Страница:
— У девочек есть свои комнаты, — рассуждала Тара, — семь комнат потребуется для гостей, две — для родителей, одна — для твоей бывшей жены, и еще — комнаты для музыкантов. Они к тому же наверняка приедут не одни.
Она улыбнулась и пристально посмотрела на него своими голубыми, небесными глазами. Джордан слегка смутился.
— Нужно всего восемь комнат, — ответил он.
— Восемь?
— Да. Шелли и Майлз приедут одни. Ларри и Деррик женаты. А Кэти, вероятно, будет жить отдельно от своего приятеля.
— Почему ты так в этом уверен?
— Потому что он не живет с ней вместе в Нью-Йорке. И здесь вряд ли что-либо изменится.
— Откуда ты знаешь, как они живут?
— Мне дочери рассказали.
— Но может быть, здесь ей захочется изменить этот порядок.
— Не думаю, — уверенно возразил Джордан. — Ей будет неудобно это сделать при своей матери и дочерях. А если так, то ей потребуется две комнаты. А всего — восемь.
В доме было четырнадцать спален. Правда, одну из них Джордан превратил в кабинет. По одной комнате было у его дочерей, которые иногда приезжали к нему в гости. Одну большую спальню в правом крыле дома занимала супружеская чета Гарсиа: дворецкий Джо, управляющая хозяйством его жена Пегги, а комнату рядом с ними — их сын Анхел, учившийся в университете Майами и помогавший им в мелкой работе по дому. Своя комната была и у Тары, которая часто посещала Джордана в его уединении, но никогда подолгу не жила с ним. К тому же перед съемками она любила спать одна, чтобы как следует отдохнуть и выспаться. И все это вполне устраивало его. Так что, несмотря на большие размеры дома, им явно не хватало одной комнаты, чтобы принять гостей.
— Я могу перебраться к тебе, — предложила ему Тара.
— Не стоит, — ответил он.
— Но мне это нетрудно.
— Мне не хотелось бы афишировать наши отношения перед отцом и дочерьми.
— Они и так знают, что мы спим вместе.
— Но все же нам лучше жить отдельно.
— О Господи, Джордан! Мы давно уже не дети. И нет нужды прятаться от родни. Да и дочери твои уже взрослые. И я думаю, прекрасно знают и о всех твоих прошлых связях, и о нынешней.
— И все же я возражаю.
— Ты меня обижаешь.
— Извини, но это необходимо.
— Ах так? — рассердилась Тара. — Ты, видимо, хочешь поселиться со своей бывшей женой!
— Не говори глупости. Ты знаешь, что это не так. А с комнатами, я думаю, Пегги способна разобраться сама.
— Но я хочу помочь тебе.
— Не стоит. Я думаю, все поместятся. В большом доме только четырнадцать комнат, но есть еще гостевой домик.
— Вряд ли кто-нибудь захочет там поселиться после смерти Кейта. Слишком еще свежа в памяти та ночь, когда он сгорел дотла. Не хочешь же ты предложить кому-то из гостей расположиться в этом злосчастном месте?
— Нет. Гости там жить не будут.
— Зачем же тогда ты упоминаешь о нем?
— Потому что в нем буду жить я.
Шелли Томпсон сидела на небольшом низеньком стульчике в своей маленькой, заставленной вещами гримерной и внимательно изучала собственное отражение в зеркале. Сегодня она была вполне довольна собой. Несколько морщинок у глаз — это естественно, да их и не заметишь, если не приглядываться. И в целом Шелли производила очень приятное впечатление. Сейчас бы ей никто не дал больше тридцати пяти лет. А на некотором расстоянии ее вполне можно принять за двадцатилетнюю. Почему бы и нет? Ведь у ее косметолога поистине золотые руки.
Что ж, она, кажется, вполне готова к встрече с прошлым. Свои пепельно-желтые волосы она покрасила в сияющий золотистый цвет, отчего ее большие зеленые глаза словно приобрели какой-то сказочный, изумрудный оттенок. Шелли пребывала в хорошем настроениии и чувствовала, что сегодня способна совершить больше, чем за все прожитые до этого мгновения годы.
За последние десять лет в ее жизни было много и скверного, и по-настоящему хорошего. Никогда не задумываясь о будущем и не стремясь к какой-либо цели, она безвольно плыла по течению. Развлекалась, роскошествовала, когда были деньги; экономила и прозябала, когда их у нее не было.
Пока существовала «Блу Хэрон», доходы были велики. Шелли много тратила на косметику, драгоценности и шикарные наряды от лучших мировых модельеров. Никогда не задумываясь о том, сколько у нее наличных денег, она влезала в большие долги, которые надеялась оплатить из своих будущих гонораров.
Когда же группа распалась, Шелли отказалась от помощи своих друзей музыкантов, желая навсегда избавиться от тяготившего ее прошлого. Слишком глубоко задела ее смерть Кейта. Слишком мрачную тень бросила эта трагическая гибель на все, что было связано с группой. Но прошлое, казалось, не хотело оставлять Шелли. То неожиданный телефонный звонок, то нежданное письмо, найденное в почтовом ящике, вновь и вновь воскрешали перед ней давно уже миновавшие события. И Шелли не знала, как противостоять этому.
Она продолжала вести шумную артистическую жизнь. Выступала в Лас-Вегасе и на Бродвее под псевдонимом Шелли Эдамс. И постаралась изменить тот образ, который создавала, работая в «Блу Хэрон». И это ей вполне удалось. Хотя теперь она и не была солисткой, но успешно работала наравне с молодыми и держала себя в хорошей форме.
Шелли взглянула на часы. До выступления осталось пятнадцать минут. А ей надо еще позвонить. Она набрала знакомый, хотя несколько подзабытый, номер и, переговорив с барышней на коммутаторе, услышала в телефонной трубке голос Кэти Конноли.
— Шелли, это ты? — удивилась Кэти.
— Да, я, — ответила Шелли.
— Как ты поживаешь? Что делаешь? Я почти ничего не знаю о тебе.
Шелли улыбнулась, перебирая в руках телефонный провод. Было приятно вновь услышать голос старой подруги. Она уже и забыла ее теплые, заботливые интонации. Кэти, похоже, так и не изменилась. И это здорово.
— Работаю, — коротко ответила она.
— Где?
— Да везде понемножку. Чаще всего в Лас-Вегасе. Иногда в Нью-Йорке. Сейчас я как раз здесь.
— Почему же ты ни разу не зашла ко мне? Я была бы рада тебя видеть.
— Когда вы разошлись с Джорданом, мы все поняли, что ты хочешь начать новую жизнь и не вспоминать о прошлом.
— Но хорошо, что ты все же не забыла старых друзей! — весело воскликнула Кэти.
— Я думаю, и ты не смогла забыть старого мужа.
— Не смогла, — согласилась Кэти.
— У нас всего несколько минут, — заторопилась Шелли. — Мне скоро выступать. Я хотела тебя спросить: ты приедешь на встречу?
— Да. А ты?
— Конечно. Я буду рада увидеться со всеми. Особенно с тобой.
Она говорила правду. Кэти Треверьян — теперь снова Конноли — была ее лучшей подругой. И Шелли с нетерпением ждала встречи с ней.
— Я тоже, — ответила Кэти.
— Как твоя жизнь? Не появился новый муж?
— Нет пока. А у тебя?
— Я вообще не выходила замуж. Ведь ты же знаешь мой переменчивый характер. Ох, извини, мне, кажется, пора идти. Здешняя публика ждать не любит. Но ничего, надеюсь, скоро увидимся.
— Я тоже надеюсь.
— Пока, Кэти.
— Пока, Шелли.
И Шелли положила трубку. Опять нужно идти выступать. Но ничего не поделаешь. Необходимо зарабатывать себе на жизнь. И нельзя остановиться ни на минуту. Сейчас она не принадлежит самой себе, как это ни печально. И приходится с этим мириться.
Деррик Флэнегэн, тяжело дыша и обливаясь потом, с мучительным усердием работал на тренажере. Оставалась неделя до поездки во Флориду. И он надеялся, чего бы это ему ни стоило, сбросить к тому времени килограммов пять, чтобы выглядеть на встрече как можно элегантнее. Когда он после тренировки проходил в ванную, Джуди печально качала головой и укоризненно говорила ему:
— Ты убьешь себя, Деррик. Твое сердце не выдержит таких нагрузок.
Но он ничего не отвечал ей. И на следующий день снова возобновлял свои спортивные истязания.
Но вот зазвенел таймер, и Деррик облегченно сбавил темп. Он оглянулся и с улыбкой посмотрел на жену.
Джуди была стройной, изящной женщиной. Не прикладывая никаких усилий, ей удавалось всегда сохранять самую лучшую спортивную форму. И Деррик даже слегка завидовал ей. Не ведая сомнений, Джуди говорила то, что думала, и делала то, что хотела. И недоразумения, и ошибки, которые то и дело преследовали ее, ничуть ее не смущали. Она не хотела детей — и детей у них не было. Она считала, что домашние животные портят ковры и гадят в прихожей, — и ни одна кошка или собака ни разу не переступила порог их дома.
Но Деррик отчасти был даже рад таким взглядам своей жены. Он тоже не хотел иметь детей, так как был твердо убежден, что дети никогда не разделяют образа жизни своих родителей и всегда обманывают их ожидания. К тому же, не испытывая особой любви к домашним животным, он и в этом убеждении вполне поддерживал жену.
Джуди же, не уделяя лишнего времени семье или работе, посвятила себя сохранению мягкости и эластичности своей кожи, уделяя ей такое пристальное внимание, которым не могла похвастаться ни одна из ее подружек. Она любила теннис и летние солнечные дни и соблюдала какую-то особую, только ей известную диету, тщательно оберегаемую от любопытства посторонних.
Джуди наслаждалась жизнью в Калифорнии. И Деррику временами казалось, что Калифорния была специально создана для Джуди.
Деррик сошел с тренажера и, прихватив полотенце, остановился напротив дверей спальни, в которой, лениво потягивая из чашечки жасминовый чай и не спеша перелистывая страницы модного журнала, в большом мягком кресле непринужденно расположилась Джуди. Она медленно подняла голову и, искоса посмотрев на мужа, произнесла:
— С тебя капает, как с мокрой собаки.
— Неужели?
— Ну да. Ты же толстый, потому и потеешь не в меру.
— Неправда. У меня всего несколько лишних фунтов веса.
Джуди насмешливо улыбнулась и махнула рукой в сторону ванной.
— Иди прими душ.
— Сейчас. Только выпью чайку.
Она мягко вздохнула и подала мужу чашку. Деррик отхлебнул глоток горячего терпкого напитка и поморщился:
— Фу, он без сахара.
— Но тебе сейчас вреден сахар.
— Мне вреден жир.
— После того как ты целый час занимался на тренажере, тебе нельзя ни сахара, ни жира. Уж поверь мне. А чай — это то, что придаст тебе бодрости. Впрочем, если тебе не нравится, можешь не пить.
— Но я хочу пить.
— Ты просто как маленький ребенок, — улыбнулась Джуди. — Эта встреча так привлекает тебя, что ты не можешь думать ни о чем другом.
— Это правда. Так хочется поиграть на сцене. Здесь — совсем не то. Здесь я сочиняю глупые песенки для рекламы. А во Флориде я выступлю по-настоящему.
— Вы, ребятки, скорее всего облажаетесь там по-черному.
— Спасибо за комплимент.
— Я лишь смотрю на вещи реально.
— О да, ты у нас известная реалистка.
Джуди снисходительно похлопала его по плечу и улыбнулась. Она не хотела спорить. Потому что любила мужа. Избытком оптимизма Джуди никогда не страдала. Муж просто нравился ей таким, какой он есть. И Деррик знал это. Он наклонился и нежно поцеловал ее в лоб.
— Иди в душ, — повторила она.
— Слушаюсь, — ответил Деррик и по-военному резко повернулся на каблуках. — Я в восторге оттого, что мы снова встречаемся, собираемся вместе. А ты разве нет?
Дверь в ванную закрылась. Деррик и не ждал ответа. Джуди поднялась из кресла и бросила журнал на низенький столик.
— А уж как я-то жду этой встречи. Конечно же, я в восторге, — пробормотала она, криво усмехнувшись. — Я в таком долбаном восторге — того и гляди обмочу штаны!
Джордан стоял у окна своей комнаты и смотрел в сторону гостевого домика. Настроение было не из приятных. Как и десять лет назад, его мучило какое-то непонятное волнение. Все было слишком похоже на прошлое, все смутными штрихами повторяло его черты: и домик, и сад, и лунная тревожная ночь.
За спиной раздался шорох, и женские руки легли ему на плечи.
— Послушай, — нежно прошептала она, — ведь я скоро уезжаю.
— Я знаю, — тихо ответил он, не поворачивая головы.
Тара ласково прижалась к Джордану, и он спиной почувствовал приятную прохладу ее лица. И уже другое, светлое и горячее, волнение охватило его душу. Он обернулся и сжал ее в своих объятиях.
Какое-то непостижимое, необычное чувство наполняло его. В глубине его сердца билось и трепетало прошлое. Это оно заставляло его ощущать, почти физически чувствовать незримое присутствие другой, давно оставившей его женщины. Женщины, которая выбежала из его жизни, как из объятого огнем сада, торопливо стуча тонкими подкашивающимися каблучками и захлопнув на ходу высокую железную калитку.
Сколько раз Джордан убеждал себя, что Тара прекрасна, что именно она нужна ему сейчас и никто другой не способен заменить ее в его жизни. Заботливая, ласковая, красивая и стройная, она двигалась мягко, no-кошачьи, с непередаваемой грацией легких движений. Ее упругие горячие губы прикасались к нему трепещущими, обжигающими поцелуями, а ее страсть темным колдовским огнем проникала в его взволнованную грудь, заставляя тянуться к ней, откликаться на ее жгучий, завлекающий вызов. Она отдавала столько же, сколько брала.
Джордан шептал ей нежные слова, пока его руки снимали с нее лифчик и трусики желтого бикини.
— Джордан, давай прямо здесь, на полу… — бормотала она.
— Нет, на кровати, — возражал он.
— На полу, сейчас, здесь…
— На кровати, — настаивал он, и ему хотелось смеяться. — Пол слишком жесток для моей спины.
Тара согласилась, и они стали медленно перемещаться в сторону кровати. А Джордан все более уходил в глубину своих воспоминаний.
Он помнил комнату Кэти. Они всегда занимались любовью именно в ней. И эта комната стала их святилищем. Прошлое таилось в ней в каждом углу, в каждой складке ее покрывал. Как-то они принесли сюда маленьких дочек, и, пока крошки тихо лежали между ними на кровати, Джордан и Кэти, оглядываясь вокруг, восхищались уютом, созданным их руками.
Тара между тем становилась все нежнее. Ее пальцы судорожно блуждали по его спине, поцелуи, словно раздуваемые ветром угли, с каждым мгновением все более обжигали его кожу. Страсть затягивала его. Он ласкал, целовал ее тело, слушал ее томные стоны… И думал о бывшей жене…
Тело Кэти было прекрасно. Стройное, подтянутое, словно выточенное из мрамора гениальным античным ваятелем. Лишь два маленьких шрамика тоненькими ниточками тянулись от лобка к пупку. Но они не причиняли Кэти боли и не беспокоили ее. Получив их при рождении дочерей, она иногда дразнила Джордана, уверяя, что если бы они решились иметь больше детей, то она предпочла бы четное число шрамов нечетному. На что он всегда отвечал, что ему дороги и эти два шрама, ведь маленькое несовершенство всегда особенно ярко подчеркивает большую красоту.
Как любил Джордан тело своей жены! Высокое, изящное, с упругой, совершенной по красоте грудью, сосочки которой слегка потемнели после рождения дочерей и приобрели от этого какой-то особый, изумительный темно-розовый оттенок. Да, тело Кэти было проявлением ее необыкновенной красоты. Так же, как и лицо. Джордану почему-то всегда казалось, что эта красота связана не только с внешней привлекательностью Кэти, а каким-то непостижимым образом заполняет все ее существо, смутно проблескивая в малейшем движении рук, нечаянном выражении глаз, тонком изгибе губ.
А как улыбалась милая Кэти, как лукаво смотрела порой, когда он не сразу мог подобрать слова, чтобы выразить ей свое восхищение! Сколько оттенков было в ее шепоте, смехе, прикосновении рук! И время ничуть не изменило ее. Не прибавило ей ни веса, ни тяжести движений, ни угрюмости глаз.
Лучше бы уж она подурнела, или вышла бы замуж за одного из своих писателей, или очерствела бы душой. Быть может, сейчас Джордану было бы от этого легче.
А Тара… Тара — прекрасная женщина. Замечательная, чуткая. И все же что-то тяготит Джордана, не позволяя полностью отдаться ей.
Джордан почувствовал, что его страсть угасает. Ласки уже не так волнуют душу, и какой-то холодок отчуждения притаился в глубине сердца, заставляя его сторониться бурных любовных объятий.
— Что с тобой? — мягко прошептала Тара.
И он стал уговаривать себя, подбадривать, убеждая, что прошлое все равно никогда не возвратится, смешно рассчитывать на его благосклонность. Ведь Кэти сама ушла от него и вряд ли удастся заманить ее обратно. И надо честно признать свое поражение.
Джордан посмотрел в окно. Над садом тяжело нависла черная, мутная ночь. Ночь его воспоминаний. Прошло десять лет, а она все так же мучает его, не дает покоя. Но жизнь продолжается. И надо как-то устраиваться в ней. Надо бежать от призраков, которые преследуют его и на этой постели.
Он резко встал и взял на руки Тару. Выйдя за дверь, он улыбнулся, и его лицо просветлело от вдохновившей его надежды.
— О! Куда это мы идем? — поинтересовалась эта влюбленная в него женщина, прижимаясь к его груди.
— В твою комнату. В ней мне нравится больше.
— Почему?
— Потому что она твоя. Она полна тобой, пропитана запахом твоих духов.
— Спасибо, — нежно прошептала Тара, прекрасная в своей наготе, и обвилась руками вокруг его шеи.
А чуть позже Джордан стоял под душем и ожесточенно тер себя мочалкой, пытаясь избавиться от этого запаха. За несколько минут до того, ласково распрощавшись с Тарой и сказав ей «до свидания», он обрадовался, что остался один. Вновь стоя у окна, Джордан разглядывал гостевой домик. Какая-то непонятная сила словно бы притягивала его сюда.
Сюда, где, казалось, ничего не изменилось с той памятной ночи. Где вновь и вновь с упрямым постоянством к нему возвращалось чувство подступающего к его дому прошлого.
Майлз Ривз, сидя в тени веранды, наслаждался мягкой прохладой обдувающего его ветерка. Только этой весной Мэган уговорила его сделать над верандой крышу, напомнив о приближающейся летней жаре. Тогда Майлз решил: у Мэган что-то с головой — ведь Массачусетс только что пережил одну из самых суровых, морозных зим. Но все же выполнил просьбу. И теперь в полной мере убедился в ее правоте.
Жара стояла адская. Солнце пекло нестерпимо, и казалось, что к полудню все живое исчезает с поверхности земли, спрятавшись от его жестких, обжигающих лучей. Но на веранде было изумительно. И Майлз каждый раз радовался своей мудрой предусмотрительности.
Он взял в руки флейту и нежно погладил ее блестящую гладкую поверхность. Приятно мысленно вернуться в прошлое. Сам он не слишком часто вспоминал годы совместного творчества с другими музыкантами «Блу Хэрон», но радио и телевидение то и дело включало их музыку в свои новые программы. И это каждый раз наполняло душу Майлза гордостью и самолюбивым удовольствием. Да, они были первоклассной группой. И люди до сих пор восхищаются их мастерством. А начинающие музыканты учатся у бывших участников «Блу Хэрон» высокой технике исполнения.
И вот теперь Джордан решил вновь собрать всех вместе. Замечательная идея. И то, что группа распалась, послужит хорошей рекламой их новой встрече. Ведь они все равно бы разошлись рано или поздно. И смерть Кейта была лишь поводом к происшедшему. Зато теперь это сыграет им на руку.
Майлз задумчиво посмотрел на свою флейту. На Бостон опускался вечер. И свет уличных фонарей, бледными пятнами покрывая пол веранды, плетеное кресло-качалку, в котором сидел Майлз, стол с лежащей на ней флейтой, мягкими тенями разрисовывал лицо музыканта, придавая его чертам какой-то смутный, почти фантастический оттенок. Впрочем, Майлз мало изменился за прошедшие со времени их совместных выступлений десять лет. Невысокого роста, веснушчатый, с карими глазами и копной густых рыжих волос, он в покрывавших теперь город вечерних сумерках выглядел почти так же, как в тот самый день, когда впервые познакомился с Джорданом, Кэти и Кейтом.
Еще раз прикоснувшись к блестящей поверхности флейты, он рассмеялся, вспомнив веселые забавы прошлых лет. И ведь что интересно, даже Майлза с его скромным, застенчивым нравом не обошла дурная слава, почти неизбежно преследующая любого известного музыканта. А ведь Майлз и Кэти были, пожалуй, самыми тихими в группе. Именно они всегда сглаживали все конфликты, возникающие в их компании, все противоречия их очень непростого союза.
А отношения в группе были довольно напряженные. И это неудивительно при сложившейся внутри ансамбля иерархии. Джордан — о да, он был неоспоримым лидером их группы. И уже это было известным источником конфликта. Шелли всегда заступалась за Кейта. Джуди поддерживала то одного, то другого. А Деррик был в полном подчинении у своей жены. Ларри же раздражали все.
К тому же у каждого были свои секреты, свои отдельные планы и мечты. И переплетение этих скрытых причин еще более запутывало их и без того непростые отношения.
Майлз ничуть не скучал по тем аплодисментам, которыми их встречали большие переполненные концертные залы. Ему хватало и того небольшого успеха, что выпал ему на долю в новой, недавно возникшей группе «Молли Мэгуайрз», где он играл одну из ведущих ролей. Они выступали в Бостоне и его окрестностях, а по четвергам принимали участие в концертах клуба Тима О'Мэлли.
Но Майлз не хотел отказываться от поездки во Флориду. Хотя новая встреча после стольких лет разлуки и тревожила его своей непредсказуемостью, он с нетерпением ждал этого волнующего события. Ему так хотелось вновь сыграть в группе Джордана.
Только Джордан умел с истинным искусством слить в единую мелодию неповторимые голоса гитары и флейты, только с ним можно было соединить в одну композицию ритмы классического рока и звучные шотландские напевы. И Майлзу так не хватало этой их совместной работы. К тому же очень хотелось повидать Кэти и, конечно же… Шелли. Шелли, которую он любил всю жизнь и которая не отвечала ему взаимностью. Расставшись десять лет назад, они даже ни разу не позвонили друг другу. Словно какая-то тайна, скрытая в глубине взаимоотношений в их группе, разъединила их.
Майлз выглянул в сад. Было уже совсем темно. Пора ложиться спать. А то забеспокоится Мэган и нарушится связь его воспоминаний. Что сегодня было бы совсем некстати.
Мэган тоже принимала участие в концертах «Молли Мэгуайрз». Она играла на флейте и пела красивым, нежным сопрано. Майлз жил с ней уже пять лет. И ни в чем не мог упрекнуть ее. Она была ласковой, заботливой и чувственной женщиной. В мае ей исполнилось сорок. И хотя она не обмолвилась об этом ни единым словом, Майлз знал, что Мэган мечтает узаконить их положение, создать семью, пока она еще способна родить ему ребенка.
И Майлз был бы не против этих планов, если бы прошлое не вставало на его пути, если бы тайна, преследовавшая «Блу Хэрон», отпустила его душу, не заставляла его вновь и вновь возвращаться к давно уже миновавшим привязанностям.
Но ведь он любит Мэган. Что ему Шелли? Что он может найти в прошлом? Эта Шелли всегда нуждалась в постоянной смене любовников. А Майлзу достаточно одной партнерши. И пора бы успокоиться, забыть о том, что все равно неосуществимо. Да, он понимает Джордана. Нужно разрубить узел, стянувший их жизнь. Нужно вступить в единоборство с прошедшим. И об этом Джордан, видимо, и хлопочет. Он хочет вернуть Кэти, это ясно. А его связь с актрисой — не более чем случайный эпизод.
Джордан всегда был незаурядным человеком. Его мысли и чувства были по-настоящему глубоки. И если он всерьез любил Кэти, вряд ли что-либо изменилось с течением времени. И теперь он, наверное, решил восстановить прежние отношения.
А он, Майлз? Неужели и теперь он еще любит Шелли? Неужели время не справилось с этим чувством? И что ждет его впереди, что будет, когда они встретятся вновь?
Не важно! Он не может отказаться от этой поездки. Он, как и Джордан, должен бросить вызов прошлому. И либо каким-то чудом вызвать у Шелли ответную любовь, либо, навсегда отказавшись от нее, жениться на Мэган. Другого пути у него нет. Что бы ни случилось, он должен вытерпеть все. Или он справится с этим пожаром, или пожар поглотит его.
Глава 8
Она улыбнулась и пристально посмотрела на него своими голубыми, небесными глазами. Джордан слегка смутился.
— Нужно всего восемь комнат, — ответил он.
— Восемь?
— Да. Шелли и Майлз приедут одни. Ларри и Деррик женаты. А Кэти, вероятно, будет жить отдельно от своего приятеля.
— Почему ты так в этом уверен?
— Потому что он не живет с ней вместе в Нью-Йорке. И здесь вряд ли что-либо изменится.
— Откуда ты знаешь, как они живут?
— Мне дочери рассказали.
— Но может быть, здесь ей захочется изменить этот порядок.
— Не думаю, — уверенно возразил Джордан. — Ей будет неудобно это сделать при своей матери и дочерях. А если так, то ей потребуется две комнаты. А всего — восемь.
В доме было четырнадцать спален. Правда, одну из них Джордан превратил в кабинет. По одной комнате было у его дочерей, которые иногда приезжали к нему в гости. Одну большую спальню в правом крыле дома занимала супружеская чета Гарсиа: дворецкий Джо, управляющая хозяйством его жена Пегги, а комнату рядом с ними — их сын Анхел, учившийся в университете Майами и помогавший им в мелкой работе по дому. Своя комната была и у Тары, которая часто посещала Джордана в его уединении, но никогда подолгу не жила с ним. К тому же перед съемками она любила спать одна, чтобы как следует отдохнуть и выспаться. И все это вполне устраивало его. Так что, несмотря на большие размеры дома, им явно не хватало одной комнаты, чтобы принять гостей.
— Я могу перебраться к тебе, — предложила ему Тара.
— Не стоит, — ответил он.
— Но мне это нетрудно.
— Мне не хотелось бы афишировать наши отношения перед отцом и дочерьми.
— Они и так знают, что мы спим вместе.
— Но все же нам лучше жить отдельно.
— О Господи, Джордан! Мы давно уже не дети. И нет нужды прятаться от родни. Да и дочери твои уже взрослые. И я думаю, прекрасно знают и о всех твоих прошлых связях, и о нынешней.
— И все же я возражаю.
— Ты меня обижаешь.
— Извини, но это необходимо.
— Ах так? — рассердилась Тара. — Ты, видимо, хочешь поселиться со своей бывшей женой!
— Не говори глупости. Ты знаешь, что это не так. А с комнатами, я думаю, Пегги способна разобраться сама.
— Но я хочу помочь тебе.
— Не стоит. Я думаю, все поместятся. В большом доме только четырнадцать комнат, но есть еще гостевой домик.
— Вряд ли кто-нибудь захочет там поселиться после смерти Кейта. Слишком еще свежа в памяти та ночь, когда он сгорел дотла. Не хочешь же ты предложить кому-то из гостей расположиться в этом злосчастном месте?
— Нет. Гости там жить не будут.
— Зачем же тогда ты упоминаешь о нем?
— Потому что в нем буду жить я.
Шелли Томпсон сидела на небольшом низеньком стульчике в своей маленькой, заставленной вещами гримерной и внимательно изучала собственное отражение в зеркале. Сегодня она была вполне довольна собой. Несколько морщинок у глаз — это естественно, да их и не заметишь, если не приглядываться. И в целом Шелли производила очень приятное впечатление. Сейчас бы ей никто не дал больше тридцати пяти лет. А на некотором расстоянии ее вполне можно принять за двадцатилетнюю. Почему бы и нет? Ведь у ее косметолога поистине золотые руки.
Что ж, она, кажется, вполне готова к встрече с прошлым. Свои пепельно-желтые волосы она покрасила в сияющий золотистый цвет, отчего ее большие зеленые глаза словно приобрели какой-то сказочный, изумрудный оттенок. Шелли пребывала в хорошем настроениии и чувствовала, что сегодня способна совершить больше, чем за все прожитые до этого мгновения годы.
За последние десять лет в ее жизни было много и скверного, и по-настоящему хорошего. Никогда не задумываясь о будущем и не стремясь к какой-либо цели, она безвольно плыла по течению. Развлекалась, роскошествовала, когда были деньги; экономила и прозябала, когда их у нее не было.
Пока существовала «Блу Хэрон», доходы были велики. Шелли много тратила на косметику, драгоценности и шикарные наряды от лучших мировых модельеров. Никогда не задумываясь о том, сколько у нее наличных денег, она влезала в большие долги, которые надеялась оплатить из своих будущих гонораров.
Когда же группа распалась, Шелли отказалась от помощи своих друзей музыкантов, желая навсегда избавиться от тяготившего ее прошлого. Слишком глубоко задела ее смерть Кейта. Слишком мрачную тень бросила эта трагическая гибель на все, что было связано с группой. Но прошлое, казалось, не хотело оставлять Шелли. То неожиданный телефонный звонок, то нежданное письмо, найденное в почтовом ящике, вновь и вновь воскрешали перед ней давно уже миновавшие события. И Шелли не знала, как противостоять этому.
Она продолжала вести шумную артистическую жизнь. Выступала в Лас-Вегасе и на Бродвее под псевдонимом Шелли Эдамс. И постаралась изменить тот образ, который создавала, работая в «Блу Хэрон». И это ей вполне удалось. Хотя теперь она и не была солисткой, но успешно работала наравне с молодыми и держала себя в хорошей форме.
Шелли взглянула на часы. До выступления осталось пятнадцать минут. А ей надо еще позвонить. Она набрала знакомый, хотя несколько подзабытый, номер и, переговорив с барышней на коммутаторе, услышала в телефонной трубке голос Кэти Конноли.
— Шелли, это ты? — удивилась Кэти.
— Да, я, — ответила Шелли.
— Как ты поживаешь? Что делаешь? Я почти ничего не знаю о тебе.
Шелли улыбнулась, перебирая в руках телефонный провод. Было приятно вновь услышать голос старой подруги. Она уже и забыла ее теплые, заботливые интонации. Кэти, похоже, так и не изменилась. И это здорово.
— Работаю, — коротко ответила она.
— Где?
— Да везде понемножку. Чаще всего в Лас-Вегасе. Иногда в Нью-Йорке. Сейчас я как раз здесь.
— Почему же ты ни разу не зашла ко мне? Я была бы рада тебя видеть.
— Когда вы разошлись с Джорданом, мы все поняли, что ты хочешь начать новую жизнь и не вспоминать о прошлом.
— Но хорошо, что ты все же не забыла старых друзей! — весело воскликнула Кэти.
— Я думаю, и ты не смогла забыть старого мужа.
— Не смогла, — согласилась Кэти.
— У нас всего несколько минут, — заторопилась Шелли. — Мне скоро выступать. Я хотела тебя спросить: ты приедешь на встречу?
— Да. А ты?
— Конечно. Я буду рада увидеться со всеми. Особенно с тобой.
Она говорила правду. Кэти Треверьян — теперь снова Конноли — была ее лучшей подругой. И Шелли с нетерпением ждала встречи с ней.
— Я тоже, — ответила Кэти.
— Как твоя жизнь? Не появился новый муж?
— Нет пока. А у тебя?
— Я вообще не выходила замуж. Ведь ты же знаешь мой переменчивый характер. Ох, извини, мне, кажется, пора идти. Здешняя публика ждать не любит. Но ничего, надеюсь, скоро увидимся.
— Я тоже надеюсь.
— Пока, Кэти.
— Пока, Шелли.
И Шелли положила трубку. Опять нужно идти выступать. Но ничего не поделаешь. Необходимо зарабатывать себе на жизнь. И нельзя остановиться ни на минуту. Сейчас она не принадлежит самой себе, как это ни печально. И приходится с этим мириться.
Деррик Флэнегэн, тяжело дыша и обливаясь потом, с мучительным усердием работал на тренажере. Оставалась неделя до поездки во Флориду. И он надеялся, чего бы это ему ни стоило, сбросить к тому времени килограммов пять, чтобы выглядеть на встрече как можно элегантнее. Когда он после тренировки проходил в ванную, Джуди печально качала головой и укоризненно говорила ему:
— Ты убьешь себя, Деррик. Твое сердце не выдержит таких нагрузок.
Но он ничего не отвечал ей. И на следующий день снова возобновлял свои спортивные истязания.
Но вот зазвенел таймер, и Деррик облегченно сбавил темп. Он оглянулся и с улыбкой посмотрел на жену.
Джуди была стройной, изящной женщиной. Не прикладывая никаких усилий, ей удавалось всегда сохранять самую лучшую спортивную форму. И Деррик даже слегка завидовал ей. Не ведая сомнений, Джуди говорила то, что думала, и делала то, что хотела. И недоразумения, и ошибки, которые то и дело преследовали ее, ничуть ее не смущали. Она не хотела детей — и детей у них не было. Она считала, что домашние животные портят ковры и гадят в прихожей, — и ни одна кошка или собака ни разу не переступила порог их дома.
Но Деррик отчасти был даже рад таким взглядам своей жены. Он тоже не хотел иметь детей, так как был твердо убежден, что дети никогда не разделяют образа жизни своих родителей и всегда обманывают их ожидания. К тому же, не испытывая особой любви к домашним животным, он и в этом убеждении вполне поддерживал жену.
Джуди же, не уделяя лишнего времени семье или работе, посвятила себя сохранению мягкости и эластичности своей кожи, уделяя ей такое пристальное внимание, которым не могла похвастаться ни одна из ее подружек. Она любила теннис и летние солнечные дни и соблюдала какую-то особую, только ей известную диету, тщательно оберегаемую от любопытства посторонних.
Джуди наслаждалась жизнью в Калифорнии. И Деррику временами казалось, что Калифорния была специально создана для Джуди.
Деррик сошел с тренажера и, прихватив полотенце, остановился напротив дверей спальни, в которой, лениво потягивая из чашечки жасминовый чай и не спеша перелистывая страницы модного журнала, в большом мягком кресле непринужденно расположилась Джуди. Она медленно подняла голову и, искоса посмотрев на мужа, произнесла:
— С тебя капает, как с мокрой собаки.
— Неужели?
— Ну да. Ты же толстый, потому и потеешь не в меру.
— Неправда. У меня всего несколько лишних фунтов веса.
Джуди насмешливо улыбнулась и махнула рукой в сторону ванной.
— Иди прими душ.
— Сейчас. Только выпью чайку.
Она мягко вздохнула и подала мужу чашку. Деррик отхлебнул глоток горячего терпкого напитка и поморщился:
— Фу, он без сахара.
— Но тебе сейчас вреден сахар.
— Мне вреден жир.
— После того как ты целый час занимался на тренажере, тебе нельзя ни сахара, ни жира. Уж поверь мне. А чай — это то, что придаст тебе бодрости. Впрочем, если тебе не нравится, можешь не пить.
— Но я хочу пить.
— Ты просто как маленький ребенок, — улыбнулась Джуди. — Эта встреча так привлекает тебя, что ты не можешь думать ни о чем другом.
— Это правда. Так хочется поиграть на сцене. Здесь — совсем не то. Здесь я сочиняю глупые песенки для рекламы. А во Флориде я выступлю по-настоящему.
— Вы, ребятки, скорее всего облажаетесь там по-черному.
— Спасибо за комплимент.
— Я лишь смотрю на вещи реально.
— О да, ты у нас известная реалистка.
Джуди снисходительно похлопала его по плечу и улыбнулась. Она не хотела спорить. Потому что любила мужа. Избытком оптимизма Джуди никогда не страдала. Муж просто нравился ей таким, какой он есть. И Деррик знал это. Он наклонился и нежно поцеловал ее в лоб.
— Иди в душ, — повторила она.
— Слушаюсь, — ответил Деррик и по-военному резко повернулся на каблуках. — Я в восторге оттого, что мы снова встречаемся, собираемся вместе. А ты разве нет?
Дверь в ванную закрылась. Деррик и не ждал ответа. Джуди поднялась из кресла и бросила журнал на низенький столик.
— А уж как я-то жду этой встречи. Конечно же, я в восторге, — пробормотала она, криво усмехнувшись. — Я в таком долбаном восторге — того и гляди обмочу штаны!
Джордан стоял у окна своей комнаты и смотрел в сторону гостевого домика. Настроение было не из приятных. Как и десять лет назад, его мучило какое-то непонятное волнение. Все было слишком похоже на прошлое, все смутными штрихами повторяло его черты: и домик, и сад, и лунная тревожная ночь.
За спиной раздался шорох, и женские руки легли ему на плечи.
— Послушай, — нежно прошептала она, — ведь я скоро уезжаю.
— Я знаю, — тихо ответил он, не поворачивая головы.
Тара ласково прижалась к Джордану, и он спиной почувствовал приятную прохладу ее лица. И уже другое, светлое и горячее, волнение охватило его душу. Он обернулся и сжал ее в своих объятиях.
Какое-то непостижимое, необычное чувство наполняло его. В глубине его сердца билось и трепетало прошлое. Это оно заставляло его ощущать, почти физически чувствовать незримое присутствие другой, давно оставившей его женщины. Женщины, которая выбежала из его жизни, как из объятого огнем сада, торопливо стуча тонкими подкашивающимися каблучками и захлопнув на ходу высокую железную калитку.
Сколько раз Джордан убеждал себя, что Тара прекрасна, что именно она нужна ему сейчас и никто другой не способен заменить ее в его жизни. Заботливая, ласковая, красивая и стройная, она двигалась мягко, no-кошачьи, с непередаваемой грацией легких движений. Ее упругие горячие губы прикасались к нему трепещущими, обжигающими поцелуями, а ее страсть темным колдовским огнем проникала в его взволнованную грудь, заставляя тянуться к ней, откликаться на ее жгучий, завлекающий вызов. Она отдавала столько же, сколько брала.
Джордан шептал ей нежные слова, пока его руки снимали с нее лифчик и трусики желтого бикини.
— Джордан, давай прямо здесь, на полу… — бормотала она.
— Нет, на кровати, — возражал он.
— На полу, сейчас, здесь…
— На кровати, — настаивал он, и ему хотелось смеяться. — Пол слишком жесток для моей спины.
Тара согласилась, и они стали медленно перемещаться в сторону кровати. А Джордан все более уходил в глубину своих воспоминаний.
Он помнил комнату Кэти. Они всегда занимались любовью именно в ней. И эта комната стала их святилищем. Прошлое таилось в ней в каждом углу, в каждой складке ее покрывал. Как-то они принесли сюда маленьких дочек, и, пока крошки тихо лежали между ними на кровати, Джордан и Кэти, оглядываясь вокруг, восхищались уютом, созданным их руками.
Тара между тем становилась все нежнее. Ее пальцы судорожно блуждали по его спине, поцелуи, словно раздуваемые ветром угли, с каждым мгновением все более обжигали его кожу. Страсть затягивала его. Он ласкал, целовал ее тело, слушал ее томные стоны… И думал о бывшей жене…
Тело Кэти было прекрасно. Стройное, подтянутое, словно выточенное из мрамора гениальным античным ваятелем. Лишь два маленьких шрамика тоненькими ниточками тянулись от лобка к пупку. Но они не причиняли Кэти боли и не беспокоили ее. Получив их при рождении дочерей, она иногда дразнила Джордана, уверяя, что если бы они решились иметь больше детей, то она предпочла бы четное число шрамов нечетному. На что он всегда отвечал, что ему дороги и эти два шрама, ведь маленькое несовершенство всегда особенно ярко подчеркивает большую красоту.
Как любил Джордан тело своей жены! Высокое, изящное, с упругой, совершенной по красоте грудью, сосочки которой слегка потемнели после рождения дочерей и приобрели от этого какой-то особый, изумительный темно-розовый оттенок. Да, тело Кэти было проявлением ее необыкновенной красоты. Так же, как и лицо. Джордану почему-то всегда казалось, что эта красота связана не только с внешней привлекательностью Кэти, а каким-то непостижимым образом заполняет все ее существо, смутно проблескивая в малейшем движении рук, нечаянном выражении глаз, тонком изгибе губ.
А как улыбалась милая Кэти, как лукаво смотрела порой, когда он не сразу мог подобрать слова, чтобы выразить ей свое восхищение! Сколько оттенков было в ее шепоте, смехе, прикосновении рук! И время ничуть не изменило ее. Не прибавило ей ни веса, ни тяжести движений, ни угрюмости глаз.
Лучше бы уж она подурнела, или вышла бы замуж за одного из своих писателей, или очерствела бы душой. Быть может, сейчас Джордану было бы от этого легче.
А Тара… Тара — прекрасная женщина. Замечательная, чуткая. И все же что-то тяготит Джордана, не позволяя полностью отдаться ей.
Джордан почувствовал, что его страсть угасает. Ласки уже не так волнуют душу, и какой-то холодок отчуждения притаился в глубине сердца, заставляя его сторониться бурных любовных объятий.
— Что с тобой? — мягко прошептала Тара.
И он стал уговаривать себя, подбадривать, убеждая, что прошлое все равно никогда не возвратится, смешно рассчитывать на его благосклонность. Ведь Кэти сама ушла от него и вряд ли удастся заманить ее обратно. И надо честно признать свое поражение.
Джордан посмотрел в окно. Над садом тяжело нависла черная, мутная ночь. Ночь его воспоминаний. Прошло десять лет, а она все так же мучает его, не дает покоя. Но жизнь продолжается. И надо как-то устраиваться в ней. Надо бежать от призраков, которые преследуют его и на этой постели.
Он резко встал и взял на руки Тару. Выйдя за дверь, он улыбнулся, и его лицо просветлело от вдохновившей его надежды.
— О! Куда это мы идем? — поинтересовалась эта влюбленная в него женщина, прижимаясь к его груди.
— В твою комнату. В ней мне нравится больше.
— Почему?
— Потому что она твоя. Она полна тобой, пропитана запахом твоих духов.
— Спасибо, — нежно прошептала Тара, прекрасная в своей наготе, и обвилась руками вокруг его шеи.
А чуть позже Джордан стоял под душем и ожесточенно тер себя мочалкой, пытаясь избавиться от этого запаха. За несколько минут до того, ласково распрощавшись с Тарой и сказав ей «до свидания», он обрадовался, что остался один. Вновь стоя у окна, Джордан разглядывал гостевой домик. Какая-то непонятная сила словно бы притягивала его сюда.
Сюда, где, казалось, ничего не изменилось с той памятной ночи. Где вновь и вновь с упрямым постоянством к нему возвращалось чувство подступающего к его дому прошлого.
Майлз Ривз, сидя в тени веранды, наслаждался мягкой прохладой обдувающего его ветерка. Только этой весной Мэган уговорила его сделать над верандой крышу, напомнив о приближающейся летней жаре. Тогда Майлз решил: у Мэган что-то с головой — ведь Массачусетс только что пережил одну из самых суровых, морозных зим. Но все же выполнил просьбу. И теперь в полной мере убедился в ее правоте.
Жара стояла адская. Солнце пекло нестерпимо, и казалось, что к полудню все живое исчезает с поверхности земли, спрятавшись от его жестких, обжигающих лучей. Но на веранде было изумительно. И Майлз каждый раз радовался своей мудрой предусмотрительности.
Он взял в руки флейту и нежно погладил ее блестящую гладкую поверхность. Приятно мысленно вернуться в прошлое. Сам он не слишком часто вспоминал годы совместного творчества с другими музыкантами «Блу Хэрон», но радио и телевидение то и дело включало их музыку в свои новые программы. И это каждый раз наполняло душу Майлза гордостью и самолюбивым удовольствием. Да, они были первоклассной группой. И люди до сих пор восхищаются их мастерством. А начинающие музыканты учатся у бывших участников «Блу Хэрон» высокой технике исполнения.
И вот теперь Джордан решил вновь собрать всех вместе. Замечательная идея. И то, что группа распалась, послужит хорошей рекламой их новой встрече. Ведь они все равно бы разошлись рано или поздно. И смерть Кейта была лишь поводом к происшедшему. Зато теперь это сыграет им на руку.
Майлз задумчиво посмотрел на свою флейту. На Бостон опускался вечер. И свет уличных фонарей, бледными пятнами покрывая пол веранды, плетеное кресло-качалку, в котором сидел Майлз, стол с лежащей на ней флейтой, мягкими тенями разрисовывал лицо музыканта, придавая его чертам какой-то смутный, почти фантастический оттенок. Впрочем, Майлз мало изменился за прошедшие со времени их совместных выступлений десять лет. Невысокого роста, веснушчатый, с карими глазами и копной густых рыжих волос, он в покрывавших теперь город вечерних сумерках выглядел почти так же, как в тот самый день, когда впервые познакомился с Джорданом, Кэти и Кейтом.
Еще раз прикоснувшись к блестящей поверхности флейты, он рассмеялся, вспомнив веселые забавы прошлых лет. И ведь что интересно, даже Майлза с его скромным, застенчивым нравом не обошла дурная слава, почти неизбежно преследующая любого известного музыканта. А ведь Майлз и Кэти были, пожалуй, самыми тихими в группе. Именно они всегда сглаживали все конфликты, возникающие в их компании, все противоречия их очень непростого союза.
А отношения в группе были довольно напряженные. И это неудивительно при сложившейся внутри ансамбля иерархии. Джордан — о да, он был неоспоримым лидером их группы. И уже это было известным источником конфликта. Шелли всегда заступалась за Кейта. Джуди поддерживала то одного, то другого. А Деррик был в полном подчинении у своей жены. Ларри же раздражали все.
К тому же у каждого были свои секреты, свои отдельные планы и мечты. И переплетение этих скрытых причин еще более запутывало их и без того непростые отношения.
Майлз ничуть не скучал по тем аплодисментам, которыми их встречали большие переполненные концертные залы. Ему хватало и того небольшого успеха, что выпал ему на долю в новой, недавно возникшей группе «Молли Мэгуайрз», где он играл одну из ведущих ролей. Они выступали в Бостоне и его окрестностях, а по четвергам принимали участие в концертах клуба Тима О'Мэлли.
Но Майлз не хотел отказываться от поездки во Флориду. Хотя новая встреча после стольких лет разлуки и тревожила его своей непредсказуемостью, он с нетерпением ждал этого волнующего события. Ему так хотелось вновь сыграть в группе Джордана.
Только Джордан умел с истинным искусством слить в единую мелодию неповторимые голоса гитары и флейты, только с ним можно было соединить в одну композицию ритмы классического рока и звучные шотландские напевы. И Майлзу так не хватало этой их совместной работы. К тому же очень хотелось повидать Кэти и, конечно же… Шелли. Шелли, которую он любил всю жизнь и которая не отвечала ему взаимностью. Расставшись десять лет назад, они даже ни разу не позвонили друг другу. Словно какая-то тайна, скрытая в глубине взаимоотношений в их группе, разъединила их.
Майлз выглянул в сад. Было уже совсем темно. Пора ложиться спать. А то забеспокоится Мэган и нарушится связь его воспоминаний. Что сегодня было бы совсем некстати.
Мэган тоже принимала участие в концертах «Молли Мэгуайрз». Она играла на флейте и пела красивым, нежным сопрано. Майлз жил с ней уже пять лет. И ни в чем не мог упрекнуть ее. Она была ласковой, заботливой и чувственной женщиной. В мае ей исполнилось сорок. И хотя она не обмолвилась об этом ни единым словом, Майлз знал, что Мэган мечтает узаконить их положение, создать семью, пока она еще способна родить ему ребенка.
И Майлз был бы не против этих планов, если бы прошлое не вставало на его пути, если бы тайна, преследовавшая «Блу Хэрон», отпустила его душу, не заставляла его вновь и вновь возвращаться к давно уже миновавшим привязанностям.
Но ведь он любит Мэган. Что ему Шелли? Что он может найти в прошлом? Эта Шелли всегда нуждалась в постоянной смене любовников. А Майлзу достаточно одной партнерши. И пора бы успокоиться, забыть о том, что все равно неосуществимо. Да, он понимает Джордана. Нужно разрубить узел, стянувший их жизнь. Нужно вступить в единоборство с прошедшим. И об этом Джордан, видимо, и хлопочет. Он хочет вернуть Кэти, это ясно. А его связь с актрисой — не более чем случайный эпизод.
Джордан всегда был незаурядным человеком. Его мысли и чувства были по-настоящему глубоки. И если он всерьез любил Кэти, вряд ли что-либо изменилось с течением времени. И теперь он, наверное, решил восстановить прежние отношения.
А он, Майлз? Неужели и теперь он еще любит Шелли? Неужели время не справилось с этим чувством? И что ждет его впереди, что будет, когда они встретятся вновь?
Не важно! Он не может отказаться от этой поездки. Он, как и Джордан, должен бросить вызов прошлому. И либо каким-то чудом вызвать у Шелли ответную любовь, либо, навсегда отказавшись от нее, жениться на Мэган. Другого пути у него нет. Что бы ни случилось, он должен вытерпеть все. Или он справится с этим пожаром, или пожар поглотит его.
Глава 8
Странное чувство преследовало Кэти все время, пока она собирала вещи для поездки на Стар-Айленд. Словно какая-то мутная фантастическая пелена окутывала окружающие ее предметы. Словно длился не прекращаясь призрачный предутренний сон, и ее дом, ее комната, она сама тонули в призрачных клубах этих зыбких, туманных сновидений.
Кэти наблюдала как бы со стороны за своими торопливыми движениями, сборами, шагами по трапу готового к отлету самолета. И мягкое высокое кресло в салоне, легко, едва заметно спружинив под ней, тоже будто бы продолжало призрачную череду полуреальных образов из ее сна.
Накануне Сэлли сказала ей, что приедет на Стар-Айленд в воскресенье или понедельник; девочки же улетели на остров еще в среду вечером. Алекс, хотя еще училась в колледже, вполне была в состоянии заработать себе на жизнь. Она смело наведывалась в редакции различных журналов и предлагала сделанные ею фотографии, которые пользовались там неплохим спросом. Она была вся в отца. Тот тоже всегда знал, чего хочет, и не колеблясь шел к цели напрямик. Брен хоть и не обладала такой целеустремленностью и напористостью, но так же старалась каждое лето подзаработать что-нибудь сама. И Кэти нравилось это их стремление к независимости. Ведь им еще не раз пригодится умение твердо стоять на ногах.
— Расслабься, — сказал Джереми, сидящий рядом с Кэти, заметив ее напряженное состояние.
Кэти наблюдала как бы со стороны за своими торопливыми движениями, сборами, шагами по трапу готового к отлету самолета. И мягкое высокое кресло в салоне, легко, едва заметно спружинив под ней, тоже будто бы продолжало призрачную череду полуреальных образов из ее сна.
Накануне Сэлли сказала ей, что приедет на Стар-Айленд в воскресенье или понедельник; девочки же улетели на остров еще в среду вечером. Алекс, хотя еще училась в колледже, вполне была в состоянии заработать себе на жизнь. Она смело наведывалась в редакции различных журналов и предлагала сделанные ею фотографии, которые пользовались там неплохим спросом. Она была вся в отца. Тот тоже всегда знал, чего хочет, и не колеблясь шел к цели напрямик. Брен хоть и не обладала такой целеустремленностью и напористостью, но так же старалась каждое лето подзаработать что-нибудь сама. И Кэти нравилось это их стремление к независимости. Ведь им еще не раз пригодится умение твердо стоять на ногах.
— Расслабься, — сказал Джереми, сидящий рядом с Кэти, заметив ее напряженное состояние.