Горький Максим. Егор Булычов и другие

   Д о с т и г а е в. Почему Америка процветает? Потому, что там у власти сами хозяева...
   В а р в а р а. Жанна Бетлингова совершенно серьёзно верит, что в Америке кухарки на рынок в автомобилях ездят.
   Д о с т и г а е в. Вполне возможно. Хотя... наверное, вранье. А ты, Варюша, всё с военными? Хочешь быть подполковником?
   В а р в а р а. Ух, как старо! Вы о чём мечтаете, Тятин?
   Т я т и н. Да... так, вообще...
   Е л и з а в е т а (перед зеркалом). Вчера Жанна рассказала мне анекдот изумительный! Как цветок!
   Д о с т и г а е в. А ну, а ну - какой?
   Е л и з а в е т а. При мужчинах - нельзя.
   Д о с т и г а е в. Хорош цветок!
   (Варвара что-то шепнула Елизавете.)
   Е л и з а в е т а. Муж! Ты тут будешь сидеть до дна бутылки?
   Д о с т и г а е в. А - кому я мешаю?
   Е л и з а в е т а (Тятину). Вы, Стёпочка, знаете псалом: "Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста"?
   Т я т и н. Что-то такое помню...
   Е л и з а в е т а (берёт его под руку). Вот эти, все - они и есть нечестивые грешники, а вы тихий юноша для луны, любви и прочего, да? (Уводит.)
   Д о с т и г а е в. Экая болтушка!
   В а р в а р а. Василий Ефимович, мать и Башкин вызвали тётку Меланью.
   Д о с т и г а е в. Игуменью? У-у, это зверь серьёзный! Она будет против фирмы Достигаев и Звонцов, она - против! Она за вывеску - Ксения Булычова и Достигаев...
   З в о н ц о в. Она может потребовать деньги из дела.
   Д о с т и г а е в. Маланьиных денег - сколько? Семьдесят тысяч?
   З в о н ц о в. Девяносто.
   Д о с т и г а е в. Всё-таки это - куш! Личные или монастыря?
   В а р в а р а. Как это узнаешь?
   Д о с т и г а е в. Узнать - можно. Узнать - всё можно! Вот - немцы, они знают не только число солдат у нас на фронте, а даже - сколько вшей на каждом солдате.
   В а р в а р а. Вы бы серьёзно что-нибудь сказали...
   Д о с т и г а е в. Милая Варюша, нельзя ни торговать, ни воевать, не умея сосчитать, сколько денег в кармане. Про Маланьины деньги узнать можно так: имеется дама Секлетея Полубояринова, она - участница нощных бдений владыки - Никандра, а - Никандр - всякие деньги любит считать. Кроме того, есть один человек в епархиальном совете, - мы его оставим в резерве. Ты, Варюша, возьми переговори с Полубояриновой, и ежели окажется, что деньжата - монастырские, ну, - сами понимаете! Куда это красавица моя ускользнула?
   Г л а ф и р а. Просят в столовую.
   Д о с т и г а е в. Спешим. Нуте-с, пошли?
   В а р в а р а (будто бы зацепилась подолом за кресло). Андрей, помоги же! Ты ему веришь?
   З в о н ц о в. Нашла дурака.
   В а р в а р а. Ах, какой жулик! С тёткой я придумала неплохо. А что с Тятиным?
   З в о н ц о в. Уломаю.
   В а р в а р а. С этим надо торопиться.
   З в о н ц о в. Почему?
   В а р в а р а. Да ведь после похорон - нужно будет долго ждать. А у отца - и сердце слабое... Кроме того, у меня есть другие причины.
   (Ушли. Навстречу Глафира, смотрит вслед им с ненавистью, собирает посуду со столика. Лаптев входит.)
   Г л а ф и р а. А вчера был слух, что ты арестован.
   Л а п т е в. Да ну? Это, должно быть, неверно.
   Г л а ф и р а. Всё шутишь.
   Л а п т е в. Есть - нечего, да - жить весело.
   Г л а ф и р а. Свернёшь башку на шуточках-то.
   Л а п т е в. За хорошие шутки не бьют, а хвалят, стало быть, попадёт Яшутке за плохие шутки.
   Г л а ф и р а, Мели, Емеля! Там, у Шуры, Тонька Достигаева.
   Л а п т е в. Брр, её - не надо!
   Г л а ф и р а. Позову Шуру - сюда, что ли?
   Л а п т е в. Дельно. А как Булычов?
   Г л а ф и р а (гневно). Какой он тебе Булычов! Он - отец крёстный твой!
   Л а п т е в. Не сердись, тётя Глаша.
   Г л а ф и р а. Плохо ему.
   Л а п т е в. Плохо? Постой, постой! Голодно живут приятели мои, тётя Глаша, не достанешь ли муки, пуда два, а то и мешок?
   Г л а ф и р а. Что же - воровать у хозяев буду для тебя?
   Л а п т е в. Да ведь уже не первый раз! Всё равно - и раньше грешила, грех - на мне! Ребятам, ей-богу, кушать охота! Тебе же в доме этом за труд твой принадлежит больше, чем хозяевам.
   Г л а ф и р а. Слыхала я эти сказки твои! Завтра утром Донату будут отправлять муку, мешок возьмёшь у него. (Уходит.)
   Л а п т е в. Вот спасибо! (Сел на диван, зевнул до слёз, отирает слёзы, осматривается.)
   К с е н и я (идёт, ворчит). Бегают, как черти от ладана...
   Л а п т е в. Здравствуйте...
   К с е н и я. Ой! Ох, что ты тут сидишь?
   Л а п т е в. А надо - ходить?
   К с е н и я. То - нигде нет его, то вдруг придёт! Как в прятки играешь. Отец-то крёстный - болеет, а тебе хоть бы что...
   Л а п т е в. Заболеть надо мне, что ли?
   К с е н и я. Все вы с ума сошли, да и других сводите. Понять нельзя ничего! Вон, слышь, царя хотят в клетку посадить, как Емельку Пугачёва. Врут, что ли, грамотей?
   Л а п т е в. Всё возможно, всё!
   Г л а ф и р а. Аксинья Яковлевна, на минутку.
   К с е н и я. Ну, что ещё? Покоя нет... о, господи... (Ушла.)
   Ш у р а (вбегает). Здравствуй!
   Л а п т е в. Шурочка, в Москву еду, а денег нету - выручай!
   Ш у р а. У меня тридцать рублей...
   Л а п т е в. Пятьдесят бы, а?
   Ш у р а. Достану.
   Л а п т е в. Вечером, к поезду? Можно?
   Ш у р а. Да. Слушай: революция будет?
   Л а п т е в. Да она же началась! Ты - что, газет не читаешь?
   Ш у р а. Я - не понимаю газет.
   Л а п т е в. Спроси Тятина.
   Ш у р а. Яков, скажи честно: что такое Тятин?
   Л а п т е в. Вот те раз! Ты же почти полгода ежедневно видишь его.
   Ш у р а. Он честный?
   Л а п т е в. Да... ничего, честный.
   Ш у р а. Почему ты говоришь нерешительно?
   Л а п т е в. Мямля он. Мутноватый такой. Обижен, что ли.
   Ш у р а. Кем?
   Л а п т е в. Из университета вышибли со второго курса. Работает у брата, письмоводителем, а брат...
   Ш у р а. Звонцов - жулик?
   Л а п т е в. Либерал, кадет, а они вообще жуликоваты. Деньги ты Глафире передай, она доставит.
   Ш у р а. Глафира и Тятин помогают тебе?
   Л а п т е в. В чём?
   Ш у р а. Не финти, Яшка! Ты понимаешь. Я тоже хочу помогать, слышишь?
   Л а п т е в (удивлён). Что это ты, девушка, как будто только сегодня проснулась?
   Ш у р а (гневно). Не смей издеваться надо мной! Ты - дурак!
   Л а п т е в. Возможно, что и дурак, но всё-таки я хотел бы понять...
   Ш у р а. Варвара идёт!
   Л а п т е в. Ну, я её не желаю видеть.
   Ш у р а. Идём... Скорей.
   Л а п т е в (обняв её за плечи). В самом деле - что с тобой?
   (Ушли, затворив за собой дверь.)
   В а р в а р а (слышит, как щёлкнул замок двери, подошла к ней, повертела ручку). Это ты, Глафира? (Пауза.) Там есть кто-нибудь? Таинственно... (Быстро уходит.)
   (Шура тащит за руку Доната.)
   Д о н а т. Ну, куда ты меня, Шурок...
   Ш у р а. Стой! Говори: отца в городе уважают?
   Д о н а т. Богатого везде уважают. Озоруешь ты всё...
   Ш у р а. Уважают или боятся?
   Д о н а т. Не боялись бы, так не уважали.
   Ш у р а. А - любят за что?
   Д о н а т. Любят? Не знаю.
   Ш у р а. А - знаешь, что любят?
   Д о н а т. Его? Как сказать? Извозчики - как будто любят, он с ними не торгуется, сколько спросят, столько и даёт. А извозчик, он, конечно, другому скажет, ну и...
   Ш у р а (притопнув ногой). Ты смеёшься?
   Д о н а т. Зачем? Я правду объясняю.
   Ш у р а. Ты стал злой. Ты совсем другой стал!
   Д о н а т. Ну, где уж мне другим быть! Опоздал я.
   Ш у р а. Ты хвалил мне отца.
   Д о н а т. Я его и не хаю. У всякой рыбы своя чешуя.
   Ш у р а. Все вы - врёте.
   Д о н а т (понурясь, вздыхая). Ты - не сердись, сердцем ничего не докажешь.
   Ш у р а. Уходи! Слушай, Глафира... Ну, кто-то лезет... (Спряталась в драпировку.)
   (Входит Алексей Достигаев, щёголь, в галифе, шведской куртке, весь в ремнях и карманах.)
   А л е к с е й. Вы всё хорошеете, Глаша.
   Г л а ф и р а (угрюмо). Приятно слышать.
   А л е к с е й. А мне - неприятно. (Встал на дороге Глафиры.) Не нравится мне хорошее, если оно не моё.
   Г л а ф и р а. Пропустите, пожалуйста.
   А л е к с е й. Сделайте одолжение. (Позевнув, смотрит на часы.)
   (Входит Антонина, несколько позднее - Тятин.
   Ш у р а. Ты, кажется, и за горничными ухаживаешь?
   А н т о н и н а. Ему - всё равно, хоть за рыбами.
   А л е к с е й. Горничные, если их раздеть, ни в чём не уступают барыням.
   А н т о н и н а. Слышишь? Он теперь всегда говорит такое, точно не на фронте жил, а в кабаке...
   Ш у р а. Да, раньше он был такой же ленивый, но не такой храбрый на словах.
   А л е к с е й. Я - и на деле.
   А н т о н и н а. Ах, как врёт! Он - трус, трус! Страшно боится, что его соблазнит мачеха.
   А л е к с е й. Что ты сочиняешь? Дурочка!
   А н т о н и н а. И отвратительно жадный. Ты знаешь, я ему плачу рубль двадцать копеек за тот день, когда он не скажет мне какой-нибудь гадости. Он - берёт!
   А л е к с е й. Тятин! Вам нравится Антонина?
   Т я т и н. Да. Очень.
   Ш у р а. А - я?
   Т я т и н. Говоря правду...
   Ш у р а. Ну да, конечно, правду!
   Т я т и н. Вы - не очень.
   Ш у р а. Вот как? Это правда?
   Т я т и н. Да.
   А н т о н и н а. Не верь, он сказал, как эхо.
   А л е к с е й. Вы бы, Тятин, женились на Антонине. Мне она надоела.
   А н т о н и н а. Какой болван! Уйди! Ты похож на беременную прачку.
   А л е к с е й (обняв её за талию). Ох, какая аристократка! Не гризе па ле семиачки, се моветон (это дурной тон (франц.) - Ред.)
   А н т о н и н а. Оставь меня!
   А л е к с е й. С удовольствием! (Танцует с ней.)
   Ш у р а. Может быть, я совсем не нравлюсь вам, Тятин?
   Т я т и н. А зачем вы хотите знать это?
   Ш у р а. Надо. Интересно.
   А л е к с е й. Ты что мямлишь? Она замуж за тебя напрашивается. Теперь все девицы торопятся быть вдовами героев. Ибо - паёк, ореол и пенсия.
   А н т о н и н а. Он уверен, что это остроумно!
   А л е к с е й. Пойду по своей стезе. Тонька, проводи меня до прихожей.
   А н т о н и н а. Не хочу!
   А л е к с е й. Мне нужно. Серьёзно, идём!
   А н т о н и н а. Наверное, какая-нибудь глупость.
   Ш у р а. Тятин, вы - правдивый человек?
   Т я т и н. Нет.
   Ш у р а. Почему?
   Т я т и н. Невыгодно.
   Ш у р а. Если вы так говорите, - значит, вы правдивый. Ну, теперь скажите сразу: вам советуют свататься ко мне?
   Т я т и н (закуривая, не сразу). Советуют.
   Ш у р а. А вы понимаете, что это плохой совет?
   Т я т и н. Понимаю.
   Ш у р а. Да, вы... Вот не ожидала! Я думала, вы...
   Т я т и н. Скверно думали, должно быть?
   Ш у р а. Нет, вы... замечательный! А может быть, вы - хитрый, да? Вы играете на правду? Чтобы околпачить меня?
   Т я т и н. Это мне - не по силам. Вы - умная, злая, озорная, совсем как ваш отец; по совести говоря - я вас боюсь. И рыжая вы, как Егор Васильевич. Вроде пожарного факела.
   Ш у р а. Тятин, вы - молодец! Или - страшная хитрюга...
   Т я т и н. И лицо у вас - необыкновенное...
   Ш у р а. Это - о лице - для смягчения удара? Нет, вы хитрый!
   Т я т и н. Думайте как хотите. По-моему, вы обязательно сделаете что-нибудь... преступное! А я привык жить кверху лапками - знаете, как виноватые кутята...
   Ш у р а. В чём виноватые?
   Т я т и н. Не знаю. В том, что кутята, и - зубов нет, укусить не могут.
   А н т о н и н а (входит). Дурак Алёшка страшно больно дёрнул меня за ухо. И деньги отобрал, как жулик! Знаешь, он сопьётся, это - наверное! Мы с ним такие никчемушные, купеческие дети. Тебе - смешно?
   Ш у р а. Тоня, - забудь всё плохое, что я тебе говорила о нём!
   А н т о н и н а. О Тятине? А - что ты говорила? Я не помню.
   Ш у р а. Ну, что он свататься хочет ко мне.
   А н т о н и н а. Почему это плохо?
   Ш у р а. Из-за денег.
   А н т о н и н а. Ах, да! Ну, это - свинство, Тятин!
   Ш у р а. Жаль, не слышала ты, как он отвечал на мои вопросные слова.
   А н т о н и н а. Варумные слова (warum (нем.) - почему? - Ред.). Помнишь "Варум" Шуберта?
   Т я т и н. Разве Шуберта?
   А н т о н и н а. Варум очень похоже на птицу марабу, такая мрачная птица... в Африке.
   Ш у р а. Что ты сочиняешь?
   А н т о н и н а. Я всё больше люблю страшное. Когда страшно, то уже не скучно. Полюбила сидеть в темноте и ждать, что приползёт огромный змей...
   Т я т и н (усмехаясь). Это - который был в раю?
   А н т о н и н а. Нет, страшнее.
   Ш у р а. Ты - занятная. Всегда выдумываешь что-нибудь новое, а все говорят одно и то же: война - Распутин - царица - немцы, война революция...
   А н т о н и н а. Ты будешь актрисой или монахиней.
   Ш у р а. Монахиней? Ерунда!
   А н т о н и н а. Это очень трудно быть монахиней, нужно играть всегда одну роль.
   Ш у р а. Я хочу быть кокоткой, как Нана у Золя.
   Т я т и н. Вот как вы говорите! Ф-фу!
   Ш у р а. Мне - развращать хочется, мстить.
   Т я т и н. Кому? За что?
   Ш у р а. За то, что я - рыжая, за то, что отец болен... за всё! Вот когда начнётся революция, я развернусь! Увидишь.
   А н т о н и н а. Ты веришь, что будет революция?
   Ш у р а. Да! Да!
   Т я т и н. Революция - будет.
   Г л а ф и р а. Шура, приехала мать Мелания, Егор Васильевич хочет принять её здесь.
   Ш у р а. Ух - тётка! Бежим ко мне, дети! Тятин, - вы очень уважаете вашего брата?
   Т я т и н. Он мне - двоюродный.
   Ш у р а. Это не ответ.
   Т я т и н. Кажется - родственники вообще мало уважают друг друга.
   Ш у р а. Вот это - ответ!
   А н т о н и н а. Бросьте говорить о скучном.
   Ш у р а. Вы очень смешной, Тятин!
   Т я т и н. Ну, что ж делать?
   Ш у р а. И одеваетесь вы смешно.
   (Ушли. Глафира отпирает дверь, скрытую драпировкой. В дверях, куда ушла молодёжь, - Булычов. Медленно и важно входит игуменья Meлания, с посохом в руке. Глафира стоит, наклоня голову, придерживая драпировку.)
   М е л а н и я. Ты всё ещё здесь трёшься, блудодейка? Не выгнали тебя? Ну, скоро выгонят.
   Б у л ы ч о в. Ты тогда в монахини возьми её, у неё - деньги есть.
   М е л а н и я. А-а, ты - здесь? Ой, Егор, как тебя перевернуло, помилуй бог!
   Б у л ы ч о в. Глаха, закрой двери да скажи, чтоб сюда не лезли. Садись... преподобная! Об каких делах поговорим?
   М е л а н и я. Не помогают доктора-то? Видишь: господь терпит день, терпит год и век...
   Б у л ы ч о в. О господе - после, давай сначала о деле. Я знаю, о деньгах твоих говорить приехала.
   М е л а н и я. Деньги не мои, а - обители.
   Б у л ы ч о в. Ну - всё едино: обители, обидели, грабители. Тебя чем деньги беспокоят? Боишься - умру - пропадут?
   М е л а н и я. Пропасть они - не могут, а не хочу, чтоб в чужие руки попали.
   Б у л ы ч о в. Так, вынуть хочешь из дела? Мне - всё равно - вынимай. Но - гляди - проиграешь! Теперь рубли плодятся, как воши на солдатах. А я не так болен, чтобы умереть...
   М е л а н и я. Не ведаем ни дня, ни часа, егда приидет смерть. Завещание-то духовное-то написал?
   Б у л ы ч о в. Нет!
   М е л а н и я. Пора. Напиши! Вдруг - позовёт господь...
   Б у л ы ч о в. А зачем я ему?
   М е л а н и я. Дерзости свои - оставь! Ты - знаешь, слушать их я не люблю, да и сан мой...
   Б у л ы ч о в. А ты - полно, Малаша! Мы друг друга знаем и на глаз и на ощупь. Деньги можешь взять, у Булычова их - много!
   М е л а н и я. Вынимать капитал из дела я не желаю, а векселя хочу переписать на Аксинью, вот и - предупреждаю.
   Б у л ы ч о в. Так. Ну, это - твоё дело! Однако в случае моей смерти Звонцов Аксинью облапошит. Варвара ему в этом поможет...
   М е л а н и я. Вот как ты заговорил? По-новому будто? Злости не слышно.
   Б у л ы ч о в. Я злюсь в другую сторону. Вот, давай-ко, поговорим теперь о боге-то, о господе, о душе.
   Смолоду много бито, граблено,
   Под старость надобно душ`а спасать...
   М е л а н и я. Ну... что ж, говори!
   Б у л ы ч о в. Ты вот богу служишь днём и ночью, как, примерно, Глафира - мне.
   М е л а н и я. Не богохуль! С ума сошёл? Глафира-то как тебе по ночам служит?
   Б у л ы ч о в. Рассказать?
   М е л а н и я. Не богохуль, говорю! Опомнись!
   Б у л ы ч о в. Не рычи! Я же просто говорю, не казёнными молитвами, а человечьими словами. Вот - Глафире ты сказала: скоро её выгонят. Стало быть, веришь: скоро умру. Это - зачем же? Васька Достигаев на девять лет старше меня и намного жуликоватее, а здоров и будет жить. Жена у него первый сорт. Конечно, я - грешник, людей обижал и вообще... всячески грешник. Ну - все друг друга обижают, иначе нельзя, такая жизнь.
   М е л а н и я. Ты не предо мной, не пред людьми кайся, а пред богом! Люди - не простят, а бог - милостив. Сам знаешь: разбойники, в старину, как грешили, а воздадут богу богово и - спасены!
   Б у л ы ч о в. Ну да, ежели украл да на церковь дал, так ты не вор, а - праведник.
   М е л а н и я. Его-ор! Кощунствуешь, слушать не буду! Ты - не глуп, должен понять: господь не допустит - дьявол не соблазнит.
   Б у л ы ч о в. Ну - спасибо!
   М е л а н и я. Это что ещё?
   Б у л ы ч о в. Успокоила. Выходит, что господь вполне свободно допускает дьявола соблазнять нас, - значит, он в грешных делах дьяволу и мне компаньон...
   М е л а н и я (встала). Слова эти... слова твои такие, что ежели владыке Никандру сказать про них...
   Б у л ы ч о в. А - в чём я ошибся?
   М е л а н и я. Еретик! Подумай - что лезет тебе в нездоровую-то башку? Ведь - понимаешь, ежели бог допустил дьявола соблазнить тебя - значит, бог от тебя отрёкся.
   Б у л ы ч о в. Отрёкся - а? За что? За то, что я деньги любил, баб люблю, на сестре твоей, дуре, из-за денег женился, любовником твоим был, за это отрёкся? Эх ты... ворона полоротая! Каркаешь, а - без смысла!
   М е л а н и я (ошалела). Да что ты, Егор? Обезумел ты? Господи помилуй...
   Б у л ы ч о в. Молишься день, ночь под колоколами а - кому молишься, сама того не знаешь.
   М е л а н и я. Егор! В пропасть летишь! В пасть адову... В такие дни... Всё разрушается, трон царёв качают злые силы... антихристово время... может - Страшный суд близок...
   Б у л ы ч о в. Вспомнила! Страшный суд... Второе пришествие... Эх, ворона! Влетела, накаркала! Ступай, поезжай в свою берлогу с девчонками, с клирошанками лизаться! А вместо денег - вот что получишь от меня - на! (Показывает кукиш.)
   М е л а н и я (поражена, почти упала в кресло). Ох, негодяй...
   Б у л ы ч о в. Глафира - блудодейка? А - ты? Ты кто?
   М е л а н и я. Врёшь... Врёшь... (Вскочила). Мошенник! Издохнешь скоро! Червь!
   Б у л ы ч о в. Прочь! Уходи от греха...
   М е л а н и я. Змей... Дьявол...
   Б у л ы ч о в (один, рычит, потирает правый бок, кричит). Глафира! Эй...
   К с е н и я. Что ты? А Меланья-то где?
   Б у л ы ч о в. Улетела.
   К с е н и я. Неужто опять поссорились?
   Б у л ы ч о в. Ты надолго уселась тут?
   К с е н и я. Дай же ты мне, Егор, слово сказать! Ты совсем уж перестал говорить со мной, будто я мебель какая! Ну, что ты как смотришь?
   Б у л ы ч о в. Валяй, валяй, говори!
   К с е н и я. Что же это началось у нас? Светопреставление какое-то! Зятёк у себя, наверху, трактир устроил, с утра до ночи люди толкутся, заседают чего-то; вчера семь бутылок красного выпили да водки сколько... Дворник Измаил жалуется - полиция одолела его, всё спрашивает: кто к нам ходит? А они там всё про царя да министров. И каждый день - трактир. Ты что голову повесил?
   Б у л ы ч о в. Валяй, валяй, сыпь! Молодой, я - любил в трактире с музыкой сидеть.
   К с е н и я. Малаша-то зачем приезжала?
   Б у л ы ч о в. Врать, Аксинья, ты - не можешь! Глупа для этого.
   К с е н и я. Чего же это я соврала, где?
   Б у л ы ч о в. Здесь Маланья приехала по уговору с тобой о деньгах говорить.
   К с е н и я. Когда же это я уговаривалась с ней, что ты?
   Б у л ы ч о в. Ну - ладно! Заткни рот...
   (Оживлённо входят Достигаев, Звонцов, Павлин.)
   Д о с т и г а е в. Егор, послушай-ко, что отец Павлин из Москвы привёз...
   К с е н и я. Ты бы лёг, Егор!
   Б у л ы ч о в. Ну, слушаю... отец!
   П а в л и н. Хорошего мало рассказать могу, да, по-моему, и хорошее-то - плохо, ибо лучше того, как до войны жили, ничего невозможно выдумать.
   Д о с т и г а е в. Нет, протестую! Не-ет!
   (Звонцов шепчется с тёщей.)
   К с е н и я. Плачет?
   Д о с т и г а е в. Кто плачет?
   К с е н и я. Игуменья.
   Д о с т и г а е в. Что же это она?
   Б у л ы ч о в. Идите-ко, взгляните, чего она испугалась? А ты, отец, садись, рассказывай.
   Д о с т и г а е в. Интересно, от какой жалости плачет Маланья.
   П а в л и н. Великое смятение началось в Москве. Даже умственно зрелые люди утверждают, что царя надобно сместить, по неспособности его.
   Б у л ы ч о в. С лишком двадцать лет способен был.
   П а в л и н. Силы человека иссякают от времени.
   Б у л ы ч о в. В тринадцатом году, когда триста лет Романовы праздновали, Николай руку жал мне. Весь народ радовался. Вся Кострома.
   П а в л и н. Это - было. Действительно - радовался народ.
   Б у л ы ч о в. Что же такое случилось? Вот и Дума есть... Нет, дело не в царе... а в самом корне...
   П а в л и н. Корень - это и есть самодержавие.
   Б у л ы ч о в. Каждый сам собой держится... своей силой... Да вот сила-то - где? На войне - не оказалось.
   П а в л и н. Дума способствовала разрушению сил.
   Е л и з а в е т а (в дверях). Вы, отец Павлин, исповедуете?
   П а в л и н. Ну, что это, какой вопрос.
   Е л и з а в е т а. А где мой муж?
   П а в л и н. Был здесь.
   Е л и з а в е т а. Какой вы строгий сегодня, отец Павлин. (Исчезла. )
   Б у л ы ч о в. Отец...
   П а в л и н. Что скажете?
   Б у л ы ч о в. Всё - отцы. Бог - отец, царь - отец, ты - отец, я отец. А силы у нас - нет. И все живём на смерть. Я - не про себя, я про войну, про большую смерть. Как в цирке зверя-тигра выпустили из клетки на людей.
   П а в л и н. Вы, Егор Васильевич, - успокойтесь...
   Б у л ы ч о в. А - на чем? Кто меня успокоит? Чем? Ну - успокой... отец! Покажи силу!
   П а в л и н. Почитайте священное писание, библию, например, Иисуса Навина хорошо вспомнить... Война - в законе...
   Б у л ы ч о в. Брось. Какой это - закон? Это - сказка. Солнце не остановишь. Врёте.
   П а в л и н. Роптать - величайший грех. Надобно с тихой душой и покорно принимать возмездие за греховную нашу жизнь.
   Б у л ы ч о в. Ты примирился, когда тебя староста, Алексей Губин, обидел? Ты - в суд подал на него, Звонцова адвокатом пригласил, за тебя архиерей вступился? А вот я в какой суд подам жалобу на болезнь мою? На преждевременную смерть? Ты - покорно умирать будешь? С тихой душой, да? Нет, - заорёшь, застонешь.
   П а в л и н. Речи такие не позволяет слушать сан мой. Ибо это речи...
   Б у л ы ч о в. Брось, Павлин! Ты - человек. Ряса - это краска на тебе, а под ней ты - человек, такой же, как я. Вот доктор говорит - сердце у тебя плохое, ожирело...
   П а в л и н. К чему ведут такие речи? Подумайте и устрашитесь! Установлено от веков...
   Б у л ы ч о в. Установлено, да, видно, не крепко.
   П а в л и н. Лев Толстой еретик был, почти анафеме предан за неверие, а от смерти бежал в леса, подобно зверю.
   К с е н и я. Егор Васильевич, Мокей пришёл, говорит: Якова ночью жандармы арестовали, так он спрашивает...
   Б у л ы ч о в. Ну, спасибо, отец Павлин... за поучение! Я ещё тебя... потревожу. Позови Башкина, Аксинья! Скажи Глафире - пусть каши принесёт. И - померанцевой.
   К с е н и я. Нельзя тебе водку...
   Б у л ы ч о в. Всё - можно. Ступай! (Оглядывается, усмехаясь бормочет.) Отец... Павлин... Филин... Тебе, Егор, надо было табак курить. В дыму - легче, не всё видно... Ну, что, Мокей?
   Б а ш к и н. Как здоровье, Егор Васильевич?
   Б у л ы ч о в. Всё лучше. Якова арестовали?
   Б а ш к и н. Да, ночью сегодня. Скандал!
   Б у л ы ч о в. Одного?
   Б а ш к и н. Говорят - часовщика какого-то да учительницу Калмыкову, которая Александре Егоровне уроки давала, кочегара Ерихонова, известный бунтарь. Около десятка будто.
   Б у л ы ч о в. Все из тех - долой царя?
   Б а ш к и н. У них это... различно: одни царя, а другие - всех богатых, и чтобы рабочие сами управляли государством...
   Б у л ы ч о в. Ерунда!
   Б а ш к и н. Конечно.
   Б у л ы ч о в. Пропьют государство.
   Б а ш к и н. Не иначе.
   Б у л ы ч о в. Да... А - вдруг - не пропьют?
   Б а ш к и н. А что ж им делать без хозяев-то?
   Б у л ы ч о в. Верно. Без тебя да без Васьки Достигаева - не проживёшь.
   Б а ш к и н. И вы - хозяин...
   Б у л ы ч о в. Ну, а как же? И я. Как, говоришь, они поют?
   Б а ш к и н (вздохнув). Отречёмся от старого мира...
   Б у л ы ч о в. Ну?
   Б а ш к и н. Отрясём его прах с наших ног...
   Б у л ы ч о в. По словам - на молитву похоже.
   Б а ш к и н. Какая же молитва? Ненавидим, дескать, царя... дворец...
   Б у л ы ч о в. Вон что! Н-да... черти драповые! (Подумал.) Ну, а тебе чего надо?
   (Глафира принесла кашу и водку.)
   Б а ш к и н. Мне? Ничего.
   Б у л ы ч о в. А зачем пришёл?
   Б а ш к и н. Спросить, кого на место Якова поставить.
   Б у л ы ч о в. Потапова, Сергея.
   Б а ш к и н. Он тоже в этих мыслях - ни бога, ни царя...
   Б у л ы ч о в. Тоже?
   Б а ш к и н. Позвольте предложить - Мокроусова. Он - очень просится к нам. Человек грамотный, распорядительный.
   Г л а ф и р а. Каша простынет.
   Б у л ы ч о в. Полицейский? Воряга? Чего же он?
   Б а ш к и н. Теперь в полиции опасно служить, многие уходят.
   Б у л ы ч о в. Так. Опасно? Ах, крысы... Ладно, пришли Потапова. Завтра утром. Ступай... Глаха - трубач пришёл?
   Г л а ф и р а. В кухне сидит.
   Б у л ы ч о в. Съем кашу - веди его сюда. Что это - как тихо в доме?
   Г л а ф и р а. Наверху все.
   Б у л ы ч о в (пьёт водку). Ну - и ладно. Ты что... приуныла?
   Г л а ф и р а. Не пей, не вреди себе, не хворай ты! Брось всё, уйди от них. Сожрут они тебя, как черви... заживо сожрут! Уедем... в Сибирь...
   Б у л ы ч о в. Пусти, больно...
   Г л а ф и р а. В Сибирь уедем, я работать буду... Ну - что ты здесь, зачем? Никто тебя не любит, все - смерти ждут...
   Б у л ы ч о в. Перестань, Глаха... Не расстраивай меня. Я всё знаю, всё вижу! Я знаю, кто ты мне... Ты да Шурка, вот это я - нажил, а остальное - меня выжило... Может, ещё выздоровлю... Зови трубача, ну-ко...
   Г л а ф и р а. Кашу-то съешьте.
   Б у л ы ч о в. Чёрт с ней, с кашей! Шурку позови... (Остался один и жадно пьёт рюмку за рюмкой.)
   (Входит Трубач. Он смешной, тощий, жалкий, за плечами - на ремнях большая труба в мешке.)
   Т р у б а ч. Здравия желаю вашему степенству.
   Б у л ы ч о в (удивлён). Здорово. Садись. Глаха, затвори дверь. Вот какой ты...
   Т р у б а ч. Так точно.
   Б у л ы ч о в. Н-ну... неказист! Рассказывай, как лечишь?
   Т р у б а ч. Лечение моё простое, ваше степенство, только люди привыкли питаться лекарствами из аптеки и не верят мне, так что я деньги вперёд прошу.
   Б у л ы ч о в. Это ты неплохо придумал! А вылечиваешь?
   Т р у б а ч. Сотни вылечил.
   Б у л ы ч о в. Не разбогател, однако.
   Т р у б а ч. На добром деле не богатеют.