Все испуганно переглянулись и вновь воззрились на меня.
— Очевидно, вы обзавелись сообщником. Вдвоем вы изрядно наследили в том месте, где пытали и убили Бобо. Кто-то ударил вас по голове, чтобы сделать более убедительным ваш обман, и убежал, захватив арбалет, который и был использован позже для убийства Фабиана. Ваш сообщник, должно быть, знал, что Виола и Клавдий — одно лицо, поскольку смог обеспечить уединенную прогулку герцога, всего лишь подсыпав отравы Марку.
— Отравы? — удивленно выдохнул Марк.
— Да, государь. Не смертельной, конечно, просто чтобы временно привязать вас к постели. Однако та отрава предназначалась именно вам, поскольку никто больше не пострадал после той знаменательной трапезы.
— Продолжайте, Фесте, — велел герцог.
— Это возвращает нас к событиям пятнадцатилетней давности, — продолжил я. — К другому пострадавшему человеку. К тому, кто, несомненно, поднаторел в изготовлении зажигательных смесей для греческого огня и разузнал кое-что о практическом использовании трав за время научных изысканий. К тому, кто был вхож в семейный круг Орсино и практически сидел прямо рядом с Марком на том фатальном ужине…
— Пожалуйста, — сказал сэр Эндрю. — Мне не хочется причинять ей боль.
Он стоял за Виолой, держа нож у ее горла.
— Когда он нанял вас, сэр Эндрю? — спросил я. — Когда вы сидели в плену во время крестового похода? Или позже, обещав поделиться тайными знаниями об эликсире жизни?
— Эндрю! Что, дьявол тебя возьми, происходит? — воскликнул сэр Тоби. — Мне казалось, мы всегда были друзьями.
— Д-д-друзьями? — заикаясь, произнес Эндрю. — Вы бросили меня там на целый месяц! Они пытали меня, как вам известно. Хотели выяснить, что я знаю, а я ничего не знал, ведь никто из вас никогда не удостаивал меня серьезными разговорами! Да, целый месяц, потому что Орсино торговался из-за выкупа. Ради всего святого, как же мне хотелось сдохнуть там! Друзья?! Пятнадцать лет вы обчищали мои карманы, а что я получил взамен? Я потерял Оливию, но ни разу никто из вас и не подумал сосватать мне хоть какую-то девицу, ни разу.
— Эндрю, — воскликнул Марк, — неужели ты пытался убить меня?
— Он не пытался, — сказал я. — Тот пожар предназначался для другого Иисуса. Для Себастьяна. Вы как раз вовремя оттащили Марка, сэр Эндрю, узнав, что он все-таки сам будет играть эту роль, не так ли?
— Так! — крикнул он. — Я бы никогда не допустил, чтобы с тобой что-то случилось, Марк. Я мог бы стать достойным отцом… — Он оборвал фразу и завопил: — Не приближайтесь! Я убью ее.
Перун, который подкрадывался к нему сбоку, остановился. Капля крови медленно поползла по шее Виолы. Она поморщилась, но постаралась стоять как можно спокойнее.
— Это вы убили того парнишку, так ведь? — обвинительным тоном заявила Оливия. — Потому что он мог догадаться, что именно вы устроили пожар. Как вы могли заколоть ребенка, Эндрю?
— Мне пришлось, — пробормотал он. — Я не хотел опять попасть в тюрьму. И я убью ее, если вы не позволите мне выйти отсюда.
— Простите, но я не закончил мое назидательное повествование, — сказал я.
— Да бросьте вы, Фесте, сейчас не время, — возразил сэр Тоби.
— О, как раз самое время, — ответил я. — Своевременность — одна из сильнейших сторон моего мастерства. Смотрите же! — Театральным жестом я извлек из мешка marotte. — Заметьте, mesdames et messieurs![30] Перед вами шутовской жезл. Французы, восславим их, придумали для него особое слово: la marotte. — Я потряс этим болванчиком, и крошечные бубенчики на его шапочке весело зазвенели. — В основном он применяется для защиты шутов от летящих в них овощей. Обратите внимание на его головку, сэр Эндрю.
Он с глупым видом уставился на нее.
— Видите миниатюрный череп под этой маской? Он насмехается над всеми нами. Есть и еще одно предание, связанное с дураками. Смерть, сэр Эндрю, величайший насмешник на свете, тот самый паяц, который низводит всех людей на один уровень. — Я начал эксцентрично потрясать над головой своим жезлом. — Вы приобщились ко многим древним знаниям, сэр Эндрю. Среди них есть секреты кузнецов, повивальных бабок и шутов. Наши тайны редко кого интересуют. Однако Глупость шагает под ручку со Смертью и может призвать ее на помощь в злосчастную минуту. Как было бы ужасно умереть, не исповедавшись, благородный рыцарь! Ради любви Марка, пощадите его мать, иначе я вынесу вам смертный приговор.
Его рука дрогнула, но осталась в угрожающем положении.
— Ну что ж, пусть так и будет. Как заходящее солнце знаменует конец дня, так и этот опускающийся череп ознаменует конец ваших дней. Смотрите внимательно, сэр Эндрю. Это будет последнее, что вы увидите в вашей жизни.
Я начал размахивать жезлом вверх и вниз, постепенно направляя руку в его сторону. Сэр Эндрю не мог оторвать взгляда от маленького черепа с крошечными зелеными ромбиками под каждым глазом. Открыв рот, он глядел на него во все глаза.
— Убей же ее, идиот! — завопил Мальволио. — Сейчас же убей ее!
Взгляд marotte нацелился прямо на сэра Эндрю. Выронив нож из рук, он вдруг отшатнулся и, отчаянно закашлявшись, схватился за горло с выражением… Ужаса? Нет, скорее какой-то укоризны, но трудно сказать, кому предназначался его укор — мне, Мальволио или всем присутствующим. Он споткнулся о низкую скамеечку и нелепо упал навзничь, последний раз в жизни.
Перун бросился вперед с мечом наготове, но оружие уже не понадобилось. Капитан склонился над мертвым рыцарем, потом взглянул на меня.
— Мастерски, — заметил он. — Как вы это сделали?
Я пожал плечами.
— Я не говорил, капитан, что открою все известные мне секреты. Да, кстати. Завтра вы собирались встретиться на поединке с аугсбургским купцом. Возможно, более приемлемой теперь будет отсрочка, долговременная отсрочка?
Капитан побарабанил пальцами по рукоятке меча, поглядывая на череп моего жезла.
— Перун! — крикнул герцог.
Капитан, вздрогнув, обернулся и посмотрел на решительно подошедшего к нему мальчика.
— Этот шут находится под нашим покровительством. Ни вы, ни ваши подчиненные не смеете причинить ему никакого вреда. Нужно ли мне напоминать вам, кому вы обязаны служить верой и правдой?
Перун помолчал немного, потом склонил голову.
— Не беспокойтесь, государь. Вам нет нужды волноваться. Поединок с дураком не принесет мне никакой чести.
— Безусловно, никакой, — согласился я. — Благодарю вас, государь. А сейчас, если я смогу убедить капитана препроводить Мальволио в его новые апартаменты, то мы сможем закончить. Я навещу вас завтра утром, синьор. И захвачу шахматы.
Связанный человек по-волчьи оскалил зубы.
— Ты все равно проиграешь, Фесте. Тебе не победить меня.
— А мне кажется, что уже победил, — сказал я.
Его увели прочь.
— И что же теперь, Фесте? — спросил Себастьян. — Может, вы собираетесь спеть нам что-нибудь напоследок?
— Позвольте мне закончить, граф, — ответил я. — Я немного устал, поэтому хотел бы удалиться, с вашего разрешения. Но вам нужно еще кое-что решить. Все в этом мире меняется слишком быстро, чтобы вы могли позволить себе и дальше откладывать назначение регента. Уже очень скоро этот юноша будет править так же, как его отец. Я настоятельно прошу вас отбросить в сторону мелочные дрязги и решить вопрос регентства немедля.
Смахнув со стола в мешок мой реквизит, я оставил на месте зеркальный складень и, обернувшись, добавил с поклоном:
— Доброй вам ночи, государь и государыни, mesdames et messieurs.
ГЛАВА 17
Во сне я вновь жонглировал в лесу с невидимым партнером. Потом деревья расступились, словно туман, развеянный внезапным грозовым ветром, и Смерть направилась ко мне, швыряя дубинки все быстрее и сильнее. Оскаленный череп поблескивал под капюшоном, и его совершенную белизну подчеркивали зеленые ромбики под глазницами.
Я с криком проснулся и так резко сел, что едва не повредил спину. В дверях комнаты маячила темная фигура, держа на подставке зажженную свечу. Я ахнул от ужаса, еще пребывая между сном и реальностью.
— С вами все в порядке? — спросила Виола, входя в комнату.
— Сколько времени? — спросил я.
Она неопределенно пожала плечами.
— Много. Скоро рассвет, по-моему. — Она присела на край кровати. — Оливия теперь будет регентшей, пока городской совет не сочтет Марка достаточно взрослым. А Клавдия больше нет.
— Что решили с Исааком?
— Он будет заправлять как делами герцога, так и графини. Так я заплатила за свой тихий уход. Можно?
Она показала на шутовской жезл, лежавший на столике возле кровати. Маленький череп покоился рядом с тем местом, где только что лежала моя голова. Я кивнул, и она робко подняла его.
— Он не опасен?
— В данный момент нет.
Виола повертела его в руках, разглядывая со всех сторон.
— Ничего не поняла, — наконец призналась она. — Как он действует?
— Внутри этого жезла есть тонкая трубочка с пружинкой, закрепленной в удобном для спуска местечке. Он выстреливает маленькой металлической стрелкой. Отравленной, разумеется. С пятнадцати шагов я могу попасть в любую мишень. Я выстрелил ему в шею.
Она поежилась.
— Как близко, оказывается, я была в тот момент к смерти!
— С моей стороны — не очень близко. Но с его стороны — слишком близко, по моему мнению.
— Разве вы знали, что он задумал?
Я сел на край кровати, потирая виски.
— Я надеялся, что он как-то выдаст себя. Но не думал, что он решит взять вас в заложницы.
— А как вы узнали, что он причастен ко всей этой истории?
— Да так, по мелочам. Самым вопиющим доказательством — и я проклинаю себя за то, что не заметил его раньше, — было то, как он приехал на площадь в день святого Иоанна. Все подумали, что он ездил искать свой камень. Однако он прекратил поиски с тех пор, как выпал снег. Позже он сам сообщил мне об этом. А именно в то утро убили моего напарника, это рассказал мне Иосиф, когда вел меня к трупу. Кстати, вы распорядились пополнить его пищевые запасы?
— Да.
— Спасибо. Даже святые не проживут на одних молитвах. Я полагаю, что Эндрю использовал свои поиски камня для прикрытия постоянных отлучек из города, когда они с Мальволио поджидали прибытия Фесте. Только меня-то доставили по морю на лодке, а им достался Бобо.
— Когда вы догадались об этом?
— Когда увидел, как он несет тело Луция. Я увидел одиночество этого человека, безысходное отчаяние. И мне подумалось, что от нашего давнего розыгрыша пострадал не только Мальволио, но и Эндрю. Пожар, отравление Марка — все это алхимические проделки. Когда я открыл всем, что вы играли роль Клавдия, то понаблюдал за выражением его лица. Многие были удивлены. А он — нет. Не знаю, когда он докопался до вашей тайны, но он ее знал. Этого было недостаточно, чтобы обвинить его, но я все-таки попробовал, и все получилось.
Виола грустно покачала головой.
— Бедный Эндрю. В моем сердце нет ненависти к нему, несмотря на все его преступления.
— Кто такой Алеф? — спросил я.
Она пораженно взглянула на меня.
— Откуда вы знаете… — начала она и умолкла. Затем спросила: — Разве у меня не может быть никаких секретов?
— Я уверен, что их у вас еще предостаточно, — заметил я. — Но кто такой Алеф? Мы наткнулись на него в гроссбухе Исаака. Почему ему передаются такие большие деньги и почему со временем он возвращает их обратно?
— Алеф — некое благотворительное сообщество, союз помощи нуждающимся, — сказала она. — Несчастным евреям, рабам и женщинам. Мы заимствовали средства из казны герцога, проводили торговые сделки, а потом возвращали исходную сумму, оставляя прибыль себе. Мы помогали рабам выкупать свободу, спасали женщин от кабалы семейной жизни. А евреи собирали средства, готовясь к этой зиме.
— Достойная причина, — произнес я.
— И вам она понятна, как никому другому, — сказала Виола. — Я все пыталась решить, смогу ли простить вас.
— За открытие тайны Клавдия?
— Нет, вы были вынуждены выдать ее. Это было неизбежно. Я обманывала себя, думая, что такая игра может затянуться надолго, но не видела никакого изящного способа с ней покончить. Однако я тут подумала еще кое о чем. Мне стало понятно также и то, чего я не осознавала прежде.
— Например?
— Что некое кораблекрушение никому не причинило вреда. Выжили не только близнецы, но и их имущество, прибитое к берегу целым и невредимым. И на любом повороте событий сразу появлялись вы — и все мгновенно устраивалось к общему удовольствию. Обдумав все события давнего прошлого, я больше не верю в романтическую волшебную сказку. Итак, что скажете? Давайте, Фесте, вы никогда не страдали недостатком словоохотливости. Поведайте мне, как вы манипулировали моими чувствами.
— Разве вы не любили его? — спросил я вдруг странно охрипшим голосом.
— А был ли у меня выбор? — ответила она вопросом на вопрос. — Я попала в очень странную ситуацию, не знала, остался ли в живых мой брат, и в растерянности пыталась придумать, как выжить. А потом я влюбилась в своего покровителя. Могло ли быть иначе?
— Но вы же полюбили его?
— Меня обманом принудили к этому.
— Так вы любили его или нет? — настаивал я.
— Да, — резко сказала Виола. — В конце концов я полюбила его. Но мне хотелось бы сделать свой собственный выбор.
— Вы и сделали, — сказал я. — Что могло произойти с вами, не попади вы сюда? Вы когда-нибудь задумывались об этом? Ваши родители умерли. Вы стали бы зависимой от Себастьяна. Неужели вы полагаете, что он позволил бы вам свободно выбрать себе мужа? Допустим, что я слегка приложил к этому руку, но в итоге дело закончилось женитьбой на богатом и влиятельном человеке, которого вы сами полюбили, и вы прожили вместе добрую и долгую жизнь. Многим ли выпадает такая удача?
— И в то же самое время столь же удачно было посажено семя его убийства?
Я не знал, что ответить. Она зарылась лицом в ладонях.
— Извините, Фесте. Конечно, он мог умереть и раньше от самых разных причин. Но он умер именно так, и вновь вы примчались, чтобы бесповоротно изменить мою жизнь. Теперь мне не позволят даже воспитывать моих собственных детей. Мое поведение считается слишком странным — я не внушаю им доверия, хотя все мои действия шли только на пользу Орсино. Теперь мне ничего не остается. Я буду сидеть в уютной тюрьме с большим окном и с тоской смотреть на морские дали, по особо торжественным случаям меня будут выставлять напоказ, но в общем всю оставшуюся жизнь мне придется провести за вышиванием. И даже вы не останетесь, чтобы развлекать меня, не так ли?
— Я не уверен, что такое возможно при сложившихся обстоятельствах.
Из ее глаз полились тихие слезы.
— Есть еще кое-что, — нерешительно сказал я.
Виола подняла глаза.
— Этой весной Венеция планирует перейти в наступление. Она стремится завладеть побережьем Далмации. Я не вправе советовать, какого пути вам следует придерживаться — сражаться или торговать, но вам следует знать, что ждет вас в будущем. Попробуйте решить эти проблемы вместе с Исааком. У него есть связи в Венеции. Вероятно, он даже их шпион.
— Конечно, он шпион, — произнес внезапно возникший в дверях Мальволио. Он выглядел осунувшимся, вероятно в результате изысканий Перуна, и был все еще одет в костюм убитого им шута. Он поднял арбалет и направил его на Виолу. — Посмотрите-ка, что я раздобыл. Отойди от кровати, Фесте, не надо хвататься за меч. Иначе я убью ее.
Я отошел и встал спиной к окну.
— Ваша проблема, если я возьму на себя смелость и рискну покритиковать вас после вашего вчерашнего блистательного представления, заключается в том, что вы слишком мелко плаваете. Неужели вы действительно думали, что я рискну напасть на этот город, заручившись поддержкой лишь одного тощего придурка? Я обзавелся и другими помощниками. К примеру, один из лейтенантов Перуна был так любезен, что помог мне бежать. Видите ли, у меня настоящий дар, когда дело доходит до игры на людских пороках.
— Отпусти ее, — сказал я.
— Это уж как мне заблагорассудится. Какой будет великолепный скандал, если герцогиню обнаружат в постели шута! Однако перед моим уходом мне очень хотелось бы выразить соболезнования именно тебе, шут. Ведь это ты был главным виновником моего унижения.
— Ты заслужил его.
— Почему же, Фесте? — удивился он. — Потому что влюбился в графиню? Ну разве ж это преступление? Или это не вписывалось в твои грандиозные планы? Уж если то было преступление, то ты, шут, гораздо более дерзкий преступник, ибо возжелал более лакомый кусочек.
— О чем он болтает? — прошептала Виола.
— Неужели ты не признался ей, Фесте? Ну надо же, при всем твоем высокопарном стремлении к правде ты даже не посмел открыть ей свою любовь. Впрочем, что ж тут удивительного? Именно так ваша трусливая гильдия и плетет посредственные тайные заговоры по всему Средиземноморью. Поверьте мне, герцогиня, если бы я располагал временем, то мог бы поведать вам множество секретов этой якобы тайной организации. Но не будем отвлекаться.
— А ты по-прежнему стремишься приумножить славу сарацин? — бросил я ему в ответ.
— Политика, — небрежно сказал он. — Разве в этом главное? В сущности, Фесте, вся мировая история является соперничеством разных народов. Важно ли, кто из них победит? Но знаешь, ирония судьбы заключается в том, что я уже хотел похоронить ту старую историю. Ну, скажем так, списать ее на счет опыта. Но в один прекрасный день мне повстречался трубадур, распевающий состряпанные тобой очаровательные песенки. И меня увековечили в них, как одного из величайших идиотов всех времен и народов. В тот раз, уж поверь мне, он спел свою последнюю песню, а теперь я явился к вам, чтобы сказать прощальное слово. Прощальный выстрел, если угодно.
И он выстрелил.
Я молча посмотрел на конец стрелы, пронзившей мое бедро. Ага, подумал я. Вот, значит, какие это ощущения. Потом боль резко усилилась.
Мальволио вытащил свой меч.
— Ты же не рассчитываешь, что я позволю тебе умереть быстро? — ехидно спросил он.
Я попытался шевельнуться, но оказалось, что стрела приколола мою ногу к стене. И тут я услышал, что из ножен вынимается другой меч.
Виола направилась к фальшивому шуту, выставив перед собой мой меч. Мальволио недоверчиво посмотрел на нее.
— По правде сказать, сударыня, это полнейшая глупость, — устало сказал он. — Я же видел, как вы…
Он едва успел парировать ее удар.
Застав его врасплох, она с методичной яростью продолжала атаковать, но он отражал ее удары. Потом Мальволио начал теснить ее назад. Его безумие соперничало с ее яростью. Виола начала уставать. Мой меч был слишком тяжел для нее. Преимущество явно перешло на сторону Мальволио.
Я попытался высвободить ногу, но бесполезно. Кровь текла из раны с угрожающей скоростью. Я попробовал здоровой ногой выдвинуть из сапога спрятанный нож, но он слишком прочно засел внутри. Комната начала расплываться у меня перед глазами. Тут я вспомнил о кинжале и незаметно вынул его из рукава. Виола стояла прямо между нами, и я тряхнул головой, пытаясь сфокусировать взгляд для точности броска.
И вдруг, осознав, что Мальволио на голову выше ее, я понял, насколько глупы мои опасения, и метнул кинжал в его голову. Он заметил движение и уклонился в сторону, так что лезвие лишь слегка скользнуло по его виску.
Но это отвлекло его внимание. Вполне достаточно для того, чтобы пробить брешь в защите. Виола взялась за рукоять обеими руками, расставила ноги и снизу вверх вонзила меч в его шею с такой силой, что клинок по инерции вошел на пару дюймов в стену.
Мне бы очень хотелось увидеть его страдания, увидеть, как он мучительно умирает, вспоминая все многочисленные грехи, но он умер мгновенно. Виола выпустила меч из рук и, пошатываясь, отступила, зажав рот руками. Насаженный на меч Мальволио привалился к стене. Она перевела взгляд с него на меня и внезапно нервно рассмеялась.
— Надо же, да у меня тут коллекция приколотых к стенам шутов, — сказала она. — Ну не шикарно ли! Никакие бабочки не могли бы сравниться с вами раскраской, ты не считаешь?
— Отлично, сударыня, — выдавил я. — Но одна из бабочек предпочла бы избежать столь почетной участи.
Виола подбежала ко мне и осмотрела стрелу.
— Кажется, я сумею вытащить ее, — сказала она и осторожно извлекла из стены наконечник.
Я выразил благодарность тем, что рухнул на пол.
— Теперь уходите, — велел я.
— Что?
— Уходите. Я не хочу больше ничем портить вашу репутацию. Оставьте меня одного.
— Вздор, — с усмешкой заявила она. — Тебе нужна помощь. И я хочу полностью рассчитаться с Мальволио.
Она выбежала в коридор.
— Эй! Малахий! Селена!
Послышались приближающиеся шаги.
— Теплой воды и бинтов, срочно. И пошлите за лекарем. Меня не волнует, с кем он спит, живо разыщите его и доставьте сюда.
Виола вернулась ко мне и разрезала ткань костюма вокруг раны.
— По-моему, кость не задета, — сказала она и обрезала оперение на конце стрелы. — Возможно, ты не умрешь. Возможно, даже удастся сохранить ногу. — Она странно посмотрела на меня и вдруг поцеловала. — Похоже, что тебе придется пожить у нас немного дольше.
— Так или иначе, — произнес я, теряя четкость мысли.
— Поднимайся, — велела она и подставила мне плечо.
Прибежавшая с водой и бинтами служанка едва не грохнулась в обморок при виде жуткого мертвеца на стене.
— Я хочу вытолкнуть из ноги стрелу, — сказала Виола и вручила мне свой носовой платок. — Сожми его зубами, когда я досчитаю до трех. Боль может быть мучительной.
— Она уже мучительная.
Я отвернулся и привалился к подоконнику.
— Раз!
И вдруг я начал молиться и молился с неведомой мне доселе истовостью, молился о прощении всех моих грехов, о том, чтобы я выжил и чтобы она могла стать моей. Молился о том, чтобы мне довелось увидеть восход солнца.
— Два!
И он начался: из ущелья, разделяющего восточные хребты, выплывало наше дневное чудо, Божественное светило вновь озарило наш мир спасительными лучами.
— Три!
Ночь закончилась, и тьма навалилась на меня.
АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ ПО ПОВОДУ ДАННОГО ПЕРЕВОДА
ИСТОРИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
— Очевидно, вы обзавелись сообщником. Вдвоем вы изрядно наследили в том месте, где пытали и убили Бобо. Кто-то ударил вас по голове, чтобы сделать более убедительным ваш обман, и убежал, захватив арбалет, который и был использован позже для убийства Фабиана. Ваш сообщник, должно быть, знал, что Виола и Клавдий — одно лицо, поскольку смог обеспечить уединенную прогулку герцога, всего лишь подсыпав отравы Марку.
— Отравы? — удивленно выдохнул Марк.
— Да, государь. Не смертельной, конечно, просто чтобы временно привязать вас к постели. Однако та отрава предназначалась именно вам, поскольку никто больше не пострадал после той знаменательной трапезы.
— Продолжайте, Фесте, — велел герцог.
— Это возвращает нас к событиям пятнадцатилетней давности, — продолжил я. — К другому пострадавшему человеку. К тому, кто, несомненно, поднаторел в изготовлении зажигательных смесей для греческого огня и разузнал кое-что о практическом использовании трав за время научных изысканий. К тому, кто был вхож в семейный круг Орсино и практически сидел прямо рядом с Марком на том фатальном ужине…
— Пожалуйста, — сказал сэр Эндрю. — Мне не хочется причинять ей боль.
Он стоял за Виолой, держа нож у ее горла.
— Когда он нанял вас, сэр Эндрю? — спросил я. — Когда вы сидели в плену во время крестового похода? Или позже, обещав поделиться тайными знаниями об эликсире жизни?
— Эндрю! Что, дьявол тебя возьми, происходит? — воскликнул сэр Тоби. — Мне казалось, мы всегда были друзьями.
— Д-д-друзьями? — заикаясь, произнес Эндрю. — Вы бросили меня там на целый месяц! Они пытали меня, как вам известно. Хотели выяснить, что я знаю, а я ничего не знал, ведь никто из вас никогда не удостаивал меня серьезными разговорами! Да, целый месяц, потому что Орсино торговался из-за выкупа. Ради всего святого, как же мне хотелось сдохнуть там! Друзья?! Пятнадцать лет вы обчищали мои карманы, а что я получил взамен? Я потерял Оливию, но ни разу никто из вас и не подумал сосватать мне хоть какую-то девицу, ни разу.
— Эндрю, — воскликнул Марк, — неужели ты пытался убить меня?
— Он не пытался, — сказал я. — Тот пожар предназначался для другого Иисуса. Для Себастьяна. Вы как раз вовремя оттащили Марка, сэр Эндрю, узнав, что он все-таки сам будет играть эту роль, не так ли?
— Так! — крикнул он. — Я бы никогда не допустил, чтобы с тобой что-то случилось, Марк. Я мог бы стать достойным отцом… — Он оборвал фразу и завопил: — Не приближайтесь! Я убью ее.
Перун, который подкрадывался к нему сбоку, остановился. Капля крови медленно поползла по шее Виолы. Она поморщилась, но постаралась стоять как можно спокойнее.
— Это вы убили того парнишку, так ведь? — обвинительным тоном заявила Оливия. — Потому что он мог догадаться, что именно вы устроили пожар. Как вы могли заколоть ребенка, Эндрю?
— Мне пришлось, — пробормотал он. — Я не хотел опять попасть в тюрьму. И я убью ее, если вы не позволите мне выйти отсюда.
— Простите, но я не закончил мое назидательное повествование, — сказал я.
— Да бросьте вы, Фесте, сейчас не время, — возразил сэр Тоби.
— О, как раз самое время, — ответил я. — Своевременность — одна из сильнейших сторон моего мастерства. Смотрите же! — Театральным жестом я извлек из мешка marotte. — Заметьте, mesdames et messieurs![30] Перед вами шутовской жезл. Французы, восславим их, придумали для него особое слово: la marotte. — Я потряс этим болванчиком, и крошечные бубенчики на его шапочке весело зазвенели. — В основном он применяется для защиты шутов от летящих в них овощей. Обратите внимание на его головку, сэр Эндрю.
Он с глупым видом уставился на нее.
— Видите миниатюрный череп под этой маской? Он насмехается над всеми нами. Есть и еще одно предание, связанное с дураками. Смерть, сэр Эндрю, величайший насмешник на свете, тот самый паяц, который низводит всех людей на один уровень. — Я начал эксцентрично потрясать над головой своим жезлом. — Вы приобщились ко многим древним знаниям, сэр Эндрю. Среди них есть секреты кузнецов, повивальных бабок и шутов. Наши тайны редко кого интересуют. Однако Глупость шагает под ручку со Смертью и может призвать ее на помощь в злосчастную минуту. Как было бы ужасно умереть, не исповедавшись, благородный рыцарь! Ради любви Марка, пощадите его мать, иначе я вынесу вам смертный приговор.
Его рука дрогнула, но осталась в угрожающем положении.
— Ну что ж, пусть так и будет. Как заходящее солнце знаменует конец дня, так и этот опускающийся череп ознаменует конец ваших дней. Смотрите внимательно, сэр Эндрю. Это будет последнее, что вы увидите в вашей жизни.
Я начал размахивать жезлом вверх и вниз, постепенно направляя руку в его сторону. Сэр Эндрю не мог оторвать взгляда от маленького черепа с крошечными зелеными ромбиками под каждым глазом. Открыв рот, он глядел на него во все глаза.
— Убей же ее, идиот! — завопил Мальволио. — Сейчас же убей ее!
Взгляд marotte нацелился прямо на сэра Эндрю. Выронив нож из рук, он вдруг отшатнулся и, отчаянно закашлявшись, схватился за горло с выражением… Ужаса? Нет, скорее какой-то укоризны, но трудно сказать, кому предназначался его укор — мне, Мальволио или всем присутствующим. Он споткнулся о низкую скамеечку и нелепо упал навзничь, последний раз в жизни.
Перун бросился вперед с мечом наготове, но оружие уже не понадобилось. Капитан склонился над мертвым рыцарем, потом взглянул на меня.
— Мастерски, — заметил он. — Как вы это сделали?
Я пожал плечами.
— Я не говорил, капитан, что открою все известные мне секреты. Да, кстати. Завтра вы собирались встретиться на поединке с аугсбургским купцом. Возможно, более приемлемой теперь будет отсрочка, долговременная отсрочка?
Капитан побарабанил пальцами по рукоятке меча, поглядывая на череп моего жезла.
— Перун! — крикнул герцог.
Капитан, вздрогнув, обернулся и посмотрел на решительно подошедшего к нему мальчика.
— Этот шут находится под нашим покровительством. Ни вы, ни ваши подчиненные не смеете причинить ему никакого вреда. Нужно ли мне напоминать вам, кому вы обязаны служить верой и правдой?
Перун помолчал немного, потом склонил голову.
— Не беспокойтесь, государь. Вам нет нужды волноваться. Поединок с дураком не принесет мне никакой чести.
— Безусловно, никакой, — согласился я. — Благодарю вас, государь. А сейчас, если я смогу убедить капитана препроводить Мальволио в его новые апартаменты, то мы сможем закончить. Я навещу вас завтра утром, синьор. И захвачу шахматы.
Связанный человек по-волчьи оскалил зубы.
— Ты все равно проиграешь, Фесте. Тебе не победить меня.
— А мне кажется, что уже победил, — сказал я.
Его увели прочь.
— И что же теперь, Фесте? — спросил Себастьян. — Может, вы собираетесь спеть нам что-нибудь напоследок?
— Позвольте мне закончить, граф, — ответил я. — Я немного устал, поэтому хотел бы удалиться, с вашего разрешения. Но вам нужно еще кое-что решить. Все в этом мире меняется слишком быстро, чтобы вы могли позволить себе и дальше откладывать назначение регента. Уже очень скоро этот юноша будет править так же, как его отец. Я настоятельно прошу вас отбросить в сторону мелочные дрязги и решить вопрос регентства немедля.
Смахнув со стола в мешок мой реквизит, я оставил на месте зеркальный складень и, обернувшись, добавил с поклоном:
— Доброй вам ночи, государь и государыни, mesdames et messieurs.
ГЛАВА 17
Бушуй, бумажная гроза! Вернется по ветру песок, Что нам швыряете в глаза.
Уильям Блейк. Живей, Вольтер![31]
Во сне я вновь жонглировал в лесу с невидимым партнером. Потом деревья расступились, словно туман, развеянный внезапным грозовым ветром, и Смерть направилась ко мне, швыряя дубинки все быстрее и сильнее. Оскаленный череп поблескивал под капюшоном, и его совершенную белизну подчеркивали зеленые ромбики под глазницами.
Я с криком проснулся и так резко сел, что едва не повредил спину. В дверях комнаты маячила темная фигура, держа на подставке зажженную свечу. Я ахнул от ужаса, еще пребывая между сном и реальностью.
— С вами все в порядке? — спросила Виола, входя в комнату.
— Сколько времени? — спросил я.
Она неопределенно пожала плечами.
— Много. Скоро рассвет, по-моему. — Она присела на край кровати. — Оливия теперь будет регентшей, пока городской совет не сочтет Марка достаточно взрослым. А Клавдия больше нет.
— Что решили с Исааком?
— Он будет заправлять как делами герцога, так и графини. Так я заплатила за свой тихий уход. Можно?
Она показала на шутовской жезл, лежавший на столике возле кровати. Маленький череп покоился рядом с тем местом, где только что лежала моя голова. Я кивнул, и она робко подняла его.
— Он не опасен?
— В данный момент нет.
Виола повертела его в руках, разглядывая со всех сторон.
— Ничего не поняла, — наконец призналась она. — Как он действует?
— Внутри этого жезла есть тонкая трубочка с пружинкой, закрепленной в удобном для спуска местечке. Он выстреливает маленькой металлической стрелкой. Отравленной, разумеется. С пятнадцати шагов я могу попасть в любую мишень. Я выстрелил ему в шею.
Она поежилась.
— Как близко, оказывается, я была в тот момент к смерти!
— С моей стороны — не очень близко. Но с его стороны — слишком близко, по моему мнению.
— Разве вы знали, что он задумал?
Я сел на край кровати, потирая виски.
— Я надеялся, что он как-то выдаст себя. Но не думал, что он решит взять вас в заложницы.
— А как вы узнали, что он причастен ко всей этой истории?
— Да так, по мелочам. Самым вопиющим доказательством — и я проклинаю себя за то, что не заметил его раньше, — было то, как он приехал на площадь в день святого Иоанна. Все подумали, что он ездил искать свой камень. Однако он прекратил поиски с тех пор, как выпал снег. Позже он сам сообщил мне об этом. А именно в то утро убили моего напарника, это рассказал мне Иосиф, когда вел меня к трупу. Кстати, вы распорядились пополнить его пищевые запасы?
— Да.
— Спасибо. Даже святые не проживут на одних молитвах. Я полагаю, что Эндрю использовал свои поиски камня для прикрытия постоянных отлучек из города, когда они с Мальволио поджидали прибытия Фесте. Только меня-то доставили по морю на лодке, а им достался Бобо.
— Когда вы догадались об этом?
— Когда увидел, как он несет тело Луция. Я увидел одиночество этого человека, безысходное отчаяние. И мне подумалось, что от нашего давнего розыгрыша пострадал не только Мальволио, но и Эндрю. Пожар, отравление Марка — все это алхимические проделки. Когда я открыл всем, что вы играли роль Клавдия, то понаблюдал за выражением его лица. Многие были удивлены. А он — нет. Не знаю, когда он докопался до вашей тайны, но он ее знал. Этого было недостаточно, чтобы обвинить его, но я все-таки попробовал, и все получилось.
Виола грустно покачала головой.
— Бедный Эндрю. В моем сердце нет ненависти к нему, несмотря на все его преступления.
— Кто такой Алеф? — спросил я.
Она пораженно взглянула на меня.
— Откуда вы знаете… — начала она и умолкла. Затем спросила: — Разве у меня не может быть никаких секретов?
— Я уверен, что их у вас еще предостаточно, — заметил я. — Но кто такой Алеф? Мы наткнулись на него в гроссбухе Исаака. Почему ему передаются такие большие деньги и почему со временем он возвращает их обратно?
— Алеф — некое благотворительное сообщество, союз помощи нуждающимся, — сказала она. — Несчастным евреям, рабам и женщинам. Мы заимствовали средства из казны герцога, проводили торговые сделки, а потом возвращали исходную сумму, оставляя прибыль себе. Мы помогали рабам выкупать свободу, спасали женщин от кабалы семейной жизни. А евреи собирали средства, готовясь к этой зиме.
— Достойная причина, — произнес я.
— И вам она понятна, как никому другому, — сказала Виола. — Я все пыталась решить, смогу ли простить вас.
— За открытие тайны Клавдия?
— Нет, вы были вынуждены выдать ее. Это было неизбежно. Я обманывала себя, думая, что такая игра может затянуться надолго, но не видела никакого изящного способа с ней покончить. Однако я тут подумала еще кое о чем. Мне стало понятно также и то, чего я не осознавала прежде.
— Например?
— Что некое кораблекрушение никому не причинило вреда. Выжили не только близнецы, но и их имущество, прибитое к берегу целым и невредимым. И на любом повороте событий сразу появлялись вы — и все мгновенно устраивалось к общему удовольствию. Обдумав все события давнего прошлого, я больше не верю в романтическую волшебную сказку. Итак, что скажете? Давайте, Фесте, вы никогда не страдали недостатком словоохотливости. Поведайте мне, как вы манипулировали моими чувствами.
— Разве вы не любили его? — спросил я вдруг странно охрипшим голосом.
— А был ли у меня выбор? — ответила она вопросом на вопрос. — Я попала в очень странную ситуацию, не знала, остался ли в живых мой брат, и в растерянности пыталась придумать, как выжить. А потом я влюбилась в своего покровителя. Могло ли быть иначе?
— Но вы же полюбили его?
— Меня обманом принудили к этому.
— Так вы любили его или нет? — настаивал я.
— Да, — резко сказала Виола. — В конце концов я полюбила его. Но мне хотелось бы сделать свой собственный выбор.
— Вы и сделали, — сказал я. — Что могло произойти с вами, не попади вы сюда? Вы когда-нибудь задумывались об этом? Ваши родители умерли. Вы стали бы зависимой от Себастьяна. Неужели вы полагаете, что он позволил бы вам свободно выбрать себе мужа? Допустим, что я слегка приложил к этому руку, но в итоге дело закончилось женитьбой на богатом и влиятельном человеке, которого вы сами полюбили, и вы прожили вместе добрую и долгую жизнь. Многим ли выпадает такая удача?
— И в то же самое время столь же удачно было посажено семя его убийства?
Я не знал, что ответить. Она зарылась лицом в ладонях.
— Извините, Фесте. Конечно, он мог умереть и раньше от самых разных причин. Но он умер именно так, и вновь вы примчались, чтобы бесповоротно изменить мою жизнь. Теперь мне не позволят даже воспитывать моих собственных детей. Мое поведение считается слишком странным — я не внушаю им доверия, хотя все мои действия шли только на пользу Орсино. Теперь мне ничего не остается. Я буду сидеть в уютной тюрьме с большим окном и с тоской смотреть на морские дали, по особо торжественным случаям меня будут выставлять напоказ, но в общем всю оставшуюся жизнь мне придется провести за вышиванием. И даже вы не останетесь, чтобы развлекать меня, не так ли?
— Я не уверен, что такое возможно при сложившихся обстоятельствах.
Из ее глаз полились тихие слезы.
— Есть еще кое-что, — нерешительно сказал я.
Виола подняла глаза.
— Этой весной Венеция планирует перейти в наступление. Она стремится завладеть побережьем Далмации. Я не вправе советовать, какого пути вам следует придерживаться — сражаться или торговать, но вам следует знать, что ждет вас в будущем. Попробуйте решить эти проблемы вместе с Исааком. У него есть связи в Венеции. Вероятно, он даже их шпион.
— Конечно, он шпион, — произнес внезапно возникший в дверях Мальволио. Он выглядел осунувшимся, вероятно в результате изысканий Перуна, и был все еще одет в костюм убитого им шута. Он поднял арбалет и направил его на Виолу. — Посмотрите-ка, что я раздобыл. Отойди от кровати, Фесте, не надо хвататься за меч. Иначе я убью ее.
Я отошел и встал спиной к окну.
— Ваша проблема, если я возьму на себя смелость и рискну покритиковать вас после вашего вчерашнего блистательного представления, заключается в том, что вы слишком мелко плаваете. Неужели вы действительно думали, что я рискну напасть на этот город, заручившись поддержкой лишь одного тощего придурка? Я обзавелся и другими помощниками. К примеру, один из лейтенантов Перуна был так любезен, что помог мне бежать. Видите ли, у меня настоящий дар, когда дело доходит до игры на людских пороках.
— Отпусти ее, — сказал я.
— Это уж как мне заблагорассудится. Какой будет великолепный скандал, если герцогиню обнаружат в постели шута! Однако перед моим уходом мне очень хотелось бы выразить соболезнования именно тебе, шут. Ведь это ты был главным виновником моего унижения.
— Ты заслужил его.
— Почему же, Фесте? — удивился он. — Потому что влюбился в графиню? Ну разве ж это преступление? Или это не вписывалось в твои грандиозные планы? Уж если то было преступление, то ты, шут, гораздо более дерзкий преступник, ибо возжелал более лакомый кусочек.
— О чем он болтает? — прошептала Виола.
— Неужели ты не признался ей, Фесте? Ну надо же, при всем твоем высокопарном стремлении к правде ты даже не посмел открыть ей свою любовь. Впрочем, что ж тут удивительного? Именно так ваша трусливая гильдия и плетет посредственные тайные заговоры по всему Средиземноморью. Поверьте мне, герцогиня, если бы я располагал временем, то мог бы поведать вам множество секретов этой якобы тайной организации. Но не будем отвлекаться.
— А ты по-прежнему стремишься приумножить славу сарацин? — бросил я ему в ответ.
— Политика, — небрежно сказал он. — Разве в этом главное? В сущности, Фесте, вся мировая история является соперничеством разных народов. Важно ли, кто из них победит? Но знаешь, ирония судьбы заключается в том, что я уже хотел похоронить ту старую историю. Ну, скажем так, списать ее на счет опыта. Но в один прекрасный день мне повстречался трубадур, распевающий состряпанные тобой очаровательные песенки. И меня увековечили в них, как одного из величайших идиотов всех времен и народов. В тот раз, уж поверь мне, он спел свою последнюю песню, а теперь я явился к вам, чтобы сказать прощальное слово. Прощальный выстрел, если угодно.
И он выстрелил.
Я молча посмотрел на конец стрелы, пронзившей мое бедро. Ага, подумал я. Вот, значит, какие это ощущения. Потом боль резко усилилась.
Мальволио вытащил свой меч.
— Ты же не рассчитываешь, что я позволю тебе умереть быстро? — ехидно спросил он.
Я попытался шевельнуться, но оказалось, что стрела приколола мою ногу к стене. И тут я услышал, что из ножен вынимается другой меч.
Виола направилась к фальшивому шуту, выставив перед собой мой меч. Мальволио недоверчиво посмотрел на нее.
— По правде сказать, сударыня, это полнейшая глупость, — устало сказал он. — Я же видел, как вы…
Он едва успел парировать ее удар.
Застав его врасплох, она с методичной яростью продолжала атаковать, но он отражал ее удары. Потом Мальволио начал теснить ее назад. Его безумие соперничало с ее яростью. Виола начала уставать. Мой меч был слишком тяжел для нее. Преимущество явно перешло на сторону Мальволио.
Я попытался высвободить ногу, но бесполезно. Кровь текла из раны с угрожающей скоростью. Я попробовал здоровой ногой выдвинуть из сапога спрятанный нож, но он слишком прочно засел внутри. Комната начала расплываться у меня перед глазами. Тут я вспомнил о кинжале и незаметно вынул его из рукава. Виола стояла прямо между нами, и я тряхнул головой, пытаясь сфокусировать взгляд для точности броска.
И вдруг, осознав, что Мальволио на голову выше ее, я понял, насколько глупы мои опасения, и метнул кинжал в его голову. Он заметил движение и уклонился в сторону, так что лезвие лишь слегка скользнуло по его виску.
Но это отвлекло его внимание. Вполне достаточно для того, чтобы пробить брешь в защите. Виола взялась за рукоять обеими руками, расставила ноги и снизу вверх вонзила меч в его шею с такой силой, что клинок по инерции вошел на пару дюймов в стену.
Мне бы очень хотелось увидеть его страдания, увидеть, как он мучительно умирает, вспоминая все многочисленные грехи, но он умер мгновенно. Виола выпустила меч из рук и, пошатываясь, отступила, зажав рот руками. Насаженный на меч Мальволио привалился к стене. Она перевела взгляд с него на меня и внезапно нервно рассмеялась.
— Надо же, да у меня тут коллекция приколотых к стенам шутов, — сказала она. — Ну не шикарно ли! Никакие бабочки не могли бы сравниться с вами раскраской, ты не считаешь?
— Отлично, сударыня, — выдавил я. — Но одна из бабочек предпочла бы избежать столь почетной участи.
Виола подбежала ко мне и осмотрела стрелу.
— Кажется, я сумею вытащить ее, — сказала она и осторожно извлекла из стены наконечник.
Я выразил благодарность тем, что рухнул на пол.
— Теперь уходите, — велел я.
— Что?
— Уходите. Я не хочу больше ничем портить вашу репутацию. Оставьте меня одного.
— Вздор, — с усмешкой заявила она. — Тебе нужна помощь. И я хочу полностью рассчитаться с Мальволио.
Она выбежала в коридор.
— Эй! Малахий! Селена!
Послышались приближающиеся шаги.
— Теплой воды и бинтов, срочно. И пошлите за лекарем. Меня не волнует, с кем он спит, живо разыщите его и доставьте сюда.
Виола вернулась ко мне и разрезала ткань костюма вокруг раны.
— По-моему, кость не задета, — сказала она и обрезала оперение на конце стрелы. — Возможно, ты не умрешь. Возможно, даже удастся сохранить ногу. — Она странно посмотрела на меня и вдруг поцеловала. — Похоже, что тебе придется пожить у нас немного дольше.
— Так или иначе, — произнес я, теряя четкость мысли.
— Поднимайся, — велела она и подставила мне плечо.
Прибежавшая с водой и бинтами служанка едва не грохнулась в обморок при виде жуткого мертвеца на стене.
— Я хочу вытолкнуть из ноги стрелу, — сказала Виола и вручила мне свой носовой платок. — Сожми его зубами, когда я досчитаю до трех. Боль может быть мучительной.
— Она уже мучительная.
Я отвернулся и привалился к подоконнику.
— Раз!
И вдруг я начал молиться и молился с неведомой мне доселе истовостью, молился о прощении всех моих грехов, о том, чтобы я выжил и чтобы она могла стать моей. Молился о том, чтобы мне довелось увидеть восход солнца.
— Два!
И он начался: из ущелья, разделяющего восточные хребты, выплывало наше дневное чудо, Божественное светило вновь озарило наш мир спасительными лучами.
— Три!
Ночь закончилась, и тьма навалилась на меня.
АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ ПО ПОВОДУ ДАННОГО ПЕРЕВОДА
Данный перевод сделан с документа пятнадцатого века, скопированного ранее с оригинального манускрипта (найденного, разумеется, среди документов гильдии шутов). Он составляет часть коллекции, сохранившейся до наших дней в библиотеке одного скромного аббатства в Западной Ирландии, точное местоположение которого я обязался сохранить в тайне в обмен на дальнейший доступ к их раритетам.
Сам оригинал, очевидно, был утрачен, поэтому подлинность копии крайне трудно проверить. Поверьте, более, чем кто-либо, я желал бы подтвердить ее, ибо предчувствую, что меня будут осаждать шекспироведы (и бэконоведы), говоря: «Но разве „Двенадцатая ночь“ не создана на основе нескольких источников? Разве не сам Шекспир (или Бэкон) собирал материалы для нее из ряда ранних сочинений, вроде пьесы „Обманутые“ неизвестного итальянского автора, „Паризмус“ Эмануэля Форда, рассказа „Аполлоний и Силла“ из сборника третьесортного английского сочинителя Барнеби Рича и так далее и тому подобное?»
На это я могу предложить, во-первых, одно умозрительное объяснение, а во-вторых, еще более умозрительный, но интригующий и обескураживающий ответ.
Первое: очевидно, гильдия традиционно скрывала свои деяния посредством пересказов и искажений определенных событий в балладах и прочих сочинениях. Вполне возможно, что подлинная исходная история в течение веков распалась на разные составляющие, которые, в свою очередь, и всплывали в новых рассказах и переделках, попавших в руки Шекспира.
Однако в самом аббатстве рассказывают более интересную историю. Не существует никакой записи о том, что Шекспир (или Бэкон), или некий Уильям из Стрэтфорда, или любой другой человек с таким именем когда-то заезжал в Ирландию и посетил это аббатство. Но проживавший там в шестнадцатом веке монах упоминает в одном из документов о том, что один школяр, некий «Wil[32]] Kempe», был изгнан из аббатства якобы за то, что выкрал какие-то манускрипты из библиотеки. А позднее в Лондоне в компании Шекспира и Бербиджа[Английский актер того времени.] появляется некий фигляр по имени Уильям Кемп. Мистер Кемп особенно прославился, играя женщин и шутов.
Возможно, это был тот самый Кемп. А в одном из украденных манускриптов, возможно, рассказывалась подлинная история шута Теофила, события которой позже нашли свое отражение в «Двенадцатой ночи». Достоверных доказательств этому пока не найдено, а возможно, их так и не удастся найти. Но предложенное объяснение ничуть не хуже любого другого.
Оригинал был написан на тосканском диалекте, подобном языку Данте, но бытовавшем несколькими десятилетиями ранее. Слава богу, он был написан в прозе, так как моего знания итальянского едва хватило, чтобы перевести прозаическое повествование, и я едва ли осмелился бы попытаться переводить терцины Данте. Также мне хотелось бы выразить благодарность молодому ученому иезуиту, который помог мне в данном переводе. Его личность должна пока остаться тайной, но лет через пять я буду с нетерпением ждать его новой версии «Purgatorio»[33].
Выдержки из «Адских мучений» представляют собою вольный перевод одного из вариантов английской пьесы тринадцатого века, исполнявшейся на Страстной неделе. Мне хотелось бы также выразить признательность Нью-Йоркской публичной библиотеке и Королевской публичной библиотеке за их великолепные книжные собрания, а также нескольким ученым, описавшим историю средневекового дурачества.
Некоторые могут упрекнуть меня за то, что я не воздал должного уважения староанглийскому языку. Но мне хотелось приблизить перевод к нашей современности. Нечто подобное можно найти в прекрасных сочинениях Чосера, написанных в тринадцатом веке. Теофил привык к житейскому, разговорному стилю, и я попытался воссоздать его.
Сам оригинал, очевидно, был утрачен, поэтому подлинность копии крайне трудно проверить. Поверьте, более, чем кто-либо, я желал бы подтвердить ее, ибо предчувствую, что меня будут осаждать шекспироведы (и бэконоведы), говоря: «Но разве „Двенадцатая ночь“ не создана на основе нескольких источников? Разве не сам Шекспир (или Бэкон) собирал материалы для нее из ряда ранних сочинений, вроде пьесы „Обманутые“ неизвестного итальянского автора, „Паризмус“ Эмануэля Форда, рассказа „Аполлоний и Силла“ из сборника третьесортного английского сочинителя Барнеби Рича и так далее и тому подобное?»
На это я могу предложить, во-первых, одно умозрительное объяснение, а во-вторых, еще более умозрительный, но интригующий и обескураживающий ответ.
Первое: очевидно, гильдия традиционно скрывала свои деяния посредством пересказов и искажений определенных событий в балладах и прочих сочинениях. Вполне возможно, что подлинная исходная история в течение веков распалась на разные составляющие, которые, в свою очередь, и всплывали в новых рассказах и переделках, попавших в руки Шекспира.
Однако в самом аббатстве рассказывают более интересную историю. Не существует никакой записи о том, что Шекспир (или Бэкон), или некий Уильям из Стрэтфорда, или любой другой человек с таким именем когда-то заезжал в Ирландию и посетил это аббатство. Но проживавший там в шестнадцатом веке монах упоминает в одном из документов о том, что один школяр, некий «Wil[32]] Kempe», был изгнан из аббатства якобы за то, что выкрал какие-то манускрипты из библиотеки. А позднее в Лондоне в компании Шекспира и Бербиджа[Английский актер того времени.] появляется некий фигляр по имени Уильям Кемп. Мистер Кемп особенно прославился, играя женщин и шутов.
Возможно, это был тот самый Кемп. А в одном из украденных манускриптов, возможно, рассказывалась подлинная история шута Теофила, события которой позже нашли свое отражение в «Двенадцатой ночи». Достоверных доказательств этому пока не найдено, а возможно, их так и не удастся найти. Но предложенное объяснение ничуть не хуже любого другого.
Оригинал был написан на тосканском диалекте, подобном языку Данте, но бытовавшем несколькими десятилетиями ранее. Слава богу, он был написан в прозе, так как моего знания итальянского едва хватило, чтобы перевести прозаическое повествование, и я едва ли осмелился бы попытаться переводить терцины Данте. Также мне хотелось бы выразить благодарность молодому ученому иезуиту, который помог мне в данном переводе. Его личность должна пока остаться тайной, но лет через пять я буду с нетерпением ждать его новой версии «Purgatorio»[33].
Выдержки из «Адских мучений» представляют собою вольный перевод одного из вариантов английской пьесы тринадцатого века, исполнявшейся на Страстной неделе. Мне хотелось бы также выразить признательность Нью-Йоркской публичной библиотеке и Королевской публичной библиотеке за их великолепные книжные собрания, а также нескольким ученым, описавшим историю средневекового дурачества.
Некоторые могут упрекнуть меня за то, что я не воздал должного уважения староанглийскому языку. Но мне хотелось приблизить перевод к нашей современности. Нечто подобное можно найти в прекрасных сочинениях Чосера, написанных в тринадцатом веке. Теофил привык к житейскому, разговорному стилю, и я попытался воссоздать его.
ИСТОРИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
Исторические доказательства существования гильдии шутов весьма скудны. Это то редкое тайное общество, которому действительно удалось остаться тайным. Американский историк Уилл Дюран в одной из глав своего исторического труда «Век веры» пишет о существовании «некого братства менестрелей и жонглеров, подобного тем, что, как нам известно, сложились в начале первого тысячелетия в Фекане в Нормандии; они обучали друг друга разным фокусам и трюкам, делились новыми историями или песнями труверов и трубадуров». Как ни досадно, но это единственное не имеющее дополнительных комментариев упоминание во всем труде Дюрана, и мне пока не удалось найти первоисточник его сведений.
Многочисленные исторические документы свидетельствуют о неприязненном отношении церкви к трубадурам. Многие из них погибли во время Альбигойских войн в конце тринадцатого века, в связи с подозрениями в сочувствии к этим так называемым еретикам. Праздник дураков оставался занозой в боку церкви еще несколько столетий до официального запрещения, но его традиции жили очень долго. Шуты продолжали как свои дурачества в высшем обществе, так и благотворительную деятельность. Так, некий Рахер, шут Генриха I, основал в Англии приют Святого Варфоломея.
Эта традиция не исчезла и в наши дни. Появились замечательные общества, стремящиеся возродить шутовские традиции благотворительности. Так, Общество дижонских пехотинцев было широко известно во Франции семнадцатого века шутовскими увеселениями и сборами средств на благотворительные цели. Наконец, достаточно вспомнить о множестве профессиональных комедийных актеров, оказывающих помощь бездомным, чтобы найти в них черты, сближающие их с древней и тайной гильдией шутов.
Многочисленные исторические документы свидетельствуют о неприязненном отношении церкви к трубадурам. Многие из них погибли во время Альбигойских войн в конце тринадцатого века, в связи с подозрениями в сочувствии к этим так называемым еретикам. Праздник дураков оставался занозой в боку церкви еще несколько столетий до официального запрещения, но его традиции жили очень долго. Шуты продолжали как свои дурачества в высшем обществе, так и благотворительную деятельность. Так, некий Рахер, шут Генриха I, основал в Англии приют Святого Варфоломея.
Эта традиция не исчезла и в наши дни. Появились замечательные общества, стремящиеся возродить шутовские традиции благотворительности. Так, Общество дижонских пехотинцев было широко известно во Франции семнадцатого века шутовскими увеселениями и сборами средств на благотворительные цели. Наконец, достаточно вспомнить о множестве профессиональных комедийных актеров, оказывающих помощь бездомным, чтобы найти в них черты, сближающие их с древней и тайной гильдией шутов.