Алан Гордон
Тринадцатая ночь
(Средневековая мистерия — 1)
ГЛАВА 1
Мы безумны Христа ради…
Первое послание к Коринфянам, 4, 10.
Мы собрались в трактире отведать свежего пива. Я как раз сделал большой глоток, когда наше внимание привлек вошедший незнакомец. Сказать, что он выглядел как-то по-особенному, нельзя, потому что у него был самый обыденный вид: грязно-серый плащ поверх пропотевших штанов и усталые карие глаза над поникшими каштановыми усами. Но простой обыватель, попавший в компанию шутов, всегда будет выглядеть по-особенному — примерно так же, как серый воробей в окружении павлинов и попугаев. Облачением он походил на купца, а выправкой — на солдата; впрочем, в наши опасные и смутные времена от купца до наемника и обратно всего один шаг. Обмениваясь скандальными и пикантными новостями, старыми и новыми шутками, мы с коллегами оценивающе поглядывали на него, пока он пробирался между столами, прикидывая, кого из нас осчастливить вниманием. Наконец он присел рядом со мной и попросил прощения.
— Вы просите прощения? — удивился я. — Назовите сначала проступок, а уж тогда я решу, простителен ли он.
— Я тут ищу кое-кого, — сказал он на сносном тосканском диалекте, но с явным славянским акцентом. — Одного шута.
— А вы поищите вон там, где хозяин стоит, — посоветовал я.
Он посмотрел в ту сторону и увидел свое отражение в зеркале.
— Вот вы и нашли его.
— Я ищу одного особенного шута, — упрямо гнул он свою линию.
— Тогда вы не найдете никого, — сказал я. — Такого просто не существует. Если уж он стал шутом, то расстался со всеми особенностями. А ежели он особенный, то, значит, не шут.
— Какие-то у вас тупые шутки, — заметил он. — От члена гильдии шутов можно было бы ожидать большего.
— Сейчас я на отдыхе, — признал я. — Но в нужное время достану точильный камень разума и заточу свои остроты до остроты клинка. И все же какого шута вы разыскиваете? Возможно, я знаю его.
— Мне описали его как сумасбродного прохвоста в шутовском костюме и добавили, что его зачахшее остроумие оживляется после выпивки.
Его слова были встречены дружным смехом.
— Оглянитесь вокруг, и вы найдете здесь двадцать таких прохвостов. Да еще с полсотни прозябают в Доме гильдии.
Мои коллеги приветствовали незнакомца поразительным многообразием фырканья, хрюканья и прочих подобных звуков. Как я уже сказал, мы на отдыхе. Хороший материал приберегается для выгодных клиентов. Незнакомец слабо улыбнулся и вновь заговорил:
— Его зовут Фесте.
Сумбурная разноголосица продолжалась как ни в чем не бывало, никто даже глазом не моргнул при этом имени. Вот что значит многие годы учиться скрывать чувства.
— Мне приходилось слышать это имя, — задумчиво произнес я, — однако он давненько не заглядывал сюда. Не знает ли кто-нибудь, где он нынче кормится?
Никто, естественно, не знал. Я повернулся обратно к чужаку.
— Могу лишь сказать вам, что он появляется тут время от времени. И оставленное здесь сообщение непременно достигнет его ушей.
Мужчина внимательно посмотрел на меня.
— Я заехал сюда, желая оказать услугу одной даме. Мне некогда здесь задерживаться, меня ждут дела в Милане. А сообщение от нее короткое.
— Тем легче его запомнить. Выкладывайте.
— Орсино умер.
«Спокойствие, полное спокойствие», — приказал я себе.
— От естественных причин?
— Нет.
— Тогда от чего же?
— Его тело нашли у подножия скал. Многие знали, что он любил бродить по обрывистому скалистому берегу, погрузившись в свои мысли. Полагают, что он оступился на краю и полетел вниз. Несчастный случай.
— А герцогиня?
Он бросил на меня острый взгляд.
— Откуда вы знаете о герцогине?
— Где есть герцог, там обычно бывает и герцогиня. Как поживает эта дама?
— Она в глубоком трауре. Семь дней она не отходила от гроба, поливая цветы своими слезами. Потом удалилась во дворец и с тех пор не покидает его.
— Печальное состояние дел. А в каком состоянии дела государственные?
— Когда я оттуда уезжал, все пребывали в замешательстве. Молодому герцогу всего одиннадцать лет, и регента еще не назначили.
— Давно ли произошла трагедия?
— Недели три назад.
Я с безразличным видом хлебнул пива, делая вид, что запоминаю его послание.
— Что ж, если это все, что вы хотели сказать, то я передам ваше сообщение. Если ваш Фесте заглянет сюда в ближайшем будущем и окажется достаточно трезвым, чтобы услышать его, а я буду достаточно трезв, чтобы вспомнить, то я передам, а он услышит. Только это я и могу вам обещать.
Он оглянулся на трактирщика.
— Можно ли доверять этому человеку?
— О да, я полностью доверяю ему, — ответил трактирщик, — пока он платит вперед.
Я отсалютовал ему кружкой в знак одобрения.
— Эй, постойте-ка, сударь, — окликнул я направившегося к выходу незнакомца и, когда он обернулся ко мне, небрежно перекрестил его: — Прощаю тебя, сын мой. Иди и не греши больше.
Он удалился с недовольным видом. Шумное дружеское подшучивание завсегдатаев трактира проводило его до дверей и продолжалось достаточно долго для того, чтобы дать ему возможность убраться подальше.
— Никколо! — позвал я, и один из молодых шутов подкатился к стойке трактирщика. — Будь любезен, проследи за ним.
Он убежал, а я положил перед трактирщиком серебряную монету.
— Мы в расчете?
— До тех пор, пока ты не вернешься, — сказал хозяин, опустил монету в мою кружку и поставил ее на полку, рядом с кружками других шутов, отправившихся на задания. — Она будет дожидаться тебя.
Коротко попрощавшись со всеми, я поспешил к Дому гильдии. Первый год тринадцатого века ознаменовался на редкость холодным декабрем. Мы завершили двенадцатое столетие, так и не дождавшись конца света, и некоторых это сильно разочаровало. Одна исключительно благочестивая секта считала, что после Рождества Христова мир просуществует двенадцать веков, по числу апостолов. Теперь она уточняла свои вычисления. Согласно последним дошедшим до меня слухам, сектанты решили добавить еще одно столетие для апостола Павла. Мало кто рассчитывал протянуть столь долгий срок, и секта сильно поредела. Поскольку мне, когда настанет мое время, неминуемо придется жариться в аду, любая отсрочка делает меня просто счастливым. Особенно в те дни, когда привозят свежее пиво.
Тем не менее на морозе голова моя быстро прояснилась, и я мысленно вернулся к событиям пятнадцатилетней давности. Этот добрый малый, Орсино, однажды был выставлен дураком. А с нею… Но довольно. Сейчас не до воспоминаний.
Поселение наше находилось не так уж далеко от проторенных дорог. Строго говоря, одна такая дорога шла немного южнее через лес, укрывающий нас от мира. Мы обитали в ущелье в отрогах Доломитовых Альп, и любому страннику пришлось бы сильно отклониться от своего пути, чтобы отыскать нас.
Много веков назад наша гильдия без лишнего шума приобрела эти земли на средства, накопившиеся благодаря нерегулярным вкладам своих же членов и случайным завещаниям некоторых благодарных покровителей. Здесь было вполне достаточно сельскохозяйственных угодий и горных пастбищ, чтобы мы могли поддерживать наше существование, не слишком завися от торговли. В деревне имелся перекресток, вокруг которого сосредоточилось несколько лавок — в них трудились колесный мастер, плотник да аптекарь — и трактир, заведение первостатейной важности. Я направился к северу от него, туда, где находился сам Дом гильдии, большое нескладное строение, примыкающее к западному склону невысокой горы. Воздвигнутое несколько столетий назад, оно успело разок-другой сгореть дотла, несколько раз отстраивалось заново, увеличиваясь в размерах, и в итоге даже наши летописцы не смогли бы сказать, сохранилось ли в нем хоть что-то исконное. В главном зале, возвышавшемся метров на пятнадцать, обычно проводились учебные занятия и представления. За ним располагались спальные помещения, а справа от него — конюшня. Порой после вечернего кутежа кое-кто из нас сбивался с правильного пути и ночевал в стойлах.
Когда я вошел в главный зал, брат Тимоти проводил занятия по жонглированию. Новички с восторгом смотрели, как он подбрасывал в воздух четыре дубинки, постепенно усложняя способ жонглирования. Мне казалось, он не заметил меня, но, когда я проходил шагах в двадцати от него, одна дубинка будто бы случайно полетела мне в голову. Я машинально схватил ее и отправил ему обратно. Но ко мне тут же прилетела вторая, потом третья, и не успел я опомниться, как мы уже работали с ним на пару.
— На двух жонглеров должно приходиться как минимум шесть дубинок, — сказал брат Тимоти и, не прерывая жонглирования, ловко добавил еще две. — Все очень просто: вы делаете бросок не вверх, а вперед и ловите тоже не сверху, а спереди. Нужно одинаково тренировать обе руки…
Бросаемые дубинки перемещались справа налево и наоборот, и я с трудом успевал возвращать их.
— Теперь добавим седьмую…
— Подожди! — завопил я, но его помощник уже подкинул ему очередную дубинку, которая сразу же по идеальной дуге полетела в мою сторону.
— Главное — поймать ритм, — хладнокровно продолжал Тимоти. — Научиться чувствовать все семь дубинок разом, не деля их на пары и тройки. Тогда дело пойдет гладко. Ты не согласен, Теофил?
Недавно выпитое свежее пиво начало увлажнять мой лоб.
— Я привык воспринимать семь как восемь без одной, — пропыхтел я, слегка сбиваясь с ритма.
Тимоти неодобрительно покачал головой.
— Вы заметили его ошибку? Он потерял ритм, и ему приходится частить, чтобы постоянно удерживать дубинки в воздухе. Но раз уж он предпочитает жонглировать восемью…
— Я так не говорил… — начал я, но восьмая дубинка уже летела ко мне.
Я двигался со всей возможной быстротой, однако каждый раз, ловя дубинку, был на волосок от неудачи. Чтобы сбить Тимоти, я делал броски под разными углами, но Тимоти уверенно ловил дубинки и все быстрее швырял мне обратно.
— Теперь вступает девятая, — сказал он, скидывая сандалию и ловко подбрасывая дубинку ногой.
— Я не смогу работать с девятью! — взмолился я, но было уже поздно.
В отчаянии я подбросил две дубинки вверх над собой, одну отправил обратно к Тимоти, одну перебросил из левой руки в правую и поймал одну освободившейся левой рукой. Это означало, что шестая дубинка, брошенная особенно сильно, попала мне прямо в челюсть. Я споткнулся и упал назад, и остальные дубинки, к моему смущению, посыпались на пол.
— Да, ты прав, девять тебе не по зубам, — заметил Тимоти под смех учеников.
С превеликим достоинством я поднялся на ноги, шагнул вперед и тут же вернулся в лежачее положение, словно опять поскользнувшись на дубинке. Когда смех стал еще громче, я использовал инерцию падения и ловко сделал несколько кувырков, завершив их стойкой на руках. Все зааплодировали мне, уразумев, что второе падение было намеренным.
— На будущей неделе Теофил устроит нам блестящую демонстрацию дурацких падений, — объявил Тимоти, когда я встал на ноги. — А если кто-то угостит его выпивкой, то увидит их в любое угодное ему время.
— Сердечно благодарю любезную публику, — напыщенно произнес я и взмахнул шарфом. — А теперь я оставляю вас в умелых и ловких руках брата Тимоти.
Неприметная деревянная дверь привела меня в кладовую. Я зажег свечу и, отодвинув в сторону стенную панель, спустился по лестнице, уходившей в толщу горы, к которой пристроился Дом гильдии. Грубо вырубленный сводчатый туннель протянулся в скальной породе метров на сто пятьдесят, заканчиваясь в монастыре на восточном склоне. Я пошел по нему, время от времени пригибаясь, поскольку его сооружали люди явно ниже меня ростом. В конце туннеля я открыл дверь и, пройдя по коридору, добрался до обители отца Геральда.
— Заходи, — отозвался он на мой тихий стук.
Отец Геральд при свете свечи тщательно изучал ворох пожелтевших документов. Множество других бумаг заполняло полки, протянувшиеся вдоль стен. Все документы были разложены по системе, ведомой лишь одному отцу Геральду. Никто не знал его истинного возраста, хотя все признавали его старшинство. Судя по теперешнему виду, он мог быть современником тех старателей, что вырубили подземный ход, по которому я прошел.
— Теофил, ты-то мне и нужен, — сказал он и махнул узловатой рукой в сторону скамьи. — Спасибо, что избавил меня от необходимости посылать за тобой. Садись, сынок, садись. Ты пришел сообщить мне о смерти герцога Орсино.
— Вы держите в трактире своих шпионов? — спросил я, усаживаясь.
— Да, но они здесь ни при чем. Просто так случилось, что этот посланец сначала забрел с новостями в Дом гильдии. В поисках Фесте. Представляешь себе?
— Представляю.
Отец Геральд пристально взглянул на меня и спросил:
— Ну и каковы твои предположения насчет того, зачем ты мог кому-то понадобиться?
— Затем, что убили герцога Орсино.
— Допустим, хотя посланец этого не говорил. Но допустим. Ты подозреваешь того самого Мальволио?
— Естественно. Кого же еще?
Отец Геральд сверкнул на меня глазами.
— Кого еще? Неужели ты думаешь, что ни у кого больше не было иных причин для убийства Орсино?
Он жестом пригласил меня к столу и вытащил географическую карту. Не жди ничего хорошего, если ирландский священник берется за карту.
— Орсино, Орсино, — пробормотал он.
— Побережье Далмации, южнее Зары, севернее Спалато[1], — услужливо подсказал я.
— Ну конечно, — сказал он, постучав пальцем по карте. — Помнится, меня раздражало, что в донесениях ты называл те края Иллирией. Только ты мог использовать это устаревшее название. Уже сотни лет никто не вспоминает о существовании Иллирии.
— А мне больше нравится это название, — сказал я, пожав плечами.
— Начнем хоть с того, что Орсино подчиняется королю Венгрии. Но Венгрия далеко, а Венеция близко. Раз уж речь идет об Адриатике, то любые интриги с наибольшей вероятностью сплетаются во дворце дожа. Либо же в Пизе или Генуе, если там считают, что Венеция покровительствует Орсино. Но возможно — в Риме или Венгрии, если там полагают, что ему покровительствует Константинополь.
— Их также могут плести сарацины, по всем вышеупомянутым причинам либо просто чтобы затеять смуту. А возможно, католики решили, что он связался с еретической сектой катаров, или же катары решили поквитаться с католиками. Либо гвельфы сочли его гибеллином, либо гибеллины — гвельфом, — продолжал я, не обращая внимания на мрачнеющий взгляд старца. — А может быть, ему решил отомстить чей-то ревнивый муж. Или ревнивая жена, или любовница. Кроме того, у одного из его наследников могла преждевременно появиться жажда власти. Возможно, он умер случайно, из-за несчастного случая. К примеру, разбился по пьянке. А возможно, боги, глянув вниз, сбросили его со скал, чтобы самим поразвлечься да нас помучить. Только ничего этого не было.
— Почему ты так уверен, шут? — резко спросил отец Геральд.
— Потому что за мной послали. Он задумчиво кивнул.
— Да, с этим не поспоришь. А прежде тебе приходили какие-то сообщения?
— С тех пор, как я ушел оттуда, прошло четырнадцать лет. В Дом гильдии доставили несколько писем, но последние десять лет ничего не было.
Откинувшись назад, отец Геральд взял стопку бумаг.
— Я перечитал твои донесения по этому заданию, но предпочел бы услышать их непосредственно из твоих сладкоречивых уст.
Я помедлил, собираясь с мыслями.
— Этот городок расположен вблизи речного устья. Доходы ему приносят прибывающие с верховьев реки барки да заходящие в порт корабли. Торговлей в основном заправляют два знатных рода, главой одного из них был Орсино, а другого — молодая дама, звавшаяся Оливией. В те времена, когда гильдия послала меня туда, покойный герцог сгорал от любви к этой графине. Но она отвергла его любовь, поскольку оплакивала смерть своего брата. Он так погрузился в мрачную меланхолию, а она — в свое горе, что оба совершенно перестали заботиться о городских делах. Гильдия, обеспокоившись, что этот стратегически выгодный порт станет уязвимым для грабежей сарацин или даже для их вторжения, послала туда меня.
— С целью устройства союза этих двух родов, — вспомнил отец Геральд.
— Да, но графиня отказала герцогу, и это было только к лучшему. Даже при самых благоприятных обстоятельствах они вряд ли смогли бы ужиться друг с другом. Однако такое положение ослабляло их силы. Хозяйством графини заправлял известный вам Мальволио, который, как мне удалось выяснить, имел на нее свои виды. Сначала я подумал, что он жаждет завладеть ее богатством, но, внимательно понаблюдав за ним, начал подозревать, что он чей-то шпион.
— Тебе удалось узнать чей?
— Нет. Он вел себя крайне скрытно. Мне кажется, что он злоупотреблял доверием графини, усугубляя ее отчаяние. Возможно, он даже незаметно подпаивал ее какими-то снадобьями, ослабляющими волю. Я решил, что необходимо встряхнуть город вливанием свежей крови. Мне удалось найти подходящую пару близнецов, молодых брата и сестру из приличного семейства. Гильдия по моей просьбе устроила для них кораблекрушение, и наши помощники направили их к этому городку, надеясь, что прибытие новых действующих лиц встряхнет как герцога, так и графиню.
— Одна из твоих излюбленных безрассудных затей.
— Благодарю, святой отец. Однако произошло кое-что непредвиденное. Сестра, Виола, оказалась необычайно изобретательной. Опасаясь за свою безопасность, она переоделась мужчиной и устроилась к Орсино в услужение. Он отправил ее с поручением к графине, которая влюбилась в нее, вернее, в него с первого взгляда. А Виола соответственно влюбилась в герцога, но не смела открыться ему. Ситуация осложнилась, но, к счастью, на сцене вовремя появился ее братец, Себастьян. Я сумел перехватить его и направил к графине. Приняв Себастьяна за его сестру, она быстренько с ним обвенчалась. Орсино, когда пелена спала с его глаз, воспылал любовью к Виоле. Счастливое завершение к радости всех заинтересованных лиц.
— Кроме… — подсказал отец Геральд.
— Да, кроме Мальволио. Вывести его из игры удалось благодаря шутке, идею которой я подсказал сэру Тоби, родственнику графини. Разнообразными уловками он и прочие домочадцы убедили Мальволио, что графиня любит его и ждет от него придуманных нами дурацких поступков. Он попался на удочку, и вскоре его посадили под замок как сумасшедшего, где он и проторчал до успешного завершения событий.
Я помедлил, припомнив леденящие кровь проклятия вырвавшегося на свободу Мальволио: «Я буду отомщен! Вам всем воздастся!»
— А он догадывался о твоем участии?
— Вряд ли. По его мнению, я занимал слишком скромное положение. Он наверняка заподозрил Виолу. Раскрыв одного из наших людей, капитана того корабля, что привез ее, он упек его в тюрьму под каким-то предлогом. В уме Мальволио не откажешь, но он вел себя настолько самоуверенно, что его было очень легко одурачить.
— Ты расценивал его угрозы как серьезные?
— Несомненно. Мне казалось, что он наломает много дров после нашей хитроумной проделки. Но он просто упаковал свои пожитки и смотался из города куда-то в южные края, насколько я помню. Стоило, конечно, проследить за ним, но свадебные празднества требовали моих выступлений, поэтому я поручил городской страже убедиться в том, что он не затаился где-нибудь поблизости.
— И что же дальше?
— А дальше все как обычно. В то время в наших краях странствовал один трубадур, Пантолино, и мы с ним сочинили стихотворную версию этой истории, где я изрядно приуменьшил мою собственную роль. Он также захватил с собой описание Мальволио, чтобы распространить его среди членов гильдии на тот случай, если им придется с ним столкнуться. Больше я ничего о нем не слышал. Правда, через год я и сам покинул Орсино.
Старый священник вынул листок бумаги и протянул его мне.
— Это пришло через год после того, как я получил твое донесение.
Письмо было написано по-гречески. Бумагу усеивали чернильные брызги, словно писавший очень торопился.
«Дорогой дядюшка!Я взглянул на Геральда.
Заметил я тут одного парня, похожего на того Мальволио, которого ты мне описывал. Продолжаю следить за «Тигрисом», вошедшим в порт три дня назад. Корабль этот генуэзский, но открыто торгует с Айюбидами[2] и, судя по всему, шпионит для Саладина. Мальволио собрался ехать в Бейрут. Наверное, я поступлю так же. Команде полезно слегка повеселиться. По прибытии туда я сразу же свяжусь с нашими людьми. Должен бежать по делам.
Ваш брат во Христе Шейн».
— Значит, Мальволио работал на Саладина.
— А вот это мы получили из Дамаска четыре месяца спустя, — сказал он, протягивая мне другое донесение.
«Решил написать вам об одной любопытной истории и моем в ней участии. Надеюсь, я поступил правильно. Все произошло так быстро, что только сейчас я начал задумываться о том, насколько странными выглядят эти события.
Вам уже известно о победах Саладина в Хиттинском сражении и в Иерусалиме. Учитывая усталость войск, он решил снять осаду Тира и вернулся в Дамаск, где я был вынужден ждать завершения похода. И вот, дождавшись султана, я вновь начал развлекать его, выясняя по мере возможности планы Саладина. Он выглядит усталым, и по городу ходят слухи, что недолго ему осталось жить в этом мире. К последней кампании его вынудили злодеяния одного крестоносца из Карака, известного как Реджинальд Шатильонский, князь Антиохии, итогом же ее стали огромные потери, понесенные армией султана.
Четырнадцатого марта, если я еще не потерял счет дням за время моего долгого пребывания у мусульман, к Саладину привели закованного в кандалы христианина, моряка, судя по одежде. Чернобородый и смуглолицый, с блуждающим взглядом, он выглядел как безумный. К моему удивлению, Саладин начал ругать его по-арабски, а заключенный бегло отвечал ему на том же языке. Его бранили за провал какой-то миссии — подробности не обсуждались. В общем, арестант просил султана о милости, умоляя дать ему еще один шанс доказать свою преданность. Я был готов счесть его одним из обычных шпионов, когда вдруг заметил среди перстней на его руках кольцо гильдии. Простое железное кольцо с голубым камушком, вставленным в ослиную пасть. Предположив, что этот парень входит в нашу гильдию, я стал искать случая поговорить с ним.
Однако легче сказать, чем сделать. Саладин заключил его в темницу, куда меня обычно не допускали, но я подольстился к стражнику и морочил ему голову до тех пор, пока он не разрешил мне навестить этого парня в камере. Я прошептал пароль: «Stultorum numerus…», но заключенный не ответил. Он подошел к решетке и долго смотрел на меня.
«Ты шут!» — потрясенно сказал он.
«Stultorum numerus…» — вновь прошептал я.
«…infinitus est!»[3] — ответил он и сжал мою руку.
«Я даже и не мечтал, что здесь может оказаться шут, — сказал он. — Хвала Господу нашему Иисусу Христу».
«Хвала, — откликнулся я. — Мало кто в гильдии знает о моем задании. Тебе повезло, что я оказался здесь и заметил у тебя кольцо гильдии».
«Гильдии, да. Конечно. — Он прошелся по камере, ероша пальцами шевелюру. — Прости меня, я сильно расстроен. Я не выдержал испытаний так достойно, как надеялся».
«Бедняга. Могу я чем-то помочь тебе?»
Он вцепился в прутья решетки и прошептал: «Можешь помочь мне выбраться отсюда?»
Я был ошеломлен. Традиции предписывают нам в случае провала мириться с любым концом, уготованным судьбой. Его освобождение могло подвергнуть опасности и меня самого, и мое задание. Я напомнил об этом парню.
«В конце концов, главное — дело гильдии. Извини».
«Но ты не понимаешь! Именно гильдия в опасности».
«Объясни».
Он продолжил хождение по камере.
«Меня схватили из-за предательства мерзавца, который прикинулся одним из нас и втерся ко мне в доверие. Слишком поздно я выяснил, что он сарацинский шпион, стремившийся проникнуть в гильдию и выведать ее секреты».
«Невозможно, — сказал я. — Чтобы стать шутом, требуется многолетнее обучение».
«В том-то и дело, — настаивал заключенный. — Он пел, играл на разных инструментах, сочинял стихи ex tempore[4] на нескольких языках и, кроме того, ловко жонглировал, исполнял всевозможные акробатические трюки, плясал и декламировал. Он полностью завладел моим доверием, а потом, когда меня заковали в кандалы на корабле, что доставил меня сюда, он посещал меня и хвастался своим планом. Говорю тебе, он член тайного мусульманского общества убийц, поэтому теперь вся гильдия в опасности. И только мне известно, как он выглядит».
Излишне говорить, что меня ужаснул его рассказ. Я согласился помочь ему выбраться на свободу. После тщательных наблюдений я выяснил, кто из рабов приносит еду стражникам. Подсыпав сонного зелья в их вечернюю трапезу, я дождался ночи, прокрался к камере и освободил нашего товарища. По одному из водосборных туннелей я вывел его из города, снабдив трехдневным запасом еды. Это было все, что я мог сделать.