Хотя она пыталась польстить консулу, назвав его именем киликийский город Домитополь, он оставался единственным из приближенных Антония, никогда не называвшим ее царицей, а только Клеопатрой.
   Другие республиканцы из числа сенаторов даже подумывали о том, что Агенобарб мог бы заменить Антония на посту главнокомандующего. Агенобарб не был готов к этому, однако он постоянно уговаривал Антония отослать Клеопатру из Эфеса, где находился главный штаб, с тем чтобы не раздражать многих представителей римской знати, которые терпеть не могли египетскую царицу. Однако у нее были и очень влиятельные сторонники среди римлян, в том числе военачальник Канидий. По его словам, «было бы несправедливо отказывать в праве участвовать в военных приготовлениях женщине, которая вложила в них столько своих средств. Кроме того, со стороны Антония было бы неразумно допустить снижение боевого духа египтян, которые составляли значительную часть его военных моряков. Наконец, Антоний не имел оснований считать, что Клеопатра по своим способностям ниже любого из царей, также участвовавших в подготовке похода. Напротив, она сама много лет правила большим царством и за время длительного общения с Антонием научилось от него многому, что требуется для ведения больших дел» (см. Плутарх. Антоний).
   Враги Клеопатры, понятно, утверждали, будто она подкупила Канидия, чем и объяснялись подобные его отзывы. Но помимо него царица пользовалась поддержкой еще многих видных военных.
   Антоний уже начал подумывать о том, чтобы отправить Клеопатру в Египет, но в конце концов возобладала точка зрения Канидия, и она осталась. Многие исследователи утверждали, что ее упорное нежелание уехать из Эфеса было вызвано непониманием силы ее противников – римлян, а потому являлось политической и военной ошибкой. Однако, если бы последующая кампания прошла иначе, никто бы не стал это утверждать; к тому же Канидий был прав в одном – низкий моральный дух египтян (а это было бы неизбежно в случае отъезда Клеопатры) не мог не нанести существенного ущерба армии в целом.
   В такой обстановке Клеопатра решила, что следует удалить с авансцены ее главного врага на Востоке – Ирода Иудейского. Как и все правители, зависимые от Антония, Ирод должен был внести свой вклад в военные приготовления и со своей стороны выставил сильный военный контингент. Однако Клеопатра посоветовала Антонию отправить Ирода в поход против аравийцев из Набатейского царства, переставших платить египетской царице налоги (возможно, они выжидали, кто победит в гражданской войне). Но это было предлогом; в действительности же Клеопатра хотела устранить Ирода с дороги.
   Для того чтобы Ирод не добился окончательного и единоличного господства над набатейцами, она послала туда также собственное войско под командованием Афиниона. Последний, как и сама Клеопатра, не любил Ирода и теперь, по мнению этого царя, только мешал ему воевать с набатейцами, хотя этот поход закончился вполне успешно.
* * *
   В конце апреля Антоний и Клеопатра отплыли на остров Самос, который считался «вольным» полисом, хотя им, как и сопредельными территориями, управлял римский наместник провинции Азия. Прежде этот остров входил в Эгейский союз, созданный предком Клеопатры Птолемеем Филадельфом. Пробыв там две или три недели, Антоний и Клеопатра занимались преимущественно устройством театральных и музыкальных представлений и празднеств, которые происходили ежедневно, так что "люди начали говорить: «Если римляне устраивают столько торжеств просто ради подготовки к войне, то как же тогда они празднуют победу?» (См. Плутарх. Антоний.) Несмотря на приближение новой гражданской войны, Антоний и Клеопатра не считали, что наступило время аскетизма, поскольку, в эллинистических традициях, праздники такого рода всегда имели религиозное содержание. Все корпорации актеров, музыкантов и поэтов, которые участвовали в этих представлениях, находились под покровительством Диониса, основоположником которых был, по традиции, сам Александр Македонский.
   В мае Антоний и Клеопатра отправились в Афины и стали собирать свои войска на территории материковой Греции. Уже в третий раз именно в Греции должна была состояться решающая битва между полководцами – участниками гражданских войн. Здесь состоялось сражение между Помпеем и Цезарем, здесь при Филиппах десять лет назад Антоний вместе с Октавианом разгромили Брута и Кассия. На этой же земле вскоре предстояло сразиться Октавиану и Антонию. В обоих предыдущих столкновениях победу одержали пришельцы.
   Однако это обстоятельство не очень волновало Антония и Клеопатру. Их денежные и материальные ресурсы значительно превосходили ресурсы Октавиана, который из-за своих затруднений в Италии вынужден даже был ввести новый налог, что вызвало недовольство населения.
   «Вот почему, – отметил Плутарх, – то обстоятельство, что Антоний медлил с началом войны, сочли величайшей ошибкой в его расчетах» (см. Плутарх. Антоний). Многие считали, что ему следовало не дожидаться вторжения Октавиана в Грецию в 31 году до н.э. а самому вторгнуться в Италию годом раньше. Если верить Горацию, римляне боялись именно этого.
   Однако Антоний поступил иначе, и было бы бессмысленно ставить ему в вину, что он не начал военных действий прежде. До мая 32 года до н.э. он просто не успел бы перебросить свою армию морским путем на материковую Грецию, а это значит, что до конца лета он все равно не смог бы вторгнуться в Италию. Кроме того, захватить в это время итальянские порты Тарент и Брундизий не представлялось возможным. Но главная проблема была связана с Клеопатрой. Если бы Антоний отправился в Италию, оставив ее в Греции, то он лишился бы возможности пополнить войска за счет Египта. Если бы он вторгся в Италию вместе с Клеопатрой и ее войском, это дало бы импульс решительному сопротивлению италийцев, которое можно было бы подавить уже после победы, но во время войны это было бы слишком опасно.
   Кроме того, Антонию казалось, что он нашел иной способ подорвать мощь Италии. Пользуясь своими финансовыми ресурсами, он пытался подкупать должностных лиц в Риме, что доставляло Октавиану немало хлопот. Более того, как это ни странно, у Антония в распоряжении находился даже свой монетный двор в городе Анагнии, о чем сообщает Сервий, комментатор Вергилия, прибавляя также, что там, в частности, чеканили монеты в честь Клеопатры (очевидно, денарии, которые уже упоминались). Таким образом, это сообщение Сервия, видимо, небезосновательно. Судя по имеющимся данным, этот монетный двор функционировал до 31 года до н.э. и сыграл не последнюю роль в организации военной кампании Антония.
   Итак, Антоний, имея в виду, что грядущая война будет как морской, так и сухопутной, предпочел Италии Балканы. Прежние полководцы, которые, как некогда персидский царь Ксеркс, двигались тем же путем из Малой Азии, выбирали северо-восточное направление, чтобы отрезать Грецию от Македонии. Таким же образом поступали военачальники во время недавних битв при Фарсале и Филиппах, выбрав главную римскую дорогу на севере – «виа Эгнациа». Однако в мае 32 года до н.э. когда Антоний и Клеопатра отправились в Афины, их флот выступил в поход вокруг Пелопоннеса, чтобы занять позиции гораздо южнее этой дороги.
   Подобное нетрадиционное решение могло показаться странным, и оно также приписывалось неблагоприятному влиянию Клеопатры на Антония: утверждали, что эта позиция была выбрана, чтобы удобнее было защищать Египет. Это так и было, однако причина состояла в том, что из Египта шло бесперебойное снабжение армии необходимыми припасами. Кроме того, для Антония было важно заставить Октавиана совершить как можно более длительное морское путешествие, а опасность подобных путешествий была прямо пропорциональна их продолжительности. Но и сама длительность морской экспедиции Октавиана была на руку Антонию, так как его противник должен был тратить на это деньги и время. А время, как считал Антоний, работало на него.
* * *
   Лето того же года Антоний и Клеопатра провели в Афинах. Этот город традиционно пользовался покровительством Птолемеев, и там проводились фестивали в их честь. Сама Клеопатра, возможно, побывала там в детстве вместе с отцом. И все же с Афинами для нее были связаны неприятные чувства – ведь там некогда жила жена Антония Октавия, имевшая большой успех.
   Теперь Антоний и Клеопатра всячески старались изгладить эти воспоминания из памяти афинян и сделать так, чтобы Клеопатра стала здесь не менее популярной. Жители полиса были польщены тем, что впервые в истории их посетила египетская царица. Они даже установили в Акрополе статуи Клеопатры в наряде Исиды. Были установлены и статуи в честь Антония. Последний старался вжиться в роль афинянина, с удовольствием перенимал местные обычаи и возглавил депутацию афинян, которые посетили Клеопатру и осыпали ее комплиментами.
   Этот триумфальный прием в Афинах укрепил решимость Клеопатры продолжать играть ведущую роль в подготовка войны, хотя было очевидно, что эта ее роль все более подрывает позиции Антония в Италии. Они заметно укрепились, когда «щедрость» Антония, раздававшего деньги с целью подкупа, выигрывала на фоне поведения Октавиана, вводившего новые налоги. Однако теперь недовольство, вызванное налогами, улеглось, а пропаганда, направленная против Клеопатры, возымела свое действие. Поэтому друзья Антония направили к нему специального посланца, пытаясь убедить его, что царица должна покинуть его штаб. Как сообщает Плутарх, "они послали одного из своих, Гая Геминия, чтобы он убедил Антония, что ему не следует сидеть и ждать, пока его отрешат от власти и объявят врагом Рима. Однако, когда Геминий прибыл в Грецию, Клеопатра заподозрила, что он действует в интересах Октавии, и он был унижен тем, что его усадили на самое худшее место во время пира и отпускали на его счет всяческие шуточки.
   Геминий выносил все эти оскорбления весьма терпеливо и ждал случая поговорить с самим Антонием. Однако Антоний спросил посланца еще до окончания пира, зачем он прибыл сюда. Геминий ответил, что большую часть того, что следует, скажет, когда они будут трезвыми, но одно он скажет сейчас: все будет хорошо, если Клеопатра вернется в Египет.
   Антоний пришел в ярость, услышав эти слова, но тут вмешалась Клеопатра. Она сказала: «Ты хорошо сделал, Геминий, что сказал правду прежде, чем тебя подвергли бы пытке!» Через несколько дней Геминий тайно вернулся в Рим" (см. Плутарх. Антоний).
   Плутарх выдумал целую живописную картину, чтобы подчеркнуть склонность Антония и Клеопатры к пьянству, а также наглость царицы, угрожавшей пыткой свободнорожденному римскому гражданину. Однако нет оснований сомневаться, что такого рода посланцы, пытавшиеся уговорить Антония расстаться с Клеопатрой, действительно прибывали из Рима.
   По-видимому, верно и то, что даже развод Антония с Октавией не рассеял подозрений Клеопатры относительно возможностей Октавии влиять на Антония. Они должны были только усилиться после приезда из Рима Антония Антилла, десятилетнего сына Антония от Фульвии. Мальчик рассказывал, что воспитывавшая его Октавия всегда относилась к нему с удивительной добротой. Присутствие Антония-младшего в Афинах делало более неприятным положение Клеопатры, поскольку именно этот мальчик, а не дети царицы, являлся законным личным наследником Антония.
* * *
   Осенью 32 года до н.э. оба триумвира-соперника потребовали от своих подданных клятв в верности и постарались принять эти клятвы от такого количества царств и городов, которое было в пределах их досягаемости. Клятвы верности, которые приносили Октавиану италийские союзники, стали достоянием потомства благодаря тому, что он сам впоследствии скрупулезно перечислил эти случаи, настойчиво заверяя читателя, что все они были принесены ему исключительно добровольно (см. Деяния божественного Августа). Гораздо меньше внимания было уделено присягам, принесенным Антонию жителями его провинций и зависимыми государствами. После этого сам Антоний торжественно поклялся своим воинам, что будет сражаться с врагом, не заключая мира (см. Дион Кассий). В то время это заявление было равнозначно требованию безоговорочной капитуляции противника. Очевидно, Антоний сделал его, чтобы предостеречь перебежчиков, которых всегда немало было во время гражданских войн в Риме. Однако ни одна из сторон пока еще не объявила войны официально.
   Первый решительный шаг в этом направлении сделал Октавиан еще до конца 32 года до н.э. Он добился отрешения Антония от власти триумвира и всех официальных полномочий, включая должность консула, которую тот должен был занимать с начала следующего года. После этого для всех сторонников Октавиана Антоний превратился в частное лицо, к тому же в человека, ставшего авантюристом на службе иностранной царицы.
   И все же ни теперь, ни потом, вплоть до битвы при Акции, Антонию официально не была объявлена война. Видимо, Октавиан не хотел отказываться от собственных заверений, сделанных после победы над Секстом Помпеем, что гражданские войны в Риме отныне прекратятся.
   Октавиан также, очевидно, хотел показать, что он дает возможность Антонию одуматься и оставить любовницу-иностранку. Антоний едва ли пошел бы на это, но в среде римлян еще оставались его сторонники, и от них-то Октавиан еще надеялся добиться отказа от поддержки соперника.
   Но война была торжественно объявлена Клеопатре. Как жрец полузабытого культа Фетиалиев, сопровождавшего некогда объявление войн, Октавиан прошел во главе торжественной процессии на Марсово поле, неся в руке копье, обагренное кровью во время жертвоприкошения в храме богини войны Беллоны. Очевидно, прав был Дион Кассий, предположивший, что речь Октавиана, пропитанная ядом, была направлена почти исключительно против египетской царицы.
   Клеопатра была тогда идеальным национальным врагом римлян. На нее смотрели как на авантюристку, из-за которой римского полководца засосала губительная роскошь, как на распутницу, которая захватывает римские территории, и ее дикие орды угрожают уже самому Риму. Позднее Вергилий клеймил "варварство египетской религии, а Гораций издевался над восточными евнухами, которые господствовали, по его словам, при дворе царицы Египта. Вообще все поэты, которые поддерживали Октавиана, писавшие об этой войне, относились к Клеопатре с такой – же злобной неприязнью. Это отражало те настроения, которые господствовали в самом Риме в это время, особенно с конца 32 года до н.э. Со своей стороны Антоний, проигнорировав официально отрешение его от власти, объявил ко всеобщему сведению, что сам сложит с себя все полномочия через месяц после победы и полностью восстановит власть сената и римского народа.
   Однако, по сравнению с яростной пропагандой его врагов, эти заверения Антония показались римлянам неубедительными и не произвели должного впечатления. Из-за Клеопатры Антоний уже проиграл первое из сражений будущей войны – пропагандистское.
   Само по себе это было бы не так страшно, если бы Антоний оказался победителем в решающих сражениях этой войны, морских и сухопутных.
   До той поры вопрос оставался открытым.

Глава 12. БИТВА ПРИ АКЦИИ

   Самой северной базой Антония в Ионическом море была Керкира, остров в ста милях к югу от македонской дороги. Далее, с севера на юг, следовала целая цепь военно-морских баз Антония. Первая была на Акции, мысе у выхода из Амбракийского (Артского) залива в Ионическом море, затем – на острове Левкас, потом – в Патрах на берегу Коринфского залива; следующая база была на острове Закинф, где уже несколько лет назад обосновался Сосий, флотоводец Антония; затем – в Метоне на юго-западе Греции, наконец – на мысе Тенар на самом ее юге. Последние базы были расположены на Крите и в Киренаике, во владениях Клеопатры-младшей, где стояли римские гарнизоны. Осенью 32 года до н.э. Антоний перенес свою резиденцию из Афин в Патры – город, который возвысился после разрушения римлянами Коринфа в 146 году до н.э. Когда наступила следующая весна, Антоний стал готовиться к появлению на море римского флота во главе с Октавианом (который к этому времени снова стал консулом). Антоний считал, что, если ему даже не удастся встретить враждебный флот по дороге к берегам Греции, он сможет взять инициативу в свои руки позднее. Он также рассчитывал, что недостаток средств заставит Октавиана броситься в бой как можно скорее.
   И действительно, Октавиан, точнее, Агриппа начал действовать быстро и очень смело и, что самое главное, довольно успешно. В начале марта, как только установилась приемлемая погода, Агриппа со значительной частью флота Октавиана пересек Ионическое море по диагонали, достиг Греции и захватил морскую базу Антония Метону. Царь Богуд из Мавритании, возглавлявший здесь оборону, был убит, и там Агриппа разместил свой гарнизон. Это была выгодная для обороны позиция, и, например, в XVII веке венецианцы сорок лет защищали ее от турок. Но в той войне между триумвирами Агриппа практически сразу смог захватить Метону.
   Падение военно-морской крепости, которую Антоний считал наиболее надежной, было для него тяжелым ударом, тем более что оно имело неожиданные последствия. Это означало, что теперь будет крайне трудно снабжать армию и флот Антония провизией из Египта. Пришлось снабжать войска зерном из Греции, где земля была менее плодородной. Прадед Плутарха, Никарх, вспоминал, как его соплеменники из Херонеи носили на спинах мешки с зерном в Антикиру на берегу Коринфского залива, сопровождаемые надсмотрщиками с бичами. Падение Метоны имело и другие, неприятные для Антония, последствия. Милях в тридцати от нее находился полунезависимый греческий полис Спарта, правитель которого, Эврикл, затаил злобу против Антония, который казнил его отца за пиратство. Теперь Эврикл перешел к Октавиану, а на монетах Спарты после этого вместо надписи «Атр», в честь Атрания, одного из военачальников Антония, появилась надпись «Атр», в честь Агриппы.
   Впоследствии окружение Октавиана представило дело так, будто битва при Акции явилась поворотным моментом, решившим исход этой войны – ведь Октавиан сам участвовал в битве. Но историк Веллей Патеркул обоснованно считал, что исход войны был предрешен раньше. Он называет ряд факторов, однако главным следует считать захват Метоны Агриппой – событие, которое было наполовину уже победой Октавиана. Агриппа был, очевидно, лучшим флотоводцем своего времени и к тому же имел огромный опыт после войны с Секстом Помпеем. Обосновавшись в Метоне, Агриппа стал нападать и на другие морские базы Антония, вынудив последнего то и дело посылать военные корабли для их защиты.
   Вскоре после этого Октавиан переправил основную часть своей армии через Ионическое море на север, в небольшой порт Панорм между Керкирой и римской дорогой «виа Эгнациа». Антоний не смог помешать этому, так как его флотилии в этом районе уже не существовало: кораблям пришлось отражать рейды римлян, обосновавшихся в Метоне. Захватив Керкиру, Октавиан стал быстро продвигаться на юг по суше и по морю.
   Вскоре Антоний устроил на Акции укрепленный лагерь неподалеку от военно-морской базы. Дня через три Антоний и Клеопатра также прибыли на Акций, и Антоний устроил там свою резиденцию и штаб. Октавиан попытался врасплох напасть на флот Антония, но потерпел неудачу. Однако вскоре после этого Агриппа, владевший теперь и Метоной и Керкирой, захватил Левкас и Патры.
   Теперь Антоний потерял контроль и над Коринфским заливом. Флот его оказался «запертым» в Амбракийском заливе, а разноплеменные команды кораблей, не сплоченные настоящей дисциплиной (в отличие от моряков Агриппы, прошедших сицилийскую войну), начали выражать недовольство. К тому же нездоровый местный климат способствовал распространению на флоте эпидемий малярии и дизентерии.
   Время теперь работало против Антония, тем более что войска Октавиана бесперебойно снабжались хлебом из Италии. Антоний занял позицию напротив военного лагеря Октавиана, готовясь к битве, однако противник уклонился от решающего боя. Во время незначительного кавалерийского сражения, которое было проиграно Антонием, один из зависимых от него князей перешел на сторону Октавиана.
   Но хуже всего было то, что Агенобарб, так и не преодолевший враждебности к Клеопатре, решил, что дело республики под началом Антония обречено на провал, и перебежал к Октавиану, хотя уже был тяжело болен (возможно заразившись во время одной из эпидемий). Антоний, несмотря на протесты Клеопатры, любезно переслал беглецу его багаж и попытался пошутить, что Агенобарб сможет скоро увидеться со своей любовницей в Риме. Правда, увидеться с нею бывший консул уже не смог, поскольку через несколько дней скончался. Бегство от Антония к Октавиану продолжалось; среди перебежчиков были некоторые военачальники, а также царь Фракии. Когда бежать к противнику попытались один из сенаторов и князь Эмесы, Антоний казнил их, чтобы это послужило остальным уроком.
   В начале августа Антоний предпринял серьезную попытку прорвать блокаду. Сначала он послал на север войско под командованием своего друга Деллия и Аминты, одного из вассальных царей; позднее к ним присоединился и сам Антоний. Показная цель этой затеи состояла в том, чтобы попытаться получить подкрепления в Македонии и Фракии и установить связь с союзниками в Дакии. Настоящая цель маневра состояла в том, чтобы отвлечь внимание врага, пока его флот под командованием Сосия попытался бы прорваться в открытое море. Однако Сосий потерпел поражение и не смог вырваться из залива. Тогда Антоний, Деллий и Аминта вернулись и снова попытались прорваться, на этот раз с помощью кавалерийской атаки. Но и она окончилась неудачей, поскольку Аминта перебежал к Октавиану с двумя тысячами конников. Его верность, как и верность других малоазийских царьков, была поколеблена еще тогда, когда Антоний передал их владения под номинальное управление маленьких детей Клеопатры; однако главной причиной измены было то обстоятельство, что они сделали для себя вывод: победителем будет Октавиан.
   Когда закончился август, пошла шестнадцатая неделя блокады Акция.
   Положение в лагере Антония постепенно становилось все хуже. Состояние здоровья и моральный дух его войск значительно ухудшились. Недостаток гребцов обернулся для Антония численным превосходством вражеских моряков. Из Египта не поступал хлеб, а восполнить его нехватку было нечем.
   В конце августа Антоний собрал военный совет. Снова следовало предпринять попытку прорвать блокаду. Нужно ли было это сделать на суше или на море? Лучший из военачальников Антония Канидий первоначально считал, что необходима морская операция, но теперь, из-за потерь, которые понес флот, переменил свое мнение. Он уговаривал Антония повести армию на север и дать решающее сражение в Македонии или во Фракии. Ссылки Канидия на возможную помощь балканских союзников в Дакии выглядели, может быть, не очень убедительно, но у него был и другой аргумент: «Нет позора в том, чтобы уступить власть на море Октавиану, потому что его моряки прошли хорошую школу во время сицилийской войны с Секстом Помпеем. Но было бы нелепо для Антония, человека, как никто искусного в ведении войны на суше, не воспользоваться преимуществами, которые дают ему его легионы, и вместо этого распределить своих людей по кораблям и распылить свои силы», (см. Плутарх. Антоний).
   Но принять подобное решение значило бы оставить в блокаде флот, а следовательно, и Клеопатру. После этого ей оставалось либо пытаться со своей флотилией прорвать морскую блокаду, что было довольно опасно, либо отступать по суше, бросив корабли. То и другое было для нее неприемлемо. В обоих случаях царица теряла большую часть своих драгоценных, кораблей, а кроме того, оба варианта означали разлуку с Антонием, от которого теперь полностью зависела ее судьба. Поэтому Клеопатра особенно настаивала на морском сражении. Тогда, говорила она, и ее египетский флот сможет участвовать в битве и сыграть свою роль.
   Доводы и мольбы Клеопатры сделали свое дело. Каков был бы результат, если бы Антоний сделал выбор в пользу наземной операции, мы знать, конечно, не можем, однако примеры Фарсала и битвы при Филиппах едва ли были вдохновляющими. К тому же Октавиана по-прежнему было бы трудно заставить принять решающий бой на суше.
   Однако в любом случае окончательное решение принималось исходя не только из военных соображений, но также из политических и личных, так как дело шло о жизненных интересах самой Клеопатры и того дела, которое она отстаивала. Близкие взаимоотношения Клеопатры и Антония не оставляли последнему выбора. У него не было иллюзий относительно морского сражения: самое большее, на что он мог рассчитывать, это вывести свой флот из безнадежной позиции, чтобы потом продолжить военные действия в других условиях. Помпеянцы несколько раз успешно проводили подобные маневры в войне с Цезарем, да и самому Антонию в прошлом это иногда удавалось. Теперь он к тому же мог опереться на богатые восточные регионы, несмотря на измены нескольких вассалов.
   Таким образом, перед предстоящим сражением Антоний дал команду поднять паруса на своих кораблях. Обычно во время морских сражений этого не делалось, поскольку тяжелые и занимающие много места паруса могли помешать делу. И на этот раз приказ Антония, несмотря на оптимистичное пояснение, что это-де понадобится для преследования побежденного врага, был воспринят его людьми как преддверие не победы, а бегства.