Страница:
Я зло бросил:
– Какая разница! Мы все равно опаздываем.
– Опаздываем?! – она схватила меня за запястье и посмотрела на мои ручные часы. – Милый, нам нельзя опаздывать. Остановитесь. Давай рассчитаемся с ним.
– Мы ведь не можем взбежать на гору, – сказал я, но она уже выскочила из экипажа и начала сигналить каждому проезжавшему мимо автомобилю.
Родители семейств самодовольно усмехались ей. Дети прижимали носы к окнам автомобилей и строили ей рожицы.
– Это напрасная трата времени, – сказала она, – нам нужно бежать.
– Зачем вся эта суета? Наш брак, судя по всему, будет несчастливым – ты же разгадала все зловещие приметы, правда?
– Мне все равно, – ответила она. – Я считаю, что лучше быть несчастной с тобой, чем счастливой с кем-нибудь другим.
Вот так внезапно она всегда улаживала ссору, снимала плохое настроение одним точным утверждением. Я схватил ее за руку, и мы побежали.
Но мы никогда не успели бы вовремя, если бы возле нас не остановился мебельный фургон. Разве кому-либо когда-нибудь приходилось приезжать на собственную свадьбу, сидя на старомодной бронзовой кровати?
У нас еще оставалось две минуты, когда водитель фургона помог нам высадиться на небольшой площади, которая, казалось, находилась на вершине мира. На юге, по-моему, не было ничего выше до самых Атласных гор.
Высокие дома втыкались в глубокое темно-синее небо, как колючки кактусов, а узкая терракотовая улица внезапно обрывалась на краю высокой скалы. Из церкви напротив смотрела на нас Дева Мария в бледновато-голубом облачении, окутанная, будто шалью, летавшими вокруг нее ангелами. Было тепло и очень тихо. Казалось, на этой площади сошлись жизненные дороги.
На какой-то момент, помню, мы смутились и не решились сразу же войти в здание мэрии, потому что там не могло быть так же хорошо, как здесь, на площади. Так оно и получилось. Мы сели на деревянную скамейку, и вскоре к нам присоединилась еще одна пара – девушка в белом подвенечном платье и мужчина в черном костюме; я почувствовал себя неловко, потому что понял, что одет не так, как положено в таких торжественных случаях. Затем человек с высоким крахмальным воротничком долго ворчал насчет наших бумаг, и на мгновение нам показалось, что наш брак никогда не будет оформлен; потом поднялась суета: внезапно выяснилось, что у нас нет свидетелей.
Наконец пригласили двух хмурых клерков и ввели нас в большой зал, где ничего не было, кроме люстры и стола. Вывеска, висевшая над дверью, возвещала: «Регистрация браков». Мэр – очень старый человек, по виду вылитый Клемансо, облаченный в мантию с сине-красной лентой через плечо, – терпеливо стоял и ждал, пока мужчина с воротничком зачитает наши фамилии и даты рождения. Затем мэр быстро отбарабанил что-то наподобие целого свода законов, которые мы должны соблюдать, – вероятно, это были статьи из «Кодекса Наполеона». После этого мэр произнес небольшую речь на очень плохом английском языке о нашем долге перед обществом и ответственности перед государством, наконец пожал мне руку, поцеловал Кэри в щечку и мы снова очутились на небольшой площади, где ожидала своей очереди следующая пара.
Торжественной церемонии не получилось – не хватало органа, как в церкви Святого Луки, и не было гостей.
– Я совсем не чувствую себя замужней, – сказала Кэри и тут же добавила: Но мне даже приятно это.
8
9
– Какая разница! Мы все равно опаздываем.
– Опаздываем?! – она схватила меня за запястье и посмотрела на мои ручные часы. – Милый, нам нельзя опаздывать. Остановитесь. Давай рассчитаемся с ним.
– Мы ведь не можем взбежать на гору, – сказал я, но она уже выскочила из экипажа и начала сигналить каждому проезжавшему мимо автомобилю.
Родители семейств самодовольно усмехались ей. Дети прижимали носы к окнам автомобилей и строили ей рожицы.
– Это напрасная трата времени, – сказала она, – нам нужно бежать.
– Зачем вся эта суета? Наш брак, судя по всему, будет несчастливым – ты же разгадала все зловещие приметы, правда?
– Мне все равно, – ответила она. – Я считаю, что лучше быть несчастной с тобой, чем счастливой с кем-нибудь другим.
Вот так внезапно она всегда улаживала ссору, снимала плохое настроение одним точным утверждением. Я схватил ее за руку, и мы побежали.
Но мы никогда не успели бы вовремя, если бы возле нас не остановился мебельный фургон. Разве кому-либо когда-нибудь приходилось приезжать на собственную свадьбу, сидя на старомодной бронзовой кровати?
У нас еще оставалось две минуты, когда водитель фургона помог нам высадиться на небольшой площади, которая, казалось, находилась на вершине мира. На юге, по-моему, не было ничего выше до самых Атласных гор.
Высокие дома втыкались в глубокое темно-синее небо, как колючки кактусов, а узкая терракотовая улица внезапно обрывалась на краю высокой скалы. Из церкви напротив смотрела на нас Дева Мария в бледновато-голубом облачении, окутанная, будто шалью, летавшими вокруг нее ангелами. Было тепло и очень тихо. Казалось, на этой площади сошлись жизненные дороги.
На какой-то момент, помню, мы смутились и не решились сразу же войти в здание мэрии, потому что там не могло быть так же хорошо, как здесь, на площади. Так оно и получилось. Мы сели на деревянную скамейку, и вскоре к нам присоединилась еще одна пара – девушка в белом подвенечном платье и мужчина в черном костюме; я почувствовал себя неловко, потому что понял, что одет не так, как положено в таких торжественных случаях. Затем человек с высоким крахмальным воротничком долго ворчал насчет наших бумаг, и на мгновение нам показалось, что наш брак никогда не будет оформлен; потом поднялась суета: внезапно выяснилось, что у нас нет свидетелей.
Наконец пригласили двух хмурых клерков и ввели нас в большой зал, где ничего не было, кроме люстры и стола. Вывеска, висевшая над дверью, возвещала: «Регистрация браков». Мэр – очень старый человек, по виду вылитый Клемансо, облаченный в мантию с сине-красной лентой через плечо, – терпеливо стоял и ждал, пока мужчина с воротничком зачитает наши фамилии и даты рождения. Затем мэр быстро отбарабанил что-то наподобие целого свода законов, которые мы должны соблюдать, – вероятно, это были статьи из «Кодекса Наполеона». После этого мэр произнес небольшую речь на очень плохом английском языке о нашем долге перед обществом и ответственности перед государством, наконец пожал мне руку, поцеловал Кэри в щечку и мы снова очутились на небольшой площади, где ожидала своей очереди следующая пара.
Торжественной церемонии не получилось – не хватало органа, как в церкви Святого Луки, и не было гостей.
– Я совсем не чувствую себя замужней, – сказала Кэри и тут же добавила: Но мне даже приятно это.
8
На улицах и в барах, в автобусах и в магазинах мы встречаем так много лиц, которые напоминают нам о Первородном Грехе, и так мало тех, кто несет на себе неизменную печать Первородной Невинности… Такое лицо было у Кэри она всю жизнь, до самой глубокой старости, будет смотреть на мир глазами ребенка. Ей никогда не бывало скучно: каждый день для нее был новым, даже печаль для нее была извечной, а каждая радость тем более существовала для нее извечно и навсегда. «Ужасно» было ее излюбленным словцом, и в ее устах оно звучало не как обычное клише – на самом деле был ужас в ее наслаждениях, в ее страхах, в ее тревогах, в ее смехе – в ней всегда существовало ужасное удивление перед всем тем, что она видела как будто впервые. Большинство из нас выискивают во всем только сходство: каждая жизненная ситуация напоминает бывшую, с которой мы встретились ранее. Кэри во всем находила только особенное, как дегустатор вин, способный почувствовать самый неуловимый букет.
Мы возвратились в отель, но «Чайка» все еще не пришла, и Кэри встретила эту неприятность как нечто совершенно неожиданное, как будто узнала об этом впервые. Потом мы пошли в бар и немного выпили – пожалуй, это была наша первая совместная выпивка. Она с удовольствием пила джин с тоником «Д у бане», которые мне совсем не нравились.
– Яхта, видимо, придет только завтра, – сказал я.
– Милый, а у нас хватит денег оплатить счет за гостиницу?
– А-а! Сегодня еще как-нибудь перебьемся.
– Мы могли бы выиграть нужные нам деньги в казино.
– Вряд ли, потому что мы посещаем зал, где делаются небольшие ставки, а настоящего риска мы себе не можем позволить.
Кажется, в тот вечер мы проиграли около двух тысяч франков, а назавтра с утра до полудня напрасно вглядывались в гавань – «Чайки» там не было.
– Он забыл, – сказала Кэри. – Иначе прислал бы телеграмму.
Я знал, что она права, но не мог придумать, что же нам предпринять. А когда миновал еще один день, меня охватила полная растерянность.
– Милый, – предложила Кэри, – нам лучше пойти в казино, пока еще есть деньги.
Но втайне от нее я попросил счет (придумав причину: мы не можем позволить себе играть, не имея представления о своих возможностях) и уже знал, что живем мы в долг. Оставалось лишь ждать. Я послал телеграмму мисс Булен, и та ответила, что мистер Друтер сейчас в море и связаться с ним невозможно. Я рассказывал Кэри о телеграмме, когда старик со слуховым аппаратом занял кресло на верхней площадке лестницы, чтобы наблюдать за людьми, гулявшими под лучами солнца.
– Вы знакомы с Друтером? – спросил он внезапно у меня.
– Да, мистер Друтер – мой шеф, – ответил я.
– Это вы так думаете, что он – ваш шеф, – бросил тот резко. – Вы работаете в «Ситре», не так ли?
– Да.
– В таком случае я – ваш шеф, молодой человек. Особенно не рассчитывайте на Друтера.
– Вы – мистер Боулз?
– Конечно, я – мистер Боулз. Пойдите и приведите мою сиделку. Уже пора идти в казино.
Когда мы остались одни, Кэри спросила:
– Кто этот ужасный старик? Он действительно твой хозяин?
– В некотором роде, да. В своей фирме мы называем его А. Н. Второй. Ему принадлежит небольшая часть акций «Ситры» – очень незначительная часть, но она позволяет ему поддерживать равновесие между Друтером и Бликсоном. Пока что он поддерживает Друтера, поэтому Бликсон ничего не может предпринять, но если Бликсону посчастливится выкупить эти акции, мне будет очень жаль Гома… Но это так, между прочим, – добавил я. – Теперь уже ничто не заставит меня жалеть его.
– У него просто плохая память, милый.
– Такая забывчивость бывает только тогда, когда тебе совершенно до лампочки другие люди. Никто из нас не имеет права забывать ни о ком. Кроме себя самого. Себя Гом никогда не забудет. Да! Черт с ним! Пойдем в казино.
– Мы не можем позволить себе этого.
– Мы с тобой сейчас в таких долгах, что нам уже все равно.
В тот вечер мы не делали ставок: просто стояли и наблюдали за постоянными посетителями. Молодой человек снова был тут. Я видел, как он обменял тысячу франков на стофранковые фишки и вскоре, когда просадил их, вышел. Сегодня он не позволил себе ни кофе, ни булочек. Кэри заметила:
– Как ты думаешь, он ляжет спать голодным?
– Это ждет и нас с тобой, – ответил я, – если не придет «Чайка».
Я наблюдал, как постоянные посетители играют по своим схемам, понемногу проигрывая, понемногу выигрывая, и подумал: «Странно, как же они поддерживают в себе веру, что когда-нибудь им удастся снять банк?» Они походили на теологов, которые терпеливо стараются постичь разумом религиозное таинство. По-моему, в жизни каждого из нас настает момент, когда мы задумываемся: представь себе, в конце концов, что существует Бог, что теологи правы.
Паскаль был заядлым картежником, который поставил все свои деньги на религиозную систему. Я считал себя наилучшим математиком из всех посетителей казино, поэтому не верил в их таинство, но если все-таки это таинство существует, я способен разгадать его быстрее их всех. В мыслях я повторял, как молитву: «Это не ради денег – мне не нужно богатства – только несколько дней с Кэри, без никаких забот».
Из всех систем, какими пользовались в этом казино, успех приносила лишь одна, и она не зависела от так называемой теории вероятностей. Около наиболее занятых столов слонялась пожилая женщина с огромным птичьим гнездом накрашенных волос и с двумя золотыми зубами. Если кому-нибудь доставался крупный выигрыш, она подходила к этому человеку и – пока крупье смотрел в другую сторону – трогала его за локоть, довольно нахально выпрашивая двухсотфранковую фишку. Получив фишку, она обычно разменивала ее на две стофранковых, одну опускала в карман, а другую ставила на кон. Она не могла проиграть свои сотни, а однажды поставила и выиграла три тысячи пятьсот франков. Почти каждый вечер она добавляла по тысяче франков к тем, что находились уже в ее кармане.
– Ты заметил ее? – спросила Кэри, когда мы пошли в бар выпить кофе – мы уже не пили джин с «Дубане». – Почему бы и мне не заняться тем же?
– Ну, до этого мы еще не докатились.
– Я приняла твердое решение, – сказала Кэри. – Мы больше не будем есть в отеле.
– Будем голодать?
– Нет, мы будем пить кофе с булочками в кафе или лучше, может быть, молоко – оно калорийнее.
Я грустно заметил:
– Не о таком медовом месяце я мечтал. В Борнмуте нам было бы гораздо лучше.
– Не горюй, милый. Все будет хорошо, когда придет «Чайка».
– Я уже не верю в эту «Чайку».
– В таком случае что же мы будем делать через две недели?
– По-моему, сядем в тюрьму. Возможно, тюрьму опекает казино, и на прогулку нас будут водить вокруг рулетки.
– Разве ты не можешь занять денег у Второго?
– У Боулза? Он никогда в жизни не займет денег без заклада. Он безжалостнее, чем Друтер и Бликсон вместе взятые, – иначе бы они давно уже заполучили его акции.
– Неужели нет никакого выхода, милый?
– Мадам, выход есть.
Я поднял взгляд от холодного кофе и увидел мужчину небольшого роста в потертом, но франтоватом костюме и таких же туфлях. Его нос казался непомерно большим для его лица, жизненные невзгоды вздули его вены и затуманили глаза. Под мышкой он элегантно держал тросточку для прогулок, в ней отсутствовал металлический наконечник, но зато имелся набалдашник в виде утиной головы. Он обратился к нам с небрежной вежливостью.
– Извините мою непростительную назойливость, но, кажется, вам не посчастливилось за игральным столом, а у меня есть благая весть для вас, месье и мадам.
– Но, – начала было Кэри, – мы уже собираемся…
– Я посоветовал бы вам немного задержаться, ибо я обладаю беспроигрышной системой. И готов уступить ее вам почти задаром – за какие-нибудь десять тысяч франков.
– Для нас это очень большие деньги, – ответил я. – У нас сейчас таких нет.
– Но ведь вы остановились в «Отель де Пари». Я вас там видел.
– Мы имеем в виду наличные деньги, – быстро уточнила Кэри. – Вы ведь знаете, как это бывает с англичанами.
– Тысяча франков.
– Нет, – сказала Кэри. – Извините.
– Знаете, что мне пришло в голову, – предложил я. – За вашу систему я лучше угощу вас хорошей выпивкой.
– Виски, – заказал он без колебаний.
Я слишком поздно спохватился, что порция виски стоит пятьсот франков. Он устроился за нашим столиком, поставив свою тросточку между коленями так, будто утка была готова разделить с ним выпивку. Я сказал:
– Согласен. Слушаю вас. Выкладывайте.
– Слишком мало виски.
– Больше не будет.
– Все очень просто, – сказал человечек, – как и все выдающиеся открытия в математике. Вы сперва делаете ставку на одну цифру, а когда она выигрывает, вы ставите весь выигрыш на определенное сочетание из шести цифр. Для единицы такое сочетание – от 31 до 36, для двойки – от 13 до 18, для тройки…
– Почему?
– Вы должны верить мне на слово. За много лет я выучил тут все досконально. Я продам вам таблицу всех цифр, которые выигрывали с июня прошлого года, за пятьсот франков.
– А если, скажем, цифра не выиграет?
– Переждите немного и начните играть по системе только тогда, когда выпадет нужная цифра.
– На это могут уйти годы.
Человечек поднялся, поклонился и ответил:
– Для этого нужен капитал. Мой капитал был недостаточным. Если бы вместо пяти миллионов у меня было десять, я бы не продавал свою систему за порцию виги.
Он отошел с чувством собственного достоинства, тип сточка без наконечника постукивала по полированному полу, а утка оглядывалась на нас, будто хотела остаться.
– Это попрошайничество. Мне не хотелось бы, чтобы моя жена была нищенкой.
– Я всего лишь твоя новая жена. И не считаю это нищенством – это же не деньги, а всего лишь жетоны.
– Знаешь, все-таки что-то есть в том, что рассказал этот человек. Все дело в том, чтобы уменьшить вероятность проигрыша и увеличить возможность выигрыша.
– Может быть, все это и так, милый, но моя система позволяет мне совсем ничего не проигрывать.
Она отсутствовала с полчаса, а потом вернулась почти бегом:
– Милый, брось рисовать свои крючки. Я хочу домой.
– Это совсем не крючки. Я разрабатываю одну идею.
– Пожалуйста, пойдем побыстрей, а то я заплачу.
Когда мы оказались на улице, она потащила меня через парк, между пальм и клумб, выглядевших в лучах прожекторов, как конфетки. Она сказала:
– Милый, меня постигла ужасная неудача.
– Что случилось?
– Я все делала так, как та женщина. Я дождалась, пока кто-то выиграл много денег, потом тронула его за локоть и попросила: «Дайте». Но он мне ничего не дал, а сказал довольно жестоко: «Иди домой, к своей матери», а крупье это заметил. Поэтому я перешла к другому столу. А там какой-то мужчина сказал мне просто: «Попозже. Попозже. На террасе». Милый, он принял меня за проститутку. А когда я сделала третью попытку… О, это было ужасно!
Один из тех служителей, которые дают прикурить сигареты посетителям, тронул меня за руку и сказал: «Достаточно вы уже тут поболтались, мадемуазель!»
Больше всего меня оскорбило то, что он назвал меня «мадемуазель». Я хотела швырнуть ему в лицо свидетельство о браке, но я оставила его в ванной в отеле.
– В ванной?
– Да, в пакетике для губки, – не знаю почему, но я никогда не теряю этого пакетика – он хранится у меня годами. Но не поэтому мне хочется плакать. Милый, давай присядем вот тут, на этой скамейке. Не могу плакать на ходу…
– Боже мой! – сказал я. – Если это не самое худшее, то что же в таком случае произошло? Ты понимаешь, что нам никогда больше не разрешат заходить в казино – как раз в тот момент, когда я начал разрабатывать систему, настоящую систему, которая принесет нам богатство.
– О, так далеко еще не зашло. Служитель подмигнул мне возле двери очень дружелюбно. Я уверена, что он ничего не имеет против того, чтобы я вернулась туда, – но я никогда больше туда не пойду, никогда в жизни.
– Почему?!
– Тот приятный молодой человек видел все.
– Какой молодой человек?
– Тот самый голодный молодой человек. И когда я вышла в вестибюль, он пошел за мной и сказал так деликатно: «Мадам, у меня осталась одна-единственная стофранковая фишка, но она ваша».
– Ты, конечно же, отказалась взять ее?
– Я хотела отказаться, но не смогла. Он был такой предупредительный: ушел, прежде чем я успела поблагодарить его. Я разменяла эту фишку и бросила монеты в игральный автомат при входе. Прости меня, что я так распустила нюни, но я просто не могу удержаться. Он был такой вежливый и деликатный и, наверное, ужасно голодный, и ему самому нужны были те деньги, но он все-таки отдал мне последнюю сотню франков. Когда я выиграла пятьсот франков, то бросилась искать его, чтобы отдать ему половину выигрыша, но его нигде уже не было.
– Ты выиграла пятьсот франков? Этого как раз хватит нам завтра на кофе и булочки.
– Милый, какой же ты корыстолюбивый! Разве ты не понимаешь, что теперь он навсегда будет считать меня такой же гарпией, как то Птичье Гнездо, что мы видели тут, в казино?
– Я думаю, он просто клеился к тебе.
– Ты просто сексуальный маньяк! Ничего подобного у него даже в мыслях не было. Он слишком голоден, чтобы заниматься такими вещами.
– Говорят же, что голод обостряет похотливость.
Мы возвратились в отель, но «Чайка» все еще не пришла, и Кэри встретила эту неприятность как нечто совершенно неожиданное, как будто узнала об этом впервые. Потом мы пошли в бар и немного выпили – пожалуй, это была наша первая совместная выпивка. Она с удовольствием пила джин с тоником «Д у бане», которые мне совсем не нравились.
– Яхта, видимо, придет только завтра, – сказал я.
– Милый, а у нас хватит денег оплатить счет за гостиницу?
– А-а! Сегодня еще как-нибудь перебьемся.
– Мы могли бы выиграть нужные нам деньги в казино.
– Вряд ли, потому что мы посещаем зал, где делаются небольшие ставки, а настоящего риска мы себе не можем позволить.
Кажется, в тот вечер мы проиграли около двух тысяч франков, а назавтра с утра до полудня напрасно вглядывались в гавань – «Чайки» там не было.
– Он забыл, – сказала Кэри. – Иначе прислал бы телеграмму.
Я знал, что она права, но не мог придумать, что же нам предпринять. А когда миновал еще один день, меня охватила полная растерянность.
– Милый, – предложила Кэри, – нам лучше пойти в казино, пока еще есть деньги.
Но втайне от нее я попросил счет (придумав причину: мы не можем позволить себе играть, не имея представления о своих возможностях) и уже знал, что живем мы в долг. Оставалось лишь ждать. Я послал телеграмму мисс Булен, и та ответила, что мистер Друтер сейчас в море и связаться с ним невозможно. Я рассказывал Кэри о телеграмме, когда старик со слуховым аппаратом занял кресло на верхней площадке лестницы, чтобы наблюдать за людьми, гулявшими под лучами солнца.
– Вы знакомы с Друтером? – спросил он внезапно у меня.
– Да, мистер Друтер – мой шеф, – ответил я.
– Это вы так думаете, что он – ваш шеф, – бросил тот резко. – Вы работаете в «Ситре», не так ли?
– Да.
– В таком случае я – ваш шеф, молодой человек. Особенно не рассчитывайте на Друтера.
– Вы – мистер Боулз?
– Конечно, я – мистер Боулз. Пойдите и приведите мою сиделку. Уже пора идти в казино.
Когда мы остались одни, Кэри спросила:
– Кто этот ужасный старик? Он действительно твой хозяин?
– В некотором роде, да. В своей фирме мы называем его А. Н. Второй. Ему принадлежит небольшая часть акций «Ситры» – очень незначительная часть, но она позволяет ему поддерживать равновесие между Друтером и Бликсоном. Пока что он поддерживает Друтера, поэтому Бликсон ничего не может предпринять, но если Бликсону посчастливится выкупить эти акции, мне будет очень жаль Гома… Но это так, между прочим, – добавил я. – Теперь уже ничто не заставит меня жалеть его.
– У него просто плохая память, милый.
– Такая забывчивость бывает только тогда, когда тебе совершенно до лампочки другие люди. Никто из нас не имеет права забывать ни о ком. Кроме себя самого. Себя Гом никогда не забудет. Да! Черт с ним! Пойдем в казино.
– Мы не можем позволить себе этого.
– Мы с тобой сейчас в таких долгах, что нам уже все равно.
В тот вечер мы не делали ставок: просто стояли и наблюдали за постоянными посетителями. Молодой человек снова был тут. Я видел, как он обменял тысячу франков на стофранковые фишки и вскоре, когда просадил их, вышел. Сегодня он не позволил себе ни кофе, ни булочек. Кэри заметила:
– Как ты думаешь, он ляжет спать голодным?
– Это ждет и нас с тобой, – ответил я, – если не придет «Чайка».
Я наблюдал, как постоянные посетители играют по своим схемам, понемногу проигрывая, понемногу выигрывая, и подумал: «Странно, как же они поддерживают в себе веру, что когда-нибудь им удастся снять банк?» Они походили на теологов, которые терпеливо стараются постичь разумом религиозное таинство. По-моему, в жизни каждого из нас настает момент, когда мы задумываемся: представь себе, в конце концов, что существует Бог, что теологи правы.
Паскаль был заядлым картежником, который поставил все свои деньги на религиозную систему. Я считал себя наилучшим математиком из всех посетителей казино, поэтому не верил в их таинство, но если все-таки это таинство существует, я способен разгадать его быстрее их всех. В мыслях я повторял, как молитву: «Это не ради денег – мне не нужно богатства – только несколько дней с Кэри, без никаких забот».
Из всех систем, какими пользовались в этом казино, успех приносила лишь одна, и она не зависела от так называемой теории вероятностей. Около наиболее занятых столов слонялась пожилая женщина с огромным птичьим гнездом накрашенных волос и с двумя золотыми зубами. Если кому-нибудь доставался крупный выигрыш, она подходила к этому человеку и – пока крупье смотрел в другую сторону – трогала его за локоть, довольно нахально выпрашивая двухсотфранковую фишку. Получив фишку, она обычно разменивала ее на две стофранковых, одну опускала в карман, а другую ставила на кон. Она не могла проиграть свои сотни, а однажды поставила и выиграла три тысячи пятьсот франков. Почти каждый вечер она добавляла по тысяче франков к тем, что находились уже в ее кармане.
– Ты заметил ее? – спросила Кэри, когда мы пошли в бар выпить кофе – мы уже не пили джин с «Дубане». – Почему бы и мне не заняться тем же?
– Ну, до этого мы еще не докатились.
– Я приняла твердое решение, – сказала Кэри. – Мы больше не будем есть в отеле.
– Будем голодать?
– Нет, мы будем пить кофе с булочками в кафе или лучше, может быть, молоко – оно калорийнее.
Я грустно заметил:
– Не о таком медовом месяце я мечтал. В Борнмуте нам было бы гораздо лучше.
– Не горюй, милый. Все будет хорошо, когда придет «Чайка».
– Я уже не верю в эту «Чайку».
– В таком случае что же мы будем делать через две недели?
– По-моему, сядем в тюрьму. Возможно, тюрьму опекает казино, и на прогулку нас будут водить вокруг рулетки.
– Разве ты не можешь занять денег у Второго?
– У Боулза? Он никогда в жизни не займет денег без заклада. Он безжалостнее, чем Друтер и Бликсон вместе взятые, – иначе бы они давно уже заполучили его акции.
– Неужели нет никакого выхода, милый?
– Мадам, выход есть.
Я поднял взгляд от холодного кофе и увидел мужчину небольшого роста в потертом, но франтоватом костюме и таких же туфлях. Его нос казался непомерно большим для его лица, жизненные невзгоды вздули его вены и затуманили глаза. Под мышкой он элегантно держал тросточку для прогулок, в ней отсутствовал металлический наконечник, но зато имелся набалдашник в виде утиной головы. Он обратился к нам с небрежной вежливостью.
– Извините мою непростительную назойливость, но, кажется, вам не посчастливилось за игральным столом, а у меня есть благая весть для вас, месье и мадам.
– Но, – начала было Кэри, – мы уже собираемся…
– Я посоветовал бы вам немного задержаться, ибо я обладаю беспроигрышной системой. И готов уступить ее вам почти задаром – за какие-нибудь десять тысяч франков.
– Для нас это очень большие деньги, – ответил я. – У нас сейчас таких нет.
– Но ведь вы остановились в «Отель де Пари». Я вас там видел.
– Мы имеем в виду наличные деньги, – быстро уточнила Кэри. – Вы ведь знаете, как это бывает с англичанами.
– Тысяча франков.
– Нет, – сказала Кэри. – Извините.
– Знаете, что мне пришло в голову, – предложил я. – За вашу систему я лучше угощу вас хорошей выпивкой.
– Виски, – заказал он без колебаний.
Я слишком поздно спохватился, что порция виски стоит пятьсот франков. Он устроился за нашим столиком, поставив свою тросточку между коленями так, будто утка была готова разделить с ним выпивку. Я сказал:
– Согласен. Слушаю вас. Выкладывайте.
– Слишком мало виски.
– Больше не будет.
– Все очень просто, – сказал человечек, – как и все выдающиеся открытия в математике. Вы сперва делаете ставку на одну цифру, а когда она выигрывает, вы ставите весь выигрыш на определенное сочетание из шести цифр. Для единицы такое сочетание – от 31 до 36, для двойки – от 13 до 18, для тройки…
– Почему?
– Вы должны верить мне на слово. За много лет я выучил тут все досконально. Я продам вам таблицу всех цифр, которые выигрывали с июня прошлого года, за пятьсот франков.
– А если, скажем, цифра не выиграет?
– Переждите немного и начните играть по системе только тогда, когда выпадет нужная цифра.
– На это могут уйти годы.
Человечек поднялся, поклонился и ответил:
– Для этого нужен капитал. Мой капитал был недостаточным. Если бы вместо пяти миллионов у меня было десять, я бы не продавал свою систему за порцию виги.
Он отошел с чувством собственного достоинства, тип сточка без наконечника постукивала по полированному полу, а утка оглядывалась на нас, будто хотела остаться.
– Это попрошайничество. Мне не хотелось бы, чтобы моя жена была нищенкой.
– Я всего лишь твоя новая жена. И не считаю это нищенством – это же не деньги, а всего лишь жетоны.
– Знаешь, все-таки что-то есть в том, что рассказал этот человек. Все дело в том, чтобы уменьшить вероятность проигрыша и увеличить возможность выигрыша.
– Может быть, все это и так, милый, но моя система позволяет мне совсем ничего не проигрывать.
Она отсутствовала с полчаса, а потом вернулась почти бегом:
– Милый, брось рисовать свои крючки. Я хочу домой.
– Это совсем не крючки. Я разрабатываю одну идею.
– Пожалуйста, пойдем побыстрей, а то я заплачу.
Когда мы оказались на улице, она потащила меня через парк, между пальм и клумб, выглядевших в лучах прожекторов, как конфетки. Она сказала:
– Милый, меня постигла ужасная неудача.
– Что случилось?
– Я все делала так, как та женщина. Я дождалась, пока кто-то выиграл много денег, потом тронула его за локоть и попросила: «Дайте». Но он мне ничего не дал, а сказал довольно жестоко: «Иди домой, к своей матери», а крупье это заметил. Поэтому я перешла к другому столу. А там какой-то мужчина сказал мне просто: «Попозже. Попозже. На террасе». Милый, он принял меня за проститутку. А когда я сделала третью попытку… О, это было ужасно!
Один из тех служителей, которые дают прикурить сигареты посетителям, тронул меня за руку и сказал: «Достаточно вы уже тут поболтались, мадемуазель!»
Больше всего меня оскорбило то, что он назвал меня «мадемуазель». Я хотела швырнуть ему в лицо свидетельство о браке, но я оставила его в ванной в отеле.
– В ванной?
– Да, в пакетике для губки, – не знаю почему, но я никогда не теряю этого пакетика – он хранится у меня годами. Но не поэтому мне хочется плакать. Милый, давай присядем вот тут, на этой скамейке. Не могу плакать на ходу…
– Боже мой! – сказал я. – Если это не самое худшее, то что же в таком случае произошло? Ты понимаешь, что нам никогда больше не разрешат заходить в казино – как раз в тот момент, когда я начал разрабатывать систему, настоящую систему, которая принесет нам богатство.
– О, так далеко еще не зашло. Служитель подмигнул мне возле двери очень дружелюбно. Я уверена, что он ничего не имеет против того, чтобы я вернулась туда, – но я никогда больше туда не пойду, никогда в жизни.
– Почему?!
– Тот приятный молодой человек видел все.
– Какой молодой человек?
– Тот самый голодный молодой человек. И когда я вышла в вестибюль, он пошел за мной и сказал так деликатно: «Мадам, у меня осталась одна-единственная стофранковая фишка, но она ваша».
– Ты, конечно же, отказалась взять ее?
– Я хотела отказаться, но не смогла. Он был такой предупредительный: ушел, прежде чем я успела поблагодарить его. Я разменяла эту фишку и бросила монеты в игральный автомат при входе. Прости меня, что я так распустила нюни, но я просто не могу удержаться. Он был такой вежливый и деликатный и, наверное, ужасно голодный, и ему самому нужны были те деньги, но он все-таки отдал мне последнюю сотню франков. Когда я выиграла пятьсот франков, то бросилась искать его, чтобы отдать ему половину выигрыша, но его нигде уже не было.
– Ты выиграла пятьсот франков? Этого как раз хватит нам завтра на кофе и булочки.
– Милый, какой же ты корыстолюбивый! Разве ты не понимаешь, что теперь он навсегда будет считать меня такой же гарпией, как то Птичье Гнездо, что мы видели тут, в казино?
– Я думаю, он просто клеился к тебе.
– Ты просто сексуальный маньяк! Ничего подобного у него даже в мыслях не было. Он слишком голоден, чтобы заниматься такими вещами.
– Говорят же, что голод обостряет похотливость.
9
Чтобы поддержать свою репутацию, мы по-прежнему завтракали в отеле, но чувствовали себя неловко даже перед лифтером. Мне никогда особенно не нравились ливреи: они всегда напоминали мне, что в мире есть те, кто командует, и те, кем командуют, а теперь я был уверен, что каждый одетый в форменную одежду знает, что мы не в состоянии оплатить счет в отеле. Теперь мы всегда носили ключи с собой, чтобы лишний раз не обращаться к портье, а поскольку по приезде мы обменяли наши чеки на аккредитивы, нам не нужно было уже иметь дело с кассиром отеля. Кэри обнаружила на нижней площадке лестницы забегаловку, которая величалась «Такси-бар», и здесь мы обычно съедали ленч и обедали. Прошли годы, пока мне снова захотелось съесть булочку, но даже теперь я всегда предпочитаю пить чай, а не кофе. Как-то раз, когда мы съели свой обычный ленч и выходили из бара, нам повстречался помощник бухгалтера из отеля, который случайно проходил в это время по улице. Он поздоровался и пошел дальше своей дорогой, но я знал, что наш час пробил.
Потом мы сидели в парке под лучами солнца, и я потел над своей системой, остро чувствуя, что время требует решительных действий.
– Дай мне тысячу франков, – попросил я у Кэри. – Мне нужно проверить свою систему на деле.
– Милый, – ответила она, – разве ты не знаешь, что у нас осталось только пять тысяч франков? Вскоре у нас не будет денег даже на булочки.
– И слава Богу, потому что они мне уже осточертели.
– Тогда давай перейдем на мороженое. Оно стоит столько же. И, заметь, мы сможем внести даже некоторое изменение в нашу однообразную диету, милый. Мороженое с кофе на ленч, мороженое с клубникой на обед. Милый, мне так хочется пообедать!
– Если я успею закончить разработку моей системы, мы будем есть бифштексы…
Я взял тысячу франков и пошел в казино. С бумагой в руке я внимательно наблюдал за столом четверть часа, перед тем как сделать первую ставку, а потом спокойно и последовательно начал проигрывать, и когда у меня не остались уже ни одной фишки, мои цифры пошли в соответствующей последовательности.
Я вернулся к Кэри и сказал:
– Тот дьявол был прав. Все дело в капитале.
Она печально заметила:
– Ты становишься похожим на всех других игроков.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты все время думаешь о цифрах, они появляются перед тобой даже во сне: ты проснулся сегодня среди ночи и вскрикнул: «Двойной ноль!» Ты все время что-то записываешь на клочках бумаги за обедом.
– И ты называешь это обедом?
– У меня в сумочке осталось четыре тысячи франков, и нужно, чтобы их хватило до прихода «Чайки». Больше мы в казино ходить не будем. Я больше в твою систему не верю. Ты ведь сам говорил неделю назад, что побить банк невозможно.
– Но тогда я еще не разработал своей системы…
– Теперь ты начинаешь говорить словами того дьявола. Наступит время – и очень скоро, когда ты начнешь продавать свою систему за рюмку виски.
Она встала и пошла в отель, но я не сдвинулся с места. Я подумал, что жена должна верить в своего мужа до последнего, а со времени нашей женитьбы не прошло еще и недели. Однако после небольшого раздумья я начал понимать ее. В последние несколько дней я был для нее не слишком хорошим спутником.
Да и что это была за жизнь? Боишься встретиться со швейцаром. Его-то я и встретил, входя в отель.
Он остановил меня и сообщил:
– Привет вам от директора, сэр. Сможете ли вы уделить ему несколько минут? Он ждет вас в своем кабинете.
Я подумал: «Во всем виноват Гом – этот эгоистический выродок. Нет, они не посмеют посадить в тюрьму Кэри – посадят только меня. Но ведь это Гом, этот самолюбивый сукин сын с восьмого этажа, это он осудил нас на мучения, ибо считает себя слишком великим, чтобы помнить о своих обещаниях. Он создал свет, а потом отправился отдохнуть на седьмой день, и плевать он хотел на свои создания, осужденные на гибель. Попался бы он мне теперь хоть на мгновение под горячую руку!»
– Садитесь, мистер Бертрам, – предложил мне хозяин отеля. Он придвинул ко мне пачку сигарет. – Курите?
У него была вежливость человека, загубившего уже на своем веку не одного мученика.
– Спасибо, – ответил я.
– Погода не такая хорошая, как можно было ждать в эту пору года.
– Но уж лучше, чем в Англии.
– Надеюсь, вам у нас нравится?
Это, на мой взгляд, была обычная вступительная фраза – чтобы только показать: лично против меня он ничего не имеет, но, знаете, неприятная обязанность… Скорее бы уж он переходил к делу.
– Очень нравится, спасибо.
– И ваша жена всем довольна?
– О, да, да!
Он выдержал паузу, и я подумал: вот сейчас он начнет…
– Кстати, мистер Бертрам, – сказал он, – вы, по-моему, тут в первый раз?
– Да.
– Мы очень высокого мнения о нашей кухне. Считаю, что вряд ли найдете лучше во всей Европе.
– Безусловно, вы правы.
– Не хочу надоедать вам, мистер Бертрам, ради Бога, простите меня великодушно, если что-нибудь не так, но мы заметили, что вам не совсем нравится наш ресторан, а мы очень заинтересованы в том, чтобы вы и ваша жена чувствовали себя счастливыми здесь, в Монте-Карло. Вас что-нибудь тут не удовлетворяет: сервис, кухня, вино?…
– О, нет. У меня нет жалоб. Абсолютно никаких жалоб.
– Не думаю, чтобы они у вас были, мистер Бертрам, я уверен в нашем сервисе. Я пришел к выводу – простите уж мне мою бестактность…
– Не волнуйтесь. Я слушаю.
– Мне известно, что наши клиенты из Англии часто испытывают определенные трудности с деньгами. Небольшая неудача за игральным столом в наши дни кого угодно может легко выбить из привычной колеи.
– Думаю, вы недалеки от истины.
– Поэтому я пришел к выводу, мистер Бертрам, что, возможно, как бы это выразиться… Вы, как это часто случается, немного… вы, простите меня… ограничены в средствах?
У меня пересохло в горле – наконец мгновение, которого я ожидал с отчаянием, наступило. Смелые и искренние слова, нужные для такого случая, сразу не нашлись.
– Ну? И что? – спросил я.
На стене висел портрет князя Монако, а на столе стоял огромный письменный прибор. В напряженной тишине я услышал громыхание поезда…
Хозяин отеля между тем продолжал:
– Поймите, администрация как казино, так и нашего отеля очень заинтересована – действительно, очень заинтересована, – поймите, у нас здесь очень специфическое положение, мистер Бертрам… Мы, кстати, – усмехнулся он, глядя на кончики своих пальцев, – не совсем обычные сотрудники отелей. Мы принимаем здесь клиентов, о которых заботимся и которых любим… ну, скажем, на протяжении тридцати лет, – медленно произносил он каждое слово. Нам доставляет удовольствие считать их своими друзьями. Вы, вероятно, знаете, здесь, в нашем княжестве, существует давняя традиция… ну, как бы это выразиться поточнее… предупредительности и деликатности, мистер Бертрам. Мы не выдаем фамилии наших гостей. Мы сохраняем уйму других, более деликатных секретов.
Больше я не мог выносить пустозвонства этого человека. Его поведение по отношению ко мне походило уже на китайскую пытку водой, когда на голову жертвы, закрепленную железным обручем, падают в одно и то же место капли воды, замучивая человека насмерть. Я прямо выпалил:
– Мы доведены до крайней степени нищеты – вот вам весь наш конфиденциальный секрет.
Хозяин отеля снова усмехнулся, глядя на свои ногти:
– Об этом я уже догадался, мистер Бертрам, и поэтому, надеюсь, вы примете небольшой заем. Как друг мистера Друтера. Мистер Друтер – наш постоянный клиент, и нам было бы очень неприятно, если бы его друг чувствовал себя неуютно в нашем отеле.
Он поднялся, поклонился и протянул мне конверт. Я чувствовал себя школьником, получившим за хорошее поведение вознаграждение из рук самого епископа. Затем он проводил меня до двери и тихо, доверительно посоветовал:
– Попробуйте нашего вина «Шато Груад Ляроз» 1934 года – не пожалеете.
В номере я распечатал конверт и пересчитал купюры.
– Он занял нам двести пятьдесят тысяч франков.
– Это просто грандиозно!
– Вот что значит быть другом Гома. Жаль, но мне начинает нравиться этот сукин сын.
– А как же мы сможем вернуть ему эти деньги?
– А это уже заботы Гома: мы ведь из-за него задержались здесь.
– Мы будем их расходовать очень осторожно и осмотрительно, правда, милый?
– Нет уж, хватит с меня этого кофе с булочками! Сегодня мы устроим праздник: отметим наконец по-настоящему нашу свадьбу!
Меня не прельщало вино «Груад Ляроз» 1934 года. Я нанял автомобиль, и мы поехали в небольшую горную деревеньку. Вдоль дороги тянулись серые скалы и желтый можжевельник, отливающий золотыми бликами в лучах заходящего солнца.
Потом мы сидели в парке под лучами солнца, и я потел над своей системой, остро чувствуя, что время требует решительных действий.
– Дай мне тысячу франков, – попросил я у Кэри. – Мне нужно проверить свою систему на деле.
– Милый, – ответила она, – разве ты не знаешь, что у нас осталось только пять тысяч франков? Вскоре у нас не будет денег даже на булочки.
– И слава Богу, потому что они мне уже осточертели.
– Тогда давай перейдем на мороженое. Оно стоит столько же. И, заметь, мы сможем внести даже некоторое изменение в нашу однообразную диету, милый. Мороженое с кофе на ленч, мороженое с клубникой на обед. Милый, мне так хочется пообедать!
– Если я успею закончить разработку моей системы, мы будем есть бифштексы…
Я взял тысячу франков и пошел в казино. С бумагой в руке я внимательно наблюдал за столом четверть часа, перед тем как сделать первую ставку, а потом спокойно и последовательно начал проигрывать, и когда у меня не остались уже ни одной фишки, мои цифры пошли в соответствующей последовательности.
Я вернулся к Кэри и сказал:
– Тот дьявол был прав. Все дело в капитале.
Она печально заметила:
– Ты становишься похожим на всех других игроков.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты все время думаешь о цифрах, они появляются перед тобой даже во сне: ты проснулся сегодня среди ночи и вскрикнул: «Двойной ноль!» Ты все время что-то записываешь на клочках бумаги за обедом.
– И ты называешь это обедом?
– У меня в сумочке осталось четыре тысячи франков, и нужно, чтобы их хватило до прихода «Чайки». Больше мы в казино ходить не будем. Я больше в твою систему не верю. Ты ведь сам говорил неделю назад, что побить банк невозможно.
– Но тогда я еще не разработал своей системы…
– Теперь ты начинаешь говорить словами того дьявола. Наступит время – и очень скоро, когда ты начнешь продавать свою систему за рюмку виски.
Она встала и пошла в отель, но я не сдвинулся с места. Я подумал, что жена должна верить в своего мужа до последнего, а со времени нашей женитьбы не прошло еще и недели. Однако после небольшого раздумья я начал понимать ее. В последние несколько дней я был для нее не слишком хорошим спутником.
Да и что это была за жизнь? Боишься встретиться со швейцаром. Его-то я и встретил, входя в отель.
Он остановил меня и сообщил:
– Привет вам от директора, сэр. Сможете ли вы уделить ему несколько минут? Он ждет вас в своем кабинете.
Я подумал: «Во всем виноват Гом – этот эгоистический выродок. Нет, они не посмеют посадить в тюрьму Кэри – посадят только меня. Но ведь это Гом, этот самолюбивый сукин сын с восьмого этажа, это он осудил нас на мучения, ибо считает себя слишком великим, чтобы помнить о своих обещаниях. Он создал свет, а потом отправился отдохнуть на седьмой день, и плевать он хотел на свои создания, осужденные на гибель. Попался бы он мне теперь хоть на мгновение под горячую руку!»
– Садитесь, мистер Бертрам, – предложил мне хозяин отеля. Он придвинул ко мне пачку сигарет. – Курите?
У него была вежливость человека, загубившего уже на своем веку не одного мученика.
– Спасибо, – ответил я.
– Погода не такая хорошая, как можно было ждать в эту пору года.
– Но уж лучше, чем в Англии.
– Надеюсь, вам у нас нравится?
Это, на мой взгляд, была обычная вступительная фраза – чтобы только показать: лично против меня он ничего не имеет, но, знаете, неприятная обязанность… Скорее бы уж он переходил к делу.
– Очень нравится, спасибо.
– И ваша жена всем довольна?
– О, да, да!
Он выдержал паузу, и я подумал: вот сейчас он начнет…
– Кстати, мистер Бертрам, – сказал он, – вы, по-моему, тут в первый раз?
– Да.
– Мы очень высокого мнения о нашей кухне. Считаю, что вряд ли найдете лучше во всей Европе.
– Безусловно, вы правы.
– Не хочу надоедать вам, мистер Бертрам, ради Бога, простите меня великодушно, если что-нибудь не так, но мы заметили, что вам не совсем нравится наш ресторан, а мы очень заинтересованы в том, чтобы вы и ваша жена чувствовали себя счастливыми здесь, в Монте-Карло. Вас что-нибудь тут не удовлетворяет: сервис, кухня, вино?…
– О, нет. У меня нет жалоб. Абсолютно никаких жалоб.
– Не думаю, чтобы они у вас были, мистер Бертрам, я уверен в нашем сервисе. Я пришел к выводу – простите уж мне мою бестактность…
– Не волнуйтесь. Я слушаю.
– Мне известно, что наши клиенты из Англии часто испытывают определенные трудности с деньгами. Небольшая неудача за игральным столом в наши дни кого угодно может легко выбить из привычной колеи.
– Думаю, вы недалеки от истины.
– Поэтому я пришел к выводу, мистер Бертрам, что, возможно, как бы это выразиться… Вы, как это часто случается, немного… вы, простите меня… ограничены в средствах?
У меня пересохло в горле – наконец мгновение, которого я ожидал с отчаянием, наступило. Смелые и искренние слова, нужные для такого случая, сразу не нашлись.
– Ну? И что? – спросил я.
На стене висел портрет князя Монако, а на столе стоял огромный письменный прибор. В напряженной тишине я услышал громыхание поезда…
Хозяин отеля между тем продолжал:
– Поймите, администрация как казино, так и нашего отеля очень заинтересована – действительно, очень заинтересована, – поймите, у нас здесь очень специфическое положение, мистер Бертрам… Мы, кстати, – усмехнулся он, глядя на кончики своих пальцев, – не совсем обычные сотрудники отелей. Мы принимаем здесь клиентов, о которых заботимся и которых любим… ну, скажем, на протяжении тридцати лет, – медленно произносил он каждое слово. Нам доставляет удовольствие считать их своими друзьями. Вы, вероятно, знаете, здесь, в нашем княжестве, существует давняя традиция… ну, как бы это выразиться поточнее… предупредительности и деликатности, мистер Бертрам. Мы не выдаем фамилии наших гостей. Мы сохраняем уйму других, более деликатных секретов.
Больше я не мог выносить пустозвонства этого человека. Его поведение по отношению ко мне походило уже на китайскую пытку водой, когда на голову жертвы, закрепленную железным обручем, падают в одно и то же место капли воды, замучивая человека насмерть. Я прямо выпалил:
– Мы доведены до крайней степени нищеты – вот вам весь наш конфиденциальный секрет.
Хозяин отеля снова усмехнулся, глядя на свои ногти:
– Об этом я уже догадался, мистер Бертрам, и поэтому, надеюсь, вы примете небольшой заем. Как друг мистера Друтера. Мистер Друтер – наш постоянный клиент, и нам было бы очень неприятно, если бы его друг чувствовал себя неуютно в нашем отеле.
Он поднялся, поклонился и протянул мне конверт. Я чувствовал себя школьником, получившим за хорошее поведение вознаграждение из рук самого епископа. Затем он проводил меня до двери и тихо, доверительно посоветовал:
– Попробуйте нашего вина «Шато Груад Ляроз» 1934 года – не пожалеете.
В номере я распечатал конверт и пересчитал купюры.
– Он занял нам двести пятьдесят тысяч франков.
– Это просто грандиозно!
– Вот что значит быть другом Гома. Жаль, но мне начинает нравиться этот сукин сын.
– А как же мы сможем вернуть ему эти деньги?
– А это уже заботы Гома: мы ведь из-за него задержались здесь.
– Мы будем их расходовать очень осторожно и осмотрительно, правда, милый?
– Нет уж, хватит с меня этого кофе с булочками! Сегодня мы устроим праздник: отметим наконец по-настоящему нашу свадьбу!
Меня не прельщало вино «Груад Ляроз» 1934 года. Я нанял автомобиль, и мы поехали в небольшую горную деревеньку. Вдоль дороги тянулись серые скалы и желтый можжевельник, отливающий золотыми бликами в лучах заходящего солнца.