Страница:
обратно, а Миранда ойкнула, и с извиняющимся видом остановилась.
- Я прошу прощения. О милостливые государи, но меня вызывает
преследователь трансцендентальной молитвы,- огорченно произнесла
она и начала медленно таять в воздухе. Потом, словно бы спотхва-
тившись, грациозно осела в реверансе, улыбнувшись Уинку, и напи-
сала что-то пальцем воздухе.
Лишь когда ее тень окончательно улетучилась, Уинки слегка опом-
нился, и поспешно проявил написанное. "Милорд Уинки, если ваша
честь возымеет желание еще раз увидеть меня, то я сочту за
счастье быть сегодня после вечерней медитации у старого колодца
на погосте Тарталак. Искренне Ваша Миранда"
Он задумчиво развеял душистые буквы по ветру и улыбнулся про
себя. И когда Кво с Ивааном позвали идти его дальше, он услышал
их далеко не сразу.
4
ОБРЫВОК БУМАГИ.
Приходит каждый день
Уходит же не каждый.
И наша тень, окрашенная жаждой
Так жить, чтоб не догнать теням
Кидает звезды в ноги к нам.
5
Брошюрка c риском для жизни унесенная Ивааном Т2 и Кво Плав-
ским, из библиотеки волшебника Эф.
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 17
4
Для внутреннего пользования. На руки не выдавать.
Сказка о маленьком Кваке и жестоком властителе.
5
Жил-был маленький Квак и было у него два брата; разорванный
Зонтик и старенькая оклемальница с тремя подержанными алмазными
звездами, завещанные ему Джорджем, одиноким мажордомом Восьми-
речья. Жил он не тужил, а между тем Любезный Револьвер - разног-
лазый властитель долины Черного Кофия проснулся однажды утром и
ощутил в груди некоторые стеснения. "Что бы это значило?" - спро-
сил он сам у себя, но ответа не получил. Тогда он позвал лекаря
333, известного своим умением излечивать всякие недуги с 1 по
488. Лекарь 333 обстукал своего властителя с ног до головы, поче-
сал свои затылки и обстукал его еще один раз с головы до ног. По-
том он раскрыл окошко во лбу Любезного Револьвера и вынул оттуда
пару мыслей, попробывал их на зуб, запихнул обратно и печально
промолвил:
- О властитель, посетил тебя тяжкий недуг и современная медици-
на бессильна тебе помочь, если даже ты призовешь на помощь роту
электрических микроскопов.
Разъярился Любезный Револьвер и заорал во всю мощь своей пали-
сандровой глотки:
- Ты думаешь, что говоришь, несчастный трюхальник? Лечи меня
тотчас же, а не то не миновать тебе компенсации на моем личном
компенсаторе!
Любой бы задрожал при мысли о такой страшной казни, но не таков
был смелый 333. Он спокойно отвечал:
- О властитель, тебе ведомо, что я лечу недуг и с 1 по 488, а
твой недуг носит номер, который можно только на позитронной маши-
не подсчитать, поэтому не могу я тебе помочь.
Тогда Любезный Револьвер, видя, что угрозы не помогут, вкрадчи-
во спросил:
- Что же мне делать, о великий лекарь?
Вспомнил тут лекарь 333 клятву Гиппократа, обязывающую помогать
всякому хворому, да недужному, смягчился и сказал:
- Может тебе помочь лишь оклемальница с тремя алмазными звезда-
ми. Достань ее и съешь. Да не попади зубами на алмаз, не то сло-
маешь зубы и придет тебе конец.
Обрадовался жестокий Револьвер этому рецепту и приказал своему
верному слуге Черногору сковать лекаря магнитным полем и бросить
в подземелье, где вот уже 2000 лет томился благородный Диффузор
2А9. История была проста. Услышав от заезжего торговца воздухом,
что Любезный Револьвер чинит своим подданным всякие несправедли-
вости, пошел на него войной. Револьвер же был весьма коварен,
подкупил слугу Диффузора с тем, чтобы он принес ему после трапезы
обычную беломорину, только набитую не как обычно азиатской дурью,
а редким в тех краях табаком. Подлый слуга так и сделал. После
чего благородный Диффузор впал в забытье, очнувшись лишь в подзе-
мелье жестокого Револьвера.
Исполнил Черногор приказание, сковал лекаря на славу и пустился
на поиски оклемальницы. А Любезный Револьвер снова лег в свою по-
лудинамическую кровать и стал громко стонать, жалясь на свою
участь.
А Черногор тем временем шел и шел вперед, размышляя, где ему
найти оклемальницу. Шел он, шел и пришел в Сайгон. Не долго ду-
мая, взял он себе маленькую тройную и стал ее пить попивать, все
еще размышляя. Тем временем подскочил к нему пятиногий уродец,
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 18
известный всем честным людям по имени Обширявца и начал предла-
гать Черногору что-нибудь уцепить у него, начиная с поношенного
крейсера среднего водоизмещения и кончая томиком Мандельштамма.
Тогда Черногора осенило. Он сунул Обширявцу фальшивую сату и про-
шептал:
- Чувак, где бы мне найти оклемальницу с тремя звездами?
Пятиног быстро достал свою трехтомную записную книжку и меньше,
чем через пол-часа дал Черногору телефон мистера Ы, который был
горазд на такого рода дела. Действительно, встретившись с ним че-
рез час на восьмом киломметре галереи, Черногор, в обмен на цис-
терну суперкайфа получил оклемальницу и радостно пустился в об-
ратный путь. Вернемся к маленькому Кваку. Придя домой после Сей-
шна в деревяшке им.Промокашки он захотел было потешить душу окле-
мальницей. Сунул он руку под кровать, но не обнаружив ее там,
сильно пал духом. Раскинув мозгами по своей квартире, он быстро
понял, что его кинули. Тогда он прибегнул к крайнему, но сильно-
действующему средству. Вызвал из маленькой баночки с красной эти-
кеткой могучего духа, своего старого знакомого. Дух присел на но-
совой платок и подумав минутку, сообщил маленькому Кваку о ковар-
ном плане Любезного Револьвера.
- ЕМАВАУТ !!!- закричал маленький Квак. Не долго думая, схватил
мотор и кинулся в погоню за Черногором.
А тот не терял времени даром. Когда маленький Квак только еще
расплачивался с повелителем мотора, Черногор уже протягивал Лю-
безному Револьверу пакет с оклемальницей.
- У-ху-ху! - прокричал Любезный Револьвер и открыл пасть, усе-
янную фирменными зубами.
Маленький Квак быстро вскарабкался на окно спальни и увидев
это, понял, что действовать надо решительно. Он выхватил из кар-
мана вокс, расставил колонки на широком подоконнике и запел:
- ИННАГАДУ ДАВИДУ.
- Караул!- прохрипел Любезный Револьвер, - Земляне!
Он посинел, сунул в рот оклемальницу. Да от спешки промахнулся
и ударился зубами об алмазную звезду, да не об одну, а обо все
три разом. Сломались его зубы. Провыл Любезный Револьвер четырех-
этажное ругательство на забытом ныне квазимате и кончился.
А маленький Квак освободил лекаря 333 и благородного Диффузора
2А9 из подземелья. А Черногора убедил в нецелесообразности амо-
ральной дурной жизни; после чего взял его себе в компаньоны. Про-
дали они замок Любезного Револьвера. Купили на вырученные деньги
стереомашину и целую телегу не игранных дисков. И стали жить-по-
живать.
Тут и сказки конец, а кто под нее обсадился, тот молодец.
ГЛАВА 7
Последний раз помахав руками что-то нечленораздельно-дружеское,
Иваан и Ква скрылись за отливающими сталью деревьями. Тогда Уинки
понял, что пришло время поразмыслить над услышанным. Завидев не-
подалеку пенек, явно обещающий желающему присесть путнику все
блаженства покоя, он устремил свои шаги к нему и только было сел,
как услышал торжественный голос:
- Брат Ункль, царственный пень приветствует тебя.
С этими словами пень увеличился в несколько раз и степенно кач-
нул сучками. Как мог, Уинки постарался скрыть смущение и сделал
вид, что хотел всего-навсего поздороваться, хотя он превосходно
знал, что здороваться задней частью тела могут только самые неве-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 19
жественные племена архипелага Раскрашенной свиньи. Но пень то ли
по близорукости, то ли просто из вежливости, не отреагировал на
непростительную оплошность Уинка, и, обменявшись благодарственны-
ми манерами, они радушно расстаялись.
Отойдя от царственного собрата, Уинки, не желая больше никого
встречать, принял облик тени и уселся под раскидистым ярким цвет-
ком. Достав из своей неистощимой сумы сигарету, он закурил и при-
задумался. "Так как же они говорили, от четырехмерной мельницы,
по висящей тропинке дойти до дерева старухи Брюкель, пройти кань-
он Дураков и по горбатой просеке дойти до сухого ручья. По нему
до моста и еще два шага по мосту и попадешь в библиотеку. Вот и
все". Уинки считал, что объяснений Иваана вполне достаточно. Не-
понятно было другое, на кой черт он, Уинкль, собирается в библи-
отеку, откуда Иваан и Кво чудом вернулись живыми. Но Уинки не хо-
тел бы этого знать. Достаточно того, что есть такое место, где
много всего интересного. Господи, что только не говорил Кво о тех
минутах, которые они там провели, что Уинки может туда попасть и
потом он просто не любил, когда ни в чем не повинным людям причи-
няют зло и всегда сам пытался разобраться в том, кто прав, кто
виноват. И полный детской веры в свое могущество, он посмотрел,
прищурившися на небо: до вечера еще далеко. Любезно поклонившись
погруженному в медитацию царственному пню, он зашагал по высокой
траве в сторону леса.
До четырехмерной мельницы он добрался без всяких осложнений,
если не считать короткой беседы с одним вкопанным по пояс в землю
добродушным старичком, который доказывал кому-то, что он един-
ственный прямой родственник Маяка Стрюкельнбкаха и подозвал Уин-
ки, чтобы он засвидетельствовал этот факт. Уинки сослался на нез-
нание генеалогического дерева местных геодезических знаков, но
факт родства подтвердил, (ибо безоговорочно поверил в родовитость
и искренность старца).
Продолжив путь, он через пять минут очутился перед тяжелыми во-
ротами с внушительной надписью:
ЧЕТЫРЕХМЕРНАЯ ИМЕНИ ЛАНГУСА ГРАЗСА ЦЕ МЕЛЬНИЦА. РАЗМАЛЫВАНИЕ
ЕЖЕЧАСНО. БОЛЬНЫЕ МОЗГИ ПРОСЬБА НЕ ДОСТАВЛЯТЬ.
Он отворил маленькую красную дверцу. Огромное теплое нутро зда-
ния было занято какими-то толстенными канатами, которые равномер-
но вращались во все стороны, производя при этом оглушающее скри-
пение. Чугунные ступицы опускались и поднимались. Что-то надрывно
гудело. Время от времени из отверстия в темном промасленном ящике
высовывалась тускло блестевшая шестилапая лапа и начинала ожесто-
ченно скрести землю. Уинки плотно закрыл за собой дверцу. Медлен-
но возле уха просвистел упавший сверху маятник на цепочке. Чей-то
озабоченный голос пробормотал:
- Ну и ну, недостача получается.
Уинки обернулся, но никого, кроме испачканной мелом стены, не
увидел. Стена, между прочим, тоже имела озабоченный вид. Сделав
робкий шаг в сторону, он почувстврвал, что поднимается вверх. За-
тем последовал ощутимый толчок и после непродолжительного падения
очнулся на ярко освещенной куче песка. "Ох, не размололи бы меня
здесь" - сказал он себе. На песке ему, видимо, ничего не угрожа-
ло. Решив осмотреться, Уинки поднялся. Только было он это сделал,
как сзади раздался прехорошенький девичий голос, произносящий,
однако, не то, что мужчины обычно предполагают услышать из жен-
ских уст. Тирада была достойна самого пьяного из пьяных сапожни-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 20
ков, когда-либо пользовавшихся нецензурными словами. Остолбенев,
Уинки дослушал до конца этот памятник устной речи, а когда обер-
нулся, то остолбенел еще больше, ибо автора не было, голос доно-
сился из совершеннейшей пустоты.
- Я прошу прощения, сударыня, но... - растерянно промолвил он,
хлопая глазами в пустоту.
- Нет, он еще извиняется. Как вам это нравится Настурция?
- Знаете, отведем-ка его к сэру Джорджу, пусть он с ним разбе-
рется,- решительно ответил голос.
Две невидимые руки схватили Уинки. Все завертелось перед глаза-
ми и только когда он почувствовал в руках подлокотники кресла, он
перевел дух и решил осмотреться.
Перед ним возвышался моренного дуба письменный стол, титаничес-
кие размеры которого неизменно приводили к мысли о бренности все-
го сущего. Казалось, пройдут тысячелетия, унесет ветром людей в
леса, покроются пылью руины четырехмерной мельницы, а этот стол,
подомный маэкльской террасе, будет непоколебимо возвышаться, от-
ражая свет слез моренностью своих досок и посланцы иных цивилза-
ций будут складывать оды в его честь, умиляясь могуществу челове-
ческого разума. А за этим фундаментальным сооружением восседал
одетый в дорогое сукно, в белоснежную сорочку, в респектабель-
ность строгого галстука и тяжелые профессорские очки образчик той
породы, которую зоологи именуют, а остальные люди зовут просто
ослами.
Осел поднял голову и Уинки изобразил на лице что-то вроде
АКАКПРИЯТНОБУДЕТПОБЕСЕДОВАТЬПРОСТИТЕНЕРАССЛЫШАЛВАШЕИМЯ.
Но его обреченный властью человек, видимо, не был расположен
поддерживать учтивую светскую беседу. Поймав Уинки в прицел мощ-
ных очков, он некоторое время подержал его там, затем тряхнул го-
ловой и тоном общественного обвинителя заявил:
- Вы осел, сударь.
- Простите, что? - только и смог сказать Уинки.
- Я говорю: вы осел.
- Кто осел?
- Кто, кто? Вы, конечно, ведь не я же,- убежденно сказал осел.
- Простите, а вы твердо убеждены, что именно я являюсь, так
сказать, ослом?
- А кем же вы еще можете быть?- саркастически спросил осел, да-
вая своим тоном понять, что вот тут-то и конец Уинковым уверткам.
- А что, стало быть, бывают только ослы и никого больше, - ре-
шил уточнить ситуацию Уинк.
Осел, видимо, понял, что без разъяснений тут не обойтись, и
нахмурился неопределенно протянув:
- Ну-у еще бывают эти...
Из наполненной шорохами тьмы, за спиной ослового кресла пахнуло
доисторическим хлевом и показалась запыленная голова птеродакти-
ля. Она скептически посмотрела через стол, затем прикрыла красные
глаза и вроде бы задремала.
- Вот, вот,- сказал Осел. - Птеро-дак-тили.
Дальнейшая беседа протекала в том же духе. как выяснилось, жи-
вотный мир в представлении Осла состоял из ослов и птеродактилей,
которые являют из себя всего лишь ослов с крыльями. В этом месте
голова птеродактиля с видимым интересом прислушалась, и даже от-
крыла пасть для лучшей слышимости. Но услышав, что ослам, равно
как ослам с крыльями, место на ферме, она щелкнула пастью и сви-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 21
репо уставилась на Уинки. Скоро, впрочем, ей это надоело, и она
задремала, посвистывая в такт речи осла. А тот разошелся не на
шутку, доказывая необходимость немедленной тотальной фермеризации
и призывая клеймить неаграризующихся ослов, со всеобщим презрени-
ем и лишением воздушных карточек.
Непривычные к подобному словесному шквалу уши Уинки начали оте-
кать, наконец, после особо цветистого оборота речи, он понял, что
если Осла не остановить немедленно, то придется прибегать к де-
формации пространственного континуума, чего Уинки делать не любил
из-за громоздкости формул и неприятных ощущений, сопутствующих
прорыву в дыру времени. Терять было нечего.
- Простите, а вы сами-то кто будите? - спросил Уинкль, по воз-
можности более невинно.
Птеродактиль икнул.
Осел тоже хотел, как бы не заметив, продолжить свою пламенную
речь, но что-то не позволило ему это сделать. Он вздохнул, уко-
ризненно посмотрел на Уинки и попытался вновь встать на свою ука-
танную ораторскую колею.
- Ибо... - сказал он и запнулся.
А сказанное слово угрожающе повисло в воздухе, с каждой секун-
дой становясь все более и более двусмысленным.
Тогда Осел бросил озадаченный взгляд вокруг и сказал в прос-
транство:
- Вы что-то сказали?
Уинки посмотрел на птеродактиля, тот лишь тоскливо отвел глаза
и выдержав некоторую борьбу с самим собой, проиграл и спрятался
за кресло.
Тогда Уинки повторил вопрос, Осел не стал кричать, напротив, он
помолчал немного и отворотившись, спросил:
- Ксантина.
- Да, сэр Джордж.
- Кто это?
- Сейчас узнаю, сэр Джордж.
Евангельский голосок, только что почтительно и мило разговари-
вавший с Ослом, оттрубил, громыхая фельдфебельскими обертонами:
- А вы кто будете, милостидарь?
- Да так, прохожий я, - ответил Уинки, пожалев, что не восполь-
зовался деформацией пространства.
- Говорит, что прохожий, - сказал голос, судя по тону, обраща-
ющийся к Ослу.
- А бумаги у него где? - почти прошептал тот, по-прежнему глядя
в сторону.
- У кого твои бумаги, - перевел Уинку голос, грубея на глазах,
вернее, на ушах.
- Какие? - в совершенной своей невиновности, спросил Уинки.
Голос испустил замысловатое, но не теряющее от этого в своей
набористости, ругательство и совсем уже заматерев тональностью,
пояснил:
- Ну, где твое разрешение на пребывании на территории данного
учреждения?
- Какого?
Одинокий сей вопрос прозвучал как глас вопиющего в пустыне.
Стройный хор ответил ему, лязгнув луженным металлом неисчисли-
мых глоток.
- Четырехмерной имени Лангусса Гразса це мельницы по переработ-
ке и ремонту мозгов!
- Нет,- искренне ответил Уинки,- я просто вошел в дверь.
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 22
- Как? - сказал Осел. - Как?! Как?!
С каждым "как" его голос обретал былую мощь.
- Значит, я трачу на него общественно полезное время, а у него
даже нет разрешения на пребывание?! Убрать!
Уинки опять схватили под мышки и через несколько секунд он уже
восседал на траве у ворот. Жизнь леса текла своим неизмеримым че-
редом. Пели птицы, зеленели деревья. Только из притворенных ворот
доносилась речь с новой силой разбушевавшегося Осла.
- Он вошел через дверь! Через дверь, говорю я вам. Что?!! Изме-
на?! Хамство!!! Расстрелять!
Чьи-то руки сорвали с петель маленькую красную дверцу и приня-
лись замуровывать образовавшуюся дыру не первой свежести кирпича-
ми. Через пять минут все было кончено. Из-за стены доносились
выстрелы и пробитая пулями красная дверца упала на землю.
"Что ж, до свидания, четырехмерная мельница",- сказал Уинки и
пошел дальше. И вышел на висящую тропинку. И это была обычная
пыльная тропинка, обросшая придорожной крапивой и лопухами. Един-
ственное, что ее отличало от ее сестер, то, что она ни в чем не
бывало висела в воздухе этак в двух метрах над землей. Уинки сту-
пил на нее, она легонько качнулась, и из-за ближайшего дерева
выступил человек. Было ему лет 50. Худой, невысокий блондин, за-
тянутый в зеленый комбинезон, заляпанный белой краской. Из-под
высокого сморщенного лба на Уинки косили неглубоко прозрачные
подглуповатые глаза и редкая черточка усов приподнималась над
тусклой улыбкой, словно он улыбался нехотя, по долгу службы. Его
подчеркнутую безусловную реальность портила только полная его
прозрачность.
- Ну что, Уинк, присядь, потолкуем,- сказал неожиданно высоким
голосом и присел на тропинку, свесив ноги вниз,- меня зовут
Страх.
ГЛАВА 8
- Кому ты нужен здесь? Кому из всех тех прекрасных людей, кото-
рые живут в этом прекрасном лесу?
Попробуй-ка ответь. Ах да, ты говоришь, нужен. Ты вспоминаешь
их лица, слышишь их слова, чувствуешь их взгляды. А если взгля-
нуть глубже? Ты еще помнишь своего любимого Дэвида? Ты хочешь
сказать, что нужен ему. Ошибаешься. За пригоршню консервированных
снов он отдаст и тебя, и меня, и еще десяток своих родных и близ-
ких. А что же ты хочешь? Отнять у него Право видеть сны? А что ты
дашь ему взамен? В том-то и дело. Тебе нечего предложить ему.
Свою дорогу он выбрал сам и еще не известно, так ли она пагубна,
как полагают. Сейчас же его жизнь наполнена до края. Представь
себе мир, в котором нет плохих и хороших, мир без волнений, есть
только яркие ослепительные сверкающие краски, заполняющие все
вокруг. Они смешиваются, танцуят, они живые, и ты среди них столь
же прекрасный. Разве это не мечта человека? А что ты хочешь пред-
ложить ему взамен? Cомнительное удовольствие вечных скитаний,
возможность переживать свои животные интересы, возвышенно их пе-
реименовав? Млеть при виде раскрашенной самки, не уступающей сво-
им подругам в похотливости и вероломстве? Поставить на нее, как
на карту своей жизни и, естественно, проиграть? Он уже имел
счастье сыграть в эту карту, ты видишь, чем это кончилось, или ты
считаешь, что следует тратить силы, пачкая бумагу никому не нуж-
ными виршами, в надежде на то, что сумеешь сказать что-либо нес-
казанное за несколько последних веков, похожих на тебя, идиота.
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 23
Ошибаешься. Так подсчитай сам. Впрочем, ты знаешь это и без меня.
Просто боишься себе признаться. Надо же, Уинкль. Чем еще хорош
этот мир, который ты так отстаиваешь. Он прекрасен? Да. Но ведь
люди устроены так, что они просто не могут этого понять. Поглазев
на прекрасное от силы пяток минут, они тут же бегут дальше удов-
летворять свои физиологические и прочие потребности. И эти сущес-
тва еще мечтают о свободе. Да при малейшем проблеске свободы они
забираются по своим норам и щелям и протягиают первому попавшему-
ся свои руки, чтобы тот соизволил надеть на них наручники лжи,
логики, или чего-нибудь другого и...
На каком-то этапе этого монолога Уинки задумался и отключился:
"Везет мне на речи: сначала Снупи, потом Осел, теперь вот этот".
Даже в мыслях он не стал искать названия существам вроде Страха,
ибо по самой своей природе был брезгливым и не любил падали, даже
пожалел о том, что чересчур воспитан, чтобы плюнуть в полупроз-
рачный контур собеседника.
Страх, по-видимому, не первый раз вел подобную беседу, поэтому
быстро понял, что говорит впустую.
- Ну ладно, Уинки, я понимаю, что убедить тебя не смогу, моя
прямолинейная логика слишком резка для твоих рафинированных моз-
гов. Но смотри, что говорит твой друг, такой, же, как ты, иде-
алист.
Покопавшись в портфеле, он вынул конверт и старательно, не по-
казывая Уинки адрес, дал ему сложенный вчетверо лист. с первого
взгляда Уинки узнал почерк Дэвида. И не сонные, заплетающиеся
буквы смотрели на него, но прямые и гордые, словно бы написанные
кровью:
"Да, Уинки, да и что бы не стали говорить тебе, верь до послед-
него дыхания - нет ничего выше любви, любви, воплощенной в сти-
хах, любви, воплощенной в музыку, и выше всего любви воплощенной
в женщине. Она может быть несчастной, эта любовь, приносящая муку
и смерть. Но только в любви человеческое существо становится че-
ловеком. Человек, еще не любивший, это только глина, не тронутая
рукой бога, еще без любви и без жизни. Полюби и увидешь сущее без
масок, без обмана, увидишь слякоть и небо, и в единении их жизнь.
И что бы тебе не говорили, люби женщину. Люби ее, как любишь до-
рогу и небо, ибо она и есть твое небо и дорога. Если предаст тебя
друг, суди его как сумеешь. Но что бы не сделала с тобой женщина,
люби ее. Каждый из нас рожден женщиной, и за этот долг нам не
расплатиться самой жизнью. За каждую боль, что принесла нам жен-
щина, отвечаем мы. Ибо мы, мужчины, сделали этот мир таким. И
все, что мы делаем, мы делаем для себя и во имя себя. Все, что
делает женщина, она делает во имя любви к нам. И пусть она убьет
тебя и бросит на твое тело белую розу, как знак смерти, окрасит
твою розу своей кровью. Протяни ее, алую, и пусть твоим последним
словом будет "люблю тебя". Чем бы ни стала женщина, запомни: та-
кой ее сделали мы. И не более виновна она, нежели которая кормит
и растит все, посаженное нами. И не ее вина, если ядовитые цветы
мы сажаем, повинуясь желаниям своим. И что бы не сделала, благос-
лови ее. Ибо она есть сама жизнь. И нет добра и зла, а есть боль
и счастье, сплетенные воедино нашими руками. Верь ей не больше,
чем завтрашнему дню, но столь же преданно, ибо она есть твое зав-
тра и вчера и твое вечное единственное сегодня, твоя чистейшая
мечта и твоя материальная реальность. Без женщины нет ни света,
ни любви, ни самого тебя, ибо она есть начало и конец мира, его
земля и небо, вечный путь наш и грезящийся на горизонте оазис.
Люби ее... "
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 24
Но на этот раз опыт Страха подсказал ему, что что-то не ладно.
Он выхватил из рук Уинки письмо.
- Значит, вот вы как друг другу пишите. Асимпатическими черни-
лами, что ли? Я, значит, читаю одно, а там, значит, совсем дру-
гое. Ну ладно же.
Письмо вспыхнуло в его руках и он, чертыхнувшись, уронил его на
землю. В данный момент Страх представлял из себя вовсе не привле-
кательное зрелище, и Уинки поспешил отвести глаза. Неизвестно,
как бы пошло все дальше, если бы не одно обстояельство, помешав-
шее рассвирепевшему Страху разойтись окончательно.
- Милейший Страх, я вынужден просить вас не причинять вреда
этому юноше,- почти ласково произнес появившихся между ними новый
персонаж нашего романа.
Возник он совершенно неожиданно для автора, поэтому остается
только описать его. Он закутан в длинный черный плащ, прикрыва-
ющий странной формы звезду, горящую в белоснежных воротничках ру-
башки. Лицо его неестественно бледное, видимо от рождения, это
лишь подчеркивается черным крылом цилиндра. Он словно только что
с бала, и хотя безукоризненные перчатки и трость должны выглядеть
неестественными среди мха и деревьев, невозможно представить фи-
гуру с этим прекрасным и немного лесом.
Страх кисло взглянул на Уинки, словно бы призывая его послать
пришельца подальше, потому как самому Страху делать это как-то не
с руки. Но Уинки не отреагировал. Тогда Страх проворчал что-то,
просочился сквозь тропинку, чем-то неуловимо напоминая хорошо вы-
моченную курицу. А пришелец в черном плаще улыбнулся:
- К моему великому сожалению, меня призывают дела,- промолвил
он и растаял в воздухе.
Ах, этот странный человек с меняющимся, как в калейдоскопе,
цветом глаз, появляющийся всегда вовремя, и изчезающий прежде,
чем будет названо его имя.
А Уинки, задумавшись, брел по тенистой, покачивающейся в возду-
хе тропинке. Опомнился он только тогда, когда земля расступилась
перед его ногами. Сопровождаемый хихиканьем Страха, он начал мед-
ленное падение в пенящуюся желтоватую воду реки Оккервиль.
4
Квотация из донесения Монбуркера Плиски,
- Я прошу прощения. О милостливые государи, но меня вызывает
преследователь трансцендентальной молитвы,- огорченно произнесла
она и начала медленно таять в воздухе. Потом, словно бы спотхва-
тившись, грациозно осела в реверансе, улыбнувшись Уинку, и напи-
сала что-то пальцем воздухе.
Лишь когда ее тень окончательно улетучилась, Уинки слегка опом-
нился, и поспешно проявил написанное. "Милорд Уинки, если ваша
честь возымеет желание еще раз увидеть меня, то я сочту за
счастье быть сегодня после вечерней медитации у старого колодца
на погосте Тарталак. Искренне Ваша Миранда"
Он задумчиво развеял душистые буквы по ветру и улыбнулся про
себя. И когда Кво с Ивааном позвали идти его дальше, он услышал
их далеко не сразу.
4
ОБРЫВОК БУМАГИ.
Приходит каждый день
Уходит же не каждый.
И наша тень, окрашенная жаждой
Так жить, чтоб не догнать теням
Кидает звезды в ноги к нам.
5
Брошюрка c риском для жизни унесенная Ивааном Т2 и Кво Плав-
ским, из библиотеки волшебника Эф.
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 17
4
Для внутреннего пользования. На руки не выдавать.
Сказка о маленьком Кваке и жестоком властителе.
5
Жил-был маленький Квак и было у него два брата; разорванный
Зонтик и старенькая оклемальница с тремя подержанными алмазными
звездами, завещанные ему Джорджем, одиноким мажордомом Восьми-
речья. Жил он не тужил, а между тем Любезный Револьвер - разног-
лазый властитель долины Черного Кофия проснулся однажды утром и
ощутил в груди некоторые стеснения. "Что бы это значило?" - спро-
сил он сам у себя, но ответа не получил. Тогда он позвал лекаря
333, известного своим умением излечивать всякие недуги с 1 по
488. Лекарь 333 обстукал своего властителя с ног до головы, поче-
сал свои затылки и обстукал его еще один раз с головы до ног. По-
том он раскрыл окошко во лбу Любезного Револьвера и вынул оттуда
пару мыслей, попробывал их на зуб, запихнул обратно и печально
промолвил:
- О властитель, посетил тебя тяжкий недуг и современная медици-
на бессильна тебе помочь, если даже ты призовешь на помощь роту
электрических микроскопов.
Разъярился Любезный Револьвер и заорал во всю мощь своей пали-
сандровой глотки:
- Ты думаешь, что говоришь, несчастный трюхальник? Лечи меня
тотчас же, а не то не миновать тебе компенсации на моем личном
компенсаторе!
Любой бы задрожал при мысли о такой страшной казни, но не таков
был смелый 333. Он спокойно отвечал:
- О властитель, тебе ведомо, что я лечу недуг и с 1 по 488, а
твой недуг носит номер, который можно только на позитронной маши-
не подсчитать, поэтому не могу я тебе помочь.
Тогда Любезный Револьвер, видя, что угрозы не помогут, вкрадчи-
во спросил:
- Что же мне делать, о великий лекарь?
Вспомнил тут лекарь 333 клятву Гиппократа, обязывающую помогать
всякому хворому, да недужному, смягчился и сказал:
- Может тебе помочь лишь оклемальница с тремя алмазными звезда-
ми. Достань ее и съешь. Да не попади зубами на алмаз, не то сло-
маешь зубы и придет тебе конец.
Обрадовался жестокий Револьвер этому рецепту и приказал своему
верному слуге Черногору сковать лекаря магнитным полем и бросить
в подземелье, где вот уже 2000 лет томился благородный Диффузор
2А9. История была проста. Услышав от заезжего торговца воздухом,
что Любезный Револьвер чинит своим подданным всякие несправедли-
вости, пошел на него войной. Револьвер же был весьма коварен,
подкупил слугу Диффузора с тем, чтобы он принес ему после трапезы
обычную беломорину, только набитую не как обычно азиатской дурью,
а редким в тех краях табаком. Подлый слуга так и сделал. После
чего благородный Диффузор впал в забытье, очнувшись лишь в подзе-
мелье жестокого Револьвера.
Исполнил Черногор приказание, сковал лекаря на славу и пустился
на поиски оклемальницы. А Любезный Револьвер снова лег в свою по-
лудинамическую кровать и стал громко стонать, жалясь на свою
участь.
А Черногор тем временем шел и шел вперед, размышляя, где ему
найти оклемальницу. Шел он, шел и пришел в Сайгон. Не долго ду-
мая, взял он себе маленькую тройную и стал ее пить попивать, все
еще размышляя. Тем временем подскочил к нему пятиногий уродец,
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 18
известный всем честным людям по имени Обширявца и начал предла-
гать Черногору что-нибудь уцепить у него, начиная с поношенного
крейсера среднего водоизмещения и кончая томиком Мандельштамма.
Тогда Черногора осенило. Он сунул Обширявцу фальшивую сату и про-
шептал:
- Чувак, где бы мне найти оклемальницу с тремя звездами?
Пятиног быстро достал свою трехтомную записную книжку и меньше,
чем через пол-часа дал Черногору телефон мистера Ы, который был
горазд на такого рода дела. Действительно, встретившись с ним че-
рез час на восьмом киломметре галереи, Черногор, в обмен на цис-
терну суперкайфа получил оклемальницу и радостно пустился в об-
ратный путь. Вернемся к маленькому Кваку. Придя домой после Сей-
шна в деревяшке им.Промокашки он захотел было потешить душу окле-
мальницей. Сунул он руку под кровать, но не обнаружив ее там,
сильно пал духом. Раскинув мозгами по своей квартире, он быстро
понял, что его кинули. Тогда он прибегнул к крайнему, но сильно-
действующему средству. Вызвал из маленькой баночки с красной эти-
кеткой могучего духа, своего старого знакомого. Дух присел на но-
совой платок и подумав минутку, сообщил маленькому Кваку о ковар-
ном плане Любезного Револьвера.
- ЕМАВАУТ !!!- закричал маленький Квак. Не долго думая, схватил
мотор и кинулся в погоню за Черногором.
А тот не терял времени даром. Когда маленький Квак только еще
расплачивался с повелителем мотора, Черногор уже протягивал Лю-
безному Револьверу пакет с оклемальницей.
- У-ху-ху! - прокричал Любезный Револьвер и открыл пасть, усе-
янную фирменными зубами.
Маленький Квак быстро вскарабкался на окно спальни и увидев
это, понял, что действовать надо решительно. Он выхватил из кар-
мана вокс, расставил колонки на широком подоконнике и запел:
- ИННАГАДУ ДАВИДУ.
- Караул!- прохрипел Любезный Револьвер, - Земляне!
Он посинел, сунул в рот оклемальницу. Да от спешки промахнулся
и ударился зубами об алмазную звезду, да не об одну, а обо все
три разом. Сломались его зубы. Провыл Любезный Револьвер четырех-
этажное ругательство на забытом ныне квазимате и кончился.
А маленький Квак освободил лекаря 333 и благородного Диффузора
2А9 из подземелья. А Черногора убедил в нецелесообразности амо-
ральной дурной жизни; после чего взял его себе в компаньоны. Про-
дали они замок Любезного Револьвера. Купили на вырученные деньги
стереомашину и целую телегу не игранных дисков. И стали жить-по-
живать.
Тут и сказки конец, а кто под нее обсадился, тот молодец.
ГЛАВА 7
Последний раз помахав руками что-то нечленораздельно-дружеское,
Иваан и Ква скрылись за отливающими сталью деревьями. Тогда Уинки
понял, что пришло время поразмыслить над услышанным. Завидев не-
подалеку пенек, явно обещающий желающему присесть путнику все
блаженства покоя, он устремил свои шаги к нему и только было сел,
как услышал торжественный голос:
- Брат Ункль, царственный пень приветствует тебя.
С этими словами пень увеличился в несколько раз и степенно кач-
нул сучками. Как мог, Уинки постарался скрыть смущение и сделал
вид, что хотел всего-навсего поздороваться, хотя он превосходно
знал, что здороваться задней частью тела могут только самые неве-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 19
жественные племена архипелага Раскрашенной свиньи. Но пень то ли
по близорукости, то ли просто из вежливости, не отреагировал на
непростительную оплошность Уинка, и, обменявшись благодарственны-
ми манерами, они радушно расстаялись.
Отойдя от царственного собрата, Уинки, не желая больше никого
встречать, принял облик тени и уселся под раскидистым ярким цвет-
ком. Достав из своей неистощимой сумы сигарету, он закурил и при-
задумался. "Так как же они говорили, от четырехмерной мельницы,
по висящей тропинке дойти до дерева старухи Брюкель, пройти кань-
он Дураков и по горбатой просеке дойти до сухого ручья. По нему
до моста и еще два шага по мосту и попадешь в библиотеку. Вот и
все". Уинки считал, что объяснений Иваана вполне достаточно. Не-
понятно было другое, на кой черт он, Уинкль, собирается в библи-
отеку, откуда Иваан и Кво чудом вернулись живыми. Но Уинки не хо-
тел бы этого знать. Достаточно того, что есть такое место, где
много всего интересного. Господи, что только не говорил Кво о тех
минутах, которые они там провели, что Уинки может туда попасть и
потом он просто не любил, когда ни в чем не повинным людям причи-
няют зло и всегда сам пытался разобраться в том, кто прав, кто
виноват. И полный детской веры в свое могущество, он посмотрел,
прищурившися на небо: до вечера еще далеко. Любезно поклонившись
погруженному в медитацию царственному пню, он зашагал по высокой
траве в сторону леса.
До четырехмерной мельницы он добрался без всяких осложнений,
если не считать короткой беседы с одним вкопанным по пояс в землю
добродушным старичком, который доказывал кому-то, что он един-
ственный прямой родственник Маяка Стрюкельнбкаха и подозвал Уин-
ки, чтобы он засвидетельствовал этот факт. Уинки сослался на нез-
нание генеалогического дерева местных геодезических знаков, но
факт родства подтвердил, (ибо безоговорочно поверил в родовитость
и искренность старца).
Продолжив путь, он через пять минут очутился перед тяжелыми во-
ротами с внушительной надписью:
ЧЕТЫРЕХМЕРНАЯ ИМЕНИ ЛАНГУСА ГРАЗСА ЦЕ МЕЛЬНИЦА. РАЗМАЛЫВАНИЕ
ЕЖЕЧАСНО. БОЛЬНЫЕ МОЗГИ ПРОСЬБА НЕ ДОСТАВЛЯТЬ.
Он отворил маленькую красную дверцу. Огромное теплое нутро зда-
ния было занято какими-то толстенными канатами, которые равномер-
но вращались во все стороны, производя при этом оглушающее скри-
пение. Чугунные ступицы опускались и поднимались. Что-то надрывно
гудело. Время от времени из отверстия в темном промасленном ящике
высовывалась тускло блестевшая шестилапая лапа и начинала ожесто-
ченно скрести землю. Уинки плотно закрыл за собой дверцу. Медлен-
но возле уха просвистел упавший сверху маятник на цепочке. Чей-то
озабоченный голос пробормотал:
- Ну и ну, недостача получается.
Уинки обернулся, но никого, кроме испачканной мелом стены, не
увидел. Стена, между прочим, тоже имела озабоченный вид. Сделав
робкий шаг в сторону, он почувстврвал, что поднимается вверх. За-
тем последовал ощутимый толчок и после непродолжительного падения
очнулся на ярко освещенной куче песка. "Ох, не размололи бы меня
здесь" - сказал он себе. На песке ему, видимо, ничего не угрожа-
ло. Решив осмотреться, Уинки поднялся. Только было он это сделал,
как сзади раздался прехорошенький девичий голос, произносящий,
однако, не то, что мужчины обычно предполагают услышать из жен-
ских уст. Тирада была достойна самого пьяного из пьяных сапожни-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 20
ков, когда-либо пользовавшихся нецензурными словами. Остолбенев,
Уинки дослушал до конца этот памятник устной речи, а когда обер-
нулся, то остолбенел еще больше, ибо автора не было, голос доно-
сился из совершеннейшей пустоты.
- Я прошу прощения, сударыня, но... - растерянно промолвил он,
хлопая глазами в пустоту.
- Нет, он еще извиняется. Как вам это нравится Настурция?
- Знаете, отведем-ка его к сэру Джорджу, пусть он с ним разбе-
рется,- решительно ответил голос.
Две невидимые руки схватили Уинки. Все завертелось перед глаза-
ми и только когда он почувствовал в руках подлокотники кресла, он
перевел дух и решил осмотреться.
Перед ним возвышался моренного дуба письменный стол, титаничес-
кие размеры которого неизменно приводили к мысли о бренности все-
го сущего. Казалось, пройдут тысячелетия, унесет ветром людей в
леса, покроются пылью руины четырехмерной мельницы, а этот стол,
подомный маэкльской террасе, будет непоколебимо возвышаться, от-
ражая свет слез моренностью своих досок и посланцы иных цивилза-
ций будут складывать оды в его честь, умиляясь могуществу челове-
ческого разума. А за этим фундаментальным сооружением восседал
одетый в дорогое сукно, в белоснежную сорочку, в респектабель-
ность строгого галстука и тяжелые профессорские очки образчик той
породы, которую зоологи именуют, а остальные люди зовут просто
ослами.
Осел поднял голову и Уинки изобразил на лице что-то вроде
АКАКПРИЯТНОБУДЕТПОБЕСЕДОВАТЬПРОСТИТЕНЕРАССЛЫШАЛВАШЕИМЯ.
Но его обреченный властью человек, видимо, не был расположен
поддерживать учтивую светскую беседу. Поймав Уинки в прицел мощ-
ных очков, он некоторое время подержал его там, затем тряхнул го-
ловой и тоном общественного обвинителя заявил:
- Вы осел, сударь.
- Простите, что? - только и смог сказать Уинки.
- Я говорю: вы осел.
- Кто осел?
- Кто, кто? Вы, конечно, ведь не я же,- убежденно сказал осел.
- Простите, а вы твердо убеждены, что именно я являюсь, так
сказать, ослом?
- А кем же вы еще можете быть?- саркастически спросил осел, да-
вая своим тоном понять, что вот тут-то и конец Уинковым уверткам.
- А что, стало быть, бывают только ослы и никого больше, - ре-
шил уточнить ситуацию Уинк.
Осел, видимо, понял, что без разъяснений тут не обойтись, и
нахмурился неопределенно протянув:
- Ну-у еще бывают эти...
Из наполненной шорохами тьмы, за спиной ослового кресла пахнуло
доисторическим хлевом и показалась запыленная голова птеродакти-
ля. Она скептически посмотрела через стол, затем прикрыла красные
глаза и вроде бы задремала.
- Вот, вот,- сказал Осел. - Птеро-дак-тили.
Дальнейшая беседа протекала в том же духе. как выяснилось, жи-
вотный мир в представлении Осла состоял из ослов и птеродактилей,
которые являют из себя всего лишь ослов с крыльями. В этом месте
голова птеродактиля с видимым интересом прислушалась, и даже от-
крыла пасть для лучшей слышимости. Но услышав, что ослам, равно
как ослам с крыльями, место на ферме, она щелкнула пастью и сви-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 21
репо уставилась на Уинки. Скоро, впрочем, ей это надоело, и она
задремала, посвистывая в такт речи осла. А тот разошелся не на
шутку, доказывая необходимость немедленной тотальной фермеризации
и призывая клеймить неаграризующихся ослов, со всеобщим презрени-
ем и лишением воздушных карточек.
Непривычные к подобному словесному шквалу уши Уинки начали оте-
кать, наконец, после особо цветистого оборота речи, он понял, что
если Осла не остановить немедленно, то придется прибегать к де-
формации пространственного континуума, чего Уинки делать не любил
из-за громоздкости формул и неприятных ощущений, сопутствующих
прорыву в дыру времени. Терять было нечего.
- Простите, а вы сами-то кто будите? - спросил Уинкль, по воз-
можности более невинно.
Птеродактиль икнул.
Осел тоже хотел, как бы не заметив, продолжить свою пламенную
речь, но что-то не позволило ему это сделать. Он вздохнул, уко-
ризненно посмотрел на Уинки и попытался вновь встать на свою ука-
танную ораторскую колею.
- Ибо... - сказал он и запнулся.
А сказанное слово угрожающе повисло в воздухе, с каждой секун-
дой становясь все более и более двусмысленным.
Тогда Осел бросил озадаченный взгляд вокруг и сказал в прос-
транство:
- Вы что-то сказали?
Уинки посмотрел на птеродактиля, тот лишь тоскливо отвел глаза
и выдержав некоторую борьбу с самим собой, проиграл и спрятался
за кресло.
Тогда Уинки повторил вопрос, Осел не стал кричать, напротив, он
помолчал немного и отворотившись, спросил:
- Ксантина.
- Да, сэр Джордж.
- Кто это?
- Сейчас узнаю, сэр Джордж.
Евангельский голосок, только что почтительно и мило разговари-
вавший с Ослом, оттрубил, громыхая фельдфебельскими обертонами:
- А вы кто будете, милостидарь?
- Да так, прохожий я, - ответил Уинки, пожалев, что не восполь-
зовался деформацией пространства.
- Говорит, что прохожий, - сказал голос, судя по тону, обраща-
ющийся к Ослу.
- А бумаги у него где? - почти прошептал тот, по-прежнему глядя
в сторону.
- У кого твои бумаги, - перевел Уинку голос, грубея на глазах,
вернее, на ушах.
- Какие? - в совершенной своей невиновности, спросил Уинки.
Голос испустил замысловатое, но не теряющее от этого в своей
набористости, ругательство и совсем уже заматерев тональностью,
пояснил:
- Ну, где твое разрешение на пребывании на территории данного
учреждения?
- Какого?
Одинокий сей вопрос прозвучал как глас вопиющего в пустыне.
Стройный хор ответил ему, лязгнув луженным металлом неисчисли-
мых глоток.
- Четырехмерной имени Лангусса Гразса це мельницы по переработ-
ке и ремонту мозгов!
- Нет,- искренне ответил Уинки,- я просто вошел в дверь.
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 22
- Как? - сказал Осел. - Как?! Как?!
С каждым "как" его голос обретал былую мощь.
- Значит, я трачу на него общественно полезное время, а у него
даже нет разрешения на пребывание?! Убрать!
Уинки опять схватили под мышки и через несколько секунд он уже
восседал на траве у ворот. Жизнь леса текла своим неизмеримым че-
редом. Пели птицы, зеленели деревья. Только из притворенных ворот
доносилась речь с новой силой разбушевавшегося Осла.
- Он вошел через дверь! Через дверь, говорю я вам. Что?!! Изме-
на?! Хамство!!! Расстрелять!
Чьи-то руки сорвали с петель маленькую красную дверцу и приня-
лись замуровывать образовавшуюся дыру не первой свежести кирпича-
ми. Через пять минут все было кончено. Из-за стены доносились
выстрелы и пробитая пулями красная дверца упала на землю.
"Что ж, до свидания, четырехмерная мельница",- сказал Уинки и
пошел дальше. И вышел на висящую тропинку. И это была обычная
пыльная тропинка, обросшая придорожной крапивой и лопухами. Един-
ственное, что ее отличало от ее сестер, то, что она ни в чем не
бывало висела в воздухе этак в двух метрах над землей. Уинки сту-
пил на нее, она легонько качнулась, и из-за ближайшего дерева
выступил человек. Было ему лет 50. Худой, невысокий блондин, за-
тянутый в зеленый комбинезон, заляпанный белой краской. Из-под
высокого сморщенного лба на Уинки косили неглубоко прозрачные
подглуповатые глаза и редкая черточка усов приподнималась над
тусклой улыбкой, словно он улыбался нехотя, по долгу службы. Его
подчеркнутую безусловную реальность портила только полная его
прозрачность.
- Ну что, Уинк, присядь, потолкуем,- сказал неожиданно высоким
голосом и присел на тропинку, свесив ноги вниз,- меня зовут
Страх.
ГЛАВА 8
- Кому ты нужен здесь? Кому из всех тех прекрасных людей, кото-
рые живут в этом прекрасном лесу?
Попробуй-ка ответь. Ах да, ты говоришь, нужен. Ты вспоминаешь
их лица, слышишь их слова, чувствуешь их взгляды. А если взгля-
нуть глубже? Ты еще помнишь своего любимого Дэвида? Ты хочешь
сказать, что нужен ему. Ошибаешься. За пригоршню консервированных
снов он отдаст и тебя, и меня, и еще десяток своих родных и близ-
ких. А что же ты хочешь? Отнять у него Право видеть сны? А что ты
дашь ему взамен? В том-то и дело. Тебе нечего предложить ему.
Свою дорогу он выбрал сам и еще не известно, так ли она пагубна,
как полагают. Сейчас же его жизнь наполнена до края. Представь
себе мир, в котором нет плохих и хороших, мир без волнений, есть
только яркие ослепительные сверкающие краски, заполняющие все
вокруг. Они смешиваются, танцуят, они живые, и ты среди них столь
же прекрасный. Разве это не мечта человека? А что ты хочешь пред-
ложить ему взамен? Cомнительное удовольствие вечных скитаний,
возможность переживать свои животные интересы, возвышенно их пе-
реименовав? Млеть при виде раскрашенной самки, не уступающей сво-
им подругам в похотливости и вероломстве? Поставить на нее, как
на карту своей жизни и, естественно, проиграть? Он уже имел
счастье сыграть в эту карту, ты видишь, чем это кончилось, или ты
считаешь, что следует тратить силы, пачкая бумагу никому не нуж-
ными виршами, в надежде на то, что сумеешь сказать что-либо нес-
казанное за несколько последних веков, похожих на тебя, идиота.
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 23
Ошибаешься. Так подсчитай сам. Впрочем, ты знаешь это и без меня.
Просто боишься себе признаться. Надо же, Уинкль. Чем еще хорош
этот мир, который ты так отстаиваешь. Он прекрасен? Да. Но ведь
люди устроены так, что они просто не могут этого понять. Поглазев
на прекрасное от силы пяток минут, они тут же бегут дальше удов-
летворять свои физиологические и прочие потребности. И эти сущес-
тва еще мечтают о свободе. Да при малейшем проблеске свободы они
забираются по своим норам и щелям и протягиают первому попавшему-
ся свои руки, чтобы тот соизволил надеть на них наручники лжи,
логики, или чего-нибудь другого и...
На каком-то этапе этого монолога Уинки задумался и отключился:
"Везет мне на речи: сначала Снупи, потом Осел, теперь вот этот".
Даже в мыслях он не стал искать названия существам вроде Страха,
ибо по самой своей природе был брезгливым и не любил падали, даже
пожалел о том, что чересчур воспитан, чтобы плюнуть в полупроз-
рачный контур собеседника.
Страх, по-видимому, не первый раз вел подобную беседу, поэтому
быстро понял, что говорит впустую.
- Ну ладно, Уинки, я понимаю, что убедить тебя не смогу, моя
прямолинейная логика слишком резка для твоих рафинированных моз-
гов. Но смотри, что говорит твой друг, такой, же, как ты, иде-
алист.
Покопавшись в портфеле, он вынул конверт и старательно, не по-
казывая Уинки адрес, дал ему сложенный вчетверо лист. с первого
взгляда Уинки узнал почерк Дэвида. И не сонные, заплетающиеся
буквы смотрели на него, но прямые и гордые, словно бы написанные
кровью:
"Да, Уинки, да и что бы не стали говорить тебе, верь до послед-
него дыхания - нет ничего выше любви, любви, воплощенной в сти-
хах, любви, воплощенной в музыку, и выше всего любви воплощенной
в женщине. Она может быть несчастной, эта любовь, приносящая муку
и смерть. Но только в любви человеческое существо становится че-
ловеком. Человек, еще не любивший, это только глина, не тронутая
рукой бога, еще без любви и без жизни. Полюби и увидешь сущее без
масок, без обмана, увидишь слякоть и небо, и в единении их жизнь.
И что бы тебе не говорили, люби женщину. Люби ее, как любишь до-
рогу и небо, ибо она и есть твое небо и дорога. Если предаст тебя
друг, суди его как сумеешь. Но что бы не сделала с тобой женщина,
люби ее. Каждый из нас рожден женщиной, и за этот долг нам не
расплатиться самой жизнью. За каждую боль, что принесла нам жен-
щина, отвечаем мы. Ибо мы, мужчины, сделали этот мир таким. И
все, что мы делаем, мы делаем для себя и во имя себя. Все, что
делает женщина, она делает во имя любви к нам. И пусть она убьет
тебя и бросит на твое тело белую розу, как знак смерти, окрасит
твою розу своей кровью. Протяни ее, алую, и пусть твоим последним
словом будет "люблю тебя". Чем бы ни стала женщина, запомни: та-
кой ее сделали мы. И не более виновна она, нежели которая кормит
и растит все, посаженное нами. И не ее вина, если ядовитые цветы
мы сажаем, повинуясь желаниям своим. И что бы не сделала, благос-
лови ее. Ибо она есть сама жизнь. И нет добра и зла, а есть боль
и счастье, сплетенные воедино нашими руками. Верь ей не больше,
чем завтрашнему дню, но столь же преданно, ибо она есть твое зав-
тра и вчера и твое вечное единственное сегодня, твоя чистейшая
мечта и твоя материальная реальность. Без женщины нет ни света,
ни любви, ни самого тебя, ибо она есть начало и конец мира, его
земля и небо, вечный путь наш и грезящийся на горизонте оазис.
Люби ее... "
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 24
Но на этот раз опыт Страха подсказал ему, что что-то не ладно.
Он выхватил из рук Уинки письмо.
- Значит, вот вы как друг другу пишите. Асимпатическими черни-
лами, что ли? Я, значит, читаю одно, а там, значит, совсем дру-
гое. Ну ладно же.
Письмо вспыхнуло в его руках и он, чертыхнувшись, уронил его на
землю. В данный момент Страх представлял из себя вовсе не привле-
кательное зрелище, и Уинки поспешил отвести глаза. Неизвестно,
как бы пошло все дальше, если бы не одно обстояельство, помешав-
шее рассвирепевшему Страху разойтись окончательно.
- Милейший Страх, я вынужден просить вас не причинять вреда
этому юноше,- почти ласково произнес появившихся между ними новый
персонаж нашего романа.
Возник он совершенно неожиданно для автора, поэтому остается
только описать его. Он закутан в длинный черный плащ, прикрыва-
ющий странной формы звезду, горящую в белоснежных воротничках ру-
башки. Лицо его неестественно бледное, видимо от рождения, это
лишь подчеркивается черным крылом цилиндра. Он словно только что
с бала, и хотя безукоризненные перчатки и трость должны выглядеть
неестественными среди мха и деревьев, невозможно представить фи-
гуру с этим прекрасным и немного лесом.
Страх кисло взглянул на Уинки, словно бы призывая его послать
пришельца подальше, потому как самому Страху делать это как-то не
с руки. Но Уинки не отреагировал. Тогда Страх проворчал что-то,
просочился сквозь тропинку, чем-то неуловимо напоминая хорошо вы-
моченную курицу. А пришелец в черном плаще улыбнулся:
- К моему великому сожалению, меня призывают дела,- промолвил
он и растаял в воздухе.
Ах, этот странный человек с меняющимся, как в калейдоскопе,
цветом глаз, появляющийся всегда вовремя, и изчезающий прежде,
чем будет названо его имя.
А Уинки, задумавшись, брел по тенистой, покачивающейся в возду-
хе тропинке. Опомнился он только тогда, когда земля расступилась
перед его ногами. Сопровождаемый хихиканьем Страха, он начал мед-
ленное падение в пенящуюся желтоватую воду реки Оккервиль.
4
Квотация из донесения Монбуркера Плиски,