Гордон Алан. Тринадцатая ночь

   Около полудня я заглянул в «Элефант», чтобы рассчитаться и сообщить Александру о моем переезде. Сэр Эндрю и сэр Тоби пригласили меня за их стол.
   — Где это вы скрываетесь? — спросил Тоби. — Вы пропустили все праздничное веселье. Неужели вы напрасно отмокали в бане, или все же одна из наших скромниц решила женить вас на себе в новом году?
   — К сожалению, нет, — рассмеявшись, ответил я. — Просто мне пришлось съехать отсюда. Я получил очень любезное приглашение погостить во дворце герцога.
   — Ну и ну, ваши дела пошли в гору, — похвалил сэр Тоби. — И как там Марк?
   — Пока что я не видел его, — признался я. — Но мне говорили, что он поправляется.
   — Я навестил его сегодня утром, — вставил сэр Эндрю. — Он, конечно, поправляется, но надеюсь, что они продержат его дома до весны. Пронизывающие зимние ветра могут вызвать повторную вспышку болезни.
   — Чепуха, — усмехнулся сэр Тоби. — Это как раз то, что ему нужно, — глотнуть свежего воздуха вместе с приятелями, покататься на лошади. Именно чрезмерная женская забота вредит здоровью. Его занянчат до смерти. А как там Виола? Как поживает эта дама?
   — Меня допустили к ней лишь на минуту, чтобы выразить мое почтение, — сказал я.
   — А как же о… о… она…
   Сэра Эндрю одолел приступ заикания. Тоби грубо захохотал и хлопнул его спине, едва не размазав щуплого рыцаря по столу.
   — Все еще боится ее, даже по прошествии стольких лет, — сказал он, отсмеявшись. — Сразился с ней однажды на поединке, давно, когда все мы принимали ее за мужчину. Самая забавная история, какую я видел за всю мою жизнь: два горе-фехтовальщика решили, что им пришла крышка. А потом выяснилось, что он сражался с девицей! Бог мой, клоун Фесте целый год разыгрывал перед нами эту комедию, и мы не уставали аплодировать.
   — Право, сэр Тоби, ну почему вы никак не забудете эту старую историю? — проворчал сэр Эндрю.
   — Потому что она достойна воспоминаний, — ответил сэр Тоби. — То было лучшее время в нашей жизни. В ту пору я обрел любовь. Хотел бы я вернуть это прошлое!
   — Я предпочитаю жить в настоящем, — сказал сэр Эндрю.
   — А вот наш торговец живет будущим, обмозговывая сделки, — подвел итог сэр Тоби. — Мы с вами словно три греческие богини судьбы, да только мне на это решительно наплевать. Вернемся же к нашей теме. Как вам показалась Виола?
   — Я не разглядел ее лица. Она так и не сняла траурной вуали.
   Тоби глянул на Эндрю и пожал плечами.
   — Как говорится, каждому свое, то есть каждой свое. Но все-таки это опасно для здоровья. Она чертовски долго скорбит. Ну поплакала с месяц, а потом начинай поиски нового женишка, так я полагаю. А то она скоро превратится в монашку, попомните мои слова, и мы потеряем дьявольски обаятельную женщину. Надеюсь, когда я помру, моя Мария поплачет, как положено, пару недель, а потом пойдет кутить по городским тавернам в поисках подходящей замены.
   — Вот еще, стану я тратить целых две недели на тебя, пьяного развратника! — сказала появившаяся в дверях Мария.
   — Милостивый боже, а вот и моя женушка! — взревел сэр Тоби. — Приди в мои объятия, любовь моя, я тебя расцелую.
   — Прямо при всем честном народе? Постыдился бы, — негодующе сказала она, тем не менее подходя к нему.
   — Ах, любезные господа, не соблаговолите ли отвернуться, пока я буду целовать мою жену? — воскликнул сэр Тоби, окидывая взглядом таверну.
   Никто не шелохнулся. Он посмотрел на Марию пожал плечами, а потом заключил ее в объятия.
   — Я попросил, моя голубка, я вежливо попросил.
   — Ну конечно, — усмехнулась она. — Ладно, ничего тут не поделаешь.
   Она обвила его руками, тщетно пытаясь обхватить могучий торс мужа, и подарила ему страстный поцелуй, способный сначала лишить мужчину чувств, а потом воскресить его. Все шумно выразили искреннее одобрение.
   — Позволь представить тебе нашего славного торговца Октавия, — сказал рыцарь, постепенно приходя в себя. — Моя любимая жена, Мария.
   Я отвесил низкий поклон, и она улыбнулась замечательно игривой усмешкой. Такая же усмешка украшала ее лицо, когда Марии пришла в голову соблазнительная идея подшутить над Мальволио, подделав письмо Оливии. С тех пор она тоже раздобрела телом, хотя оставалась настоящей стройняшкой в сравнении с ее муженьком.
   — Как старый холостяк, я благоговейно склоняюсь пред столь безупречной супругой, — сказал я, поднимая чашу.
   — Он что, пьет медовуху? — спросила она своего мужа. — Наверное, так, ибо с его языка льется мед. Я не люблю лесть, сударь, за исключением той, что восхваляет мои достоинства, поэтому вы будете у нас желанным гостем.
   Я вновь поклонился.
   — Что до вас двоих, — обратилась она к моим соседям по столу, — то в прошлый раз, помнится, я приглашала вас на ужин. А как насчет сладкого рождественского пирога, сэр Эндрю?
   — О да, — сказал он. — Я и впрямь собираюсь в этом году съесть его. Брожу по разным домам и ем сладкие пироги, не пропуская ни единого дня из рождественской дюжины.
   — А когда твоя судьба переменится, что ты будешь делать? — спросил сэр Тоби.
   Эндрю озадаченно взглянул на него.
   — Буду продолжать жить, как жил, но дела мои пойдут более успешно.
   — Неужели рождественский пирог действительно обладает таким чудотворным могуществом? — спросил я.
   — Поживем — увидим, — ответил Эндрю. — Но если нет, то никакого вреда тоже не будет. Честно говоря, я ужасно люблю сладкие пироги.
   — Не в коня корм, — заметила Мария, критически оглядев его худосочную фигуру. — Вот мне достаточно лишь взглянуть на выпечку, чтобы прибавить в теле.
   — Я помню, как ты когда-то говорила то же самое обо мне, — вставил сэр Тоби, подмигнув всей компании.
   Мария легонько шлепнула его.
   — Подумать только, а мне-то казалось, что я вышла замуж за благородного рыцаря, — с притворным вздохом сказала она. — Приятно было познакомиться с вами, синьор Октавий. Мы ждем вас на праздничный ужин в конце недели.
   Я поклонился, и они ушли. Через некоторое время в таверну заглянул скучающий Фабиан и приветливо кивнул мне.
   — Вы не видели поблизости шута? Он обещал помочь мне с репетицией, научить чертей кувыркаться.
   — Увы, но он переусердствовал с собственными репетициями, — сказал я. — Как я слышал, он вчера по пьянке так накувыркался, что теперь поправляет свое здоровье в герцогском дворце.
   — Вот невезение, — расстроился Фабиан. — Бобо так своевременно появился, и как раз сейчас его шутовские выходки были бы нам очень полезны. Угостить вас винцом?
   Именно этого мне больше всего и хотелось, но я вежливо отклонил предложение и удалился.
 
   Той ночью меня мучили новые кошмары, и я обрадовался, что съел лишь легкий ужин и успел переварить пищу. Во сне меня преследовал все тот же зловещий смех. Прячущийся в лесу Мальволио стал моим напарником, и мы жонглировали с ним со скоростью, которая ошеломила бы даже брата Тимоти. Отбрасывая метательные снаряды, я заметил, что они извиваются в моих руках, и вдруг понял, что мы жонглируем вовсе не дубинками. Наш бравый дуэт перебрасывался живыми людьми, и Орсино уже лежал неподвижно, скорчившись у моих ног.
   Я проснулся с каким-то тошнотворным ощущением и в соответствующем настроении. Доковыляв до окна, я открыл ставни, зачерпнул снега с подоконника и освежил им лицо. Однако лучше мне не стало.
 
   Наутро первым делом я отправился навестить моего раненого товарища. При виде меня Бобо вяло взмахнул рукой.
   — Как продвигаются поиски? — спросил он.
   — Плохо, — признался я. — А как твои мыслительные процессы?
   — Также неважно, — сказал он. — От дум у меня обычно болит даже здоровая голова. То есть вы можете себе представить, как она ведет себя сейчас. Мне принесли кучу еды. Не желаете составить мне компанию?
   Меня слегка подташнивало, но я заставил себя съесть кусок хлеба.
   — Я все размышляю над одним вопросом, — продолжил он. — Как вы думаете, откуда Мальволио узнал про вас?
   — Может быть, он разыскал меня в Доме гильдии до того, как заявился сюда. Может, кто-то из его шпионов описал ему, как я выгляжу. Или кто-то из гильдии предал меня.
   — Пугающая мысль. А есть тому какие-то доказательства?
   — Я предпочитаю внезапные интуитивные умозаключения без видимых доказательств. Они сберегают время.
   — Тогда отдайте другую загадку. Если он знал, кто вы, почему так долго ждал перед нападением?
   Старательно пережевывая толстый ломоть хлеба, я предположил:
   — Ждал благоприятного случая?
   — Случаев у него было предостаточно. Вы полагали, что вас никто не узнал, и поэтому беспечно шлялись повсюду. Темный переулок, быстрый удар ножа — и это всего лишь мертвый торговец в городе. Нет ничего разумнее.
   — Но тогда он не удовлетворил бы свое злорадство.
   — Вполне вероятно, — уступил Бобо. — Возможно также, он собирал какие-то сведения. Поэтому и медлил.
   — Я сдаюсь. А что ты думаешь?
   Он откинулся на подушки, потирая лоб.
   — Я сообщу вам свои выводы, когда додумаю новую мысль. Сегодняшнюю порцию я уже израсходовал.
   Он закрыл глаза, и вскоре его дыхание стало размеренным и глубоким.
   Излюбленное шутовское занятие — загадывать загадки и оставлять их неразрешенными. Бобо начал похрапывать, что вовсе лишило меня способности думать. Я на цыпочках вышел из комнаты и увидел облаченную в траур даму, направляющуюся ко мне. Я поклонился.
   — Добрый день, сударыня.
   Она оглянулась, потом приподняла вуаль.
   — Перед вами настоящая герцогиня, — сказала Виола. — Как ваш напарник?
   — Еще не оправился от передряги, насколько я могу судить. Появится ли у нас сегодня Клавдий?
   — В эту святую пору Клавдий обычно предается благочестивым молитвам в дворцовой часовне. Общественные обязанности герцогини перевешивают коммерческие дела управляющего.
   — Отлично придумано. Можем мы немного прогуляться?
   Она кивнула и опустила вуаль.
   — Как самочувствие вашего сына? — поинтересовался я, поднимаясь вместе с ней по лестнице к парадному входу во дворец.
   — Гораздо лучше, благодарю вас. Эндрю сейчас развлекает его. Он стал настоящей находкой для Марка: читает ему, играет с ним в шахматы. Мальчику повезло, что есть человек, готовый позаботиться о нем после смерти отца.
   — Даже если этот человек — сэр Эндрю?
   — Нехорошо так говорить, Фесте. При всех его нелепых идеях он добрый человек, и таких надо ценить в наши недобрые времена.
   — Совершенно верно, сударыня, — признал я. — Марку совсем недолго осталось пребывать в счастливой стране детства, да к тому же на него преждевременно свалился столь высокий титул.
   — Меня беспокоит скорее первое, чем последнее. Он похож на меня — решителен и умен. В свое время он будет прекрасно править этим городом.
   Я попытался оценить ее чувства на сей счет, но ее тон был таким же непроницаемым, как вуаль. Мы без всякой цели прогуливались по залам, в то время как слуги суетились вокруг с постельными принадлежностями, ночными горшками и охапками свежего тростника, который настилали для облагораживания запаха в помещениях.
   — Что вы тогда будете делать? — спросил я. — Вживаться в роль пожилой матушки герцога?
   — Но я и есть пожилая матушка герцога. Такую роль нетрудно играть.
   — А Клавдий?
   — Клавдий будет продолжать служить герцогу.
   — А Виола? Что станет с ней?
   Она остановилась около выходящего на море окна.
   — Кто такая Виола? Бледная тень. Та, кто играет разные роли в великолепных инсценировках, придуманных не ею. Такова моя судьба, Фесте. Такова судь6а большинства женщин. Мне еще повезло: со мной случались кое-какие приключения.
   Она повернулась, и я смутно разглядел ее черты.
   — Чудовищное положение, — сказал я. — Вам пора покончить с ним.
   — Неужели? И какое у меня может быть будущее? Едва ли я смогу вновь выйти замуж. Все мое состояние теперь принадлежит моему ребенку. Не стану же я просить благословения и приданого у одиннадцатилетнего мальчика. — Она печально усмехнулась и вновь устремила взгляд в морские дали. — А знаете, в сочельник, в полночь, я посмотрела в зеркало, надеясь точно девчонка, что увижу там облик моего будущего мужа.
   — И что же вы увидели, сударыня?
   — Только себя одну. Конечно, все это глупые суеверия.
   Что-то блеснуло под вуалью, вобрав на мгновение свет, и скатилось по щеке.
   — С вашего позволения, сударыня, — поклонился я, — Я должен на время покинуть вас.
   — Бывало время, — медленно сказала она, — когда Фесте мог сказать что-то замечательное, чтобы утешить меня в трудную минуту.
   — Кто такой Фесте? — спросил я. — Если уж Виола — бледная тень, то Фесте — обман зрения.
   — Но не тот, которого я знала, — сказала она, не отводя взгляда от моря.
   Я вновь поклонился и оставил ее одну.
 
   На площади шла очередная репетиция праздничной мистерии, обеспечивая публику новым нечаянным развлечением. Фабиан продолжал орать на бедных чертей.
   — Ну что же это за ужас такой! — крикнул он. — Никто не поверит, что вы случайно упали все вчетвером. Послушай, Астарот, попробуй просто скопировать сэра Эндрю, и этого будет более чем достаточно.
   Вдохновляющее указание. Четверо чертей переглянулись, озаренные божественным прозрением, и одновременно грохнулись на задницы. Хор залился смехом, и Фабиан одобрительно хмыкнул.
   — Так, а где наш граф? — спросил он, оглядываясь вокруг.
   Себастьяна нигде не было видно.
   — Наверняка удрал в «Элефант», — пробормотал он и тут заметил меня. — Любезный торговец, не соблаговолите ли вы по доброте своей заглянуть в «Элефант» и передать нашей драгоценной светлости, что его ждут?
   — Я сообщу, что его заждались рай и ад, — ответил я и поспешил к таверне.
   Себастьян был там. И, судя по уровню достигнутого им опьянения, грелся он там уже довольно давно.
   — А вот и наш странствующий холостяк, — радостно вскричал он, завидев меня. — Давай выпьем, ибо завтра мы можем умереть. Или того хуже, жениться. — Он обнял меня за плечи и грубо сунул кружку мне под нос. — Выпей, черт тебя возьми. Выпей за здоровье моей жены.
   — Простите, — пробормотал я. — Я поклялся бросить пить в новом году.
   — Надо же, и я тоже! — удивленно воскликнул он. — Но как же легко нарушаются клятвы! Новогодние зароки, церковные обеты, клятвы супружеской верности… Моя жена нравится вам, я полагаю. Поэтому вам лучше выпить за ее здоровье, если хотите остаться со мной в добрых отношениях.
   — Александр, принеси немного воды, — попросил я, делая отчаянные знаки.
   Агата прибежала с кружкой. Но Себастьян сбросил ее со стола, и девочка, вскрикнув, убежала за буфетную стойку. Я заметил, что Александр держит под передником короткую дубинку, но медлит пускать ее в ход, опасаясь связываться с дворянином. Себастьян тоже углядел это и схватился за меч.
   — Спокойно! — заорал он, вытаскивая оружие и так дико размахивая им, что ближайшие бражники в испуге попадали на пол. — Этот грубиян выпьет за здоровье моей жены, и сделает это немедленно, пока я не пустил ему кровь и не превратил ее в вино. Вы же понимаете, что мне это по силам. В этом году я все-таки Иисус…
   Я не ценил мой зарок так дорого, поэтому взял протянутое мне вино.
   — За здоровье вашей благородной супруги, — сказал я и осушил кружку.
   Себастьян устало поглядел на меня и опустил свой меч.
   — Черт побери вас всех, — проворчал он и заплакал.
   Появившийся в дверях Фабиан мгновенно осознал ситуацию.
   — О боже мой, граф, — вздохнул он. — Не падайте духом. Вы ставите себя в неловкое положение, ведь здесь довольно людно. Разве вы хотите, чтобы весь город увидел вас в подобном состоянии?
   — А кого это волнует? — проворчал Себастьян.
   — Ну-ну, граф, вы же должны участвовать в репетиции. Многие полагаются на вас. У вас такая почетная роль, роль Спасителя. Ведите себя соответственно.
   Себастьян встряхнулся, попытавшись изобразить слабое подобие достоинства.
   — Такие речи не подобает говорить слуге, — заносчиво провозгласил он. — Проводи меня на эту репетицию, как приличествует твоему положению.
   Фабиан немного помедлил, потом развернулся на пятках и с поклоном предложил ему пройти к выходу. Себастьян вышел, а я последовал за ним, готовясь подхватить его, если он начнет падать.
   Но моей готовности оказалось недостаточно. Он шагнул прямо в первую же попавшуюся на пути замерзшую лужу, и его ноги, словно сбесившись, разъехались в разные стороны. Я успел лишь подсунуть руки ему под голову, чтобы она не грохнулась о плиты мостовой. Фабиан невольно расхохотался.
   — Вот истинная проверка божественности, — простонал он, подавляя смех. — Ведь Иисус мог ходить по водам, а исполнитель его роли не способен устоять даже на льду.
   Себастьян выругался и, неуклюже поднявшись, схватился за меч. Но тут же вновь поскользнулся и рухнул наземь. Фабиан окинул его выразительным взглядом, его поджатые губы совершенно явно выражали презрение.
   — Вы просто жалкое подобие человека, граф, — заявил он. — Присоединяйтесь к нам, когда протрезвеете. Хотя, наверное, легче дождаться второго пришествия.
   Он развернулся, сделал шаг к воротам и тотчас же упал. Теперь настал черед графа смеяться. Заливаясь от смеха, он поднялся на ноги, опираясь на меч.
   — Не обессудь, приятель, — воскликнул он. — Мы оба поцеловались с мостовой, так что теперь наши шансы уравнялись. Двум падшим душам подобает вместе отправиться в ад. Давай твою руку.
   Однако Фабиан не собирался вставать, а лед и снег вокруг него постепенно окрашивались в красный цвет.
   С невесть откуда взявшейся силой я схватил графа и оттащил его под защиту низкой ограды.
   — Что такое… — в смятении начал он, но я сделал ему знак замолчать.
   — Смотрите, — прошептал я, показывая на низ двери «Элефанта».
   Граф глянул туда и резко побледнел, увидев вонзившуюся в дерево арбалетную стрелу. Немного высунувшись из-за забора, я внимательно оглядел окрестности, но никого не обнаружил.
   — Стража! — крикнул я. — Эй, стража!
   От ворот быстро прибежали двое, потом к ним присоединились остальные. Через пару минут прискакал Перун и при виде ужасного зрелища немедленно спешился. Он взглянул на меня и сурово спросил:
   — Кто это сделал?
   — Не знаю, — ответил я. — Мы все шли из «Элефанта», когда это случилось.
   — Мы?
   Капитан посмотрел мне за спину, увидел скорчившегося за стеной Себастьяна и вытаращил глаза.
   — Доставьте графа домой к жене, — рявкнул он, и двое его солдат, ухмыльнувшись, подняли Себастьяна на ноги.
   — Но мне надо на репетицию, — запротестовал граф.
   — Уже не надо, — отрезал Перун. — Одну секунду, граф. Был ли этот человек с вами, когда умер ваш слуга?
   — Да, — сказал Себастьян, сразу же заслужив мою благодарность.
   — А вы, купец, покажите мне, где он стоял, когда его убили.
   — Там, где сейчас находятся его ноги, — сказал я. — Он сразу упал.
   — Поднимите его, — приказал Перун.
   Двое его подручных подняли покойного управляющего так, что его ноги повисли над последними оставленными им при жизни следами. Перун осмотрел рану спереди и сзади, потом прошел к стреле и вновь вернулся к трупу.
   — Стреляли откуда-то сверху, — заметил он.
   Все мы оглянулись и задрали головы. За городской стеной маячили леса, окружающие фасад собора.
   — Обыскать, — приказал капитан, и четверо солдат бросились в ту сторону.
   Должен признаться, меня восхитила его деловитость в такой сложной ситуации.
   — И схватите этого торговца да отведите его в тюрьму.
   Я изменил свое мнение, когда стражники защелкнули на мне кандалы и без промедления потащили к воротам.
 
   Акробатическое ремесло может сослужить хорошую службу, когда тебя бросают в камеру головой вперед. Ловко сгруппировавшись, я удачно приземлился и, когда дверь за мной закрылась, спокойно уселся на низкую скамью. Этой камеры хватило бы для размещения шести или семи бедолаг, если, разумеется, они будут дышать по очереди. Не слишком пристойная темница по сравнению с теми, в которых я побывал раньше. И в любом случае не самое уютное местечко для дневного времяпрепровождения, особенно учитывая, что мне оставалось уповать лишь на милость Перуна. А как я помнил, милосердие не относилось к числу его достоинств.
   Стражники отобрали у меня меч и кинжал, но не догадались о спрятанном в рукаве ноже. Я привел его в состояние боевой готовности, хотя понимал, что между мной и свободой слишком много запертых дверей. Тогда я решил закончить осмотр доставшегося мне каменного мешка.
   К тому времени, когда Перун отодвинул засовы моей камеры, я успел обследовать каждый камень и ознакомиться с нацарапанными на них надписями. Он собственноручно снял с меня оковы, потом повернулся ко мне спиной и повел меня по узкой лесенке в свой кабинет, ни разу не оглянувшись при этом. Я смиренно следовал за ним, убедившись, что он совершенно меня не опасается.
   Капитан уселся за простой сосновый стол, на котором находились только масляный светильник и ворох карт. Он показал мне на скамейку перед столом.
   — Я беседую с заключенными в двух помещениях, — заявил он. — Вот в этом они говорят непринужденно. А в другом им приходится говорить с посторонней помощью.
   — Меня устраивает это помещение, — быстро сказал я. — Вполне устраивает. О чем вы хотите со мной поговорить?
   Откинувшись на спинку стула, он закинул ноги на стол.
   — Своим появлением здесь вы привели в недоумение такого простого солдата, как я.
   — Вы далеко не просты, капитан.
   — Верно, — улыбаясь, согласился он. — Но все-таки я солдат. Пошлите меня в сражение, и я с удовольствием воспользуюсь своим искусством тактики и ориентирования в любой местности. Поместив неразговорчивого собеседника на дыбу, я вытащу из него нужные мне сведения минут за десять. Простые задачи, ясные цели — вот что мне нравится. Но хитроумные интриги и тайные происки выше моего понимания. Я не делаю секрета из того, что считаю вас шпионом. Бросьте, бросьте, — посоветовал он, когда я попытался возразить. — Любой чужак, прибывающий в город в такое время года, является шпионом. Ваша легенда не так уж плоха и, конечно, вполне правдоподобна, но я заподозрил бы даже трех святых царей^[21], если бы они заявились в Орсино в канун Рождества.
   Во время разговора мы пристально следили друг за другом, поигрывая взглядами. Мы оба понимали, что я приврал. Мне подумалось, что и он не до конца откровенен, но только он сам знал это наверняка. Я привык увиливать, правда, обычно под маской шута. И вдруг я понял, насколько сложнее скрывать свои мысли, лишившись этой защитной маски. Тем более что капитан внимательно следил за мной, пытаясь выловить ложь в моих словах, а я следил за ним с той же целью. Если, допустим, прибавить некоему управляющему лет пятнадцать тяжелой жизни, пребывание в тюрьме, войны, безумство… Потянет ли общая сумма на Перуна? Я разглядел незамеченные мной прежде подробности. Был ли у Мальволио шрам над левым глазом? И такая форма носа? Больше я ничего не помнил. Шрамы, конечно, дело наживное, да и нос мог сломаться и изменить форму.
   — Мне жаль, что я испортил вам зимние праздники.
   — О нет, наоборот. Вы сделали их интересными. Как я уже упомянул, можно препроводить вас в другую камеру и получить необходимые мне сведения, но есть одна сложность.
   Он сделал эффектную паузу.
   — Какая же? — спросил я наконец, догадавшись, что он ждет моей реплики.
   Капитан одобрительно кивнул и ответил:
   — А такая, что я не знаю, на кого вы работаете. В наши тревожные времена существует множество вариантов. Если, разбираясь в этих вариантах, я нечаянно стану причиной вашей смерти, то, возможно, принесу нашему городу больше вреда, чем пользы. Может, Венеция задумала вторжение? Сможем ли мы дать им отпор в таком случае? А может быть, я нанесу обиду нашему далекому венгерскому правителю? Или сарацинам? И так далее. Вы ведь не желаете просветить меня на сей счет, не так ли?
   — К сожалению, я могу лишь еще больше затуманить эту картину, капитан. Я простой торговец, не больше и не меньше.
   — Хорошо сказано, — заметил он, ударив ладонью по столу. — И я освобожу вас после надлежащей процедуры. Простите это жульничество, но я намерен выудить за ваш счет хоть какие-то сведения.
   — Какие же?
   — Я рассчитываю узнать, кто из наших дворян ценит вас настолько, чтобы потребовать вашего освобождения, — охотно объяснил он. — Всегда полезно выяснить связи высших кругов.
   — Значит, вы не занимаетесь поисками убийцы Фабиана?
   — Мои люди в данное время прочесывают город. А я провожу мое личное расследование.
   — Как?
   — Разговаривая с вами.
   Я постарался изобразить уместное удивление, но усталость уже сказывалась.
   — Вы подозреваете, что я могу быть не только шпионом, но и убийцей?
   — Ни в коей мере, — сказал он.
   — Тогда я в растерянности.
   Он вытащил кинжал и изящно почистил ногти.
   — Трое мужчин одновременно вышли из «Элефанта». Одного убили арбалетной стрелой, выпущенной под весьма сложным углом и с большого расстояния. Либо стрелок был отменно хорош, либо он промахнулся, убив Фабиана. Я допускаю, что Фабиан был противным типом, но не того ранга, чтобы нажить смертельных врагов. Для этого он был слишком осторожен.
   — И вы полагаете, что стрела предназначалась Себастьяну?