Перебрав разные определения открытых систем, мы можем свести вместе четыре критерия: 1) У них есть вход и выход материи и энергии. 2) Им присущи достижение и поддержание устойчивых (гомеостатических) состояний, так что вторжение внешней энергии серьезно не разрушает внутреннюю форму и порядок. 3) В них обычно со временем происходит увеличение порядка по причине возрастания сложности и дифференциации частей. 4) Наконец, по крайней мере на человеческом уровне, у них есть не просто вход и выход материи и энергии, а экстенсивное трансакционное взаимодействие с окружением[74].
Хотя все наши теории рассматривают личность как систему в некотором смысле открытую, их довольно хорошо можно классифицировать в соответствии с варьирующим акцентом, который они ставят на каждый из этих критериев, и в соответствии с тем, сколько критериев они принимают.
Критерий 1
Рассмотрим первый критерий: обмен материей и энергией. Теория стимула – реакции в ее самой чистой форме абсолютизирует этот критерий, фактически пренебрегая всеми остальными. По существу, она говорит, что стимул входит, а реакция испускается. Конечно, система имеет механизм суммирования, хранения и отсрочки, но выход прямо соответствует входу. Нам следует исследовать только два полюса – стимула и реакции – при минимальной заботе о промежуточных процессах. Методологический позитивизм идет на один шаг дальше, говоря по существу, что нам вообще не нужно понятие личности. Мы фокусируем внимание на своих собственных измеримых манипуляциях на входе и на измеримых манипуляциях на выходе. Таким образом, личность испаряется в тумане метода.
Критерий 2
Требование устойчивых состояний открытых систем столь широко принято в теории личности, что почти не требует обсуждения. Удовлетворение потребностей, снижение напряжения и поддержание равновесия – в большинстве теорий это составляет базовую формулу динамики личности. Некоторые авторы, такие как Стэгнер[75] и Маурер, рассматривают эту формулу как логически соответствующую описанию Кэнноном[76] гомеостаза[77]. Сложное приспособительное поведение человека – это просто расширение принципа, участвующего в температурной регуляции, балансе объема крови, содержания сахара и т. п. при изменениях окружающей среды. Верно, что Точ и Хасторф[78] предостерегали от чрезмерного расширения понятия гомеостаза в теории личности. Лично я сомневаюсь, что Кэннон одобрил бы такое расширение, для него ценность гомеостаза заключена в способности освободить человека для того, что он назвал «…бесценными вещами не первой необходимости» в жизни[79]. Когда достигнуто биологическое равновесие, бесценные вещи не первой необходимости берут верх и образуют остов человеческой активности. Как бы то ни было, большинство нынешних теорий ясно рассматривают личность как modus operandi[80] для восстановления устойчивого состояния.
Психоаналитические теории относятся к теориям именно такого рода. Согласно Фрейду, эго старается установить баланс между тремя «тиранами»: ид, суперэго и внешним окружением. Аналогично, так называемый механизм эго-защиты прежде всего поддерживает устойчивое состояние. Даже невроз имеет такую же базовую приспособительную функцию[81].
Подведем итоги. Большинство нынешних теорий личности полностью принимают во внимание два требования открытых систем. Они допускают взаимообмен материей и энергией и признают тенденцию организма поддерживать четкую организацию элементов в устойчивом состоянии. Таким образом, они подчеркивают стабильность, а не развитие, постоянство, а не изменение, «уменьшение неопределенности» (теория информации) и «кодирование» (когнитивная теория), а не творчество. Короче, они делают акцент на бытии, а не на становлении. Таким образом, большинство теорий личности являются биологизаторскими в том смысле, что они предписывают личности только те две черты открытой системы, которые явно присутствуют у всех живых организмов.
Однако есть два дополнительных критерия, иногда упоминаемых, но редко подчеркиваемых самими биологизаторами, и также пренебрегаемых большинством нынешних теорий личности.
Теперь давайте на минутку перешагнем через наш культурный частокол и послушаем древнюю индийскую мудрость. Индусы говорят, что у большинства людей есть четыре центральных желания. До некоторой степени, хотя очень приблизительно, они соответствуют жизненным стадиям развития. Первое желание – удовольствие – условие, полностью широко признаваемое в наших западных теориях снижения напряжения, подкрепления, либидо, потребностей. Второе желание – желание успеха – также полностью признается и изучается в наших исследованиях власти, статуса, лидерства, маскулинности и потребности в достижении. Третье желание – стремление выполнить свой долг и нести свою ответственность (Бисмарк, а не индусы, сказал: «В этом мире мы находимся не для удовольствия, а для исполнения нашего проклятого долга»). Здесь наши западные исследования начинают увядать: за исключением нескольких бледных исследований связи родительских наказаний с развитием детской совести мы мало что можем предложить по «мотиву долга». Совесть мы склонны рассматривать как реактивный ответ на интернализованное наказание, смешивая, таким образом, прошлые выученные «долженствования» с «обязательствами», участвующими в программировании нашего будущего[82]. Наконец, индусы говорят нам, что многим людям надоедают все эти три мотива, и они интенсивно стремятся к такому уровню понимания философского или религиозного смысла, который освободит их от удовольствия, успеха и долга[83]. (Нужно ли указывать на то, что большинство западных теорий личности рассматривает религиозное стремление в реактивных терминах – как средство ухода, не отличающееся по своему типу от суицида, алкоголизма и невроза?)
Теперь возвратимся из Индии в современную Вену и встретимся с экзистенциалистской школой логотерапии. Ее основатель – Виктор Франкл – подчеркивает прежде всего центральное место долга и смысла, тех же двух мотивов, которые выше всего ставят в своей иерархии желаний индусы. Франкл пришел к своей позиции после долгого мучительного заключения в нацистском концлагере, где жизнь узников была сведена к элементарному существованию[84]. Что нужно человеку в таких невыносимых условиях, чего он хочет? Об удовольствии и успехе не идет и речи. Человек хочет знать смысл своих страданий и то, как в качестве ответственного существа он должен себя вести. Совершить ли самоубийство? Если да – почему, если нет – почему нет? Поиски смысла становятся главенствующими.
Франкл осознает, что его выстраданная теория мотивации сильно отличается от большинства американских теорий, и указывает на значение этого факта для психотерапии. Он особо критикует принцип гомеостаза, подразумевающий, что личность является квазизакрытой системой[85]. Подстраиваться к внутренней адаптации невротика или считать, что он вернет себе здоровье, перетасовывая свои воспоминания, защиты или условные рефлексы, обычно саморазрушительно. Во многих случаев неврозов только полный прорыв к новым горизонтам может все изменить.
И индийская психология, и логотерапия далеки от пренебрежения ролью удовольствия и успеха для личности. Франкл и не отказывается от добытых с большим трудом успехов, отраженных в психоаналитической теории и теории потребностей. Он просто говорит, что при исследовании или лечении человека мы часто обнаруживаем неадекватность этих по существу гомеостатических формулировок. Человек обычно хочет знать, почему и для чего. Другим биологическим системам это не свойственно; лишь человек выделяется гораздо большей степенью открытости, чем любая другая живая система.
Критерий 3
Возвращаясь теперь к нашему основному тезису, мы встречаем немало теорий, подчеркивающих тенденцию человеческой личности выходить за пределы устойчивых состояний и стремиться к увеличению и развитию внутренней упорядоченности пусть даже ценой значительного нарушения равновесия.
Я не могу исследовать их все или перечислить всех соответствующих авторов. Можно было бы начать с проактивного чувства заботы о самом себе, которое Мак-Дугалл рассматривал как организующее все виды поведения посредством своего рода «проспективной памяти», если использовать подходящий термин Гудди[86]. Не слишком отличается от этого тот акцент, который Комбз и Снигг ставят на расширении феноменологического поля. Мы можем добавить понятие самоактуализации, которая, по Гольдштейну, стремится увеличивать порядок в личности, а также теорию мотивов роста Маслоу, дополняющих мотивы нужды. Можно вспомнить принцип индивидуации Юнга, ведущий к обретению самости – никогда не достижимой цели. Некоторые теории, в том числе теории Бартлетта и Кэнтрила, основной упор делают на «стремление к смыслу». Сюда относятся некоторые направления пост-фрейдовской «эго-психологии»[87]. Так же поступает и экзистенциализм, признавая потребность в смысле и ценность обязательства. (Нейрохирург Харви Кашинг имел в виду открытые системы, говоря: «Единственный способ выжить – это выполнять задачу».) Несомненно, следует добавить недавнюю защиту Вудвортсом теории «примата поведения» в противоположность теории «потребностей», а также «компетентность», которую подчеркивает Роберт Уайт, и «поиск идентичности» Эриксона.
Эти теории отнюдь не одинаковы. Их различия заслуживают продолжительного обсуждения. Здесь я смешал их в одну кучу просто потому, что, как мне кажется, они все признают третий критерий открытых систем, а именно, тенденцию таких систем увеличивать степень своей упорядоченности и становиться чем-то большим, чем они есть в данный момент.
Все мы знаем возражение теориям этого типа. Методологи, имеющие пристрастие к миниатюрным и фрагментированным системам, жалуются, что они не ведут к «поддающимся проверке утверждениям»[88]. Это возражение ценно постольку, поскольку оно требует повышения изобретательности в исследованиях. Но претензия неразумна, если требует, чтобы мы вернулись к квазизакрытым системам лишь потому, что они более «исследуемы» и элегантны. Наша задача – исследовать то, что есть, а не просто то, что удобно.
Критерий 4
Теперь перейдем к нашему четвертому, последнему критерию. Фактически, все упомянутые мной до сих пор теории представляют личность как нечто покрытое оболочкой, замкнутое в границах человеческого тела. Существуют теории (Курт Левин, Мартин Бубер, Гарднер Мэрфи и другие), бросившие вызов этим взглядам как слишком ограниченным. Мэрфи утверждает, что мы напрасно отделяем человека от контекста его жизни. Хэбб интерпретировал опыты по сенсорной депривации как демонстрацию постоянной зависимости внутренней стабильности от потока внешней стимуляции[89]. Почему западная мысль проводит такое резкое разделение между человеком и всем остальным – интересная проблема. Возможно, начальным фактором было подчеркивание личного в иудейско-христианской религии, а как отмечал Мэрфи[90], индустриальная и коммерческая революции еще больше подчеркнули роль индивидуальности. В противоположность этому буддистская философия рассматривает индивида, общество и природу как триединую опору человеческого существования. Индивид не замкнут в своем одиночестве. Он взаимодействует с природой, он взаимодействует с обществом. Можно с пользой изучать только связи между ними.
Западные теоретики, в том числе и я, в большинстве своем придерживаются ви́дения личностной системы как заключенной в оболочку. Другие, выступая против противопоставления «Я» миру, создали теории личности, написанные в понятиях социального взаимодействия, ролевых отношений, ситуационизма и некоторых разновидностей теории поля. Третьи, такие как Толкотт Парсонс[91] и Ф. Г. Олпорт[92] признали валидность и заключенной в оболочку личностной системы, и систем социального взаимодействия и потратили много усилий для гармонизации систем обоих типов.
Несомненно, эта проблема является ключевым вопросом современной социальной науки. Этот вопрос до сих пор мешал нам достичь согласия в попытках примирения психологической и социокультурной наук.
В этом отношении моя собственная позиция консервативна. Я считаю, что обязанность психологии – изучать системы человека, имея под этим в виду установки, способности, черты, мотивы и патологию индивида – его когнитивные стили, чувства, его индивидуальную нравственную природу и их взаимоотношения. Тому есть двойное подтверждение: 1) существует устойчивая, хотя и изменяющаяся во времени личностная система, четко ограниченная рождением и смертью. 2) Мы непосредственно осознаем функционирование этой системы. Наше знание о ней прямое, хотя и несовершенное, в то время как наше знание обо всех других внешних системах, включая социальные системы, изменяется и часто искажается их неизбежной включенностью в наше сознательное восприятие.
В то же самое время данная работа останется неполной, пока мы не признаем, что каждый человек обладает диапазоном способностей, установок, мотивов, вызываемых разными ситуациями и окружением, с которыми он сталкивается. Таким образом, чтобы понять схемы, которые человек, возможно, интериоризировал в ходе своего обучения, надо понять культурные, классовые и семейные констелляции и традиции. Но спешу предупредить, что изучение культурной, классовой, семейной или любой другой социальной системы не раскроет автоматически систему личности, ибо нам надо знать, принял ли индивид, отверг или оставил без внимания данную социальную систему. Тот факт, что человек играет, скажем, роль учителя, продавца или отца, менее важен для изучения его личности, чем знание того, нравится ли ему его роль и как он ее определяет. Но пока мы исследуем социокультурные системы, мы не можем знать, что именно человек принимает, отвергает или переопределяет.
Я бы предложил следующее вре́менное решение: теоретик личности должен иметь настолько хорошую подготовку в социальной науке, чтобы быть в состоянии рассматривать поведение индивида в любой системе взаимодействия. То есть он должен быть в состоянии вписать это поведение в культуру, в которой оно происходит, в ее ситуационный контекст и в понятия ролевой теории и теории поля. В то же самое время необходимо не упускать из виду (как некоторые теоретики) тот факт, что существует внутреннее и субъективное структурирование всех этих контекстуальных действий. Путешественник, переходящий из культуры в культуру, из ситуации в ситуацию, тем не менее один и тот же человек; в нем обнаруживается сеть, структура разнообразных переживаний и отношений принадлежности, которые и составляют его личность.
Таким образом, я не зайду настолько далеко, чтобы защищать ту точку зрения, что личность следует определять в понятиях взаимодействия, культуры или ролей. По-моему, попытки так поступать размазывают понятие личности и представляют собой отказ от социальной миссии психолога как ученого. Знакомясь со всеми системами взаимодействия, он всегда должен возвращается к точке, где такие системы сходятся, пересекаются и структурируются, – к отдельному человеку.
Таким образом, мы принимаем четвертый (трансактный) критерий открытой системы, но с твердой оговоркой, что он не должен применяться с таким увлечением, которое приведет к потере самой системы личности.
Общая теория систем
Некоторые связывают надежду на унификацию науки с тем, что Джеймс Миллер назвал общей поведенческой теорией систем[93]. Этот подход ищет формальное тождество между физическими системами, клеткой, органом, личностью, малыми группами, видами и обществом. Его критики (например, Бак[94]) жалуются, что все это слабое сравнение, что формального тождества, возможно, не существует, и что попытки выразить аналогии языком математических моделей ведут только к самым смутным обобщениям. Как мне представляется, опасность попыток унифицирования науки таким путем заключена в неизбежности подхода снизу, то есть со стороны физических и биологических наук. Нашей моделью становятся закрытые системы или системы, открытые только частично, и если мы будем неосторожны, человеческая личность во всей ее полноте окажется в плену некоего аутичного методологического рая.
У общей теории систем есть недостаток и помимо игнорирования критерия увеличивающейся организации и взаимодействия. В конечном счете, человек является наблюдателем и толкователем систем. По поводу этого усложняющего проблему факта выражал недавно беспокойство основатель операционального подхода П. У. Бриджмен[95]. Можем ли мы как ученые субъективно жить внутри своей системы и одновременно иметь объективную точку зрения на нее?
Несколько лет назад Элкин опубликовал случай Гарри Холзера и попросил 39 специалистов предложить свое осмысление его[96]. Как и можно было ожидать, в результате оказалось много разных концепций. Никто из теоретиков не смог полностью отделить случай от собственных предубеждений. Каждый прочитал объективную систему на языке субъективной. Все наши теории личности в такой же мере отражают темперамент автора, как и личность другого.
Я думаю, что этот печальный призрак «зараженного» наблюдателя не должен отвращать нас от поиска объективно валидной теории. Как сказал философ Чарльз Пирс, истина – это мнение, обреченное в конечном счете на согласие всех исследователей. Я считаю, что мнение, обреченное в конечном счете на согласие всех исследователей, вряд ли будет достигнуто с помощью преждевременного применения общей теории систем или с помощью приверженности любой частично закрытой теории. Теории открытых систем более многообещающи, хотя в настоящее время нет согласия между ними самими. Но я надеюсь и верю, что когда-нибудь где-нибудь мы создадим теорию природы личности, которую в конечном счете примут все мудрые исследователи, включая психологов.
Возьмем в качестве одного примера принцип подкрепления, который обычно рассматривается как цемент, скрепляющий реакцию, как клей, фиксирующий личность на уровне прошлых поступков. Интерпретация этого с позиций открытой системы совершенно иная. Фейгл, например, указывал, что подкрепление работает прежде всего на будущее[97]. Именно благодаря признанию последствий (а не из-за самих последствий) индивид связывает прошлое с будущим и решает избежать наказания или искать вознаграждения в подобных обстоятельствах, при условии, конечно, что это соответствует его интересам и ценностям. Теперь мы уже не считаем, что подкрепление способствует запечатлению; оно рассматривается как один из многих факторов, учитываемых при программировании будущих действий[98]. Какая огромная разница – рассматривать личность как квазизакрытую или как открытую систему!
У этой проблемы есть свои параллели в нейрофизиологии. Насколько открыта нервная система? Мы знаем, что ее сложность столь велика, что мы можем только предполагать, насколько она может быть сложна. Но одно определенно: входы высокого уровня часто контролируют и управляют процессами более низкого уровня. Хотя мы не можем точно сказать, что мы имеем в виду под «более высокими уровнями». Они определенно включают схемы воображения, намерения и общие черты личности. Они являются инструментами программирования, а не просто реагирования. В будущем мы можем с уверенностью ожидать, что нейрофизиология программирования и психология действия будут развиваться вместе. А до тех пор разумно слегка сдерживать наши закрывающие систему личности метафоры системы сигнализации, коммутатора, гигантского компьютера и гидравлического насоса.
Хотя все наши теории рассматривают личность как систему в некотором смысле открытую, их довольно хорошо можно классифицировать в соответствии с варьирующим акцентом, который они ставят на каждый из этих критериев, и в соответствии с тем, сколько критериев они принимают.
Критерий 1
Рассмотрим первый критерий: обмен материей и энергией. Теория стимула – реакции в ее самой чистой форме абсолютизирует этот критерий, фактически пренебрегая всеми остальными. По существу, она говорит, что стимул входит, а реакция испускается. Конечно, система имеет механизм суммирования, хранения и отсрочки, но выход прямо соответствует входу. Нам следует исследовать только два полюса – стимула и реакции – при минимальной заботе о промежуточных процессах. Методологический позитивизм идет на один шаг дальше, говоря по существу, что нам вообще не нужно понятие личности. Мы фокусируем внимание на своих собственных измеримых манипуляциях на входе и на измеримых манипуляциях на выходе. Таким образом, личность испаряется в тумане метода.
Критерий 2
Требование устойчивых состояний открытых систем столь широко принято в теории личности, что почти не требует обсуждения. Удовлетворение потребностей, снижение напряжения и поддержание равновесия – в большинстве теорий это составляет базовую формулу динамики личности. Некоторые авторы, такие как Стэгнер[75] и Маурер, рассматривают эту формулу как логически соответствующую описанию Кэнноном[76] гомеостаза[77]. Сложное приспособительное поведение человека – это просто расширение принципа, участвующего в температурной регуляции, балансе объема крови, содержания сахара и т. п. при изменениях окружающей среды. Верно, что Точ и Хасторф[78] предостерегали от чрезмерного расширения понятия гомеостаза в теории личности. Лично я сомневаюсь, что Кэннон одобрил бы такое расширение, для него ценность гомеостаза заключена в способности освободить человека для того, что он назвал «…бесценными вещами не первой необходимости» в жизни[79]. Когда достигнуто биологическое равновесие, бесценные вещи не первой необходимости берут верх и образуют остов человеческой активности. Как бы то ни было, большинство нынешних теорий ясно рассматривают личность как modus operandi[80] для восстановления устойчивого состояния.
Психоаналитические теории относятся к теориям именно такого рода. Согласно Фрейду, эго старается установить баланс между тремя «тиранами»: ид, суперэго и внешним окружением. Аналогично, так называемый механизм эго-защиты прежде всего поддерживает устойчивое состояние. Даже невроз имеет такую же базовую приспособительную функцию[81].
Подведем итоги. Большинство нынешних теорий личности полностью принимают во внимание два требования открытых систем. Они допускают взаимообмен материей и энергией и признают тенденцию организма поддерживать четкую организацию элементов в устойчивом состоянии. Таким образом, они подчеркивают стабильность, а не развитие, постоянство, а не изменение, «уменьшение неопределенности» (теория информации) и «кодирование» (когнитивная теория), а не творчество. Короче, они делают акцент на бытии, а не на становлении. Таким образом, большинство теорий личности являются биологизаторскими в том смысле, что они предписывают личности только те две черты открытой системы, которые явно присутствуют у всех живых организмов.
Однако есть два дополнительных критерия, иногда упоминаемых, но редко подчеркиваемых самими биологизаторами, и также пренебрегаемых большинством нынешних теорий личности.
Трансатлантическая перспектива
Прежде чем исследовать третий критерий, который привлекает внимание к тенденции открытых систем увеличивать степень своей упорядоченности, давайте взглянем на нашу нынешнюю теоретическую ситуацию в кросс-культурной перспективе. В США нашу специфическую область исследований давно называют «поведенческой наукой» (ярлык, ныне прочно приклеенный к нам миллионами Форда). Смысловой оттенок этого термина предполагает, что мы занимаемся полузакрытыми системами. Уже по самому своему названию специалист поведенческой науки оказывается обязан изучать человека скорее в терминах поведения, чем в терминах переживаний, скорее в понятиях математического пространства и физического времени, чем в понятиях экзистенциального пространства и времени; более с точки зрения реакций, чем с точки зрения программирования; более в терминах снижения напряжения, чем увеличения его; больше в понятиях реактивности, чем проактивности.Теперь давайте на минутку перешагнем через наш культурный частокол и послушаем древнюю индийскую мудрость. Индусы говорят, что у большинства людей есть четыре центральных желания. До некоторой степени, хотя очень приблизительно, они соответствуют жизненным стадиям развития. Первое желание – удовольствие – условие, полностью широко признаваемое в наших западных теориях снижения напряжения, подкрепления, либидо, потребностей. Второе желание – желание успеха – также полностью признается и изучается в наших исследованиях власти, статуса, лидерства, маскулинности и потребности в достижении. Третье желание – стремление выполнить свой долг и нести свою ответственность (Бисмарк, а не индусы, сказал: «В этом мире мы находимся не для удовольствия, а для исполнения нашего проклятого долга»). Здесь наши западные исследования начинают увядать: за исключением нескольких бледных исследований связи родительских наказаний с развитием детской совести мы мало что можем предложить по «мотиву долга». Совесть мы склонны рассматривать как реактивный ответ на интернализованное наказание, смешивая, таким образом, прошлые выученные «долженствования» с «обязательствами», участвующими в программировании нашего будущего[82]. Наконец, индусы говорят нам, что многим людям надоедают все эти три мотива, и они интенсивно стремятся к такому уровню понимания философского или религиозного смысла, который освободит их от удовольствия, успеха и долга[83]. (Нужно ли указывать на то, что большинство западных теорий личности рассматривает религиозное стремление в реактивных терминах – как средство ухода, не отличающееся по своему типу от суицида, алкоголизма и невроза?)
Теперь возвратимся из Индии в современную Вену и встретимся с экзистенциалистской школой логотерапии. Ее основатель – Виктор Франкл – подчеркивает прежде всего центральное место долга и смысла, тех же двух мотивов, которые выше всего ставят в своей иерархии желаний индусы. Франкл пришел к своей позиции после долгого мучительного заключения в нацистском концлагере, где жизнь узников была сведена к элементарному существованию[84]. Что нужно человеку в таких невыносимых условиях, чего он хочет? Об удовольствии и успехе не идет и речи. Человек хочет знать смысл своих страданий и то, как в качестве ответственного существа он должен себя вести. Совершить ли самоубийство? Если да – почему, если нет – почему нет? Поиски смысла становятся главенствующими.
Франкл осознает, что его выстраданная теория мотивации сильно отличается от большинства американских теорий, и указывает на значение этого факта для психотерапии. Он особо критикует принцип гомеостаза, подразумевающий, что личность является квазизакрытой системой[85]. Подстраиваться к внутренней адаптации невротика или считать, что он вернет себе здоровье, перетасовывая свои воспоминания, защиты или условные рефлексы, обычно саморазрушительно. Во многих случаев неврозов только полный прорыв к новым горизонтам может все изменить.
И индийская психология, и логотерапия далеки от пренебрежения ролью удовольствия и успеха для личности. Франкл и не отказывается от добытых с большим трудом успехов, отраженных в психоаналитической теории и теории потребностей. Он просто говорит, что при исследовании или лечении человека мы часто обнаруживаем неадекватность этих по существу гомеостатических формулировок. Человек обычно хочет знать, почему и для чего. Другим биологическим системам это не свойственно; лишь человек выделяется гораздо большей степенью открытости, чем любая другая живая система.
Критерий 3
Возвращаясь теперь к нашему основному тезису, мы встречаем немало теорий, подчеркивающих тенденцию человеческой личности выходить за пределы устойчивых состояний и стремиться к увеличению и развитию внутренней упорядоченности пусть даже ценой значительного нарушения равновесия.
Я не могу исследовать их все или перечислить всех соответствующих авторов. Можно было бы начать с проактивного чувства заботы о самом себе, которое Мак-Дугалл рассматривал как организующее все виды поведения посредством своего рода «проспективной памяти», если использовать подходящий термин Гудди[86]. Не слишком отличается от этого тот акцент, который Комбз и Снигг ставят на расширении феноменологического поля. Мы можем добавить понятие самоактуализации, которая, по Гольдштейну, стремится увеличивать порядок в личности, а также теорию мотивов роста Маслоу, дополняющих мотивы нужды. Можно вспомнить принцип индивидуации Юнга, ведущий к обретению самости – никогда не достижимой цели. Некоторые теории, в том числе теории Бартлетта и Кэнтрила, основной упор делают на «стремление к смыслу». Сюда относятся некоторые направления пост-фрейдовской «эго-психологии»[87]. Так же поступает и экзистенциализм, признавая потребность в смысле и ценность обязательства. (Нейрохирург Харви Кашинг имел в виду открытые системы, говоря: «Единственный способ выжить – это выполнять задачу».) Несомненно, следует добавить недавнюю защиту Вудвортсом теории «примата поведения» в противоположность теории «потребностей», а также «компетентность», которую подчеркивает Роберт Уайт, и «поиск идентичности» Эриксона.
Эти теории отнюдь не одинаковы. Их различия заслуживают продолжительного обсуждения. Здесь я смешал их в одну кучу просто потому, что, как мне кажется, они все признают третий критерий открытых систем, а именно, тенденцию таких систем увеличивать степень своей упорядоченности и становиться чем-то большим, чем они есть в данный момент.
Все мы знаем возражение теориям этого типа. Методологи, имеющие пристрастие к миниатюрным и фрагментированным системам, жалуются, что они не ведут к «поддающимся проверке утверждениям»[88]. Это возражение ценно постольку, поскольку оно требует повышения изобретательности в исследованиях. Но претензия неразумна, если требует, чтобы мы вернулись к квазизакрытым системам лишь потому, что они более «исследуемы» и элегантны. Наша задача – исследовать то, что есть, а не просто то, что удобно.
Критерий 4
Теперь перейдем к нашему четвертому, последнему критерию. Фактически, все упомянутые мной до сих пор теории представляют личность как нечто покрытое оболочкой, замкнутое в границах человеческого тела. Существуют теории (Курт Левин, Мартин Бубер, Гарднер Мэрфи и другие), бросившие вызов этим взглядам как слишком ограниченным. Мэрфи утверждает, что мы напрасно отделяем человека от контекста его жизни. Хэбб интерпретировал опыты по сенсорной депривации как демонстрацию постоянной зависимости внутренней стабильности от потока внешней стимуляции[89]. Почему западная мысль проводит такое резкое разделение между человеком и всем остальным – интересная проблема. Возможно, начальным фактором было подчеркивание личного в иудейско-христианской религии, а как отмечал Мэрфи[90], индустриальная и коммерческая революции еще больше подчеркнули роль индивидуальности. В противоположность этому буддистская философия рассматривает индивида, общество и природу как триединую опору человеческого существования. Индивид не замкнут в своем одиночестве. Он взаимодействует с природой, он взаимодействует с обществом. Можно с пользой изучать только связи между ними.
Западные теоретики, в том числе и я, в большинстве своем придерживаются ви́дения личностной системы как заключенной в оболочку. Другие, выступая против противопоставления «Я» миру, создали теории личности, написанные в понятиях социального взаимодействия, ролевых отношений, ситуационизма и некоторых разновидностей теории поля. Третьи, такие как Толкотт Парсонс[91] и Ф. Г. Олпорт[92] признали валидность и заключенной в оболочку личностной системы, и систем социального взаимодействия и потратили много усилий для гармонизации систем обоих типов.
Несомненно, эта проблема является ключевым вопросом современной социальной науки. Этот вопрос до сих пор мешал нам достичь согласия в попытках примирения психологической и социокультурной наук.
В этом отношении моя собственная позиция консервативна. Я считаю, что обязанность психологии – изучать системы человека, имея под этим в виду установки, способности, черты, мотивы и патологию индивида – его когнитивные стили, чувства, его индивидуальную нравственную природу и их взаимоотношения. Тому есть двойное подтверждение: 1) существует устойчивая, хотя и изменяющаяся во времени личностная система, четко ограниченная рождением и смертью. 2) Мы непосредственно осознаем функционирование этой системы. Наше знание о ней прямое, хотя и несовершенное, в то время как наше знание обо всех других внешних системах, включая социальные системы, изменяется и часто искажается их неизбежной включенностью в наше сознательное восприятие.
В то же самое время данная работа останется неполной, пока мы не признаем, что каждый человек обладает диапазоном способностей, установок, мотивов, вызываемых разными ситуациями и окружением, с которыми он сталкивается. Таким образом, чтобы понять схемы, которые человек, возможно, интериоризировал в ходе своего обучения, надо понять культурные, классовые и семейные констелляции и традиции. Но спешу предупредить, что изучение культурной, классовой, семейной или любой другой социальной системы не раскроет автоматически систему личности, ибо нам надо знать, принял ли индивид, отверг или оставил без внимания данную социальную систему. Тот факт, что человек играет, скажем, роль учителя, продавца или отца, менее важен для изучения его личности, чем знание того, нравится ли ему его роль и как он ее определяет. Но пока мы исследуем социокультурные системы, мы не можем знать, что именно человек принимает, отвергает или переопределяет.
Я бы предложил следующее вре́менное решение: теоретик личности должен иметь настолько хорошую подготовку в социальной науке, чтобы быть в состоянии рассматривать поведение индивида в любой системе взаимодействия. То есть он должен быть в состоянии вписать это поведение в культуру, в которой оно происходит, в ее ситуационный контекст и в понятия ролевой теории и теории поля. В то же самое время необходимо не упускать из виду (как некоторые теоретики) тот факт, что существует внутреннее и субъективное структурирование всех этих контекстуальных действий. Путешественник, переходящий из культуры в культуру, из ситуации в ситуацию, тем не менее один и тот же человек; в нем обнаруживается сеть, структура разнообразных переживаний и отношений принадлежности, которые и составляют его личность.
Таким образом, я не зайду настолько далеко, чтобы защищать ту точку зрения, что личность следует определять в понятиях взаимодействия, культуры или ролей. По-моему, попытки так поступать размазывают понятие личности и представляют собой отказ от социальной миссии психолога как ученого. Знакомясь со всеми системами взаимодействия, он всегда должен возвращается к точке, где такие системы сходятся, пересекаются и структурируются, – к отдельному человеку.
Таким образом, мы принимаем четвертый (трансактный) критерий открытой системы, но с твердой оговоркой, что он не должен применяться с таким увлечением, которое приведет к потере самой системы личности.
Общая теория систем
Некоторые связывают надежду на унификацию науки с тем, что Джеймс Миллер назвал общей поведенческой теорией систем[93]. Этот подход ищет формальное тождество между физическими системами, клеткой, органом, личностью, малыми группами, видами и обществом. Его критики (например, Бак[94]) жалуются, что все это слабое сравнение, что формального тождества, возможно, не существует, и что попытки выразить аналогии языком математических моделей ведут только к самым смутным обобщениям. Как мне представляется, опасность попыток унифицирования науки таким путем заключена в неизбежности подхода снизу, то есть со стороны физических и биологических наук. Нашей моделью становятся закрытые системы или системы, открытые только частично, и если мы будем неосторожны, человеческая личность во всей ее полноте окажется в плену некоего аутичного методологического рая.
У общей теории систем есть недостаток и помимо игнорирования критерия увеличивающейся организации и взаимодействия. В конечном счете, человек является наблюдателем и толкователем систем. По поводу этого усложняющего проблему факта выражал недавно беспокойство основатель операционального подхода П. У. Бриджмен[95]. Можем ли мы как ученые субъективно жить внутри своей системы и одновременно иметь объективную точку зрения на нее?
Несколько лет назад Элкин опубликовал случай Гарри Холзера и попросил 39 специалистов предложить свое осмысление его[96]. Как и можно было ожидать, в результате оказалось много разных концепций. Никто из теоретиков не смог полностью отделить случай от собственных предубеждений. Каждый прочитал объективную систему на языке субъективной. Все наши теории личности в такой же мере отражают темперамент автора, как и личность другого.
Я думаю, что этот печальный призрак «зараженного» наблюдателя не должен отвращать нас от поиска объективно валидной теории. Как сказал философ Чарльз Пирс, истина – это мнение, обреченное в конечном счете на согласие всех исследователей. Я считаю, что мнение, обреченное в конечном счете на согласие всех исследователей, вряд ли будет достигнуто с помощью преждевременного применения общей теории систем или с помощью приверженности любой частично закрытой теории. Теории открытых систем более многообещающи, хотя в настоящее время нет согласия между ними самими. Но я надеюсь и верю, что когда-нибудь где-нибудь мы создадим теорию природы личности, которую в конечном счете примут все мудрые исследователи, включая психологов.
Несколько примеров
Тем временем я предлагаю рассматривать все острые углы в теории личности как вырастающие, вероятно, из двух противоположных точек зрения: квазизакрытой и полностью открытой.Возьмем в качестве одного примера принцип подкрепления, который обычно рассматривается как цемент, скрепляющий реакцию, как клей, фиксирующий личность на уровне прошлых поступков. Интерпретация этого с позиций открытой системы совершенно иная. Фейгл, например, указывал, что подкрепление работает прежде всего на будущее[97]. Именно благодаря признанию последствий (а не из-за самих последствий) индивид связывает прошлое с будущим и решает избежать наказания или искать вознаграждения в подобных обстоятельствах, при условии, конечно, что это соответствует его интересам и ценностям. Теперь мы уже не считаем, что подкрепление способствует запечатлению; оно рассматривается как один из многих факторов, учитываемых при программировании будущих действий[98]. Какая огромная разница – рассматривать личность как квазизакрытую или как открытую систему!
У этой проблемы есть свои параллели в нейрофизиологии. Насколько открыта нервная система? Мы знаем, что ее сложность столь велика, что мы можем только предполагать, насколько она может быть сложна. Но одно определенно: входы высокого уровня часто контролируют и управляют процессами более низкого уровня. Хотя мы не можем точно сказать, что мы имеем в виду под «более высокими уровнями». Они определенно включают схемы воображения, намерения и общие черты личности. Они являются инструментами программирования, а не просто реагирования. В будущем мы можем с уверенностью ожидать, что нейрофизиология программирования и психология действия будут развиваться вместе. А до тех пор разумно слегка сдерживать наши закрывающие систему личности метафоры системы сигнализации, коммутатора, гигантского компьютера и гидравлического насоса.