Грай Татьяна. Сайт фараона

   Только теперь Максим заметил, что земля под мостом оползла и стаяла, и бревна с трудом цепляются торцами за скользкие глиняные комья с торчащими из них корнями. Он осторожно продвинулся вперед еще на шаг и заглянул в глубину оврага. Метров десять… а на дне крупные острые камни, между которыми мягко шуршит и позванивает небольшой ручеек. Да, интересная ситуевина…
   — И что делать будем? — спросил он, отступая назад и поворачиваясь к Лизе-дубль.
   — Я уже говорила — объезд поищем. Вернемся назад, там есть боковые проселки.
   — А я и не заметил.
   — А ты вообще мало что замечаешь.
   Обиженный замечанием Елизаветы Второй, он молча вернулся к синему чудищу, пытаясь понять, права или нет Лиза-дубль. Нет, скорее не права. Он многое замечает… и фантастическая Лиза этому удивлялась. Но боковых проселков он и в самом деле не видел. Наверное, отвлекся, углубился в собственные мысли…
   Сняв с плеча бельчонка, Елизавета Вторая отправила его в самостоятельное плавание, подарив на прощанье большой ломоть хлеба. Потом, запихнув коробку, служившую сервировочным столом, на заднее сиденье, и тем самым несказанно оскорбив мадам Софью Львовну, лишившуюся уютного уголка, она весело сказала:
   — Ну, вперед, за славой и удачей! Точнее, назад.
   И синий танк осторожно пополз, пятясь от обернувшегося фикцией моста, а потом, добравшись до относительно широкого места, где деревья отступили от дороги, принялся медленно разворачиваться.

Глава шестая

   Долго искать обходные пути не пришлось, проселок прорезался в не шибко густом лесу уже минут через десять, однако Елизавете Второй он чем-то не приглянулся. Выйдя из машины, девушка исчезла из поля зрения Максима, но вскоре вернулась и сказала:
   — Нет, это нам не подойдет.
   И они поехали дальше. Следующий поворот понравился Лизе-дубль больше, но все же и он, судя по всему, вызвал у нее кое-какие сомнения, потому что она попросила:
   — Достань свой шар, вдруг пригодится.
   Наклонившись вперед, Максим на ощупь расстегнул «молнию» сумки, стоявшей у него под ногами, и принялся вслепую шарить внутри в поисках подарка фантастической Лизы. Пока он предавался этому творческому занятию, Елизавета Вторая сказала:
   — Эта дорога даже короче немножко, но хуже.
   — Вот как? — откликнулся он. — А я-то думал, хуже и быть не может.
   — Ерунду-то не городи, — сердито произнесла Лиза-дубль. — До сих пор, можно сказать, по шоссе ехали. Даже не завязли ни разу.
   — Как это — не завязли? — возразил он. — А там, перед Клюквенкой?
   — А… это совсем другое дело, — отмахнулась Лиза-дубль.
   — Чем же оно другое? — поинтересовался он, нащупывая наконец холодную граненую игрушку и извлекая ее на свет. — По-моему, очень даже такое же, как если бы мы застряли где-то еще.
   — Нет, там нас остановил учитель, заинтересовался.
   — Учитель? — Сжав шар между ладонями, Максим удивленно посмотрел на девушку. — Ты о ком это? Уж не о том ли мужичонке, метр с кепкой?
   — Ну, это его дело, как ему выглядеть, — пожала плечами Елизавета Вторая. — Ему виднее. Ладно, поехали.
   — А с шаром что делать? — только и смог спросить Максим, окончательно потерявший способность соображать. Выглядит как хочет… учитель… черт-те что! И ведь не станет ничего объяснять проклятая девчонка!
   — Держи в руках.
   Он крепко сжал в ладонях граненый шар, а синее чудище заворочалось на узкой дороге, пытаясь вписаться в еще более узкий боковой проселок. Наконец оно поползло по кривым колеям, время от времени недовольно урча и взрыкивая, но в общем без труда преодолевая кочки и вымоины. Машина и в самом деле была невероятно мощной и обладала повышенной проходимостью. Ничто ее не пугало.
   Долгое молчание закончилось, когда проселок вдруг вывел их на большую светлую поляну, на дальнем краю которой, прижавшись задним фасадом к лесу, стоял двухэтажный бело-голубой дом. Собственно, Максим скорее назвал бы его маленьким дворцом, так прекрасно было это легкое, изысканное строение, несмотря на то, что с обшарпанных стен сыпалась штукатурка, в белой крыше зияли дыры, а веранда, опоясывавшая дворец по второму этажу, местами обрушилась. Но портик сохранился, и колонны с коринфским ордером гордо сверкали на солнце незапятнанной белизной. И лепные наличники, и веером разбегающиеся ступени… Когда-то дом защищала кованая ограда, но ее давным-давно порушили, и от нее остались только ободранные бело-голубые столбы со свисающими с них помятыми чугунными цветками.
   — Что это? — почему-то шепотом спросил Максим.
   — Дача князей Троицких, — негромко ответила Елизавета Вторая, останавливая синее чудище. — Мы сейчас едем через их лесные угодья… когда-то здесь все было иначе.
   — Да уж, не сомневаюсь, — буркнул он. — До чего же красивый дом!
   Лиза— дубль кивнула.
   — Да, я не знаю, кто его строил, но очень похоже на Растрелли. Впрочем, слишком изысканно для него. Его стиль все-таки чуть-чуть тяжеловат.
   — Не помню, — сказал Максим. — Да и неважно это. Но почему все так разбито?
   — Здесь много-много лет подряд размещался интернат для умственно неполноценных, — объяснила Лиза-дубль. — Ну, а потом его перевели поближе к городу… когда не нужно стало скрывать от всего мира, сколько у нас идиотов.
   — Удивительно, что местные не растащили дом по кирпичику, — покачал головой Максим. — На печки да на сараюшки.
   — Местные к этому дому и близко не подойдут, — серьезно сказала Елизавета Вторая. — Боятся. Говорят, управляющий имением до сих пор тут бродит, за порядком присматривает. Но с дураками и он не мог справиться. Однако весь персонал тут был привозной. Издалека. И подолгу никто не задерживался.
   Максим повернулся и всмотрелся в точеный профиль Лизы-дубль. Похоже, она не шутила. Управляющий имением… недурно. Остается надеяться, что он не выскажет недовольства появлением на вверенной ему территории постороннего танка.
   — Ладно, — встряхнулась Елизавета Вторая. — Едем дальше. — Она тронула машину с места, бормоча: — Едем дальше, видим мост, на мосту ворона сохнет, взял ворону я за хвост, положил ее под мост, пусть ворона мокнет… едем дальше, видим мост, под мостом ворона мокнет, взял ворону я за хвост, положил ее на мост, пусть ворона сохнет… едем дальше…
   Максим вслушивался в бесконечную бессмысленную бормоталку, и ему казалось, что Лиза-дубль читает некое специальное заклинание, предназначенное для бестелесного управляющего… ну, чтобы он не препятствовал синему чудищу…
   Они объехали поляну по самому краю, держась как можно дальше от голубого дворца, и снова углубились в сырую чащу. И тут Максим заметил, что теперь вокруг них не дикий лес, а старый запущенный сад, заросший, одичавший, превратившийся в непролазные джунгли. Он удивленно смотрел в окно, не веря собственным глазам. Разве может быть такое? Разве груши и сливы могут разрастись до такой степени? Ведь это же культурные, избалованные деревья, им бы следовало давным-давно погибнуть… ну, разве что покойный управляющий поддерживает в них жизнь… А там — гигантский малинник, а там, похоже, смородина… кусты, правда, двухметровой высоты, но листья похожи на смородиновые… и все густо заплетено диким виноградом.
   Дорога снова пошла под уклон и через несколько минут привела их к очередному оврагу, по другую сторону которого, как с облегчением увидел Максим, рос уже самый обыкновенный лес, к тому же за неширокой полосой берез и осин виднелись строевые сосны, взбирающиеся на склон… а значит, и сырости конец наконец. Он усмехнулся, мысленно скорректировал фразу: и сырость наконец-то исчезнет… и рассмеялся вслух.
   — Что? — спросили Елизавета Вторая.
   — Да так… журналистские привычки срабатывают, — ответил он. — Даже в мыслях повтора слов не терплю.
   — А… Ты вот что, дорогой, подумай-ка о более насущном. Мост впереди.
   — И что? Тоже негодный?
   — Годный-то он годный… только мы на чужой территории. Держи шар покрепче и вспоминай о хорошем и добром.
   Озадаченно глянув на Лизу-дубль, Максим тем не менее подчинился приказу, не задавая вопросов. На то и генерал, чтобы знать стратегическую обстановку в целом… Он сжал граненый шар в ладонях и стал вспоминать фантастическую Лизу и ту странную женщину, которая подарила девочке шар… с которым почему-то нельзя было фотографироваться… и невероятную старуху, чудесную и обаятельную, хотя и резковатую иной раз… и гениальную балерину — безумную Настасью… и тут он сообразил, что все его воспоминания и мысли касаются только нового периода жизни… ну да, ведь то, что он уже знал о жизни прежней, не особо радовало… а думать велено о хорошем. Розовый особнячок, в котором невероятная старуха была счастлива… толстый Петя, смешной кариатид… милый извилистый город, лишенный военной прямолинейности и однозначности… прекрасный голубой дворец, возможно, построенный самим великим Растрелли… и вообще жизнь — замечательная штука. Даже когда она кончается и полностью износившееся тело распадается на первичные элементы. Потому что тогда начинается новый этап жизни сознания…
   — Эй, не заносись так далеко, — предостерегла Максима Лиза-дубль, в очередной раз подслушавшая его мысли.
   Он очнулся и обнаружил, что мост уже позади. Надо же, подумал он, а я и не заметил, как мы перемахнули через овраг… Дорога теперь шла вверх, к соснам, позолоченным косым, почти вечерним солнцем.
   — Скоро приедем, — сказала Елизавета Вторая. — Неплохо прошли дистанцию. До ночи еще далеко. Успеем устроиться на ночлег.
   — Скоро — это когда? — осторожно спросил Максим, ожидая нового подвоха.
   — Ну, через… — Лиза-дубль всмотрелась в просвет между соснами, — через… да уже приехали, собственно говоря.

Часть четвертая. ИГРА ЭНЕРГИЙ
Глава первая

   Синее чудище добралось до гребня горки и остановилось. Сосны расступились, освободив от своего присутствия смотрящий на запад пологий склон. На склоне лепились разбросанные как попало домики небольшой деревушки, окруженные садами и огородами, а еще ниже, там, где склон переходил в плоскость, бурлила речка, живая и энергичная, через которую был перекинут широкий каменный мост, выгнувшийся дугой над желтоватыми водами. Максим не стал спрашивать, почему они не поехали в Панелово той дорогой, что виднелась за рекой, — то бишь по отличному (по российским меркам) шоссе, а тащились замызганными проселками. Он давно уже принимал все происходящее с ним как факт, не задаваясь лишними вопросами и даже не слишком задумываясь о смысле конкретных событий. Но факты тоже бывают разные, подумалось вдруг ему… факты имеют разную окраску, придаваемую им нашим сознанием… простой факт может выглядеть в одних глазах милым и приятным — а в других скандальным и оскорбительным… как оценить то, что случилось с ним? Имея в виду потерю прошлого. Неясно. Пока — неясно. Может, к добру. А может, и к худу.
   Елизавета Вторая все еще всматривалась в деревушку. Положив руки на руль, девушка вытянулась вперед, и на ее лице отпечаталось выражение настороженности. Вот еще новости, подумал он… впрочем, мужичонка в армянской кепке был немало удивлен тем, что они едут в это самое Панелово… что в нем такого? Может быть, здесь живут вурдалаки? Или упыри? Или как это называется… Максим покачал головой. Слишком много мистики в его новой жизни.
   И тут ему почудилось, что по косогору скользнула тень и прошуршали жесткие лапки скарабея…
   Лиза— дубль вздрогнула и повернулась к нему.
   — Ты когда-нибудь бывал в Египте? — неожиданно спросила она.
   Он разинул рот.
   — В Египте?! А……Эц-Шабу… бог Амон… высеченный в скале древний храм… Четыре гигантские каменные фигуры, спокойно и величаво взирающие на мир… на маленьких растерянных людей, глупых, беспомощных, подверженных страстям, не знающих своей дороги… желтоватые фрески… старенький пароход…
   — Да. Я вспомнил. Бывал.
   И в ту же секунду его скрутила боль.
   Обожгло виски, свело судорогой шею, по спине пролился огненный поток, руки и ноги стиснуло клещами… а через мгновение он, ошеломленный и едва не потерявший сознание от удара, уже чувствовал себя как обычно, и лишь воспоминание о яростном страдании сохранилось в испуганном теле. А еще через мгновение он заметил, что тонкие пальцы Елизаветы Второй касаются его лба.
   — Что это было? — хрипло спросил он. Голос пресекся, и Максим откашлялся, сглотнул, еще раз откашлялся… и сказал нормальным голосом: — Да, я ездил в Египет по заданию газеты. И там в каком-то городе… не знаю, в каком… я купил у нищего на рынке каменного скарабея… точнее, вырезанного из черно-белого оникса… очень хорошая работа… а больше пока ничего вспомнить не могу.
   Лиза— дубль улыбнулась и убрала руку.
   — И не надо, — мягко сказала она. — Все, едем в деревню.
   Мадам Софья Львовна осторожно прокралась на колени к Максиму и, свернувшись замысловатым кренделем, громко замурлыкала.
   — Чего это она? — удивился он. — То презирала меня со страшной силой, а то вдруг такие нежности!
   — Наверное, в тебе что-то изменилось, — рассеянно ответила Елизавета Вторая. — А может быть, что-то изменилось в ней.
   Максим, обретя новую тему для размышлений, занялся самоанализом. Изменилось ли в нем что-то? И если да — то что именно? И в какой момент? Мадам Софья Львовна сочла его достойным своего общества после вспышки боли… что, эта боль сожгла некий слой грязи, налипший на его сознание? Возможно, почему бы нет… вот если бы еще понять, что именно сгорело в этом взрыве… интересный, кстати, поворот темы — чем сильнее страдание, тем больше грязи оно сжигает… если, конечно, само по себе это страдание не окрашено отрицательно… если мы не страдаем от собственной дурости, впадая в гнев, ярость…
   Синее чудище остановилось, уткнувшись носом в невесть откуда взявшийся гигантский сосновый пень — свежий, истекающий янтарной смолой. Максим приподнялся, едва не уронив кошку, посмотрел, снова опустился на сиденье… мадам Софья Львовна, не проявив ни малейшего признака неудовольствия, осталась на его коленях.
   — Как он здесь очутился? — спросил Максим, повернувшись к Лизе-дубль. — Что за хренотень вообще происходит в этих краях?
   — Ну, места тут и вправду странные, — спокойно ответила Елизавета Вторая. — Ничего, прорвемся.
   Тут Максим, кое-что вспомнив, нервно хихикнул и предложил:
   — Может, съедим тот пирожок, что мужичонка дал тебе на дорогу? Как это он говорил? «Сядь на пенек, съешь пирожок». Вот как раз и пенек подходящий.
   — Не время, — серьезно ответила Лиза-дубль. — Это на совсем уж крайний случай.
   — Значит, ты не считаешь крайним случаем пень в три обхвата, выскочивший из-под земли на ровном месте? Его же тут не было! Не было!
   Он вдруг понял, что готов сорваться в истерику. Как ни старался он не замечать странностей нового бытия, все же в глубинах его ума накапливалось и росло недоумение, и вот теперь оно стремилось на поверхность, в рассудочную сферу. Но тут мадам Софья Львовна громко фыркнула и запустила когти в его колено, и все встало на свои места. Он успокоился. Боль в коленке — простая, понятная боль, без малейшего оттенка мистической неопределенности, — каким-то непонятным (мистическим?) образом изменила не только ход его мыслей, но и восприятие происходящего. Он понял: утрата им памяти действительно была не случайной, его действительно кто-то вел куда-то… с какой-то целью… и уже скоро, очень скоро все должно проясниться. Они прорвутся. И все переменится. Но главное в этом деле зависит лишь от него самого. Потому что, как ни крути, каждый сам выбирает свой путь.
   Он открыл глаза (а он и не заметил, что крепко зажмурил их) и посмотрел на пень. Открыл дверцу машины, стряхнул с колен чернохвостую мадам, вышел наружу, не обратив внимания на возмущенное «мяу». Обойдя пень и пощупав золотистую кору, глянул направо, налево… конечно же, больше ни одного пня на косогоре не было…Кто-то стер его прошлое, кто-то вложил в него программу передвижения в заданном направлении, кто-то организовал его встречу с невероятной старухой, безумной Настасьей и Елизаветой Второй… и вся цепочка тщательно спланированных событий привела его к литовской деревне, построенной на самом деле латышами… и тень скарабея упреждала его путь… негромкий шорох колючих лапок простого навозного жука чудился ему в шелесте травы… и вдруг в самый последний момент пути — препятствие.
   Почему?
   Ведь на самом деле объехать пень не составит труда, это всего лишь прервавший движение символ, знак… осталось лишь разгадать смысл этого знака. Однако далеко не всегда удается расшифровать упрощенность, добраться до той глубины, что кроется под незатейливой поверхностной картинкой… удастся ли теперь?
   А может быть, это и не нужно? Может быть, смысл знака иной… не остановить движение, а подтолкнуть к осознанию… осознанию чего?
   Он посмотрел на Елизавету Вторую, стоявшую по другую сторону пня. Руки Лизы-дубль висели как неживые, все тело казалось расслабленным, словно девушка готова была вот-вот упасть в траву… но глаза, огромные глаза пылали темным огнем.
   — Знаешь, — тихо сказал он, — мне кажется, я начинаю понимать. Я должен что-то найти. Я даже знаю, что именно. Того самого скарабея. Но я не понимаю, как он мог очутиться здесь. И кому он понадобился. А пень вырос перед нами потому, что цель моих действий — недобрая. Но я все равно не понимаю…
   Лиза— дубль чуть заметно шевельнулась и в ее тело вернулась упругость жизни.
   — Ты привез его сюда несколько лет назад, — ответила она. — Ты родился в этом городе. Но теперь у тебя не осталось здесь родных. А скарабей уполз в эту деревню.
   — Но кому он нужен? Зачем?
   — Этого я не знаю. Не вижу. Сам скоро вспомнишь. Давай уберем этот дурацкий пенек и поедем. Там разберемся.
   Почему— то его совсем не удивило предложение убрать пенек, и он, спокойно положив ладони на неровный, разукрашенный годовыми кольцами срез, сосредоточился и начал представлять, как пень стареет, превращается в труху, рассыпается на молекулы, на атомы… и на его месте возникает полная пустота.
   Пень исчез.
   Они вернулись в машину, и «ровер» осторожно спустился к деревне. Немного поплутав между бессистемно стоящими домиками, окруженными крепкими плетнями, машина остановилась перед одним из них — с двумя окнами на фасаде, наглухо закрытыми ставнями. Слева перед плетнем стояла высокая лиственница, а прямо перед домом пышно цвели бело-розовые мальвы. Лиза-дубль, заглушив мотор и выйдя наружу, подошла к слегка покосившейся калитке, запертой на здоровенный навесной замок. Вдруг в руках девушки невесть откуда появилась связка ключей. Выбрав нужный, Елизавета Вторая отперла замок, сняла его и, держа в руке, повернулась.
   — Все, мы дома.
   — Дома? — вопросительно повторил он, направляясь к калитке. — Дома?
   — Да, это мой домик, — кивнула Лиза-дубль. — Я его купила три года назад. Мне нравится здесь отдыхать. Леса вокруг — изумительные, грибов завались… я люблю грибы собирать. Мы еще успеем до темноты в овраг за родниковой водой сходить. Вообще-то у меня свой колодец, но родниковая вкуснее. Ты не против?
   — Нет, я не против… — пробормотал он, возвращаясь к машине и забирая свою сумку. Почему-то ему показалось важным и необходимым иметь ее при себе… ведь в ней снова лежал подарок фантастической Лизы — граненый шар…
   Мадам Софья Львовна уже ускакала куда-то, обстановка явно была хорошо ей знакома. Они вошли в маленький передний дворик, чрезвычайно опрятный, засеянный какой-то низкорослой травкой. Выложенная сланцевой плиткой дорожка вела от калитки вглубь территории. Справа стоял дом, слева — длинный сарай. Чуть дальше над двором нависала низкая крыша, чтобы в любую непогодь из дома в хозяйственные постройки можно было пройти без опаски. Максим с интересом рассматривал устройство нерусского жилья. Дом не имел парадной двери, вход в него, похоже, был только один — вот этот самый, под крышей внутреннего двора. А перед входом — большая площадка, выложенная такой же плиткой, как и дорожка. Длинный сарай естественным образом втекал в более обширные строения — похоже, когда-то они предназначались для разных животных… да, наверняка там жили коровы, лошади, куры… а теперь все пустовало.
   — Успеешь насмотреться, — донесся до него голос Елизаветы Второй. — Сначала надо ночлег организовать. Воды принести, печку растопить…
   Он вошел в дверь, оставшуюся распахнутой настежь, — Лиза-дубль уже скрылась в доме, — и очутился в просторных светлых сенях с окошком, выходящим в маленький передний дворик. На этом окне ставен почему-то не было. Из сеней другая дверь вела в кухню — тоже светлую и совсем не тесную. В центре ее стояла огромная печь, и черный провал, в котором затаилась плита с четырьмя конфорками, уставился на Максима, подмигнув свисающим над плитой блестящим валдайским колокольчиком. Колокольчик-то тут при чем, подумал он, останавливаясь у порога.
   — Сумку туда отнеси, — Лиза-дубль, критическим взглядом изучавшая четыре эмалированные ведра, стоявшие перед печью, кивнула на ведущую в комнаты невысокую двустворчатую дверь, разрисованную стилизованными подсолнухами.
   Он открыл тихо скрипнувшую створку — в комнате было почти темно из-за закрытых ставен… впрочем, и время уже близилось к вечеру… и вздрогнул, заметив встречное движение в полутьме. Но это оказалось всего лишь зеркало в резной овальной раме, прилепившееся к стене возле закрытого окна, над небольшим столом. Слева он рассмотрел еще одну дверь — до странности узкую; видимо, она вела во вторую комнату, ведь с улицы он видел два окна, а в этой комнатушке окошко было всего одно. Он огляделся, не зная, куда положить сумку, и рассмотрел рядом с дверью неширокую тахту, а в другом углу — два кресла, накрытые серым полотном. В конце концов он поставил сумку на пол под окном, достал граненый шар и лежавшую сверху легкую парусиновую куртку (вечером наверняка будет нежарко, и если они с Лизой-дубль собираются идти куда-то далеко за водой, куртка пригодится) и спрятал граненый шар во внутренний нагрудный карман, тщательно застегнув его на пуговку.
   Он вышел на свет, в кухню. Елизавета Вторая уже успела сбегать к машине и притащить кое-что из груза. На широком кухонном столе громоздились банки с растворимым кофе, пакеты с сахаром, макаронами, рисом и гречкой, какие-то яркие баночки и коробочки…
   — Эй, ты что, решила тут на все лето остаться? — удивленно спросил он.
   — Нет, конечно, — весело откликнулась Елизавета Вторая. — Что нам не пригодится — соседке отдам. Она за моим садом-огородом присматривает.
   — А…
   Это, по крайней мере, было понятно. Значит, основная часть груза, заполнившего «рейнджровер», предназначалась просто-напросто для деревенских гурманов.
   — Так ты собираешься все это раздать местным?
   — Только если попросят.
   — Не понял… — Он действительно не понял. На фига было грузить машину под потолок, а вдруг никому и в голову не придет что-то спросить у приехавшей отдохнуть горожанки? — Почему — только если попросят?
   — А ты сам подумай, — предложила Лиза-дубль, как будто затевая игру в логические загадки.
   Он прислонился плечом к печке, засунул большие пальцы рук за пояс джинсов — и принялся думать. Думать он стал о том, как в детстве (где оно проходило — пока что было неясно, однако Елизавета Вторая уверенно сказала, что он родом из этого города…) он, вообще-то ребенок домашний, недолгое время ходил в детский сад — ради адаптации к коллективу, как было ему сказано (видимо, родителями, которых он пока что не сумел вспомнить)… и как он, научившись однажды делать бумажные кораблики, пришел в восторг от своего нового умения и начал строить бесконечное количество этих кораблей и одаривать ими всех и каждого. Детям вовсе не были нужны его кривые и неуклюжие кораблики, тем более, что и воды никакой поблизости не было, чтобы бросить туда бумажное суденышко… кто-то отказывался от его дара, кто-то брал кораблик и тут же выбрасывал его… а он страдал от горькой обиды, потому что никто не понял его благого порыва, никто не оценил широты его души…
   — Да, — сказал он. — Ты права. Навязывать благодеяние — глупее ничего быть не может. Ну что, идем к роднику?
   — Ага, — кивнула Лиза-дубль. — Тебе два ведра, и мне два.
   — Далеко идти? — спросил он, ожидая от Елизаветы Второй неопределенно-таинственного ответа, но девушка сказала просто:
   — Полтора километра.
   Они взяли ведра и вышли со двора. Повернув налево, Лиза-дубль повела Максима между плетнями, по бугристой мягкой тропинке, по обе стороны которой высились заросли зверобоя и иван-чая, да кое-где, во влажных низинках, пышно цвела таволга, заполняя пространство нежным хмельным ароматом. То есть Максим в состоянии был узнать эти травы среди множества других. Впрочем, он опознал еще и клевер, ромашку… а остальные, хоть и были знакомы ему на вид, свои имена от него скрывали. Но его это не слишком заботило. Имя — всего лишь звук… не все ли равно, как называется вот эта малиновая звездочка? Или вон тот золотистый колосок? Все распадется, превратится в энергию, которая иссякнет, растает в пустоте…
   — Опять тебя заносит, — негромко сказала Елизавета Вторая. — В этих местах с мыслями нужно быть поосторожнее.
   — Почему? — спросил он.
   — Потому что здесь все зеркально. Твои мысли отражаются в том, что тебя окружает… и не очутиться бы тебе в пустоте.