или поздно, — подвела итог заботливая соседушка, отпустив мой рукав. Ее щупальца выпустили меня, словили напоследок еще пару-тройку плевков и быстренько втянулись обратно.
Клизма гордо попилила дальше. Довольно быстро ее кокон приобрел нормальный серебристый цвет, только форма его была вся неровная, бугристая — дырки перемежались с проглоченными плевками, торчавшими, как раковые опухоли.
Со мной было хуже. Гриб долго еще торчал над головой, норовя плюнуть багровым сгустком куда-нибудь еще, в кого-то, кто подвернется под злую руку. Я, как обычно после любого скандала, сделала несколько глубоких вдохов-выдохов. Они позволили погасить красно-бурый цвет, после чего и весь гриб рассосался. Только кокон мой сделался весь помятый, истощенный, висел, как с чужого плеча. Я устало побрела домой.
Да, впечатлений масса. Еще ни один фильм не оставлял в моей душе такого глубокого следа. Переварить бы все увиденное.
Я механически переставляла ноги, шлепая куда-то по сырному туману, не имея ни малейшего представления о том, куда и зачем я иду и иду ли вообще — ориентиров не было никаких. С другой стороны мне всегда лучше думалось на ходу или сидя, вперив куда-нибудь невидящий взор. Но вперить взор было абсолютно некуда, кроме летающих пред самым носом разноцветных хлопьев и ошметков, а сидеть в этой пористой каше не очень-то хотелось. Мне нужно было хорошенько все осмыслить, разобраться в увиденном, взглянуть на привычные вещи и события с другой, с новой стороны.
Всегда когда я сильно злилась на кого-то, а Клизма обладала редким даром каждый раз доводить меня просто до исступления, мне на глаза будто опускалась красная пелена, и я совершенно переставала что-либо соображать и контролировать себя. Зачастую это заканчивалось довольно печально для того, кто разозлил меня до такой степени. Мало того, что я могла наговорить такого, на что в здравом уме и трезвой памяти вряд ли была способна, так еще и случалось хорошенько отходить обидчика кулаками. Бывало приходила в себя лишь тогда, когда пара человек буквально висела у меня на руках, не давая ими размахивать. В общем, в гневе я страшна. Самое интересное, что всегда после подобной вспышки я чувствовала себя ужасно опустошенной, разбитой, хотя физически разбит, как правило, был мой обидчик. Разумеется, в реальной жизни Клизму я никогда не била, все-таки учитывала ее возраст, но врезать как следует хотелось всегда.
Похоже, что иллюстрацию именно этого явления я пронаблюдала с энергетической точки зрения. Вот откуда тот красно-бурый гриб, выросший из моего защитного кокона. Это была энергия моего гнева, причем она была явно отрицательная. А комья, которыми он плевался, не иначе как были энергией моих «светлых» мыслей и пожеланий в ее адрес. Расход ресурсов организма на этот процесс был огромным, просто фантастическим, каждый такой плевок забирал массу физических сил, да и поддержание гриба в активном состоянии тоже стоило немалых энергетических затрат. Вот почему после ссоры мой кокон повис, как тряпочка, вот почему я всегда так погано себя чувствовала после подобных эксцессов.
Стоп, стоп! Но ведь у Клизмы все происходило совершенно иначе! Эти черно-синие щупальца. Они ведь совершенно открыто, никого не стесняясь, присасывались к моему кокону, да еще и с удовольствием ловили гневные плевки. Была бы ее воля, всю меня втянула бы в свое вонючее нутро. Интересно, на кой ей фиг нужна грязная энергия отрицательных эмоций?
Кажется, что-то припоминаю. Сейчас развелось немерянное количество разных экстрасенсов — всякие Чумаки, Кашпировские, даже по телику их показывают. А сколько болтают о разных там энергетических вампирах, которые поглощают энергию у людей, потому что сами не могут поддерживать свой энергетический баланс! И в газетах пишут, я сегодня, когда еще была жива, во время утреннего чая как раз читала про мужика, который нарочно с кем-нибудь ссорился, чтобы забрать его энергию. Похоже, что Арнолида Францевна как раз из его компании. Ужас какой, питаться такой гадостью, как мои плевки! Мне даже стало немного жаль ее. Кокон ободранный, дырявый. Ворованная энергия торчит мерзкими комьями и шишками, да и вряд ли приносит пользу для здоровья. А чего стоит сам по себе факт, что каждый день нужно кормиться из помойки!
А, может быть, дырки в коконе — дело возрастное? Нет, там же стояли тетеньки тоже далеко не юного возраста, а с энергетикой у них все было в порядке. Это все-таки особенность самого человека.
Так что же тогда получается? Мало того, что все наши эмоции, сконцентрированные мысли, волевые устремления имеют энергетическую природу, они могут быть положительными и отрицательными, созидательными и разрушительными, причем последние разрушают не только то, на кого направлены, но и самого их обладателя.
Шпок! Совсем рядом снова материализовалась дырка. Я рванулась к ней, надеясь на продолжение сеанса, но дырка исчезла практически в то же мгновение, что и появилась. Не попала. На этот сеанс все билеты проданы. Интересно, неужели и мое «кино» длилось лишь такое краткое мгновенье? Ничего удивительного, время в дырке было так перепутано, что все может быть. Ладно, подождем следующего «фильма», мне это определенно понравилось.
До вмешательства дырки я думала какую-то умную мысль, надо бы продолжить. А, вот. Положительная и отрицательная энергетика. Каждый человек является существом безусловно положительным хотя бы потому, что принадлежит к этому, к положительному миру. И тем не менее всем нам свойственно вырабатывать отрицательную энергию, а некоторые даже с успехом ее поглощают. В таком случае вырабатывая, а тем более поглощая отрицательную энергию, человек приходит в диссонанс с окружающим его миром, теряет способность нормального энергетического обмена с ним. И должен силой отбирать энергию у других. Но ведь насильно отнять можно только грязную энергию, поглотив которую вампир получает лишь небольшую отсрочку. Круг замкнулся. Это же как наркотик — чем дальше, тем больше его нужно. И исход аналогичный. Правильно говорят, что все болезни — от нервов.
Я поймала себя на том, что мне не поступала никакая информация, все выводы я делала абсолютно самостоятельно. Может, я после «фильма» уже разучилась воспринимать ее напрямую? Нет, Слава Богу! Только стоило подумать, как я уже знала, что некоторые сведения о мире, в котором я оказалась, ко мне приходили и будут приходить. А выводы о той, прежней, обыкновенной жизни я должна делать самостоятельно, благо материала для размышлений у меня предостаточно. Что-то вроде контрольной работы в средней школе, правда не объявили, что уже наступило 1-е сентября, и я забыла дома дневник. Ума теперь не приложу, куда пятерки складывать!
Уже наученная предыдущим опытом, я не стала ползать, высунув наружу только нос и уши, а просто чинно и спокойно прошла в середину открывшегося мне пространства. «Уважаемые зрители! Приглашаем вас занять свои места в зрительном зале! До начала сеанса осталось 3 минуты!» Зрительный зал был полным аналогом предыдущего: та же куча временных потоков. завязанных в узел, тот же энергетический колокол надо мной, точно также, сначала смутно, а потом все резче и четче проявляются объекты привычного мира. Когда ведешь себя прилично, и к тебе относятся как к человеку. Я уже не делала попыток броситься на людей, оказавшихся в поле моего зрения, поэтому, наверное, мой колокол рассосался значительно быстрее.
Ба, знакомые все лица! Я — в коридоре родного физфака, на четвертом этаже, где наша группа сдает экзамен. Точно, это же спецкурс предпоследней сессии. Вот Наташка, вот Славка, с которым я шла пить кофе, когда встретила Клизму. Ой, ведь это кофепитие потом уже было, когда мы закончили Универ и уже работали. С этими временными перескоками спятить можно!
А вот Нинка на подоконнике сидит, моя подружка, с которой мы учились в одной группе последние два курса. Ничего девчонка, только на учебе, точнее на отметках слегка завернутая. Мало того, что сама готова задавиться за пятерку, так и еще «пятаки» в зачетках у других воспринимает прямо как личное оскорбление. Ну, это мелочи. В компанию она вписывается нормально, с чувством юмора — все в порядке, да и поговорить нам с ней всегда было о чем. В общем, я всегда относилась к ней с симпатией, а когда ее распределили в Витебск, очень скучала. Даже сердечные тайны излить не кому, не грузить же ими маму, право слово!
А где же я? А вот. Открывается дверь, и вылетает довольная и сияющая Горбачевская. Ну да, помню. Спецкурс был трудный, и я была счастлива просто до неприличия, получив пять баллов. Ага, поросячий восторг так и прет: энергетический кокон сверкает серебром, как новая монетка, с него срываются светло-розовые искорки, которыми я обсыпаю всех и каждого. Причем попадая на коконы однокурсников, эти искорки вызывают такое же свечение, только более слабое.
— Нинка, ура! Пять баллов! Ну, не думала, ну, никак не рассчитывала, — гружу я подружку.
То, что происходит с Нинкой, не поддается никакому описанию. То есть внешне она улыбается, поздравляет меня, лапу жмет своей маленькой ладошкой. А кокон ее начинает темнеть, выпуская не то чтобы щупальца, как у Клизмы, а какие-то черные длинные иглы. И торчат эти иглы не во все стороны, а только в одну, и конкретно в мою. Что за напасть такая, холера ясная? Иглы растут, и вот уже их черные, зазубренные концы сейчас вонзятся в мой кокон и порвут его! А я, счастливая, как сто китайцев, даже ничего не замечаю! Резким толчком иглы набрали нужную длину, но не вонзились в мой кокон, как я опасалась, а обломались в прямом смысле этого слова. Их черные кончики упали на пол и растаяли с тихим шипением, а основания отдернулись обратно и втянулись в Нинкин кокон. А там, где были сломанные кончики, в коконе зияли свежие дырки. Чернота постепенно рассасывалась по всей ее энергетической оболочке, придавая ей грязно-серый цвет. В соответствии с посерением кокона мрачнела Инкина физиономия, а я, ничего не замечая, хлопала ее по плечу, рассказывала, как отвечала билет и приглашала на кофе.
Поскольку в этих фильмах титры не предусмотрены, то и надпись «Конец фильма» заменяет уже привычный «шпок».
Я ведь всегда считала Нинку своей подругой, доверяла ей, а тут такое! Из-за моего пятака по спецкурсу ее чуть удар не хватил, оказывается! Так ведь получается, что не только мне она завидовала, Максу бедную ее зазубренные иглы превратили в решето, и не только из-за отметок. То-то Нинка мрачнела, когда видела Максу с Пашкой, все старалась обнаружить у него какие-нибудь изъяны. Да, недаром говорят «черная зависть» — эта чернота прямо какими-то колючками из нее так и перла! Да, сейчас только остается подумать, что все-таки хорошо, что она в другом городе живет, а то вообще неизвестно, что бы с ней было, если бы узнала о Сереже, о том, как он меня любит. Разлилась бы у нее желчь, вся бы пожелтела и стала бы вылитая китаеза.
М-да, девушка! Нинка, может быть, и стала бы похожей на представительницу четверти населения земного шара, а ты на кого похожа? По крайней мере, на земном шаре аналогичные экземпляры пока не встречались. Сережа! Все время гнала от себя мысли о нем, поскольку в моей ситуации мысли были исключительно мрачные, а в этом мире подобное чревато большими осложнениями.
Он любит меня, все верно. А еще вернее, любил. Только сейчас мне от этого не легче. Может, в обычном мире прошли уже годы, десятилетия, и он, седой дедушка, счастливо растит внуков, лишь изредка вспоминая о девушке, которую он когда-то в юности любил и которая трагически погибла. А может быть, прошли несколько мгновений, и он, как и я с утра, до этого злополучного удара, ждет вечера и нашей встречи. Все может быть. Только я, боюсь, никогда этого не узнаю. Так что завидовать подругам, которые бегают на свидания, нынче мой удел. Нет, завидовать, конечно, не стоит, мне не повезло, пусть хоть у них все будет хорошо. Тем более, только представлю, как могла бы покрыться этими мерзкими зазубренными иглами! Бр-р, даже с нынешним моим видом они вряд ли бы гармонировали.
А почему же они не пропороли мой защитный кокон, а так круто обломались, почему не я, а Нинка была похожа на дуршлаг? Может, все дело в силе характера, он у меня явно сильнее, чем у нее, может, я своей силой подавила попросту ее зависть?
Ничего не понимаю! «Сапожник!» Ведь это уже показывали! Нуда, коридор физфака, ребята, Нинка, я вылетаю довольная и счастливая с пятаком по спецкурсу, а Нинка щетинится зазубренными черными колючками. Что за дела?
Вдруг фокус смещается, мое изображение приближается прямо вплотную, и я в деталях могу рассмотреть свой защитный кокон. По нему, переливаясь, пульсирует энергия. Чистая, радостная. До щенячьего восторга положительная и очень мощная. Значительно мощнее, чем те иглы, которые подбираются к кокону как бы в замедленной съемке. В отличие от кокона, энергия которого распределена по поверхности, отрицательная энергия игл четко направлена, имеет векторную структуру, если говорить по-умному. И вот при соприкосновении с коконом острие колючки как бы отражается от его поверхности и «вектор» ее энергии направляется вовнутрь себя. Без энергетической подпитки кончик отваливается рассыпается на полу с тихим шипением, а на его месте остается отверстие.
Крупный план сменяется обычным. Я хлопаю Нинку по плечу и так далее по прежнему сюжету. Это — вместо поцелуя в диафрагму в старых фильмах, додумываю я уже сидя в тумане.
Что это было? Почему снова показали тот же эпизод из моей жизни, только уточнив некоторые детали?
После первого просмотра я, помнится, задумалась над тем, что выводы мне придется делать самостоятельно и хотелось бы, чтобы они были верными. Похоже, неверные выводы мне сделать просто не дадут, повторяя и повторяя урок тупой ученице, пока не дойдет даже до жирафа. Двойка по контрольной, Елена Александровна, надо делать работу над ошибками. Что я проанализировала неверно в первый раз? Что зависть — чувство черное и нехорошее, это понятно, здесь ошибки быть не может. Значит, неверно определила то, почему завистливые колючки не причинили мне никакого вреда. Наверное, поэтому мне так подробно в этот раз показали взаимодействие полей. Дело, видно, не в силе характеров. Мое поле. Оно просто сверкало от радости! Я вспоминаю, что в тот момент была так счастлива, что любила весь мир, включая явных и тайных недоброжелателей. Что уж говорить о девчонке, которую считала чуть ли не лучшей подругой! Ну правильно, искры счастья прямо сыпались из моего кокона на оболочки других, не то что не причиняя им вреда, а даже явно шли всем на пользу. Может быть, именно в этом ключ — счастье, радость, которые испытывает человек и которыми готов поделиться со всеми, защищают лучше любой брони?
От той картины, которая стала проявляться перед глазами, если бы и было дыхание, его бы перехватило. Вокруг меня было одно из самых красивых лесных озер, которое можно только себе представить. Много лет, когда я была еще маленькой, мы ездили отдыхать на него с родителями. Сладко потеплело на душе при виде этого прекрасного места. А вот и я, нескладная девочка-подросток, прогуливаюсь по причалу, к которому привязаны лодки. Ласково пригревает солнышко, шлепает о причал волна, в которой плавно раскачиваются водоросли. Причал старый, доски подгнили и местами пообламывались, кое-где торчат только толстые опорные бревна. Мне надо пройти по одному из них на берег.
И вдруг меня охватывает страх. Абсолютно иррациональный ужас. Я проходила по этим бревнам до того десятки раз, да и если сорвусь и упаду — ничего страшного, глубина небольшая, а плавала я уже тогда хорошо. Но, совершенно не понятно почему, меня просто сковывает страх, парализует волю и мышление. Я очень хорошо помню это тошнотворное ощущение ужаса, заполонившего все мое существо.
Мой до этого светленький и яркий энергетический кокон тускнеет, темнеет, начинает оползать вдоль тела вниз, как дешевый пуховик после стирки. Свисает с разных сторон какими-то омерзительными мешками, в которых переливается и булькает нечто темное. гадкое, зловещее. Эти мешки, как гири, тянут меня книзу, и, чтобы не свалиться, я становлюсь на четвереньки и переползаю на берег в самой позорной позе, которую только можно вообразить. Медленно так ползу, осторожно. Сейчас, пока я все это смотрю, вспоминается, что тогда, выбравшись на берег, я долго не могла понять, чего же я так испугалась на этом причале.
Этот дом прямо передо мной. И кустики. Что-то в них есть неуловимо знакомое. Я их где-то уже видела. Даже не то, чтобы зрительное восприятие было знакомым, а какое-то более тонкое ощущение. Так бывает, когда снится какой-то человек, рассмотреть которого во сне невозможно, но ты точно знаешь, что это именно Вася. Или какое-то место, которое ты хорошо знаешь, во сне выглядит совершенно иначе, но ты уверен, что это именно оно. Я сосредоточилась на своем ощущении, стараясь максимально его усилить. Вот оно! Это же мой дом, в котором я прожила пятнадцать лет из своих двадцати двух. Приехали. Я не знала, что и думать, поэтому не думала ничего.
Из подъезда вышла женщина. Уже не напрягаясь, я поняла, что это — наша соседка тетка Нэля (ну и имечко!), жутко противная баба, которую мы в детстве звали Клизмой. Ее никто не любил, да и она не жаловала окружающих, особенно детишек. Меня же она вообще терпеть не могла, постоянно предрекая моей маме ужасную судьбу дочери.
Клизма куда-то двигала, по обыкновению брезгливо поджав свои тонкие губки и презрительно посматривая сквозь толстые очки. Как обычно, одета как чмо, даже энергетический кокон у нее (наверное, в этом «фильме» все носят такие) был тусклый и сидел на ней как-то нескладно и кособоко. Навстречу ей шла девушка, молоденькая такая, симпатичная, в джинсиках. Ну и дела, да это же я собственной персоной! Я — здесь, и я — там, с Клизмой! Так где же я на самом деле?
А может быть, если я-разноцветная впрыгну в меня-обычную, я вернусь домой? Мало что соображая, я рванулась к самой себе, успев подумать, что практически реализуется та ситуация, когда ко мне-обычной с радостными воплями бросается на шею пестрое красноволосое чудище. Ладно, как-нибудь выдержу, подумала я достаточно отстраненно, усиленно работая ногами. Хотелось обрести единство с собой до встречи с Клизмой. Не хватало еще, чтобы она пронаблюдала мое воссоединение. Вони тогда было бы на весь двор, всем и каждому, включая мою маму, было бы доложено, что она, Арнолида Францевна (так ее полностью величают), всегда говорила, что я плохо кончу и в конце концов оказалась права. А вот и «я», совсем рядом. Естественно, «я» меня не замечаю. Была не была! И ничего. Только слабый треск кокона. «Я» совершенно спокойно прошла сквозь меня и направилась дальше к родному подъезду, навстречу Клизме. Да, кино есть кино, и в него не впрыгнешь, даже если показывают тебя саму. Печально.
Мне оставалось только усесться поудобнее и продолжать наблюдать, завидуя самой себе, которую ждут дома родители и вкусный мамин ужин.
Поравнявшись с Клизмой, «я», будучи девушкой воспитанной, вежливо поздоровалась:
— Добрый день, Арнолида Францевна!
— Добрый? Может быть, — скептически скривилась Клизма, — Что это на тебе одето? — спросила она, прихватив «меня» за рукав любимой клетчатой рубашки, — Что позволяет себе современная молодежь, какая вульгарность!
И началась длительная лекция об отвратительных качествах молодого поколения, где прослеживалась глубочайшая связь между рок-музыкой, кроссовками и джинсами с одной стороны и наркоманией, проституцией, ростом преступности с другой. Эта была ее обычная песенка, которой она постоянно изводила меня и еще нескольких несчастных. Ускользнуть не было никакой возможности, поскольку ее сосискообразные пальцы цепко держали мой рукав. В такие минуты обычно откуда-то из темных глубин души, из самых ее дальних закоулков поднималась мутная волна ненависти и самых диких желаний. Например, слепить из нее комок и запаять в железную банку, которую выбросить в самое гадкое, грязное, заросшее ряской озеро. Или сделать большой-большой унитаз и спустить ее туда. Как правило, нудела она достаточно долго, и фантазия успевала развернуться на славу.
Наблюдая со стороны, я здорово потешалась над собой-обычной, которая могла развлекать себя только выдумыванием десяти казней египетских для обожаемой соседки, выслушивая всю эту чушь о развратности молодого поколения, о последствиях беспорядочных половых связей, о том, что я встала на скользкую дорожку. Этот вывод был сделан на основании того факта, что она как-то увидела меня с Андрюшкой, который так увлекся рассказом о своих похождениях, что потащился меня провожать до дому, а неделю спустя я на свою беду столкнулась с ней в городе, когда мы случайно встретились с Мишкой, моим однокурсником, и решили по этому поводу попить кофе. Итак, я — развратная женщина!
Постой-ка, постой! Я-разноцветная, нынешняя, очень хорошо помню эту историю и ту нотацию, которая была мне прочитана. Это было летом, еще до того, как мы познакомились с Сережей. Я вспомнила, что тогда еще мечтала обмазать Клизму быстро твердеющим клеем и подарить кому-нибудь в огород на дачу.
Я уже немного освоилась с ситуацией, сидела и смотрела совершенно реалистический, даже можно сказать натуралистический фильм с названием «Воспоминания о Клизме». Но тут, как обычно в этом мире, начало происходить нечто непонятное, даже дикое.
Мой кокон вдруг начал темнеть, приобретая буро-красный цвет, стал светиться багровым и разбрасывать искры. Одновременно с этим между лопаток появился какой-то горб, который быстро увеличивался, наливаясь темно-кровавым, пока не превратился в огромный бесформенный гриб, нависший надо мной и тянущийся своей верхушкой к Клизме. В эту верхушку стеклась вся багровая краснота, оставив снизу тонюсенькую серебристую пленочку. Такое ощущение, что все жизненные запасы моего кокона ушли на формирование этого омерзительного гриба, поскольку вокруг тела он стал едва заметный, натянулся, как колготки, вот-вот лопнет.
Аналогичный гриб стал формироваться и у Клизмы, только цвет его, сгущаясь, становился ядовито-синим, а из области позвоночника начали веером расползаться темные языки. Этот гриб так стянулся у нее кверху, что порвался, и похоже, не в первый раз, потому как снизу в серебристой пленке была масса дырок, из которых выглядывало незащищенное тело. Темные, почти черные языки, выходившие между лопаток, стали вытягивать верхнюю часть ее гриба, выращивая отвратительные черно-синие щупальца. Они вытянулись в направлении меня, обвились вокруг тела и стали душить его, высасывать последнюю энергию из истонченного кокона. А мой гриб, не обращая никакого внимания на атаку черно-синих щупалец, методично плевался буро-красными сгустками в Клизмин кокон, побивая в нем новые дырки.
— Лена, ты совершенно не дорожишь девичьей честью, — вещала Клизма, в то время как ее щупальца применили новую тактику. Почти все, за исключением пары-тройки, отлепились от моего кокона и стали ловить бурые плевки моего гриба, поглощая их, переваривая в черный цвет и пристраивая куда попало в энергетический кокон.
— Я уверена, что твои дружки обворуют в конце концов квартиру родителей, а ты сама окажешься в тюрьме рано или поздно, — подвела итог заботливая соседушка, отпустив мой рукав. Ее щупальца выпустили меня, словили напоследок еще пару-тройку плевков и быстренько втянулись обратно.
Клизма гордо попилила дальше. Довольно быстро ее кокон приобрел нормальный серебристый цвет, только форма его была вся неровная, бугристая — дырки перемежались с проглоченными плевками, торчавшими, как раковые опухоли.
Со мной было хуже. Гриб долго еще торчал над головой, норовя плюнуть багровым сгустком куда-нибудь еще, в кого-то, кто подвернется под злую руку. Я, как обычно после любого скандала, сделала несколько глубоких вдохов-выдохов. Они позволили погасить красно-бурый цвет, после чего и весь гриб рассосался. Только кокон мой сделался весь помятый, истощенный, висел, как с чужого плеча. Я устало побрела домой.
* * *
Шпок! Все исчезло — я-обычная, дом, Клизма. Вокруг меня снова был уже знакомые плотные хлопья. Ага, схлопнулась дырка, и я снова в сырном тумане. Или в туманном сыре. Сеанс окончен. Еще одно отличие от обычного кинотеатра: вместо того, чтобы включить свет и дать возможность зрителю покинуть зал цивилизованным образом, тебя просто-напросто вышвыривают вон.Да, впечатлений масса. Еще ни один фильм не оставлял в моей душе такого глубокого следа. Переварить бы все увиденное.
Я механически переставляла ноги, шлепая куда-то по сырному туману, не имея ни малейшего представления о том, куда и зачем я иду и иду ли вообще — ориентиров не было никаких. С другой стороны мне всегда лучше думалось на ходу или сидя, вперив куда-нибудь невидящий взор. Но вперить взор было абсолютно некуда, кроме летающих пред самым носом разноцветных хлопьев и ошметков, а сидеть в этой пористой каше не очень-то хотелось. Мне нужно было хорошенько все осмыслить, разобраться в увиденном, взглянуть на привычные вещи и события с другой, с новой стороны.
Всегда когда я сильно злилась на кого-то, а Клизма обладала редким даром каждый раз доводить меня просто до исступления, мне на глаза будто опускалась красная пелена, и я совершенно переставала что-либо соображать и контролировать себя. Зачастую это заканчивалось довольно печально для того, кто разозлил меня до такой степени. Мало того, что я могла наговорить такого, на что в здравом уме и трезвой памяти вряд ли была способна, так еще и случалось хорошенько отходить обидчика кулаками. Бывало приходила в себя лишь тогда, когда пара человек буквально висела у меня на руках, не давая ими размахивать. В общем, в гневе я страшна. Самое интересное, что всегда после подобной вспышки я чувствовала себя ужасно опустошенной, разбитой, хотя физически разбит, как правило, был мой обидчик. Разумеется, в реальной жизни Клизму я никогда не била, все-таки учитывала ее возраст, но врезать как следует хотелось всегда.
Похоже, что иллюстрацию именно этого явления я пронаблюдала с энергетической точки зрения. Вот откуда тот красно-бурый гриб, выросший из моего защитного кокона. Это была энергия моего гнева, причем она была явно отрицательная. А комья, которыми он плевался, не иначе как были энергией моих «светлых» мыслей и пожеланий в ее адрес. Расход ресурсов организма на этот процесс был огромным, просто фантастическим, каждый такой плевок забирал массу физических сил, да и поддержание гриба в активном состоянии тоже стоило немалых энергетических затрат. Вот почему после ссоры мой кокон повис, как тряпочка, вот почему я всегда так погано себя чувствовала после подобных эксцессов.
Стоп, стоп! Но ведь у Клизмы все происходило совершенно иначе! Эти черно-синие щупальца. Они ведь совершенно открыто, никого не стесняясь, присасывались к моему кокону, да еще и с удовольствием ловили гневные плевки. Была бы ее воля, всю меня втянула бы в свое вонючее нутро. Интересно, на кой ей фиг нужна грязная энергия отрицательных эмоций?
Кажется, что-то припоминаю. Сейчас развелось немерянное количество разных экстрасенсов — всякие Чумаки, Кашпировские, даже по телику их показывают. А сколько болтают о разных там энергетических вампирах, которые поглощают энергию у людей, потому что сами не могут поддерживать свой энергетический баланс! И в газетах пишут, я сегодня, когда еще была жива, во время утреннего чая как раз читала про мужика, который нарочно с кем-нибудь ссорился, чтобы забрать его энергию. Похоже, что Арнолида Францевна как раз из его компании. Ужас какой, питаться такой гадостью, как мои плевки! Мне даже стало немного жаль ее. Кокон ободранный, дырявый. Ворованная энергия торчит мерзкими комьями и шишками, да и вряд ли приносит пользу для здоровья. А чего стоит сам по себе факт, что каждый день нужно кормиться из помойки!
А, может быть, дырки в коконе — дело возрастное? Нет, там же стояли тетеньки тоже далеко не юного возраста, а с энергетикой у них все было в порядке. Это все-таки особенность самого человека.
Так что же тогда получается? Мало того, что все наши эмоции, сконцентрированные мысли, волевые устремления имеют энергетическую природу, они могут быть положительными и отрицательными, созидательными и разрушительными, причем последние разрушают не только то, на кого направлены, но и самого их обладателя.
Шпок! Совсем рядом снова материализовалась дырка. Я рванулась к ней, надеясь на продолжение сеанса, но дырка исчезла практически в то же мгновение, что и появилась. Не попала. На этот сеанс все билеты проданы. Интересно, неужели и мое «кино» длилось лишь такое краткое мгновенье? Ничего удивительного, время в дырке было так перепутано, что все может быть. Ладно, подождем следующего «фильма», мне это определенно понравилось.
До вмешательства дырки я думала какую-то умную мысль, надо бы продолжить. А, вот. Положительная и отрицательная энергетика. Каждый человек является существом безусловно положительным хотя бы потому, что принадлежит к этому, к положительному миру. И тем не менее всем нам свойственно вырабатывать отрицательную энергию, а некоторые даже с успехом ее поглощают. В таком случае вырабатывая, а тем более поглощая отрицательную энергию, человек приходит в диссонанс с окружающим его миром, теряет способность нормального энергетического обмена с ним. И должен силой отбирать энергию у других. Но ведь насильно отнять можно только грязную энергию, поглотив которую вампир получает лишь небольшую отсрочку. Круг замкнулся. Это же как наркотик — чем дальше, тем больше его нужно. И исход аналогичный. Правильно говорят, что все болезни — от нервов.
Я поймала себя на том, что мне не поступала никакая информация, все выводы я делала абсолютно самостоятельно. Может, я после «фильма» уже разучилась воспринимать ее напрямую? Нет, Слава Богу! Только стоило подумать, как я уже знала, что некоторые сведения о мире, в котором я оказалась, ко мне приходили и будут приходить. А выводы о той, прежней, обыкновенной жизни я должна делать самостоятельно, благо материала для размышлений у меня предостаточно. Что-то вроде контрольной работы в средней школе, правда не объявили, что уже наступило 1-е сентября, и я забыла дома дневник. Ума теперь не приложу, куда пятерки складывать!
* * *
Очередной «шпок!» снова куда-то меня забросил. Переменка закончилась, пора на урок в кинозал. Да здравствует передача «Телевидение — школе». Почему-то в том, что снова будет кино, я была абсолютно уверенна. А, ну да. Это же была информация об этом, моем нынешнем мире.Уже наученная предыдущим опытом, я не стала ползать, высунув наружу только нос и уши, а просто чинно и спокойно прошла в середину открывшегося мне пространства. «Уважаемые зрители! Приглашаем вас занять свои места в зрительном зале! До начала сеанса осталось 3 минуты!» Зрительный зал был полным аналогом предыдущего: та же куча временных потоков. завязанных в узел, тот же энергетический колокол надо мной, точно также, сначала смутно, а потом все резче и четче проявляются объекты привычного мира. Когда ведешь себя прилично, и к тебе относятся как к человеку. Я уже не делала попыток броситься на людей, оказавшихся в поле моего зрения, поэтому, наверное, мой колокол рассосался значительно быстрее.
Ба, знакомые все лица! Я — в коридоре родного физфака, на четвертом этаже, где наша группа сдает экзамен. Точно, это же спецкурс предпоследней сессии. Вот Наташка, вот Славка, с которым я шла пить кофе, когда встретила Клизму. Ой, ведь это кофепитие потом уже было, когда мы закончили Универ и уже работали. С этими временными перескоками спятить можно!
А вот Нинка на подоконнике сидит, моя подружка, с которой мы учились в одной группе последние два курса. Ничего девчонка, только на учебе, точнее на отметках слегка завернутая. Мало того, что сама готова задавиться за пятерку, так и еще «пятаки» в зачетках у других воспринимает прямо как личное оскорбление. Ну, это мелочи. В компанию она вписывается нормально, с чувством юмора — все в порядке, да и поговорить нам с ней всегда было о чем. В общем, я всегда относилась к ней с симпатией, а когда ее распределили в Витебск, очень скучала. Даже сердечные тайны излить не кому, не грузить же ими маму, право слово!
А где же я? А вот. Открывается дверь, и вылетает довольная и сияющая Горбачевская. Ну да, помню. Спецкурс был трудный, и я была счастлива просто до неприличия, получив пять баллов. Ага, поросячий восторг так и прет: энергетический кокон сверкает серебром, как новая монетка, с него срываются светло-розовые искорки, которыми я обсыпаю всех и каждого. Причем попадая на коконы однокурсников, эти искорки вызывают такое же свечение, только более слабое.
— Нинка, ура! Пять баллов! Ну, не думала, ну, никак не рассчитывала, — гружу я подружку.
То, что происходит с Нинкой, не поддается никакому описанию. То есть внешне она улыбается, поздравляет меня, лапу жмет своей маленькой ладошкой. А кокон ее начинает темнеть, выпуская не то чтобы щупальца, как у Клизмы, а какие-то черные длинные иглы. И торчат эти иглы не во все стороны, а только в одну, и конкретно в мою. Что за напасть такая, холера ясная? Иглы растут, и вот уже их черные, зазубренные концы сейчас вонзятся в мой кокон и порвут его! А я, счастливая, как сто китайцев, даже ничего не замечаю! Резким толчком иглы набрали нужную длину, но не вонзились в мой кокон, как я опасалась, а обломались в прямом смысле этого слова. Их черные кончики упали на пол и растаяли с тихим шипением, а основания отдернулись обратно и втянулись в Нинкин кокон. А там, где были сломанные кончики, в коконе зияли свежие дырки. Чернота постепенно рассасывалась по всей ее энергетической оболочке, придавая ей грязно-серый цвет. В соответствии с посерением кокона мрачнела Инкина физиономия, а я, ничего не замечая, хлопала ее по плечу, рассказывала, как отвечала билет и приглашала на кофе.
Поскольку в этих фильмах титры не предусмотрены, то и надпись «Конец фильма» заменяет уже привычный «шпок».
* * *
Я снова в тумане, как ежик. Урок окончен, пора приступить к подготовке домашнего задания, то есть обдумать все увиденное и сделать выводы, желательно правильные. Голова кругом, чем дальше в лес, тем толще партизаны!Я ведь всегда считала Нинку своей подругой, доверяла ей, а тут такое! Из-за моего пятака по спецкурсу ее чуть удар не хватил, оказывается! Так ведь получается, что не только мне она завидовала, Максу бедную ее зазубренные иглы превратили в решето, и не только из-за отметок. То-то Нинка мрачнела, когда видела Максу с Пашкой, все старалась обнаружить у него какие-нибудь изъяны. Да, недаром говорят «черная зависть» — эта чернота прямо какими-то колючками из нее так и перла! Да, сейчас только остается подумать, что все-таки хорошо, что она в другом городе живет, а то вообще неизвестно, что бы с ней было, если бы узнала о Сереже, о том, как он меня любит. Разлилась бы у нее желчь, вся бы пожелтела и стала бы вылитая китаеза.
М-да, девушка! Нинка, может быть, и стала бы похожей на представительницу четверти населения земного шара, а ты на кого похожа? По крайней мере, на земном шаре аналогичные экземпляры пока не встречались. Сережа! Все время гнала от себя мысли о нем, поскольку в моей ситуации мысли были исключительно мрачные, а в этом мире подобное чревато большими осложнениями.
Он любит меня, все верно. А еще вернее, любил. Только сейчас мне от этого не легче. Может, в обычном мире прошли уже годы, десятилетия, и он, седой дедушка, счастливо растит внуков, лишь изредка вспоминая о девушке, которую он когда-то в юности любил и которая трагически погибла. А может быть, прошли несколько мгновений, и он, как и я с утра, до этого злополучного удара, ждет вечера и нашей встречи. Все может быть. Только я, боюсь, никогда этого не узнаю. Так что завидовать подругам, которые бегают на свидания, нынче мой удел. Нет, завидовать, конечно, не стоит, мне не повезло, пусть хоть у них все будет хорошо. Тем более, только представлю, как могла бы покрыться этими мерзкими зазубренными иглами! Бр-р, даже с нынешним моим видом они вряд ли бы гармонировали.
А почему же они не пропороли мой защитный кокон, а так круто обломались, почему не я, а Нинка была похожа на дуршлаг? Может, все дело в силе характера, он у меня явно сильнее, чем у нее, может, я своей силой подавила попросту ее зависть?
* * *
И снова «шпок», и снова кинозал. Что покажут на этот раз? Никогда в жизни так часто не ходила в кино, даже когда нам с Сережей просто не куда было деться, а на улице была плохая погода. Колокол пошел на уменьшение, а изображение — на резкость. Будем считать это явление титрами. «Жизнь Елены Горбачевской», в главной роли — Елена Горбачевская! Возможно продажа билетов для предприятий по предварительным заявкам. Серия третья.Ничего не понимаю! «Сапожник!» Ведь это уже показывали! Нуда, коридор физфака, ребята, Нинка, я вылетаю довольная и счастливая с пятаком по спецкурсу, а Нинка щетинится зазубренными черными колючками. Что за дела?
Вдруг фокус смещается, мое изображение приближается прямо вплотную, и я в деталях могу рассмотреть свой защитный кокон. По нему, переливаясь, пульсирует энергия. Чистая, радостная. До щенячьего восторга положительная и очень мощная. Значительно мощнее, чем те иглы, которые подбираются к кокону как бы в замедленной съемке. В отличие от кокона, энергия которого распределена по поверхности, отрицательная энергия игл четко направлена, имеет векторную структуру, если говорить по-умному. И вот при соприкосновении с коконом острие колючки как бы отражается от его поверхности и «вектор» ее энергии направляется вовнутрь себя. Без энергетической подпитки кончик отваливается рассыпается на полу с тихим шипением, а на его месте остается отверстие.
Крупный план сменяется обычным. Я хлопаю Нинку по плечу и так далее по прежнему сюжету. Это — вместо поцелуя в диафрагму в старых фильмах, додумываю я уже сидя в тумане.
Что это было? Почему снова показали тот же эпизод из моей жизни, только уточнив некоторые детали?
После первого просмотра я, помнится, задумалась над тем, что выводы мне придется делать самостоятельно и хотелось бы, чтобы они были верными. Похоже, неверные выводы мне сделать просто не дадут, повторяя и повторяя урок тупой ученице, пока не дойдет даже до жирафа. Двойка по контрольной, Елена Александровна, надо делать работу над ошибками. Что я проанализировала неверно в первый раз? Что зависть — чувство черное и нехорошее, это понятно, здесь ошибки быть не может. Значит, неверно определила то, почему завистливые колючки не причинили мне никакого вреда. Наверное, поэтому мне так подробно в этот раз показали взаимодействие полей. Дело, видно, не в силе характеров. Мое поле. Оно просто сверкало от радости! Я вспоминаю, что в тот момент была так счастлива, что любила весь мир, включая явных и тайных недоброжелателей. Что уж говорить о девчонке, которую считала чуть ли не лучшей подругой! Ну правильно, искры счастья прямо сыпались из моего кокона на оболочки других, не то что не причиняя им вреда, а даже явно шли всем на пользу. Может быть, именно в этом ключ — счастье, радость, которые испытывает человек и которыми готов поделиться со всеми, защищают лучше любой брони?
* * *
Ответом было очередное вбрасывание в кинотеатр. Судя по тому, что показывали явно что-то новенькое, я правильно ответила на предыдущий вопрос контрольной.От той картины, которая стала проявляться перед глазами, если бы и было дыхание, его бы перехватило. Вокруг меня было одно из самых красивых лесных озер, которое можно только себе представить. Много лет, когда я была еще маленькой, мы ездили отдыхать на него с родителями. Сладко потеплело на душе при виде этого прекрасного места. А вот и я, нескладная девочка-подросток, прогуливаюсь по причалу, к которому привязаны лодки. Ласково пригревает солнышко, шлепает о причал волна, в которой плавно раскачиваются водоросли. Причал старый, доски подгнили и местами пообламывались, кое-где торчат только толстые опорные бревна. Мне надо пройти по одному из них на берег.
И вдруг меня охватывает страх. Абсолютно иррациональный ужас. Я проходила по этим бревнам до того десятки раз, да и если сорвусь и упаду — ничего страшного, глубина небольшая, а плавала я уже тогда хорошо. Но, совершенно не понятно почему, меня просто сковывает страх, парализует волю и мышление. Я очень хорошо помню это тошнотворное ощущение ужаса, заполонившего все мое существо.
Мой до этого светленький и яркий энергетический кокон тускнеет, темнеет, начинает оползать вдоль тела вниз, как дешевый пуховик после стирки. Свисает с разных сторон какими-то омерзительными мешками, в которых переливается и булькает нечто темное. гадкое, зловещее. Эти мешки, как гири, тянут меня книзу, и, чтобы не свалиться, я становлюсь на четвереньки и переползаю на берег в самой позорной позе, которую только можно вообразить. Медленно так ползу, осторожно. Сейчас, пока я все это смотрю, вспоминается, что тогда, выбравшись на берег, я долго не могла понять, чего же я так испугалась на этом причале.