Полемист-эклектик
В большинстве моих работ критикуются предшествующие психологические идолы. Временами я скрещивал шпаги с теорией научения, димензионализмом в исследованиях личности и с чрезмерным, на мой взгляд, подчеркиванием роли бессознательных процессов, проективных тестов и упрощенных мотивационных теорий влечения. Я чувствовал, что эти модные объяснительные принципы способны иметь дело только с периферическими или «плавающими» слоями личности, и что они уделяют слишком много внимания невероятным формулировкам глубинной психологии. (Да, моя единственная встреча с Фрейдом была травматичной.)Вместо этих популярных формул (или, точнее, в дополнение к ним) я выступал в защиту принципов, кажущихся мне необходимыми. Это принципы, имеющие дело с функциями «проприума» (привязанными к образу «Я»), включающие способности к научению, сложные интегративные общие установки и пути восприятия своего мира, экспрессивное (а не просто проективное) поведение, образования, характеризующие личностную зрелость и ценности и ориентации по отношению к будущему, – короче, имеющие дело с ходом развития и становления. Именно в этой паутине понятий можно отыскать мою личную идею.
Конечно, Бергсон был прав, говоря, что ни одному философскому уму никогда не удалось полностью реализовать свою идею. Мой опыт также показывает, что такой ум может все время наполовину с недоверием относиться к правильности идеи. Хотя большинство моих работ полемичны по тону, я всей душой признаю, что мои оппоненты отчасти правы.
Когда меня попросили сделать доклад на XVII Международном конгрессе по психологии в Вашингтоне, я назвал его «Плоды эклектизма: горькие или сладкие?» (The Fruits of Ecledticism: Bitter or Sweet? 1964). В нем сделана попытка проследить эклектические тенденции в психологии прошлого и привести аргументы в пользу того, что систематический эклектизм не является невозможным в будущем. Но здесь я настаивал, что никогда не будет адекватной никакая фанатичная приверженность, даже самая модная. Я имел в виду, что только взгляд с позиций «Открытой системы в теории личности» (Open System in Personality Theory, 1960) реально будет служить цели. Конечно, любой исследователь имеет право ограничивать свои переменные и на мгновение пренебрегать иррелевантными аспектами поведения, но он не имеет права забывать, чем он решил пренебречь.
Как я уже где-то говорил, некоторые из моих коллег относятся к личности как к квазизакрытой системе. Я уважаю их работу и знаю, что в конечном счете их вклад впишется в более широкий контекст. Я не чувствую личной неприязни в общении с теми, с кем я отваживаюсь не соглашаться. Но что мне в нашей профессии не нравится, так это сильный привкус высокомерия в ныне модных догмах. По-моему, социологам и психологам стоит развивать у себя добродетель смирения. Я не люблю модный ныне ярлык «поведенческих наук». С определенной точки зрения он достаточно безвреден, но для меня он так или иначе подразумевает, что если бы все приняли убеждения позитивизма и бихевиоризма, все наши проблемы были бы решены. Я не могу с этим согласиться. Наши методы были бы ограничены, наши теории односторонни, а наших студентов запугивал бы тираничный и сиюминутный сциентизм. Смирение требует более гипотетической позиции. Уильям Джемс был прав: наше знание – капля, наше невежество – море. Сам Джеймс, на мой взгляд, дает психологам достойный образец для подражания своей открытостью мышления, уважением ко множественным путям к правде и личным смирением.
Несоответствие значительной части сегодняшней психологии реальной человеческой жизни вытекает из акцентирования механических аспектов реактивности человека за счет пренебрежения более широким его опытом, его стремлениями и его непрерывным старанием господствовать над окружающей его средой и формировать ее. Конечно, не у всех психологов есть это слепое пятно. Карл Роджерс, Абрахам Маслоу, Гарднер Мэрфи, Гарри Мюррей и многие другие обладают более ярким видением.
Какова же моя личная идея? Полагаю, она должна иметь дело с поиском теоретической системы – системы, которая будет принимать правду, где бы ее не обнаружили, систему, которая будет включать тотальность человеческого опыта и полностью, по достоинству оценивать природу человека. У меня самого никогда не было точно определенной программы исследований, и я никогда не пытался учредить «школу» психологической мысли. Работавшие со мной студенты поощрялись в желании браться за любые значимые проблемы, связанные с личностями, частями личностей или группами личностей.
Преданный такой широкой и свободной программе, я удивлен обилием доставшихся мне почестей. Я расскажу об одной, которая была мне приятнее всего, ибо она лучше обобщает мою личную идею, чем мог бы я сам. В связи с XVII Международным конгрессом по психологии, состоявшимся в 1963 году в Вашингтоне, пятьдесят пять моих бывших аспирантов подарили мне два красиво переплетенных тома своих работ с посвящением: «От Ваших учеников – с признательностью за Ваше уважение к нашей индивидуальности». Это личная честь, которой я горжусь больше всего.
СТАТЬИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Личность нормальная и аномальная[33]
Слово «норма» означает «руководящий стандарт», нормальный – значит отвечающий такому стандарту. Отсюда следует, что «нормальная личность» – это личность, поведение которой соответствует тому или иному руководящему стандарту, а «аномальная личность» – та, поведение которой не отвечает этому критерию.
Однако сделав подобное заявление, мы сразу же обнаруживаем существование стандартов двух совершенно разных видов: статистических и этических. И те и другие могут применяться для различения нормальных и аномальных людей, но первые характеризуют среднее или обычное, вторые – желательное или ценное.
Два этих стандарта не просто различны, но во многих отношениях прямо противоречат друг другу. Например, «обычными» являются некоторые вредные привычки людей, какая-либо патология тканей или органов, определенные признаки нервозности и саморазрушительные паттерны поведения; однако даже будучи обычными или средними, эти тенденции не относятся к здоровым. С другой стороны, руководящий стандарт здоровой сексуальной жизни в нашем обществе, если принять отчет Кинзи, достигнут лишь меньшинством американских мужчин. В этом случае обычное также не совпадает с желательным: то, что нормально в одном смысле, не является нормальным в другом. И, конечно же, никакая этическая система в цивилизованном мире не предлагает детям в качестве образца идеал превращения в «простого среднего человека». Источником стандарта здоровой личности служит скорее не реальность, а потенциальные возможности человека.
Пятьдесят лет назад это двойственное значение «нормы» и «нормального» не волновало психологию так, как сегодня. В ту пору психология была прежде всего занята выявлением усредненных норм для всех мыслимых видов психической деятельности. Медианы, моды и сигмы были на коне, и дифференциальная психология достигла своего расцвета. Ослепленные новообретенной красотой кривой нормального распределения, психологи удовлетворились тем, что объявили ее незначительные «хвосты» единственной разумной мерой «аномальности». Отклонения от среднего были аномальными, и поэтому слегка отталкивающими.
В это время возникло понятие «психической адаптации», заблиставшее в 1920-е годы. Хотя не все психологи отождествляли адаптацию со средним поведением, тем не менее это отождествление достаточно широко подразумевалось. Например, часто подчеркивался тот факт, что животное, не приспособившееся к норме своего вида, обычно погибает. Тогда еще не был сделан вывод о том, что человек, который приспосабливается подобным образом, – скучная посредственность.
Времена изменились. Сегодня мы все глубже озабочены усовершенствованием поведения среднего человека, поскольку к настоящему моменту возникли серьезные сомнения в том, что простая посредственность может выжить. По мере того как распространяется социальная аномия, а само общество становится все более больным, мы сомневаемся, что посредственный человек сможет избежать психических расстройств и правонарушений, сумеет не попасть под власть диктаторов или успешно предотвратить атомную войну. Кривая нормального распределения не оставляет нам надежды на спасение. Нужны граждане нормальные и здоровые в более позитивном смысле слова, – мир нуждается в них, как никогда ранее.
Думаю, что именно по этой причине психологи в настоящее время ищут новое определение нормального и аномального. Они ставят вопросы о ценном, правильном и хорошем, – вопросы, которыми никогда не задавались раньше.
В то же время психологи знают, что в поисках критерия нормальности в этом новом смысле они вторгаются в традиционную область этики. Им известно также, в общем и целом, что философам не удалось найти руководящие стандарты для всего того, что составляет здоровый образ жизни, который должны стремиться формировать воспитатели, родители и терапевты. Поэтому психологи в большинстве своем хотят проводить этот поиск нетрадиционным путем и, если им это удастся, избежать традиционных ловушек аксиологии. Позвольте мне вкратце описать некоторые из недавних эмпирических попыток определить нормальность, а затем, насколько это удастся, оценить состояние вопроса на сегодняшний день.
Э. Дж. Шобен спрашивает: «Каковы основные различия между человеком и более низкоорганизованными животными?»[34]. Не претендуя на то, что его ответ является исчерпывающим, он сосредоточивается на двух типично человеческих качествах, выдвигая также выходящее за пределы психологии положение, что человек должен максимально их развивать. Первым из этих качеств является способность человека пользоваться связным языком (символизация). Из этого преимущества перед животными Шобен выводит некоторые специфические приметы нормальности. С помощью языка символов, например, человек может отложить получение удовольствий, помня об отдаленной цели, далекой награде, задаче, которая может быть выполнена, возможно, в конце жизненного пути, а может быть – не выполнена никогда. С помощью символического языка человек может представить свое будущее гораздо более радужным, чем настоящее. Кроме того, он может разработать сложную систему социальных понятий, на которой строятся его всевозможные связи с другими людьми, далеко выходящие за пределы жестких симбиотических ритуалов, присущих, скажем, общественным насекомым.
Второе отличительное человеческое качество связано с продолжительным периодом детства у людей. Зависимость, базовое доверие, симпатия и альтруизм чрезвычайно важны для выживания человека, в отличие от низших животных.
Сводя воедино два эти качества, Шобен выводит из них свою концепцию нормальности. Он называет ее «моделью интегративного приспособления». По его мнению, нормального человека отличает чувство личной ответственности, ибо ответственность – это характерная способность, проистекающая из умозрительного символического образа будущего, отсрочки удовлетворения и способности вести себя в соответствии с собственными понятиями о наилучших принципах поведения. Аналогичным образом, в определение нормы входит и социальная ответственность, ибо все эти символические способности могут взаимодействовать с уникальным фактором доверия или альтруизма. Тесно связан с ними критерий демократического общественного интереса, выводимый и из символизации, и из доверия. Точно так же, путем того же натуралистического анализа выводятся обладание идеалами и необходимость самоконтроля. Шобен справедливо указывает, что чувство вины является неизбежным следствием неудачных попыток человека жить по специфическим человеческим образцам, и поэтому в нашу концепцию нормальности мы должны включить как вину, так и пути искупления.
Каждый психолог, стремящийся делать как можно меньше допущений и придерживаться эмпирических доказательств, а также склоняющийся к натурализму биологической науки, высоко оценит и будет приветствовать усилия Шобена. Тем не менее я предвижу, что наши друзья-философы постараются озадачить нас некоторыми неудобными вопросами. Разве не является специфической человеческой способностью, – спросят они, – собственническое стремление матери постоянно держать своего ребенка на привязи? Свойственно ли какому-либо животному столь разрушительное поведение? Аналогичным образом, не чисто ли человеческое свойство – фанатичная верность своей социальной группе, ведущая к предрассудкам, презрению и вражде? Не бывает ли, что бремя символизации, социальной ответственности и вины приводит человека к депрессии и самоубийству? Самоубийство, наряду с другими разрушительными паттернами поведения, является чисто человеческим свойством. Философ, задающий эти вопросы, придет к выводу о том, что нельзя вывести должное из человеческой природы как она есть. То, что специфично для человека, не всегда хорошо.
Посмотрим на вторую попытку сформулировать натуралистический критерий нормальности. Пол Халмос начинает свою недавно вышедшую книгу «О мере человека»[35] с вопроса: «Каковы минимальные условия выживания?». Если они известны, то мы можем заявить, что любые ситуации, не достигающие этого уровня, ведут к аномалиям и подталкивают к смерти и разрушению. Халмос называет этот критерий «анормой» и считает, что мы в состоянии ее определить, даже если не можем дать определение нормальности, поскольку люди в целом легче сходятся в определении, что плохо для человека (поскольку все смертные подвластны главному императиву выживания), нежели в том, что для него хорошо.
Потребность выживания Халмос разделяет на потребность роста и потребность социальной сплоченности. Эти два принципа являются универсальными условиями жизни вообще, не только жизни человека. «Рост» означает автономию и процесс индивидуализации. «Сплоченность» является основным условием социальной взаимозависимости, включающей, по крайней мере у людей, исходное доверие, гетерономию, отношения полов и создание семьи.
Халмос полагает, что, взяв перечень условий, вредящих росту и сплоченности, мы можем определить «анорму». Для начала он упоминает первые и самые главные недостатки в воспитании ребенка: «постоянное или периодическое прерывание физической близости матери и ребенка» или «эмоциональное отвержение» ребенка его матерью представляют собой условия, наносящие ущерб выживанию отдельного лица и группы. По его собственной терминологии, этот первый критерий аномалии заключается в «препятствии превращению сплоченности в любовь». Большая часть аномалий выводится им из нарушений принципа сплоченности, в результате чего ребенок становится излишне требовательным и навязчивым. Здесь заметно сходство с такими современными мыслителями, как Боулби, Эриксон и Маслоу.
Автор продолжает свой перечень «аномального» указанием на синдромы, признаваемые психиатрами. Например, считается аномальным (неблагоприятным для выживания), если поведение повторяется без учета ситуации и остается неизменным, несмотря на его последствия; если достижения человека постоянно несоразмерны его возможностям; если психосексуальные фрустрации препятствуют и росту и сплоченности.
Стоит подчеркнуть, что две основные функции – роста и сплоченности, – выделенные Халмосом, время от времени встречаются в психологической литературе. Бергсон, Юнг и Энгъял принадлежат к числу авторов, согласных с тем, что нормальность предполагает баланс между индивидуализацией и социализацией, между автономией и гетерономией. Судя по всему, в этом вопросе согласие налицо. Позвольте процитировать одного из основателей Межамериканского психологического общества, недавняя кончина которого опечалила всех нас. Вернер Вульф пишет: «Когда индивид чрезмерно отождествляет себя с группой, он теряет свое достоинство. С другой стороны, полная неспособность идентифицироваться с ней ведет к тому, что окружение, среда теряет свою ценность для индивида. В обоих крайних случаях динамическая взаимосвязь между индивидом и его окружением нарушается. Человека, ведущего себя подобным образом, называют “невротиком”. В нормальной группе каждый участник сохраняет свою индивидуальность, но также принимает на себя и роль члена группы»[36].
Хотя нет особых разногласий по поводу необходимости сохранения нормальной личностью продуктивного баланса между индивидуальным ростом и слиянием с обществом, у нас по-прежнему нет четкого критерия для определения того, когда эти факторы удачно сбалансированы, а когда – нет. Я опасаюсь также, что философы будут качать головами, знакомясь с взглядами Халмоса. Они спросят: «Откуда вам известно, что выживание – это хорошо?» Затем: «Почему все люди должны в равной степени пользоваться благами роста и сплоченности?». И наконец: «Как определить оптимальный баланс между сплоченностью и ростом у отдельно взятой личности?».
Сам Халмос особенно озабочен отношениями между аномальностью и творчеством. Еще Ницше заявлял: «Говорю вам: человек должен иметь хаос внутри себя, чтобы иметь возможность произвести на свет танцующую звезду». Разве многие достойные музыкальные, литературные и даже научные произведения не черпали свое вдохновение из некоего психологического хаоса, а вовсе не из равновесия? Я думаю, что здесь Халмос дает правильный ответ, подчеркивая нетождественность творчества и нормальности. В целом нормальная личность будет творческой, но если ценные творения создаются людьми, отклоняющимися от нормы выживания, то этот факт можно принять и оценить только по шкале творчества, а не по шкале нормальности.
В этой связи интересно одно исследование, вдохновленное Карлом Роджерсом. У группы пациентов перед лечением наблюдалась нулевая корреляция между их образом Я и образом идеального Я. После лечения значение корреляции равнялось +0,34, – показатель невысокий, но приближающийся к коэффициенту +0,58, которым характеризовалась группа здоровых людей, не подвергавшихся лечению. Видимо, величина этой корреляции служит мерой удовлетворенности или неудовлетворенности нормальных людей собственной личностью[37]. Другими словами, нулевая корреляция между реальным и идеальным Я слишком низка для нормы; она ведет к таким страданиям, что страждущий нуждается в терапии. В то же время нормальные люди также отнюдь не идеально приспособлены к самим себе. Всегда существует разрыв между реальным и идеальным Я, между текущим существованием и устремлением к лучшему. С другой стороны, слишком большая удовлетворенность собственным реальным Я означает патологию. Наивысший из полученных коэффициентов (+0,90) был отмечен у человека явно патологического склада. Корреляции, приближающиеся к 1, можно ожидать только у самодовольных психопатов, в частности, параноидных шизофреников.
Поэтому, каким бы ни оказалось наше определение нормальности, оно должно учитывать продуктивные дисбалансы как внутри личности, так и между человеком и обществом.
В отношении здоровья большинство авторов далеки от профессионального консенсуса. Они просто дидактически перечисляют признаки нормальности, или здоровья, или зрелости, или продуктивности так, как они их представляют. В результате появляются бесчисленные списки. Возможно, простейший из них – список Фрейда, который пишет, что здоровый человек будет способен любить и работать. Одной из наиболее проработанных является схема Маслоу, в которой среди прочих присутствуют следующие качества: эффективное восприятие реальности, философский юмор, спонтанность, беспристрастность и принятие себя и других. Подобные списки не совсем произвольны, поскольку авторы основывают их на широком клиническом опыте (как Фрейд) или на биографическом анализе (как Маслоу)[39].
В настоящее время имеется такое множество списков подобного рода, что возможен новый подход: сравнение самих этих весьма интересных списков. Время от времени я даю такое задание своим студентам, и хотя получаются все мыслимые группировки и перегруппировки, тем не менее встречаются повторяющиеся темы, которые появляются почти во всех списках. Если бы я должен был попытаться выполнить это задание сам, то, вероятно, начал бы со своего собственного списка из трех критериев, опубликованного 20 лет назад. Однако теперь я бы его расширил[40].
Вот три критерия, названные мной изначально:
1) Расширение «Я» – способность интересоваться не только своим телом и своим материальным достоянием. Этот критерий, как я полагаю, охватывает те признаки, которые Фромм приписывает продуктивному человеку.
2) Самообъективация, включающая способность связывать чувственный тон сиюминутного переживания с прошлым опытом при том, что последний действительно определяет качество первого. Самообъективация также включает в себя чувство юмора, демонстрирующее нам, что наш общий жизненный горизонт слишком широк, чтобы уложиться в нашу сегодняшнюю ограниченность.
3) Единая жизненная философия – которая может быть, а может и не быть религиозной, но в любом случае она должна образовывать осмысленный и ответственный контекст для основных видов жизнедеятельности.
Однако сделав подобное заявление, мы сразу же обнаруживаем существование стандартов двух совершенно разных видов: статистических и этических. И те и другие могут применяться для различения нормальных и аномальных людей, но первые характеризуют среднее или обычное, вторые – желательное или ценное.
Два этих стандарта не просто различны, но во многих отношениях прямо противоречат друг другу. Например, «обычными» являются некоторые вредные привычки людей, какая-либо патология тканей или органов, определенные признаки нервозности и саморазрушительные паттерны поведения; однако даже будучи обычными или средними, эти тенденции не относятся к здоровым. С другой стороны, руководящий стандарт здоровой сексуальной жизни в нашем обществе, если принять отчет Кинзи, достигнут лишь меньшинством американских мужчин. В этом случае обычное также не совпадает с желательным: то, что нормально в одном смысле, не является нормальным в другом. И, конечно же, никакая этическая система в цивилизованном мире не предлагает детям в качестве образца идеал превращения в «простого среднего человека». Источником стандарта здоровой личности служит скорее не реальность, а потенциальные возможности человека.
Пятьдесят лет назад это двойственное значение «нормы» и «нормального» не волновало психологию так, как сегодня. В ту пору психология была прежде всего занята выявлением усредненных норм для всех мыслимых видов психической деятельности. Медианы, моды и сигмы были на коне, и дифференциальная психология достигла своего расцвета. Ослепленные новообретенной красотой кривой нормального распределения, психологи удовлетворились тем, что объявили ее незначительные «хвосты» единственной разумной мерой «аномальности». Отклонения от среднего были аномальными, и поэтому слегка отталкивающими.
В это время возникло понятие «психической адаптации», заблиставшее в 1920-е годы. Хотя не все психологи отождествляли адаптацию со средним поведением, тем не менее это отождествление достаточно широко подразумевалось. Например, часто подчеркивался тот факт, что животное, не приспособившееся к норме своего вида, обычно погибает. Тогда еще не был сделан вывод о том, что человек, который приспосабливается подобным образом, – скучная посредственность.
Времена изменились. Сегодня мы все глубже озабочены усовершенствованием поведения среднего человека, поскольку к настоящему моменту возникли серьезные сомнения в том, что простая посредственность может выжить. По мере того как распространяется социальная аномия, а само общество становится все более больным, мы сомневаемся, что посредственный человек сможет избежать психических расстройств и правонарушений, сумеет не попасть под власть диктаторов или успешно предотвратить атомную войну. Кривая нормального распределения не оставляет нам надежды на спасение. Нужны граждане нормальные и здоровые в более позитивном смысле слова, – мир нуждается в них, как никогда ранее.
Думаю, что именно по этой причине психологи в настоящее время ищут новое определение нормального и аномального. Они ставят вопросы о ценном, правильном и хорошем, – вопросы, которыми никогда не задавались раньше.
В то же время психологи знают, что в поисках критерия нормальности в этом новом смысле они вторгаются в традиционную область этики. Им известно также, в общем и целом, что философам не удалось найти руководящие стандарты для всего того, что составляет здоровый образ жизни, который должны стремиться формировать воспитатели, родители и терапевты. Поэтому психологи в большинстве своем хотят проводить этот поиск нетрадиционным путем и, если им это удастся, избежать традиционных ловушек аксиологии. Позвольте мне вкратце описать некоторые из недавних эмпирических попыток определить нормальность, а затем, насколько это удастся, оценить состояние вопроса на сегодняшний день.
Натуралистические определения «нормальности»
За последние несколько месяцев были опубликованы два подхода к «нормальности», заслуживающие серьезного внимания. Авторами обоих являются представители социальных наук: психолог из Соединенных Штатов и социолог из Англии. Их цель состоит в том, чтобы вывести понятие нормальности (в ценностном смысле) из условий человеческого существования (в натуралистическом смысле). Оба ищут свои нравственные императивы в биологии и психологии, а не непосредственно в теории ценностей. По сути, они отважно ищут «должное» (цель, к которой должны стремиться учителя, консультанты и терапевты) в «сущем» (природе человека). Многие философы утверждали, что это невозможно. Но прежде чем выносить окончательное суждение, посмотрим, каких успехов они добились.Э. Дж. Шобен спрашивает: «Каковы основные различия между человеком и более низкоорганизованными животными?»[34]. Не претендуя на то, что его ответ является исчерпывающим, он сосредоточивается на двух типично человеческих качествах, выдвигая также выходящее за пределы психологии положение, что человек должен максимально их развивать. Первым из этих качеств является способность человека пользоваться связным языком (символизация). Из этого преимущества перед животными Шобен выводит некоторые специфические приметы нормальности. С помощью языка символов, например, человек может отложить получение удовольствий, помня об отдаленной цели, далекой награде, задаче, которая может быть выполнена, возможно, в конце жизненного пути, а может быть – не выполнена никогда. С помощью символического языка человек может представить свое будущее гораздо более радужным, чем настоящее. Кроме того, он может разработать сложную систему социальных понятий, на которой строятся его всевозможные связи с другими людьми, далеко выходящие за пределы жестких симбиотических ритуалов, присущих, скажем, общественным насекомым.
Второе отличительное человеческое качество связано с продолжительным периодом детства у людей. Зависимость, базовое доверие, симпатия и альтруизм чрезвычайно важны для выживания человека, в отличие от низших животных.
Сводя воедино два эти качества, Шобен выводит из них свою концепцию нормальности. Он называет ее «моделью интегративного приспособления». По его мнению, нормального человека отличает чувство личной ответственности, ибо ответственность – это характерная способность, проистекающая из умозрительного символического образа будущего, отсрочки удовлетворения и способности вести себя в соответствии с собственными понятиями о наилучших принципах поведения. Аналогичным образом, в определение нормы входит и социальная ответственность, ибо все эти символические способности могут взаимодействовать с уникальным фактором доверия или альтруизма. Тесно связан с ними критерий демократического общественного интереса, выводимый и из символизации, и из доверия. Точно так же, путем того же натуралистического анализа выводятся обладание идеалами и необходимость самоконтроля. Шобен справедливо указывает, что чувство вины является неизбежным следствием неудачных попыток человека жить по специфическим человеческим образцам, и поэтому в нашу концепцию нормальности мы должны включить как вину, так и пути искупления.
Каждый психолог, стремящийся делать как можно меньше допущений и придерживаться эмпирических доказательств, а также склоняющийся к натурализму биологической науки, высоко оценит и будет приветствовать усилия Шобена. Тем не менее я предвижу, что наши друзья-философы постараются озадачить нас некоторыми неудобными вопросами. Разве не является специфической человеческой способностью, – спросят они, – собственническое стремление матери постоянно держать своего ребенка на привязи? Свойственно ли какому-либо животному столь разрушительное поведение? Аналогичным образом, не чисто ли человеческое свойство – фанатичная верность своей социальной группе, ведущая к предрассудкам, презрению и вражде? Не бывает ли, что бремя символизации, социальной ответственности и вины приводит человека к депрессии и самоубийству? Самоубийство, наряду с другими разрушительными паттернами поведения, является чисто человеческим свойством. Философ, задающий эти вопросы, придет к выводу о том, что нельзя вывести должное из человеческой природы как она есть. То, что специфично для человека, не всегда хорошо.
Посмотрим на вторую попытку сформулировать натуралистический критерий нормальности. Пол Халмос начинает свою недавно вышедшую книгу «О мере человека»[35] с вопроса: «Каковы минимальные условия выживания?». Если они известны, то мы можем заявить, что любые ситуации, не достигающие этого уровня, ведут к аномалиям и подталкивают к смерти и разрушению. Халмос называет этот критерий «анормой» и считает, что мы в состоянии ее определить, даже если не можем дать определение нормальности, поскольку люди в целом легче сходятся в определении, что плохо для человека (поскольку все смертные подвластны главному императиву выживания), нежели в том, что для него хорошо.
Потребность выживания Халмос разделяет на потребность роста и потребность социальной сплоченности. Эти два принципа являются универсальными условиями жизни вообще, не только жизни человека. «Рост» означает автономию и процесс индивидуализации. «Сплоченность» является основным условием социальной взаимозависимости, включающей, по крайней мере у людей, исходное доверие, гетерономию, отношения полов и создание семьи.
Халмос полагает, что, взяв перечень условий, вредящих росту и сплоченности, мы можем определить «анорму». Для начала он упоминает первые и самые главные недостатки в воспитании ребенка: «постоянное или периодическое прерывание физической близости матери и ребенка» или «эмоциональное отвержение» ребенка его матерью представляют собой условия, наносящие ущерб выживанию отдельного лица и группы. По его собственной терминологии, этот первый критерий аномалии заключается в «препятствии превращению сплоченности в любовь». Большая часть аномалий выводится им из нарушений принципа сплоченности, в результате чего ребенок становится излишне требовательным и навязчивым. Здесь заметно сходство с такими современными мыслителями, как Боулби, Эриксон и Маслоу.
Автор продолжает свой перечень «аномального» указанием на синдромы, признаваемые психиатрами. Например, считается аномальным (неблагоприятным для выживания), если поведение повторяется без учета ситуации и остается неизменным, несмотря на его последствия; если достижения человека постоянно несоразмерны его возможностям; если психосексуальные фрустрации препятствуют и росту и сплоченности.
Стоит подчеркнуть, что две основные функции – роста и сплоченности, – выделенные Халмосом, время от времени встречаются в психологической литературе. Бергсон, Юнг и Энгъял принадлежат к числу авторов, согласных с тем, что нормальность предполагает баланс между индивидуализацией и социализацией, между автономией и гетерономией. Судя по всему, в этом вопросе согласие налицо. Позвольте процитировать одного из основателей Межамериканского психологического общества, недавняя кончина которого опечалила всех нас. Вернер Вульф пишет: «Когда индивид чрезмерно отождествляет себя с группой, он теряет свое достоинство. С другой стороны, полная неспособность идентифицироваться с ней ведет к тому, что окружение, среда теряет свою ценность для индивида. В обоих крайних случаях динамическая взаимосвязь между индивидом и его окружением нарушается. Человека, ведущего себя подобным образом, называют “невротиком”. В нормальной группе каждый участник сохраняет свою индивидуальность, но также принимает на себя и роль члена группы»[36].
Хотя нет особых разногласий по поводу необходимости сохранения нормальной личностью продуктивного баланса между индивидуальным ростом и слиянием с обществом, у нас по-прежнему нет четкого критерия для определения того, когда эти факторы удачно сбалансированы, а когда – нет. Я опасаюсь также, что философы будут качать головами, знакомясь с взглядами Халмоса. Они спросят: «Откуда вам известно, что выживание – это хорошо?» Затем: «Почему все люди должны в равной степени пользоваться благами роста и сплоченности?». И наконец: «Как определить оптимальный баланс между сплоченностью и ростом у отдельно взятой личности?».
Сам Халмос особенно озабочен отношениями между аномальностью и творчеством. Еще Ницше заявлял: «Говорю вам: человек должен иметь хаос внутри себя, чтобы иметь возможность произвести на свет танцующую звезду». Разве многие достойные музыкальные, литературные и даже научные произведения не черпали свое вдохновение из некоего психологического хаоса, а вовсе не из равновесия? Я думаю, что здесь Халмос дает правильный ответ, подчеркивая нетождественность творчества и нормальности. В целом нормальная личность будет творческой, но если ценные творения создаются людьми, отклоняющимися от нормы выживания, то этот факт можно принять и оценить только по шкале творчества, а не по шкале нормальности.
Дисбаланс и рост
В нынешние времена экзистенциализма я ощущаю, что психологов все меньше и меньше удовлетворяет понятие адаптации, и, соответственно, понятия «редукции напряжения», «восстановления равновесия» и «гомеостаза». Встает вопрос, является ли человек, наслаждающийся этими процессами, на самом деле человеком. Нам известно: рост происходит не вследствие гомеостаза, а вследствие определенного рода «трансистаза»; сплоченность – это вопрос сохранения человеческих отношений в движении, а не просто в состоянии устойчивого равновесия. Стабильность не может быть критерием нормальности, поскольку стабильность заводит эволюцию в тупик, отрицая как рост, так и сплоченность. Фрейд писал однажды Флиссу, что, по его мнению, «умеренные невзгоды необходимы для интенсивной работы».В этой связи интересно одно исследование, вдохновленное Карлом Роджерсом. У группы пациентов перед лечением наблюдалась нулевая корреляция между их образом Я и образом идеального Я. После лечения значение корреляции равнялось +0,34, – показатель невысокий, но приближающийся к коэффициенту +0,58, которым характеризовалась группа здоровых людей, не подвергавшихся лечению. Видимо, величина этой корреляции служит мерой удовлетворенности или неудовлетворенности нормальных людей собственной личностью[37]. Другими словами, нулевая корреляция между реальным и идеальным Я слишком низка для нормы; она ведет к таким страданиям, что страждущий нуждается в терапии. В то же время нормальные люди также отнюдь не идеально приспособлены к самим себе. Всегда существует разрыв между реальным и идеальным Я, между текущим существованием и устремлением к лучшему. С другой стороны, слишком большая удовлетворенность собственным реальным Я означает патологию. Наивысший из полученных коэффициентов (+0,90) был отмечен у человека явно патологического склада. Корреляции, приближающиеся к 1, можно ожидать только у самодовольных психопатов, в частности, параноидных шизофреников.
Поэтому, каким бы ни оказалось наше определение нормальности, оно должно учитывать продуктивные дисбалансы как внутри личности, так и между человеком и обществом.
Подходы к проблеме здоровья
Подход, милый сердцу психолога, иллюстрирует работа Ф. Бэррона. Он предложил другим людям дать определения нормальности, или, в его терминах, «здоровья» (soundness), а затем попытался вывести из них, что же представляет собой «здоровый» человек. Преподаватели старших курсов Калифорнийского университета назвали большое число людей, которых они считали здоровыми, и некоторых, которых они оценивали противоположным образом. При тестировании и экспериментировании с двумя этими группами людей (причем их принадлежность к одной или другой группе не была известна исследователям) выявились некоторые весьма существенные различия[38]. Во-первых, более здоровые люди имели более реалистическое восприятие; их не смущали искажения или тенденциозный контекст в сенсорном поле. Кроме того, по спискам личных качеств этим людям часто приписывали такие черты как целеустремленность, настойчивость, адаптируемость, хороший характер. По Миннесотскому многомерному личностному опроснику (MMPI) они получили высокие баллы по шкалам самообладания, уверенности в себе, объективности и мужественности. Их самопознание было превосходным, как и физическое здоровье. Наконец, все они были выходцами из семей, где было мало ссор или их не было вообще – факт, подтверждающий тезисы Халмоса.В отношении здоровья большинство авторов далеки от профессионального консенсуса. Они просто дидактически перечисляют признаки нормальности, или здоровья, или зрелости, или продуктивности так, как они их представляют. В результате появляются бесчисленные списки. Возможно, простейший из них – список Фрейда, который пишет, что здоровый человек будет способен любить и работать. Одной из наиболее проработанных является схема Маслоу, в которой среди прочих присутствуют следующие качества: эффективное восприятие реальности, философский юмор, спонтанность, беспристрастность и принятие себя и других. Подобные списки не совсем произвольны, поскольку авторы основывают их на широком клиническом опыте (как Фрейд) или на биографическом анализе (как Маслоу)[39].
В настоящее время имеется такое множество списков подобного рода, что возможен новый подход: сравнение самих этих весьма интересных списков. Время от времени я даю такое задание своим студентам, и хотя получаются все мыслимые группировки и перегруппировки, тем не менее встречаются повторяющиеся темы, которые появляются почти во всех списках. Если бы я должен был попытаться выполнить это задание сам, то, вероятно, начал бы со своего собственного списка из трех критериев, опубликованного 20 лет назад. Однако теперь я бы его расширил[40].
Вот три критерия, названные мной изначально:
1) Расширение «Я» – способность интересоваться не только своим телом и своим материальным достоянием. Этот критерий, как я полагаю, охватывает те признаки, которые Фромм приписывает продуктивному человеку.
2) Самообъективация, включающая способность связывать чувственный тон сиюминутного переживания с прошлым опытом при том, что последний действительно определяет качество первого. Самообъективация также включает в себя чувство юмора, демонстрирующее нам, что наш общий жизненный горизонт слишком широк, чтобы уложиться в нашу сегодняшнюю ограниченность.
3) Единая жизненная философия – которая может быть, а может и не быть религиозной, но в любом случае она должна образовывать осмысленный и ответственный контекст для основных видов жизнедеятельности.