Страница:
И все же… беспокойство не оставляло ее. Она сообщила старухе о приказании вождя, вышла из типи и направилась к его жилищу. Тревожные мысли заставили ее замедлить шаг.
Войдя в его типи, она снова, как и в первый раз, отметила, что оно гораздо более просторное и богаче украшено, чем другие жилища лагеря. Красивые узоры из бисера оттеняли многочисленные бизоньи шкуры, составлявшие стены типи, а шкуры животных и одежда, сложенные в углу, были декорированы сложными рисунками из игл дикобраза. Ее внимание привлек огромный щит из сыромятной кожи, висевший над почетным местом, где хранилось оружие. Ей представилось, как вождь, высоко подняв свой щит, издает боевой клич. Затем ее взгляд упал на великолепный, отделанный бисером головной убор вождя с каскадом крашеных перьев. Да, в этом облачении, с щитом и другими церемониальными боевыми принадлежностями Два медведя поистине должен иметь весьма представительный вид.
По его указанию она села напротив. На этот раз в центре типи не было костра. В жилище было темно и тихо. Сидя перед вождем, Брайони почувствовала, что немного успокаивается. За время нахождения у индейцев она кое-что узнала о вожде и его племени, состоявшем из то ли семидесяти, то ли восьмидесяти шайенов, и ей теперь представлялось, что он — мудрый и добросердечный человек, на которого можно надеяться, что он человек слова. Два медведя был членом совета мира, состоявшего из сорока четырех вождей, управлявших всеми шайенами, и был избран на этот пост благодаря уравновешенному характеру, доброте и благоразумию. В качестве члена совета мира шайенов он считался отцом для каждого соплеменника, и заботился о благосостоянии каждого мужчины и каждой женщины. Военная политика цисцистас определялась вождями различных обществ воинов, но член совета сорока четырех был высшей властью в племени и пользовался уважением даже самых видных воинов.
Всматриваясь в вождя в ожидании того, что он намеревается сказать, Брайони сообразила, что он заслуженно занимает свой пост. Его лицо выражало силу, но также доброту и мудрость. На сердце у девушки стало несколько легче, ее опасения понемногу рассеивались. Она разжала крепко стиснутые кулаки и положила руки на колени, а Два медведя посмотрел на нее и улыбнулся:
— Я слышал о тебе много хорошего, Наездница-в-бурю. С тех пор, как ты оказалась среди нас, ты делаешь успехи.
— Благодарю, Два медведя. — К вящему удивлению девушки, от его похвалы у нее запылали щеки. Она даже не представляла, что его одобрение так важно для нее, пока он не высказал эту похвалу. — Я стараюсь освоить обычаи цисцистас. Женщина-антилопа — хороший воспитатель.
Он кивнул:
— Да, она говорила мне о твоем усердии. Это хорошо.
Замолчав, он вгляделся в нее своими проницательными черными глазами.
— Когда ты пришла к нам впервые, Наездница-в-бурю, мои люди — Много-Орлиных-Перьев и Быстрый олень — говорили со мной о твоем прибытии и о моей на'ц, Поющей оленихе. Ты помнишь?
— Да.
— Ты слышала о гибели Поющей оленихи? Знаешь, что случилось в том месте, которое белые люди называют «Каменный ручей»?
Брайони знала. После ее настойчивых расспросов Быстрый олень вкратце рассказал ей эту трагическую историю.
Десять лет назад мирный лагерь шайенов, располагавшийся всего в тридцати милях[13] от Форт Виета, подвергся нападению белых солдат. Несмотря на то что над типи вождя в знак лояльности по отношению к США развевался американский флаг, несмотря на то, что в тот период Два медведя готовился подписать соглашение с правительством и расположился лагерем с разрешения и одобрения властей, солдаты жестоко расправились с мужчинами, женщинами и детьми индейцев безо всякой на то причины. На глазах у вождя были убиты его дочь, девочка, которой минуло всего шестнадцать, жена и множество других соплеменников. Каким-то чудом ему и нескольким индейцам удалось скрыться и избежать смерти. Быстрый олень и около дюжины других воинов в тот день были на охоте, и по возращении нашли на месте лагеря лишь страшные следы кровавой бойни, оставленные белыми. По свирепому выражению лица Быстрого оленя Брайони поняла, что такого индейцы не забудут никогда.
Брайони и сама не могла удержаться от приступа удушья и сдавленного горестного восклицания, когда услышала, что среди зверски убитых была молодая беременная жена Быстрого оленя. Воспоминание о ее собственной недавней беременности и потере ребенка невольно заставило ее пощупать свой живот, когда она услышала о гибели Маленькой звезды. И теперь, памятуя обо всем этом, она подняла глаза на вождя и серьезно кивнула:
— Да, я знаю о Каменном ручье. То, что сделали белые солдаты, было ужасно.
— Таких побоищ было много. Мой брат Черный котел еле-еле избежал подобной гибели у Песчаной реки, когда солдаты полковника Шивингтона напали на такой же мирный лагерь. Зато в следующий раз, когда генерал Кастер послал своих солдат напасть на ни в чем не виноватых жителей деревни на реке Уашита, Черный котел не сумел убежать. Вместе с ним тогда погибло не менее сотни моих людей.
В знак печали Два медведя грустно поднял руку.
— У белых людей нет никакой жалости по отношению к нам, Наездница-в-бурю. Они убивают наших бизонов, грабят нашу землю и истребляют наших женщин и детей. Потом они пытаются поместить нас в резервации, заставить нас жить по их законам и отказаться от наших традиций. — Он снова медленно покачал головой: — Мы, та часть племени, членом которой ты стала, жили в резервации. Мы воевали, чтобы отомстить за бойню у Каменной реки, но в конце концов совет сорока четырех решил, что это может лишь привести к гибели еще большего числа шайенов, и мы согласились поселиться в резервации, на земле, которую белые люди именуют Индейской территорией. Но мы не смогли остаться там.
Его черные глаза на прокаленном солнцем лице горели, как угольки в костре. Он поднял кулак и потряс им:
— Я многому научился там. Я научился говорить на языке белых людей, чтобы разговаривать с ними о наших бедах и нуждах. Но они не слушали меня.
Он наклонился вперед:
— Я понял, Наездница-в-бурю, что наши люди никогда не смогут быть счастливы, живя в домах из дерева. Я узнал, что, отняв у нас нашу землю и дома и заставив нас отказаться от наших обычаев, белые люди еще хотят, чтобы мы отрезали наши косички, подстригли волосы, чтобы мы больше походили на белых. Я понял, что нам не пристало жить в резервации и что больше мы никогда не будем поступать так, как велят нам белые люди. Мы никогда не вернемся туда! Быстрый олень — вождь воинов октоуна, а я один из сорока четырех вождей племени. Мы решили уйти из этих мест со всеми желающими и жить на земле нашего народа так, как мы привыкли, и никогда не возвращаться в резервацию.
Он откинулся назад и неожиданно глубоко вздохнул, вглядываясь сузившимися глазами в ее лицо:
— Интересно ли тебе, Наездница-в-бурю, почему я рассказываю все это сегодня?
Глубоко тронутая его рассказом, Брайони кивнула. Казалось, жестокость ее собственной расы никогда ранее не представала перед ней в своем подлинном обличье — такой, какой она была с точки зрения шайенского вождя.
— Почему, Два медведя? — тихо спросила девушка.
— Потому что теперь ты одна из нас, и ты должна знать, что происходит у нас в душе. Должна знать, почему мы ведем войну против белых, почему мы готовы умереть, но не отдать себя им на растерзание. Мы представляем всего лишь небольшую группу некогда мощного племени, но мы верны своим обычаям. И ты также должна научиться стать преданной им.
Брайони не спускала с него глаз, затем ее взгляд упал на руки, лежавшие на коленях. Она всеми силами старалась удержать подступившие слезы, но это ей не удалось, и они медленно покатились по щекам. Она услышала озабоченный голос старого индейца:
— В чем дело, Наездница-в-бурю? Скажи, что у тебя на сердце?
— Я уверена… что ты должен сам понимать, — шепотом вымолвила девушка, подняв голову.
Последовало длительное молчание, а затем Два медведя жестом пригласил ее сесть поближе. Когда она подвинулась к нему, он взял ее за руку своими узловатыми смуглыми пальцами.
— Да, я знаю, — продолжал он. — Ты хочешь вернуться к мужу, домой. Но это абсолютно невозможно.
— Почему?! — воскликнула она, и слезы ручьем хлынули по ее лицу. — Вы же понимаете, как ужасно жить вдали от любимого, быть чужеродным телом среди тех, чей образ жизни совершенно не похож на тот, к которому ты привык! Я не шайенка! Я белая женщина, и я хочу домой!
— Я сказал, нет.
— Но это несправедливо! — Она выдернула руку из его пальцев, чтобы смахнуть слезы. — Я же ничего не сделала! Быстрый олень со своим отрядом напал на меня только потому, что я случайно проезжала мимо в тот день и час…
— А почему ты ушла из дома в такую бурю? — неожиданно спросил Два медведя, прервав ее тираду. — Разве муж белой женщины может позволить ей разъезжать одной по ночам, да еще в такую страшную бурю? Это кажется странным.
Брайони стиснула зубы. Она пыталась сохранить ровный тон, но слабость ее позиции была очевидной:
— Дело не в этом. Почему я была вне дома, не играет роли. Значение имеет…
— Почему, Наездница-в-бурю?
Два медведя не позволил ей уйти от этой темы. Он не сводил проницательного взгляда с ее лица, и Брайони поняла, что не сможет сопротивляться его настойчивости.
— Хорошо, я расскажу вам, — не сдерживая больше слез, начала она. — Мой… муж и я повздорили в городе. Я уехала домой, а он остался там. Вот… собственно, и все.
— Так ты была несчастлива с мужем?
— Нет. Да! То есть, я хочу сказать, очень счастлива! Я люблю мужа, Два медведя! — Теперь ее щеки пылали, а глаза блестели от слез. — Я хочу вернуться к нему больше всего на свете!
— А твой муж хочет этого, Наездница-в-бурю?
— Да.
Брайони опустила глаза, вознося Всевышнему мольбу, чтобы это оказалось действительно правдой. Она затаила дыхание в надежде, что Два медведя смягчится и в конце концов согласится отпустить ее. Когда после продолжительной паузы он ответил, ее сердце забилось, как птица в клетке.
— Я вовсе не хочу видеть тебя несчастной, Наездница-в-бурю. И это не только потому, что ты напоминаешь мне мою на'ц, Поющую олениху. Дело в том, что я вижу, какая ты храбрая и добрая.
Он улыбнулся и своей заскорузлой рукой доброжелательно похлопал ее по плечу.
— Я заключу с тобой договор. Ты останешься с моим народом на срок, в течение которого в большом небе взойдут и зайдут шесть полных лун. Когда дни станут длинными и солнечными, то есть в сезон, который вы называете летом, я снова задам тебе этот вопрос, хочешь ли ты остаться или уйти. И если твоя душа все еще будет так тосковать по мужу и дому, я сам с отрядом воинов отвезу тебя туда. Однако мы посмотрим, как твой муж отнесется к тебе после того, как ты исчезла из дома. Если он оставался верен тебе и хранил в сердце любовь к своей жене и захочет твоего возвращения, ты сможешь остаться с ним. А если нет. — Он вдумчиво изучал ее лицо. — Если нет, ты вернешься с нами и станешь настоящей дочерью цисцистас и больше никогда не будешь заговаривать о своем бывшем муже и доме.
У Брайони, потрясенной его планом, перехватило дыхание. Она рассчитывала на то, что Два медведя сразу отпустит ее, поэтому была глубоко разочарована. Но по крайней мере он не отверг ее мольбы. Его предложение давало шанс, оставляло какую-то надежду на будущее. Но… целых шесть месяцев! Брайони сглотнула слюну, пытаясь унять боль, стеснившую ей грудь. Она медленно подняла голову и встретила проницательные черные глаза, устремленные на нее.
— Согласна ли ты на такой договор, Наездница-в-бурю? — спросил он серьезным, не допускающим колебаний тоном.
Брайони облизнула губы:
— Да, Два медведя. — При этом краем глаза она заметила, что у нее дрожат руки, и сцепила пальцы вместе. — Я… согласна.
Он кивнул:
— А в течение всех этих месяцев ты должна выполнять то, что тебе будут поручать. Ты должна делать всю ту повседневную работу, которую делают наши женщины, все то, чем занималась бы и моя родная дочь. Ты не должна заговаривать о своем муже или доме или добиваться разрешения уйти от нас. Когда наступят долгие дни и подойдет время Обновления Священных Стрел, я спрошу тебя о твоем решении, и тогда посмотрим, как быть.
— Я знаю, каков будет мой ответ. — Девушка посмотрела на него со спокойной уверенностью. — Мое сердце никогда не предаст.
— Посмотрим, как поступит твой муж, — бросил вождь, неспешно поднимаясь. Брайони тоже встала и глядела на него. — Может, к тому времени он обзаведется другой женой. Может, он уже не будет хранить в сердце твой образ, как хранишь ты.
Казалось, бледные щеки девушки стали еще бледнее.
— Нет, — прошептала она, отрицательно качая головой. — Нет. Он… он будет верен мне, он не сможет забыть меня.
Скуластое, жесткое лицо вождя смягчилось.
— Посмотрим, — снова сказал он и, к ее удивлению, протянул ей руку.
Она вцепилась в нее, и ей почудилось, что его тепло и сила передаются ей. Вождь улыбнулся:
— Ступай ужинать, Наездница-в-бурю. Время даст ответ на все вопросы, которые не дают тебе покоя. А теперь будь счастлива, дочурка.
От этих его слов, от доброты, отразившейся на его загорелом лице, Брайони ощутила какой-то странный прилив чувств. Комок, застрявший в горле, помешал ей что-нибудь добавить, и она лишь быстро кивнула, затем повернулась и выбежала из типи. У выхода она налетела на высокую мускулистую фигуру.
— Быстрый олень! — воскликнула девушка, разглядев его жесткое лицо. — Пр-прости, пожалуйста.
Он хмуро глянул на нее.
— В чем дело, Наездница-в-бурю? Ты бежишь, как заяц от лисы. — Он взял ее за руку и повел девушку к типи Женщины-антилопы. — Пойдем к очагу, и ты расскажешь, почему так бежала из типи вождя.
По дороге и чуть позже, когда девушка вместе с Женщиной-антилопой подавала на стол жаркое из оленины, репу и пеммикан, сделанный из измельченного вяленого мяса бизона, смешанного с ягодами черемухи, она рассказала ему о беседе с вождем, возбужденно пояснив, что ей придется ждать шесть месяцев, прежде чем она сможет получить разрешение покинуть лагерь. Быстрый олень слушал, и его угловатое лицо было хмурым. Когда Брайони закончила свой рассказ, он положил в рот кусок оленины и жевал его, погрузившись в свои мысли. Скоро его ложка из рога бизона застучала по дну деревянной чаши.
— Почему ты так уверена, что твой муж будет ждать твоего возвращения целых шесть месяцев и за это время не возьмет себе другую жену? — спросил он, прищурив глаза. — Думаю, ему надоест ждать. Ты увидишь его с другой и тогда вернешься в наш лагерь.
— Нет, — подалась вперед Брайони. — Этого просто не может быть! Вот… вот увидишь, Быстрый олень!
— Ну, что ж, поглядим, Наездница-в-бурю, — ровным тоном ответил воин. Что-то в его голосе заставило ее посмотреть на него, и она уже не могла отвести взгляд. Он просто пожирал ее глазами, выражение его лица говорило само за себя. Она почувствовала, как краска прилила к ее щекам. Женщина-антилопа, переводя взгляд с нее на него и обратно, не спеша поднялась и вышла из типи. В конце концов Брайони отвела глаза.
— Мне нужно вынести посуду, — начала она, протягивая руку за его пустой чашей, но он тут же схватил ее за руку. Тонкими пальцами она ощутила его тепло и силу. Она вновь взглянула на него.
— Ах, Наездница-в-бурю! — вздохнул он и притянул ее к себе.
Он смотрел на испуганное лицо, на ее чудесные волосы цвета эбенового дерева, розовые полураскрытые губы, кремовую кожу, учащенное вздымание грудей под курткой из оленьей кожи.
— Иногда я жалею, что отвел тебя к вождю в ту первую ночь, — тихо произнес он. — Мне надо было просто взять тебя тогда, ведь ты принадлежала бы мне по праву. Ты стала бы моей, и…
— Нет! — Она попыталась вырваться, но его руки держали ее железной хваткой. — Быстрый олень, отпусти меня! — Она была перепугана, и это отразилось в ее дрожащем голосе, расширенных блестящих зеленых глазах. — Я… я уже не твоя пленница; я соплеменница.
— Ты прекрасна, — пробормотал он. И не успела она пошевелиться, как он поднял ее голову и приник к ее губам, запечатлев на них долгий, сладостный для него поцелуй. В смятении Брайони рвалась из его рук, но он не отпускал ее. Когда наконец он оторвался от ее губ, то увидел, что глаза девушки были полны слез, а щеки пылали гневом.
— Отпусти меня! — крикнула она и, сделав еще один рывок, освободилась.
Шатаясь, она убежала в другой конец типи и спрятала лицо в ладонях. Сидевший у костра Быстрый олень отчетливо слышал ее рыдания.
С гибкой грацией он поднялся на ноги и шагнул к ней. Его руки коснулись плеч девушки:
— Наездница-в-бурю, не плачь.
— Оставь меня! — Она резко повернулась к нему. Ее прелестное лицо было мокрым от слез. — Ты… ты не понимаешь! У меня есть муж, и я люблю его! Мне не нужен никто другой!
— Шесть месяцев, — тихо проговорил он. — Это долгий срок, чтобы обойтись без мужчины.
— Если понадобится, я буду ждать его… вечно! — вспыхнула она. Она пыталась увернуться, когда он схватил ее за руки и снова привлек к себе.
— Что… почему ты так смотришь?! — внезапно воскликнул он, заметив испуганное выражение ее глаз и напряжение во всей ее фигуре. — Не бойся, моя Наездни-ца-в-бурю. Я не прибегну к силе. У цисцистас это не принято. — Он осторожно смахнул пальцем слезинки с ее щеки. — Но я буду ждать тебя. Если ты все еще захочешь покинуть наш лагерь, когда придет летняя луна, я поеду вместе с вождем к твоему мужу и посмотрю, достоин ли он твоей любви. Если нет, — глаза Быстрого оленя зажглись решимостью, — тогда я стану твоим мужем. Я, и никто другой! Запомни!
Затем дотронулся до ее волос легким прикосновением, от которого у Брайони по спине прошла дрожь, быстро повернулся и вышел.
С минуту Брайони оставалась в шоке; в душе ее было смятение. Поцелуй Быстрого оленя, его откровенное чувство ошеломили ее, ибо все время, что девушка находилась у индейцев, она непрестанно думала только о Джиме и не заметила, что могучий воин увлекся ею. И теперь в глубине души она чувствовала что-то необычайное. Ей нравился Быстрый олень, и она уважала его. Он был красив, храбр и умен, отличался добротой и силой, но Джим — совсем иное дело. Она знала, что ее сердце никогда не будет принадлежать другому так, как принадлежало оно высокому стрелку со стальными глазами, который когда-то тронул ее душу своей нежностью и страстью, который обнимал и целовал ее так, что весь мир уплывал прочь и оставались только они одни вместе со своей полыхающей, горячей, страстной любовью.
Ей хотелось завоевать дружбу Быстрого оленя, его восхищение и уважение, но не любовь. В мире существовал только один человек, чьей любви она хотела. Но он был далеко. И что хуже, возможно, ему это уже было ни к чему. От отчаяния у нее непроизвольно вырвался стон, оборвавшийся, когда в типи вошла Женщина-антилопа. Усталая старуха медленным шагом подошла к ней и остановилась, вглядываясь в измученное лицо девушки. Ее обветренные губы искривились в улыбке.
— Не плачь, дитя мое. — Она говорила на шайен-ском, но Брайони поняла. — Когда ветры времени обрушатся на землю, все живые существа должны найти свою дорогу. И твоя дорога тоже определится; ее направление обозначится на песке и пыли и в шепоте ветерка. Ты ее узнаешь.
Брайони с волнением слушала. Она смахнула последние слезы тыльной стороной ладони и наклонилась к старой женщине. Они протянули друг к другу руки и обнялись. Девушка положила голову на плечо индианки.
— Надеюсь, что это так, Женщина-антилопа. Надеюсь, что это будет… та дорога, к которой стремится мое сердце.
— Это будет та дорога, которая тебе предназначена судьбой, — прошептала старая женщина и закрыла глаза, задумчиво кивая головой.
В ту ночь Брайони долго без сна лежала в типи, прикрытая бизоньей шкурой от пронизывающего холодом ветра зимней ночи. Ее одолевали сомнения. Она уговаривала себя, что Джим все еще любит ее, что он останется верен ей и что, когда через шесть месяцев она вернется к нему, он захочет, чтобы они опять были вместе. Но воспоминание об их расставании в городе жгло ее сердце, как огонь. Воспоминание о том, как он использовал ее в ту ужасную ночь, о холодном, бессердечном выражении его лица.
Вспомнив, как Руби Ли сидела у него на коленях в «Тин Хэт», и его слова признания, что он и девка из таверны были любовниками, она отчаянно зарыдала. А что, если Джим в ее отсутствие женится на этой девице? Или на ком-нибудь еще? Или будет волочиться за разными женщинами? И не захочет, чтобы она вернулась к нему. Он же абсолютно ясно заявил в ту ночь, когда она последовала за ним в город, что потерял к ней всякий интерес. С чего она взяла, что он все еще считает ее своей женой и хочет ее возвращения? Безнадежно.
Терзаемая болезненными воспоминаниями, она плакала навзрыд. И все же где-то в глубине души еще теплился огонек надежды, не желавший угаснуть. Хотя отчаяние, казалось, целиком охватило ее, маленькая, упрямая частичка души стремилась выжить, верить и надеяться.
— Посмотрим, — шепнула она в темноту типи. — Через шесть месяцев посмотрим.
В конце концов сон одолел ее, но не принес облегчения. Ей чудилась бесконечная вереница несусветных кошмаров: Джим, целующий Руби Ли, ласкающий ее, несущий через парадный вход в дом на ранчо Трайпл Стар. Она слышала их хохот — ужасный, злой хохот и пробудилась от звука собственных рыданий. После этого она уже не пыталась заснуть.
Глава 12
— Фрэнк! Фрэнк! Открой дверь! Только что Техас Джим Логан приехал в город.
Вилли Джо Честер дубасил своим маленьким, волосатым кулачком по двери комнаты Руби Ли. Казалось, минуты ожидания превращаются в часы, и от нетерпения, порожденного многолетней ненавистью, Вилли подпрыгивал. Наконец дверь заскрипела и отворилась. Худосочный, но довольно крепко сложенный молодой ковбой с темными усиками и небритым подбородком с волчьей ухмылкой воззрился на старшего брата.
Фрэнку минуло тридцать пять, он был десятью годами старше Вилли и на добрых сорок фунтов тяжелее. В его шестифутовой туше, весившей две сотни фунтов, не было ни грамма жира. Весь он состоял из мускулов, у него были широкие плечи, подобные горам, и волосатая грудь барабаном. Он стоял с обнаженной грудью у открытой двери, мясистой рукой обхватив за талию и крепко прижимая к себе серебристоволосую девицу из таверны. Его оливково-карие глаза, мигая, уставились на Вилли Джо, и в них, как и в линии его рта, отражалась ухмылка.
— Какого черта ты устроил весь этот гвалт, Вилли Джо? — прорычал он. — Мы с этой малышкой только-только собирались познакомиться поближе.
— Для этого у тебя будет масса времени! — сплюнул младший Честер. — Накинь-ка свою рубаху, Фрэнк! Ты собираешься сводить счеты с Логаном или нет?
Выражение лица Фрэнка стало напряженным.
— Ты знаешь, что собираюсь.
— Тогда чего ты медлишь? Держу пари на что хочешь, что Логан зайдет в таверну выпить. Мы можем вдвоем перехватить его внизу. Ну, Фрэнк, что скажешь?
— Слушай, брось околачиваться в коридоре, заходи сюда, и мы все обсудим, пока я оденусь. — Фрэнк отпустил Руби Ли, с широко раскрытыми глазами прислушивавшуюся к разговору, и, схватив брата за засаленный воротник, втащил его в комнату.
— Что там такое насчет Техаса Джима Логана? — выдохнула Руби Ли, когда Фрэнк начал натягивать клетчатую рубаху и грязные сапоги. Вилли Джо в это время с вожделением поглядывал на девицу своими маленькими дикими глазками. Хотя она и была привычна к масленым глазам и ласкам мужчин всякого рода, ее передернуло, когда она посмотрела на грязного, небритого Вилли Джо. Что-то гадливое в блеске его темных, близко поставленных глаз заставило ее подойти к гардеробу и накинуть на себя вечернее платье вишневого цвета; прозрачный материал почти не скрывал ее узкое черное неглиже, но тем не менее под оценивающим взглядом Вилли Джо в платье она почувствовала себя увереннее. — Что это вы так навострились поймать Техаса?
— А ты что, знаешь его? — налетел на нее неожиданно Фрэнк.
Она отступила на шаг назад.
— Немного знаю. — Ее острый подбородок задрался вверх. — Он иногда заходил сюда и вел себя как настоящий друг. И как джентльмен, а не как тут всякие. — Она смерила Вилли Джо презрительным взглядом. — Хотя его давненько здесь не было, с тех пор, как эта маленькая сучка — его жена исчезла несколько месяцев назад. Он иногда заходит в таверну, но может лишь обмолвиться парой фраз со мной или другими девушками там, внизу.
Она тряхнула густыми серебристо-белыми локонами, и они упали на ее узкие плечи. В ее голосе слышалась высокая, грустная нотка, которая резанула слух обоих мужчин:
Войдя в его типи, она снова, как и в первый раз, отметила, что оно гораздо более просторное и богаче украшено, чем другие жилища лагеря. Красивые узоры из бисера оттеняли многочисленные бизоньи шкуры, составлявшие стены типи, а шкуры животных и одежда, сложенные в углу, были декорированы сложными рисунками из игл дикобраза. Ее внимание привлек огромный щит из сыромятной кожи, висевший над почетным местом, где хранилось оружие. Ей представилось, как вождь, высоко подняв свой щит, издает боевой клич. Затем ее взгляд упал на великолепный, отделанный бисером головной убор вождя с каскадом крашеных перьев. Да, в этом облачении, с щитом и другими церемониальными боевыми принадлежностями Два медведя поистине должен иметь весьма представительный вид.
По его указанию она села напротив. На этот раз в центре типи не было костра. В жилище было темно и тихо. Сидя перед вождем, Брайони почувствовала, что немного успокаивается. За время нахождения у индейцев она кое-что узнала о вожде и его племени, состоявшем из то ли семидесяти, то ли восьмидесяти шайенов, и ей теперь представлялось, что он — мудрый и добросердечный человек, на которого можно надеяться, что он человек слова. Два медведя был членом совета мира, состоявшего из сорока четырех вождей, управлявших всеми шайенами, и был избран на этот пост благодаря уравновешенному характеру, доброте и благоразумию. В качестве члена совета мира шайенов он считался отцом для каждого соплеменника, и заботился о благосостоянии каждого мужчины и каждой женщины. Военная политика цисцистас определялась вождями различных обществ воинов, но член совета сорока четырех был высшей властью в племени и пользовался уважением даже самых видных воинов.
Всматриваясь в вождя в ожидании того, что он намеревается сказать, Брайони сообразила, что он заслуженно занимает свой пост. Его лицо выражало силу, но также доброту и мудрость. На сердце у девушки стало несколько легче, ее опасения понемногу рассеивались. Она разжала крепко стиснутые кулаки и положила руки на колени, а Два медведя посмотрел на нее и улыбнулся:
— Я слышал о тебе много хорошего, Наездница-в-бурю. С тех пор, как ты оказалась среди нас, ты делаешь успехи.
— Благодарю, Два медведя. — К вящему удивлению девушки, от его похвалы у нее запылали щеки. Она даже не представляла, что его одобрение так важно для нее, пока он не высказал эту похвалу. — Я стараюсь освоить обычаи цисцистас. Женщина-антилопа — хороший воспитатель.
Он кивнул:
— Да, она говорила мне о твоем усердии. Это хорошо.
Замолчав, он вгляделся в нее своими проницательными черными глазами.
— Когда ты пришла к нам впервые, Наездница-в-бурю, мои люди — Много-Орлиных-Перьев и Быстрый олень — говорили со мной о твоем прибытии и о моей на'ц, Поющей оленихе. Ты помнишь?
— Да.
— Ты слышала о гибели Поющей оленихи? Знаешь, что случилось в том месте, которое белые люди называют «Каменный ручей»?
Брайони знала. После ее настойчивых расспросов Быстрый олень вкратце рассказал ей эту трагическую историю.
Десять лет назад мирный лагерь шайенов, располагавшийся всего в тридцати милях[13] от Форт Виета, подвергся нападению белых солдат. Несмотря на то что над типи вождя в знак лояльности по отношению к США развевался американский флаг, несмотря на то, что в тот период Два медведя готовился подписать соглашение с правительством и расположился лагерем с разрешения и одобрения властей, солдаты жестоко расправились с мужчинами, женщинами и детьми индейцев безо всякой на то причины. На глазах у вождя были убиты его дочь, девочка, которой минуло всего шестнадцать, жена и множество других соплеменников. Каким-то чудом ему и нескольким индейцам удалось скрыться и избежать смерти. Быстрый олень и около дюжины других воинов в тот день были на охоте, и по возращении нашли на месте лагеря лишь страшные следы кровавой бойни, оставленные белыми. По свирепому выражению лица Быстрого оленя Брайони поняла, что такого индейцы не забудут никогда.
Брайони и сама не могла удержаться от приступа удушья и сдавленного горестного восклицания, когда услышала, что среди зверски убитых была молодая беременная жена Быстрого оленя. Воспоминание о ее собственной недавней беременности и потере ребенка невольно заставило ее пощупать свой живот, когда она услышала о гибели Маленькой звезды. И теперь, памятуя обо всем этом, она подняла глаза на вождя и серьезно кивнула:
— Да, я знаю о Каменном ручье. То, что сделали белые солдаты, было ужасно.
— Таких побоищ было много. Мой брат Черный котел еле-еле избежал подобной гибели у Песчаной реки, когда солдаты полковника Шивингтона напали на такой же мирный лагерь. Зато в следующий раз, когда генерал Кастер послал своих солдат напасть на ни в чем не виноватых жителей деревни на реке Уашита, Черный котел не сумел убежать. Вместе с ним тогда погибло не менее сотни моих людей.
В знак печали Два медведя грустно поднял руку.
— У белых людей нет никакой жалости по отношению к нам, Наездница-в-бурю. Они убивают наших бизонов, грабят нашу землю и истребляют наших женщин и детей. Потом они пытаются поместить нас в резервации, заставить нас жить по их законам и отказаться от наших традиций. — Он снова медленно покачал головой: — Мы, та часть племени, членом которой ты стала, жили в резервации. Мы воевали, чтобы отомстить за бойню у Каменной реки, но в конце концов совет сорока четырех решил, что это может лишь привести к гибели еще большего числа шайенов, и мы согласились поселиться в резервации, на земле, которую белые люди именуют Индейской территорией. Но мы не смогли остаться там.
Его черные глаза на прокаленном солнцем лице горели, как угольки в костре. Он поднял кулак и потряс им:
— Я многому научился там. Я научился говорить на языке белых людей, чтобы разговаривать с ними о наших бедах и нуждах. Но они не слушали меня.
Он наклонился вперед:
— Я понял, Наездница-в-бурю, что наши люди никогда не смогут быть счастливы, живя в домах из дерева. Я узнал, что, отняв у нас нашу землю и дома и заставив нас отказаться от наших обычаев, белые люди еще хотят, чтобы мы отрезали наши косички, подстригли волосы, чтобы мы больше походили на белых. Я понял, что нам не пристало жить в резервации и что больше мы никогда не будем поступать так, как велят нам белые люди. Мы никогда не вернемся туда! Быстрый олень — вождь воинов октоуна, а я один из сорока четырех вождей племени. Мы решили уйти из этих мест со всеми желающими и жить на земле нашего народа так, как мы привыкли, и никогда не возвращаться в резервацию.
Он откинулся назад и неожиданно глубоко вздохнул, вглядываясь сузившимися глазами в ее лицо:
— Интересно ли тебе, Наездница-в-бурю, почему я рассказываю все это сегодня?
Глубоко тронутая его рассказом, Брайони кивнула. Казалось, жестокость ее собственной расы никогда ранее не представала перед ней в своем подлинном обличье — такой, какой она была с точки зрения шайенского вождя.
— Почему, Два медведя? — тихо спросила девушка.
— Потому что теперь ты одна из нас, и ты должна знать, что происходит у нас в душе. Должна знать, почему мы ведем войну против белых, почему мы готовы умереть, но не отдать себя им на растерзание. Мы представляем всего лишь небольшую группу некогда мощного племени, но мы верны своим обычаям. И ты также должна научиться стать преданной им.
Брайони не спускала с него глаз, затем ее взгляд упал на руки, лежавшие на коленях. Она всеми силами старалась удержать подступившие слезы, но это ей не удалось, и они медленно покатились по щекам. Она услышала озабоченный голос старого индейца:
— В чем дело, Наездница-в-бурю? Скажи, что у тебя на сердце?
— Я уверена… что ты должен сам понимать, — шепотом вымолвила девушка, подняв голову.
Последовало длительное молчание, а затем Два медведя жестом пригласил ее сесть поближе. Когда она подвинулась к нему, он взял ее за руку своими узловатыми смуглыми пальцами.
— Да, я знаю, — продолжал он. — Ты хочешь вернуться к мужу, домой. Но это абсолютно невозможно.
— Почему?! — воскликнула она, и слезы ручьем хлынули по ее лицу. — Вы же понимаете, как ужасно жить вдали от любимого, быть чужеродным телом среди тех, чей образ жизни совершенно не похож на тот, к которому ты привык! Я не шайенка! Я белая женщина, и я хочу домой!
— Я сказал, нет.
— Но это несправедливо! — Она выдернула руку из его пальцев, чтобы смахнуть слезы. — Я же ничего не сделала! Быстрый олень со своим отрядом напал на меня только потому, что я случайно проезжала мимо в тот день и час…
— А почему ты ушла из дома в такую бурю? — неожиданно спросил Два медведя, прервав ее тираду. — Разве муж белой женщины может позволить ей разъезжать одной по ночам, да еще в такую страшную бурю? Это кажется странным.
Брайони стиснула зубы. Она пыталась сохранить ровный тон, но слабость ее позиции была очевидной:
— Дело не в этом. Почему я была вне дома, не играет роли. Значение имеет…
— Почему, Наездница-в-бурю?
Два медведя не позволил ей уйти от этой темы. Он не сводил проницательного взгляда с ее лица, и Брайони поняла, что не сможет сопротивляться его настойчивости.
— Хорошо, я расскажу вам, — не сдерживая больше слез, начала она. — Мой… муж и я повздорили в городе. Я уехала домой, а он остался там. Вот… собственно, и все.
— Так ты была несчастлива с мужем?
— Нет. Да! То есть, я хочу сказать, очень счастлива! Я люблю мужа, Два медведя! — Теперь ее щеки пылали, а глаза блестели от слез. — Я хочу вернуться к нему больше всего на свете!
— А твой муж хочет этого, Наездница-в-бурю?
— Да.
Брайони опустила глаза, вознося Всевышнему мольбу, чтобы это оказалось действительно правдой. Она затаила дыхание в надежде, что Два медведя смягчится и в конце концов согласится отпустить ее. Когда после продолжительной паузы он ответил, ее сердце забилось, как птица в клетке.
— Я вовсе не хочу видеть тебя несчастной, Наездница-в-бурю. И это не только потому, что ты напоминаешь мне мою на'ц, Поющую олениху. Дело в том, что я вижу, какая ты храбрая и добрая.
Он улыбнулся и своей заскорузлой рукой доброжелательно похлопал ее по плечу.
— Я заключу с тобой договор. Ты останешься с моим народом на срок, в течение которого в большом небе взойдут и зайдут шесть полных лун. Когда дни станут длинными и солнечными, то есть в сезон, который вы называете летом, я снова задам тебе этот вопрос, хочешь ли ты остаться или уйти. И если твоя душа все еще будет так тосковать по мужу и дому, я сам с отрядом воинов отвезу тебя туда. Однако мы посмотрим, как твой муж отнесется к тебе после того, как ты исчезла из дома. Если он оставался верен тебе и хранил в сердце любовь к своей жене и захочет твоего возвращения, ты сможешь остаться с ним. А если нет. — Он вдумчиво изучал ее лицо. — Если нет, ты вернешься с нами и станешь настоящей дочерью цисцистас и больше никогда не будешь заговаривать о своем бывшем муже и доме.
У Брайони, потрясенной его планом, перехватило дыхание. Она рассчитывала на то, что Два медведя сразу отпустит ее, поэтому была глубоко разочарована. Но по крайней мере он не отверг ее мольбы. Его предложение давало шанс, оставляло какую-то надежду на будущее. Но… целых шесть месяцев! Брайони сглотнула слюну, пытаясь унять боль, стеснившую ей грудь. Она медленно подняла голову и встретила проницательные черные глаза, устремленные на нее.
— Согласна ли ты на такой договор, Наездница-в-бурю? — спросил он серьезным, не допускающим колебаний тоном.
Брайони облизнула губы:
— Да, Два медведя. — При этом краем глаза она заметила, что у нее дрожат руки, и сцепила пальцы вместе. — Я… согласна.
Он кивнул:
— А в течение всех этих месяцев ты должна выполнять то, что тебе будут поручать. Ты должна делать всю ту повседневную работу, которую делают наши женщины, все то, чем занималась бы и моя родная дочь. Ты не должна заговаривать о своем муже или доме или добиваться разрешения уйти от нас. Когда наступят долгие дни и подойдет время Обновления Священных Стрел, я спрошу тебя о твоем решении, и тогда посмотрим, как быть.
— Я знаю, каков будет мой ответ. — Девушка посмотрела на него со спокойной уверенностью. — Мое сердце никогда не предаст.
— Посмотрим, как поступит твой муж, — бросил вождь, неспешно поднимаясь. Брайони тоже встала и глядела на него. — Может, к тому времени он обзаведется другой женой. Может, он уже не будет хранить в сердце твой образ, как хранишь ты.
Казалось, бледные щеки девушки стали еще бледнее.
— Нет, — прошептала она, отрицательно качая головой. — Нет. Он… он будет верен мне, он не сможет забыть меня.
Скуластое, жесткое лицо вождя смягчилось.
— Посмотрим, — снова сказал он и, к ее удивлению, протянул ей руку.
Она вцепилась в нее, и ей почудилось, что его тепло и сила передаются ей. Вождь улыбнулся:
— Ступай ужинать, Наездница-в-бурю. Время даст ответ на все вопросы, которые не дают тебе покоя. А теперь будь счастлива, дочурка.
От этих его слов, от доброты, отразившейся на его загорелом лице, Брайони ощутила какой-то странный прилив чувств. Комок, застрявший в горле, помешал ей что-нибудь добавить, и она лишь быстро кивнула, затем повернулась и выбежала из типи. У выхода она налетела на высокую мускулистую фигуру.
— Быстрый олень! — воскликнула девушка, разглядев его жесткое лицо. — Пр-прости, пожалуйста.
Он хмуро глянул на нее.
— В чем дело, Наездница-в-бурю? Ты бежишь, как заяц от лисы. — Он взял ее за руку и повел девушку к типи Женщины-антилопы. — Пойдем к очагу, и ты расскажешь, почему так бежала из типи вождя.
По дороге и чуть позже, когда девушка вместе с Женщиной-антилопой подавала на стол жаркое из оленины, репу и пеммикан, сделанный из измельченного вяленого мяса бизона, смешанного с ягодами черемухи, она рассказала ему о беседе с вождем, возбужденно пояснив, что ей придется ждать шесть месяцев, прежде чем она сможет получить разрешение покинуть лагерь. Быстрый олень слушал, и его угловатое лицо было хмурым. Когда Брайони закончила свой рассказ, он положил в рот кусок оленины и жевал его, погрузившись в свои мысли. Скоро его ложка из рога бизона застучала по дну деревянной чаши.
— Почему ты так уверена, что твой муж будет ждать твоего возвращения целых шесть месяцев и за это время не возьмет себе другую жену? — спросил он, прищурив глаза. — Думаю, ему надоест ждать. Ты увидишь его с другой и тогда вернешься в наш лагерь.
— Нет, — подалась вперед Брайони. — Этого просто не может быть! Вот… вот увидишь, Быстрый олень!
— Ну, что ж, поглядим, Наездница-в-бурю, — ровным тоном ответил воин. Что-то в его голосе заставило ее посмотреть на него, и она уже не могла отвести взгляд. Он просто пожирал ее глазами, выражение его лица говорило само за себя. Она почувствовала, как краска прилила к ее щекам. Женщина-антилопа, переводя взгляд с нее на него и обратно, не спеша поднялась и вышла из типи. В конце концов Брайони отвела глаза.
— Мне нужно вынести посуду, — начала она, протягивая руку за его пустой чашей, но он тут же схватил ее за руку. Тонкими пальцами она ощутила его тепло и силу. Она вновь взглянула на него.
— Ах, Наездница-в-бурю! — вздохнул он и притянул ее к себе.
Он смотрел на испуганное лицо, на ее чудесные волосы цвета эбенового дерева, розовые полураскрытые губы, кремовую кожу, учащенное вздымание грудей под курткой из оленьей кожи.
— Иногда я жалею, что отвел тебя к вождю в ту первую ночь, — тихо произнес он. — Мне надо было просто взять тебя тогда, ведь ты принадлежала бы мне по праву. Ты стала бы моей, и…
— Нет! — Она попыталась вырваться, но его руки держали ее железной хваткой. — Быстрый олень, отпусти меня! — Она была перепугана, и это отразилось в ее дрожащем голосе, расширенных блестящих зеленых глазах. — Я… я уже не твоя пленница; я соплеменница.
— Ты прекрасна, — пробормотал он. И не успела она пошевелиться, как он поднял ее голову и приник к ее губам, запечатлев на них долгий, сладостный для него поцелуй. В смятении Брайони рвалась из его рук, но он не отпускал ее. Когда наконец он оторвался от ее губ, то увидел, что глаза девушки были полны слез, а щеки пылали гневом.
— Отпусти меня! — крикнула она и, сделав еще один рывок, освободилась.
Шатаясь, она убежала в другой конец типи и спрятала лицо в ладонях. Сидевший у костра Быстрый олень отчетливо слышал ее рыдания.
С гибкой грацией он поднялся на ноги и шагнул к ней. Его руки коснулись плеч девушки:
— Наездница-в-бурю, не плачь.
— Оставь меня! — Она резко повернулась к нему. Ее прелестное лицо было мокрым от слез. — Ты… ты не понимаешь! У меня есть муж, и я люблю его! Мне не нужен никто другой!
— Шесть месяцев, — тихо проговорил он. — Это долгий срок, чтобы обойтись без мужчины.
— Если понадобится, я буду ждать его… вечно! — вспыхнула она. Она пыталась увернуться, когда он схватил ее за руки и снова привлек к себе.
— Что… почему ты так смотришь?! — внезапно воскликнул он, заметив испуганное выражение ее глаз и напряжение во всей ее фигуре. — Не бойся, моя Наездни-ца-в-бурю. Я не прибегну к силе. У цисцистас это не принято. — Он осторожно смахнул пальцем слезинки с ее щеки. — Но я буду ждать тебя. Если ты все еще захочешь покинуть наш лагерь, когда придет летняя луна, я поеду вместе с вождем к твоему мужу и посмотрю, достоин ли он твоей любви. Если нет, — глаза Быстрого оленя зажглись решимостью, — тогда я стану твоим мужем. Я, и никто другой! Запомни!
Затем дотронулся до ее волос легким прикосновением, от которого у Брайони по спине прошла дрожь, быстро повернулся и вышел.
С минуту Брайони оставалась в шоке; в душе ее было смятение. Поцелуй Быстрого оленя, его откровенное чувство ошеломили ее, ибо все время, что девушка находилась у индейцев, она непрестанно думала только о Джиме и не заметила, что могучий воин увлекся ею. И теперь в глубине души она чувствовала что-то необычайное. Ей нравился Быстрый олень, и она уважала его. Он был красив, храбр и умен, отличался добротой и силой, но Джим — совсем иное дело. Она знала, что ее сердце никогда не будет принадлежать другому так, как принадлежало оно высокому стрелку со стальными глазами, который когда-то тронул ее душу своей нежностью и страстью, который обнимал и целовал ее так, что весь мир уплывал прочь и оставались только они одни вместе со своей полыхающей, горячей, страстной любовью.
Ей хотелось завоевать дружбу Быстрого оленя, его восхищение и уважение, но не любовь. В мире существовал только один человек, чьей любви она хотела. Но он был далеко. И что хуже, возможно, ему это уже было ни к чему. От отчаяния у нее непроизвольно вырвался стон, оборвавшийся, когда в типи вошла Женщина-антилопа. Усталая старуха медленным шагом подошла к ней и остановилась, вглядываясь в измученное лицо девушки. Ее обветренные губы искривились в улыбке.
— Не плачь, дитя мое. — Она говорила на шайен-ском, но Брайони поняла. — Когда ветры времени обрушатся на землю, все живые существа должны найти свою дорогу. И твоя дорога тоже определится; ее направление обозначится на песке и пыли и в шепоте ветерка. Ты ее узнаешь.
Брайони с волнением слушала. Она смахнула последние слезы тыльной стороной ладони и наклонилась к старой женщине. Они протянули друг к другу руки и обнялись. Девушка положила голову на плечо индианки.
— Надеюсь, что это так, Женщина-антилопа. Надеюсь, что это будет… та дорога, к которой стремится мое сердце.
— Это будет та дорога, которая тебе предназначена судьбой, — прошептала старая женщина и закрыла глаза, задумчиво кивая головой.
В ту ночь Брайони долго без сна лежала в типи, прикрытая бизоньей шкурой от пронизывающего холодом ветра зимней ночи. Ее одолевали сомнения. Она уговаривала себя, что Джим все еще любит ее, что он останется верен ей и что, когда через шесть месяцев она вернется к нему, он захочет, чтобы они опять были вместе. Но воспоминание об их расставании в городе жгло ее сердце, как огонь. Воспоминание о том, как он использовал ее в ту ужасную ночь, о холодном, бессердечном выражении его лица.
Вспомнив, как Руби Ли сидела у него на коленях в «Тин Хэт», и его слова признания, что он и девка из таверны были любовниками, она отчаянно зарыдала. А что, если Джим в ее отсутствие женится на этой девице? Или на ком-нибудь еще? Или будет волочиться за разными женщинами? И не захочет, чтобы она вернулась к нему. Он же абсолютно ясно заявил в ту ночь, когда она последовала за ним в город, что потерял к ней всякий интерес. С чего она взяла, что он все еще считает ее своей женой и хочет ее возвращения? Безнадежно.
Терзаемая болезненными воспоминаниями, она плакала навзрыд. И все же где-то в глубине души еще теплился огонек надежды, не желавший угаснуть. Хотя отчаяние, казалось, целиком охватило ее, маленькая, упрямая частичка души стремилась выжить, верить и надеяться.
— Посмотрим, — шепнула она в темноту типи. — Через шесть месяцев посмотрим.
В конце концов сон одолел ее, но не принес облегчения. Ей чудилась бесконечная вереница несусветных кошмаров: Джим, целующий Руби Ли, ласкающий ее, несущий через парадный вход в дом на ранчо Трайпл Стар. Она слышала их хохот — ужасный, злой хохот и пробудилась от звука собственных рыданий. После этого она уже не пыталась заснуть.
Глава 12
— Фрэнк! Фрэнк! Открой дверь! Только что Техас Джим Логан приехал в город.
Вилли Джо Честер дубасил своим маленьким, волосатым кулачком по двери комнаты Руби Ли. Казалось, минуты ожидания превращаются в часы, и от нетерпения, порожденного многолетней ненавистью, Вилли подпрыгивал. Наконец дверь заскрипела и отворилась. Худосочный, но довольно крепко сложенный молодой ковбой с темными усиками и небритым подбородком с волчьей ухмылкой воззрился на старшего брата.
Фрэнку минуло тридцать пять, он был десятью годами старше Вилли и на добрых сорок фунтов тяжелее. В его шестифутовой туше, весившей две сотни фунтов, не было ни грамма жира. Весь он состоял из мускулов, у него были широкие плечи, подобные горам, и волосатая грудь барабаном. Он стоял с обнаженной грудью у открытой двери, мясистой рукой обхватив за талию и крепко прижимая к себе серебристоволосую девицу из таверны. Его оливково-карие глаза, мигая, уставились на Вилли Джо, и в них, как и в линии его рта, отражалась ухмылка.
— Какого черта ты устроил весь этот гвалт, Вилли Джо? — прорычал он. — Мы с этой малышкой только-только собирались познакомиться поближе.
— Для этого у тебя будет масса времени! — сплюнул младший Честер. — Накинь-ка свою рубаху, Фрэнк! Ты собираешься сводить счеты с Логаном или нет?
Выражение лица Фрэнка стало напряженным.
— Ты знаешь, что собираюсь.
— Тогда чего ты медлишь? Держу пари на что хочешь, что Логан зайдет в таверну выпить. Мы можем вдвоем перехватить его внизу. Ну, Фрэнк, что скажешь?
— Слушай, брось околачиваться в коридоре, заходи сюда, и мы все обсудим, пока я оденусь. — Фрэнк отпустил Руби Ли, с широко раскрытыми глазами прислушивавшуюся к разговору, и, схватив брата за засаленный воротник, втащил его в комнату.
— Что там такое насчет Техаса Джима Логана? — выдохнула Руби Ли, когда Фрэнк начал натягивать клетчатую рубаху и грязные сапоги. Вилли Джо в это время с вожделением поглядывал на девицу своими маленькими дикими глазками. Хотя она и была привычна к масленым глазам и ласкам мужчин всякого рода, ее передернуло, когда она посмотрела на грязного, небритого Вилли Джо. Что-то гадливое в блеске его темных, близко поставленных глаз заставило ее подойти к гардеробу и накинуть на себя вечернее платье вишневого цвета; прозрачный материал почти не скрывал ее узкое черное неглиже, но тем не менее под оценивающим взглядом Вилли Джо в платье она почувствовала себя увереннее. — Что это вы так навострились поймать Техаса?
— А ты что, знаешь его? — налетел на нее неожиданно Фрэнк.
Она отступила на шаг назад.
— Немного знаю. — Ее острый подбородок задрался вверх. — Он иногда заходил сюда и вел себя как настоящий друг. И как джентльмен, а не как тут всякие. — Она смерила Вилли Джо презрительным взглядом. — Хотя его давненько здесь не было, с тех пор, как эта маленькая сучка — его жена исчезла несколько месяцев назад. Он иногда заходит в таверну, но может лишь обмолвиться парой фраз со мной или другими девушками там, внизу.
Она тряхнула густыми серебристо-белыми локонами, и они упали на ее узкие плечи. В ее голосе слышалась высокая, грустная нотка, которая резанула слух обоих мужчин: