Страница:
Сперва он работал в окружных комиссариатах, затем его как элитного стрелка перевели в подразделение, позже названное КРБ (карательно-розыскная бригада). Начались спецоперации. Он впервые убил человека. В тот день он окончательно смирился с довлеющим над ним проклятием и заключил договор с самим собой. Ему уже никогда не быть храбрым солдатом или достойным офицером. Но он станет уличным бойцом, яростным, неумолимым, и утопит собственные страхи в жестокости асфальтовых джунглей...
Внезапно Ньеман услышал странные, как во сне, дробные шажки. Пес был мускулистый, его гладкая шерсть лоснилась под дождем. Черные глаза – пара блестящих бусинок – впились в полицейского. Пес медленно приближался, вихляя задом. Его влажный нос подрагивал, принюхиваясь к незнакомцу. Вдруг он зарычал, и в глазах его зажглась ярость. Он учуял запах страха, исходивший от незнакомца.
Ньеман окаменел от ужаса.
Он знал, в чем дело. Железы испуганного человека выделяют особую секрецию, которую чуют собаки; ее запах вызывает у них боязнь и враждебность. Один страх порождает другой.
Пес залаял и злобно ощерился. Сыщик вынул револьвер.
– Кларисса! Кларисса! Ко мне, Кларисса!
Ньеман наконец стряхнул с себя леденящее оцепенение. Сквозь красную пелену, застлавшую глаза, он увидел седого мужчину в грубом свитере. Тот подбежал к Ньеману.
– Вы что, спятили?
Ньеман через силу пробормотал:
– Полиция. Уходите отсюда. И заберите вашего пса.
Человек изумленно глядел на него.
– Ну надо же!.. Рассказать кому, так не поверят. Идем, Кларисса, идем, девочка!
Собака и хозяин удалились. Ньеман попытался сглотнуть слюну. Горло высохло напрочь, стало неприятно шероховатым.
Встряхнувшись, он спрятал револьвер в кобуру и пошел вдоль здания. Сворачивая за угол, он пытался вспомнить – и никак не мог, – сколько же времени он не был у своего психиатра.
За вторым углом корпуса он наткнулся на женщину.
Фанни Ферейра стояла возле открытой двери и драила наждачной бумагой ярко-красную байдарку. Наверное, именно на ней она сплавлялась по горным рекам.
– Здравствуйте, – сказал комиссар с полупоклоном.
К нему уже вернулись обычная сила и уверенность к себе. Фанни подняла глаза. На вид ей было лет двадцать, не больше. Бархатистая кожа. Кудрявые волосы легкими завитками обрамляли лоб и густой волной ниспадали сзади на плечи. Темный загар на матовом лице оттенял яркую, почти вызывающую голубизну глаз.
– Я полицейский комиссар Пьер Ньеман. Расследую дело об убийстве Реми Кайлуа.
– Пьер Ньеман? – недоверчиво переспросила девушка. – Черт возьми! Это невозможно!
– Почему?
Кивком головы Фанни указала на приемничек, стоявший у ее ног.
– О вас только что сообщили в новостях. Сказали, что сегодня ночью вы арестовали двух убийц в Париже, около Парк-де-Пренс. И это, мол, очень хорошо. Но вы изуродовали одного из них, а это очень плохо. Вы умеете раздваиваться или как?
– Я просто ехал всю ночь.
– И что же вы здесь делаете? Местных сыщиков нам, значит, мало?
– Ну, скажем, я прислан для подкрепления.
Фанни снова взялась за работу; она смачивала продолговатое днище лодки и обеими руками сильно терла его сложенной пополам наждачной пластинкой. Девушка выглядела крепкой, мускулистой. Одежда ее не отличалась элегантностью: облегающие неопреновые леггинсы, брезентовая роба и высокие, туго зашнурованные ботинки. Рассеянный солнечный свет мягкими бликами играл на людях и на лодке.
– Вы как будто стойко переносите этот шок? – полуутвердительно спросил Ньеман.
– Какой шок?
– Ну... вы ведь увидели мертвеца.
– Я просто стараюсь об этом не думать.
– Вам не трудно было бы побеседовать со мной?
– Вы ведь для этого сюда и пришли, верно?
Девушка не смотрела на комиссара. Ее руки сновали вверх-вниз, очищая дерево резкими точными движениями.
– При каких обстоятельствах вы обнаружили тело?
– Каждый уик-энд я сплавляюсь по горным рекам вот на этой штуке, – она указала на свое суденышко. – В тот день я уже заканчивала свой маршрут. В окрестностях кампуса есть каменная гряда, что-то вроде природной плотины, где течение замедляется и можно причалить без проблем. Я уже вытаскивала байдарку на берег, как вдруг заметила...
– В скале?
– Да, в скале.
– Это неправда. Я ходил туда. И знаю, что с того места невозможно что-либо разглядеть на пятнадцатиметровой высоте.
Фанни бросила наждачную бумагу в банку, вытерла руки и закурила сигарету. Эти простые жесты неожиданно разбудили в Ньемане жгучее желание.
Девушка выдохнула длинную голубоватую струю дыма.
– Тело находилось в скале. Но я увидела его не там.
– А где же?
– В реке. Оно отражалось в воде. Такое белое пятно в запруде.
Насупленное лицо Ньемана разгладилось.
– Именно так я и думал.
– Это важно для расследования?
– Нет. Просто я люблю ясность.
Помолчав, Ньеман спросил:
– Вы занимаетесь альпинизмом?
– Откуда вы знаете?
– Да так... Местность-то горная. И потом, у вас вид заядлой спортсменки.
Фанни повернулась к горам, окружавшим долину, и широко раскинула руки. Впервые ее лицо озарила улыбка.
– Это мои владения, комиссар! Все эти горы, от Большого Пика Белладонны до Рыжих скал, я знаю как свои пять пальцев. Когда я не хожу по рекам, то штурмую вершины.
– Как по-вашему, нужно быть альпинистом, чтобы поднять тело вверх по каменной стенке?
Фанни перестала улыбаться; теперь она пристально созерцала тлеющий кончик своей сигареты.
– Да нет, не обязательно. Скальные уступы образуют здесь что-то вроде лестницы. Но нужно обладать богатырской силой, чтобы втащить труп на такую высоту, не потеряв равновесия.
– Один из здешних инспекторов полагает, что убийца скорее мог забраться наверх с обратной стороны стенки, где склон менее крутой, а потом спустить сюда тело на веревке.
– Ну, тогда ему пришлось бы сделать немалый крюк. – Девушка чуть поколебалась, затем продолжила: – На самом деле есть третье решение, совсем простое – конечно, если знать, хотя бы немного, технику скалолазания.
– Я вас слушаю.
Фанни Ферейра погасила сигарету о каблук и щелчком отшвырнула ее прочь.
– Идемте со мной, – скомандовала она.
Они вошли в спортзал. В полумраке темнели сваленные в кучу маты, параллельные брусья, шесты, канаты с узлами. Подходя к правой стене, Фанни объясняла:
– Это мое убежище. Летом сюда никто носа не кажет. Я могу хранить здесь все свое барахло.
Она зажгла походный фонарь, висевший над чем-то вроде верстака. Там лежало множество инструментов и самых разнообразных приспособлений, поблескивающих металлом или окрашенных в яркие цвета. Фанни закурила новую сигарету. Ньеман спросил:
– Что это?
– Альпинистское снаряжение – крючья, карабины, обвязки, закладки, жумары[8].
– Ну и что же?
Фанни снова выдохнула дым, на сей раз стараясь пускать его колечками.
– А то, господин комиссар, что убийца, если бы он имел в своем распоряжении эти штуки и умел ими пользоваться, без всякого труда мог поднять тело с берега на скалу.
Ньеман скрестил руки и прислонился к стене. Зажав сигарету в зубах, Фанни начала разбирать снаряжение. Это невинное занятие почему-то снова пробудило влечение у полицейского. Девушка ему ужасно нравилась.
– Я уже говорила, – продолжала она, – что каменная стенка со стороны реки идет уступами, вроде лестницы. Человеку, знакомому с техникой скалолазания, или даже простому туристу ничего не стоит забраться туда первый раз, без трупа.
– И что дальше?
Фанни подняла над верстаком металлический блок, выкрашенный светящейся зеленой краской и усеянный маленькими отверстиями.
– А дальше вы прикрепляете это к скале, над углублением.
– К скале? Каким образом? Молотком, что ли, прибиваете? Да ведь это же займет уйму времени, разве нет?
Но девушка объявила сквозь дымные кольца своей сигареты:
– Увы, комиссар, я констатирую, что ваши познания в альпинизме близки к нулю! – Она выхватила из кучи предметов крюк с нарезкой и кольцом. – Вот это называется спит. Такие штуки вбивают в скалу. С помощью сверла, – она указала на черный, жирно смазанный инструмент, – вы можете понаставить их сколько угодно на любом камне всего за несколько секунд. Затем фиксируете на крючьях блок и... вам остается только втащить наверх груз. Эту технику применяют для подъема тяжестей в труднодоступные места.
Ньеман скептически хмыкнул.
– Я не поднимался туда, наверх, но, по-моему, впадина слишком узка. И мне непонятно, как убийца мог залезть в нее и втащить тело по отвесной стенке силой одних рук, когда там и отступить-то некуда. Мы опять вернулись к исходной точке: для этого нужно быть настоящим Геркулесом.
– Да кто вам сказал, что он поднимал труп руками? Ему всего-навсего требовалось съехать вниз на другой половине веревки блока, сыграв роль противовеса, а тело поднялось само.
Полицейский наконец уразумел эту простую механику и улыбнулся: все встало на свои места.
– Но ведь тогда убийца должен был весить больше, чем жертва?
– Или столько же: когда вы падаете в пустоту, ваша тяжесть увеличивается. Втащив труп наверх, ваш убийца быстро вскарабкался туда же по уступам и запихнул его в дыру, придав эту театральную позу.
Комиссар снова взглянул на крючья, веревки и петли, лежавшие на верстаке. Похоже на снаряжение опытного грабителя, но грабителя особого – знатока горных высот и законов механики.
– Сколько времени заняла бы такая операция?
– Для кого-нибудь вроде меня – не больше десяти минут.
Ньеман кивнул; образ убийцы вырисовывался уже отчетливее. Они вышли из зала. Солнце, пробившееся сквозь облака, играло отблесками на вершинах скал. Полицейский спросил:
– Вы здесь преподаете?
– Да, геологию.
– А именно?
– О, много всего разного – классификацию горных пород, теорию тектонических разломов, гляциологию – в частности, движение ледников.
– А выглядите совсем молодо.
– Я защитила диссертацию в двадцать лет. И тогда уже работала ассистентом на кафедре. Вы видите перед собой самого юного дипломированного преподавателя Франции. Сейчас мне двадцать пять, и я уже занимаю штатную должность.
– Гордость факультета, да?
– Да, гордость факультета. Дочь и внучка заслуженных профессоров здесь, в Герноне.
– Стало быть, вы член пресловутого братства?
– Какого еще братства?
– Один из местных лейтенантов полиции учился в Герноне. Он уверяет, что тут существует особая элита, состоящая из детей университетских преподавателей.
Фанни хитровато прищурилась.
– Я бы назвала это скорее большой семьей. Дети, о которых вы говорите, растут здесь, в университете, в научной и культурной среде. И потому достигают блестящих результатов. Это ведь вполне естественно, не так ли?
– Даже в области спорта?
Фанни подняла брови.
– Ну, конечно... В нашем-то горном воздухе!..
– Вы ведь знали Реми Кайлуа. Каким он был человеком?
Фанни ответила сразу, без колебаний:
– Одиноким. Замкнутым. Даже, я бы сказала, нелюдимым. Но это была блестящая личность. Образован – дальше некуда. Тут даже ходили слухи... Говорили, будто он прочел все до одной книги в нашей библиотеке.
– Думаете, эти слухи верны?
– Трудно судить. Но библиотеку он знал как свои пять пальцев. Это был его дом, его убежище, его берлога.
– Он ведь тоже был очень молод, верно?
– Да ведь он практически вырос в этой библиотеке. Его отец тоже работал здесь, старшим библиотекарем университета.
Ньеман прошелся взад-вперед.
– Вот как! Не знал. А что, эти Кайлуа также принадлежали к вашей «большой семье»?
– Конечно нет. Наоборот: Реми относился к ней весьма враждебно. Несмотря на блестящее образование, ему так и не удалось достичь результатов, к которым он стремился. Мне кажется... ну, в общем, я подозреваю, что он нам завидовал.
– А какая у него была специальность?
– По-моему, философия. Он заканчивал писать диссертацию.
– На тему?
– Понятия не имею.
Комиссар умолк и стал глядеть на горы, теперь ярко освещенные солнцем. Они высились над долиной, сверкая ледяными вершинами. Ньеман спросил:
– Его отец жив?
– Нет. Погиб несколько лет назад. В горах.
– Тоже при подозрительных обстоятельствах?
– Что за ерунда! Просто попал в лавину. Ту, что сошла с горы Гранд-Ланс д'Аллеман в девяносто третьем году. Вот уж сразу видать сыщика!
– А что же вы хотите! Мы имеем дело с двумя библиотекарями-альпинистами, отцом и сыном. Оба погибли в горах. Такое совпадение заслуживает интереса – вы согласны?
– А кто вам сказал, что Реми убили в горах?
– Это верно. Но он ушел туда в субботу утром. И скорее всего был застигнут убийцей там, наверху. Может, преступник знал его маршрут и...
– Реми был не из тех, кто ходит по классическим маршрутам. И уж конечно, он никому не сообщал о своих планах. Он был... необычайно скрытен.
Ньеман слегка поклонился.
– Благодарю вас, мадемуазель! Вы, конечно, знаете, что говорят в таких случаях: если вспомните еще что-нибудь, можете звонить мне по одному из этих номеров.
И Ньеман записал для Фанни номера своего мобильного телефона и аудитории, которую ректор отвел ему в университете: офицер предпочел работать там, а не в жандармерии.
Он тихо сказал:
– До скорого свидания.
Молодая женщина стояла, опустив глаза. Полицейский уже уходил, когда она вдруг спросила:
– Можно задать вам вопрос?
Теперь она смотрела на него в упор. Ньеману стало не по себе: эти прозрачные глаза были слишком уж светлы, точно стекло или вода в горном ручье, и холодны как лед.
– Слушаю вас, – ответил он.
– По радио сообщали... Ну, в общем... правда ли что вы работали в той самой бригаде, которая убила Жана Мезрина?
– Да, правда. Я был тогда очень молод.
– Я вот хочу узнать... Что люди чувствуют после?
– После чего?
– После такого дела.
Ньеман резко шагнул к девушке, и она инстинктивно попятилась. Но ее взгляд был по-прежнему дерзко и холодно устремлен на него.
– Мне всегда приятно будет беседовать с вами, Фанни. Но эту тему я ни с кем не намерен обсуждать. Как и то, что я потерял в тот день.
Его собеседница опустила голову и глухо произнесла:
– Я понимаю.
– Нет, не понимаете. И это ваше счастье.
6
Внезапно Ньеман услышал странные, как во сне, дробные шажки. Пес был мускулистый, его гладкая шерсть лоснилась под дождем. Черные глаза – пара блестящих бусинок – впились в полицейского. Пес медленно приближался, вихляя задом. Его влажный нос подрагивал, принюхиваясь к незнакомцу. Вдруг он зарычал, и в глазах его зажглась ярость. Он учуял запах страха, исходивший от незнакомца.
Ньеман окаменел от ужаса.
Он знал, в чем дело. Железы испуганного человека выделяют особую секрецию, которую чуют собаки; ее запах вызывает у них боязнь и враждебность. Один страх порождает другой.
Пес залаял и злобно ощерился. Сыщик вынул револьвер.
– Кларисса! Кларисса! Ко мне, Кларисса!
Ньеман наконец стряхнул с себя леденящее оцепенение. Сквозь красную пелену, застлавшую глаза, он увидел седого мужчину в грубом свитере. Тот подбежал к Ньеману.
– Вы что, спятили?
Ньеман через силу пробормотал:
– Полиция. Уходите отсюда. И заберите вашего пса.
Человек изумленно глядел на него.
– Ну надо же!.. Рассказать кому, так не поверят. Идем, Кларисса, идем, девочка!
Собака и хозяин удалились. Ньеман попытался сглотнуть слюну. Горло высохло напрочь, стало неприятно шероховатым.
Встряхнувшись, он спрятал револьвер в кобуру и пошел вдоль здания. Сворачивая за угол, он пытался вспомнить – и никак не мог, – сколько же времени он не был у своего психиатра.
За вторым углом корпуса он наткнулся на женщину.
Фанни Ферейра стояла возле открытой двери и драила наждачной бумагой ярко-красную байдарку. Наверное, именно на ней она сплавлялась по горным рекам.
– Здравствуйте, – сказал комиссар с полупоклоном.
К нему уже вернулись обычная сила и уверенность к себе. Фанни подняла глаза. На вид ей было лет двадцать, не больше. Бархатистая кожа. Кудрявые волосы легкими завитками обрамляли лоб и густой волной ниспадали сзади на плечи. Темный загар на матовом лице оттенял яркую, почти вызывающую голубизну глаз.
– Я полицейский комиссар Пьер Ньеман. Расследую дело об убийстве Реми Кайлуа.
– Пьер Ньеман? – недоверчиво переспросила девушка. – Черт возьми! Это невозможно!
– Почему?
Кивком головы Фанни указала на приемничек, стоявший у ее ног.
– О вас только что сообщили в новостях. Сказали, что сегодня ночью вы арестовали двух убийц в Париже, около Парк-де-Пренс. И это, мол, очень хорошо. Но вы изуродовали одного из них, а это очень плохо. Вы умеете раздваиваться или как?
– Я просто ехал всю ночь.
– И что же вы здесь делаете? Местных сыщиков нам, значит, мало?
– Ну, скажем, я прислан для подкрепления.
Фанни снова взялась за работу; она смачивала продолговатое днище лодки и обеими руками сильно терла его сложенной пополам наждачной пластинкой. Девушка выглядела крепкой, мускулистой. Одежда ее не отличалась элегантностью: облегающие неопреновые леггинсы, брезентовая роба и высокие, туго зашнурованные ботинки. Рассеянный солнечный свет мягкими бликами играл на людях и на лодке.
– Вы как будто стойко переносите этот шок? – полуутвердительно спросил Ньеман.
– Какой шок?
– Ну... вы ведь увидели мертвеца.
– Я просто стараюсь об этом не думать.
– Вам не трудно было бы побеседовать со мной?
– Вы ведь для этого сюда и пришли, верно?
Девушка не смотрела на комиссара. Ее руки сновали вверх-вниз, очищая дерево резкими точными движениями.
– При каких обстоятельствах вы обнаружили тело?
– Каждый уик-энд я сплавляюсь по горным рекам вот на этой штуке, – она указала на свое суденышко. – В тот день я уже заканчивала свой маршрут. В окрестностях кампуса есть каменная гряда, что-то вроде природной плотины, где течение замедляется и можно причалить без проблем. Я уже вытаскивала байдарку на берег, как вдруг заметила...
– В скале?
– Да, в скале.
– Это неправда. Я ходил туда. И знаю, что с того места невозможно что-либо разглядеть на пятнадцатиметровой высоте.
Фанни бросила наждачную бумагу в банку, вытерла руки и закурила сигарету. Эти простые жесты неожиданно разбудили в Ньемане жгучее желание.
Девушка выдохнула длинную голубоватую струю дыма.
– Тело находилось в скале. Но я увидела его не там.
– А где же?
– В реке. Оно отражалось в воде. Такое белое пятно в запруде.
Насупленное лицо Ньемана разгладилось.
– Именно так я и думал.
– Это важно для расследования?
– Нет. Просто я люблю ясность.
Помолчав, Ньеман спросил:
– Вы занимаетесь альпинизмом?
– Откуда вы знаете?
– Да так... Местность-то горная. И потом, у вас вид заядлой спортсменки.
Фанни повернулась к горам, окружавшим долину, и широко раскинула руки. Впервые ее лицо озарила улыбка.
– Это мои владения, комиссар! Все эти горы, от Большого Пика Белладонны до Рыжих скал, я знаю как свои пять пальцев. Когда я не хожу по рекам, то штурмую вершины.
– Как по-вашему, нужно быть альпинистом, чтобы поднять тело вверх по каменной стенке?
Фанни перестала улыбаться; теперь она пристально созерцала тлеющий кончик своей сигареты.
– Да нет, не обязательно. Скальные уступы образуют здесь что-то вроде лестницы. Но нужно обладать богатырской силой, чтобы втащить труп на такую высоту, не потеряв равновесия.
– Один из здешних инспекторов полагает, что убийца скорее мог забраться наверх с обратной стороны стенки, где склон менее крутой, а потом спустить сюда тело на веревке.
– Ну, тогда ему пришлось бы сделать немалый крюк. – Девушка чуть поколебалась, затем продолжила: – На самом деле есть третье решение, совсем простое – конечно, если знать, хотя бы немного, технику скалолазания.
– Я вас слушаю.
Фанни Ферейра погасила сигарету о каблук и щелчком отшвырнула ее прочь.
– Идемте со мной, – скомандовала она.
Они вошли в спортзал. В полумраке темнели сваленные в кучу маты, параллельные брусья, шесты, канаты с узлами. Подходя к правой стене, Фанни объясняла:
– Это мое убежище. Летом сюда никто носа не кажет. Я могу хранить здесь все свое барахло.
Она зажгла походный фонарь, висевший над чем-то вроде верстака. Там лежало множество инструментов и самых разнообразных приспособлений, поблескивающих металлом или окрашенных в яркие цвета. Фанни закурила новую сигарету. Ньеман спросил:
– Что это?
– Альпинистское снаряжение – крючья, карабины, обвязки, закладки, жумары[8].
– Ну и что же?
Фанни снова выдохнула дым, на сей раз стараясь пускать его колечками.
– А то, господин комиссар, что убийца, если бы он имел в своем распоряжении эти штуки и умел ими пользоваться, без всякого труда мог поднять тело с берега на скалу.
Ньеман скрестил руки и прислонился к стене. Зажав сигарету в зубах, Фанни начала разбирать снаряжение. Это невинное занятие почему-то снова пробудило влечение у полицейского. Девушка ему ужасно нравилась.
– Я уже говорила, – продолжала она, – что каменная стенка со стороны реки идет уступами, вроде лестницы. Человеку, знакомому с техникой скалолазания, или даже простому туристу ничего не стоит забраться туда первый раз, без трупа.
– И что дальше?
Фанни подняла над верстаком металлический блок, выкрашенный светящейся зеленой краской и усеянный маленькими отверстиями.
– А дальше вы прикрепляете это к скале, над углублением.
– К скале? Каким образом? Молотком, что ли, прибиваете? Да ведь это же займет уйму времени, разве нет?
Но девушка объявила сквозь дымные кольца своей сигареты:
– Увы, комиссар, я констатирую, что ваши познания в альпинизме близки к нулю! – Она выхватила из кучи предметов крюк с нарезкой и кольцом. – Вот это называется спит. Такие штуки вбивают в скалу. С помощью сверла, – она указала на черный, жирно смазанный инструмент, – вы можете понаставить их сколько угодно на любом камне всего за несколько секунд. Затем фиксируете на крючьях блок и... вам остается только втащить наверх груз. Эту технику применяют для подъема тяжестей в труднодоступные места.
Ньеман скептически хмыкнул.
– Я не поднимался туда, наверх, но, по-моему, впадина слишком узка. И мне непонятно, как убийца мог залезть в нее и втащить тело по отвесной стенке силой одних рук, когда там и отступить-то некуда. Мы опять вернулись к исходной точке: для этого нужно быть настоящим Геркулесом.
– Да кто вам сказал, что он поднимал труп руками? Ему всего-навсего требовалось съехать вниз на другой половине веревки блока, сыграв роль противовеса, а тело поднялось само.
Полицейский наконец уразумел эту простую механику и улыбнулся: все встало на свои места.
– Но ведь тогда убийца должен был весить больше, чем жертва?
– Или столько же: когда вы падаете в пустоту, ваша тяжесть увеличивается. Втащив труп наверх, ваш убийца быстро вскарабкался туда же по уступам и запихнул его в дыру, придав эту театральную позу.
Комиссар снова взглянул на крючья, веревки и петли, лежавшие на верстаке. Похоже на снаряжение опытного грабителя, но грабителя особого – знатока горных высот и законов механики.
– Сколько времени заняла бы такая операция?
– Для кого-нибудь вроде меня – не больше десяти минут.
Ньеман кивнул; образ убийцы вырисовывался уже отчетливее. Они вышли из зала. Солнце, пробившееся сквозь облака, играло отблесками на вершинах скал. Полицейский спросил:
– Вы здесь преподаете?
– Да, геологию.
– А именно?
– О, много всего разного – классификацию горных пород, теорию тектонических разломов, гляциологию – в частности, движение ледников.
– А выглядите совсем молодо.
– Я защитила диссертацию в двадцать лет. И тогда уже работала ассистентом на кафедре. Вы видите перед собой самого юного дипломированного преподавателя Франции. Сейчас мне двадцать пять, и я уже занимаю штатную должность.
– Гордость факультета, да?
– Да, гордость факультета. Дочь и внучка заслуженных профессоров здесь, в Герноне.
– Стало быть, вы член пресловутого братства?
– Какого еще братства?
– Один из местных лейтенантов полиции учился в Герноне. Он уверяет, что тут существует особая элита, состоящая из детей университетских преподавателей.
Фанни хитровато прищурилась.
– Я бы назвала это скорее большой семьей. Дети, о которых вы говорите, растут здесь, в университете, в научной и культурной среде. И потому достигают блестящих результатов. Это ведь вполне естественно, не так ли?
– Даже в области спорта?
Фанни подняла брови.
– Ну, конечно... В нашем-то горном воздухе!..
– Вы ведь знали Реми Кайлуа. Каким он был человеком?
Фанни ответила сразу, без колебаний:
– Одиноким. Замкнутым. Даже, я бы сказала, нелюдимым. Но это была блестящая личность. Образован – дальше некуда. Тут даже ходили слухи... Говорили, будто он прочел все до одной книги в нашей библиотеке.
– Думаете, эти слухи верны?
– Трудно судить. Но библиотеку он знал как свои пять пальцев. Это был его дом, его убежище, его берлога.
– Он ведь тоже был очень молод, верно?
– Да ведь он практически вырос в этой библиотеке. Его отец тоже работал здесь, старшим библиотекарем университета.
Ньеман прошелся взад-вперед.
– Вот как! Не знал. А что, эти Кайлуа также принадлежали к вашей «большой семье»?
– Конечно нет. Наоборот: Реми относился к ней весьма враждебно. Несмотря на блестящее образование, ему так и не удалось достичь результатов, к которым он стремился. Мне кажется... ну, в общем, я подозреваю, что он нам завидовал.
– А какая у него была специальность?
– По-моему, философия. Он заканчивал писать диссертацию.
– На тему?
– Понятия не имею.
Комиссар умолк и стал глядеть на горы, теперь ярко освещенные солнцем. Они высились над долиной, сверкая ледяными вершинами. Ньеман спросил:
– Его отец жив?
– Нет. Погиб несколько лет назад. В горах.
– Тоже при подозрительных обстоятельствах?
– Что за ерунда! Просто попал в лавину. Ту, что сошла с горы Гранд-Ланс д'Аллеман в девяносто третьем году. Вот уж сразу видать сыщика!
– А что же вы хотите! Мы имеем дело с двумя библиотекарями-альпинистами, отцом и сыном. Оба погибли в горах. Такое совпадение заслуживает интереса – вы согласны?
– А кто вам сказал, что Реми убили в горах?
– Это верно. Но он ушел туда в субботу утром. И скорее всего был застигнут убийцей там, наверху. Может, преступник знал его маршрут и...
– Реми был не из тех, кто ходит по классическим маршрутам. И уж конечно, он никому не сообщал о своих планах. Он был... необычайно скрытен.
Ньеман слегка поклонился.
– Благодарю вас, мадемуазель! Вы, конечно, знаете, что говорят в таких случаях: если вспомните еще что-нибудь, можете звонить мне по одному из этих номеров.
И Ньеман записал для Фанни номера своего мобильного телефона и аудитории, которую ректор отвел ему в университете: офицер предпочел работать там, а не в жандармерии.
Он тихо сказал:
– До скорого свидания.
Молодая женщина стояла, опустив глаза. Полицейский уже уходил, когда она вдруг спросила:
– Можно задать вам вопрос?
Теперь она смотрела на него в упор. Ньеману стало не по себе: эти прозрачные глаза были слишком уж светлы, точно стекло или вода в горном ручье, и холодны как лед.
– Слушаю вас, – ответил он.
– По радио сообщали... Ну, в общем... правда ли что вы работали в той самой бригаде, которая убила Жана Мезрина?
– Да, правда. Я был тогда очень молод.
– Я вот хочу узнать... Что люди чувствуют после?
– После чего?
– После такого дела.
Ньеман резко шагнул к девушке, и она инстинктивно попятилась. Но ее взгляд был по-прежнему дерзко и холодно устремлен на него.
– Мне всегда приятно будет беседовать с вами, Фанни. Но эту тему я ни с кем не намерен обсуждать. Как и то, что я потерял в тот день.
Его собеседница опустила голову и глухо произнесла:
– Я понимаю.
– Нет, не понимаете. И это ваше счастье.
6
За его спиной звонко журчала горная речка. Ньеман одолжил в жандармерии походные ботинки и теперь карабкался по уступам вверх, что было и вправду не так уж трудно. Добравшись до расселины, полицейский начал осматривать узкую пещерку, в которой обнаружили тело. Он тщательно, сантиметр за сантиметром, исследовал ближайшие камни, ощупывая их руками в резиновых перчатках и пытаясь обнаружить следы крючьев.
Отверстия в скале.
Ветер яростно швырял ему в лицо ледяные брызги, и Ньеману было приятно это ощущение холода. Приближаясь к месту обнаружения трупа, он, несмотря на печальные обстоятельства, испытывал радостное чувство полноты жизни. Может быть, и убийца выбрал этот уголок не случайно: здесь все дышало безмятежным, умиротворяющим покоем. Красота прозрачно-зеленого озерка могла растрогать самую свирепую душу.
Однако полицейский ничего не находил. Он стал искать чуть дальше – тщетно, никаких следов крючьев. Опершись коленом на край пещерки, он провел рукой по ее внутренним стенкам. И вдруг его пальцы нащупали отверстие явно искусственного происхождения – наверху, в самом центре. Комиссар бегло подумал о Фанни Ферейра. Она угадала: преступник втащил сюда труп с помощью крючьев и блока, использовав собственное тело в качестве противовеса.
Пошарив еще, он в конечном счете обнаружил три глубоких отверстия со следами резьбы, расположенных треугольником; сюда-то и были вбиты крючья, державшие блок. Теперь обстоятельства дела прояснялись. Реми Кайлуа был застигнут преступником в горах во время похода. Тот связал его, подверг пыткам, изувечил и убил наверху, среди скал, а затем спустился с телом своей жертвы в долину. Каким образом? Ньеман бросил взгляд на реку которая пятнадцатью метрами ниже завершала свой бурный бег в тихом озерке. Да, убийца наверняка сплавился по воде, в лодке или на чем-то еще.
Но к чему столько всяких ухищрений? Не проще ли было бросить труп на месте преступления?
Полицейский осторожно спустился к реке. Подойдя к берегу, он снял перчатки и стал разглядывать отражение выемки в идеально гладком зеркале воды. Его не оставляла мысль, что это место выглядит как святилище. Покой и чистота. Наверное, убийца тоже так думал. В любом случае, одно Ньеман знал теперь совершенно точно: этот убийца – опытнейший альпинист.
Автомобиль Ньемана был оборудован коротковолновым передатчиком, но полицейский никогда его не использовал. Точно так же не прибегал он для секретных сообщений к услугам мобильного телефона – этот был еще ненадежнее. Вот уже несколько лет как он работал в таких исключительных случаях только с пейджерами, непрерывно меняя их модели и марки. Никто не мог проникнуть в эту систему радиосообщений, которая функционировала только при знании пароля. Этот хитрый аппарат сразу пришелся по вкусу парижским дилерам – они мгновенно сообразили, что он гарантирует полную секретность информации. Комиссар дал свой номер и пароль Жуано, Барну и Вермону. Садясь в машину, он вынул пейджер из кармана и включил его. Сообщений не было.
Ньеман поехал в университет. Было уже одиннадцать часов утра; зеленую эспланаду пересекали редкие прохожие. На беговой дорожке стадиона, расположенного поодаль от бетонных корпусов, тренировались несколько студентов.
Полицейский свернул к главному зданию. Восьмиэтажный, длиной не менее шестисот метров, корпус походил на гигантский бункер. Ньеман припарковал машину и сверился с планом. Кроме библиотеки, это огромное строение вмещало амфитеатры для поточных лекций по медицине и естественным наукам. Над ними располагались лаборатории для практических занятий. А на самом верху жили интерны. Сторож кампуса отметил красным фломастером номер квартиры, которую занимали Реми Кайлуа и его молодая жена.
Пьер Ньеман миновал вход в библиотеку и вошел в главный вестибюль здания – необъятный и довольно светлый благодаря широченным окнам. Стены были расписаны немудреными цветными панно, блестевшими в утренних лучах солнца; дальний конец холла, чуть ли не в полукилометре от дверей, терялся из виду. Это помещение отличалось поистине сталинской гигантоманией – ничего общего с уютными парижскими университетами, отделанными светлым мрамором и благородным темным деревом. Так, по крайней мере, думал Ньеман, сроду не бывавший в университетах. Ни в парижском, ни в каком другом.
Он поднялся по лестнице с гранитными ступенями, которые, по задумке архитектора, висели в воздухе: каждый марш крепился на вертикальных стойках. Автор явно не страдал избытком фантазии: здесь царил тот же тяжеловесный стиль, что и во всем интерьере. Неоновые лампы горели через одну, и Ньеман то и дело попадал из кромешной темноты в слепящий белый свет и наоборот.
Наконец он добрался до узкого коридора с множеством небольших дверей и почти ощупью (здесь лампы перегорели все до единой) зашагал по нему, отыскивая номер 34 – квартиру Кайлуа.
Дверь была приоткрыта.
Полицейский легонько толкнул створку двумя пальцами и очутился в маленькой прихожей.
Тишина и полумрак. В глубине коридорчика линолеум пересекала полоска света. Это позволило комиссару обозреть фотографии, развешанные на стенах. Черно-белые снимки, явно относящиеся к тридцатым – сороковым годам. Атлеты-олимпийцы в звездный миг своих рекордов: одни взлетали в прыжке над землей, другие попирали ее в мощном усилии. Их лица, тела и позы светились каким-то тревожным совершенством, напоминавшим мраморную, нечеловеческую, безупречную красоту статуй. Ньеман снова подумал об архитектуре университета; все вместе составляло гнетущий и совсем не радостный ансамбль.
Внизу, под снимками, он обнаружил портрет Реми Кайлуа и снял его со стены, чтобы разглядеть получше. Убитый был довольно красивым молодым человеком с короткими волосами и напряженной улыбкой. В его глазах блестела странная тревога.
– Кто вы?
Ньеман обернулся и увидел в глубине коридора женский силуэт в просторном плаще. Комиссар подошел ближе. Еще одна дамочка. С виду ей тоже было не больше двадцати пяти лет. Светлые полудлинные волосы обрамляли узкое худое лицо, темные круги под глазами подчеркивали его бледность. Острые точеные черты. Красота этой женщины бросалась в глаза не сразу, а лишь после того, как проходило первое впечатление тягостной неловкости.
– Меня зовут Пьер Ньеман, – сказал сыщик. – Я старший комиссар полиции.
– Почему вы вошли сюда без звонка?
– Извините меня. Дверь была открыта. Вы жена Реми Кайлуа?
Вместо ответа женщина выхватила из рук Ньемана фотографию и повесила ее на место. Затем она сняла плащ и шагнула налево, к двери, ведущей в комнату. В вырезе растянутого пуловера Ньеман успел заметить бледную плоскую грудь. Он вздрогнул.
– Входите, – угрюмо сказала женщина.
Полицейский очутился в гостиной, обставленной тщательно и строго. На стенах висели современные картины. Симметричные линии, мрачные краски, что-то в высшей степени непонятное. Он не стал задерживать на них внимание. Его поразило другое: в комнате царил сильный химический запах. Запах клея. Супруги Кайлуа явно только то оклеили стены новыми обоями. У Ньемана сжалось сердце. Горько было думать о загубленной судьбе этой пары, о пепелище, в какое обратилась жизнь этой убитой горем женщины. Он заговорил серьезно и строго:
– Мадам, я приехал из Парижа. Меня вызвали сюда для помощи в расследовании смерти вашего мужа. Я...
– И вы уже нашли что-нибудь?
Комиссар взглянул на нее и внезапно ощутил желание разбить какой-нибудь предмет – стекло, тарелку, что угодно. Эта женщина была полна скорби, но еще больше – ненависти к полиции.
– Пока ничего существенного, – признался он. – Но я надеюсь, что поиски...
– Спрашивайте.
Ньеман присел на диван, напротив женщины, которая выбрала себе стул в дальнем углу. Стараясь выиграть время, он взял в руки подушечку и несколько секунд комкал ее в руках.
– Я читал ваши показания, – начал он. – И мне хотелось бы получить от вас дополнительную информацию. В этом районе многие люди увлекаются походами в горы, не так ли?
– Уж не думаете ли вы, что в Герноне бывают другие развлечения? Здесь все занимаются туризмом или альпинизмом.
– Мог ли кто-нибудь из местных знать маршруты Реми?
– Нет. Он никому об этом не сообщал. Всегда ходил своими путями.
– Это были обыкновенные прогулки или походы?
– Как когда. В субботу Реми ушел пешком, он собирался подняться на два километра. Он не взял с собой никакого снаряжения.
Помолчав, Ньеман приступил к самому существенному:
– У вашего мужа были враги?
– Нет.
Странный тон этого ответа вынудил комиссара задать следующий вопрос, удививший его самого:
– А были ли у него друзья?
– Тоже нет. Реми был очень нелюдим.
– Какие отношения связывали его со студентами, с теми, кто посещал библиотеку?
– Он выдавал им книги, только и всего.
– Вы не замечали в нем ничего странного за последние дни?
Женщина не ответила. Но Ньеман не отступался:
– Может быть, ваш муж в последнее время нервничал, был раздражительным?
– Нет.
– Расскажите мне о смерти его отца.
Софи Кайлуа подняла глаза. Их тусклый, неопределенный цвет искупали великолепные ресницы и брови. Она слегка пожала плечами:
– Он погиб в девяносто третьем году, под лавиной. Мы еще тогда не были женаты. Я ничего точно не знаю. Реми об этом никогда не говорил. Почему вас это интересует?
Полицейский промолчал и стал разглядывать маленькую комнату с идеально ровно расставленной мебелью. Он хорошо знал этот тип жилищ. И еще он знал, что они с Софи Кайлуа сейчас не одни. Призрак погибшего еще витал в этой квартире, как будто его душа в соседней комнате готовилась к своему последнему походу. Комиссар опять взглянул на картины.
– Ваш муж держал тут какие-нибудь книги?
– С какой стати? Он же целый день работал в библиотеке.
– И диссертацию он тоже писал там?
Женщина коротко кивнула. Ньеман не переставал исподтишка любоваться этим красивым и жестким лицом, удивленно думая о том, что за какой-нибудь час встретил сразу двух соблазнительных женщин.
– О чем была его диссертация?
– Об Олимпийских играх.
– Не шибко ученая тема.
Софи Кайлуа презрительно усмехнулась.
– Она была посвящена отношениям испытания и сакральности. Связи тела и духа. Он изучал миф о прачеловеке, по-гречески называвшемся athlon, который оплодотворял Землю своей силой, соками, исходящими из его собственного тела.
Отверстия в скале.
Ветер яростно швырял ему в лицо ледяные брызги, и Ньеману было приятно это ощущение холода. Приближаясь к месту обнаружения трупа, он, несмотря на печальные обстоятельства, испытывал радостное чувство полноты жизни. Может быть, и убийца выбрал этот уголок не случайно: здесь все дышало безмятежным, умиротворяющим покоем. Красота прозрачно-зеленого озерка могла растрогать самую свирепую душу.
Однако полицейский ничего не находил. Он стал искать чуть дальше – тщетно, никаких следов крючьев. Опершись коленом на край пещерки, он провел рукой по ее внутренним стенкам. И вдруг его пальцы нащупали отверстие явно искусственного происхождения – наверху, в самом центре. Комиссар бегло подумал о Фанни Ферейра. Она угадала: преступник втащил сюда труп с помощью крючьев и блока, использовав собственное тело в качестве противовеса.
Пошарив еще, он в конечном счете обнаружил три глубоких отверстия со следами резьбы, расположенных треугольником; сюда-то и были вбиты крючья, державшие блок. Теперь обстоятельства дела прояснялись. Реми Кайлуа был застигнут преступником в горах во время похода. Тот связал его, подверг пыткам, изувечил и убил наверху, среди скал, а затем спустился с телом своей жертвы в долину. Каким образом? Ньеман бросил взгляд на реку которая пятнадцатью метрами ниже завершала свой бурный бег в тихом озерке. Да, убийца наверняка сплавился по воде, в лодке или на чем-то еще.
Но к чему столько всяких ухищрений? Не проще ли было бросить труп на месте преступления?
Полицейский осторожно спустился к реке. Подойдя к берегу, он снял перчатки и стал разглядывать отражение выемки в идеально гладком зеркале воды. Его не оставляла мысль, что это место выглядит как святилище. Покой и чистота. Наверное, убийца тоже так думал. В любом случае, одно Ньеман знал теперь совершенно точно: этот убийца – опытнейший альпинист.
Автомобиль Ньемана был оборудован коротковолновым передатчиком, но полицейский никогда его не использовал. Точно так же не прибегал он для секретных сообщений к услугам мобильного телефона – этот был еще ненадежнее. Вот уже несколько лет как он работал в таких исключительных случаях только с пейджерами, непрерывно меняя их модели и марки. Никто не мог проникнуть в эту систему радиосообщений, которая функционировала только при знании пароля. Этот хитрый аппарат сразу пришелся по вкусу парижским дилерам – они мгновенно сообразили, что он гарантирует полную секретность информации. Комиссар дал свой номер и пароль Жуано, Барну и Вермону. Садясь в машину, он вынул пейджер из кармана и включил его. Сообщений не было.
Ньеман поехал в университет. Было уже одиннадцать часов утра; зеленую эспланаду пересекали редкие прохожие. На беговой дорожке стадиона, расположенного поодаль от бетонных корпусов, тренировались несколько студентов.
Полицейский свернул к главному зданию. Восьмиэтажный, длиной не менее шестисот метров, корпус походил на гигантский бункер. Ньеман припарковал машину и сверился с планом. Кроме библиотеки, это огромное строение вмещало амфитеатры для поточных лекций по медицине и естественным наукам. Над ними располагались лаборатории для практических занятий. А на самом верху жили интерны. Сторож кампуса отметил красным фломастером номер квартиры, которую занимали Реми Кайлуа и его молодая жена.
Пьер Ньеман миновал вход в библиотеку и вошел в главный вестибюль здания – необъятный и довольно светлый благодаря широченным окнам. Стены были расписаны немудреными цветными панно, блестевшими в утренних лучах солнца; дальний конец холла, чуть ли не в полукилометре от дверей, терялся из виду. Это помещение отличалось поистине сталинской гигантоманией – ничего общего с уютными парижскими университетами, отделанными светлым мрамором и благородным темным деревом. Так, по крайней мере, думал Ньеман, сроду не бывавший в университетах. Ни в парижском, ни в каком другом.
Он поднялся по лестнице с гранитными ступенями, которые, по задумке архитектора, висели в воздухе: каждый марш крепился на вертикальных стойках. Автор явно не страдал избытком фантазии: здесь царил тот же тяжеловесный стиль, что и во всем интерьере. Неоновые лампы горели через одну, и Ньеман то и дело попадал из кромешной темноты в слепящий белый свет и наоборот.
Наконец он добрался до узкого коридора с множеством небольших дверей и почти ощупью (здесь лампы перегорели все до единой) зашагал по нему, отыскивая номер 34 – квартиру Кайлуа.
Дверь была приоткрыта.
Полицейский легонько толкнул створку двумя пальцами и очутился в маленькой прихожей.
Тишина и полумрак. В глубине коридорчика линолеум пересекала полоска света. Это позволило комиссару обозреть фотографии, развешанные на стенах. Черно-белые снимки, явно относящиеся к тридцатым – сороковым годам. Атлеты-олимпийцы в звездный миг своих рекордов: одни взлетали в прыжке над землей, другие попирали ее в мощном усилии. Их лица, тела и позы светились каким-то тревожным совершенством, напоминавшим мраморную, нечеловеческую, безупречную красоту статуй. Ньеман снова подумал об архитектуре университета; все вместе составляло гнетущий и совсем не радостный ансамбль.
Внизу, под снимками, он обнаружил портрет Реми Кайлуа и снял его со стены, чтобы разглядеть получше. Убитый был довольно красивым молодым человеком с короткими волосами и напряженной улыбкой. В его глазах блестела странная тревога.
– Кто вы?
Ньеман обернулся и увидел в глубине коридора женский силуэт в просторном плаще. Комиссар подошел ближе. Еще одна дамочка. С виду ей тоже было не больше двадцати пяти лет. Светлые полудлинные волосы обрамляли узкое худое лицо, темные круги под глазами подчеркивали его бледность. Острые точеные черты. Красота этой женщины бросалась в глаза не сразу, а лишь после того, как проходило первое впечатление тягостной неловкости.
– Меня зовут Пьер Ньеман, – сказал сыщик. – Я старший комиссар полиции.
– Почему вы вошли сюда без звонка?
– Извините меня. Дверь была открыта. Вы жена Реми Кайлуа?
Вместо ответа женщина выхватила из рук Ньемана фотографию и повесила ее на место. Затем она сняла плащ и шагнула налево, к двери, ведущей в комнату. В вырезе растянутого пуловера Ньеман успел заметить бледную плоскую грудь. Он вздрогнул.
– Входите, – угрюмо сказала женщина.
Полицейский очутился в гостиной, обставленной тщательно и строго. На стенах висели современные картины. Симметричные линии, мрачные краски, что-то в высшей степени непонятное. Он не стал задерживать на них внимание. Его поразило другое: в комнате царил сильный химический запах. Запах клея. Супруги Кайлуа явно только то оклеили стены новыми обоями. У Ньемана сжалось сердце. Горько было думать о загубленной судьбе этой пары, о пепелище, в какое обратилась жизнь этой убитой горем женщины. Он заговорил серьезно и строго:
– Мадам, я приехал из Парижа. Меня вызвали сюда для помощи в расследовании смерти вашего мужа. Я...
– И вы уже нашли что-нибудь?
Комиссар взглянул на нее и внезапно ощутил желание разбить какой-нибудь предмет – стекло, тарелку, что угодно. Эта женщина была полна скорби, но еще больше – ненависти к полиции.
– Пока ничего существенного, – признался он. – Но я надеюсь, что поиски...
– Спрашивайте.
Ньеман присел на диван, напротив женщины, которая выбрала себе стул в дальнем углу. Стараясь выиграть время, он взял в руки подушечку и несколько секунд комкал ее в руках.
– Я читал ваши показания, – начал он. – И мне хотелось бы получить от вас дополнительную информацию. В этом районе многие люди увлекаются походами в горы, не так ли?
– Уж не думаете ли вы, что в Герноне бывают другие развлечения? Здесь все занимаются туризмом или альпинизмом.
– Мог ли кто-нибудь из местных знать маршруты Реми?
– Нет. Он никому об этом не сообщал. Всегда ходил своими путями.
– Это были обыкновенные прогулки или походы?
– Как когда. В субботу Реми ушел пешком, он собирался подняться на два километра. Он не взял с собой никакого снаряжения.
Помолчав, Ньеман приступил к самому существенному:
– У вашего мужа были враги?
– Нет.
Странный тон этого ответа вынудил комиссара задать следующий вопрос, удививший его самого:
– А были ли у него друзья?
– Тоже нет. Реми был очень нелюдим.
– Какие отношения связывали его со студентами, с теми, кто посещал библиотеку?
– Он выдавал им книги, только и всего.
– Вы не замечали в нем ничего странного за последние дни?
Женщина не ответила. Но Ньеман не отступался:
– Может быть, ваш муж в последнее время нервничал, был раздражительным?
– Нет.
– Расскажите мне о смерти его отца.
Софи Кайлуа подняла глаза. Их тусклый, неопределенный цвет искупали великолепные ресницы и брови. Она слегка пожала плечами:
– Он погиб в девяносто третьем году, под лавиной. Мы еще тогда не были женаты. Я ничего точно не знаю. Реми об этом никогда не говорил. Почему вас это интересует?
Полицейский промолчал и стал разглядывать маленькую комнату с идеально ровно расставленной мебелью. Он хорошо знал этот тип жилищ. И еще он знал, что они с Софи Кайлуа сейчас не одни. Призрак погибшего еще витал в этой квартире, как будто его душа в соседней комнате готовилась к своему последнему походу. Комиссар опять взглянул на картины.
– Ваш муж держал тут какие-нибудь книги?
– С какой стати? Он же целый день работал в библиотеке.
– И диссертацию он тоже писал там?
Женщина коротко кивнула. Ньеман не переставал исподтишка любоваться этим красивым и жестким лицом, удивленно думая о том, что за какой-нибудь час встретил сразу двух соблазнительных женщин.
– О чем была его диссертация?
– Об Олимпийских играх.
– Не шибко ученая тема.
Софи Кайлуа презрительно усмехнулась.
– Она была посвящена отношениям испытания и сакральности. Связи тела и духа. Он изучал миф о прачеловеке, по-гречески называвшемся athlon, который оплодотворял Землю своей силой, соками, исходящими из его собственного тела.