Уормолд крикнул Лопесу:
- Займитесь им. И, ради всего святого, постарайтесь сбыть ему "Атомный
котел". Мы еще не продали ни одного.
- Вы будете здесь жить? - спросила негритянка.
- Я буду здесь работать. Спасибо за помощь.
- Нам, британцам, надо стоять друг за друга, - сказала негритянка.
Грузчики, которые устанавливали сейф, спускались по лестнице, они
плевали себе на ладони и вытирали их о штаны, чтобы показать, как тяжело
было тащить эту громаду. Уормолд дал им на чай. Поднявшись наверх, он
грустно оглядел свой кабинет. Беда была в том, что в комнате как раз
оставалось место для складной кровати, - это мешало ему избавиться от
Руди.
- Руди негде будет держать свои вещи, - сказал он.
- Он привык к походной жизни. Но, на худой конец, тут есть ваш
письменный стол. Переложите в сейф бумаги из ящиков, а Руди положит туда
свои вещи.
- Я никогда не открывал сейфа с секретом.
- Это так просто. Надо только выбрать три числа, которые вы сможете
запомнить. Какой у вас номер почтового отделения?
- Не знаю.
- Ну, номер телефона... нет, это ненадежно. Всякий взломщик сразу
догадается. Ваш год рождения?
- Тысяча девятьсот четырнадцатый.
- А число?
- 6 декабря.
- Вот и пусть будет 19 - 6 - 14.
- Ну, этого я не запомню.
- Вам так кажется. Не можете же вы забыть, когда вы родились? Теперь
следите за мной. Вы поворачиваете ручку четыре раза против часовой
стрелки, потом ставите ее на девятнадцать, поворачиваете три раза по
часовой стрелке, потом ставите на шесть, потом два раза против часовой
стрелки, потом на четырнадцать, потом кругом - и сейф заперт. Теперь вы
открываете его точно так же - девятнадцать - шесть - четырнадцать... и
вот, пожалуйста, - открыт.
В сейфе лежала дохлая мышь.
- Товар с гнильцой, - сказала Беатриса, - надо было мне потребовать
скидку.
Она стала распаковывать чемодан Руди, вытаскивая из него части рации,
батареи, фотопринадлежности, какие-то таинственные трубки, засунутые в
мужские носки.
- Как вы ухитрились все это протащить через таможню?
- А мы и не протаскивали. Вещи привез нам из Кингстона 59200 дробь
четыре дробь пять.
- Кто он такой?
- Контрабандист, креол. Занимается контрабандой кокаина, опиума и
марихуаны. Разумеется, таможенники с ним заодно. Они и на этот раз
полагали, что он провозит обычный груз.
- Сколько нужно наркотиков, чтобы набить такой чемодан!
- Да, нам пришлось-таки раскошелиться.
Переложив в сейф содержимое стола, она проворно убрала в ящики пожитки
Руди.
- Рубашки немного помнутся, - заметила она, - что поделаешь.
- Ну и пусть мнутся.
- А это что такое? - спросила она, беря карточки, которые он утром с
таким пристрастием рассматривал.
- Моя агентура.
- Вы оставляете карточки на столе?
- Ну, на ночь я их запираю.
- У вас довольно туманное представление о конспирации. - Она взглянула
на одну из карточек. - Кто такая Тереса?
- Танцовщица, она танцует голая.
- Совсем голая?
- Да.
- Вам повезло... Лондон хочет, чтобы связь с агентами я взяла на себя.
Вы меня как-нибудь познакомите с Тересой, когда она будет не совсем голая?
Уормолд сказал:
- Не думаю, чтобы она захотела работать на женщину. Вы же их знаете...
- Нет, не знаю. Это вы их знаете. А, вот инженер Сифуэнтес. Лондон о
нем очень высокого мнения. Что ж, и он, по-вашему, не захочет работать на
женщину?
- Он не говорит по-английски.
- А что, если мне брать у него уроки испанского? Это была бы неплохая
маскировка. Он такой же красивый, как Тереса?
- У него на редкость ревнивая жена.
- Ну, с женой-то я, наверно, справлюсь.
- Конечно, глупо ревновать человека в таком возрасте.
- А сколько ему лет?
- Шестьдесят пять. К тому же у него брюшко, так что ни одна женщина на
него и смотреть не станет. Если хотите, я спрошу у него насчет уроков.
- Это не к спеху. Можно и подождать. Начну, пожалуй, с другого.
Профессор Санчес. Когда я была замужем, мне приходилось иметь дело с
интеллигентами.
- Он тоже не говорит по-английски.
- Ну, он-то наверно знает французский. А моя мать была француженка. Я
свободно говорю на двух языках.
- Не знаю, как у него обстоит дело с французским. Я выясню.
- Послушайте, вам не следовало бы заносить все эти имена на карточки en
clair [открыто (фр.)]. Представьте себе, что вами заинтересуется капитан
Сегура. Мне бы не хотелось, чтобы с брюшка инженера Сифуэнтеса содрали
кожу для портсигара. Просто запишите какие-нибудь приметы под их номерами,
чтобы легче было запомнить: 59200 дробь пять дробь три - ревнивая жена и
брюшко. Я перепишу все карточки, а старые сожгу. Черт? Где у нас
целлулоид?
- Целлулоид?
- Ну да, чтобы побыстрее жечь бумаги. Ах, должно быть, Руди засунул его
в рубашки.
- Сколько вы возите с собой всякой дряни.
- Теперь нам надо оборудовать темную комнату.
- У меня нет темной комнаты.
- В наше время их нет ни у кого. Я была к этому готова. Вот шторы и
красный фонарь. Ну, и, конечно, микроскоп.
- Зачем нам микроскоп?
- Для микрофотографии. Видите ли, если случится что-нибудь
действительно срочное, о чем нельзя будет сообщить в телеграмме, а Лондон
ждет от нас непосредственных донесений, минуя Кингстон, - это сэкономит
время. Микрофотографию можно послать обыкновенным письмом. Вы приклеиваете
ее вместо точки, а там письмо держат в воде, пока точка не отклеится. Вы
ведь, наверно, пишете домой? Деловые письма посылаете?
- Деловые письма я посылаю в Нью-Йорк.
- А друзьям или родственникам?
- За последние десять лет я как-то ото всех оторвался. Кроме сестры.
Впрочем, к рождеству я посылаю поздравительные открытки.
- А если нам некогда будет ждать рождества?
- Иногда я посылаю марки маленькому племяннику.
- Вот-вот, как раз то, что надо! Можно наклеить микрофотографию на
оборотную сторону одной из марок.
Руди поднимался по лестнице, сгибаясь под тяжестью складной кровати, и
картина на этот раз была добита окончательно. Беатриса и Уормолд вышли в
соседнюю комнату, чтобы освободить ему место; они уселись на кровать
Уормолда. Послышался стук и лязг, потом что-то разбилось.
- Руди у нас такой неуклюжий, - сказала Беатриса. Окинув взглядом
комнату, она добавила: - Ни одной фотографии. Никаких следов личной жизни.
- Да, мне в этом смысле нечем похвастать. У меня вот только Милли. И
доктор Гассельбахер.
- Лондон не одобряет доктора Гассельбахера.
- А ну его к черту, ваш Лондон, - отозвался Уормолд. Ему вдруг
захотелось рассказать ей о разгроме, учиненном в квартире доктора
Гассельбахера, и о конце его бесплодных опытов. Он сказал: - Такие люди,
как ваши дружки в Лондоне... Простите. Вы ведь одна из них.
- И вы тоже.
- Да, конечно. И я тоже.
Руди крикнул из соседней комнаты:
- Готово!
- Мне бы хотелось, чтобы вы не были одной из них, - сказал Уормолд.
- Жить-то ведь надо.
- Это не настоящая жизнь. Все это шпионство... Шпионить за кем? Тайные
агенты раскрывают то, что и так знают все на свете...
- Или просто все выдумывают, - сказала она.
Он запнулся, а она продолжала невозмутимо:
- Мало ли у кого жизнь не настоящая. Изобретать новую мыльницу из
пластмассы, сочинять тупые шутки для эстрады, писать стишки для рекламы,
быть членом парламента, ораторствовать на конференциях ЮНЕСКО... Но деньги
за все это платят настоящие. И то, что бывает после работы, тоже
настоящее. Вот, например, ваша дочь и ее день рождения - они настоящие.
- А что вы делаете после работы?
- Сейчас ничего особенного, но когда была влюблена... Мы ходили в кино,
пили кофе в кафе, летом по вечерам гуляли в парке.
- Но почему все это кончилось?
- Сберечь в жизни что-то настоящее можно только тогда, когда этого
хотят оба. А он все время играл роль, воображал себя великим любовником.
Иногда мне даже хотелось, чтобы он хоть ненадолго стал импотентом, - это
сбило бы с него спесь. Нельзя любить и быть таким самоуверенным! Если
любишь, всегда боишься потерять то, что любишь, правда? - Она вдруг
спохватилась. - А, черт, зачем я вам все это говорю? Пойдемте лучше делать
микроснимки и писать шифровки. - Она заглянула в дверь. - Руди уже лег.
Наверно, его опять тошнит. Неужели человека может тошнить так долго? А нет
у вас комнаты, где бы не было кровати? Кровать всегда располагает к
откровенности. - Она заглянула в другую дверь. - Стол накрыт. Холодное
мясо и салат. Два прибора. Кто здесь хозяйничает? Какая-нибудь фея?
- По утрам приходит часа на два прислуга.
- А что в той комнате?
- Это комната Милли. Но там тоже есть кровать.
Положение было пиковое, как на него ни посмотри. Уормолд теперь уже
привык выписывать деньги на непредвиденные расходы для инженера Сифуэнтеса
и для профессора, жалованье себе, главному механику с "Хуана Бельмонте" и
голой танцовщице Тересе. С пьяницей-летчиком обычно расплачивались ящиками
виски. Деньги Уормолд откладывал на свой текущий счет - когда-нибудь Милли
понадобится приданое. Чтобы оправдать все эти расходы, ему, понятно,
приходилось регулярно сочинять донесения. С помощью большой карты и
очередного номера "Тайм", уделявшего немалое место Кубе в своем отделе
стран Западного полушария, с помощью различных правительственных изданий
по экономическим вопросам, а главное, с помощью своей фантазии он
умудрялся сочинять одно донесение в неделю; до приезда Беатрисы он
посвящал этим сочинениям субботние вечера. Профессор был его экономическим
экспертом, а инженер Сифуэнтес занимался таинственными сооружениями в
горах Орьенте (его сообщения иногда подтверждались, а иногда и
опровергались кубинским летчиком - опровержения придавали тому, что писал
Уормолд, оттенок достоверности). Главный механик сообщал об условиях труда
в Сантьяго, Матансасе и Сьенфуэгосе и осведомлял о беспорядках на военных
кораблях. Что касается голой танцовщицы, то она поставляла пикантные
подробности частной жизни и половых изысков министра обороны и директора
почт и телеграфа. Ее сведения были как две капли воды похожи на сплетни из
жизни кинозвезд, которые печатались в журнале "Конфиденшл", поскольку
воображение Уормолда в этой области было бедновато.
Теперь, когда приехала Беатриса, у Уормолда, помимо субботних
литературных упражнений, появилось много новых хлопот. Дело не
ограничивалось кратким курсом микрофотографии, который он проходил с
Беатрисой по ее настоянию, - надо было выдумывать телеграммы, чтобы
как-нибудь занять Руди, а чем больше телеграмм посылал Уормолд, тем больше
он их получал в ответ. Не проходило недели, чтобы Лондон не докучал ему
запросами о сооружениях в Орьенте, и с каждой неделей Беатриса все
настойчивее добивалась передачи ей агентурных связей. По ее словам,
резиденту категорически воспрещалось самому встречаться со своими
"источниками". Однажды он пригласил ее пообедать в Загородный клуб и, как
назло, кто-то вдруг громко вызвал инженера Сифуэнтеса. Из-за соседнего
столика поднялся очень высокий, худой человек. На глазу у него было
бельмо.
- Это и есть Сифуэнтес? - резко спросила она.
- Да.
- Но вы же мне сказали, что ему шестьдесят пять лет.
- Он очень молодо выглядит.
- И вы говорили, что у него брюшко.
- Вы меня просто не поняли. Я сказал, что у него брошка. Здесь так
называют бельмо.
Он чуть было не попался.
Затем она стала интересоваться более возвышенным порождением фантазии
Уормолда - кубинским летчиком. Она с увлечением принялась дополнять записи
о нем в картотеке и требовала все новых и новых подробностей. Рауля
Домингеса, без сомнения, окружал ореол романтики. Жена его погибла во
время гражданской войны в Испании, а теперь он разочаровался и в политике
и в своих бывших коммунистических друзьях. Чем чаще Беатриса расспрашивала
о нем Уормолда, чем больше обогащался характер Рауля, тем сильнее ей
хотелось с ним познакомиться. Иногда Уормолд чувствовал укол ревности и
пытался очернить летчика в ее глазах.
- Этот пьянчуга выдувает целую бутылку виски в день, - говорил Уормолд.
- Наверно, ищет забвения от одиночества и тоски, - отвечала Беатриса. -
А вам разве никогда не хочется забыться?
- Должно быть, иногда нам всем этого хочется.
- Я-то знаю, что такое одиночество, - сказала она с сочувствием. - Он
пьет с утра до ночи?
- Нет. Роковое время для него - два часа ночи. Если он к этому времени
проспится, его начинают донимать мрачные мысли, и тогда он снова
принимается пить.
Уормолда самого удивляло, как быстро он находит ответ на любой вопрос о
своих героях; казалось, они живут где-то на пороге его сознания: стоит ему
только повернуть выключатель и зажечь свет - они уже тут как тут, и сами
начинают действовать. Вскоре после приезда Беатрисы Рауль праздновал день
рождения, в она предложила подарить ему ящик шампанского.
- Он к нему и не притронется, - сам не зная почему, возразил Уормолд. -
У него повышенная кислотность. Как только он выпьет шампанского, у него
появляется сыпь. А вот профессор, наоборот, тот не пьет ничего другого.
- Аристократический вкус.
- Дурной вкус, - не задумываясь, откликнулся Уормолд. - Он предпочитает
шампанское испанских марок.
Иногда его даже пугало, как эти люди, без его ведома, вырастали из
мрака небытия. Что там делает Тереса у него за спиной? Он боялся об этом
подумать. Порой его возмущали ее бесстыдные откровения, когда она
рассказывала о своей жизни с двумя любовниками. Но самого неотступного
внимания требовал Рауль. Бывали такие минуты, когда Уормолду казалось, что
куда проще было бы иметь дело с настоящими агентами.
Мысль его лучше всего работала в ванне. Однажды утром, когда он был
погружен в свои размышления, до него донесся какой-то шум - возмущенные
возгласы, стук кулаком в дверь, сердитый топот на лестнице, - но
захваченный творческим порывом, он был равнодушен к миру, который скрывало
от него облако пара... Кубинская авиакомпания уволила Рауля за пьянство.
Он был в отчаянии: работы нет, у него произошло неприятное объяснение с
капитаном Сегурой, тот ему угрожал...
- С вами ничего не случилось? - донесся снаружи голос Беатрисы. - Вы не
утонули? Может быть, взломать дверь?
Он задрапировался полотенцем и вышел в спальню, которая служила ему
теперь и кабинетом.
- Милли ушла в бешенстве, - сообщила Беатриса. - Ей так и не удалось
принять ванну.
- Настал исторический момент, - сказал Уормолд. - Где Руди?
- Вы же сами отпустили его на субботу и воскресенье.
- Ничего. Пошлем телеграмму через консульство. Достаньте шифровальную
книгу.
- Она в сейфе. Напомните, мне секрет. Когда ваш день рождения? Ведь,
кажется, мы остановились на дне рождения? 6 декабря?
- Я все переменил.
- Свой день рождения?
- Да нет же. Я говорю о секрете. - Он добавил назидательно: - Чем
меньше людей его знают, тем лучше для всех нас. Достаточно, если его знаем
Руди и я. Самое важное - это действовать по всем правилам. - Он пошел в
комнату Руди и принялся крутить ручку - четыре раза налево, три раза
направо. Полотенце упрямо сползало с бедер. - Кроме того, каждый может
узнать мой день рождения, он ведь указан в бланке для прописки. Крайне
опасно! Это как раз та цифра, о которой они подумают прежде всего.
- Еще один поворот, - сказала Беатриса.
- Этот секрет не разгадает никто. Надежнее быть не может.
- Ну как, готово?
- Я, кажется, ошибся. Придется начать сначала.
- Да, секрет и в самом деле разгадать трудно.
- Пожалуйста, не смотрите и не говорите мне под руку. Меня это
нервирует.
Беатриса отошла и повернулась лицом к стене.
- Скажите, когда можно будет смотреть, - попросила она.
- Странная история. Должно быть, эта проклятая штука сломалась.
Позвоните Руди по телефону.
- Не могу. Куда я ему позвоню? Он уехал на пляж Варадеро.
- Ах, черт!
- Может быть, вы мне скажете, как вы придумали эту цифру, если только
вы можете вспомнить...
- Это телефон сестры моей бабушки.
- Вы помните ее адрес?
- Оксфорд, Вудсток-роуд, 96.
- Но почему именно сестры вашей бабушки?
- А почему бы и нет?
- Пожалуй, можно запросить справочную Оксфорда.
- Сомневаюсь, чтобы она нам помогла.
- А как ее фамилия?
- Фамилию я тоже забыл.
- Да, нечего сказать, секрет надежный.
- Мы всегда звали ее просто бабушка Кэт... Между прочим, она уже
пятнадцать лет как умерла. А номер телефона мог измениться.
- Непонятно, зачем вы взяли именно ее телефон.
- Разве с вами не бывает, что какой-нибудь номер телефона запоминается
вам на всю жизнь?
- Кажется, этот номер запомнился вам не слишком твердо.
- Сию минуту припомню. Там что-то вроде семерки, еще семерки, пятерки,
тройки и девятки.
- О, господи! Неужели в этом проклятом Оксфорде пятизначные номера!
- Мы можем попробовать все сочетания цифр семь, семь, пять, три и
девять.
- А вы знаете, сколько их? Что-то около шестисот. Надеюсь, у вас не
очень спешная телеграмма.
- Я уверен во всех цифрах, кроме семерки.
- Превосходно. Которой семерки? Кажется, теперь нам придется
испробовать что-то около шести тысяч сочетаний. Точно не скажу - я не
математик.
- Руди, вероятно, где-нибудь записал этот номер.
- Надеюсь, на непромокаемой бумаге, чтобы она не размокла во время
купания... Что и говорить, хозяйство у нас образцовое.
- А если нам воспользоваться старым кодом?
- Это небезопасно. Но что поделаешь...
После долгих поисков они нашли "Шекспира для детей" у кровати Милли.
Судя по загнутой странице, она дошла до половины "Двух веронцев".
- Пишите телеграмму, - начал Уормолд. - Пропустите число. ... марта.
- Неужели вы даже не помните сегодняшнего числа?
- Нижеследующее от 59200 дробь пять абзац А начинается 59200 дробь пять
дробь четыре уволен за пьянство при исполнении служебных обязанностей
опасается высылки в Испанию где его жизнь будет в опасности точка.
- Бедняга Рауль...
- Абзац Б начинается 59200 дробь пять дробь четыре...
- А нельзя ли просто; он?
- Ладно. Он. Он может при создавшихся условиях согласиться пролететь на
частном самолете над секретными сооружениями и сфотографировать их за
соответствующее вознаграждение и право убежища на Ямайке точка абзац В
начинается ему придется вылететь из Сантьяго и сесть в Кингстоне если
59200 обеспечит посадку.
- Наконец-то мы, кажется, взялись за дело, - заметила Беатриса.
- Абзац Г начинается прошу утвердить пятьсот долларов за прокат
самолета для 59200 дробь пять дробь четыре точка еще двести долларов для
подкупа аэродромного персонала в Гаване точка абзац Д начинается вынужден
дать 59200 дробь пять дробь четыре приличное вознаграждение в связи с
серьезным риском перехвата самолетами патрулирующими над горами Орьенте
точка предлагаю тысячу долларов точка.
- Какая аппетитная, круглая сумма, - сказала Беатриса.
- Конец. Принимайтесь за дело. Что вы копаетесь?
- Хочу найти подходящую фразу. Я не очень люблю "Шекспира для детей", а
вы?
- Тысяча семьсот долларов, - мечтательно произнес Уормолд.
- Надо было довести ее до двух тысяч: А.О. любит круглые цифры.
- Боюсь показаться слишком расточительным, - сказал Уормолд.
Тысячи семисот долларов наверняка хватит на то, чтобы Милли могла
пробыть год в одной из школ для благородных девиц в Швейцарии.
- У вас такой самодовольный вид, - сказала Беатриса. - А вам не
приходит в голову, что вы посылаете человека на верную смерть?
"Вот-вот, этого-то как раз я и хочу", - подумал Уормолд.
- Передайте им в консульстве, - сказал он, - что телеграмма должна
пойти вне всякой очереди.
- Телеграмма длинная, - сказала Беатриса. - Как вы думаете, такая фраза
подойдет: "Он представил королю Полидора и Кадвала и объявил ему, что это
два его пропавших сына - Гвидерий и Арвираг". Неправда ли, Шекспир бывает
скучноват?
Через неделю он пригласил Беатрису поужинать в ресторане возле порта,
где подавались только рыбные блюда. Запрошенную сумму утвердили, урезав ее
на двести долларов, так что пристрастие А.О. к круглым цифрам все же
сказалось. Уормолд представлял себе, как Рауль едет на аэродром: впереди -
опасный полет. Но финал еще неизвестен. Как и в подлинной жизни, всякое
может случиться. Герой начнет своевольничать: его схватят еще до того, как
он сядет в самолет, задержит полицейская машина... Он исчезнет в застенках
капитана Сегуры. В печати об этом не появится ни строчки. Уормолд
предупредит Лондон, что прекращает радиосвязь, так как Рауля могут
вынудить их выдать. Отправив последнее сообщение, они разберут передатчик
и спрячут части; целлулоид будет наготове, чтобы предать все огню... А
может быть, Рауль вылетит благополучно и они так никогда и не узнают, что
же стряслось с ним над горами Орьенте. Во всей этой истории ясно было
одно: Рауль не прилетит на Ямайку и не доставит никаких снимков.
- О чем вы задумались? - спросила Беатриса.
Он еще не притронулся к фаршированному омару.
- Я думал о Рауле.
С просторов Атлантики задул свежий ветер. Замок Морро по ту сторону
бухты высился как океанское судно, прибитое к берегу штормом.
- Вы за него беспокоитесь?
- Конечно, беспокоюсь.
Если Рауль вылетит в полночь, он сядет в Сантьяго для заправки как раз
перед рассветом; там у него свои ребята: ведь в провинции Орьенте каждый -
мятежник в душе. Потом, как только рассветет и можно будет снимать - но
еще до появления в воздухе патрульных самолетов, - он полетит в разведку
над горами и лесами.
- А у него сейчас нет запоя?
- Обещал, что пить не будет. Впрочем, кто его знает.
- Бедняга Рауль.
- Бедняга Рауль.
- Жизнь его не баловала. Вам следовало познакомить его с Тересой.
Он кинул на нее испытующий взгляд, но, судя по всему, она была занята
омаром.
- Хороша конспирация!
- А ну ее к черту, вашу конспирацию!
После ужина они пошли домой по Авенида де Масео, держась подальше от
моря. В эту дождливую, ветреную ночь здесь было мало прохожих и еще меньше
автомобилей. Валы набегали и разбивались о дамбу. Брызги перелетали через
широкую дорогу, где днем в четыре ряда шли машины, и падали дождем у
подножия изрытых солью и ветром колонн. Тучи неслись с востока; Уормолд
подумал, что и его, как эти камни Гаваны, разъедает ветер времени.
Пятнадцать лет - немалый срок.
- Может быть, один из огоньков вон там, наверху, - это он, - произнес
Уормолд. - Как ему, должно быть, одиноко.
- Ну, это литература, - сказала она.
Он остановился как вкопанный под одной из колонн и бросил на нее
тревожный взгляд.
- Что вы сказали?
- Да ничего. Иногда мне кажется, что вы смотрите на ваших агентов как
на марионеток или героев романа. Но ведь там наверху живой человек, верно?
- Вы плохо обо мне думаете.
- Простите. Я не хотела вас обидеть. Расскажите о ком-нибудь, кто вам
по-настоящему дорог. О вашей жене. Расскажите о ней.
- Она была красивая.
- Вы по ней скучаете?
- Конечно. Когда ее вспоминаю.
- А я не скучаю по Питеру.
- Кто это?
- Мой муж. Человек из ЮНЕСКО.
- Значит, вам повезло. Вы свободны. - Он взглянул на часы, на небо. -
Сейчас он должен быть над Матансасом. Если все благополучно.
- Это вы ему дали маршрут?
- Что вы, он сам выбирает свой путь.
- А свою смерть?
Его снова что-то испугало в ее тоне - какая-то враждебность. Неужели
она его подозревает? Он ускорил шаг. Они миновали бар "Кармен" и
"Ча-ча-клуб" с крикливыми вывесками, намалеванными на ветхих ставнях
старинного фасада. Из полумрака выглядывали красивые лица - карие глаза и
темные волосы испанок, желтая кожа метисок; они стояли, лениво прислонясь
к решетке, тщетно поджидая, не появится ли на залитой солеными брызгами
улице хоть одна живая душа. Жить в Гаване - это жить на огромной фабрике,
где беспрерывным потоком выпускают женскую красоту. Но Уормолд не хотел
никакой красоты. Он дошел до фонаря, остановился и прямо посмотрел в ее
правдивые, ясные глаза. Он хотел правды.
- Куда мы идем? - спросил он.
- Разве вы не знаете? Разве все не решено заранее, так же как полет
Рауля?
- Я просто гуляю.
- А вам не хочется посидеть у рации? Руди дежурит.
- Ничего нового не будет до самого рассвета.
- А что, ночное сообщение о гибели самолета над Сантьяго у вас не
предусмотрено?
Губы его пересохли от соли и тревоги. Она обо всем догадалась. Значит,
она донесет Готорну. Что сделают тогда "они"? У них не было законных
способов расправиться с ним, но они могли помешать ему вернуться в Англию.
Он подумал: теперь она улетит следующим самолетом, все войдет в прежнюю
колею, и так будет даже лучше; ведь жизнь его принадлежит Милли.
- Не понимаю, что вы хотите сказать, - пробормотал он.
Большая волна разбилась о дамбу и выросла над набережной, как
рождественская елка, покрытая пластмассовым инеем. Потом она исчезла, и
другая елка выросла возле "Насьоналя".
- Вы сегодня весь вечер какая-то странная, - сказал он. Незачем тянуть:
если игра все равно подходит к концу, лучше положить карты на стол. - На
что вы намекаете?
- Значит, не будет аварии на аэродроме... или в пути?
- Как я могу это знать?
- А у вас весь вечер такой тон, будто вам все известно заранее. Вы
говорите о нем не так, как говорят о живом человеке. Вы сочиняли ему
эпитафию, как плохой писатель, выдумывающий эффектную развязку.
Ветер с силой толкнул их друг к другу. Она сказала:
- Неужели вам не надоело подвергать людей опасности? Ради чего? Ради
игры в духе "Бойз оун пейпер"? [английский журнал для юношества,
печатающий детективные романы]
- Вы ведь тоже играете в эту игру.
- Я не верю в нее, как верит Готорн. - Она добавила с яростью. - Лучше
быть последним жуликом, чем дураком или желторотым птенцом. Зачем вам все
это нужно? Разве вас не кормят ваши пылесосы?
- Нет. У меня есть Милли.
- А что бы с вами было, если бы не появился Готорн?
Он сделал слабую попытку отшутиться:
- Пришлось бы, наверно, жениться на богатой.
- А вы могли бы еще раз жениться? - Она твердо решила продолжать
- Займитесь им. И, ради всего святого, постарайтесь сбыть ему "Атомный
котел". Мы еще не продали ни одного.
- Вы будете здесь жить? - спросила негритянка.
- Я буду здесь работать. Спасибо за помощь.
- Нам, британцам, надо стоять друг за друга, - сказала негритянка.
Грузчики, которые устанавливали сейф, спускались по лестнице, они
плевали себе на ладони и вытирали их о штаны, чтобы показать, как тяжело
было тащить эту громаду. Уормолд дал им на чай. Поднявшись наверх, он
грустно оглядел свой кабинет. Беда была в том, что в комнате как раз
оставалось место для складной кровати, - это мешало ему избавиться от
Руди.
- Руди негде будет держать свои вещи, - сказал он.
- Он привык к походной жизни. Но, на худой конец, тут есть ваш
письменный стол. Переложите в сейф бумаги из ящиков, а Руди положит туда
свои вещи.
- Я никогда не открывал сейфа с секретом.
- Это так просто. Надо только выбрать три числа, которые вы сможете
запомнить. Какой у вас номер почтового отделения?
- Не знаю.
- Ну, номер телефона... нет, это ненадежно. Всякий взломщик сразу
догадается. Ваш год рождения?
- Тысяча девятьсот четырнадцатый.
- А число?
- 6 декабря.
- Вот и пусть будет 19 - 6 - 14.
- Ну, этого я не запомню.
- Вам так кажется. Не можете же вы забыть, когда вы родились? Теперь
следите за мной. Вы поворачиваете ручку четыре раза против часовой
стрелки, потом ставите ее на девятнадцать, поворачиваете три раза по
часовой стрелке, потом ставите на шесть, потом два раза против часовой
стрелки, потом на четырнадцать, потом кругом - и сейф заперт. Теперь вы
открываете его точно так же - девятнадцать - шесть - четырнадцать... и
вот, пожалуйста, - открыт.
В сейфе лежала дохлая мышь.
- Товар с гнильцой, - сказала Беатриса, - надо было мне потребовать
скидку.
Она стала распаковывать чемодан Руди, вытаскивая из него части рации,
батареи, фотопринадлежности, какие-то таинственные трубки, засунутые в
мужские носки.
- Как вы ухитрились все это протащить через таможню?
- А мы и не протаскивали. Вещи привез нам из Кингстона 59200 дробь
четыре дробь пять.
- Кто он такой?
- Контрабандист, креол. Занимается контрабандой кокаина, опиума и
марихуаны. Разумеется, таможенники с ним заодно. Они и на этот раз
полагали, что он провозит обычный груз.
- Сколько нужно наркотиков, чтобы набить такой чемодан!
- Да, нам пришлось-таки раскошелиться.
Переложив в сейф содержимое стола, она проворно убрала в ящики пожитки
Руди.
- Рубашки немного помнутся, - заметила она, - что поделаешь.
- Ну и пусть мнутся.
- А это что такое? - спросила она, беря карточки, которые он утром с
таким пристрастием рассматривал.
- Моя агентура.
- Вы оставляете карточки на столе?
- Ну, на ночь я их запираю.
- У вас довольно туманное представление о конспирации. - Она взглянула
на одну из карточек. - Кто такая Тереса?
- Танцовщица, она танцует голая.
- Совсем голая?
- Да.
- Вам повезло... Лондон хочет, чтобы связь с агентами я взяла на себя.
Вы меня как-нибудь познакомите с Тересой, когда она будет не совсем голая?
Уормолд сказал:
- Не думаю, чтобы она захотела работать на женщину. Вы же их знаете...
- Нет, не знаю. Это вы их знаете. А, вот инженер Сифуэнтес. Лондон о
нем очень высокого мнения. Что ж, и он, по-вашему, не захочет работать на
женщину?
- Он не говорит по-английски.
- А что, если мне брать у него уроки испанского? Это была бы неплохая
маскировка. Он такой же красивый, как Тереса?
- У него на редкость ревнивая жена.
- Ну, с женой-то я, наверно, справлюсь.
- Конечно, глупо ревновать человека в таком возрасте.
- А сколько ему лет?
- Шестьдесят пять. К тому же у него брюшко, так что ни одна женщина на
него и смотреть не станет. Если хотите, я спрошу у него насчет уроков.
- Это не к спеху. Можно и подождать. Начну, пожалуй, с другого.
Профессор Санчес. Когда я была замужем, мне приходилось иметь дело с
интеллигентами.
- Он тоже не говорит по-английски.
- Ну, он-то наверно знает французский. А моя мать была француженка. Я
свободно говорю на двух языках.
- Не знаю, как у него обстоит дело с французским. Я выясню.
- Послушайте, вам не следовало бы заносить все эти имена на карточки en
clair [открыто (фр.)]. Представьте себе, что вами заинтересуется капитан
Сегура. Мне бы не хотелось, чтобы с брюшка инженера Сифуэнтеса содрали
кожу для портсигара. Просто запишите какие-нибудь приметы под их номерами,
чтобы легче было запомнить: 59200 дробь пять дробь три - ревнивая жена и
брюшко. Я перепишу все карточки, а старые сожгу. Черт? Где у нас
целлулоид?
- Целлулоид?
- Ну да, чтобы побыстрее жечь бумаги. Ах, должно быть, Руди засунул его
в рубашки.
- Сколько вы возите с собой всякой дряни.
- Теперь нам надо оборудовать темную комнату.
- У меня нет темной комнаты.
- В наше время их нет ни у кого. Я была к этому готова. Вот шторы и
красный фонарь. Ну, и, конечно, микроскоп.
- Зачем нам микроскоп?
- Для микрофотографии. Видите ли, если случится что-нибудь
действительно срочное, о чем нельзя будет сообщить в телеграмме, а Лондон
ждет от нас непосредственных донесений, минуя Кингстон, - это сэкономит
время. Микрофотографию можно послать обыкновенным письмом. Вы приклеиваете
ее вместо точки, а там письмо держат в воде, пока точка не отклеится. Вы
ведь, наверно, пишете домой? Деловые письма посылаете?
- Деловые письма я посылаю в Нью-Йорк.
- А друзьям или родственникам?
- За последние десять лет я как-то ото всех оторвался. Кроме сестры.
Впрочем, к рождеству я посылаю поздравительные открытки.
- А если нам некогда будет ждать рождества?
- Иногда я посылаю марки маленькому племяннику.
- Вот-вот, как раз то, что надо! Можно наклеить микрофотографию на
оборотную сторону одной из марок.
Руди поднимался по лестнице, сгибаясь под тяжестью складной кровати, и
картина на этот раз была добита окончательно. Беатриса и Уормолд вышли в
соседнюю комнату, чтобы освободить ему место; они уселись на кровать
Уормолда. Послышался стук и лязг, потом что-то разбилось.
- Руди у нас такой неуклюжий, - сказала Беатриса. Окинув взглядом
комнату, она добавила: - Ни одной фотографии. Никаких следов личной жизни.
- Да, мне в этом смысле нечем похвастать. У меня вот только Милли. И
доктор Гассельбахер.
- Лондон не одобряет доктора Гассельбахера.
- А ну его к черту, ваш Лондон, - отозвался Уормолд. Ему вдруг
захотелось рассказать ей о разгроме, учиненном в квартире доктора
Гассельбахера, и о конце его бесплодных опытов. Он сказал: - Такие люди,
как ваши дружки в Лондоне... Простите. Вы ведь одна из них.
- И вы тоже.
- Да, конечно. И я тоже.
Руди крикнул из соседней комнаты:
- Готово!
- Мне бы хотелось, чтобы вы не были одной из них, - сказал Уормолд.
- Жить-то ведь надо.
- Это не настоящая жизнь. Все это шпионство... Шпионить за кем? Тайные
агенты раскрывают то, что и так знают все на свете...
- Или просто все выдумывают, - сказала она.
Он запнулся, а она продолжала невозмутимо:
- Мало ли у кого жизнь не настоящая. Изобретать новую мыльницу из
пластмассы, сочинять тупые шутки для эстрады, писать стишки для рекламы,
быть членом парламента, ораторствовать на конференциях ЮНЕСКО... Но деньги
за все это платят настоящие. И то, что бывает после работы, тоже
настоящее. Вот, например, ваша дочь и ее день рождения - они настоящие.
- А что вы делаете после работы?
- Сейчас ничего особенного, но когда была влюблена... Мы ходили в кино,
пили кофе в кафе, летом по вечерам гуляли в парке.
- Но почему все это кончилось?
- Сберечь в жизни что-то настоящее можно только тогда, когда этого
хотят оба. А он все время играл роль, воображал себя великим любовником.
Иногда мне даже хотелось, чтобы он хоть ненадолго стал импотентом, - это
сбило бы с него спесь. Нельзя любить и быть таким самоуверенным! Если
любишь, всегда боишься потерять то, что любишь, правда? - Она вдруг
спохватилась. - А, черт, зачем я вам все это говорю? Пойдемте лучше делать
микроснимки и писать шифровки. - Она заглянула в дверь. - Руди уже лег.
Наверно, его опять тошнит. Неужели человека может тошнить так долго? А нет
у вас комнаты, где бы не было кровати? Кровать всегда располагает к
откровенности. - Она заглянула в другую дверь. - Стол накрыт. Холодное
мясо и салат. Два прибора. Кто здесь хозяйничает? Какая-нибудь фея?
- По утрам приходит часа на два прислуга.
- А что в той комнате?
- Это комната Милли. Но там тоже есть кровать.
Положение было пиковое, как на него ни посмотри. Уормолд теперь уже
привык выписывать деньги на непредвиденные расходы для инженера Сифуэнтеса
и для профессора, жалованье себе, главному механику с "Хуана Бельмонте" и
голой танцовщице Тересе. С пьяницей-летчиком обычно расплачивались ящиками
виски. Деньги Уормолд откладывал на свой текущий счет - когда-нибудь Милли
понадобится приданое. Чтобы оправдать все эти расходы, ему, понятно,
приходилось регулярно сочинять донесения. С помощью большой карты и
очередного номера "Тайм", уделявшего немалое место Кубе в своем отделе
стран Западного полушария, с помощью различных правительственных изданий
по экономическим вопросам, а главное, с помощью своей фантазии он
умудрялся сочинять одно донесение в неделю; до приезда Беатрисы он
посвящал этим сочинениям субботние вечера. Профессор был его экономическим
экспертом, а инженер Сифуэнтес занимался таинственными сооружениями в
горах Орьенте (его сообщения иногда подтверждались, а иногда и
опровергались кубинским летчиком - опровержения придавали тому, что писал
Уормолд, оттенок достоверности). Главный механик сообщал об условиях труда
в Сантьяго, Матансасе и Сьенфуэгосе и осведомлял о беспорядках на военных
кораблях. Что касается голой танцовщицы, то она поставляла пикантные
подробности частной жизни и половых изысков министра обороны и директора
почт и телеграфа. Ее сведения были как две капли воды похожи на сплетни из
жизни кинозвезд, которые печатались в журнале "Конфиденшл", поскольку
воображение Уормолда в этой области было бедновато.
Теперь, когда приехала Беатриса, у Уормолда, помимо субботних
литературных упражнений, появилось много новых хлопот. Дело не
ограничивалось кратким курсом микрофотографии, который он проходил с
Беатрисой по ее настоянию, - надо было выдумывать телеграммы, чтобы
как-нибудь занять Руди, а чем больше телеграмм посылал Уормолд, тем больше
он их получал в ответ. Не проходило недели, чтобы Лондон не докучал ему
запросами о сооружениях в Орьенте, и с каждой неделей Беатриса все
настойчивее добивалась передачи ей агентурных связей. По ее словам,
резиденту категорически воспрещалось самому встречаться со своими
"источниками". Однажды он пригласил ее пообедать в Загородный клуб и, как
назло, кто-то вдруг громко вызвал инженера Сифуэнтеса. Из-за соседнего
столика поднялся очень высокий, худой человек. На глазу у него было
бельмо.
- Это и есть Сифуэнтес? - резко спросила она.
- Да.
- Но вы же мне сказали, что ему шестьдесят пять лет.
- Он очень молодо выглядит.
- И вы говорили, что у него брюшко.
- Вы меня просто не поняли. Я сказал, что у него брошка. Здесь так
называют бельмо.
Он чуть было не попался.
Затем она стала интересоваться более возвышенным порождением фантазии
Уормолда - кубинским летчиком. Она с увлечением принялась дополнять записи
о нем в картотеке и требовала все новых и новых подробностей. Рауля
Домингеса, без сомнения, окружал ореол романтики. Жена его погибла во
время гражданской войны в Испании, а теперь он разочаровался и в политике
и в своих бывших коммунистических друзьях. Чем чаще Беатриса расспрашивала
о нем Уормолда, чем больше обогащался характер Рауля, тем сильнее ей
хотелось с ним познакомиться. Иногда Уормолд чувствовал укол ревности и
пытался очернить летчика в ее глазах.
- Этот пьянчуга выдувает целую бутылку виски в день, - говорил Уормолд.
- Наверно, ищет забвения от одиночества и тоски, - отвечала Беатриса. -
А вам разве никогда не хочется забыться?
- Должно быть, иногда нам всем этого хочется.
- Я-то знаю, что такое одиночество, - сказала она с сочувствием. - Он
пьет с утра до ночи?
- Нет. Роковое время для него - два часа ночи. Если он к этому времени
проспится, его начинают донимать мрачные мысли, и тогда он снова
принимается пить.
Уормолда самого удивляло, как быстро он находит ответ на любой вопрос о
своих героях; казалось, они живут где-то на пороге его сознания: стоит ему
только повернуть выключатель и зажечь свет - они уже тут как тут, и сами
начинают действовать. Вскоре после приезда Беатрисы Рауль праздновал день
рождения, в она предложила подарить ему ящик шампанского.
- Он к нему и не притронется, - сам не зная почему, возразил Уормолд. -
У него повышенная кислотность. Как только он выпьет шампанского, у него
появляется сыпь. А вот профессор, наоборот, тот не пьет ничего другого.
- Аристократический вкус.
- Дурной вкус, - не задумываясь, откликнулся Уормолд. - Он предпочитает
шампанское испанских марок.
Иногда его даже пугало, как эти люди, без его ведома, вырастали из
мрака небытия. Что там делает Тереса у него за спиной? Он боялся об этом
подумать. Порой его возмущали ее бесстыдные откровения, когда она
рассказывала о своей жизни с двумя любовниками. Но самого неотступного
внимания требовал Рауль. Бывали такие минуты, когда Уормолду казалось, что
куда проще было бы иметь дело с настоящими агентами.
Мысль его лучше всего работала в ванне. Однажды утром, когда он был
погружен в свои размышления, до него донесся какой-то шум - возмущенные
возгласы, стук кулаком в дверь, сердитый топот на лестнице, - но
захваченный творческим порывом, он был равнодушен к миру, который скрывало
от него облако пара... Кубинская авиакомпания уволила Рауля за пьянство.
Он был в отчаянии: работы нет, у него произошло неприятное объяснение с
капитаном Сегурой, тот ему угрожал...
- С вами ничего не случилось? - донесся снаружи голос Беатрисы. - Вы не
утонули? Может быть, взломать дверь?
Он задрапировался полотенцем и вышел в спальню, которая служила ему
теперь и кабинетом.
- Милли ушла в бешенстве, - сообщила Беатриса. - Ей так и не удалось
принять ванну.
- Настал исторический момент, - сказал Уормолд. - Где Руди?
- Вы же сами отпустили его на субботу и воскресенье.
- Ничего. Пошлем телеграмму через консульство. Достаньте шифровальную
книгу.
- Она в сейфе. Напомните, мне секрет. Когда ваш день рождения? Ведь,
кажется, мы остановились на дне рождения? 6 декабря?
- Я все переменил.
- Свой день рождения?
- Да нет же. Я говорю о секрете. - Он добавил назидательно: - Чем
меньше людей его знают, тем лучше для всех нас. Достаточно, если его знаем
Руди и я. Самое важное - это действовать по всем правилам. - Он пошел в
комнату Руди и принялся крутить ручку - четыре раза налево, три раза
направо. Полотенце упрямо сползало с бедер. - Кроме того, каждый может
узнать мой день рождения, он ведь указан в бланке для прописки. Крайне
опасно! Это как раз та цифра, о которой они подумают прежде всего.
- Еще один поворот, - сказала Беатриса.
- Этот секрет не разгадает никто. Надежнее быть не может.
- Ну как, готово?
- Я, кажется, ошибся. Придется начать сначала.
- Да, секрет и в самом деле разгадать трудно.
- Пожалуйста, не смотрите и не говорите мне под руку. Меня это
нервирует.
Беатриса отошла и повернулась лицом к стене.
- Скажите, когда можно будет смотреть, - попросила она.
- Странная история. Должно быть, эта проклятая штука сломалась.
Позвоните Руди по телефону.
- Не могу. Куда я ему позвоню? Он уехал на пляж Варадеро.
- Ах, черт!
- Может быть, вы мне скажете, как вы придумали эту цифру, если только
вы можете вспомнить...
- Это телефон сестры моей бабушки.
- Вы помните ее адрес?
- Оксфорд, Вудсток-роуд, 96.
- Но почему именно сестры вашей бабушки?
- А почему бы и нет?
- Пожалуй, можно запросить справочную Оксфорда.
- Сомневаюсь, чтобы она нам помогла.
- А как ее фамилия?
- Фамилию я тоже забыл.
- Да, нечего сказать, секрет надежный.
- Мы всегда звали ее просто бабушка Кэт... Между прочим, она уже
пятнадцать лет как умерла. А номер телефона мог измениться.
- Непонятно, зачем вы взяли именно ее телефон.
- Разве с вами не бывает, что какой-нибудь номер телефона запоминается
вам на всю жизнь?
- Кажется, этот номер запомнился вам не слишком твердо.
- Сию минуту припомню. Там что-то вроде семерки, еще семерки, пятерки,
тройки и девятки.
- О, господи! Неужели в этом проклятом Оксфорде пятизначные номера!
- Мы можем попробовать все сочетания цифр семь, семь, пять, три и
девять.
- А вы знаете, сколько их? Что-то около шестисот. Надеюсь, у вас не
очень спешная телеграмма.
- Я уверен во всех цифрах, кроме семерки.
- Превосходно. Которой семерки? Кажется, теперь нам придется
испробовать что-то около шести тысяч сочетаний. Точно не скажу - я не
математик.
- Руди, вероятно, где-нибудь записал этот номер.
- Надеюсь, на непромокаемой бумаге, чтобы она не размокла во время
купания... Что и говорить, хозяйство у нас образцовое.
- А если нам воспользоваться старым кодом?
- Это небезопасно. Но что поделаешь...
После долгих поисков они нашли "Шекспира для детей" у кровати Милли.
Судя по загнутой странице, она дошла до половины "Двух веронцев".
- Пишите телеграмму, - начал Уормолд. - Пропустите число. ... марта.
- Неужели вы даже не помните сегодняшнего числа?
- Нижеследующее от 59200 дробь пять абзац А начинается 59200 дробь пять
дробь четыре уволен за пьянство при исполнении служебных обязанностей
опасается высылки в Испанию где его жизнь будет в опасности точка.
- Бедняга Рауль...
- Абзац Б начинается 59200 дробь пять дробь четыре...
- А нельзя ли просто; он?
- Ладно. Он. Он может при создавшихся условиях согласиться пролететь на
частном самолете над секретными сооружениями и сфотографировать их за
соответствующее вознаграждение и право убежища на Ямайке точка абзац В
начинается ему придется вылететь из Сантьяго и сесть в Кингстоне если
59200 обеспечит посадку.
- Наконец-то мы, кажется, взялись за дело, - заметила Беатриса.
- Абзац Г начинается прошу утвердить пятьсот долларов за прокат
самолета для 59200 дробь пять дробь четыре точка еще двести долларов для
подкупа аэродромного персонала в Гаване точка абзац Д начинается вынужден
дать 59200 дробь пять дробь четыре приличное вознаграждение в связи с
серьезным риском перехвата самолетами патрулирующими над горами Орьенте
точка предлагаю тысячу долларов точка.
- Какая аппетитная, круглая сумма, - сказала Беатриса.
- Конец. Принимайтесь за дело. Что вы копаетесь?
- Хочу найти подходящую фразу. Я не очень люблю "Шекспира для детей", а
вы?
- Тысяча семьсот долларов, - мечтательно произнес Уормолд.
- Надо было довести ее до двух тысяч: А.О. любит круглые цифры.
- Боюсь показаться слишком расточительным, - сказал Уормолд.
Тысячи семисот долларов наверняка хватит на то, чтобы Милли могла
пробыть год в одной из школ для благородных девиц в Швейцарии.
- У вас такой самодовольный вид, - сказала Беатриса. - А вам не
приходит в голову, что вы посылаете человека на верную смерть?
"Вот-вот, этого-то как раз я и хочу", - подумал Уормолд.
- Передайте им в консульстве, - сказал он, - что телеграмма должна
пойти вне всякой очереди.
- Телеграмма длинная, - сказала Беатриса. - Как вы думаете, такая фраза
подойдет: "Он представил королю Полидора и Кадвала и объявил ему, что это
два его пропавших сына - Гвидерий и Арвираг". Неправда ли, Шекспир бывает
скучноват?
Через неделю он пригласил Беатрису поужинать в ресторане возле порта,
где подавались только рыбные блюда. Запрошенную сумму утвердили, урезав ее
на двести долларов, так что пристрастие А.О. к круглым цифрам все же
сказалось. Уормолд представлял себе, как Рауль едет на аэродром: впереди -
опасный полет. Но финал еще неизвестен. Как и в подлинной жизни, всякое
может случиться. Герой начнет своевольничать: его схватят еще до того, как
он сядет в самолет, задержит полицейская машина... Он исчезнет в застенках
капитана Сегуры. В печати об этом не появится ни строчки. Уормолд
предупредит Лондон, что прекращает радиосвязь, так как Рауля могут
вынудить их выдать. Отправив последнее сообщение, они разберут передатчик
и спрячут части; целлулоид будет наготове, чтобы предать все огню... А
может быть, Рауль вылетит благополучно и они так никогда и не узнают, что
же стряслось с ним над горами Орьенте. Во всей этой истории ясно было
одно: Рауль не прилетит на Ямайку и не доставит никаких снимков.
- О чем вы задумались? - спросила Беатриса.
Он еще не притронулся к фаршированному омару.
- Я думал о Рауле.
С просторов Атлантики задул свежий ветер. Замок Морро по ту сторону
бухты высился как океанское судно, прибитое к берегу штормом.
- Вы за него беспокоитесь?
- Конечно, беспокоюсь.
Если Рауль вылетит в полночь, он сядет в Сантьяго для заправки как раз
перед рассветом; там у него свои ребята: ведь в провинции Орьенте каждый -
мятежник в душе. Потом, как только рассветет и можно будет снимать - но
еще до появления в воздухе патрульных самолетов, - он полетит в разведку
над горами и лесами.
- А у него сейчас нет запоя?
- Обещал, что пить не будет. Впрочем, кто его знает.
- Бедняга Рауль.
- Бедняга Рауль.
- Жизнь его не баловала. Вам следовало познакомить его с Тересой.
Он кинул на нее испытующий взгляд, но, судя по всему, она была занята
омаром.
- Хороша конспирация!
- А ну ее к черту, вашу конспирацию!
После ужина они пошли домой по Авенида де Масео, держась подальше от
моря. В эту дождливую, ветреную ночь здесь было мало прохожих и еще меньше
автомобилей. Валы набегали и разбивались о дамбу. Брызги перелетали через
широкую дорогу, где днем в четыре ряда шли машины, и падали дождем у
подножия изрытых солью и ветром колонн. Тучи неслись с востока; Уормолд
подумал, что и его, как эти камни Гаваны, разъедает ветер времени.
Пятнадцать лет - немалый срок.
- Может быть, один из огоньков вон там, наверху, - это он, - произнес
Уормолд. - Как ему, должно быть, одиноко.
- Ну, это литература, - сказала она.
Он остановился как вкопанный под одной из колонн и бросил на нее
тревожный взгляд.
- Что вы сказали?
- Да ничего. Иногда мне кажется, что вы смотрите на ваших агентов как
на марионеток или героев романа. Но ведь там наверху живой человек, верно?
- Вы плохо обо мне думаете.
- Простите. Я не хотела вас обидеть. Расскажите о ком-нибудь, кто вам
по-настоящему дорог. О вашей жене. Расскажите о ней.
- Она была красивая.
- Вы по ней скучаете?
- Конечно. Когда ее вспоминаю.
- А я не скучаю по Питеру.
- Кто это?
- Мой муж. Человек из ЮНЕСКО.
- Значит, вам повезло. Вы свободны. - Он взглянул на часы, на небо. -
Сейчас он должен быть над Матансасом. Если все благополучно.
- Это вы ему дали маршрут?
- Что вы, он сам выбирает свой путь.
- А свою смерть?
Его снова что-то испугало в ее тоне - какая-то враждебность. Неужели
она его подозревает? Он ускорил шаг. Они миновали бар "Кармен" и
"Ча-ча-клуб" с крикливыми вывесками, намалеванными на ветхих ставнях
старинного фасада. Из полумрака выглядывали красивые лица - карие глаза и
темные волосы испанок, желтая кожа метисок; они стояли, лениво прислонясь
к решетке, тщетно поджидая, не появится ли на залитой солеными брызгами
улице хоть одна живая душа. Жить в Гаване - это жить на огромной фабрике,
где беспрерывным потоком выпускают женскую красоту. Но Уормолд не хотел
никакой красоты. Он дошел до фонаря, остановился и прямо посмотрел в ее
правдивые, ясные глаза. Он хотел правды.
- Куда мы идем? - спросил он.
- Разве вы не знаете? Разве все не решено заранее, так же как полет
Рауля?
- Я просто гуляю.
- А вам не хочется посидеть у рации? Руди дежурит.
- Ничего нового не будет до самого рассвета.
- А что, ночное сообщение о гибели самолета над Сантьяго у вас не
предусмотрено?
Губы его пересохли от соли и тревоги. Она обо всем догадалась. Значит,
она донесет Готорну. Что сделают тогда "они"? У них не было законных
способов расправиться с ним, но они могли помешать ему вернуться в Англию.
Он подумал: теперь она улетит следующим самолетом, все войдет в прежнюю
колею, и так будет даже лучше; ведь жизнь его принадлежит Милли.
- Не понимаю, что вы хотите сказать, - пробормотал он.
Большая волна разбилась о дамбу и выросла над набережной, как
рождественская елка, покрытая пластмассовым инеем. Потом она исчезла, и
другая елка выросла возле "Насьоналя".
- Вы сегодня весь вечер какая-то странная, - сказал он. Незачем тянуть:
если игра все равно подходит к концу, лучше положить карты на стол. - На
что вы намекаете?
- Значит, не будет аварии на аэродроме... или в пути?
- Как я могу это знать?
- А у вас весь вечер такой тон, будто вам все известно заранее. Вы
говорите о нем не так, как говорят о живом человеке. Вы сочиняли ему
эпитафию, как плохой писатель, выдумывающий эффектную развязку.
Ветер с силой толкнул их друг к другу. Она сказала:
- Неужели вам не надоело подвергать людей опасности? Ради чего? Ради
игры в духе "Бойз оун пейпер"? [английский журнал для юношества,
печатающий детективные романы]
- Вы ведь тоже играете в эту игру.
- Я не верю в нее, как верит Готорн. - Она добавила с яростью. - Лучше
быть последним жуликом, чем дураком или желторотым птенцом. Зачем вам все
это нужно? Разве вас не кормят ваши пылесосы?
- Нет. У меня есть Милли.
- А что бы с вами было, если бы не появился Готорн?
Он сделал слабую попытку отшутиться:
- Пришлось бы, наверно, жениться на богатой.
- А вы могли бы еще раз жениться? - Она твердо решила продолжать