– Моя система не нанесла тебе никакого вреда.
– О, нет, она принесла мне много вреда. Она уничтожила меня. Я жила для тебя, а теперь я тебя теряю.
– Неправда, никого ты не теряешь. Вот он – я, тут, перед тобой.
– Когда я вернусь домой и пойду в бар «Волонтер» – тебя уже там не будет.
Когда я буду ожидать на остановке девятнадцатый автобус, тебя там также не будет. Тебя не будет нигде, где бы я смогла тебя найти. Ты будешь ездить на автомобиле в свой роскошный дом в Хэмпшире, как сэр Уолтер Бликсон. Милый, ты был слишком счастливый, но ты выиграл много денег, и я тебя больше не люблю.
Я пошутил над ней, но в шутках моих не было уже никакой сердечности.
– По-моему, ты любишь только бедных людей.
– А разве это не лучше, чем любить только богатых? Милый, я лягу спать на диване в гостиной.
Теперь у нас снова были гостиная и отдельная комната для меня, так же, как и вначале.
– Не волнуйся. У меня есть постель, – сказал я и вышел на балкон. Была такая же ночь, как и та, когда мы впервые поругались, но на этот раз она на балкон не вышла и мы с ней не ссорились. Я хотел постучать в ее дверь и сказать что-нибудь, но не нашел нужных слов. Все мои слова, казалось, звенели в пустоте, как фишки в сумочке Птичьего Гнезда.
4
5
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
2
– О, нет, она принесла мне много вреда. Она уничтожила меня. Я жила для тебя, а теперь я тебя теряю.
– Неправда, никого ты не теряешь. Вот он – я, тут, перед тобой.
– Когда я вернусь домой и пойду в бар «Волонтер» – тебя уже там не будет.
Когда я буду ожидать на остановке девятнадцатый автобус, тебя там также не будет. Тебя не будет нигде, где бы я смогла тебя найти. Ты будешь ездить на автомобиле в свой роскошный дом в Хэмпшире, как сэр Уолтер Бликсон. Милый, ты был слишком счастливый, но ты выиграл много денег, и я тебя больше не люблю.
Я пошутил над ней, но в шутках моих не было уже никакой сердечности.
– По-моему, ты любишь только бедных людей.
– А разве это не лучше, чем любить только богатых? Милый, я лягу спать на диване в гостиной.
Теперь у нас снова были гостиная и отдельная комната для меня, так же, как и вначале.
– Не волнуйся. У меня есть постель, – сказал я и вышел на балкон. Была такая же ночь, как и та, когда мы впервые поругались, но на этот раз она на балкон не вышла и мы с ней не ссорились. Я хотел постучать в ее дверь и сказать что-нибудь, но не нашел нужных слов. Все мои слова, казалось, звенели в пустоте, как фишки в сумочке Птичьего Гнезда.
4
Я не видел ее ни за завтраком, ни за ленчем. После ленча я пошел в казино, и впервые мне не захотелось выигрывать. Но дьявол все-таки был замешан в моей системе, и я выиграл. У меня теперь уже хватало денег рассчитаться с Боулзом. Я стал владельцем его акций, и мне захотелось проиграть последние двести франков на «кухне». Потом я прогулялся вдоль террасы – случается, приходят неплохие мысли во время прогулки, но в этот раз они не пришли. А затем, взглянув на гавань, я увидел белую яхту, которой тут раньше не было. Над ней реял британский флаг, и я сразу же узнал ее по снимкам в газетах. Это была «Чайка». Гом наконец приехал – он опоздал только на неделю. Я подумал: «Ну, хорошо же, выродок, если бы ты исполнил свое обещание и приехал вовремя, я бы не потерял Кэри. Для тебя я не был такой важной персоной, о которой следует помнить, но зато теперь я сделался очень важной особой для Кэри, чтобы она могла меня любить. Ну, хорошо, если я потерял ее, ты также утратишь все – а Бликсон, конечно же, купит твою яхту».
Я отправился в бар. Гом был уже там. Он только что заказал себе порцию «Перно» и, как старый знакомый, разговаривал с барменом по-французски. Он свободно владел любым языком, на каком бы ни разговаривал его собеседник, с каждым он был способен найти общий язык. Однако теперь он вовсе не походил на того Друтера с восьмого этажа. Он швырнул поношенную кепочку яхтсмена на стойку бара. На нем были мешковатые брюки и шерстяной спортивный свитер, лицо его заросло семидневной щетиной. Когда я вошел, он не прекратил разговора, но, посмотрев в зеркало, я заметил, что он внимательно вглядывается в меня, стараясь вспомнить, где меня видел. Я понял, что он не только забыл о своем приглашении, но даже начисто забыл и меня самого.
– Мистер Друтер, – обратился я к нему.
Он намеренно медленно повернулся ко мне: было видно, что он силится что-то вспомнить.
– Вы меня узнаете? – спросил я.
– А как же, друг мой, я сразу же вспомнил вас. Просто не могу прийти в себя. Дай Бог памяти, последний раз мы встречались…
– Меня зовут Бертрам.
Я понял, что моя фамилия ни о чем ему не говорит.
– Ну конечно же, – сказал он. – Давно приехали?
– Мы здесь уже девять дней. Мы надеялись, что вы успеете на нашу свадьбу.
– Свадьбу?
Я наблюдал, как постепенно он начинает все припоминать. Через мгновение он начал выкручиваться, подбирая объяснения.
– Мой дорогой дружище, надеюсь, что все обошлось. У нас внезапно сломался двигатель. Знаете, как это бывает в открытом море. И ни с кем нельзя было связаться. Сегодня вечером я приглашаю вас на яхту. Подготовьте свои чемоданы. Мы отплываем в полночь. Монте-Карло очень большое искушение для меня. А как вы? Много денег проиграли?
Он старался утопить свою вину в потоке слов.
– Нет, наоборот, немного выиграл.
– На этом нужно остановиться. Единственный выход.
Он быстро оплатил свое «Перно». Он старался как можно быстрее исправить свою ошибку.
– Приходите ко мне на яхту. Сегодня мы поужинаем. Втроем. На яхте. До самого Портофино на борту никого больше не будет. Скажите, что ваш счет в отеле оплачу я.
– Не нужно. У меня есть деньги.
– Я не хочу, чтобы вы тратили свои деньги: это моя вина, что я опоздал.
Друтер взял свою кепочку яхтсмена и вышел. Я только и заметил, что походка у него была морская, вразвалочку. Он не оставил мне времени на то, чтобы моя ненависть нашла выход, или хотя бы на то, чтобы я сказал ему, что не знаю, где сейчас моя жена. Я вложил деньги для Боулза в конверт и попросил портье, чтобы тот передал их ему в баре казино в девять часов вечера. Потом поднялся наверх в свой номер и начал упаковывать чемоданы. У меня появилась небольшая надежда, что, если мне удастся заполучить Кэри с собой в море, все наши беды останутся здесь: на берегу, в богатом отеле, в роскошно украшенном зале для избранных, в казино. Мне хотелось поставить все наши невзгоды и сразу же их проиграть. Но когда я закончил укладывать чемоданы и зашел в ее спальню, то понял – надежды больше нет. Комната была не просто пустой – она была покинутой. Туалетный столик ожидал другого клиента – одна-единственная вещь лежала на нем. Это было традиционное прощальное письмо. Женщины так много читают разных журналов и, видно, в совершенстве знают формулы прощания, вычитанные в них; все они какие-то безликие: «Милый, больше я к тебе не вернусь. Мне не хватило духа сказать тебе об этом в глаза, да и какая в этом нужда? Мы больше друг другу не подходим». Я вспомнил все предыдущие девять дней, вспомнил, как подгоняли мы тот старомодный драндулет.
Возле конторки мне подтвердили:
– Да, мадам освободила номер час назад.
Я попросил, чтобы присмотрели за моими чемоданами: Друтер, конечно, не захочет держать меня на борту своей яхты, когда узнает, о чем я собираюсь ему сообщить.
Я отправился в бар. Гом был уже там. Он только что заказал себе порцию «Перно» и, как старый знакомый, разговаривал с барменом по-французски. Он свободно владел любым языком, на каком бы ни разговаривал его собеседник, с каждым он был способен найти общий язык. Однако теперь он вовсе не походил на того Друтера с восьмого этажа. Он швырнул поношенную кепочку яхтсмена на стойку бара. На нем были мешковатые брюки и шерстяной спортивный свитер, лицо его заросло семидневной щетиной. Когда я вошел, он не прекратил разговора, но, посмотрев в зеркало, я заметил, что он внимательно вглядывается в меня, стараясь вспомнить, где меня видел. Я понял, что он не только забыл о своем приглашении, но даже начисто забыл и меня самого.
– Мистер Друтер, – обратился я к нему.
Он намеренно медленно повернулся ко мне: было видно, что он силится что-то вспомнить.
– Вы меня узнаете? – спросил я.
– А как же, друг мой, я сразу же вспомнил вас. Просто не могу прийти в себя. Дай Бог памяти, последний раз мы встречались…
– Меня зовут Бертрам.
Я понял, что моя фамилия ни о чем ему не говорит.
– Ну конечно же, – сказал он. – Давно приехали?
– Мы здесь уже девять дней. Мы надеялись, что вы успеете на нашу свадьбу.
– Свадьбу?
Я наблюдал, как постепенно он начинает все припоминать. Через мгновение он начал выкручиваться, подбирая объяснения.
– Мой дорогой дружище, надеюсь, что все обошлось. У нас внезапно сломался двигатель. Знаете, как это бывает в открытом море. И ни с кем нельзя было связаться. Сегодня вечером я приглашаю вас на яхту. Подготовьте свои чемоданы. Мы отплываем в полночь. Монте-Карло очень большое искушение для меня. А как вы? Много денег проиграли?
Он старался утопить свою вину в потоке слов.
– Нет, наоборот, немного выиграл.
– На этом нужно остановиться. Единственный выход.
Он быстро оплатил свое «Перно». Он старался как можно быстрее исправить свою ошибку.
– Приходите ко мне на яхту. Сегодня мы поужинаем. Втроем. На яхте. До самого Портофино на борту никого больше не будет. Скажите, что ваш счет в отеле оплачу я.
– Не нужно. У меня есть деньги.
– Я не хочу, чтобы вы тратили свои деньги: это моя вина, что я опоздал.
Друтер взял свою кепочку яхтсмена и вышел. Я только и заметил, что походка у него была морская, вразвалочку. Он не оставил мне времени на то, чтобы моя ненависть нашла выход, или хотя бы на то, чтобы я сказал ему, что не знаю, где сейчас моя жена. Я вложил деньги для Боулза в конверт и попросил портье, чтобы тот передал их ему в баре казино в девять часов вечера. Потом поднялся наверх в свой номер и начал упаковывать чемоданы. У меня появилась небольшая надежда, что, если мне удастся заполучить Кэри с собой в море, все наши беды останутся здесь: на берегу, в богатом отеле, в роскошно украшенном зале для избранных, в казино. Мне хотелось поставить все наши невзгоды и сразу же их проиграть. Но когда я закончил укладывать чемоданы и зашел в ее спальню, то понял – надежды больше нет. Комната была не просто пустой – она была покинутой. Туалетный столик ожидал другого клиента – одна-единственная вещь лежала на нем. Это было традиционное прощальное письмо. Женщины так много читают разных журналов и, видно, в совершенстве знают формулы прощания, вычитанные в них; все они какие-то безликие: «Милый, больше я к тебе не вернусь. Мне не хватило духа сказать тебе об этом в глаза, да и какая в этом нужда? Мы больше друг другу не подходим». Я вспомнил все предыдущие девять дней, вспомнил, как подгоняли мы тот старомодный драндулет.
Возле конторки мне подтвердили:
– Да, мадам освободила номер час назад.
Я попросил, чтобы присмотрели за моими чемоданами: Друтер, конечно, не захочет держать меня на борту своей яхты, когда узнает, о чем я собираюсь ему сообщить.
5
Друтер побрился, надел новую рубашку и читал книгу в небольшой каюте для отдыха на своей яхте. У него снова был величественный вид человека с восьмого этажа. Бар был гостеприимно открыт, и цветы выглядели так, будто их только что срезали. Но все это не произвело на меня никакого впечатления. Я на собственной шкуре убедился в действительной цене его доброты, а такая неискренняя доброта может лишь погубить людей. Доброта должна идти от сердца. Я держал нож за пазухой и выжидал момент, чтобы пустить его в ход.
– Но я не вижу вашей жены?
– Она скоро подойдет, – ответил я.
– А ваши чемоданы?
– Их тоже принесут скоро. Можно мне выпить?
Меня не мучило сомнение, как датского принца, чтобы набраться смелости для вероломного убийства. Я быстро проглотил две рюмки виски. Он налил и себе, положил лед, прислуживая мне, как равному. Ему даже в голову не приходило, что теперь я выше его по служебной лестнице.
– Вы выглядите утомленным, – отметил он. – Отпуск не пошел вам на пользу.
– У меня было много забот.
– Вы не забыли прихватить с собой Расина?
– Нет, не забыл.
На мгновение меня тронуло, что он помнит такие мелочи.
– Может быть, после обеда вы бы почитали немного из Расина. Когда-то я им очень увлекался. Много в жизни было такого, что теперь забылось. Старость не радость, не та уже у меня память.
Я вспомнил, как Кэри говорила: в конце концов, в его годы он имеет право на забывчивость. Но вспомнив Кэри, я чуть не уронил слезу в рюмку.
– Мы забываем многие вещи, которые находятся под руками, но хорошо помним далекое прошлое. Меня часто тревожит прошлое. Ненужные недоразумения. Ненужная боль.
– Можно мне еще выпить?
– Пожалуйста.
Он сразу же поднялся, чтобы налить. Наклонившись над баром и повернувшись ко мне своей широкой спиной, он сказал:
– Не стесняйтесь, говорите. Мы сейчас с вами не на восьмом этаже. Просто два человека в отпуске, надеюсь, друзья. Не беда, если один из нас зальет свое горе, немного выпьет и немного опьянеет.
Я был чуть пьяный – более чем немного. Мой голос выдал мое волнение, когда я сказал:
– Моя жена не придет. Она меня покинула.
– Поругались?
– Никакой ссоры не было. Таких слов, которые можно оспаривать или забыть, сказано не было.
– Она кого-нибудь полюбила?
– Не знаю. Возможно.
– Расскажите мне все. Я не могу вам помочь, но каждому в такой момент нужно, чтобы его выслушали.
Использовав местоимение «каждый», он превратил мое личное горе во всеобщее, будто все люди осуждены на муки. «Каждый» рождается, «каждый» умирает, «каждый» утрачивает любимых. Я рассказал ему все. Все – кроме того, ради чего я пришел сюда на борт и о чем я должен был сообщить ему в первую очередь. Я вспомнил наши ленчи с кофе и булочками, мои выигрыши, рассказал о голодном студенте и о Птичьем Гнезде. Я вспомнил о нашей ссоре из-за официанта и о том, как она мне сказала: «Я тебя больше не люблю». Я даже теперь мне это кажется невероятным – показал ему прощальное письмо.
– Простите меня, – сказал он. – Если бы я не задержался, этого не случилось бы. Но, с другой стороны, вы бы не выиграли все эти деньги.
– На кой черт мне нужны теперь все эти деньги! – ответил я.
– Так легче всего говорить. Я сам говорил то же самое много раз. Но вот видите – я все еще тут… – он широким жестом обвел свой уютный скромный салон – иметь такой мог себе позволить только очень богатый человек. – Если бы в самом деле я делал то, что говорил, меня бы здесь не было.
– А я говорю то, что думаю в самом деле.
– В таком случае у вас еще есть надежда.
– В этот самый момент она, может быть, уже спит с ним.
– Это не разрушит вашу надежду. Часто случается, что открываешь настоящую силу любви, когда переспишь с кем-нибудь еще.
– Что мне делать?
– Выкурите сигару.
– Я не курю.
– Если вы не имеете ничего против… – он закурил сигару. – На них тоже нужны деньги. Если честно, я тоже не люблю денег – а кто их любит? На монетах безобразная, уродливо выполненная чеканка, а бумажные деньги слишком грязные. Как газеты, которые подбирают в общедоступных парках. Но мне нравятся сигары, эта яхта, возможность принимать у себя гостей, и я признаюсь, что мне приятно, да, – добавил он, – мне нравится управлять людьми.
Я даже забыл о том, что этой власти у него больше нет.
– Каждый должен мириться с этими проклятыми деньгами. А вы знаете, где они сейчас могут быть?
– Отмечают, по-моему, свою любовь… кофе с булочками.
– У меня было четыре жены. Вы уверены, что вам действительно хочется, чтобы она вернулась к вам?
– Да.
– Может быть, все-таки спокойнее без нее?
– Я не ищу покоя… пока что.
– Моя вторая жена – я был тогда еще молодой – бросила меня, и я совершил непростительную ошибку, вернув ее назад. Потом мне потребовалось много лет, чтобы избавиться от нее снова. Она была неплохой женщиной. Нелегко избавляться от хороших женщин. Если вы уже так настроились жениться, то лучше женитесь на плохой женщине.
– Такое уже случилось со мной однажды, и я не нашел в этом много счастья.
– Интересно.
Он выпустил струю дыма и наблюдал, как она медленно расходится и постепенно исчезает в воздухе.
– Все-таки с плохой женщиной долго не проживешь. А с хорошей можно прожить долго. Вот Бликсон женился на хорошей женщине. Каждое воскресенье она сидит рядом с ним на церковной лавке, обдумывая меню на обед. Она хорошая хозяйка, и у нее неплохой вкус, который проявляется в убранстве их дома. Руки у нее пухленькие, и она гордится, что они хорошо приспособлены для кондитерского дела, однако не только для этого существуют женские руки! Она высокоморальная женщина, и если он уезжает от нее на неделю, то чувствует себя свободным человеком. Но ему приходится возвращаться назад. Какая это ужасная вещь – неизбежное возвращение к своей жене!
– Кэри совсем не такая, – посмотрел я на остатки своего виски. – Ради всего святого, посоветуйте мне, что я должен делать?
– Я слишком стар, и молодые назвали бы меня циником. Людям никогда не нравится реальная жизнь. Они не прислушиваются к доводам здравого смысла. Я бы посоветовал вам принести сюда свои чемоданы, забыть обо всем этом деле у меня большой запас виски, несколько дней вы находили бы в нем утешение. Завтра в Портофино ко мне на борт поднимется довольно много приятных гостей – вам, конечно же, понравится Силия Чартерис. В Неаполе есть несколько борделей, если зарок безбрачия покажется вам невыносимым. Я позвоню по телефону в контору, чтобы вам продолжили отпуск. Находите удовлетворение в случайных связях и не старайтесь совместить любовь с семейной жизнью.
– Мне нужна только Кэри, – настаивал я, – это мое последнее слово. Приключения мне не нужны.
– Моя вторая жена бросила меня: сказала, что у меня много амбиций. Она не понимала, что только те, кто умирает, свободны от амбиций. Но и у них, пожалуй, есть желание выжить. Мне пришлось помочь молодому человеку, которого полюбила моя жена. Он довольно быстро проявил свои амбиции. Есть разные амбиции – вот и все, и моя жена убедилась, что ей больше по душе мои амбиции, так как они неограниченны. Женщины относятся к бесконечности, как к несерьезному сопернику. Но довольствоваться должностью помощника бухгалтера – для мужчины оскорбительно.
– И все-таки никто не имеет права совать свой нос в чужие дела.
– Ваша жена – натура романтическая. Бедность этого молодого человека трогает ее. По-моему, я придумал неплохой план. Налейте себе еще рюмочку виски, а я вам его изложу…
– Но я не вижу вашей жены?
– Она скоро подойдет, – ответил я.
– А ваши чемоданы?
– Их тоже принесут скоро. Можно мне выпить?
Меня не мучило сомнение, как датского принца, чтобы набраться смелости для вероломного убийства. Я быстро проглотил две рюмки виски. Он налил и себе, положил лед, прислуживая мне, как равному. Ему даже в голову не приходило, что теперь я выше его по служебной лестнице.
– Вы выглядите утомленным, – отметил он. – Отпуск не пошел вам на пользу.
– У меня было много забот.
– Вы не забыли прихватить с собой Расина?
– Нет, не забыл.
На мгновение меня тронуло, что он помнит такие мелочи.
– Может быть, после обеда вы бы почитали немного из Расина. Когда-то я им очень увлекался. Много в жизни было такого, что теперь забылось. Старость не радость, не та уже у меня память.
Я вспомнил, как Кэри говорила: в конце концов, в его годы он имеет право на забывчивость. Но вспомнив Кэри, я чуть не уронил слезу в рюмку.
– Мы забываем многие вещи, которые находятся под руками, но хорошо помним далекое прошлое. Меня часто тревожит прошлое. Ненужные недоразумения. Ненужная боль.
– Можно мне еще выпить?
– Пожалуйста.
Он сразу же поднялся, чтобы налить. Наклонившись над баром и повернувшись ко мне своей широкой спиной, он сказал:
– Не стесняйтесь, говорите. Мы сейчас с вами не на восьмом этаже. Просто два человека в отпуске, надеюсь, друзья. Не беда, если один из нас зальет свое горе, немного выпьет и немного опьянеет.
Я был чуть пьяный – более чем немного. Мой голос выдал мое волнение, когда я сказал:
– Моя жена не придет. Она меня покинула.
– Поругались?
– Никакой ссоры не было. Таких слов, которые можно оспаривать или забыть, сказано не было.
– Она кого-нибудь полюбила?
– Не знаю. Возможно.
– Расскажите мне все. Я не могу вам помочь, но каждому в такой момент нужно, чтобы его выслушали.
Использовав местоимение «каждый», он превратил мое личное горе во всеобщее, будто все люди осуждены на муки. «Каждый» рождается, «каждый» умирает, «каждый» утрачивает любимых. Я рассказал ему все. Все – кроме того, ради чего я пришел сюда на борт и о чем я должен был сообщить ему в первую очередь. Я вспомнил наши ленчи с кофе и булочками, мои выигрыши, рассказал о голодном студенте и о Птичьем Гнезде. Я вспомнил о нашей ссоре из-за официанта и о том, как она мне сказала: «Я тебя больше не люблю». Я даже теперь мне это кажется невероятным – показал ему прощальное письмо.
– Простите меня, – сказал он. – Если бы я не задержался, этого не случилось бы. Но, с другой стороны, вы бы не выиграли все эти деньги.
– На кой черт мне нужны теперь все эти деньги! – ответил я.
– Так легче всего говорить. Я сам говорил то же самое много раз. Но вот видите – я все еще тут… – он широким жестом обвел свой уютный скромный салон – иметь такой мог себе позволить только очень богатый человек. – Если бы в самом деле я делал то, что говорил, меня бы здесь не было.
– А я говорю то, что думаю в самом деле.
– В таком случае у вас еще есть надежда.
– В этот самый момент она, может быть, уже спит с ним.
– Это не разрушит вашу надежду. Часто случается, что открываешь настоящую силу любви, когда переспишь с кем-нибудь еще.
– Что мне делать?
– Выкурите сигару.
– Я не курю.
– Если вы не имеете ничего против… – он закурил сигару. – На них тоже нужны деньги. Если честно, я тоже не люблю денег – а кто их любит? На монетах безобразная, уродливо выполненная чеканка, а бумажные деньги слишком грязные. Как газеты, которые подбирают в общедоступных парках. Но мне нравятся сигары, эта яхта, возможность принимать у себя гостей, и я признаюсь, что мне приятно, да, – добавил он, – мне нравится управлять людьми.
Я даже забыл о том, что этой власти у него больше нет.
– Каждый должен мириться с этими проклятыми деньгами. А вы знаете, где они сейчас могут быть?
– Отмечают, по-моему, свою любовь… кофе с булочками.
– У меня было четыре жены. Вы уверены, что вам действительно хочется, чтобы она вернулась к вам?
– Да.
– Может быть, все-таки спокойнее без нее?
– Я не ищу покоя… пока что.
– Моя вторая жена – я был тогда еще молодой – бросила меня, и я совершил непростительную ошибку, вернув ее назад. Потом мне потребовалось много лет, чтобы избавиться от нее снова. Она была неплохой женщиной. Нелегко избавляться от хороших женщин. Если вы уже так настроились жениться, то лучше женитесь на плохой женщине.
– Такое уже случилось со мной однажды, и я не нашел в этом много счастья.
– Интересно.
Он выпустил струю дыма и наблюдал, как она медленно расходится и постепенно исчезает в воздухе.
– Все-таки с плохой женщиной долго не проживешь. А с хорошей можно прожить долго. Вот Бликсон женился на хорошей женщине. Каждое воскресенье она сидит рядом с ним на церковной лавке, обдумывая меню на обед. Она хорошая хозяйка, и у нее неплохой вкус, который проявляется в убранстве их дома. Руки у нее пухленькие, и она гордится, что они хорошо приспособлены для кондитерского дела, однако не только для этого существуют женские руки! Она высокоморальная женщина, и если он уезжает от нее на неделю, то чувствует себя свободным человеком. Но ему приходится возвращаться назад. Какая это ужасная вещь – неизбежное возвращение к своей жене!
– Кэри совсем не такая, – посмотрел я на остатки своего виски. – Ради всего святого, посоветуйте мне, что я должен делать?
– Я слишком стар, и молодые назвали бы меня циником. Людям никогда не нравится реальная жизнь. Они не прислушиваются к доводам здравого смысла. Я бы посоветовал вам принести сюда свои чемоданы, забыть обо всем этом деле у меня большой запас виски, несколько дней вы находили бы в нем утешение. Завтра в Портофино ко мне на борт поднимется довольно много приятных гостей – вам, конечно же, понравится Силия Чартерис. В Неаполе есть несколько борделей, если зарок безбрачия покажется вам невыносимым. Я позвоню по телефону в контору, чтобы вам продолжили отпуск. Находите удовлетворение в случайных связях и не старайтесь совместить любовь с семейной жизнью.
– Мне нужна только Кэри, – настаивал я, – это мое последнее слово. Приключения мне не нужны.
– Моя вторая жена бросила меня: сказала, что у меня много амбиций. Она не понимала, что только те, кто умирает, свободны от амбиций. Но и у них, пожалуй, есть желание выжить. Мне пришлось помочь молодому человеку, которого полюбила моя жена. Он довольно быстро проявил свои амбиции. Есть разные амбиции – вот и все, и моя жена убедилась, что ей больше по душе мои амбиции, так как они неограниченны. Женщины относятся к бесконечности, как к несерьезному сопернику. Но довольствоваться должностью помощника бухгалтера – для мужчины оскорбительно.
– И все-таки никто не имеет права совать свой нос в чужие дела.
– Ваша жена – натура романтическая. Бедность этого молодого человека трогает ее. По-моему, я придумал неплохой план. Налейте себе еще рюмочку виски, а я вам его изложу…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Я сошел по трапу, слегка шатаясь из стороны в сторону от выпитого виски, и поднялся в гору по склону от порта. Было четверть девятого, и когда я посмотрел на часы, сразу же вспомнил о том, о чем совершенно забыл рассказать Друтеру.
Друтер предупреждал:
– Только не вздумайте предлагать денег. Деньги такие грязные – это сразу же бросается в глаза. Но зато те кругленькие красные фишки… Вы сами увидите, никакой игрок против них не устоит.
Сперва я направился в казино, но там их не нашел. Затем обменял все свои деньги на фишки, и, когда я выходил из казино, в моих карманах звенело, как в сумочке у Птичьего Гнезда.
Всего лишь четверть часа понадобилось мне, чтобы найти их: они сидели в кафе, куда мы обычно ходили с Кэри. Я немного понаблюдал за ними, незаметно, из-за двери. Кэри совсем не выглядела счастливой. Она зашла сюда, как потом сама мне рассказывала, чтобы убедиться в том, что она меня больше не любит, что то место, где мы неоднократно бывали, никаких чувств у нее не вызовет, однако она убедилась, что все осталось по-прежнему. Ей было грустно видеть совершенно незнакомого ей человека, сидящего в моем кресле, к тому же этот чужой ей человек имел привычку, которую она не могла переносить: он запихивал булочку в рот и откусывал сперва намазанную маслом сторону. Поев, он начал пересчитывать деньги, а затем попросил, чтобы Кэри посидела молча, пока он будет проверять свою систему.
– Сегодня мы сможем позволить себе играть до пятисот франков, – заметил он, – это значит сделать пять стофранковых ставок.
Когда я подошел, он все еще сидел с карандашом в руке и бумагой. У самых дверей я поздоровался:
– Привет!
И Кэри обернулась. По привычке она чуть было не усмехнулась мне – было видно, что улыбка замерла в ее глазах, а потом она опустила взор вниз, как мальчик опускает вниз своего воздушного змея, пряча его от ветра.
– Чего тебе тут надо? – спросила она.
– Я хотел убедиться, что у тебя все в порядке.
– У меня все в порядке.
– Случается, делают что-то и против своего желания.
– Только не я.
– Вы мне мешаете, – сказал молодой человек. – То, над чем я сейчас работаю, – очень сложная вещь.
– Филипп, это… мой муж.
Он поднял глаза вверх:
– А-а, добрый вечер, – и начал нервно барабанить по столу кончиком карандаша.
– Надеюсь, вы хорошо ухаживаете за моей женой.
– Это вас не касается.
– Чтобы Кэри была счастлива, вы должны учитывать ее вкусы и привычки. Например, она терпеть не может пенки на горячем молоке. Взгляните сюда: ее блюдечко завалено клочками бумаги. Вы должны их убрать, прежде чем наливать ей кофе. Она не переносит резкие, хотя и негромкие, звуки, такие, как хрустение поджаренного хлеба или шамканье, которое вы издаете, пережевывая эту булочку. Вы никогда не должны раскалывать орехи в ее присутствии. Надеюсь, вы меня поняли. Вот этот звук, который вы издаете своим карандашом, не приносит ей удовольствия.
– Пожалуйста, подите прочь, – ответил молодой человек.
– Мне необходимо поговорить со своей женой наедине.
– А я не желаю оставаться с тобой наедине, – возразила Кэри.
– Вы слышали, что она сказала? Пожалуйста, оставьте нас.
Меня удивило, как точно Друтер предусмотрел наш диалог. У меня появилась надежда.
– Прошу прощения, но я вынужден настаивать на своем.
– Вы не имеете права…
Кэри сказала:
– Если ты не оставишь нас в покое, мы сами уйдем отсюда. Филипп, оплати счет.
– Дорогая, мне нужно продумать до конца свою систему.
– Хорошо, в таком случае я вот что сделаю, – настаивал я. – Я старше вас, и намного, но я вызываю вас на поединок. Если я вас побью, то поговорю с Кэри наедине. Если вы станете победителем, я уйду и никогда больше вас не потревожу.
– Я не допущу никакой драки, – возразила Кэри.
– Вы слышали, что она сказала?
– Предлагаю другой выход. Я оплачу вам полчаса разговора с нею.
– Как ты смеешь такое предлагать?! – возмутилась Кэри.
Я сунул руку в карман, вытащил пригоршню желтых и красных фишек пятисотфранковых и тысячефранковых – и разбросал их по столу между чашечками кофе. Он не мог оторвать взгляда от этого богатства. Фишки заставили его забыть обо всем.
– Я предпочел бы драку, – сказал я. – Это все мои деньги, которые у меня остались.
Он уставился в фишки как зачарованный.
– Мне хотелось бы избежать скандала, – наконец произнес он.
Кэри сказала:
– Филипп, ты же…
Я настаивал:
– Это единственная возможность избежать скандала.
– Спепе, он ведь просит каких-то несчастных полчаса. В конце концов, это его право: есть ведь у вас какие-то вещи, которые вы должны обсудить между собой, а с помощью этих фишек я по-настоящему смогу испытать свою систему.
Она сказала ему тоном, к которому в последнее время я уже привык:
– Пусть так. Бери эти фишки. Отправляйся в свое проклятое казино. Весь вечер ты только и думаешь об этом.
У него хватило такта, чтобы не схватить сразу же фишки со стола.
– Увидимся через полчаса.
Я сказал:
– Обещаю вам, что лично приведу ее в казино. К тому же у меня тоже остались там кое-какие дела.
Потом я его окликнул, когда он был уже возле самой двери:
– Вы потеряли одну фишку.
Он возвратился и начал искать ее под столом. Глянув в лицо Кэри, я пожалел о своей победе над соперником.
Она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. Затем произнесла с укором:
– Мне кажется, ты сейчас считаешь себя очень умным человеком.
– Нет.
– Тебе удалось очень хорошо раскрыть его. Ты сейчас чувствуешь себя победителем. А обо мне ты подумал?
– Пойдем на борт яхты, хотя бы на одну ночь. У тебя будет отдельная каюта. Мы сможем сойти на берег в Генуе, если тебе не понравится, завтра.
– По-моему, ты надеешься, что я изменяю свое решение.
– Да, я на это надеюсь. Большой надежды у меня нет, но все-таки это лучше, чем полное отчаяние. Как ты не можешь понять, что я тебя люблю!
– Обещай мне никогда больше не играть в рулетку.
– Обещаю.
– И выбрось эту проклятую систему.
– Выброшу.
В годы моей юности была такая популярная песенка, в которой есть такие слова: «… и сердце у него перестало биться». Именно это я почувствовал, когда она начала ставить свои условия.
– Ты сообщил ему, – спросила она, – об акциях?
– Нет.
– Я не пойду на яхту, пока ты не расскажешь ему о них. Нельзя быть таким подлым по отношению к хозяину яхты.
– Обещаю, что раскрою ему всю правду перед тем, как мы ляжем спать.
Она наклонила голову, чтобы я не смог увидеть ее лица, и некоторое время сидела молча. Я также исчерпал все свои аргументы: больше мне сказать было нечего.
Ночь стояла тихая, покой ее нарушал лишь отдаленный гул морского прибоя.
Наконец она сказала:
– Чего же мы ждем?
Мы забрали свои чемоданы и пошли пешком в казино. Она отказалась заходить туда, но я настоял:
– Я ведь обещал привести тебя.
Я оставил ее в вестибюле, а сам пошел на «кухню» там его не было. Затем я направился в бар и наконец заглянул в зал для избранных. Он был там, впервые играя пятисотфранковыми фишками. А. Н. Второй сидел за тем же столом. Он сидел в своем кресле на колесиках, и его пальцы метались, как мыши. Я наклонился над его плечом и сказал ему несколько слов насчет нашего заклада, но он не проявил никакого любопытства: все его внимание было сосредоточено на шарике, крутившемся вокруг рулетки. Наконец шарик остановился на отметке «ноль». Я подошел к Филиппу. Крупье сгребал лопаткой выигрыши.
– Кэри уже тут, – сказал я Филиппу. – Я сдержал свое слово.
– Попросите ее, чтобы она сюда пока не заходила. Мне сегодня везет, кроме последнего тура. Мне не хочется, чтобы меня беспокоили.
– Она вас уже никогда больше беспокоить не будет.
– Я выиграл уже десять тысяч франков.
– Однако все достается проигравшему, – заметил я. – Проиграйте и эти деньги за меня. Это все, что у меня осталось.
Я не стал ждать его возражений – и не думаю, что он бы особенно возражал.
Друтер предупреждал:
– Только не вздумайте предлагать денег. Деньги такие грязные – это сразу же бросается в глаза. Но зато те кругленькие красные фишки… Вы сами увидите, никакой игрок против них не устоит.
Сперва я направился в казино, но там их не нашел. Затем обменял все свои деньги на фишки, и, когда я выходил из казино, в моих карманах звенело, как в сумочке у Птичьего Гнезда.
Всего лишь четверть часа понадобилось мне, чтобы найти их: они сидели в кафе, куда мы обычно ходили с Кэри. Я немного понаблюдал за ними, незаметно, из-за двери. Кэри совсем не выглядела счастливой. Она зашла сюда, как потом сама мне рассказывала, чтобы убедиться в том, что она меня больше не любит, что то место, где мы неоднократно бывали, никаких чувств у нее не вызовет, однако она убедилась, что все осталось по-прежнему. Ей было грустно видеть совершенно незнакомого ей человека, сидящего в моем кресле, к тому же этот чужой ей человек имел привычку, которую она не могла переносить: он запихивал булочку в рот и откусывал сперва намазанную маслом сторону. Поев, он начал пересчитывать деньги, а затем попросил, чтобы Кэри посидела молча, пока он будет проверять свою систему.
– Сегодня мы сможем позволить себе играть до пятисот франков, – заметил он, – это значит сделать пять стофранковых ставок.
Когда я подошел, он все еще сидел с карандашом в руке и бумагой. У самых дверей я поздоровался:
– Привет!
И Кэри обернулась. По привычке она чуть было не усмехнулась мне – было видно, что улыбка замерла в ее глазах, а потом она опустила взор вниз, как мальчик опускает вниз своего воздушного змея, пряча его от ветра.
– Чего тебе тут надо? – спросила она.
– Я хотел убедиться, что у тебя все в порядке.
– У меня все в порядке.
– Случается, делают что-то и против своего желания.
– Только не я.
– Вы мне мешаете, – сказал молодой человек. – То, над чем я сейчас работаю, – очень сложная вещь.
– Филипп, это… мой муж.
Он поднял глаза вверх:
– А-а, добрый вечер, – и начал нервно барабанить по столу кончиком карандаша.
– Надеюсь, вы хорошо ухаживаете за моей женой.
– Это вас не касается.
– Чтобы Кэри была счастлива, вы должны учитывать ее вкусы и привычки. Например, она терпеть не может пенки на горячем молоке. Взгляните сюда: ее блюдечко завалено клочками бумаги. Вы должны их убрать, прежде чем наливать ей кофе. Она не переносит резкие, хотя и негромкие, звуки, такие, как хрустение поджаренного хлеба или шамканье, которое вы издаете, пережевывая эту булочку. Вы никогда не должны раскалывать орехи в ее присутствии. Надеюсь, вы меня поняли. Вот этот звук, который вы издаете своим карандашом, не приносит ей удовольствия.
– Пожалуйста, подите прочь, – ответил молодой человек.
– Мне необходимо поговорить со своей женой наедине.
– А я не желаю оставаться с тобой наедине, – возразила Кэри.
– Вы слышали, что она сказала? Пожалуйста, оставьте нас.
Меня удивило, как точно Друтер предусмотрел наш диалог. У меня появилась надежда.
– Прошу прощения, но я вынужден настаивать на своем.
– Вы не имеете права…
Кэри сказала:
– Если ты не оставишь нас в покое, мы сами уйдем отсюда. Филипп, оплати счет.
– Дорогая, мне нужно продумать до конца свою систему.
– Хорошо, в таком случае я вот что сделаю, – настаивал я. – Я старше вас, и намного, но я вызываю вас на поединок. Если я вас побью, то поговорю с Кэри наедине. Если вы станете победителем, я уйду и никогда больше вас не потревожу.
– Я не допущу никакой драки, – возразила Кэри.
– Вы слышали, что она сказала?
– Предлагаю другой выход. Я оплачу вам полчаса разговора с нею.
– Как ты смеешь такое предлагать?! – возмутилась Кэри.
Я сунул руку в карман, вытащил пригоршню желтых и красных фишек пятисотфранковых и тысячефранковых – и разбросал их по столу между чашечками кофе. Он не мог оторвать взгляда от этого богатства. Фишки заставили его забыть обо всем.
– Я предпочел бы драку, – сказал я. – Это все мои деньги, которые у меня остались.
Он уставился в фишки как зачарованный.
– Мне хотелось бы избежать скандала, – наконец произнес он.
Кэри сказала:
– Филипп, ты же…
Я настаивал:
– Это единственная возможность избежать скандала.
– Спепе, он ведь просит каких-то несчастных полчаса. В конце концов, это его право: есть ведь у вас какие-то вещи, которые вы должны обсудить между собой, а с помощью этих фишек я по-настоящему смогу испытать свою систему.
Она сказала ему тоном, к которому в последнее время я уже привык:
– Пусть так. Бери эти фишки. Отправляйся в свое проклятое казино. Весь вечер ты только и думаешь об этом.
У него хватило такта, чтобы не схватить сразу же фишки со стола.
– Увидимся через полчаса.
Я сказал:
– Обещаю вам, что лично приведу ее в казино. К тому же у меня тоже остались там кое-какие дела.
Потом я его окликнул, когда он был уже возле самой двери:
– Вы потеряли одну фишку.
Он возвратился и начал искать ее под столом. Глянув в лицо Кэри, я пожалел о своей победе над соперником.
Она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. Затем произнесла с укором:
– Мне кажется, ты сейчас считаешь себя очень умным человеком.
– Нет.
– Тебе удалось очень хорошо раскрыть его. Ты сейчас чувствуешь себя победителем. А обо мне ты подумал?
– Пойдем на борт яхты, хотя бы на одну ночь. У тебя будет отдельная каюта. Мы сможем сойти на берег в Генуе, если тебе не понравится, завтра.
– По-моему, ты надеешься, что я изменяю свое решение.
– Да, я на это надеюсь. Большой надежды у меня нет, но все-таки это лучше, чем полное отчаяние. Как ты не можешь понять, что я тебя люблю!
– Обещай мне никогда больше не играть в рулетку.
– Обещаю.
– И выбрось эту проклятую систему.
– Выброшу.
В годы моей юности была такая популярная песенка, в которой есть такие слова: «… и сердце у него перестало биться». Именно это я почувствовал, когда она начала ставить свои условия.
– Ты сообщил ему, – спросила она, – об акциях?
– Нет.
– Я не пойду на яхту, пока ты не расскажешь ему о них. Нельзя быть таким подлым по отношению к хозяину яхты.
– Обещаю, что раскрою ему всю правду перед тем, как мы ляжем спать.
Она наклонила голову, чтобы я не смог увидеть ее лица, и некоторое время сидела молча. Я также исчерпал все свои аргументы: больше мне сказать было нечего.
Ночь стояла тихая, покой ее нарушал лишь отдаленный гул морского прибоя.
Наконец она сказала:
– Чего же мы ждем?
Мы забрали свои чемоданы и пошли пешком в казино. Она отказалась заходить туда, но я настоял:
– Я ведь обещал привести тебя.
Я оставил ее в вестибюле, а сам пошел на «кухню» там его не было. Затем я направился в бар и наконец заглянул в зал для избранных. Он был там, впервые играя пятисотфранковыми фишками. А. Н. Второй сидел за тем же столом. Он сидел в своем кресле на колесиках, и его пальцы метались, как мыши. Я наклонился над его плечом и сказал ему несколько слов насчет нашего заклада, но он не проявил никакого любопытства: все его внимание было сосредоточено на шарике, крутившемся вокруг рулетки. Наконец шарик остановился на отметке «ноль». Я подошел к Филиппу. Крупье сгребал лопаткой выигрыши.
– Кэри уже тут, – сказал я Филиппу. – Я сдержал свое слово.
– Попросите ее, чтобы она сюда пока не заходила. Мне сегодня везет, кроме последнего тура. Мне не хочется, чтобы меня беспокоили.
– Она вас уже никогда больше беспокоить не будет.
– Я выиграл уже десять тысяч франков.
– Однако все достается проигравшему, – заметил я. – Проиграйте и эти деньги за меня. Это все, что у меня осталось.
Я не стал ждать его возражений – и не думаю, что он бы особенно возражал.
2
В тот вечер Гом был образцовым хозяином. Он сделал вид, что ничего не знает о наших неприятностях, да и мы сами потихоньку начали о них забывать. До ужина мы пили коктейли, а за ужином – шампанское. Потом я заметил, что Кэри не совсем уверенно начала произносить слова: выпитое за ужином сделало свое дело. Она рано ушла спать, желая оставить меня наедине с Гомом. Мы с ним вышли на палубу, чтобы проводить ее до каюты. С моря дул легкий ветерок, а облака спрятали луну и звезды, и огни на яхте заблестели еще ярче.
Гом сказал:
– Завтра вечером вы, возможно, и переубедите меня, что Расин лучший поэт, но сегодня я все-таки хотел бы почитать вам Бодлера.
Он облокотился на поручни и начал читать на память своим низким бархатным баритоном, а мне вдруг очень захотелось узнать, к кому же в своем бурном прошлом уже обращался однажды этот старый мудрый человек с неограниченными возможностями, адресуя эти проникновенные строки Бодлера:
– Эти строки адресую вам, мои юные друзья, от имени поэта.
Гом обнял нас за плечи, а потом легонько подтолкнул Кэри к трапу, который вел вниз, в ее каюту. Она вскрикнула, как раненая птица, и исчезла.
– Что с ней случилось? – спросил Гом.
– Видимо, что-то вспомнила.
Я знал, что она вспомнила, но не сказал ему.
Мы возвратились в салон, и Гом снова наполнил рюмки.
– Мне приятно, что все обошлось хорошо, – сказал он.
– Она еще может высадиться в Генуе.
– Нет. Но на всякий случай мы не будем заходить в Геную, – задумчиво добавил он. – Это уже не первый случай, когда мне приходится умыкать женщину.
Он передал мне полную рюмку:
– Я не буду заставлять вас пить всю ночь напролет, однако кое-что мне хочется вам сказать… У меня будет новый помощник бухгалтера.
– Вы имеете в виду… Вы делаете мне предупреждение…
– Да.
«Невозможно предсказать, что еще может выкинуть этот старый выродок, подумал я. – Сказать такое сейчас мне, своему гостю! Неужели он без меня успел уже встретиться и переговорить со Вторым?»
– Теперь, когда вы женаты, вам потребуется больше денег, – заметил он. Я возлагаю на Арнольда ответственность за все главные предприятия нашей фирмы. Вместо него главным бухгалтером назначаю вас. Допивайте ваше виски и идите спать. Уже поднимают якорь.
Когда я проходил мимо каюты Кэри, я попробовал дернуть дверь – не закрылась ли она на ключ. Дверь была открыта. Кэри сидела на постели, подтянув колени к подбородку, и смотрела в иллюминатор. Загудели двигатели, и мы вышли в открытое море. Отблески огней порта кружили по стенам каюты.
– Ты ему сказал?
– Нет.
– Ты ведь обещал, – сказала она. – Я не могу плыть вдоль Италии на этой яхте, если ее хозяин ничего не знает. Он ведь был такой добрый…
– Я обязан ему всем, – сказал я. – Это он посоветовал мне, как себя вести, чтобы вернуть тебя назад. Ничего толкового мне в голову не приходило.
Я был в полной прострации.
– Тем более ты обязан рассказать ему все. Сейчас. Сразу же.
– Рассказывать-то, в общем, нечего. Ты думаешь, что после того, что он для меня сделал, я буду выступать против него в союзе с Бликсоном?
– А как же акции?
– Когда я пошел в казино искать Филиппа, я взял все деньги, которые оставил для Второго. Наш заклад был перечеркнут. Второй разбогател на пятнадцать миллионов, а Филиппу достались наши последние пять, если он еще не успел их проиграть. Мы вернулись на то же место, откуда начали свой путь…
Однако эти слова не совсем соответствовали правде. Я уточнил:
– Если мы вообще способны вернуться туда снова.
– Мы никогда туда не вернемся.
– Никогда?
– Я люблю тебя намного больше. Я была ужасно подлая по отношению к тебе и чуть было не потеряла тебя.
Мы говорили немного. В тесной постели хватало места лишь нашим телам. Но где-то под утро, когда в иллюминаторах немного посветлело, я разбудил ее и рассказал о предложении Гома.
– Богатыми мы не станем, – поспешил я заверить ее, боясь снова утратить свою любовь, – но в следующем году мы сможем позволить себе поехать в Борнмут.
– Нет, – возразила она сквозь сон. – Давай лучше поедем в Ле-Туке. Там есть казино. Но обещай больше не пользоваться своей проклятой системой.
Это было единственное обещание, о котором я совершенно забыл. Я встал с постели, вытащил из кармана свою выдающуюся систему, разорвал ее и выкинул клочки через иллюминатор – ветер подхватил белые кусочки бумаги.
Сонный голос сказал:
– Милый, ужасно холодно. Пошел снег.
– Я закрою иллюминатор.
– Не нужно. Лучше возвращайся ко мне.
Гом сказал:
– Завтра вечером вы, возможно, и переубедите меня, что Расин лучший поэт, но сегодня я все-таки хотел бы почитать вам Бодлера.
Он облокотился на поручни и начал читать на память своим низким бархатным баритоном, а мне вдруг очень захотелось узнать, к кому же в своем бурном прошлом уже обращался однажды этот старый мудрый человек с неограниченными возможностями, адресуя эти проникновенные строки Бодлера:
Он повернулся к нам и сказал:
Вижу на этих каналах,
Как спят корабли,
Которые бродят по всему свету;
Ради того, чтобы удовлетворить
Твое малейшее желание,
Они и пришли сюда с края света…
– Эти строки адресую вам, мои юные друзья, от имени поэта.
Гом обнял нас за плечи, а потом легонько подтолкнул Кэри к трапу, который вел вниз, в ее каюту. Она вскрикнула, как раненая птица, и исчезла.
– Что с ней случилось? – спросил Гом.
– Видимо, что-то вспомнила.
Я знал, что она вспомнила, но не сказал ему.
Мы возвратились в салон, и Гом снова наполнил рюмки.
– Мне приятно, что все обошлось хорошо, – сказал он.
– Она еще может высадиться в Генуе.
– Нет. Но на всякий случай мы не будем заходить в Геную, – задумчиво добавил он. – Это уже не первый случай, когда мне приходится умыкать женщину.
Он передал мне полную рюмку:
– Я не буду заставлять вас пить всю ночь напролет, однако кое-что мне хочется вам сказать… У меня будет новый помощник бухгалтера.
– Вы имеете в виду… Вы делаете мне предупреждение…
– Да.
«Невозможно предсказать, что еще может выкинуть этот старый выродок, подумал я. – Сказать такое сейчас мне, своему гостю! Неужели он без меня успел уже встретиться и переговорить со Вторым?»
– Теперь, когда вы женаты, вам потребуется больше денег, – заметил он. Я возлагаю на Арнольда ответственность за все главные предприятия нашей фирмы. Вместо него главным бухгалтером назначаю вас. Допивайте ваше виски и идите спать. Уже поднимают якорь.
Когда я проходил мимо каюты Кэри, я попробовал дернуть дверь – не закрылась ли она на ключ. Дверь была открыта. Кэри сидела на постели, подтянув колени к подбородку, и смотрела в иллюминатор. Загудели двигатели, и мы вышли в открытое море. Отблески огней порта кружили по стенам каюты.
– Ты ему сказал?
– Нет.
– Ты ведь обещал, – сказала она. – Я не могу плыть вдоль Италии на этой яхте, если ее хозяин ничего не знает. Он ведь был такой добрый…
– Я обязан ему всем, – сказал я. – Это он посоветовал мне, как себя вести, чтобы вернуть тебя назад. Ничего толкового мне в голову не приходило.
Я был в полной прострации.
– Тем более ты обязан рассказать ему все. Сейчас. Сразу же.
– Рассказывать-то, в общем, нечего. Ты думаешь, что после того, что он для меня сделал, я буду выступать против него в союзе с Бликсоном?
– А как же акции?
– Когда я пошел в казино искать Филиппа, я взял все деньги, которые оставил для Второго. Наш заклад был перечеркнут. Второй разбогател на пятнадцать миллионов, а Филиппу достались наши последние пять, если он еще не успел их проиграть. Мы вернулись на то же место, откуда начали свой путь…
Однако эти слова не совсем соответствовали правде. Я уточнил:
– Если мы вообще способны вернуться туда снова.
– Мы никогда туда не вернемся.
– Никогда?
– Я люблю тебя намного больше. Я была ужасно подлая по отношению к тебе и чуть было не потеряла тебя.
Мы говорили немного. В тесной постели хватало места лишь нашим телам. Но где-то под утро, когда в иллюминаторах немного посветлело, я разбудил ее и рассказал о предложении Гома.
– Богатыми мы не станем, – поспешил я заверить ее, боясь снова утратить свою любовь, – но в следующем году мы сможем позволить себе поехать в Борнмут.
– Нет, – возразила она сквозь сон. – Давай лучше поедем в Ле-Туке. Там есть казино. Но обещай больше не пользоваться своей проклятой системой.
Это было единственное обещание, о котором я совершенно забыл. Я встал с постели, вытащил из кармана свою выдающуюся систему, разорвал ее и выкинул клочки через иллюминатор – ветер подхватил белые кусочки бумаги.
Сонный голос сказал:
– Милый, ужасно холодно. Пошел снег.
– Я закрою иллюминатор.
– Не нужно. Лучше возвращайся ко мне.