Грин Мэри. Поцелуй любовника

   – Я ведь не знаю твоего настоящего имени, поэтому можешь смело говорить свой адрес.
   – Я из Сомерсета, – нехотя ответила она и бросилась к столу за ножом. Неловко орудуя им, она перевернула на сковородке куски бекона.
   – Хм, ты удалилась достаточно далеко от дома. Разве твоя семья не скучает по тебе? Неужели никто до сих пор за тобой не послал?
   Она молча покачала головой. Плечи ее устало ссутулились под тяжестью навалившегося на нее горя. Он почувствовал, что с ней произошло какоето несчастье, хотя сама она не обмолвилась об этом ни словом.
   Ник любовался ее стройной фигуркой – тепличный цветок, заботливо взращенный в оранжерее и теперь выброшенный на помойку.
   – Я сама могу о себе позаботиться, – пробормотала она еле слышно.
   Сердце его сжалось: он догадался, что она плачет, но старается этого не показывать. И он решил сделать вид, что ничего не заметил.
   – В Лондоне небезопасно, я уже устал тебе это повторять.
   – Не думаю, что людская злоба и ненависть подстерегают человека только в Лондоне. Мне знакомы чувства униженных и разочарованных в жизни людей.
   Он расхохотался.
   – Разочарованных? Вы сама наивность, миледи Загадка. Люди в этом городе не страдают от разочарований и утрат. Они преспокойно убивают друг друга, чтобы выжить.
   Она сняла с таганка сковородку.
   – Они страдают от несправедливости и поэтому вымещают зло на других. Это мне знакомо. Всю свою жизнь я была свидетелем жестокости… не по отношению к себе, но к близким мне людям.
   Ее слова болью отозвались в его душе, и легкомысленное замечание замерло у него на устах. Он тяжело вздохнул, вдруг припомнив картины детства, полные лишений и невзгод. Эти воспоминания до сих пор терзали его сердце.
   – Борьба за выживание – единственный закон в этом городе, – произнес он наконец. – Сомневаюсь, что тебе приходилось каждый день сталкиваться с такой проблемой. – Он взглянул на бекон с подгоревшими краями, который она сняла со сковородки и переложила в оловянную тарелку. – Судя по всему, твоя жизнь обошлась без потрясений.
   – Пусть так, но я видел а достаточно горя, чтобы понять, что зло живет повсюду – и во дворцах, и в хижинах. Дома оставаться мне так же небезопасно, как и здесь. – Она бросила на него печальный взгляд.
   У него перехватило дыхание – такими грустными были ее глаза. Ясно, что ей много пришлось пережить, несмотря на юный возраст.
   – Могу я спросить, что с тобой произошло? Что заставило тебя бежать ночью одной, без охраны?
   Она со стуком поставила перед ним тарелку и подтолкнула к нему буханку.
   – Вот, пожалуйста. Твой завтрак готов.
   Он взглянул на кусочки бекона, свернувшиеся в трубочку и подгоревшие С краев, и уже готов был отказаться, но потом передумал и взял у нее нож, который она отдала весьма неохотно.
   – Дайка сюда. Я хочу порезать мясо. И как насчет яичницы? Я предпочитаю поджаристую.
   – Перестань командовать! – вскипела она.
   – Твой угрюмый вид невольно провоцирует меня на грубость, – пояснил он с недовольной гримасой. – Если бы ты была со мной поласковей, я бы вел себя более вежливо и предупредительно.
   – Не желаю растрачивать любезности на преступников! – огрызнулась она и, резко повернувшись, схватила со стола яйцо. Оно выскользнуло у нее из пальцев, упало на пол и разбилось. Вспыхнув от смущения, она выдохнула: – О черт!
   – Вот выражение, достойное добропорядочной леди, – съязвил он, нарезая бекон мелкими кусочками. Затем принялся за еду, запивая обуглившееся мясо элем. – Подумай, сколько труда положила курица, чтобы произвести на свет это яичко.
   – Мне надоело терпеть твои издевательства.
   – Ты злишься, потому что не привыкла прислуживать. Должно быть, это сильно ранит твою гордость.
   – Ничего ты обо мне не знаешь.
   – Я знаю, что ты бежала от какойто опасности, и догадываюсь, что твой побег был плохо спланирован. Дамы твоего круга обычно не путешествуют без чемоданов с вещами…
   – Откуда ты знаешь, взяла ли я вещи? Мои чемоданы едут в другой карете вместе со служанкой, у которой находится и шкатулка с деньгами.
   – Чтото не верится. – Он указал на ее руку: – У тебя палец в яйце.
   Она поспешно слизала желток. Взглянув на ее смущенное лицо, он несколько смягчился.
   – Твой секрет я никому не выдам. Я умею хранить и свои, и чужие тайны.
   – Это не имеет значения. Мой секрет все равно останется секретом, а егото ты и не знаешь. – Она взяла другое яйцо, и слезы потекли по ее щекам. Она не всхлипывала, просто беззвучно плакала, и ему стало ее жаль.
   Он встал.
   – Давай покажу, как жарить яичницу, – произнес он дрогнувшим голосом. Не дожидаясь ответа, он взял сковородку и яйцо и подошел к очагу. Поставив сковородку на таганок, он подождал, пока растопится жир, и разбил яйцо, которое сразу же растеклось по дну. – Вот. Совсем несложно, только научись разбивать скорлупу.
   Она понуро стояла рядом, устремив невидящий взгляд на огонь. Он взял у нее полотенце и вытер ей щеки.
   – Это яйцо я поджарил для тебя, – пояснил он грубовато.
   – Ты положишь его прямо со сковородки мне на голую руку? – спросила она еле слышно.
   Он удивленно рассмеялся.
   – Нет! Я не способен на такую жестокость.
   – А мой отец поступил так с моей матерью. У нее остался круглый ожог на руке, и ей приходилось носить длинные рукава, но теперь ее страдания закончились. Она умерла, а скоро умру и я.
   Ник содрогнулся – от ее слов повеяло могильным холодом, а в глазах застыли ужас и ненависть. Наверное, она решила, что он будет подвергать ее таким же пыткам. Но он ни разу не поднимал руку на женщину, хотя знал, что многие мужчины избивают своих жен.
   – Ты не умрешь, пока ты под моей крышей, – пообещал он, поклявшись себе, что будет защищать ее до последнего вздоха. Он всегда был врагом жестокости и несправедливости.

Глава 6

   Он убьет Серину, эту пронырливую сучку, как только она попадется ему в руки.
   Сэр Лютер Хиллиард до боли стиснул кулаки. Злоба клокотала в нем, как кипящее масло, пока облепленный грязью экипаж катил по ночной дороге. Дьявол, он просто ждет не дождется, когда наконец схватит ее за горло и будет душить, пока в глазах ее не потухнет этот дерзкий огонь. Она с детства недолюбливала его – он чувствовал это, когда приезжал в ХайКресент. Ее презрительный холодный взгляд действовал ему на нервы. Довольно, больше он терпеть не намерен.
   Она последует за своим отцом, как только он ее найдет.
   И сэр Лютер принялся лихорадочно обдумывать план действий, по мере того как экипаж приближался к Лондону. Она не сможет прятаться вечно.
   Во сне Серина со всеми попрощалась и даже обняла напоследок мальчикаконюха. Он заплакал: «Не уезжайте». И все стали упрашивать ее остаться, но она твердо решила ехать. Иного выхода нет. Позади только ужас и лужа крови, застывшая на полу. Яростные крики и лица, искаженные злобой.
   Страх окатил ее ледяной волной. Застыв как соляной столп, она не могла оторвать взгляд от жуткой картины. Пальцы ее машинально вцепились в бархатную портьеру, и она подумала, что нежный бархат никак не сочетается с убийством и жестокостью. В ушах ее прозвучал безумный вопль, и она резко открыла глаза.
   Она лежала в темноте, окоченев от страха, а перед ее глазами проносились призраки прошлого – смерть отца, ее поспешное бегство. С улицы доносился голос ночного сторожа: «Три часа ночи. Все спокойно».
   Ложь, подумала она. Спокойствие – всего лишь маска. Насилие и жестокость всегда рядом, и они готовы поглотить тебя. Не стоит пытаться их обнаружить – лучше делать вид, что их нет.
   Она села в постели и подняла повыше подушку. Спинка кровати заскрипела, когда она оперлась о нее. Подтянув колени к подбородку, она устремила задумчивый взгляд на единственное окно. То окно, которое она разбила, а Ной заколотил досками.
   Ночной Лондон не желал засыпать. До нее долетали отдаленные голоса и смех, цоканье копыт, скрип колес. Гдето звякнул дверной колокольчик.
   Она чувствовала себя усталой и одинокой. Надежды нет. Это уже вторая ночь, проведенная взаперти, и отчаяние все глубже вонзает когти в ее сердце. Как пережить эти долгие дни, которые ждут ее впереди? С того страшного вечера она не помнит ни одной ночи, когда бы ее не посещали кошмары.
   Тишину прорезал звук отодвигаемого засова. Она, вздрогнув, подтянула одеяло к подбородку.
   В проеме возник темный силуэт, и она тут же узнала широкоплечую высокую фигуру своего похитителя.
   – Я слышал, как ты кричала, – проговорил он, входя в комнату и прикрывая за собой дверь. – Что случилось? Тебя ктото напугал?
   – Я кричала? – спросила она, припоминая подробности своего сна. – Да, мне снились кошмары, но я ничего не помню.
   Он подошел к ней.
   – Тебе снятся кошмары?
   – Иногда, как и всем. Разве у тебя так не бывает? – спросила она, пожав плечами.
   – Бывает, – признался он и, подойдя к камину, стал разжигать огонь. Вскоре комнату озарили отблески пламени.
   – Если бы я вела такую же полную опасностей жизнь, я бы тоже мучилась по ночам, – произнесла она, наблюдая за его неторопливыми движениями. Он подложил в огонь дрова, и пламя разгорелось еще ярче, осветив его лицо. На нем были панталоны, сапоги и рубашка. – Наверное, преступника даже ночью преследуют муки совести.
   – И тебя? – холодно осведомился он. – Тебя тоже мучает совесть?
   – Нет… только воспоминания, которые не дают мне заснуть. Они такие ясные, отчетливые, как наяву. Даже звуки вновь и вновь всплывают в моем сознании.
   Он бросил на нее проницательный взгляд.
   – Судя по крикам, воспоминания эти не из приятных.
   – Кошмарные сны не бывают приятными, – дрогнувшим голосом проговорила она.
   – Ты права. – Он пристально посмотрел на нее, и она крепче обхватила руками колени. В ее огромных глазах застыл страх, волосы спутались, придавая ей беззащитный и жалкий вид. Ему вдруг захотелось обнять ее и прижать к себе, заставив расслабиться напряженные мышцы.
   Он неохотно отвел от нее взгляд и снова уставился в огонь.
   – Мне кажется, наши судьбы неожиданно соприкоснулись, как две темные дороги, ведущие в никуда и внезапно встретившиеся на продуваемом всеми ветрами перекрестке.
   Серина молчала, но он почувствовал, что она с ним согласна. Он почувствовал также, что она изо всех сил старается сохранить свое предубеждение против него, но у нее это уже не получается.
   – Я родился неподалеку отсюда, в трущобах Спитлфилдз, среди воров и крыс, – помолчав, заговорил Ник. – Убить человека ради шелкового платка – обычное дело для этих мест. Я воровал на рынке и таскал добычу к одной старухе на Расселстрит. Она потом сбывала краденое за весьма приличную цену и нажила себе большое состояние. Нас было несколько мальчишек – каждому лет по пять, не больше. Мы незаметно срезали кошельки и вытаскивали из карманов шелковые платки – в этом и состояла наша работа.
   – И тебе нравилось рисковать? – спросила она. – Воровство – игра со смертью: ведь за украденный платок могут повесить и ребенка.
   Он пожал плечами и подкинул дров в огонь.
   – У меня не было выбора. Надо было зарабатывать на кусок хлеба. Другой жизни я не знал, но всегда хотел выбраться из нищеты и убожества. Грязь, бедность, пьяные драки в кабаках, зачастую заканчивающиеся поножовщиной. Вонь, отбросы и стойкий запах джина. Ничего не изменилось и сейчас, – вздохнул он. – Только меня там больше нет.
   – Надо думать, ты сделал успешную карьеру – от карманника до разбойника с большой дороги, – ехидно заметила Серина.
   Он усмехнулся.
   – Да, разбойник из меня получился отменный. – Он встал и потянулся, расправляя затекшие мышцы. – Мне повезло больше, чем остальным. Один человек вытащил меня из трущоб и привез в замок. Во всяком случае, для меня это был замок – дом моего приемного отца. Трудно не боготворить человека, который избавил тебя от бедности.
   – Ты говоришь загадками.
   – Сейчас поясню. Мой настоящий отец был красавцем актером бродячей труппы. Он вскружил голову моей матери, а она была леди и сделала самую большую ошибку в своей жизни, когда с ним сбежала. Вскоре она поняла, что он черпает вдохновение главным образом в джине и пьяных дебошах, но была слишком горда, чтобы бросить его и вернуться в семью. Отец спился и умер в нищете и безвестности, а мы с матерью остались в каморке с тараканами и крысами. Мать тоже стала пить, заливая горе джином. И тут появился мой дядя, брат матери, – единственный человек, который проявил ко мне участие. Он спас меня, но мать не поехала с нами. Мой дядя, которого я называл отцом, умер три года назад, и я лишился самого близкого и надежного друга, какого только можно пожелать.
   – Ты говоришь о нем с большим почтением.
   – Он был очень хорошим человеком. Почти святой.
   – Чепуха! Святых не бывает. Большинство людей стремятся из всего извлечь для себя максимальную выгоду. Многие способны на все ради наживы.
   Он подошел к постели и взглянул ей в лицо.
   – Горькие слова.
   – Но это так – люди все время воюют друг с другом изза денег или власти.
   – У тебя наверняка были и друзья.
   – Да, моя старая няня, – кивнула Серина. – Няня Хопкипс была совсем как святая. Я очень ей доверяла, а она любила меня безмерно. По сути дела, она вырастила меня, но вынуждена была уволиться, когда я подросла, хотя почти ослепла и не могла зарабатывать себе на жизнь. – Она вздохнула, теребя одеяло. – Я так за нее волнуюсь. Кто теперь даст ей денег? Я ведь уехала.
   Он задумчиво посмотрел на ее понуро склоненную головку, и сердце его сжалось. А ведь она умеет сострадать, хоть и старательно это скрывает.
   – Может, ее опекает ктонибудь из слуг? Они ведь всегда держатся вместе.
   – Как и воры?
   – Мой лучший друг детства был вором. Теперь он мой управляющий – честнее человека трудно найти. На преступления людей толкают голод и отчаяние. Далеко не все добровольно становятся на этот путь. Чтобы овладеть ремеслом, нужны деньги, а будущие воры, как правило, рождаются без гроша за душой.
   Серина внимательно смотрела на него огромными темносиними глазами, которые, казалось, проникали в самую душу. Почему на него так действовал ее взгляд? Он не мог понять. Ему вовсе не нравились ее ядовитый язычок и высокомерие, но он чувствовал ее отчаяние и одиночество. Она нуждается в утешении. А он желает ее соблазнительное тело с такой силой, что сам удивляется.
   – Я и не знала, что у разбойника может быть столько денег, что он способен нанять управляющего, – удивилась она.
   Ник усмехнулся.
   – Ты на редкость проницательна. Разбойничье ремесло приносит неплохую прибыль.
   Серина сморщила носик.
   – Но в этом доме я не вижу и следа богатства. Напротив, только бедность и запустение. – Она поплотнее завернулась в одеяло, чтобы еще больше отгородиться от него. Он присел рядом с ней на постель.
   – В этой части города полно грабителей, и стоит только утратить бдительность, как из дома вынесут все подчистую. Кроме того, я здесь бываю редко. Этот район навевает горькие воспоминания.
   – Понимаю, – тихо проговорила она, обратив на него загадочный взгляд синих глаз.
   Она откинулась на подушки, и одеяло сползло с ее плеч, обнажив нежную кожу. Серина поспешно натянула его до подбородка.
   Ник представил себе ее округлые формы, скрывающиеся под шелковой сорочкой, и его бросило в жар. Желание сковало тело, и это незнакомое чувство не на шутку испугало его. Первобытная похоть, которую он никогда не испытывал к Маргерит Леннокс, ныне леди Рэнсфорд. А ведь Маргерит он обожал и боготворил.
   А то, что он испытывал к этой женщине, обожанием назвать было нельзя. Он мечтал сломать разделявший их барьер, завладеть ею, любить ее, пока она не станет мягким воском в его руках. Его страсть больше всего походила на ненависть, и все же чтото в ней было такое, что затронуло струны его души.
   Ник медленно потянулся к ней и провел пальцем по ее пухлым губам. Нежные, бархатистые, беззащитные. Лицо ее осунулось от усталости и пережитых страданий. А глаза, от которых у него захватывало дух, теперь внесли смятение в его мысли. Таинственные глубокие озера – создавалось впечатление, что ее взгляд проникает далеко за пределы этого мира. Леди Загадка.
   Серина не отстранилась, только глубоко вздохнула, глядя ему в глаза. Он приблизил свои губы к ее губам и коснулся их легко, как перышком. Ее тепло, запах, вкус – все пробуждало в нем страсть.
   Ощущает ли она такое же сильное влечение? Он погладил ее волосы и положил ладонь ей на затылок. Такая хрупкая, нежная… загадочная, недоступная.
   Серина не могла пошевелиться, хотя и осознавала, что ей грозит опасность. Слишком уж велик был соблазн. Мужское обаяние, такое знакомое и незнакомое одновременно. Казалось, она знает его всю жизнь, а между тем она еще никогда не была близка с мужчиной. Ее влекло к нему против ее желания. Ей хотелось раствориться в нем, слиться с ним душой и телом. Холодный самоконтроль постепенно отступал, сердце рвалось к нему навстречу. «Боже, помоги мне!»
   Гдето зазвенел колокольчик – мелодичный, негромкий перезвон. Она тряхнула головой, с удивлением обнаружив, что это звенит у нее в ушах. Его ладонь жгла ей шею, а рот искал ее губы, дыхание ласкало кожу, глаза блестели в полумраке.
   Серина боялась подчиниться темным страстям, бушевавшим в нем. Если он ее поцелует, она будет сопротивляться. Но едва его губы коснулись ее губ, она забыла обо всем, и только мурашки побежали по спине, пробуждая в крови пока еще не осознанное желание.
   Она не стала протестовать, когда он заключил ее в объятия и привлек к себе. Одеяло упало с ее плеч, открывая ему путь к ее телу. Ее нежные груди прижались к его твердой мускулистой груди. Словно издалека она услышала, как он тихо простонал: «О Господи».
   Его жадный рот подчинял ее себе, и она невольно ответила на его поцелуй, коснувшись языком его языка. Сердце учащенно забилось, привыкая к новым ощущениям.
   Он принял ее приглашение, прижал к себе еще крепче и еще крепче прижался к ее губам. У нее появилось ощущение, будто ее жизнь перетекает в него. Испуганная его напором, она заставила себя очнуться от наваждения.
   Серина уперлась руками ему в грудь, и он тут же поднял голову. Она тяжело дышала, собираясь с мыслями.
   – Я твоя пленница, но любовницей быть не желаю, – отчеканила она, переведя дух. – И не жди, что я растаю от твоих улыбок.
   – Помоему, ты уже растаяла.
   – Ты просто воспользовался моей слабостью.
   – Я никогда не принуждал женщину к близости силой, – хрипло произнес он.
   Секунды перетекли в минуты, прежде чем напряжение покинуло его. Он накинул одеяло ей на плечи, слегка коснувшись рукой ее груди. Серина охнула, когда приятная истома пронзила ее насквозь. Его прикосновение смутило ее, и она спросила себя: почему она позволяет ему так обращаться с собой? Разум твердит остерегаться его, а тело ее стремится в его объятия. Как долго еще она сможет держать оборону?
   Она зарылась под одеяло, положив голову на подушки. У нее уже не было сил возражать, когда он стал ласково гладить ее по голове, как маленькую девочку. Так в детстве ее гладила нянюшка Хопкинс. Ее ладонь была шершавая и сухая, а у разбойника – теплая и ласковая. Серине нравились его руки. Сильные и нежные. Он идет по жизни смело, врываясь в судьбы других людей. В его характере, несмотря на то что он преступник, есть чтото притягательное.
   Веки ее отяжелели, и она начала погружаться в долину сновидений, где царят мир и спокойствие, где нет ни призраков, ни страха. Она вздохнула и, расслабившись под ласковыми прикосновениями его руки, провалилась в сон…
   Ник смотрел, как напряжение постепенно уходит с ее лица и оно разглаживается под его ласками. Сейчас она выглядела юной и беззащитной. И печальной. Уголки ее нежных губ опустились. Он не мог оставить ее наедине с ночными кошмарами. Может, он сам причина этих кошмаров? Она наверняка испытывает страх, хотя и тщательно это скрывает – только плотнее сжимает губы, и глаза становятся испуганные, как у загнанного зверька.
   Он лег рядом с ней, осторожно натянув на себя краешек одеяла. В комнате было тепло, но он тянулся к ее теплу и хотел ощутить изгибы ее тела. Он положил ее голову к себе на плечо, и ее волосы шелковистой волной заструились по его шее, отчего у него перехватило дыхание. Его самого удивило, что он, не зная даже ее настоящего имени, рассказал ей о своем прошлом. Иногда легче открыть душу незнакомцу, чем близкому другу. О том, что довелось ему пережить, знал только Чарлз.
   Впервые за долгое время Ник освободился от гнета своей преступной жизни и пошел на поводу у сердца. В ее присутствии он не мог думать ни о чем другом, как будто она околдовала его и он забыл обо всем на свете. Наконецто он смог расслабиться и погрузиться в теплый кокон сна. Последнее, что он ощутил, это как ее бедро прижалось к его боку, а грудь – к его груди.
   Серине снилось, что мускулистая грудь касается ее груди сквозь шелковую сорочку, а настойчивые руки ласкают ее там, где еще не ласкал ни один мужчина. Ладонь незнакомца скользнула по ее животу, рот жадно целовал ее груди.
   Она таяла в сладкой истоме, с ее губ срывались стоны наслаждения… Закашлявшись, она проснулась.
   И тотчас незнакомые, но такие приятные ощущения растаяли как дым, и Серина разочарованно вздохнула. Она перевернулась на бок и тут увидела, что он все еще здесь и спокойно дышит во сне, обнимая ее одной рукой. Его близость вновь зажгла огонь в ее крови, и по телу разлился жар, пульсирующий в унисон с ударами сердца.
   Проклиная свою слабость, она прижалась лицом к его шее, вдыхая запах его кожи. Его руки обхватили ее еще крепче, но он не проснулся. Она прильнула к нему, трепеща всем телом. Господи, как ей хорошо с ним рядом! И хочется большего, чем эти невинные объятия.
   Она еще долго лежала в темноте, вспоминая все, что произошло с ней после того, как она сбежала из ХайКресента, ускользнув от Лютера. И хотя теперь она пленница и ее судьба целиком в руках этого разбойника, ей почемуто совсем не хочется покидать его объятий. Впервые в жизни она почувствовала себя в безопасности.
   Но на него нельзя положиться – ведь он разбойник с большой дороги! Глупо надеяться на его защиту. Необходимо поскорее отсюда выбираться. Она обязательно сбежит, а пока надо терпеть и постараться усыпить его бдительность. Придется забыть его чары и думать только о себе и своем будущем. Правда, это нелегко, когда его теплое дыхание щекочет кожу, а руки крепко обнимают.

Глава 7

   Ник оделся как подобает джентльмену – в изящный расшитый камзол, светлосерый жилет с длинным рядом позолоченных пуговиц и золотым шитьем вдоль бортов. Наутро после той ночи, что он провел в одной постели со своей узницей, его пригласили на вечеринку в дом Лотос Блоссом – ее настоящее имя было Глэдис Саттон, – известной куртизанки, жившей недалеко от Пиккадилли.
   Когдато он был частым гостем в ее доме, где на стенах в спальне были изображены откровенные сцены любовных игр, взятые из «Камасутры». Стены других комнат дома были окрашены в бледные пастельные тона, на которых яркими пятнами выделялись картины знаменитых художников. Изящная мебель в стиле королевы! Анны, великолепные персидские ковры, хризантемы и ветки с осенними листьями в китайских вазах, фарфоровые статуэтки, резные деревянные шкатулки – все говорило об утонченном вкусе хозяйки.
   Тихая гавань, уютное гнездышко, созданное для того, чтобы ублажать мужчин, – но лишь тех, у кого имелись тугие кошельки. Лотос Блоссом предлагала посетителям утолить страсть в объятиях очаровательных девиц, усладить свой вкус вином и изысканными блюдами, посидеть за игорным столом.
   Ее золотистые волосы были тщательно причесаны, напомажены, уложены завитками над ушами и собраны на затылке. Лотос подняла бокал, приветствуя Ника. Черная бархатная мушка в форме звездочки в уголке ее рта соблазнительно приподнялась, когда она ему улыбнулась. Пышную грудь едва прикрывал шитый золотом лиф платья, пухлые руки, сверкающие голубые глаза, нежные улыбки заманивали Ника, но он в ответ только учтиво поднял свой бокал.
   В прошлом Ник познал немало приятных мгновений в объятиях Лотос, но страсть постепенно сошла на нет, уступив место дружбе. Пригубив вино, он вспомнил нежные изгибы тела своей пленницы. Господи, ему хотелось надавать себе тумаков за так некстати одолевшую его похоть. С тех пор как он раздел ее в хижине Ноя, он не переставал желать близости с ней.
   Входная дверь отворилась, и в комнату ввалилась компания подвыпивших мужчин. Ник недовольно поморщился: среди прочих он узнал Итана, который был одет в серебристоголубой сюртук, стоивший не одну сотню фунтов. Итан вызывающе помахал рукой двоюродному брату, словно для того, чтобы похвастаться дорогими кружевами манжет. Он вел себя так, будто ничего не случилось, а между тем был почти на грани банкротства.
   В глазах его сверкнула холодная ненависть. Он подошел к Нику, и тот не замедлил ответить ему столь же «теплым» взглядом.
   – Здравствуй, братец, – бросил Итан, растянув напомаженные губы в ледяной улыбке. – Не ожидал встретить тебя здесь, но, раз уж ты в Лондоне, наши пути теперь частенько будут пересекаться. – Ник нахмурился. – Тебе это неприятно, да?
   Ник заметил, что щеки брата покрывает толстый слой пудры, который, однако, не мог скрыть нездоровый багровый оттенок кожи – следствие выпитого вина.