Гребнев Григорий. Арктания (Летающая станция)

   15 Мальчик говорит на языке племени "Золотая улитка" В четвертой палате больницы острова Седова ждали появления на экране стереовизора известного бразильского языковеда Мартина дель-Грасиас. В палате присутствовали: профессор Британов, знаменитый ирландский психиатр профессор О'Фенрой, главный врач островной больницы и Ася. Шесть корреспондентов, в том числе и Мере, помещались в смежной комнате. Открытая дверь и дублетный экран стереовизора позволяли корреспондентам слышать и видеть все, что будет происходить в соседней комнате, и задавать в случае необходимости вопросы. Подлинным виновником этого несколько необычайного собрания был, конечно, не бразильский языковед. Внимание всех в четвертой палате и в соседней комнате приковано было к загадочному пациенту профессора Британова. Он, этот пациент, тоже находился в палате, и с ним должен был беседовать бразильский языковед. Худенький мальчик, на вид лет тринадцати, одетый в белое больничное белье, укрытый до груди легким шерстяным одеялом, полусидел на койке, обложенный подушками со всех сторон. Смуглое, будто подернутое табачным загаром лицо его казалось сонным и усталым. Большие черные глаза были прикрыты густыми длинными ресницами, - казалось, он дремал. Это и был тот самый мальчик, которого нашли 21 мая летчики противоштормового дивизиона замерзшим в глыбе льда. Профессор Британов блестяще довел до конца свой исторический опыт оживления замерзшего человека; и вот он, этот первый в мире человек, вырванный из холодного, никогда не разжимавшегося кулака смерти, тело которого всего несколько дней назад издавало почти металлический звук при ударе, - этот человек сидел теперь на больничной койке. Он дышал, он видел, он слышал, он осязал, он обонял. Единственное, что отличало его от прочих людей, это общая слабость, постоянная сонливость и апатия. Профессор О'Фенрой тщательно изучил мальчика и пришел к выводу: физически мальчик вполне нормален, апатия и сонливость суть следствия общей слабости, которая в свою очередь вызвана применением радия при реставрации клеточной ткани. - Вполне возможно, что у мальчика отсутствует полностью или частично память. Но это мы сможем проверить лишь после того, как кто-нибудь побеседует с мальчиком, - сказал однажды профессору Британову ирландский психиатр. Однако побеседовать с мальчиком оказалось не таким легким делом. Мальчик молчал и на все вопросы на всех языках отвечал лишь удивленным взмахом своих изумительных ресниц и долгим напряженным взглядом. Затем его взгляд рассеянно скользил по стенам комнаты, и мальчик впадал в дремоту. За десять дней своего пребывания в больнице острова Седова он не произнес ни одного слова. Заговорил молчаливый пациент профессора Британова три дня назад, то есть на тринадцатый день своей жизни. Собственно говоря, он даже не заговорил, он только произнес несколько слов. Случилось это благодаря Асе. После отъезда Ветлугиных Ася и дед Андрейчик не покинули острова. Старик воспользовался отпуском и остался здесь по каким-то своим таинственным соображениям. Асе мать разрешила остаться с дедушкой Андрейчиком при условии, если она будет его слушаться. Дочь долговязого гидрографа полюсной станции, лишившись единственного друга, Юры, всю свою привязанность перенесла на смуглого и молчаливого обитателя палаты № 4. И потому Ася с большой радостью и безоговорочно подчинилась совету деда Андрейчика: никуда не отлучаться от мальчика из четвертой палаты и обо всем вечером рассказывать ему, деду Андрейчику. В первые дни врачам не нравилось, что рыжая курносенькая болтушка вертится под руками у знаменитых профессоров, съехавшихся в больницу ради невиданного больного, но, после того как профессор О'Фенрой как-то шутя сказал: "Держу пари, что эта щебетунья разговорит нашего молчальника", после этого Асю беспрепятственно стали допускать к ее молчаливому другу. И он, видимо, узнавал ее: стоило Асе куда-нибудь надолго отлучиться или с утра прийти попозже, мальчик беспокойно ворочал головой во все стороны, отыскивая ее. Ася вбегала к нему в палату и, не обращая ни на кого внимания, принималась поправлять постель, поднимала у него со лба тяжелые кудри, щупала лоб и говорила, говорила: о каком-то Андрюшке Голикове с Новой Земли, который всякий раз, когда она разговаривает по радио с учителем, показывает ей на экране язык; о своей станции, о дедушке Андрейчике. Три дня назад произошла сцена, которая стала уже обычной для четвертой палаты: мальчику принесли обед; он безразлично взглянул на янтарный бульон и устало опустил свои удивительные ресницы. Тогда Ася приступила к своим обязанностям: - Почему ты не хочешь кушать? - спросила она, забывая, что мальчик может не знать русского языка. - Не кушать - вредно. Ты больной, и тебе нужно кушать. Вот доктор говорит, что ты умрешь, если не будешь кушать. Правда, доктор, он умрет? - Обязательно, - ответил ирландский психиатр, с интересом наблюдавший эту сцену. - Вот видишь, - тоном взрослой сестры сказала Ася. - Ты уже раз умер и опять умрешь... Только теперь уже на самом деле. Мальчик поднял тяжелые веки, в глазах у него появилось выражение не то недоумения, не то внимания. Он следил за выразительной мимикой Аси, за ее широко открытыми глазами, в которых она хотела отразить весь свой ужас перед его неминуемой голодной смертью. Обычно подобные увещевания кончались тем, что Ася насильно всовывала мальчику в руку одну ложку, сама брала другую и, причмокивая и закатывая глаза от наслаждения, которое ей якобы доставляет бульон, показывала, что она уже ест, что уже сыта и что теперь очередь за ним. Мальчик зачарованно глядел на нее, он, как автомат, опускал ложку в тарелку, подносил ко рту, снова опускал. Несколько глотков он, во всяком случае, делал. Но три дня назад, глядя на уморительные гримасы маленькой хлопотуньи, мальчик вдруг слабо улыбнулся и пошевелил губами. Тихо, едва слышно, он произнес несколько слов. Может быть, это были даже не слова, а лишь нечленораздельные и не связанные между собой звуки, но необычайно чувствительный фонограф, постоянно висевший у него над койкой, в точности записал эти звуки. Третьего дня фраза, произнесенная мальчиком, была отделена от других звуков и несколько раз с пленки передана по радио. В самых различных уголках мира ее внимательно выслушали люди всех племен и национальностей. Ответы поступали тридцать часов подряд. За исключением одного человека, никто не понял языка мальчика. Лишь один бразильский языковед Мартин дель-Грасиас, известный знаток языков Южной Америки, сообщил, что он понял значение слов, сказанных мальчиком. Фраза, как утверждал Грасиас, произнесена на языке индейского племени курунга, некогда открытого в лесах Боливии этнографом Венгером, но затем бесследно исчезнувшего. Всех слов четыре: "Та гра бай нгунко..." Одно из слов ("гра") означает еду, другое ("нгунко") - желание с отрицательным предлогом ("бай"), аналогичным русскому "без" или "не". "Та" есть местоимение, в зависимости от ясности произношения гласной "а" означающее либо "я", либо "мы". В целом вся фраза означает: "Я не хочу есть..." Заявление бразильского языковеда произвело ошеломляющее впечатление на этнографов и языковедов всего мира. Ошеломило ученых, конечно, не содержание фразы мальчика, расшифрованной Мартином дель-Грасиас, а то обстоятельство, что обнаружен живой индеец племени курунга. Нужно знать, что курунга (так называли себя люди этого племени, что означало на их языке "Золотая улитка") в свое время очень заинтересовали ученых. Курунга были открыты этнографом Вентерем случайно в самых непроходимых тропических дебрях Южной Америки. Никто не успел хорошо изучить это племя. От Венгера ученые узнали, что он нашел племя курунга "Золотая улитка"- в сельвасах16 восточной Боливии, что оно вымирает от гриппа и ведет довольно примитивный образ жизни. Вот описание индейцев курунга, опубликованное пятьдесят лет назад Венгером: "Все курунга удивительно красивые люди: у них темная, почти негроидная кожа и необычайно правильные, если так можно выразиться, "эллинские"17 черты лица. Они великолепно сложены, и взрослые мужчины у них ростом не ниже двухсот сантиметров. Волосы у курунга не жесткие, а мягкие и волнистые, глаза большие, у женщин и детей весьма выразительные. Одежды курунга не носят, на лбу у детей выжигают красное пятно, отдаленно напоминающее улитку (для курунга улитка - священное, покровительствующее племени существо)". Венгер записал все слова, которые ему удалось услышать от индейцев курунга. Кроме того, этот этнограф вывел из лесов Боливии попугая, говорящего на языке курунга. Попугай был необычайно старый, сморщенный и голый; он был похож на большого дряхлого птенца. Затем племя "Золотая улитка" внезапно исчезло; ни знаменитая экспедиция Карльса, ни другие этнографические экспедиции не могли обнаружить следов этого племени. Ученые решили, что грипп доконал боливийских лесных великанов и красавцев. В руках у этнографов и языковедов остались лишь записи Венгера и полумертвый от старости попугай Эти записи и болтовня столетнего попки помогли восстановить язык племени курунга - "Золотая улитка" - бразильскому этнографу и знатоку индейских наречий Южной Америки Мартину дель-Грасиас, появления которого на экране стереовизора в четвертой палате и ждали профессор Британов, ирландский психиатр О'Фенрой, главный врач и шесть корреспондентов, расположившихся в соседней комнате. Мало значения его предстоящему появлению придавала лишь Ася. Она сидела подле койки и, нимало не заботясь о том, понимает ли ее мальчик, рассказывала своему новому другу, как они с Юрой нашли сперва дохлого моржонка, а затем револьвер, а потом летчики на том же месте нашли его самого и не нашли Юру. Ровно в 12 часов по гринвичскому времени радиофонная и стереовизорная станция острова соединила больницу с Рио-де-Жанейро, и Мартин дель-Грасиас, маленький человек с чахлым лицом, необычайно живыми глазами и вздыбленной шевелюрой, заулыбался с экрана. Профессор Британов был уже знаком с ним по вчерашним переговорам и потому представил бразильца О'Фенрою и главному врачу. - Очень приятно, очень приятно, - на чистейшем русском языке сказал дель-Грасиас и чопорно раскланялся с ирландским академиком и арктическим врачом. - Ну, а с нашим молодым курунга, мы надеемся, вы сами познакомитесь, улыбаясь, сказал московский профессор. - Да, да, конечно. Но где же он? Дель-Грасиас, вытягивая шею и вставая на носки, стал издали разглядывать койку с мальчиком. - Вам видно? - спросил главный врач. - Да, благодарю вас. А это кто сидит рядом с ним? - Это приятельница нашего курунга, та самая девица, которая заставила заговорить неразговорчивого молодого человека, - смеясь, сказал профессор Британов. - Ax! Очень приятно, - дель-Грасиас галантно поклонился Асе, на что она ответила ему традиционным приветствием пионеров. Наступила тишина. Бразильский языковед, ероша свою и без того взвихренную шевелюру, с минуту присматривался к мальчику. Вдруг, внезапно, почти одним горлом, дель-Грасиас выкрикнул какую-то короткую фразу. Мальчик шевельнулся, поднял веки, повел глазами и остановил их на пышной серебряной бороде Британова. Московский профессор энергично замотал головой, отступил на шаг и указал мальчику на экран. Несколько раз Грасиас выкрикивал непонятные, похожие на заклинание слова. Наконец мальчик обратил внимание на тщедушную фигурку косматого языковеда. Бразилец сигнализировал ему самой эксцентрической жестикуляцией с другого конца комнаты. Оба профессора и врач внимательно следили за выражением лица мальчика. Для них было ясно, что он не ощущал экрана. Маленький индеец пристально смотрел на языковеда, видимо собирая свои разбегающиеся мысли и стараясь понять, чего хочет взъерошенный человек, разговаривающий с ним издали. Наконец губы его шевельнулись. - Та бай сгино, - тихо сказал он. Дель-Грасиас просиял и обвел всех взглядом победителя. - Он понимает язык курунга. На мой вопрос, как его зовут, он ответил: "Я не знаю". Это настоящий язык "Золотой улитки"! Профессор и врач переглянулись. О'Фенрой выразительно поглядел на Британова. - Спросите мальчика, кто его родители, - обратился к бразильцу О'Фенрой. - Кхаро! - крикнул Грасиас и защелкал пальцами у себя над головой. Мальчик поднял на него глаза. - Простите, что означает это слово? - спросил профессор Британов. - Этим словом курунга окликали друг друга. Нечто вроде европейского "алло" или русского "эй". Грасиас вновь заговорил с мальчиком на своем горловом языке. Корреспонденты в соседней комнате внимательно следили за переговорами. Вряд ли кто-нибудь из них мог похвастать, что он когда-либо уже присутствовал при переговорах с представителем вымершего племени. Можно поэтому представить душевное состояние этих потомков никогда не вымирающего племени репортеров. Они ходили на носках, делали большие глаза, перешептывались и поминутно кидались к своим фонографам, установленным на столике подле самой двери. Спокойнее всех вел себя Мерc: он ничего не записывал, его фонограф не стоял на столике, он не ходил на носках по комнате. Засунув руки в карманы, неподвижно стоял он подле двери и, шевеля ушами, вслушивался в разговор бразильца с мальчиком. Мартин дель-Грасиас между тем, по просьбе профессора, задал мальчику еще несколько вопросов. На все вопросы - об имени, о родителях, о родине, обо всем, что с ним случилось, - мальчик вяло отвечал: - Та бай сгино... Это означало: "Я не знаю". То же самое он ответил, когда Грасиас взял у себя со стола книгу и, подняв ее над головой, спросил мальчика, как называется предмет, который он держит в руках. Далее оказалось, что мальчик не знает, как называется одеяло, подушка, стакан и много других вещей. Профессор и главный врач подошли к экрану, поближе к стереовизору, и тут все, в присутствии Грасиаса, составили небольшой консилиум. Профессора и врач приходили к выводу, что мальчик одержим психической болезнью, именуемой в науке "провалом памяти". - Курунга, если не ошибаюсь, были обитателями тропической местности, - в раздумье сказал профессор Британов. - Совершенно верно, - подтвердил Грасиас. - Тогда я никак не пойму, каким же все-таки образом очутился во льдах у полюса этот представитель давно вымершего экваториального племени? - Будем надеяться, коллега, - сказал ирландский психиатр, - что ваш пациент когда-нибудь сам об этом расскажет. Провал памяти - это не кретинизм. Память может вернуться к нему совершенно внезапно при столкновении с таким обстоятельством, которое напомнит ему прошлое. Возможно, что припоминать прошлое и запоминать настоящее он станет постепенно, при хорошем лечении. - Что касается меня, то я просто сбит с толку, - сказал дель-Грасиас, с искренним недоумением глядя с экрана на своих собеседников. - Я полагал, что являюсь единственным человеком на земном шаре, говорящим на языке курунга. Ваш феноменальный пациент, профессор, разубедил меня в этом. Вы себе не представляете, какое значение для этнографов имеет появление этого мальчика. Он опровергнет все предположения о судьбе племени курунга. Ведь нельзя же предполагать, что голые, беспомощные курунга совершали полярные экспедиции, прихватывая с собой детей и запасшись водолазными скафандрами довольно усовершенствованных глубинных моделей. - Факт. Я слышу мудрые слова... Изображение Грасиаса перекосилось. Дед Андрейчик отодвинул экран, как портьеру, и шагнул в палату. Неизвестно почему, но старик решил воспользоваться дверью, прикрытой экраном и выходящей в коридор. - Товарищ Грасиас говорит сущую правду, - сказал он, подходя к ученым и приветствуя их поднятой рукой, сжатой в кулак. - Никаких данных насчет индейских полярных экспедиций нет. Но есть другие данные. Во-первых, усовершенствованный, но устаревший уже после появления водохода скафандр и, во-вторых... Старик опустил руку в карман и извлек электронную "пращу Давида". - ..во-вторых, вот эта бесшумная хлопушка. В соседней комнате возникло движение. Мерс вылез почти до половины в дверь, нарушив общий уговор корреспондентов не мешать консультации ученых. Корреспонденты сдержанно загудели, не Мерс, не обращая на них внимания, стоял в дверях, исподлобья разглядывая револьвер в руках деда Андрейчика. - Я слыхал ваш разговор с мальчиком по отводному репродуктору, - продолжал старик. - Мне кажется, что вы его не про те вещи спрашивали. Факт. Давайте спросим его, как называется данный предмет, найденный моим внучком Юрой на льду. - Пожалуйста, - сказал Грасиас. - Но профессор О'Фенрой определяет у мальчика провал памяти. Вряд ли вы добьетесь от него чего-нибудь кроме "Та бай сгино"... - Нет, нет, - перебил его О'Фенрой. - Это очень важно. Покажите мальчику это оружие, - я о нем знаю: есть предположение, что револьвер когда-то принадлежал ему. Только не давайте в руки, если револьвер заряжен. А вы, товарищ Грасиас, медленно и ясно задайте мальчику три вопроса подряд: "Вспомни, что это. Где ты это видел? Как это называется?" - Вот-вот. Только пусть кто-нибудь другой покажет мальчику данный предмет. Ну, хотя бы... Старик оглянулся. Мерс отпрыгнул от двери и отошел в глубь соседней комнаты. - Ну, зачем же вы прячетесь, товарищ Мерс? А я вас как раз и хочу призвать на помощь, - сказал старик. - Товарищ Мерс! Молчание длилось несколько секунд. Мерс не отзывался. Наконец он медленно подошел к двери и засунул руки в карманы брюк. - Что вам от меня нужно? - резко спросил он по-английски. - Ничего особенного, - со смиренным видом сказал старик. - Я стар, руки дрожат. Револьвер заряжен. Факт. - Разрядите... - Не умею. Мерс шагнул к старику, взял револьвер. С минуту он держал его как бы в нерешительности, затем твердым шагом направился к мальчику. Подойдя вплотную к койке, Мере снял очки. Щурясь от света, он уставился в лицо мальчику блеклыми водянистыми глазами и высоким горловым голосом выкрикнул какую-то непонятную фразу. Мартин дель-Грасиас обеими руками рванул свои вихры и встал на экране на носки, как танцор, исполняющий лезгинку. Казалось, в следующее мгновенье бразилец выпрыгнет с экрана. Оба профессора и врач удивленно переглядывались. Ася испуганно смотрела на злое бледное лице Мерса. Корреспонденты заглядывали в дверь. - Что он сказал? - спросил дед Андрейчик. - Он говорит на языке курунга! - крикнул дель-Грасиас. - Он спросил: "Как ты сюда попал?" - Друмо! - раздраженно крикнул Мерс. - Он приказывает мне молчать, - жалобно сказал дель-Грасиас. - Я не приказываю. Я прошу, - уже спокойнее сказал Мерс. - Я тоже языковед и знаю язык "3олотой улитки". Не мешайте мне. Я сам поговорю с мальчиком. - Пожалуйста, - сказал О'Фенрой. - Мы все очень заинтересованы. - Факт замечательный! - патетически воскликнул дед Андрейчик, ни на секунду не сводя зорких, наблюдающих глаз с Мерса и с револьвера в его руке. Между тем мальчик, словно загипнотизированный, тоже не сводил широко открытых глаз с белой прищуренной физиономии Мерса. Он дышал глубоко и порывисто, бестолково хватаясь худыми руками за одеяло. - На тум га тархо? - угрожающим тоном спросил Мере, исподлобья глядя на мальчика. Грасиас подпрыгнул на экране. Он был возмущен: - Позвольте! Вы ругаетесь!.. - Друмо!.. - сказал Мерс, покосившись на экран. Бразилец развел руками. - То чхо разро? - обратился Мерс к мальчику и ткнул пальцем себе в грудь. - Раз... ро... - тихо повторил мальчик, не сводя с него глаз. - Узнал... - прошептал бразилец. - То чхо разро? - вновь спросил Мерс, медленно поднимая руку с револьвером и нацеливаясь мальчику в голову. - А-а-а!.. - закричал мальчик и закрылся подушкой. - Он выстрелит! - крикнула Ася и бросилась к мальчику, желая закрыть его собой. Звонкий щелчок револьвера и сипловатый смешок деда Андрейчика раздались почти одновременно. - А ведь я пульки высыпал, - насмешливо сказал старик. - Факт... Мерс швырнул револьвер, бросил на нос очки и, по-бычъи поводя шеей, стал задом отступать к двери, закрытой экраном. На ходу он судорожно хватался за задний карман, стараясь, очевидно, вытащить свой собственный револьвер. - Держи его! - крикнул старик и бросился на Мерса одновременно с двумя корреспондентами, выпрыгнувшими из соседней комнаты. Грасиас на экране отпрыгнул в сторону, позабыв там, у себя в кабинете, что он видит лишь изображение схватки, происходящей в Арктике, за четырнадцать тысяч километров. Вытащить револьвер Мерсу так и не удалось. Он оборвал экран, запутался в нем сам, запутал корреспондентов, врача и деда Андрейчика, и все они рухнули на пол. На одно мгновенье несколько человек сплелись в живой клубок. Мерс отбивался молча. - Не-ет, не уйдешь, голубчик! - кричал дед Андрейчик и выкручивал за спину руку Мерсу. - Теперь мы тебя самого расспросим!.. Но вдруг, изловчившись, Мерс лягнул ногой деда Андрейчика, пнул кулаком в зубы врача и бросился к двери. Через мгновенье, сшибая на пути нянек и сестер, Мерс мчался уже по коридору. Дед Андрейчик, врач и корреспонденты гурьбой ринулись к двери, на минуту в ней застряли, и когда вывалились в коридор, Мерса там уже не было... Стоявшие подле крыльца больницы аэросани с чемоданом позади рванулись вперед и, сверкая бликами, понеслись по снеговой дороге прямо к морю. - Это возмутительно! Его непременно нужно задержать! - гневно сказал профессор Британов, провожая глазами юркую пепельную танкетку. - Скорей! Сани! Скорей! Под лед уйдет! У него в чемодане чужой водоход! суетился дед Андрейчик, бегая подле крыльца. Главный врач побежал в свой кабинет и вызвал гараж. - Немедленно! Все сани давайте к крыльцу! - крикнул он. Только через три минуты погоня тронулась на четырех санях вслед за Мерсом. Впереди ехал дед Андрейчик. Он показывал дорогу, по которой проехал на берег Мерс сегодня утром. Когда преследователи подъехали к тому месту на льду, где стоял брошенный Мерсом пепельный лимузин, - они увидели большую полынью с разбитой тонкой коркой льда и раскрытый пустой чемодан, валявшийся возле аэросаней.
   16 "Лига апостола Шайно" Ветлутин ходил по своему кабинету, вернее, делал два шага вперед - к Свенсону, прислонившемуся у двери, и два шага назад - к Ирине, сидевшей на крохотном диванчике у стола. - Я скоро совсем перестану разбираться во всей этой истории, - говорил он, обращаясь не то к Ирине и Свенсону, не то к самому себе. Таинственные исчезновения, покушения, погони... - В старое время в Америке показывали такие фильмы о похитителях детей. Точка в точку, - сказал Свенсон. - Но почему папа думает, что все это имеет прямое отношение к Юре? спросила Ирина. Все трое - Ветлугин, Ирина и Свенсон - находились под свежим впечатлением потрясающих новостей, только что переданных дедом Андрейчиком по коротковолновому приемнику с острова Седова. - Крестовики! Этого еще не хватало! Нет, старик что-то напутал... Ветлугин двинул плечом и вновь стал мерить пол своего кабинета: два шага вперед, два шага назад. - Не думаю, - сказал Свенсон. - Это похоже на кинокартину, но это вполне допустимая вещь. - Девятнадцать лет прошло с тех пор, как их разгромили над льдами Арктики! Я, признаться, и забыл даже, что эта дурацкая секта когда-то существовала. - А я хорошо помню, - сказала Ирина. - Мне тогда четырнадцать лет исполнилось. В день моего рождения мы услышали по радио, что через Арктику летят на нас какие-то крестовики, и после этого началась война. Папа ушел в море со своей субмариной, и мы его не видели около года. - Я был чуть постарше вас, Ирина, но воевать мне не пришлось, о чем я очень жалею, - сказал Свенсон. Ветлугин порылся в ящичке, висевшем на стене, вынул из него моток пленки. - Не пришлось воевать, так придется, сказал он, разглядывая надпись на футляре. - Крестовики, оказывается, еще не перевелись и даже, если верить сообщениям моего тестя, на младенцев в Арктике начинают охотиться... Вы ничего не имеете против? - спросил он, заряжая пленкой фонограф. - Я и вправду позабыл всю эту историю с апостолами, перевернутыми крестами, нитроманнитовыми бомбами и прочей гадостью. Хочу восстановить в памяти. - А что это? - спросил Свенсон. - "Лига апостола Шайно". Исторический фельетон. Автор... автор... Венберг, кажется. - Что ж, послушаем, - сказал Свенсон и пошел к диванчику, на котором сидела Ирина. Фонограф заворчал и сказал скрипучим голосом насмешливого старикана, говорящего немного в нос: "Началось это вскоре после крушения фашистских режимов в наиболее воинственных капиталистических странах.