полуденного стража кайфоломни.
5
Находясь на камушке, задремавши, открыл глаза и лицезрел при
сем зрелище плывущего, в виде тела, человека, каковой проплыл
посредь течения, под надзорной мне кайфоломней. Тело положением
своим было премного изумлено, но изрядно в лицевом выражении су-
дя. Для изучения сего явления я бросил в него камушком, но про-
махнулся. Оно плыло к заливу, быстриной речки увлекаемо. О чем и
докладываю Вашему Кайфоломству.
ГЛАВА 9
К исходу четвертого дня путешествия Уинки замедлил шаг и спро-
сил у короля Абессинских морей:
- Далеко до зеленого колодца?
Реакции на это не последовало. Они продолжали столь монотонно
продвигаться вперед по скрипящему фиолетовому песку. Впереди на-
вязчиво маячил фонтан Лотостроф. Где-то в горах, подальше, угады-
вались контуры башен Гнилой деревни, а справа, в трех часах ходь-
бы, возвышались вершины Черного леса. Уинки различал даже поблес-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 25
кававшие на солнце таблички с крестов погоста Тарталак. Однако
его туманные, в родном смысле слова, ибо голова и плечи были оку-
таны самым что ни есть городским настоящим серым туманом, провод-
ник, повинуясь одному ему ведомым приметам, вел его через пустыню
и не сворачивал с таиственного маршрута. А Уинк совсем не имел
желания идти через пустыню в одиночку, твердо памятуя наставления
Маяка Стрюкенбаха. Он с удовольствием смотрел на серые замшелые
плиты, нагретые солнцем, шелест зеленых волн, разбивающихся о пе-
сок, надтреснутый низкий голос Маяка, повествующий о странных
cвойствах пустыни, простирающейся между ними и таким казалось бы,
недалеким лесом. От этих столь приятных размышлений его отвлек
шепот, ясно раздающийся где-то между ребрами затуманенного коро-
ля.
- Да нет, Уинки, нам осталось прошествовать лишь до фантана, а
оттуда путь свободен, так как подле него пустыня кончается.
Трудно описать, как это сообщение обрадывало Уинка. Дело тут не
только в том, что однообразные странствия по жарко-фиолетовой
пустыне былиспособны утомить и более спокойного человека, нежели
наш герой. Разгадка крылась в самой пустыне. вот почему близкий
конец пути обрадовал его и лишний раз подтвердил прозорливость
старика Маяка Стрюкербаха, порекомендовавшего ему сметливого про-
водника.
Дело в том, что пустыня Эф испокон веков обладала таинственны-
ми, загадочными свойствами, которые превращали ее из обычной вто-
роразрядной пустыни в место в высокой степени примечательное. Пу-
тешественник, переступивший ее границы, находился обычно в полной
уверенности, что пересечь ее не составит никакого труда, если
действовать вполне, алогично тому, что в обиходе носит название
"один раз плюнуть". К исходу первого года пути он обычно расста-
вался с этим заблуждением. Спасти его могло только чудо, явивше-
еся в образе проводника, который одним ему известным путем совер-
шал переход в пустыне, такой маленькой на первый взгляд. Если это
не случается, путешественник обречен, ибо в пустыне Эф можно было
идти всю жизнь, не дойдя, однако, до ее края. Здесь случаются
разнообразные умопомрачительные штучки с пространством и време-
нем. Раздвоение личности здесь вполне обычное дело, а уж на прос-
транственные деформации сверстки горизонта никто внимания не об-
ращает.
На знаменитого первопроходца Йогафа Альваоха здесь напали жид-
кие леопарды, заставив маститого исследователя съесть три тома
своих путевых записок, что побудило его впоследствии отказаться
полностью от писательской карьеры, и до конца концов бледнеть при
виде чистого листа бумаги.
Сюда, на закате своей жизни удалился ученик Гратулитро Бренау
Вобосвийский, решив оставшееся до смерти время посвятить рассуж-
дениям о бренности всего имущего. Каково же было удивление его
ученых коллег, когда по истечении весьма короткого времени они
столкнулись с ним в самом дешевом кабаке села Труппендорф, причем
великий ученый выглядел весьма помолодевшим и веселым, восседая
без всякого зазрения совести с кружкой пенистого браво в одной
руке и талией соблазнительной блондинки в другой. Бренау толковал
о воздушных ваннах и чувственных воздействиях, причем блондинка
хихикала так, словно ее щекотал целый полк профессиональных сов-
ратителей.
Другой же ученик Гратулитро Зил дель Кротио, придя однажды в
пустыню для эксперемента по получению живых карпов из хорошо вы-
сушенного песка, встретил там приблизительную свинью и после по-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 26
луторочасовой беседы с ней отрекся от своих научных взглядов и
ушел в глубь пустыни с тем, чтобы основать там курсы по отвинчи-
ванию гвоздей.
Где-то, в этой забытой богом пустынной области, скрывалась сис-
тема Эф от которой пустыня получила свое имя. В свое время фрак-
ция Черной Пятки возглавляемая Бруклером Съю б-ым, отрядила
экспедицию для отлова этой таинственной системы, с тем, чтобы до-
казать, что такой вовсе не существует. Но несмотря на педупрежде-
ния, Джунглио Смака, единственного в мире специалиста по системе
Эф, они напали на следы системы и углубились в поиски настолько,
что сгинули совершенно. Говорят, что летающие раки до сих пор
доставляют в Оккервильскую Академию Наук письма от этих искателей
научной истины. Только они написаны на никому ныне неведомом
древнеабруйском языке, и поэтому совершенно нечитабельны.
Однажды к фонтану Лотостроф выбежал оборванный человек по имени
Ослот, который во всеуслышание прокричал, что он нашел путь к до-
му волшебника Эф. После этого он кинулся головой в фонтан, что
положило конец его откровениям, ибо в фонтане его немедленно пог-
лотило пятое измерение. От него остался лишь грязный черный боти-
нок, который доселе стоит там напоминая всем о странных свойствах
пустыни Эф.
Пока Уинки переберал в уме все, что он знал об этой славной
пустыне, сама она незаметно пошла к концу. Так что, когда он под-
нял голову, намереваясь всмотреться вдаль, перед его глазами кра-
совался фонтан Лотостроф. Король абессинских морей почтительно
поклонился этому знаменитому памятнику эпохи 2-. Затем, повернув-
шись к Уинки, поблагодарил его за приятное сопутствие и извинив-
шись за неотложные дела, нырнул в фонтан.
Уинки уселся в тенечке и расслабился, вознося хвалу духу дорог.
Еще слава богу, что пустыня была вредна своим идеям в фокусе от-
носительного времени. Теперь Уинки находился на краю пустыни ров-
но за трое суток, до того, как он упал в мутную воду реки Оккер-
виль. А это значит Миранда (он ни на секунду не забывал своих
обещаний) придет на погост послезавтра вечером. Торопиться пока
некуда, поэтому он медленно вытянул ноги, ощущая в каждом мускуле
приятную пустоту. Четверо суток пути это не сахар. Подставив под
вылетевшую из сумки сигарету руку, он небрежно закурил, сказавши
только:
- Лапонька, скажи лучше, который час?
Этого небрежного вопроса вполне хватило, и страшный мохнатый
монстр, готовившийся было к прыжку, ошеломленно фыркнул и отце-
пился от фонтанного барельефа, тяжело рухнув на песок рядом с
Уинком. Они помолчали. Затем монстр смущенно пробормотал:
- Ну откуда же мне было знать, что ты из этих?
Помолчав еще и вдруг зардевшись так, что даже шерсть его приня-
ла розовый оттенок, о как-то очень неловко поднялся и сказал в
сторону:
- Ну, я пошел.
- Постой, старик,- подал реплику Уинки почему-то голосом сугубо
положительного кинематографического героя середины шестидесятых
годов.
Но если ты, о читатель, считаешь себя знатоком актеров...
...
Он вышел оттуда с сильной головной болью. Но, к несчастью, од-
ной головной болью дело не кончилось. Время от времени воспомина-
ния пробуждались в нем и он сам, испытывая некоторую неловкость,
начинал очень положительно хрипеть, петь странные песни, в кото-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 27
рых на протяжении 2-3 аккордов, Люта успевает залесть на горы, с
них упасть или совершить какое-нибудь аналогичное по осмысленнос-
ти действо, а в особо затруднительных случаях, хрипанув как де-
сять авторов вместе взятых, он говорил: "Не трухай, старик, еще
не вечер". Надо признаться, обычно на людей или не людей, наивных
и молодых это производит потрясающее впечатление.
Но на этом способности Уинка не кончались, он еще много чего
умел: устало интеллигентно прикуривать, как молодой ученый, изме-
рять человека взглядом, если нужно показывать при этом всю глуби-
ну его морального падения, как юноша, обдумывающий чутье, прини-
мать настороженно-скучающий вид, сквозь который проглядывает го-
товность дать бой всему нехорошему, что только появится в преде-
лах достижимости, как сотрудник кое-чего.
Еще много всяких вещей умел Уинки, но поскольку общеизвестно,
что совершенный кинематограф совершенно не в состоянии создать
что-либо похожее на произведение искусства и вообще кино явление
упадническое. А единственный неплохой кадр, когда-либо проециро-
вавшийся на экран, входил в самую первую ленту братьев Люмьер, не
считая 2-3 кадров, которые были вырезаны в фильме, сами знаете
каком, сами знаете когда. Я боюсь, о читатель, что тебе не непон-
равился бы этот талант Уинки. Но, рискуя не угодить, я все же те-
бе о нем, о всемилостивейший читатель ибо правда повествования
для меня дороже твоего одобрения или неодобрения.
Итак, Уинки переключился на тон сильного мужчины, при этом со-
вершенно покорил его неопытного и застенчивого собеседника. Ока-
залось его зовут Вепрь Девственник, что он по натуре гуманен и
мягок, а нападать на похожих ему приходится, чтобы закалить свой
характер.
- Понимаешь, Уинки, нельзя мне с таким характером, совсеем он у
меня не мужской, робок я больно, стесняюсь.
Уинки не стал настаивать на дальнейших разъяснениях. Он лгал и
без того, что это лохматое чудовище с душой художника по уши
влюблено в одну ветренную особу, живущую скрытой абессинией. Зо-
вут эту красавицу Рыба, Растущая Внутрь Себя. И неумелый в сер-
дечных делах Вепрь, вот уже не один век добивается ее благосклон-
ности. Да, Уинки знал кое-что в воспитательных целях, так что
когда из фонтана высунулась клешня с письмом, Вепрь уже знал, что
закалять характер можно не только сваливаясь на голову усталым
путникам. Попутно он прослушал надзирательную лекцию о том, как
нужно себя вести. Клешня его проскрежетала:
- Письмо для этого, ну как его, ну это... Вепря Изденственного.
Обезумевший от счастья Вепрь схватил письмо со штампом скрыто-
абессинского оффиса. Воспитательная часть была на этом закончена
и Уинки, уставший до последнего предела, задремал.
ГЛАВА 10
Сны снятся всем: юному органисту с заплетенной косичкой, черной
как смоль головкой, видится по ночам Хаммонд С., на клавишах ко-
торого маленькие омерсончики гоняются за маленькими куперенчика-
ми, тех и других подстерегает педаль, плотоядно щелкая переключа-
телями. Одинокий бородатый инженер грезит о дрессированных штек-
керах и (в снах возможно все) о неиспорченном аппарате. Еще в
чьих-то розовых снах поп-фаны, подстриженные под нуль, сидят на
скамейках в парках культуры и отдыха, и, лузгая семечки, слушают
песни народностей севера, исполняемые Клавдией Шульженко. Даже
старику ван Оксенбашу приснилось однажды, как он проводит первую
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 28
брачную ночь с трактором Кировец-700. Поэтому с нашей стороны бу-
дет непозволительным заявить, что юношам, кончившим начальный
курс чудес и прошедшим практику среди каменных столбов Герватцера
и Буга, тоже могут сниться сны.
Мы покинули его в тот момент, когда он устало уронил голову на
грудь и задремал, утомленный тяжелей дорогой. Последуем же за ним
дальше, в глубины подсознания с тем, чтобы как можно полнее уяс-
нить, зачем мы описываем жизнь Уинкля вот уже на протяжении девя-
ти глав нашего запутанного романа и намереваемся заниматься этим
и дальше. И хоть говорят, что сны являются лишь искажением дей-
ствительности, однако же, весьма часто Уинковы сны имели местом
действия какой-то странный красивый город, который иногда стано-
вится невероятно похож на первую любовь. И пусть нам не понять
логику Уинковых снов, пусть действия в них нам покажутся невразу-
мительными, бессмысленными, что ж, это только сны, кто знает, ка-
кая правда заключена в них.
СОН Первый
Из-за левого плеча доносилось тиканье часов. Они были двухэтаж-
ными, с окном на каждом этаже. Циферблат второго этажа казался
мертвым, никому непонятным символом. В то время, как шевелящийся
в первом этаже маятника кусок зубчатого колеса жили сейчас в нас-
тоящем мгновении, хотя и механической, жизнью. Оглянуться на них
было приятно. Чем-то напоминала эта картина море времени в одном
очень красивом фильме.
Фильм - это длинная целлулоидная лента, на каждом сантиметре
которой нанесены картинки и черная кривая сбоку. Если протянуть
ленту через специальный аппарат, то картинки будет вполне члено-
раздельно двигаться, а черная кривая привратиться слова и музыку.
По идее, это должно производить на тех, кто смотрит и слушает,
определенное впечатление.
Когда они вышли под холодный дождь (дождь был еще и со снегом),
так что Тартусское шоссе, вылезавшее из-за кинотеатра, с отвеча-
ющим духу дня названием "Эхо", было мокро, слякотно, а трамваи
проезжали с грязно-белым верхом (еще дул очень мерзкий ветер),
стало ясно, что музыка никогда не кончится.
Это ничего, что побеленский чернобородый человек, всегда отсту-
кивающий на чем попало биение музыки, горящей внутри него, чело-
век, с которого мы начали строить наш новый мир, шел другой доро-
гой. Мы переживаем и то, что некому больше, не замечая окружающе-
го, сидя на краешке тротуара, осиливать премудрости второго голо-
са в эпоху, отпечатанных нотах "Битлз", после этого в мохнатой
серо-голубой сумке ждет своего часа.
Больше схватываться в неравной битве с клавишами, даже спинами,
отчитываться за такты, не переживаем, нас двое, нас может быть
больше Музыка никогда не кончится, поэтому кто-то из нас встал на
колени перед синим с разноцветными зигзагами поверху листом,
прикрепленным с другой стороны забрызганного стекла. Показалось,
что там в маленьком желтом силуете подводной лодки есть кто-то,
кто помнит о нас, и верит, что пламя никогда не погаснет.
Стол передо мной завален бумагами, окно открыто настежь. Тремя
этажами ниже подъехал прямоугольный индиго-желтый автобус, при
виде которого некому больше кричать, пугая случайных прохожих: "С
шестого раза ведь не сядем!" Некому так некому. Ведь все равно за
окном огромные зеленые деревья и голубоватое городское небо, и
воздух на вкус все такой же, с майской чуть-чуть горчинкой, а бу-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 29
маги и беломора хватит до конца дня.
Часы на стенке за левым плечом остановились, меня больше нечего
не связывает с мирным течением реки времени. Нас двое: я и веч-
ный, как первая влюбленность камня, Смольный собор, справа за ок-
ном. В твоем дне лихорадочного остуживания секунды отбивают че-
го-то.
Что это было, а?
СОН Третий
Микрофон выглядел слишком неустойчиво, он опять порадовался,
что вовремя поставил на свою любимую гитару пьезокристалл, теперь
можно петь, не думая о том, что гитару не будет слышно. струны
вздрогнули под сжатыми пальцами, было слышно, как из этого каса-
ния рождаются высокие чистые звуки. Они с гитарой понимали друг
друга, как любовники, прожившие вместе и дожди и солнце. "Ни одна
женщина не умеет любить" - подумал он вскользь и повернулся к
фортепиано. Снизу, из зала не было слышно, что он сказал тому,
кто, словно падший ангел, касаясь клавиш распущенными черными во-
лосами, озабоченно возился с непослушной стойкой, но руки его,
даже во время разговора, гладили струны короткими, едва уловимыми
движениями. Потом левая рука приникла к грифу, а пальцы правой
рубанули по струнам, и уже начав петь, он впервые посмотрел в зал
поверх микрофона, как поверх прицела. Лиц он не видел. Как река,
чувствовал течение своего голоса и прикосновение берегов. Песня
представлялась ему в тот момент живым существом, девушкой, идущей
по напряженному канату, напряженная под холодным дыханием наце-
ленным на нее глаз. Она защищена лишь сознанием своей беды, толь-
ко это искренняя и жаркая любовь делает ее недосягаемой для слов
и насмешек.
Голоса сплетались в какой-то неистовой пляске. Руки, бьющие
струны, словно очерчивали бьющееся тело и кружева старинным узо-
ром рисовали развевающиеся по ветру волосы на высоком голубом не-
бе, и бледно - розовое знамя любви. Они летели над холодной пус-
тыней зала, как упокойный крик рук, обреченный на смерть завтраш-
ним днем, прекрасный в своем последним забытьи.
Ты помнишь смятую лаской траву? Помнишь теплый, как парное мо-
локо, асфальт под босыми ногами? Помнишь? Так пел он, хотя слова
пели о другом. Песня о ночном прощальном прощальном ветре. Я по-
дымалась девушкой, идущей по пояс в лунной дорожке. И смех просто
так, и пульс Финского залива под руками. Он пел. Последний
всплеск гитары был, как всплеск волны. И защищенный от непонима-
ния зала, так же как и защищенный от их мимолетной любви, он
опять недоверчиво покачал ненадежную стойку и сдвинув гитару на
бок, нагнулся, поднимая похожий на камышинку противовес. Только
против одного но не бвл защищен, где в конце зала безошибочно
выбранное освещение выхватило, как алмаз из песка. Черная тень,
сразившегося и сбившегося к плечам, побледневшим золотом, сладко
опершись о стену, смеялась с кем-то, даже не смотря в их сторону.
Гитара заворчала в его руках. Когда он опомнился и улыбнулся че-
ресчур широко, сказав что-то пианисту, они засмеялись, только
пальцы его все гладили и гладили гриф, словно внезапно ослепли.
ГЛАВА 11
А эта глава выйдет совсем короткой потому, наверное, что много
листов и исписал, пытаясь описать, что случилось, когда Уинкль
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 30
проснулся. Ничего из этого не вышло. Встреча сразу двух хороших
людей оказалось мне не под силу. Произошло собственно вот что:
Проснулся он и увидел, что толпа, заросшая мхом и подкосячной
пылью, преследует сбежавших от них вшей, ибо без вшей, ей, толпе,
как-то не по кайфу и жизнь не в жизнь. Тут появляется некий чело-
век, Ходж Подж его зовут, объясняет Уинку что и почему. Это он
ведет Уинки в некое место, место называемое Аю. Там все работают,
ибо любят делать свое дело: музыку, краски, всякие науки, что ко-
му угодно.
Должно было бы еще следовать долгое безумное занимательное опи-
сание Уинковых с Ходжем Поджем странствий по лабиринтам Аю, но
это я тоже опустил, ибо на бумаге все вышло скучнее, чем на самом
деле. Вообще-то еще много чего должно произойти: встреча с Миран-
дой, обернувшейся в самом неожиданном и приятным образом и визит
в замок Роудер На, совокупно с историей графа Диффузора и еще
кое-что. И самое нравоучительное и героическое путешествие Уинка
в хижину волшебника Эф где на самом деле ничего нет, кроме кучи
грязного тряпья. Но я это лучше поведаю за чашкой хорошего чая,
так что не будем забегать вперед. Значит шли они, шли, а потом
Ходж открыл дверь...
ГЛАВА 12
Когда же он открыл дверь, отступать было поздно. Перед ним в
путанице смешанного со снегом ветра, открылась бесконечность,
площадь или поле, пустое и плоское до отсутствия горизонта, толь-
ко ночь и снег. В это время он шел один, сосредоточась на том,
как удобнее открыть глаза от колющего снежного вихря и голос, за-
говоривший справа от него, сначала не удивил:
- Поэтому люди и становятся поэтами, собственная жизнь вдруг
оказывается мала. Изо дня в день одни и те же стены, друзья, сло-
ва. Ничего не меняется, даже неожиданности приходится планировать
самому. А ведь невыносимо скучно знать, что утром проснешься са-
мим собой и ничего не сделать, чтобы к вечеру измениться. Ты на-
чинаешь писать стихи, пытаешься сказать о мире в тот момент про-
буждения. И твоя сигарета пахнет как трава, давно прожитым ка-
ким-то июльском утром. Но это длится мгновение много-два. Но сло-
ва не удерживают этого, и умерев на чистом листе, теряют един-
свенность произнесения. Единственное только здесь и только сей-
час, прожитое дважды скучно. Следующая страсть-музыка. Там осмыс-
ленно все окружающее, только поющие с тобой строки естественны и
искренни. Испытываемое тем, кто поет не имеет аналогов в реаль-
ности. Встроившись, перебираемых тобой струн...
...
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 31
Содержание
Глава 1 ..................................................... 1
Глава 2 ..................................................... 4
Фрагмент 2 .................................................. 5
Фрагмент 5 .................................................. 6
Глава 4 ..................................................... 10
Глава 5 ..................................................... 12
Глава 6 ..................................................... 14
Глава 7 ..................................................... 18
Глава 8 ..................................................... 22
Глава 9 ..................................................... 24
Глава 10 .................................................... 28
СОН Первый .................................................. 28
СОН Третий .................................................. 29
Глава 11 .................................................... 29
Глава 12 .................................................... 30
Содержание .................................................. 31
реальности. Строишь из перебираемых тобой струн лестницу
поднимаясь по которой, твоя душа обретает вдруг
неповторимую возможность чувствовать, как не умеют люди,
кристалльно правдивую и тем не менее протяженную во
времени, как целовать только что выпавший снег.
Уинкль шел, забыв о снеге в лицо и боясь повернуть
голову, чтобы не спугнуть эту снящуюся явь. Идущий справа
говорил как бы самому себе, но этот слушающий он сам был
Уинкль, и он слушал.
- о поется так раз, другой, третий. Потом ты
узнаешь закон правильного пения этой песни и становишься
богаче ровно на нее. Поешь следующую - эту ты уже прожил.
И раз от раза становится все меньше того, что ты можешь
петь. ачинаешь писать сам. о пишешь... Вот уже утро, и
бесполезно - тебе больше не хочется.
Уинкль очень-очень осторожно скосил глаза вправо.
Человек шел вперед как бы поверх ветра. Он не обращал
внимания на идущего рядом с ним, на снег, на реальность
снежной пустыни, простирающейся вне всякого пространства
и времени. Странный, высокий, худой, в длинном черном
пальто, узком, как перчатка, в фантастических очертаний
меховой шапке, очень, однако, удобной, для ношения в
такую адскую погоду, и продолжал думать вслух:
- Тогда становишься актером и живешь каждый раз
чужой жизнью, которая всегда удивляет по-новому
выражением глаз собеседника.
Тени за его плечом, непонятные интонации в давно
знакомой фразе:
- Тут ты понимаешь, чего не хватало пению - неожиданности
бытия, мельчайших пустячков, которые делают
следующий миг неопределенным, возможность всякий раз
собирать жизнь иначе - меняешь реальность как господь
бог, сотни раз возвращаешься в исходный момент, чтобы
начать все с начала - а вдруг все изменится, и мы увидим,
наконец, свет. Однако же все остается на своих местах.
Пьесу не переделаешь, и финальная мизансцена одна и та
же. Это страшно - сотни раз прожить, искренне веря, что
изменишь мир силой своей веры, но придти к концу,
вспомнив каким-то десятым чувством, что все это уже было,
и все ты делал в никуда.
Человек помолчал несколько метров, и тоном ниже:
- Хотя, если верить, что мир неизменяем, то может
быть.
"А если нет?" - мысленно спросил Уинкль и мысленно
прикусил язык.
- Тогда опять начинаешь все сначала. Опять
начинаешь писать. о на этот раз сам мир и чудеса,
которых не хватает, как родниковой воды, и этими чудесами
наделять мир. Вместе со своим героем проживаешь все пути,
которыми уже сам его ведешь, не имея понятия, чем они
кончаются. И вволю веселишься, переиначивая все одной
запятой. Как бог, создаешь мир, и как человек, обживаешь
его. Открываешь все двери своего мозга, и сквозь ледяную
корку логического мышления бьют ключи - истоки тех рек,
по которым проплывет ладья повествования. Только одна
беда - карандаш не успевает замечать всего - слишком
часто и со всех сторон вспыхивают зарницы. Ты следишь за
всем и опять-таки выбираешь один путь, и сколь прихотлив
бы он ни был, всегда остается мысль о том, что встретило
бы тебя на другой дороге.
Еще несколько десятков метров молчания.
- Еще хочется иногда поговорить с тем, кого или ты
сам написал, или с тем, кого написать никогда не сможешь,
и увидеть то, о чем давно забыл. Так это просто. Да и в
конце концов, просто послушать, как джон с полем поют то,
что они не успели спеть в этой реальности...
- Прости, пожалуйста, - вдруг повернулся он к
Уинклю. - у тебя не найдется лишней сигареты?
- Только "беломор", - вдруг неизвестно почему
сказал Уинкль и безумно испугался в следующий момент,
поскольку не понял даже, что за слово такое произнес.
Однако рука автоматически достала из кармашка сумки
странный, отдаленно напоминающий сигарету цилиндрик с
табаком. Полчаса назад там было пусто. езнакомец
обрадованно пробормотал:
- Так это же прекрасно, ничего лучше и быть не
могло, - и полез в карман за спичками, которых там не
оказалось.
Еще несколько минут заняло прикуривание - спичку
задувало почему-то в самый ответственный момент. Когда
беломорина наконец задымилась, Уинклю показалось, что он
знает человека в черном пальто уже много лет, и не одну
тысячу раз они прикуривали от одной спички, охраняя огонь
ладонями в самой середине метели. Теперь уже имея право
на молчание, они побрели дальше.
- А что же было дальше? - спросил Уинки, когда
вопрос пророс в нем, созрел и был готов для произнесения.
- А черт его знает, - как-то очень уютно и просто
сказал незнакомец. - просто я как-то научился жить, меняя
реальность мира, одновременно во многих мирах,
большинство из которых даже невозможно себе представить.
Так странно - переходя из одной жизни в другую, как
переходят из комнаты в комнату. И всегда.
- Ты вечен теперь? - не удержался Уинкль.
- ет, конечно, - засмеялся знакомый незнакомец. - но
всегда. Ты видишь, я же говорил, что этого не
объяснить. Понимаешь, я всего-навсего не кончаюсь. ет,
слов для этого я еще не придумал, но ничего, я как-нибудь
постараюсь это написать специально для тебя. У нас ведь
много чего впереди.
"А сейчас?" - успел подумать Уинки, но незнакомец
опять его опередил:
- А сейчас уже холодно, и потом, у меня появилась
одна идейка. По кайфу было бы сразу ее попробовать. Так,
до скорого свидания, Уинки. Ты уже замерз, я знаю. Вон,
видишь ту дверь? Там тебя напоят горячим чаем. Кстати,
там прекрасный и очень вкусный чай. у, счастливо.
Уинки увидел, как из снежной каши выплыл круглый
желтый бок чего-то, напоминающего то ли самолет, то ли...
азвание опять ускользнуло из памяти. Открылась желтая
дверца. Человека в черном пальто втащили за руки внутрь,
и перед тем, как дверца захлопнулась, кто-то, знакомый
чуть ли не с рождения, усатый, в круглых металлических
очках, помахал Уинку рукой.
Желтая махина плавно поднялась над землей и исчезла
в снежно-ветряной каше. Уинкль проводил ее взглядом и
поплелся к двери, которая одиноко возвышалась над
гладкой, как стол, равниной, щедро засыпанной снегом - одна
дверь, и больше ничего. Уже приоткрыв ее, он вдруг
понял, что, непонятно почему, отчего и как, но он
счастлив.
- Субмарина! - произнес он вслух вспомненное
все-таки слово и засмеялся легко и чисто, и вошел в
дверь, аккуратно затворив ее за собой, чтобы не нанести
внутрь снега.
-------------
5
Находясь на камушке, задремавши, открыл глаза и лицезрел при
сем зрелище плывущего, в виде тела, человека, каковой проплыл
посредь течения, под надзорной мне кайфоломней. Тело положением
своим было премного изумлено, но изрядно в лицевом выражении су-
дя. Для изучения сего явления я бросил в него камушком, но про-
махнулся. Оно плыло к заливу, быстриной речки увлекаемо. О чем и
докладываю Вашему Кайфоломству.
ГЛАВА 9
К исходу четвертого дня путешествия Уинки замедлил шаг и спро-
сил у короля Абессинских морей:
- Далеко до зеленого колодца?
Реакции на это не последовало. Они продолжали столь монотонно
продвигаться вперед по скрипящему фиолетовому песку. Впереди на-
вязчиво маячил фонтан Лотостроф. Где-то в горах, подальше, угады-
вались контуры башен Гнилой деревни, а справа, в трех часах ходь-
бы, возвышались вершины Черного леса. Уинки различал даже поблес-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 25
кававшие на солнце таблички с крестов погоста Тарталак. Однако
его туманные, в родном смысле слова, ибо голова и плечи были оку-
таны самым что ни есть городским настоящим серым туманом, провод-
ник, повинуясь одному ему ведомым приметам, вел его через пустыню
и не сворачивал с таиственного маршрута. А Уинк совсем не имел
желания идти через пустыню в одиночку, твердо памятуя наставления
Маяка Стрюкенбаха. Он с удовольствием смотрел на серые замшелые
плиты, нагретые солнцем, шелест зеленых волн, разбивающихся о пе-
сок, надтреснутый низкий голос Маяка, повествующий о странных
cвойствах пустыни, простирающейся между ними и таким казалось бы,
недалеким лесом. От этих столь приятных размышлений его отвлек
шепот, ясно раздающийся где-то между ребрами затуманенного коро-
ля.
- Да нет, Уинки, нам осталось прошествовать лишь до фантана, а
оттуда путь свободен, так как подле него пустыня кончается.
Трудно описать, как это сообщение обрадывало Уинка. Дело тут не
только в том, что однообразные странствия по жарко-фиолетовой
пустыне былиспособны утомить и более спокойного человека, нежели
наш герой. Разгадка крылась в самой пустыне. вот почему близкий
конец пути обрадовал его и лишний раз подтвердил прозорливость
старика Маяка Стрюкербаха, порекомендовавшего ему сметливого про-
водника.
Дело в том, что пустыня Эф испокон веков обладала таинственны-
ми, загадочными свойствами, которые превращали ее из обычной вто-
роразрядной пустыни в место в высокой степени примечательное. Пу-
тешественник, переступивший ее границы, находился обычно в полной
уверенности, что пересечь ее не составит никакого труда, если
действовать вполне, алогично тому, что в обиходе носит название
"один раз плюнуть". К исходу первого года пути он обычно расста-
вался с этим заблуждением. Спасти его могло только чудо, явивше-
еся в образе проводника, который одним ему известным путем совер-
шал переход в пустыне, такой маленькой на первый взгляд. Если это
не случается, путешественник обречен, ибо в пустыне Эф можно было
идти всю жизнь, не дойдя, однако, до ее края. Здесь случаются
разнообразные умопомрачительные штучки с пространством и време-
нем. Раздвоение личности здесь вполне обычное дело, а уж на прос-
транственные деформации сверстки горизонта никто внимания не об-
ращает.
На знаменитого первопроходца Йогафа Альваоха здесь напали жид-
кие леопарды, заставив маститого исследователя съесть три тома
своих путевых записок, что побудило его впоследствии отказаться
полностью от писательской карьеры, и до конца концов бледнеть при
виде чистого листа бумаги.
Сюда, на закате своей жизни удалился ученик Гратулитро Бренау
Вобосвийский, решив оставшееся до смерти время посвятить рассуж-
дениям о бренности всего имущего. Каково же было удивление его
ученых коллег, когда по истечении весьма короткого времени они
столкнулись с ним в самом дешевом кабаке села Труппендорф, причем
великий ученый выглядел весьма помолодевшим и веселым, восседая
без всякого зазрения совести с кружкой пенистого браво в одной
руке и талией соблазнительной блондинки в другой. Бренау толковал
о воздушных ваннах и чувственных воздействиях, причем блондинка
хихикала так, словно ее щекотал целый полк профессиональных сов-
ратителей.
Другой же ученик Гратулитро Зил дель Кротио, придя однажды в
пустыню для эксперемента по получению живых карпов из хорошо вы-
сушенного песка, встретил там приблизительную свинью и после по-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 26
луторочасовой беседы с ней отрекся от своих научных взглядов и
ушел в глубь пустыни с тем, чтобы основать там курсы по отвинчи-
ванию гвоздей.
Где-то, в этой забытой богом пустынной области, скрывалась сис-
тема Эф от которой пустыня получила свое имя. В свое время фрак-
ция Черной Пятки возглавляемая Бруклером Съю б-ым, отрядила
экспедицию для отлова этой таинственной системы, с тем, чтобы до-
казать, что такой вовсе не существует. Но несмотря на педупрежде-
ния, Джунглио Смака, единственного в мире специалиста по системе
Эф, они напали на следы системы и углубились в поиски настолько,
что сгинули совершенно. Говорят, что летающие раки до сих пор
доставляют в Оккервильскую Академию Наук письма от этих искателей
научной истины. Только они написаны на никому ныне неведомом
древнеабруйском языке, и поэтому совершенно нечитабельны.
Однажды к фонтану Лотостроф выбежал оборванный человек по имени
Ослот, который во всеуслышание прокричал, что он нашел путь к до-
му волшебника Эф. После этого он кинулся головой в фонтан, что
положило конец его откровениям, ибо в фонтане его немедленно пог-
лотило пятое измерение. От него остался лишь грязный черный боти-
нок, который доселе стоит там напоминая всем о странных свойствах
пустыни Эф.
Пока Уинки переберал в уме все, что он знал об этой славной
пустыне, сама она незаметно пошла к концу. Так что, когда он под-
нял голову, намереваясь всмотреться вдаль, перед его глазами кра-
совался фонтан Лотостроф. Король абессинских морей почтительно
поклонился этому знаменитому памятнику эпохи 2-. Затем, повернув-
шись к Уинки, поблагодарил его за приятное сопутствие и извинив-
шись за неотложные дела, нырнул в фонтан.
Уинки уселся в тенечке и расслабился, вознося хвалу духу дорог.
Еще слава богу, что пустыня была вредна своим идеям в фокусе от-
носительного времени. Теперь Уинки находился на краю пустыни ров-
но за трое суток, до того, как он упал в мутную воду реки Оккер-
виль. А это значит Миранда (он ни на секунду не забывал своих
обещаний) придет на погост послезавтра вечером. Торопиться пока
некуда, поэтому он медленно вытянул ноги, ощущая в каждом мускуле
приятную пустоту. Четверо суток пути это не сахар. Подставив под
вылетевшую из сумки сигарету руку, он небрежно закурил, сказавши
только:
- Лапонька, скажи лучше, который час?
Этого небрежного вопроса вполне хватило, и страшный мохнатый
монстр, готовившийся было к прыжку, ошеломленно фыркнул и отце-
пился от фонтанного барельефа, тяжело рухнув на песок рядом с
Уинком. Они помолчали. Затем монстр смущенно пробормотал:
- Ну откуда же мне было знать, что ты из этих?
Помолчав еще и вдруг зардевшись так, что даже шерсть его приня-
ла розовый оттенок, о как-то очень неловко поднялся и сказал в
сторону:
- Ну, я пошел.
- Постой, старик,- подал реплику Уинки почему-то голосом сугубо
положительного кинематографического героя середины шестидесятых
годов.
Но если ты, о читатель, считаешь себя знатоком актеров...
...
Он вышел оттуда с сильной головной болью. Но, к несчастью, од-
ной головной болью дело не кончилось. Время от времени воспомина-
ния пробуждались в нем и он сам, испытывая некоторую неловкость,
начинал очень положительно хрипеть, петь странные песни, в кото-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 27
рых на протяжении 2-3 аккордов, Люта успевает залесть на горы, с
них упасть или совершить какое-нибудь аналогичное по осмысленнос-
ти действо, а в особо затруднительных случаях, хрипанув как де-
сять авторов вместе взятых, он говорил: "Не трухай, старик, еще
не вечер". Надо признаться, обычно на людей или не людей, наивных
и молодых это производит потрясающее впечатление.
Но на этом способности Уинка не кончались, он еще много чего
умел: устало интеллигентно прикуривать, как молодой ученый, изме-
рять человека взглядом, если нужно показывать при этом всю глуби-
ну его морального падения, как юноша, обдумывающий чутье, прини-
мать настороженно-скучающий вид, сквозь который проглядывает го-
товность дать бой всему нехорошему, что только появится в преде-
лах достижимости, как сотрудник кое-чего.
Еще много всяких вещей умел Уинки, но поскольку общеизвестно,
что совершенный кинематограф совершенно не в состоянии создать
что-либо похожее на произведение искусства и вообще кино явление
упадническое. А единственный неплохой кадр, когда-либо проециро-
вавшийся на экран, входил в самую первую ленту братьев Люмьер, не
считая 2-3 кадров, которые были вырезаны в фильме, сами знаете
каком, сами знаете когда. Я боюсь, о читатель, что тебе не непон-
равился бы этот талант Уинки. Но, рискуя не угодить, я все же те-
бе о нем, о всемилостивейший читатель ибо правда повествования
для меня дороже твоего одобрения или неодобрения.
Итак, Уинки переключился на тон сильного мужчины, при этом со-
вершенно покорил его неопытного и застенчивого собеседника. Ока-
залось его зовут Вепрь Девственник, что он по натуре гуманен и
мягок, а нападать на похожих ему приходится, чтобы закалить свой
характер.
- Понимаешь, Уинки, нельзя мне с таким характером, совсеем он у
меня не мужской, робок я больно, стесняюсь.
Уинки не стал настаивать на дальнейших разъяснениях. Он лгал и
без того, что это лохматое чудовище с душой художника по уши
влюблено в одну ветренную особу, живущую скрытой абессинией. Зо-
вут эту красавицу Рыба, Растущая Внутрь Себя. И неумелый в сер-
дечных делах Вепрь, вот уже не один век добивается ее благосклон-
ности. Да, Уинки знал кое-что в воспитательных целях, так что
когда из фонтана высунулась клешня с письмом, Вепрь уже знал, что
закалять характер можно не только сваливаясь на голову усталым
путникам. Попутно он прослушал надзирательную лекцию о том, как
нужно себя вести. Клешня его проскрежетала:
- Письмо для этого, ну как его, ну это... Вепря Изденственного.
Обезумевший от счастья Вепрь схватил письмо со штампом скрыто-
абессинского оффиса. Воспитательная часть была на этом закончена
и Уинки, уставший до последнего предела, задремал.
ГЛАВА 10
Сны снятся всем: юному органисту с заплетенной косичкой, черной
как смоль головкой, видится по ночам Хаммонд С., на клавишах ко-
торого маленькие омерсончики гоняются за маленькими куперенчика-
ми, тех и других подстерегает педаль, плотоядно щелкая переключа-
телями. Одинокий бородатый инженер грезит о дрессированных штек-
керах и (в снах возможно все) о неиспорченном аппарате. Еще в
чьих-то розовых снах поп-фаны, подстриженные под нуль, сидят на
скамейках в парках культуры и отдыха, и, лузгая семечки, слушают
песни народностей севера, исполняемые Клавдией Шульженко. Даже
старику ван Оксенбашу приснилось однажды, как он проводит первую
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 28
брачную ночь с трактором Кировец-700. Поэтому с нашей стороны бу-
дет непозволительным заявить, что юношам, кончившим начальный
курс чудес и прошедшим практику среди каменных столбов Герватцера
и Буга, тоже могут сниться сны.
Мы покинули его в тот момент, когда он устало уронил голову на
грудь и задремал, утомленный тяжелей дорогой. Последуем же за ним
дальше, в глубины подсознания с тем, чтобы как можно полнее уяс-
нить, зачем мы описываем жизнь Уинкля вот уже на протяжении девя-
ти глав нашего запутанного романа и намереваемся заниматься этим
и дальше. И хоть говорят, что сны являются лишь искажением дей-
ствительности, однако же, весьма часто Уинковы сны имели местом
действия какой-то странный красивый город, который иногда стано-
вится невероятно похож на первую любовь. И пусть нам не понять
логику Уинковых снов, пусть действия в них нам покажутся невразу-
мительными, бессмысленными, что ж, это только сны, кто знает, ка-
кая правда заключена в них.
СОН Первый
Из-за левого плеча доносилось тиканье часов. Они были двухэтаж-
ными, с окном на каждом этаже. Циферблат второго этажа казался
мертвым, никому непонятным символом. В то время, как шевелящийся
в первом этаже маятника кусок зубчатого колеса жили сейчас в нас-
тоящем мгновении, хотя и механической, жизнью. Оглянуться на них
было приятно. Чем-то напоминала эта картина море времени в одном
очень красивом фильме.
Фильм - это длинная целлулоидная лента, на каждом сантиметре
которой нанесены картинки и черная кривая сбоку. Если протянуть
ленту через специальный аппарат, то картинки будет вполне члено-
раздельно двигаться, а черная кривая привратиться слова и музыку.
По идее, это должно производить на тех, кто смотрит и слушает,
определенное впечатление.
Когда они вышли под холодный дождь (дождь был еще и со снегом),
так что Тартусское шоссе, вылезавшее из-за кинотеатра, с отвеча-
ющим духу дня названием "Эхо", было мокро, слякотно, а трамваи
проезжали с грязно-белым верхом (еще дул очень мерзкий ветер),
стало ясно, что музыка никогда не кончится.
Это ничего, что побеленский чернобородый человек, всегда отсту-
кивающий на чем попало биение музыки, горящей внутри него, чело-
век, с которого мы начали строить наш новый мир, шел другой доро-
гой. Мы переживаем и то, что некому больше, не замечая окружающе-
го, сидя на краешке тротуара, осиливать премудрости второго голо-
са в эпоху, отпечатанных нотах "Битлз", после этого в мохнатой
серо-голубой сумке ждет своего часа.
Больше схватываться в неравной битве с клавишами, даже спинами,
отчитываться за такты, не переживаем, нас двое, нас может быть
больше Музыка никогда не кончится, поэтому кто-то из нас встал на
колени перед синим с разноцветными зигзагами поверху листом,
прикрепленным с другой стороны забрызганного стекла. Показалось,
что там в маленьком желтом силуете подводной лодки есть кто-то,
кто помнит о нас, и верит, что пламя никогда не погаснет.
Стол передо мной завален бумагами, окно открыто настежь. Тремя
этажами ниже подъехал прямоугольный индиго-желтый автобус, при
виде которого некому больше кричать, пугая случайных прохожих: "С
шестого раза ведь не сядем!" Некому так некому. Ведь все равно за
окном огромные зеленые деревья и голубоватое городское небо, и
воздух на вкус все такой же, с майской чуть-чуть горчинкой, а бу-
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 29
маги и беломора хватит до конца дня.
Часы на стенке за левым плечом остановились, меня больше нечего
не связывает с мирным течением реки времени. Нас двое: я и веч-
ный, как первая влюбленность камня, Смольный собор, справа за ок-
ном. В твоем дне лихорадочного остуживания секунды отбивают че-
го-то.
Что это было, а?
СОН Третий
Микрофон выглядел слишком неустойчиво, он опять порадовался,
что вовремя поставил на свою любимую гитару пьезокристалл, теперь
можно петь, не думая о том, что гитару не будет слышно. струны
вздрогнули под сжатыми пальцами, было слышно, как из этого каса-
ния рождаются высокие чистые звуки. Они с гитарой понимали друг
друга, как любовники, прожившие вместе и дожди и солнце. "Ни одна
женщина не умеет любить" - подумал он вскользь и повернулся к
фортепиано. Снизу, из зала не было слышно, что он сказал тому,
кто, словно падший ангел, касаясь клавиш распущенными черными во-
лосами, озабоченно возился с непослушной стойкой, но руки его,
даже во время разговора, гладили струны короткими, едва уловимыми
движениями. Потом левая рука приникла к грифу, а пальцы правой
рубанули по струнам, и уже начав петь, он впервые посмотрел в зал
поверх микрофона, как поверх прицела. Лиц он не видел. Как река,
чувствовал течение своего голоса и прикосновение берегов. Песня
представлялась ему в тот момент живым существом, девушкой, идущей
по напряженному канату, напряженная под холодным дыханием наце-
ленным на нее глаз. Она защищена лишь сознанием своей беды, толь-
ко это искренняя и жаркая любовь делает ее недосягаемой для слов
и насмешек.
Голоса сплетались в какой-то неистовой пляске. Руки, бьющие
струны, словно очерчивали бьющееся тело и кружева старинным узо-
ром рисовали развевающиеся по ветру волосы на высоком голубом не-
бе, и бледно - розовое знамя любви. Они летели над холодной пус-
тыней зала, как упокойный крик рук, обреченный на смерть завтраш-
ним днем, прекрасный в своем последним забытьи.
Ты помнишь смятую лаской траву? Помнишь теплый, как парное мо-
локо, асфальт под босыми ногами? Помнишь? Так пел он, хотя слова
пели о другом. Песня о ночном прощальном прощальном ветре. Я по-
дымалась девушкой, идущей по пояс в лунной дорожке. И смех просто
так, и пульс Финского залива под руками. Он пел. Последний
всплеск гитары был, как всплеск волны. И защищенный от непонима-
ния зала, так же как и защищенный от их мимолетной любви, он
опять недоверчиво покачал ненадежную стойку и сдвинув гитару на
бок, нагнулся, поднимая похожий на камышинку противовес. Только
против одного но не бвл защищен, где в конце зала безошибочно
выбранное освещение выхватило, как алмаз из песка. Черная тень,
сразившегося и сбившегося к плечам, побледневшим золотом, сладко
опершись о стену, смеялась с кем-то, даже не смотря в их сторону.
Гитара заворчала в его руках. Когда он опомнился и улыбнулся че-
ресчур широко, сказав что-то пианисту, они засмеялись, только
пальцы его все гладили и гладили гриф, словно внезапно ослепли.
ГЛАВА 11
А эта глава выйдет совсем короткой потому, наверное, что много
листов и исписал, пытаясь описать, что случилось, когда Уинкль
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 30
проснулся. Ничего из этого не вышло. Встреча сразу двух хороших
людей оказалось мне не под силу. Произошло собственно вот что:
Проснулся он и увидел, что толпа, заросшая мхом и подкосячной
пылью, преследует сбежавших от них вшей, ибо без вшей, ей, толпе,
как-то не по кайфу и жизнь не в жизнь. Тут появляется некий чело-
век, Ходж Подж его зовут, объясняет Уинку что и почему. Это он
ведет Уинки в некое место, место называемое Аю. Там все работают,
ибо любят делать свое дело: музыку, краски, всякие науки, что ко-
му угодно.
Должно было бы еще следовать долгое безумное занимательное опи-
сание Уинковых с Ходжем Поджем странствий по лабиринтам Аю, но
это я тоже опустил, ибо на бумаге все вышло скучнее, чем на самом
деле. Вообще-то еще много чего должно произойти: встреча с Миран-
дой, обернувшейся в самом неожиданном и приятным образом и визит
в замок Роудер На, совокупно с историей графа Диффузора и еще
кое-что. И самое нравоучительное и героическое путешествие Уинка
в хижину волшебника Эф где на самом деле ничего нет, кроме кучи
грязного тряпья. Но я это лучше поведаю за чашкой хорошего чая,
так что не будем забегать вперед. Значит шли они, шли, а потом
Ходж открыл дверь...
ГЛАВА 12
Когда же он открыл дверь, отступать было поздно. Перед ним в
путанице смешанного со снегом ветра, открылась бесконечность,
площадь или поле, пустое и плоское до отсутствия горизонта, толь-
ко ночь и снег. В это время он шел один, сосредоточась на том,
как удобнее открыть глаза от колющего снежного вихря и голос, за-
говоривший справа от него, сначала не удивил:
- Поэтому люди и становятся поэтами, собственная жизнь вдруг
оказывается мала. Изо дня в день одни и те же стены, друзья, сло-
ва. Ничего не меняется, даже неожиданности приходится планировать
самому. А ведь невыносимо скучно знать, что утром проснешься са-
мим собой и ничего не сделать, чтобы к вечеру измениться. Ты на-
чинаешь писать стихи, пытаешься сказать о мире в тот момент про-
буждения. И твоя сигарета пахнет как трава, давно прожитым ка-
ким-то июльском утром. Но это длится мгновение много-два. Но сло-
ва не удерживают этого, и умерев на чистом листе, теряют един-
свенность произнесения. Единственное только здесь и только сей-
час, прожитое дважды скучно. Следующая страсть-музыка. Там осмыс-
ленно все окружающее, только поющие с тобой строки естественны и
искренни. Испытываемое тем, кто поет не имеет аналогов в реаль-
ности. Встроившись, перебираемых тобой струн...
...
"Б.Гребенщиков" роман "Лес" стр. 31
Содержание
Глава 1 ..................................................... 1
Глава 2 ..................................................... 4
Фрагмент 2 .................................................. 5
Фрагмент 5 .................................................. 6
Глава 4 ..................................................... 10
Глава 5 ..................................................... 12
Глава 6 ..................................................... 14
Глава 7 ..................................................... 18
Глава 8 ..................................................... 22
Глава 9 ..................................................... 24
Глава 10 .................................................... 28
СОН Первый .................................................. 28
СОН Третий .................................................. 29
Глава 11 .................................................... 29
Глава 12 .................................................... 30
Содержание .................................................. 31
реальности. Строишь из перебираемых тобой струн лестницу
поднимаясь по которой, твоя душа обретает вдруг
неповторимую возможность чувствовать, как не умеют люди,
кристалльно правдивую и тем не менее протяженную во
времени, как целовать только что выпавший снег.
Уинкль шел, забыв о снеге в лицо и боясь повернуть
голову, чтобы не спугнуть эту снящуюся явь. Идущий справа
говорил как бы самому себе, но этот слушающий он сам был
Уинкль, и он слушал.
- о поется так раз, другой, третий. Потом ты
узнаешь закон правильного пения этой песни и становишься
богаче ровно на нее. Поешь следующую - эту ты уже прожил.
И раз от раза становится все меньше того, что ты можешь
петь. ачинаешь писать сам. о пишешь... Вот уже утро, и
бесполезно - тебе больше не хочется.
Уинкль очень-очень осторожно скосил глаза вправо.
Человек шел вперед как бы поверх ветра. Он не обращал
внимания на идущего рядом с ним, на снег, на реальность
снежной пустыни, простирающейся вне всякого пространства
и времени. Странный, высокий, худой, в длинном черном
пальто, узком, как перчатка, в фантастических очертаний
меховой шапке, очень, однако, удобной, для ношения в
такую адскую погоду, и продолжал думать вслух:
- Тогда становишься актером и живешь каждый раз
чужой жизнью, которая всегда удивляет по-новому
выражением глаз собеседника.
Тени за его плечом, непонятные интонации в давно
знакомой фразе:
- Тут ты понимаешь, чего не хватало пению - неожиданности
бытия, мельчайших пустячков, которые делают
следующий миг неопределенным, возможность всякий раз
собирать жизнь иначе - меняешь реальность как господь
бог, сотни раз возвращаешься в исходный момент, чтобы
начать все с начала - а вдруг все изменится, и мы увидим,
наконец, свет. Однако же все остается на своих местах.
Пьесу не переделаешь, и финальная мизансцена одна и та
же. Это страшно - сотни раз прожить, искренне веря, что
изменишь мир силой своей веры, но придти к концу,
вспомнив каким-то десятым чувством, что все это уже было,
и все ты делал в никуда.
Человек помолчал несколько метров, и тоном ниже:
- Хотя, если верить, что мир неизменяем, то может
быть.
"А если нет?" - мысленно спросил Уинкль и мысленно
прикусил язык.
- Тогда опять начинаешь все сначала. Опять
начинаешь писать. о на этот раз сам мир и чудеса,
которых не хватает, как родниковой воды, и этими чудесами
наделять мир. Вместе со своим героем проживаешь все пути,
которыми уже сам его ведешь, не имея понятия, чем они
кончаются. И вволю веселишься, переиначивая все одной
запятой. Как бог, создаешь мир, и как человек, обживаешь
его. Открываешь все двери своего мозга, и сквозь ледяную
корку логического мышления бьют ключи - истоки тех рек,
по которым проплывет ладья повествования. Только одна
беда - карандаш не успевает замечать всего - слишком
часто и со всех сторон вспыхивают зарницы. Ты следишь за
всем и опять-таки выбираешь один путь, и сколь прихотлив
бы он ни был, всегда остается мысль о том, что встретило
бы тебя на другой дороге.
Еще несколько десятков метров молчания.
- Еще хочется иногда поговорить с тем, кого или ты
сам написал, или с тем, кого написать никогда не сможешь,
и увидеть то, о чем давно забыл. Так это просто. Да и в
конце концов, просто послушать, как джон с полем поют то,
что они не успели спеть в этой реальности...
- Прости, пожалуйста, - вдруг повернулся он к
Уинклю. - у тебя не найдется лишней сигареты?
- Только "беломор", - вдруг неизвестно почему
сказал Уинкль и безумно испугался в следующий момент,
поскольку не понял даже, что за слово такое произнес.
Однако рука автоматически достала из кармашка сумки
странный, отдаленно напоминающий сигарету цилиндрик с
табаком. Полчаса назад там было пусто. езнакомец
обрадованно пробормотал:
- Так это же прекрасно, ничего лучше и быть не
могло, - и полез в карман за спичками, которых там не
оказалось.
Еще несколько минут заняло прикуривание - спичку
задувало почему-то в самый ответственный момент. Когда
беломорина наконец задымилась, Уинклю показалось, что он
знает человека в черном пальто уже много лет, и не одну
тысячу раз они прикуривали от одной спички, охраняя огонь
ладонями в самой середине метели. Теперь уже имея право
на молчание, они побрели дальше.
- А что же было дальше? - спросил Уинки, когда
вопрос пророс в нем, созрел и был готов для произнесения.
- А черт его знает, - как-то очень уютно и просто
сказал незнакомец. - просто я как-то научился жить, меняя
реальность мира, одновременно во многих мирах,
большинство из которых даже невозможно себе представить.
Так странно - переходя из одной жизни в другую, как
переходят из комнаты в комнату. И всегда.
- Ты вечен теперь? - не удержался Уинкль.
- ет, конечно, - засмеялся знакомый незнакомец. - но
всегда. Ты видишь, я же говорил, что этого не
объяснить. Понимаешь, я всего-навсего не кончаюсь. ет,
слов для этого я еще не придумал, но ничего, я как-нибудь
постараюсь это написать специально для тебя. У нас ведь
много чего впереди.
"А сейчас?" - успел подумать Уинки, но незнакомец
опять его опередил:
- А сейчас уже холодно, и потом, у меня появилась
одна идейка. По кайфу было бы сразу ее попробовать. Так,
до скорого свидания, Уинки. Ты уже замерз, я знаю. Вон,
видишь ту дверь? Там тебя напоят горячим чаем. Кстати,
там прекрасный и очень вкусный чай. у, счастливо.
Уинки увидел, как из снежной каши выплыл круглый
желтый бок чего-то, напоминающего то ли самолет, то ли...
азвание опять ускользнуло из памяти. Открылась желтая
дверца. Человека в черном пальто втащили за руки внутрь,
и перед тем, как дверца захлопнулась, кто-то, знакомый
чуть ли не с рождения, усатый, в круглых металлических
очках, помахал Уинку рукой.
Желтая махина плавно поднялась над землей и исчезла
в снежно-ветряной каше. Уинкль проводил ее взглядом и
поплелся к двери, которая одиноко возвышалась над
гладкой, как стол, равниной, щедро засыпанной снегом - одна
дверь, и больше ничего. Уже приоткрыв ее, он вдруг
понял, что, непонятно почему, отчего и как, но он
счастлив.
- Субмарина! - произнес он вслух вспомненное
все-таки слово и засмеялся легко и чисто, и вошел в
дверь, аккуратно затворив ее за собой, чтобы не нанести
внутрь снега.
-------------