Грин Мэри. Поцелуй любовника

   – Я… я не хотела… – пробормотала она, облизав пересохшие губы. – Это была злая выходка. – Не могла же она сказать «прости меня».
   – Жестокие слова – искусство, которое женщины оттачивали веками. Ничего, мне приходилось выдерживать и не такие удары. Не в первый раз я слышу нелестные отзывы о своих манерах.
   В карете воцарилась тишина, и Серина, чтобы чемто себя занять, стала смотреть в окно на снующих по улицам горожан. До нее долетали гомон толпы и грохот экипажей. Смех и крики смешались со скрипом колес и ржанием лошадей. Цветочницы, булочники, дородные господа – кого тут только не было.
   Она видела бледных, голодных ребятишек, одетых в грязные лохмотья, бойких служанок в белых передниках, шерстяных накидках и чепчиках. В толпе сновали лакеи в напудренных париках и ливреях. Нарумяненный джентльмен шел под руку с другим джентльменом, и Серина заметила, что камзолы их расшиты золотом, а плащи – из чистого шелка.
   Ей никогда не приходилось видеть столько народу сразу бедных, и богатых. До сих пор самым большим городом, в котором ей довелось побывать, был Бат, но он не шел ни в какое сравнение с этой многоликой толпой. Запахи столицы притягивали и одновременно отталкивали ее. Запах свежеиспеченного хлеба пробудил в ней голод, а аромат цветов напомнил об ушедшем лете. Вонь от конского навоза и нечистот перебивала более тонкие ароматы, но свежий ветер быстро уносил все запахи прочь.
   – Куда мы едем? – спросила она, когда улицы стали уже и грязнее. Карета подпрыгивала на неровной мостовой, и у нее разболелась голова.
   – Ко мне домой, – ответил он, уставясь в одну точку. Очевидно, все это он видел сотни раз.
   – Я умираю от голода. – В желудке пустота, голова раскалывается. Отчаяние овладело ею. У нее нет ничего – ни одежды, ни чистого белья. Она целиком во власти этого негодяя. Разве не от этого предостерегала ее старая няня? Но у нее не было выбора – только побег.

Глава 3

   Дом, который мистер Ник называл своим, оказался высоким и узким, зажатым между соседними такими же высокими и узкими зданиями с решетчатыми окнами. Он выглядел обветшалым, но дверь была дубовая, крепкая. Все остальные дома в этом нищем квартале имели сходную архитектуру.
   На одном конце улицы примостилась винная лавка, а рядом с ней – лоток с пирожками. На другом – кофейня, рядом кузница. Мимо кареты проплыл портшез, который несли мрачные краснолицые носильщики.
   От булыжников мостовой поднимались зловонные испарения. Серина почувствовала это, выходя из экипажа. Будь ее воля, она бы ни за что не ступила ногой на мостовую, но издевательская усмешка ее конвоира вынудила ее храбро прошлепать по грязи.
   Он постучал в дверь, и та со скрипом приотворилась. В щели показался налитый кровью глаз, с подозрением осматривающий прибывших.
   – Это я, – тихо произнес разбойник.
   Дверь распахнулась, и Серина увидела на пороге старого карлика, сгорбленного, с толстой шеей и морщинистым лицом, его седые волосы были перевязаны сзади лентой. Смерив их хмурым взглядом, он пробурчал:
   – Я вижу, что это вы, мистер Ник. Не слепой, слава Богу.
   «Мистер Ник» – так горбун назвал разбойника. Значит, это его настоящее имя? Серина не знала, что и подумать. А фамилии у него разве нет?
   – Я привез к тебе гостью, Лонни.
   – Я здесь не хозяин, приятель. Так что о своих гостях позаботься сам.
   – Все такой же грубиян. И чего я с тобой связался, никак не пойму, – вздохнул Ник, подталкивая карлика в прихожую.
   Лонни пожал плечами.
   – У тебя выбора не было. Ты делаешь то, что тебе говорит сердце. – Он сплюнул и пробурчал: – Дурак ты и есть дурак!
   Серина мысленно прокляла тот час, когда встретила на дороге разбойника, а теперь и его отвратительного сообщника. Дом ей тоже не понравился – на мебели толстым слоем лежала пыль.
   – Не желаю здесь оставаться, – заявила она и резко повернулась, чтобы броситься прочь, но в дверях налетела на широкую грудь Ноя. Слезы ярости брызнули из ее глаз.
   – Будь ты проклят! – выругалась она, когда он развернул ее и втолкнул в дом, пахнувший пылью и запустением.
   – Где слуги? – надменно осведомилась она у мистера Ника. – Судя по грязи, они у вас на редкость нерадивые.
   Разбойник смерил ее взглядом.
   – Здесь только Лонни. И не жди, что он будет исполнять твои приказания. Он никому не подчиняется.
   – Я не горничная и не стану прислуживать этой дамочке, – буркнул Лонни, злобно покосившись на нее.
   – И сколько я здесь пробуду? – спросила она, не надеясь на ответ. Карлик был ей омерзителен, но она молитвенно сложила руки. – Прошу вас, помогите мне выбраться отсюда. Этот человек похитил меня и удерживает против моей воли.
   Лонни и Ник переглянулись, и Серина почуяла неладное.
   – Я получаю жалованье и слежу, чтобы бродяги и воры держались подальше от этого дома. Помощи от меня не ждите. – Лонни скорчил гримасу и заковылял к ступенькам, ведущим вниз, на кухню.
   – Не тревожьтесь, мисс, – шепнул ей на ухо Ной. – Мистер Ник – человек честный. Он вас не обидит.
   – Честный? – возмутилась Серина. – Да он же разбойник! – закричала она, когда Ник потащил ее вверх по лестнице. – Пусти! – взмолилась она и попыталась вырваться из его цепких рук, увидев, что он тащит ее в спальню на втором этаже. Но он был гораздо сильнее, и ей ничего не оставалось, как подчиниться.
   Некоторое время слышалось только ее пыхтение. Он молчал, не сводя с нее глаз. Оглянувшись, Серина окончательно пала духом. В комнате царило запустение, на мебели лежал толстый слой пыли, полог над кроватью отсырел и пах плесенью.
   – Я не желаю ни секунды оставаться в этом доме! – заявила она, досадуя на свой дрожащий, неуверенный голос.
   – К сожалению, твои желания меня совершенно не интересуют. Скажи спасибо, что я не бросил тебя у дороги на произвол судьбы. Не прошло бы и часа, как ты бы стала жертвой грабителей и других мерзавцев.
   – Лучше так. По крайней мере я была бы свободна. Кроме того, я ведь пленница разбойника – куда уж хуже.
   Он захлопнул дверь, и с пола столбом поднялась пыль.
   – Если бы я мог доверять тебе, то отпустил бы на все четыре стороны, но… По правде говоря, я с радостью избавился бы от такой мегеры.
   – Я никому ни слова не скажу, – поспешила заверить его Серина.
   – В карете ты была настроена не столь миролюбиво. Пойми, я не могу тебе доверять. Пока ты намерена выдать меня властям, я буду держать тебя под замком.
   . – Ты не можешь так поступить со мной! Я жертва и не сделала ничего, чтобы заслужить такое обращение.
   – Тебе надо было подумать об этом до того, как срывать с меня маску. Ты видела мое лицо, и теперь я не стану рисковать, пока не выполню свою миссию… или пока ты сама не передумаешь.
   Он еще улыбается, мерзавец! Но кто устоит против этой открытой, обезоруживающей улыбки?
   – Конечно, это маловероятно, – продолжал он, – а в чудеса я не верю.
   – Мне можно доверять, – холодно заметила она, но слова ее прозвучали не слишком убедительно.
   Он рассмеялся.
   – В таком случае я король Генрих Седьмой. Она метнула в него взгляд, полный ненависти.
   – Вы друг друга стоите, негодяи.
   Будь у нее шанс, она бы непременно сообщила о нем властям в отместку за все то, что он с ней сделал. Лодыжка у нее до сих пор болит. Чтобы скрыть слезы, выступившие на глазах, она окинула взглядом убогую обстановку. По крайней мере теперь Лютер ее не найдет – здесь она в безопасности. Эта мысль несколько ее приободрила.
   Она вздернула подбородок.
   – Впрочем, я устала с тобой спорить. Принесика мне чашку чаю.
   Он прислонился к двери.
   – Я тебе не прислуга. А мнение Лонни ты уже слышала. Хочешь чаю, налей себе сама. Можешь и на всех приготовить.
   В глазах его блеснули лукавые искорки. Злость распирала ее: он не только сделал ее своей пленницей, он ее еще и унижает!
   – Я не собираюсь прислуживать ни тебе, ни другим темным личностям, которые тебя окружают, – процедила она, гордо распрямив плечи.
   Он пожал плечами.
   – Захочешь есть, придется готовить. Ято всегда могу пойти в кофейню за углом, У них подают великолепное жаркое и белый хлеб – для тех, у кого имеются деньги.
   – Мне нечем платить, а то бы я послала за едой.
   – Значит, ты целиком зависишь от меня, – подвел он итог и шагнул к ней. Она вздрогнула, встретившись с ним взглядом. Он провел пальцем по ее подбородку.
   – Не прикасайся ко мне!
   – Мне трудно удержаться – у тебя кожа нежная, как персик, а пухлые губки соблазнительны, как спелая земляника.
   Если бы он произнес эти слова не таким язвительным тоном, она бы, может, ему и поверила – он так и жег ее взглядом.
   Был бы он безобразен, ей было бы проще сопротивляться! Но он красив как черт, и она тает от одной его улыбки. Глядя на него, она думает только о том, что еще никогда ни один мужчина не находился так близко от нее, не смотрел ей в глаза так пристально… так проникновенно, заставляя забыть обо всех страхах… Злость ее кудато ушла.
   Она отвела взгляд.
   – Вы говорите вздор, сударь.
   Он сжал ее подбородок и с силой повернул ее лицо к себе. В глазах его сверкнул недобрый огонек.
   – Не советую тебе отклонять мои ухаживания. Неужели ты такая гордячка, что не можешь принять невинный комплимент от смиренного поклонника?
   Она резко отвела его руку.
   – Смиренного? Чтото не похоже. Послушай, я богатая наследница. Тебе нужны деньги, и за меня дадут большой выкуп.
   – Твои деньги мне не нужны. Я не намерен рисковать – жизнь дороже.
   – Отойди, – приказала она, но он, конечно же, не послушался. Какой мерзавец – просто диву даешься! – Мне неприятно, когда ты рядом.
   Он продолжал наступать на нее, поправляя ее локоны, проводя пальцем по ее щеке и глядя странным отсутствующим взглядом на ее шею. Она подумала, что выглядит, вероятно, ужасно.
   – Я, наверное, похожа на огородное пугало, – осипшим голосом вымолвила она. Он молчал. – Вообщето я всегда слежу за своим внешним видом и уделяю этому много внимания, – добавила она, отступая.
   – Не сомневаюсь, – прошептал он, и его горячее дыхание коснулось ее щеки. – Ты одеваешься по последней моде, ведь ты наследница. Жаль, что у меня нет для тебя платьев и кринолинов, так что будешь носить то, что на тебе надето, или… ничего.
   Глаза его потемнели, и в глубине их чтото вспыхнуло. На виске его билась жилка, он запустил пальцы ей в волосы и попытался вытащить гребень, скреплявший прическу.
   – Да как ты смеешь! – разозлилась она, когда волосы рассыпались по плечам, и сделала шаг назад, но он потянулся к ней. – Убирайся!
   Он заключил ее в объятия, крепко прижав к себе. Она чувствовала гулкие удары его сердца, как если бы ничто их не разделяло, даже одежда.
   Ее сердце тоже забилось сильнее в ответ на его настойчивый призыв. По телу разлился жар, колени начали подгибаться, и если бы он не обнимал ее слишком крепко, она бы опустилась на старую кровать, покрытую пылью. Его губы были совсем близко, и она смогла рассмотреть их волнующий изгиб. Лицо его исказило желание, которое не имело ничего общего с пищей.
   Мысли ее закружились вихрем. Если судить по выражению его лица, здравый смысл покинул и его.
   Ник с трудом перевел дух. Аромат ее кожи опьянял его, сводя с ума. Завитки черных волос пробуждали первобытную похоть. Он никогда раньше не испытывал такого сильного желания, вызванного всего лишь запахом женщины. Да и то сказать, эта женщина скорее напоминала ускользающий дым, одурманивший его и лишивший воли. Он едва удержался, чтобы не сжать ее груди и не подобраться к заветному местечку между ног. «Грубое животное», – с отвращением подумал он про себя.
   Он неуверенно отступил, испытывая мучения неутоленной страсти.
   – Не бойся, – пробормотал он хрипло. – Я тебя не трону.
   Щеки ее вспыхнули, и он никак не мог оторвать взгляд от ее пухлой нижней губки, полуоткрытой, влажной и зовущей к поцелуям. Он провел ладонью по лицу, пытаясь собраться с мыслями. Ее глаза мерцали в полутьме, загадочные и таинственные, как время, которое остановилось на мгновение.
   В этих темносиних озерах можно утонуть – они завораживали и манили, как бездна.
   На дворе была ночь, и комната погрузилась во мрак.
   – Надо развести огонь в камине. Внизу есть дрова и свечи.
   Он был готов взять свои слова обратно и приказать ей самой развести огонь, но не смог. Ему хотелось разжечь огонь и получше рассмотреть ее лицо, выражение которого менялось словно по волшебству.
   Он должен прогнать это наваждение.
   – Пора приниматься за работу, иначе тебе придется спать в сырой и холодной комнате.
   Она вздохнула, понуро опустив плечи.
   – О, это было бы ужасно. Терпеть не могу влажные простыни.
   – Это все, что я могу пока тебе предложить. Всетаки это лучше, чем спать в лесу или в карете. – Он и сам не понимал, откуда взялось это желание повалить ее на постель, накрыться простыней – влажной или нет, все равно, – вонзиться в нее, бороздить ее, как бык пашню, и больше никогда не выходить на поверхность.
   Ни одна женщина не возбуждала в нем такую всепоглощающую страсть. И это тем более странно, что она ему даже не нравилась – постоянно жалуется, капризничает. Ей доставляет удовольствие дразнить его, говорить ему колкости. Она, похоже, не собирается умолять его отпустить ее на свободу. Наоборот, сказала, что непременно выдаст его властям. Потомуто он и не может отпустить ее на все четыре стороны. Она сразу же, вздернув подбородок, направится в ближайший магистрат. Чертова аристократка!
   Он даже не знает, как ее зовут. «Нет, ты совсем спятил», – подумал он и, развернувшись, вышел из комнаты. Он позаботится, чтобы ей было удобно и тепло в ее тюрьме. И будет держаться от нее подальше, пока не отпустит на свободу.
   Как только Ник вышел из комнаты, Серина схватила полено, бросилась к окну и ударила им по стеклу. Обернув руку полотенцем, она отломила острые осколки и бросила их на пол.
   – Помогите! – закричала она, высунувшись из окна. Шум большого города ударил ей в уши, но никто ее не услышал – или не хотел услышать. Торговцы и слуги сновали по улице, не глядя по сторонам. Она продолжала взывать о помощи, но окна дома напротив так и не раскрылись, а дверь оставалась запертой. Очевидно, соседям нет никакого дела до того, что творится вокруг. Двое подвыпивших гуляк затянули песню и окончательно заглушили ее крики.
   – Меня держат здесь силой! – завопила она, но пьянчуги только захохотали в ответ и помахали ей бутылкой. Она смотрела им вслед, пока они не скрылись за углом.
   Прежде чем она успела найти сочувствующих, в комнату ворвался Ник и оттащил ее от окна. Из разбитого окна потянуло холодом, и Серина поежилась.
   Он стиснул ее плечи.
   – Черт подери, что ты делаешь?
   – Зову на помощь. Может, ктонибудь откликнется, – ответила она. Ее попытка не увенчалась успехом, и ею овладело тупое отчаяние.
   – Если тебя и заметят, то подумают, что ты моя жена или шлюха. Услышав твои крики, соседи решат, что ты просто напилась и устраиваешь скандал. Это бедный квартал, так что не жди, что тебе помогут.
   Она вырвалась из его рук и присела на край кровати. «Шлюха». Ее передернуло от отвращения.
   – Я погибла, – проговорила она, обращаясь скорее к себе, чем к нему.
   В комнате становилось все холоднее. Он вздохнул.
   – Может, все и не так страшно. Никто ведь тебя не знает. Твоя репутация в безопасности, пока ты не выйдешь на улицу.
   Он был прав. Пока Лютер не пронюхал, где ее прячут, она в безопасности. Она покосилась на своего тюремщика.
   Ник в белой рубашке с кружевными оборками на рукавах был чертовски хорош, и Серина презирала себя за то, что ее влечет к этому злодею и разбойнику.
   – Я пришлю Ноя, и он заколотит окно досками. Нельзя же допустить, чтобы ты умерла от воспаления легких.
   Злость и обида захлестнули ее с такой силой, что она не могла вымолвить ни слова. Итак, путь к свободе закрыт, пока Ник не решит выпустить ее на волю. Остается только надеяться, что ей удастся чтонибудь придумать за это время.
   – Смотри не натвори еще чегонибудь, пока я не вернусь. Лучше попытайся разжечь огонь в камине.
   Ник не поверил своим глазам, когда увидел, как Ева пытается развести огонь. Он уже успел принести дров, потом снова сходил на кухню за растопкой, едой, мылом и водой.
   Она сидела на полу перед камином, на решетку которого были грудой навалены поленья, и тщетно пыталась высечь искру из трутницы.
   – Дайка сюда, – проворчал он и отобрал у нее трутницу. – Я вижу, тебе никогда не приходилось разжигать огонь.
   Она метнула на него сердитый взгляд.
   – Конечно, ведь в этом не было нужды…
   – Ну да. В твоем распоряжении были слуги, – хмыкнул он. – Аристократке не пристало пачкать руки грязной работой. По праву рождения тебе полагается приказывать другим, все сделают за тебя – и огонь разведут, и обед приготовят.
   – Меня возмущают твои издевательские намеки на мое благородное происхождение, – мрачно заявила она. – Да, у меня были в подчинении слуги, но я никогда не была с ними груба. И не считай меня белоручкой.
   Он рассмеялся.
   – Конечно, ты берегла их, как берегла бы породистую кобылу. Они же для тебя все равно что животные, верно?
   Щеки ее вспыхнули.
   – Вы несправедливы ко мне, сударь. Вам ничего обо мне не известно, зачем же вы меня оскорбляете?
   Ее гнев передался и ему, но он только стиснул зубы. Хватит на сегодня ссор – он слишком устал. Тяжело вздохнув, он убрал из очага поленья, положил туда растопку, высек огонь, поджег лучину, затем подложил щепочек и только потом – поленья. Комната вскоре нагрелась, и пленница протянула к огню озябшие руки.
   На лице ее застыло упрямое выражение, и Ник подумал, что и сам, наверное, выглядит не лучше. Он резко поднялся, пока ее запах вновь не вскружил ему голову.
   – Я принес тебе тушеное мясо и хлеб. К сожалению, более утонченных блюд предложить не могу. Так что придется тебе довольствоваться этим.
   – Меня бесит твой сарказм, – разозлилась она, вскакивая на ноги. – Если ты намерен сделать меня своей пленницей, изволь обращаться со мной почтительно. Твои язвительные замечания неуместны.
   Он бросил на нее взгляд через плечо и двинулся к двери.
   – Мы с тобой поразному понимаем слово «уважение». – С этими словами он вышел из комнаты. Ной прибивал к двери толстую доску.
   – Не нравится мне все это, – угрюмо пробурчал старик, спустившись в кухню. – Зачем держать девчонку взаперти? Начнут ее искать, найдут, и придется тебе отвечать, почему ты с ней так обращался.
   – У меня нет другого способа себя обезопасить. Прежде чем ее отпустить, я должен удостовериться, что она не донесет на меня властям. – На душе у него было смутно, но тем не менее он неуверенно добавил: – Ей надо испробовать на себе, что такое унижение. Только тогда она станет покладистой.
   Ной чтото буркнул себе под нос, но Ник не стал его слушать. Мисс Ева не заслуживает снисхождения.

Глава 4

   – Ну что, очередная ночная вакханалия, братец? – спросил Ник, входя на следующее утро в спальню Итана в особняке Левертонов на Берклисквер. Слово «братец» призвано было взбесить Итана, которому было неприятно состоять в родстве с человеком, появившимся на свет» лондонских трущобах. Да и кровными братьями они не были: Итан приходился ему двоюродным братом, от чего старался откреститься при каждом удобном случае.
   Сэр Итан Левертон выглядел так, словно страдал неизлечимой болезнью: одутловатое бледное узкое лицо, покрасневшие глаза. Устал от жизни и преждевременно постарел, пронеслось в голове у Ника. Итан был моложе его на три года, ему исполнилось двадцать пять, но на вид ему можно было дать больше – разгульная жизнь, притоны и игорные дома наложили на его черты свой отпечаток. Если Итан и дальше будет вести подобный образ жизни, то не дотянет и до тридцати.
   – Не кричи на меня, – проворчал Итан, слабо отмахнувшись от Ника, и прижал пальцы к вискам. – У меня голова раскалывается.
   – Я говорю совершенно спокойно, но после выпитых бутылок портвейна – сколько их было… пять, шесть? – тебе и шепот покажется криком.
   Ник прошел по великолепному персидскому ковру к кровати, на которой сидел Итан, одетый в панталоны до колен и сорочку, испачканную блевотиной. Комната была пропитана зловонием, и Ник невольно зажал нос рукой.
   – Ты испачкал резную кровать твоего отца, Итан, а он так гордился ею – ведь она сделана из вишневого дерева. Говорил даже, что однажды на ней довелось спать Карлу Первому во время одного из его путешествий.
   – Фи! Отец верил всяким глупым россказням, – пренебрежительно фыркнул Итан и, опершись ладонями о колени, громко зевнул.
   – Лучше уж так, чем самому стать притчей во языцех. Твои дебоши войдут в историю. Мне стыдно за тебя, Итан.
   Ник отдернул тяжелые портьеры и распахнул окна. Выглянув на улицу, он увидел в сквере слугу, прогуливавшего толстого пса, и торговку молоком.
   Он отошел от окна и чуть не споткнулся об одежду, разбросанную по полу. Подняв дорогой, расшитый золотом камзол, он заметил, что на нем не хватает нескольких серебряных пуговиц – должно быть, их украли, – а шитье коегде порвано. Он швырнул камзол брату.
   – Если ты будешь тратить состояние Левертонов на азартные игры и каждый день заказывать новые наряды, то не пройдет и года, как ты пойдешь по миру.
   – Не твое дело, – огрызнулся Итан, с трудом повернув голову и бросив на Ника злобный взгляд.
   Ника разозлила и одновременно опечалила его враждебность. Итан не имеет права порочить доброе имя семьи Левертон.
   – Мне наплевать, как ты распоряжаешься своей жизнью, Итан, но если ты осмелишься посягнуть на ту часть наследства, что принадлежит Делиции, тебе придется иметь дело со мной. Мне известно, что по закону ты являешься наследником всею состояния сэра Джеймса и опекуном сестры. Так что постарайся вести более достойную жизнь. От твоих выходок страдает ни в чем не повинная Делиция.
   – Черт возьми, Ник, ты поучаешь меня прямо как отец! Можно подумать, твоя репутация девственно чиста. За тобой тоже много чего числится.
   – Пусть так, но я хотя бы не веду себя как свинья. И не сорю деньгами. – Ник скрестил руки на груди и оглядел комнату. Вокруг царил беспорядок: грязные хрустальные бокалы, пустой графин, засаленные мятые шейные платки, булавки, кружевные оборки, туфли на высоких каблуках с болтающимися серебряными пряжками, сапоги, чулки, часы с треснувшим стеклышком, парики, щетки для волос, пудра – все это валялось на ковре.
   Элегантная спальня, в которой некогда родился сам Итан, теперь походила скорее на будуар куртизанки, чем на комнату молодого баронета. На обитых зеленым шелком стенах там и сям виднелись пятна, пейзажи в золоченых рамах висели криво. На портьере над кроватью красовалась огромная прореха, бахрома была местами оборвана.
   В комнату вошел слуга Итана, и Ник напустился на него:
   – Сейчас же убери это безобразие, Шепли! Почему ты допускаешь, чтобы вещи сэра Итана находились в таком беспорядке?
   Итан метнул на Ника сердитый взгляд.
   – Не ори на моего слугу, Ник. Я сам его отчитаю, если будет нужно. И нечего распоряжаться в моем доме.
   – Твой дом с недавних пор напоминает свинарник. Сэр Джеймс перевернулся бы в могиле, если бы об этом узнал.
   – Отец умер. Он больше никогда не будет читать мне нотаций. И слава Богу, – добавил Итан, воздев руки к небу.
   Ник едва удержался, чтобы не залепить пощечину двоюродному брату и не оттаскать его за соломенные космы. Но насилие ни к чему не приведет – это Ник понял много лет назад, но до сих пор Итан не распускался до такой степени.
   – Ты так и не узнал, как сильно любил тебя отец. Больше жизни любил, – сказал Ник, прислонившись к резной стойке полога. На зеленых шелковых занавесках виднелись подозрительные пятна – старые и новые.
   Ник взял Итана за грязный шейный платок и затянул его на горле брата.
   – Если бы он не избаловал тебя, ты мог бы стать приличным человеком. Я лично прослежу, чтобы ты больше не смел порочить доброе имя отца. И если услышу чтонибудь о твоих похождениях в игорных притонах, я…
   – Что… о Господи, Ник… что… ты… сделаешь? – задыхаясь, прохрипел Итан.
   – Не знаю, – произнес Ник так тихо, что расслышать его мог только Итан. – Но обещаю, что ты урок не забудешь. – Он внезапно отпустил брата, и тот повалился на кровать.
   Итан хрипел, ловя ртом воздух. Его лицо покраснело, потом побагровело от злости. Ник брезгливо поморщился.
   – От тебя воняет, как от сточной канавы, Итан. Неудивительно, что тобой – или, вернее, твоим кошельком – интересуются только шлюхи.
   Итан потер тонкую шею и вперил в Ника ненавидящий взгляд светлосерых глаз.
   – Кошелек мой заметно отощал, если хочешь знать. Отец оставил тебе Холлоуз. Это поместье должно было стать моим.
   – Чтобы ты и его проиграл в карты? – усмехнулся Ник. – Твоя глупость не знает границ. И как только благородный сэр Джеймс мог вырастить такого мерзавца?
   Итан бешено сверкнул глазами.
   – Хватит читать мне нотации! И зачем только отец тебя усыновил!
   Ник подождал, пока слуга выйдет из комнаты, и произнес:
   – Тебе известно, Итан, что в моих жилах тоже течет кровь Левертонов. Вся разница между нами только в том, что я незаконнорожденный. – Он склонился над двоюродным братом. – Как бы то ни было, я всегда был благодарен сэру Джеймсу за все, что он для меня сделал, и любил его как родного отца. И уважал. Чего не скажешь о тебе.