Страница:
Но бабуся Боган уже повернулась спиной, чтобы открыть одну из жестянок, стоявших на буфете, и, казалось, не расслышала ее. Повернувшись к Стелле, она протянула ей маленькую муслиновую сумочку с сухими листьями внутри.
— Бери, детка, — сказала она. — Ты многое видишь, но, может быть, придет день, когда тебе нужно будет заглянуть еще глубже, в свое будущее или, кто знает, в сердце своего милого. И тогда, ночью, в полнолуние, опусти пару листиков в воду заколдованного колодца, и промой этой водой глаза, и во сне ты увидишь то, что хотела увидеть. Но ты должна будешь любить всем сердцем.
— Спасибо, мэм, — сказала Стелла, беря сумочку. — А это целебная трава? Это рута?
— Откуда ты знаешь, детка?
— Моя мама на хуторе Викаборо выращивает ее, чтобы промывать больные глаза. Но я не думаю, что кто-нибудь на хуторе берет ее, чтобы заглядывать в будущее.
— Немногим известно, для чего она предназначена, — сказала бабуся Боган, — и ты должна будешь взять воду из заколдованного колодца, в полнолуние, но ты должна при этом любить своего возлюбленного всем сердцем. А то ведь есть много таких молодок, которые думают, что любят мужчину, а сами любят только себя: и колечко на пальце, и наряды, которые он ей, небось, дарит, и тело, гладкое, как у кошки, от его ласк, и…
Миссис Лорейн поспешно вскочила и сказала, что им пора уходить.
— Такая молодка ничего не увидит, даже если будет промывать глаза всю ночь напролет, — продолжала бабуся Боган. — Вам пора уходить, мэм? Я вам очень благодарна, что правда то правда, за ваши хлопоты, и не вынимайте картофелину из кармана. А что до тебя, детка, то приходи еще, и приходи одна.
— Стелла не может сама разгуливать по деревне, — решительно отрезала миссис Лорейн. — Она еще слишком маленькая девочка.
— Она очень скоро будет взрослой женщиной, — ответила бабуся Боган. — Посмотрите, как у нее округлились грудки и какой у нее взгляд, и вы увидите…
Миссис Лорейн поспешно увела Стеллу. Она жестоко упрекала себя. Эта бабуся, всегда недолюбливавшая детей, похоже, прониклась к Стелле пугающей привязанностью, и это обеспокоило миссис Лорейн.
— Она всего лишь чудаковатая старуха, моя дорогая, забудь про нее, — сказала она Стелле, когда они сели в экипаж и лошадь тронулась с места. — И будь я на твоем месте, я бы выкинула эту сумочку с рутой.
— А вы выкинете краденую картофелину, мэм? — вкрадчиво спросила Стелла.
У миссис Лорейн было чувство юмора. Они посмотрели друг на друга и расхохотались. Это было то время, когда просвещение еще не распространилось всецело, и даже самые образованные люди все еще не могли избавиться от веры в волшебные силы.
Глава II
Она побежала через дорогу к священному руднику, села на низкий парапет, опустила руки в воду и умылась. Вода была ледяной, и падающие с ее смуглых пальцев чистые капли походили на алмазы. Овцы на кладбище в Торре еще не проснулись; Стелла различала только свернутые калачиком очертания среди надгробных камней, но твердо сказать, где могилы, а где овцы, не могла. Деревья были окутаны серой дымкой, но церковная башня и часовня Св. Михаила парили свободно и, казалось, ловили первые солнечные лучи. В стороне от шумящего моря мир казался настолько безмолвным, что она слышала звон капель, падающих в воду с ее пальцев, или шелест лепестка, сорванного ветром с куста розы. Дикий восторг вдруг охватил ее. Она вспомнила, как маленькой девочкой с разбега бросалась в объятия отца Спригта или ныряла в душистое сено. Ей и сейчас захотелось сделать что-нибудь подобное — окунуться в красоту этой летней зари и затеряться в ней. И она, как сумасшедшая, побежала вниз по Тропинке Разбойников — плащ развевался позади нее, волосы спутались, и от ветра высыхало ее мокрое лицо. Так она бежала, пока не оказалась на Япокомбском лугу, и, выбившись из сил, присела, чтобы перевести дух, выглядывая поверх травы и тимьяна, которым заросло все от тропинки до моря.
И тут Стелла увидела еще одно существо, такое же восторженное, как и она сама: это был заяц, который забавлялся вовсю. Казалось, это был сумасшедший заяц. Он делал пируэты на задних лапах, уши хлопали и трепетали, как флаги, он скакал из стороны в сторону, отталкиваясь всеми четырьмя лапами, опять приземлялся, делал кувырок, бегал по кругу, вдруг замирал, поднимался снова, летел стрелой и все представление начиналось сначала. Стелла смеялась до боли в боку. Она и раньше видела таких зайцев, но не настолько сумасшедших, как этот, и не в июне, а только в марте. Что он вытворял сейчас? Исполнив заключительный кувырок, заяц скрылся в зарослях боярышника.
Стелла со всех ног побежала за ним в заросли, не обращая внимания на промокшие от росы ботинки и юбку. Но когда она достигла боярышника, зайца уже и след простыл — он скрылся под корнями дерева, где живут лешие, или присоединился к ласточкам, которые уже звенели высоко в редеющем голубом тумане. Стелла была готова поверить всему. Никаких следов зайца не осталось, но когда она вернулась на луг, то обнаружила кое-что еще — ведьмино кольцо[19], возвышающееся над травой, а в центре его — пятно горечавок.
Плача от восторга, Стелла опустилась на колени. Они росли дома, на кладбище, и однажды она видела их на Беверли-Хилл, но потом они пропали. Девушка знала, что они растут так близко к морю. Она не сорвала ни одного цветка, потому что, очевидно, они принадлежали колдунье. Стоя в кольце, Стелла загадала три желания, а затем выбралась оттуда и побежала вниз по тропинке в Кокингстон.
К тому времени, когда она прибежала в парк, солнце уже было высоко, и мир, который до этого был окутан дымкой и молчанием, вдруг преобразился. С моря подул ветерок, и ветви вяза и каштана закачались над покрытыми рябью цветами и травами. Громко запели птицы, и шум бурлящей воды в ручье, который протекал по парку, казался звонким и радостным. Птичьи трели, звон ручья и порывы ветра превращались в гармоничную симфонию, которая будоражила весь мир, когда поднялся ночной покров и все живое снова вернулось к жизни звоном колокольчиков, хлопаньем крыльев, топаньем ног, пением и смехом. Стелла, стоя по колено в траве и незабудках, прислушивалась, слегка покачиваясь в такт цветам и деревьям, и душа ее громко пела, а каждая жилка билась в такт этой песни.
Ветер стих так же внезапно, как начался, птицы разлетелись по своим делам, и шум воды больше не казался похожим на звон волшебных колокольчиков. Трава больше не колыхалась, красные звери спокойно удалились от солнца в тень, низко к траве опустив головы. Позади Стеллы кто-то хихикнул. Дрожа от страха, она повернулась, ожидая увидеть сама не зная кого — эльфа, духа-проказника, или же одного из тех странных зеленых леших с шапками, похожими на зеленые стога сена, сдвинутые на затылок. Она часто видела их ребенком, и хотя они никогда не пытались причинить ей зла, Стелла всегда убегала при одном только их появлении.
Но на сей раз это была всего лишь бабуся Боган, одетая в старую шляпу цвета ржавчины и землистый плащ, это был ее неизменный наряд. В руках она держала большую корзину. Ее появление среди кустиков валерианы, растущих по берегам ручья, было столь неожиданным, что Стелла на мгновение засомневалась в том, что это был человек. У леших ведь тоже такие яркие, как самоцветы, глаза.
— Умываешь лицо в росе, детка? — спросила бабуся.
— Я уже умылась на священном роднике, мэм, — коротко ответила Стелла.
— Святой Альфред лечит нарывы, а не прыщики, — сказала бабуся. — От прыщиков лучше помогает волшебная роса.
— Но у меня нет ни нарывов, ни прыщиков, — возразила Стелла.
— Предупредить болезнь легче, чем вылечить. Да и где ты найдешь такого мужчину, которому понравится целовать лицо в прыщиках?
Стелла послушно опустила руки в траву и потерла ими лицо так, что порозовели щеки.
— Так-то лучше, — одобрила бабуся. — Такие розочки он живо захочет поцеловать, когда снова воротится домой. Розочки Розалинды.
— Розалинды? — сбитая с толку, переспросила Стелла. — Но Розалинда ведь давно умерла.
— Она никогда не умирает. Всегда найдется молодая девушка, которая ждет своего возлюбленного, терпеливо, день за днем, а он, где-то далеко, тоже чувствуя горечь разлуки, сражается с дикими зверями, подобно пастуху Давиду. Так будет всегда. Он должен стать сильным, чтобы любить и трудиться. И всегда святой отшельник молится, как Моисей, на вершине горы или высоко в башне, и дьявол победит, если тот опустит руки, потому что тогда девушка теряет спокойствие, а молодой человек мужество, и когда они встретятся, то их постигнет несчастье, ибо дети их будут косоглазыми или с вывернутыми внутрь коленками, и в сене появятся мыши, и пшеница покроется плесенью.
Бабуся Боган произнесла свое пророчество, как заклинание, и все это время она кланялась вверх и вниз, подобно стрекозе, наполняя свою корзину валерианой.
— А для чего вам валериана, бабуся? — спросила несколько обескураженная Стелла, помогая ей.
— Валериана? — повторила бабуся. — Я не разбираюсь в этих новомодных названиях. Собиратели трав называют ее хвостом каплуна или панацеей. Ты накладываешь листья, детка, на свежую рану, и она заживает в мгновение ока.
Вдоль ручья они дошли до стен Кокингстонской церкви, где ручей поворачивает в сторону и пропадает за деревьями.
— Если ты хочешь посмотреть реликвии, которые мне оставил доктор, дорогая, то они спрятаны в башне, — сказала бабуся Боган.
— Церковная башня! — воскликнула Стелла.
— Мои соседи по богадельне все время вмешиваются не в свои дела. Я не могу хранить там ничего, что может доставить мне неприятности. А вот по очертаниям твоего маленького ротика, детка, я поняла, что ты умеешь держать его закрытым.
— Спасибо за то, что доверяете мне, мэм, — спокойно ответила Стелла.
Она все еще была удивлена, что смогла войти в доверие к бабусе Боган таким способом. Пока они направлялись к воротам церкви, старая женщина просветила ее.
— Когда я умру, детка, мне некому будет — ни цыпленку, ни ребенку — оставить мои реликвии, — сказала она. — Уже давно я вглядываюсь в лицо каждой молодой девушки, которую встречаю, пытаясь найти ту, которая обладает мудростью и способностью видеть будущее. Это ты, детка. У тебя будут две книги и еще одна вещь, а с ними и мое благословение. Не бойся, малышка. Когда-то я была черной колдуньей, но я прогнала дьявола и стала белой колдуньей. Я теперь никому не могу причинить вред. Спроси своего друга-доктора. Он скажет.
— Мадам Мэллок любит тепло и удобство, — объяснила бабуся Боган, посмеиваясь.
Казалось, она не спешила и с удовольствием отдыхала, пока Стелла изучала церковь. Тут были хоры для музыкантов и красивые гравюры с видами девонских виноградных лоз. Стелла насчитала в листве шестнадцать птиц, а три из них особенно привлекли ее внимание. Одна из них клевала виноград, другая гусеницу, а у третьей был широко раскрыт клюв, как будто она громко пела. Ниже поющей птицы расположился барельеф Мадонны в венце, с ребенком на руках и лилией. Стелла была уверена в том, что с этими птицами связана какая-то легенда, но бабуся Боган этого не знала. Стелла решила спросить об этом у mon Pere. Он должен знать.
Церковь была осмотрена, и они с бабусей Боган поднялись по ступенькам башни. На полпути бабуся Боган остановилась и открыла низкую дверь, за которой оказалась пустая комната, похожая на келью, освещенная только одним небольшим окном. В ней был камин с дымоходом в толстой стене, а в двери кто-то проделал отверстие, чтобы передавать внутрь еду и воду. Чтобы было куда поставить продукты, в нише организовали нечто, похожее на буфет. На полу лежала ветка дуба, а с обеих сторон двери были заметны ниши, служащие для того, чтобы защититься от нежелательных гостей. Еще в комнате стоял стол и табуретка на трех ножках.
— Должно быть, здесь кто-то жил! — воскликнула Стелла.
— Какой-нибудь монах, — сказала бабуся Боган, — или папский священник, прячущийся от своих врагов. Теперь никто не приходит сюда, только бабуся и святой отшельник.
— Какой святой отшельник? — удивилась Стелла.
— Его еще называют аббатом, — начала бабуся. — Однажды я пришла сюда и увидела, что он сидит у окна и читает. Он даже не слышал моих шагов на лестнице и звука открывающейся двери. Иногда я видела, как он проходил по парку, направляясь сюда, а один раз мы встретились, он шел в церковь, а я возвращалась. Мы посмотрели друг на друга, он увидел, что увидел, и я увидела, что увидела, а после этого он снял шляпу и поклонился мне, как придворный, а я низко присела… Мы оба оставили наши злые дела, он и я.
Мысль о том, что mon Pere был связан с дьяволом, очень удивила Стеллу, но никоим образом не уменьшила ее любви к нему. Чем хуже ты был, тем лучше можешь стать, сказал ей однажды доктор, это значит, что внутри тебя достаточно сил, чтобы довести все до конца.
Бабуся Боган стояла у камина, запустив руку в дымоход. Стеллу это ничуть не удивило. В каждом доме в Девоншире был дымоход с незакрепленными камнями, где обычно тайком прятали бренди. Стелла не думала, что монах или преследуемый священник хранили там бренди, но они могли держать там требник или секретные бумаги.
Бабуся Боган достала из дымохода две книги и еще что-то, завернутое в кусок холста. Все это она положила на стол, бережно развернула холст и открыла то, что вначале показалось Стелле очень большим корнем пастернака. Но, вглядевшись, девушка внезапно отпрянула, потому что при близком рассмотрении ей почудилось, что на столе лежит мертвый ребенок.
— Нечего боятся, детка, — рассмеялась бабуся. — Это всего лишь мандрагора.
Но при этих словах Стелла сделала еще один шаг назад, потому что она знала о мандрагоре все. Ей рассказала об этом Мэдж. Она растет в Германии, и у нее широкие зеленые листья и желтые цветы, и выглядит она полезным растением, но под землей ее корень имеет форму человека и пронзительно кричит, когда его выкапывают из земли. Если обращаться с ним как следует, омывать в вине, завертывать в шелк, класть в шкатулку, купать каждую пятницу и одевать в новую белую сорочку каждое новолуние, он действует как семейный дух, предсказывает будущее и дает советы. Но растет он только в Германии, и его трудно достать. Им обладают только колдуны, и, в основном, используют корень не с самыми добрыми намерениями.
— Уже давно эта мандрагора не приносит никому вреда, — сказала бабуся Боган. — С тех пор, как я бросила колоть булавками восковые фигурки, колдовать и произносить заклинания. Когда я была черной колдуньей, то жила в хижине недалеко от закоптелой деревни и у меня был чулок, полный золота, которое давали мне мужчины и женщины, чтобы я навела порчу на тех, кого они ненавидели. Но однажды ночью крестьянин, который думал, что я вселила дьявола в его свиней — я тоже так думала, — пришел со своим сыном, избил меня почти до смерти, и забрал чулок, полный золота и мою мандрагору. Я лежала в хижине и громко стонала, но ни одна душа не приблизилась ко мне, потому что все меня боялись. Я бы умерла, если бы доктор Крэйн не услышал о том, что случилось, и не пришел, чтобы спасти меня, хотя я была ему никто. Он приходил каждый день и, хотя был невысокого мнения о моих злых делах, был так нежен со мной, как будто был моим сыном. Но я не поправлялась, потому что мучилась и плакала о моей мандрагоре, которую любила, как собственного ребенка. Тогда добрый доктор пошел к тому крестьянину и так наслал на него Божий страх за кражу и убийство, что тот отдал мандрагору обратно. А потом доктор наслал Божий страх на меня. Он стоял у моей кровати, пугал меня, грозил вечным проклятьем, пока я не затряслась от страха и не поклялась, что брошу черную магию и стану белой колдуньей до конца моих дней. И я сделала это, хотя борьба была страшной и чуть не убила меня. Но не только страх заставил отвернуться от дьявола, но еще и любовь доктора. Он очень хороший человек, и, глядя в его лицо и слушая его речи, я стала предпочитать свет тьме. Когда я выздоровела, он уговорил всех в округе давать мне работу, потому что белая колдунья со своими целебными лекарствами зарабатывает меньше денег, чем черная колдовством и заклинаниями, и он защищал меня до тех пор, пока не выветрилась моя плохая репутация. И теперь он иногда заходит ко мне в богадельню. Он не из тех, кто забывает друзей.
— Мандрагора все еще у вас, — сказала Стелла.
— Но никаких купаний и шелковых сорочек, — ответила бабуся Боган, — и никогда, с тех пор как доктор спас меня, я не призываю злого духа. Я с ней ничего не делаю, детка, только спрашиваю полезные советы да иногда готовлю из нее порошок, смешиваю с успокаивающим сиропом и даю тем, кто нуждается в глубоком сне.
Стелла вспомнила Шекспира: «Мак и мандрагора, и все успокаивающие сиропы мира». Но ей до сих пор не нравилась ни мандрагора, ни мысль о том, что когда-нибудь она будет принадлежать ей. Она была уверена в том, что злой дух, который бабуся Боган однажды вселила в корень, был одним из Них, одним из той ужасающей компании, которую Сол обычно призывал своим «бычьим ревом». И поэтому Стелла была рада, когда бабушка завернула мандрагору обратно и обратилась к книгам.
Они сидели — одна на сиденье у окна, другая на табурете — и изучали книги. Первая была в кожаном переплете, на вид такая же, как те, в которых модные дамы ведут свои дневники, но бабуся Боган вела в ней не дневник, а записывала рецепты целебных средств, мазей и примочек из трав. Рецептов оказалось множество, и все они были написаны таким же красивым остроконечным почерком, как и у миссис Лорейн.
— Какой красивый почерк, — восхитилась Стелла.
— Когда-то я была леди, — коротко отрезала бабуся Боган и затем, переворачивая страницы, продолжила, — нет в мире такой болезни, моя детка, от которой Господь Бог не предусмотрел бы лекарства, растущего на земле, и когда ты станешь замужней женщиной с кучей детей, ты сможешь вылечить любую их болезнь. Ты никогда не потеряешь ребенка, детка, если навсегда сохранишь эту книгу.
— Я всегда буду бережно хранить ее, — пообещала Стелла. — Но, бабуся Боган, как вы научились готовить все эти лекарства?
Бабуся Боган хихикнула.
— С детских лет я любила цветы, травы и растения. Многому меня научил старый мудрый садовник в доме моего отца. Многому — экономка, которая была большим знатоком трав, но большинство ценных рецептов я получила от самих Эльфов, тех, кто заботится о девяти волшебных травах и всех полезных растениях.
Стелла все шире и шире открывала глаза, и рот у нее тоже приоткрывался.
— Ты же деревенская по рождению, разве не так? Разве ты никогда не видела Эльфов?
— Иногда леших — когда была совсем маленькой, — пробормотала Стелла смущенно.
— А других? Что ж, их не так легко увидеть. Я встречала их, когда была молода и невинна — не более, чем тень, падающая на цветы, но я знала, что это были они. Я сидела в саду с книгой на коленях, в руках держала перо, а сбоку стояла роговая чернильница. И я знала, как применять травы, которые росли вокруг меня, и записывала все это. Они не издавали звуков, которые можно было слышать, но умели сделать понятным то, что хотели.
Бабуся закрыла книгу с травами и открыла другую. Ее кожаный переплет был грязным и заплесневелым, а толстые жесткие страницы стали цвета осенней листвы. Каждая страница была исписана превосходным почерком, но чернила настолько выцвели, а буквы имели столь необычную форму, что Стелла ничего не могла разобрать, кроме того, что книга была написана на латыни. Края каждой страницы автор украсил превосходными маленькими рисунками, — местами едва различимыми, — птиц, зверей и цветов.
— Что это, бабуся? — спросила Стелла удивленно.
— Не могу тебе сказать, дитя мое, — ответила бабуся Боган. — Надо обладать прекрасным зрением и знанием латыни, а у меня нет ни того, ни другого. Я нашла эту книгу в дымоходе два года назад, когда пришла сюда, чтобы спрятать мандрагору и книгу трав. Я подозревала, что в дымоходе есть дыра, так оно и оказалось, только внутри еще лежала книга. Как только я взяла ее в руки, то сразу поняла, что это хорошая книга, но мандрагора запретила мне показывать ее, пока не придет время. Возьми ее, детка. Держи и переворачивай страницы.
Стелла взяла книгу и несколько мгновений подержала ее в руках. Да, это была хорошая книга. Она ощутила то же, что ощущала, когда несла в церковь молитвенник Викаборо — тишину и спокойствие. Потом она снова перелистала страницы, восхищаясь красотой и изяществом рисунков. На одном из них Стелла обнаружила куст горечавок, растущих около заросшего мхом камня в середине ведьминого кольца — то же, что она видела сегодня утром в поле; на другом — овец под тисовым деревом, на третьем — кувыркающегося зайца.
— Зайцы всегда так резвятся на Иванов день? — спросила она бабусю Боган.
— Конечно, детка. Иванов день — это великий день для птиц и зверей, цветов и эльфов. В это время они все веселятся. Это самое сердце тепла и роста, и все живое скачет и поет от радости. Ты сама чувствовала это сегодня утром в парке, стоя по колено в цветах и раскачиваясь в такт музыке. А теперь закрой книгу, потому что она твоя, и возвращайся в Торре к завтраку. Вот еще мандрагора и книга трав. Они тоже теперь твои. Спрячь их под плащ и возьми домой.
— Нет, мэм, нет! — отпрянув, воскликнула Стелла. — Они все еще ваши, не мои.
— Я не доживу до конца этого года, — безмятежно сказала бабуся Боган. — Мне будет спокойнее, если я буду знать, что они в надежном месте.
Но Стелла все еще колебалась, опасаясь корня мандрагоры и одного из Тех, кто однажды вселился в него.
— А нельзя оставить их здесь? — спросила она робко.
— Будет лучше, если ты возьмешь их, детка, — настаивала бабуся Боган. — Но никому не говори о них. Разве что только доктору и святому отшельнику.
И бабуся проворно поднялась, как будто все было решено, первая вышла из комнаты и стала спускаться по ступенькам.
Наконец, наступил долгожданный момент, и вот уже Стелла сидит рядом с доктором в бричке, а Эскулап быстрой рысью везет их к дому. Девушка восторженно смотрит на доктора. По случаю Иванова дня у него в петлице роза, а шапка заломлена под еще более острым углом. Когда он улыбается ей, то теплота этой улыбки пронизывает ее насквозь. В ногах Стеллы стоит плетеная корзина с одеждой и некоторыми ценностями (ларец для рукоделия и шкатулочка с ракушками, которую дала ей матушка Спригг), — их она возит из Викаборо в Торре и обратно. У корзины есть крышка, но сегодня она не закрыта.
— Что за сокровище у тебя в корзине? — спросил доктор.
— Мандрагора и две книги.
— Господи, помилуй! — воскликнул он испуганно.
Стелла выложила ему все сразу, а доктор молча слушал ее рассказ, пока они ехали по крутой дороге от моря в горы.
— Ничего такого, чего следовало бы опасаться, прелесть моя, — сказал он, когда Стелла закончила. — Я хорошо знаю бабусю Боган, она теперь добрая и мудрая женщина и не может причинить тебе вреда.
— Но мандрагора! — закричала Стелла. — Что это такое?
— Мандрагорой называют корень симпатичного желтого цветка, который растет в Германии.
— Но бабуся Боган сказала, что вселила в него злой дух!
Они добрались до вершины холма, доктор повернул бричку в сторону от дороги и отпустил поводья, чтобы Эскулап мог пощипать траву.
— Давай взглянем на моего старого друга, мандрагору.
Стелла сунула руку в корзину и достала завернутую в холст мандрагору, книгу рецептов в чистой ночной сорочке и добрую книгу, завернутую в ее лучший передник.
— Бери, детка, — сказала она. — Ты многое видишь, но, может быть, придет день, когда тебе нужно будет заглянуть еще глубже, в свое будущее или, кто знает, в сердце своего милого. И тогда, ночью, в полнолуние, опусти пару листиков в воду заколдованного колодца, и промой этой водой глаза, и во сне ты увидишь то, что хотела увидеть. Но ты должна будешь любить всем сердцем.
— Спасибо, мэм, — сказала Стелла, беря сумочку. — А это целебная трава? Это рута?
— Откуда ты знаешь, детка?
— Моя мама на хуторе Викаборо выращивает ее, чтобы промывать больные глаза. Но я не думаю, что кто-нибудь на хуторе берет ее, чтобы заглядывать в будущее.
— Немногим известно, для чего она предназначена, — сказала бабуся Боган, — и ты должна будешь взять воду из заколдованного колодца, в полнолуние, но ты должна при этом любить своего возлюбленного всем сердцем. А то ведь есть много таких молодок, которые думают, что любят мужчину, а сами любят только себя: и колечко на пальце, и наряды, которые он ей, небось, дарит, и тело, гладкое, как у кошки, от его ласк, и…
Миссис Лорейн поспешно вскочила и сказала, что им пора уходить.
— Такая молодка ничего не увидит, даже если будет промывать глаза всю ночь напролет, — продолжала бабуся Боган. — Вам пора уходить, мэм? Я вам очень благодарна, что правда то правда, за ваши хлопоты, и не вынимайте картофелину из кармана. А что до тебя, детка, то приходи еще, и приходи одна.
— Стелла не может сама разгуливать по деревне, — решительно отрезала миссис Лорейн. — Она еще слишком маленькая девочка.
— Она очень скоро будет взрослой женщиной, — ответила бабуся Боган. — Посмотрите, как у нее округлились грудки и какой у нее взгляд, и вы увидите…
Миссис Лорейн поспешно увела Стеллу. Она жестоко упрекала себя. Эта бабуся, всегда недолюбливавшая детей, похоже, прониклась к Стелле пугающей привязанностью, и это обеспокоило миссис Лорейн.
— Она всего лишь чудаковатая старуха, моя дорогая, забудь про нее, — сказала она Стелле, когда они сели в экипаж и лошадь тронулась с места. — И будь я на твоем месте, я бы выкинула эту сумочку с рутой.
— А вы выкинете краденую картофелину, мэм? — вкрадчиво спросила Стелла.
У миссис Лорейн было чувство юмора. Они посмотрели друг на друга и расхохотались. Это было то время, когда просвещение еще не распространилось всецело, и даже самые образованные люди все еще не могли избавиться от веры в волшебные силы.
Глава II
1
Это произошло на Иванов день, который в этом году выпал на пятницу. И Стелла была у миссис Лорейн. Девочка проснулась с первыми лучами солнца и поняла, что снова пойдет в Кокингстон, и на этот раз одна. Было всего четыре часа, а ее первые обязанности начинались не раньше восьми, когда она относила на серебряном подносе чашку шоколада в спальню миссис Лорейн. Она быстро надела ситцевое платье, накинула плащ и неслышно проскользнула вниз. Стелла не чувствовала никаких угрызений совести, потому что никогда не обещала миссис Лорейн, что не будет ходить в Кокингстон, а ее неугомонная натура уже привыкла к таким утренним прогулкам. Но она скучала по Ходжу, ведь сегодня в первый раз она отправляется в такое путешествие одна, без него. Араминта закрыла входную дверь и ключ взяла с собой, но Стелла вылезла через окно в зале и оказалась на клумбе с колокольчиками, которая находилась как раз под окном. В саду было замечательно, и Стелла, вдохнув запах промокших от росы деревьев и левкоев, услышала море.Она побежала через дорогу к священному руднику, села на низкий парапет, опустила руки в воду и умылась. Вода была ледяной, и падающие с ее смуглых пальцев чистые капли походили на алмазы. Овцы на кладбище в Торре еще не проснулись; Стелла различала только свернутые калачиком очертания среди надгробных камней, но твердо сказать, где могилы, а где овцы, не могла. Деревья были окутаны серой дымкой, но церковная башня и часовня Св. Михаила парили свободно и, казалось, ловили первые солнечные лучи. В стороне от шумящего моря мир казался настолько безмолвным, что она слышала звон капель, падающих в воду с ее пальцев, или шелест лепестка, сорванного ветром с куста розы. Дикий восторг вдруг охватил ее. Она вспомнила, как маленькой девочкой с разбега бросалась в объятия отца Спригта или ныряла в душистое сено. Ей и сейчас захотелось сделать что-нибудь подобное — окунуться в красоту этой летней зари и затеряться в ней. И она, как сумасшедшая, побежала вниз по Тропинке Разбойников — плащ развевался позади нее, волосы спутались, и от ветра высыхало ее мокрое лицо. Так она бежала, пока не оказалась на Япокомбском лугу, и, выбившись из сил, присела, чтобы перевести дух, выглядывая поверх травы и тимьяна, которым заросло все от тропинки до моря.
И тут Стелла увидела еще одно существо, такое же восторженное, как и она сама: это был заяц, который забавлялся вовсю. Казалось, это был сумасшедший заяц. Он делал пируэты на задних лапах, уши хлопали и трепетали, как флаги, он скакал из стороны в сторону, отталкиваясь всеми четырьмя лапами, опять приземлялся, делал кувырок, бегал по кругу, вдруг замирал, поднимался снова, летел стрелой и все представление начиналось сначала. Стелла смеялась до боли в боку. Она и раньше видела таких зайцев, но не настолько сумасшедших, как этот, и не в июне, а только в марте. Что он вытворял сейчас? Исполнив заключительный кувырок, заяц скрылся в зарослях боярышника.
Стелла со всех ног побежала за ним в заросли, не обращая внимания на промокшие от росы ботинки и юбку. Но когда она достигла боярышника, зайца уже и след простыл — он скрылся под корнями дерева, где живут лешие, или присоединился к ласточкам, которые уже звенели высоко в редеющем голубом тумане. Стелла была готова поверить всему. Никаких следов зайца не осталось, но когда она вернулась на луг, то обнаружила кое-что еще — ведьмино кольцо[19], возвышающееся над травой, а в центре его — пятно горечавок.
Плача от восторга, Стелла опустилась на колени. Они росли дома, на кладбище, и однажды она видела их на Беверли-Хилл, но потом они пропали. Девушка знала, что они растут так близко к морю. Она не сорвала ни одного цветка, потому что, очевидно, они принадлежали колдунье. Стоя в кольце, Стелла загадала три желания, а затем выбралась оттуда и побежала вниз по тропинке в Кокингстон.
К тому времени, когда она прибежала в парк, солнце уже было высоко, и мир, который до этого был окутан дымкой и молчанием, вдруг преобразился. С моря подул ветерок, и ветви вяза и каштана закачались над покрытыми рябью цветами и травами. Громко запели птицы, и шум бурлящей воды в ручье, который протекал по парку, казался звонким и радостным. Птичьи трели, звон ручья и порывы ветра превращались в гармоничную симфонию, которая будоражила весь мир, когда поднялся ночной покров и все живое снова вернулось к жизни звоном колокольчиков, хлопаньем крыльев, топаньем ног, пением и смехом. Стелла, стоя по колено в траве и незабудках, прислушивалась, слегка покачиваясь в такт цветам и деревьям, и душа ее громко пела, а каждая жилка билась в такт этой песни.
Ветер стих так же внезапно, как начался, птицы разлетелись по своим делам, и шум воды больше не казался похожим на звон волшебных колокольчиков. Трава больше не колыхалась, красные звери спокойно удалились от солнца в тень, низко к траве опустив головы. Позади Стеллы кто-то хихикнул. Дрожа от страха, она повернулась, ожидая увидеть сама не зная кого — эльфа, духа-проказника, или же одного из тех странных зеленых леших с шапками, похожими на зеленые стога сена, сдвинутые на затылок. Она часто видела их ребенком, и хотя они никогда не пытались причинить ей зла, Стелла всегда убегала при одном только их появлении.
Но на сей раз это была всего лишь бабуся Боган, одетая в старую шляпу цвета ржавчины и землистый плащ, это был ее неизменный наряд. В руках она держала большую корзину. Ее появление среди кустиков валерианы, растущих по берегам ручья, было столь неожиданным, что Стелла на мгновение засомневалась в том, что это был человек. У леших ведь тоже такие яркие, как самоцветы, глаза.
— Умываешь лицо в росе, детка? — спросила бабуся.
— Я уже умылась на священном роднике, мэм, — коротко ответила Стелла.
— Святой Альфред лечит нарывы, а не прыщики, — сказала бабуся. — От прыщиков лучше помогает волшебная роса.
— Но у меня нет ни нарывов, ни прыщиков, — возразила Стелла.
— Предупредить болезнь легче, чем вылечить. Да и где ты найдешь такого мужчину, которому понравится целовать лицо в прыщиках?
Стелла послушно опустила руки в траву и потерла ими лицо так, что порозовели щеки.
— Так-то лучше, — одобрила бабуся. — Такие розочки он живо захочет поцеловать, когда снова воротится домой. Розочки Розалинды.
— Розалинды? — сбитая с толку, переспросила Стелла. — Но Розалинда ведь давно умерла.
— Она никогда не умирает. Всегда найдется молодая девушка, которая ждет своего возлюбленного, терпеливо, день за днем, а он, где-то далеко, тоже чувствуя горечь разлуки, сражается с дикими зверями, подобно пастуху Давиду. Так будет всегда. Он должен стать сильным, чтобы любить и трудиться. И всегда святой отшельник молится, как Моисей, на вершине горы или высоко в башне, и дьявол победит, если тот опустит руки, потому что тогда девушка теряет спокойствие, а молодой человек мужество, и когда они встретятся, то их постигнет несчастье, ибо дети их будут косоглазыми или с вывернутыми внутрь коленками, и в сене появятся мыши, и пшеница покроется плесенью.
Бабуся Боган произнесла свое пророчество, как заклинание, и все это время она кланялась вверх и вниз, подобно стрекозе, наполняя свою корзину валерианой.
— А для чего вам валериана, бабуся? — спросила несколько обескураженная Стелла, помогая ей.
— Валериана? — повторила бабуся. — Я не разбираюсь в этих новомодных названиях. Собиратели трав называют ее хвостом каплуна или панацеей. Ты накладываешь листья, детка, на свежую рану, и она заживает в мгновение ока.
Вдоль ручья они дошли до стен Кокингстонской церкви, где ручей поворачивает в сторону и пропадает за деревьями.
— Если ты хочешь посмотреть реликвии, которые мне оставил доктор, дорогая, то они спрятаны в башне, — сказала бабуся Боган.
— Церковная башня! — воскликнула Стелла.
— Мои соседи по богадельне все время вмешиваются не в свои дела. Я не могу хранить там ничего, что может доставить мне неприятности. А вот по очертаниям твоего маленького ротика, детка, я поняла, что ты умеешь держать его закрытым.
— Спасибо за то, что доверяете мне, мэм, — спокойно ответила Стелла.
Она все еще была удивлена, что смогла войти в доверие к бабусе Боган таким способом. Пока они направлялись к воротам церкви, старая женщина просветила ее.
— Когда я умру, детка, мне некому будет — ни цыпленку, ни ребенку — оставить мои реликвии, — сказала она. — Уже давно я вглядываюсь в лицо каждой молодой девушки, которую встречаю, пытаясь найти ту, которая обладает мудростью и способностью видеть будущее. Это ты, детка. У тебя будут две книги и еще одна вещь, а с ними и мое благословение. Не бойся, малышка. Когда-то я была черной колдуньей, но я прогнала дьявола и стала белой колдуньей. Я теперь никому не могу причинить вред. Спроси своего друга-доктора. Он скажет.
2
Они подошли к мрачной старой церкви святых Георгия и Марии в Сеттлменте. В покрытых пятнами окнах стояли святые апостолы Иосиф и Иоанн, Петр и Андрей, и святой Мартин с мечом и благосклонно смотрели вниз на вошедших. Яркие цвета их одежды оживляли мрачные плиты. Стены были отштукатурены и покрыты гравюрами и гербами, а скамья Сквайра привлекала внимание своими размерами и высокой спинкой. Здесь был и огромный камин, и множество красивых подушечек.— Мадам Мэллок любит тепло и удобство, — объяснила бабуся Боган, посмеиваясь.
Казалось, она не спешила и с удовольствием отдыхала, пока Стелла изучала церковь. Тут были хоры для музыкантов и красивые гравюры с видами девонских виноградных лоз. Стелла насчитала в листве шестнадцать птиц, а три из них особенно привлекли ее внимание. Одна из них клевала виноград, другая гусеницу, а у третьей был широко раскрыт клюв, как будто она громко пела. Ниже поющей птицы расположился барельеф Мадонны в венце, с ребенком на руках и лилией. Стелла была уверена в том, что с этими птицами связана какая-то легенда, но бабуся Боган этого не знала. Стелла решила спросить об этом у mon Pere. Он должен знать.
Церковь была осмотрена, и они с бабусей Боган поднялись по ступенькам башни. На полпути бабуся Боган остановилась и открыла низкую дверь, за которой оказалась пустая комната, похожая на келью, освещенная только одним небольшим окном. В ней был камин с дымоходом в толстой стене, а в двери кто-то проделал отверстие, чтобы передавать внутрь еду и воду. Чтобы было куда поставить продукты, в нише организовали нечто, похожее на буфет. На полу лежала ветка дуба, а с обеих сторон двери были заметны ниши, служащие для того, чтобы защититься от нежелательных гостей. Еще в комнате стоял стол и табуретка на трех ножках.
— Должно быть, здесь кто-то жил! — воскликнула Стелла.
— Какой-нибудь монах, — сказала бабуся Боган, — или папский священник, прячущийся от своих врагов. Теперь никто не приходит сюда, только бабуся и святой отшельник.
— Какой святой отшельник? — удивилась Стелла.
— Его еще называют аббатом, — начала бабуся. — Однажды я пришла сюда и увидела, что он сидит у окна и читает. Он даже не слышал моих шагов на лестнице и звука открывающейся двери. Иногда я видела, как он проходил по парку, направляясь сюда, а один раз мы встретились, он шел в церковь, а я возвращалась. Мы посмотрели друг на друга, он увидел, что увидел, и я увидела, что увидела, а после этого он снял шляпу и поклонился мне, как придворный, а я низко присела… Мы оба оставили наши злые дела, он и я.
Мысль о том, что mon Pere был связан с дьяволом, очень удивила Стеллу, но никоим образом не уменьшила ее любви к нему. Чем хуже ты был, тем лучше можешь стать, сказал ей однажды доктор, это значит, что внутри тебя достаточно сил, чтобы довести все до конца.
Бабуся Боган стояла у камина, запустив руку в дымоход. Стеллу это ничуть не удивило. В каждом доме в Девоншире был дымоход с незакрепленными камнями, где обычно тайком прятали бренди. Стелла не думала, что монах или преследуемый священник хранили там бренди, но они могли держать там требник или секретные бумаги.
Бабуся Боган достала из дымохода две книги и еще что-то, завернутое в кусок холста. Все это она положила на стол, бережно развернула холст и открыла то, что вначале показалось Стелле очень большим корнем пастернака. Но, вглядевшись, девушка внезапно отпрянула, потому что при близком рассмотрении ей почудилось, что на столе лежит мертвый ребенок.
— Нечего боятся, детка, — рассмеялась бабуся. — Это всего лишь мандрагора.
Но при этих словах Стелла сделала еще один шаг назад, потому что она знала о мандрагоре все. Ей рассказала об этом Мэдж. Она растет в Германии, и у нее широкие зеленые листья и желтые цветы, и выглядит она полезным растением, но под землей ее корень имеет форму человека и пронзительно кричит, когда его выкапывают из земли. Если обращаться с ним как следует, омывать в вине, завертывать в шелк, класть в шкатулку, купать каждую пятницу и одевать в новую белую сорочку каждое новолуние, он действует как семейный дух, предсказывает будущее и дает советы. Но растет он только в Германии, и его трудно достать. Им обладают только колдуны, и, в основном, используют корень не с самыми добрыми намерениями.
— Уже давно эта мандрагора не приносит никому вреда, — сказала бабуся Боган. — С тех пор, как я бросила колоть булавками восковые фигурки, колдовать и произносить заклинания. Когда я была черной колдуньей, то жила в хижине недалеко от закоптелой деревни и у меня был чулок, полный золота, которое давали мне мужчины и женщины, чтобы я навела порчу на тех, кого они ненавидели. Но однажды ночью крестьянин, который думал, что я вселила дьявола в его свиней — я тоже так думала, — пришел со своим сыном, избил меня почти до смерти, и забрал чулок, полный золота и мою мандрагору. Я лежала в хижине и громко стонала, но ни одна душа не приблизилась ко мне, потому что все меня боялись. Я бы умерла, если бы доктор Крэйн не услышал о том, что случилось, и не пришел, чтобы спасти меня, хотя я была ему никто. Он приходил каждый день и, хотя был невысокого мнения о моих злых делах, был так нежен со мной, как будто был моим сыном. Но я не поправлялась, потому что мучилась и плакала о моей мандрагоре, которую любила, как собственного ребенка. Тогда добрый доктор пошел к тому крестьянину и так наслал на него Божий страх за кражу и убийство, что тот отдал мандрагору обратно. А потом доктор наслал Божий страх на меня. Он стоял у моей кровати, пугал меня, грозил вечным проклятьем, пока я не затряслась от страха и не поклялась, что брошу черную магию и стану белой колдуньей до конца моих дней. И я сделала это, хотя борьба была страшной и чуть не убила меня. Но не только страх заставил отвернуться от дьявола, но еще и любовь доктора. Он очень хороший человек, и, глядя в его лицо и слушая его речи, я стала предпочитать свет тьме. Когда я выздоровела, он уговорил всех в округе давать мне работу, потому что белая колдунья со своими целебными лекарствами зарабатывает меньше денег, чем черная колдовством и заклинаниями, и он защищал меня до тех пор, пока не выветрилась моя плохая репутация. И теперь он иногда заходит ко мне в богадельню. Он не из тех, кто забывает друзей.
— Мандрагора все еще у вас, — сказала Стелла.
— Но никаких купаний и шелковых сорочек, — ответила бабуся Боган, — и никогда, с тех пор как доктор спас меня, я не призываю злого духа. Я с ней ничего не делаю, детка, только спрашиваю полезные советы да иногда готовлю из нее порошок, смешиваю с успокаивающим сиропом и даю тем, кто нуждается в глубоком сне.
Стелла вспомнила Шекспира: «Мак и мандрагора, и все успокаивающие сиропы мира». Но ей до сих пор не нравилась ни мандрагора, ни мысль о том, что когда-нибудь она будет принадлежать ей. Она была уверена в том, что злой дух, который бабуся Боган однажды вселила в корень, был одним из Них, одним из той ужасающей компании, которую Сол обычно призывал своим «бычьим ревом». И поэтому Стелла была рада, когда бабушка завернула мандрагору обратно и обратилась к книгам.
Они сидели — одна на сиденье у окна, другая на табурете — и изучали книги. Первая была в кожаном переплете, на вид такая же, как те, в которых модные дамы ведут свои дневники, но бабуся Боган вела в ней не дневник, а записывала рецепты целебных средств, мазей и примочек из трав. Рецептов оказалось множество, и все они были написаны таким же красивым остроконечным почерком, как и у миссис Лорейн.
— Какой красивый почерк, — восхитилась Стелла.
— Когда-то я была леди, — коротко отрезала бабуся Боган и затем, переворачивая страницы, продолжила, — нет в мире такой болезни, моя детка, от которой Господь Бог не предусмотрел бы лекарства, растущего на земле, и когда ты станешь замужней женщиной с кучей детей, ты сможешь вылечить любую их болезнь. Ты никогда не потеряешь ребенка, детка, если навсегда сохранишь эту книгу.
— Я всегда буду бережно хранить ее, — пообещала Стелла. — Но, бабуся Боган, как вы научились готовить все эти лекарства?
Бабуся Боган хихикнула.
— С детских лет я любила цветы, травы и растения. Многому меня научил старый мудрый садовник в доме моего отца. Многому — экономка, которая была большим знатоком трав, но большинство ценных рецептов я получила от самих Эльфов, тех, кто заботится о девяти волшебных травах и всех полезных растениях.
Стелла все шире и шире открывала глаза, и рот у нее тоже приоткрывался.
— Ты же деревенская по рождению, разве не так? Разве ты никогда не видела Эльфов?
— Иногда леших — когда была совсем маленькой, — пробормотала Стелла смущенно.
— А других? Что ж, их не так легко увидеть. Я встречала их, когда была молода и невинна — не более, чем тень, падающая на цветы, но я знала, что это были они. Я сидела в саду с книгой на коленях, в руках держала перо, а сбоку стояла роговая чернильница. И я знала, как применять травы, которые росли вокруг меня, и записывала все это. Они не издавали звуков, которые можно было слышать, но умели сделать понятным то, что хотели.
Бабуся закрыла книгу с травами и открыла другую. Ее кожаный переплет был грязным и заплесневелым, а толстые жесткие страницы стали цвета осенней листвы. Каждая страница была исписана превосходным почерком, но чернила настолько выцвели, а буквы имели столь необычную форму, что Стелла ничего не могла разобрать, кроме того, что книга была написана на латыни. Края каждой страницы автор украсил превосходными маленькими рисунками, — местами едва различимыми, — птиц, зверей и цветов.
— Что это, бабуся? — спросила Стелла удивленно.
— Не могу тебе сказать, дитя мое, — ответила бабуся Боган. — Надо обладать прекрасным зрением и знанием латыни, а у меня нет ни того, ни другого. Я нашла эту книгу в дымоходе два года назад, когда пришла сюда, чтобы спрятать мандрагору и книгу трав. Я подозревала, что в дымоходе есть дыра, так оно и оказалось, только внутри еще лежала книга. Как только я взяла ее в руки, то сразу поняла, что это хорошая книга, но мандрагора запретила мне показывать ее, пока не придет время. Возьми ее, детка. Держи и переворачивай страницы.
Стелла взяла книгу и несколько мгновений подержала ее в руках. Да, это была хорошая книга. Она ощутила то же, что ощущала, когда несла в церковь молитвенник Викаборо — тишину и спокойствие. Потом она снова перелистала страницы, восхищаясь красотой и изяществом рисунков. На одном из них Стелла обнаружила куст горечавок, растущих около заросшего мхом камня в середине ведьминого кольца — то же, что она видела сегодня утром в поле; на другом — овец под тисовым деревом, на третьем — кувыркающегося зайца.
— Зайцы всегда так резвятся на Иванов день? — спросила она бабусю Боган.
— Конечно, детка. Иванов день — это великий день для птиц и зверей, цветов и эльфов. В это время они все веселятся. Это самое сердце тепла и роста, и все живое скачет и поет от радости. Ты сама чувствовала это сегодня утром в парке, стоя по колено в цветах и раскачиваясь в такт музыке. А теперь закрой книгу, потому что она твоя, и возвращайся в Торре к завтраку. Вот еще мандрагора и книга трав. Они тоже теперь твои. Спрячь их под плащ и возьми домой.
— Нет, мэм, нет! — отпрянув, воскликнула Стелла. — Они все еще ваши, не мои.
— Я не доживу до конца этого года, — безмятежно сказала бабуся Боган. — Мне будет спокойнее, если я буду знать, что они в надежном месте.
Но Стелла все еще колебалась, опасаясь корня мандрагоры и одного из Тех, кто однажды вселился в него.
— А нельзя оставить их здесь? — спросила она робко.
— Будет лучше, если ты возьмешь их, детка, — настаивала бабуся Боган. — Но никому не говори о них. Разве что только доктору и святому отшельнику.
И бабуся проворно поднялась, как будто все было решено, первая вышла из комнаты и стала спускаться по ступенькам.
3
Стелла вернулась домой как раз вовремя, чтобы принести миссис Лорейн горячий шоколад, как обычно, и в течение всего этого дня она выглядела внешне спокойной и счастливой. Но мысли ее были в смятении, и она ждала вечера, когда доктор Крэйн заедет за ней и отвезет домой в Викаборо.Наконец, наступил долгожданный момент, и вот уже Стелла сидит рядом с доктором в бричке, а Эскулап быстрой рысью везет их к дому. Девушка восторженно смотрит на доктора. По случаю Иванова дня у него в петлице роза, а шапка заломлена под еще более острым углом. Когда он улыбается ей, то теплота этой улыбки пронизывает ее насквозь. В ногах Стеллы стоит плетеная корзина с одеждой и некоторыми ценностями (ларец для рукоделия и шкатулочка с ракушками, которую дала ей матушка Спригг), — их она возит из Викаборо в Торре и обратно. У корзины есть крышка, но сегодня она не закрыта.
— Что за сокровище у тебя в корзине? — спросил доктор.
— Мандрагора и две книги.
— Господи, помилуй! — воскликнул он испуганно.
Стелла выложила ему все сразу, а доктор молча слушал ее рассказ, пока они ехали по крутой дороге от моря в горы.
— Ничего такого, чего следовало бы опасаться, прелесть моя, — сказал он, когда Стелла закончила. — Я хорошо знаю бабусю Боган, она теперь добрая и мудрая женщина и не может причинить тебе вреда.
— Но мандрагора! — закричала Стелла. — Что это такое?
— Мандрагорой называют корень симпатичного желтого цветка, который растет в Германии.
— Но бабуся Боган сказала, что вселила в него злой дух!
Они добрались до вершины холма, доктор повернул бричку в сторону от дороги и отпустил поводья, чтобы Эскулап мог пощипать траву.
— Давай взглянем на моего старого друга, мандрагору.
Стелла сунула руку в корзину и достала завернутую в холст мандрагору, книгу рецептов в чистой ночной сорочке и добрую книгу, завернутую в ее лучший передник.