Гришем Джон. Брокер

   Через час он вышел на улицу в тишь и холод крытой галереи, построенной рабочими, умершими лет триста назад. Резкие порывы ветра пронизывали насквозь. Он снова подумал, что надо бы пожаловаться своему куратору на отсутствие настоящей зимней одежды. Он не читал газеты и не смотрел телевизор и потому не знал сводок погоды. Очевидно было одно – становилось все холоднее и холоднее.
   Он шагал под низкой галереей улицы Фондацца в направлении университета и был на улице совершенно один. Он решил не пользоваться картой города, засунутой в карман пальто. Если заблудится, он ее раскроет и признает поражение, но пока преисполнился решимости изучать город ногами и глазами. Через тридцать минут, когда солнце едва обозначилось в небе, он вышел на улицу Ирнерио в северной стороне университетской части города. Еще два квартала к востоку – и перед глазами возникла бледно-зеленая вывеска бара "Фонтана". Сквозь оконное стекло он увидел седого человека. Рудольф уже был там.
   По привычке Марко выждал минуту, оглянулся и посмотрел в том направлении, откуда только что пришел, словно ожидая, что кто-то выскочит из тьмы подобно бесшумной ищейке. Улица Ирнерио была пустынна. Он вошел в кафе.
   – Мой друг Марко, – сказал Рудольф, улыбнувшись, когда они обменялись рукопожатием. – Садитесь, пожалуйста.
   Кафе было заполнено наполовину учеными типами, уткнувшимися в утренние газеты и не видевшими ничего вокруг себя. Марко заказал капуччино, а Рудольф заново набил свою пенковую трубку. Сладкий аромат заполнил облюбованный ими угол.
   – Позавчера нашел вашу записку, – сказал Рудольф, выпуская облачко дыма. – Жаль, мы разминулись. Где успели побывать?
   Марко никуда не уезжал, но, как подобало завзятому канадскому туристу итальянского происхождения, быстренько сочинил воображаемый маршрут.
   – Я провел пару дней во Флоренции, – сказал он.
   – Восхитительный город.
   Они поговорили о Флоренции, и Марко болтал о достопримечательностях, художественных произведениях и историческом прошлом города, который знал лишь по дешевому путеводителю, одолженному Эрманно. Путеводитель был, разумеется, на итальянском, а это означало, что он в течение нескольких часов разбирался с текстом с помощью словаря и набирался сведений, которые мог теперь обсуждать с Рудольфом, словно действительно провел несколько дней в этом городе.
   Они заказали еще кофе, и Рудольф снова набил трубку. Марко впервые обратил внимание на желтоватые пятна от табака на его растрепанных бакенбардах поближе к уголкам рта. На столике лежали утренние газеты, сплошь итальянские.
   – А нет ли в Болонье приличной английской газеты? – спросил Марко.
   – Почему вас это интересует?
   – Сам не знаю. Хочется иногда узнать, что творится за океаном.
   – Я время от времени покупаю "Гералд трибюн". Читая ее, я чувствую себя счастливым, оттого что живу здесь, вдали от всей этой преступности, торговли наркотиками, загрязнения воздуха и политических скандалов. Американское общество насквозь прогнило. А правительство – воплощение лицемерия. И это самая передовая демократия на свете. Ха! Конгресс покупается и находится на содержании у богатеев.
   Оглянувшись с таким видом, точно собирался сплюнуть, Рудольф вдруг сунул в рот трубку и плотно сжал зубами. Марко даже задержал дыхание, ожидая нового ядовитого замечания в адрес Соединенных Штатов. Но момент напряженности миновал. Оба мирно отхлебнули кофе.
   – Мне ненавистно американское правительство, – горько посетовал Рудольф.
   Браво, подумал Марко.
   – А как насчет канадского? – спросил он.
   – Вам я ставлю оценку повыше. Впрочем, ненамного.
   Марко сделал вид, что польщен, и поспешил сменить тему. Сказал, что собирается теперь съездить в Венецию. Конечно, Рудольф бывал там неоднократно и дал массу советов. Марко даже начал записывать с таким видом, будто собирался побежать на вокзал. Затем назвал Милан, но по этому поводу Рудольф энтузиазма не проявил – из-за "фашиствующих типов правого крыла", обосновавшихся в этом городе.
   – Это была база Муссолини, на которую опиралась его власть, – сказал он, приглушив голос, словно все прочие коммунисты в баре "Фонтана" могли взорваться от негодования при одном упоминании этого диктатора.
   Когда стало очевидным, что Рудольф собирается сидеть и говорить все утро, Марко решил откланяться. Они договорились встретиться здесь же в то же самое время в следующий понедельник.
   Начался снежок, и на улице Ирнерио обозначились следы от шин грузовых фургончиков. Покинув теплое кафе, Марко снова подивился архитекторам древней Болоньи, придумавшим почти тридцать километров крытых тротуаров в старом городе. Он прошел несколько кварталов к востоку, затем повернул на юг по улице Независимости, широкому элегантному проспекту, построенному в семидесятые годы девятнадцатого века, чтобы знатные люди, обитавшие в центре, могли без труда добираться до железнодорожного вокзала в северной части города. Переходя улицу Марсала, Марко провалился в сугроб и почувствовал, что промочил правую ногу.
   Он нехорошим словом помянул Луиджи, не обеспечившего ему надлежащий гардероб, – ведь если начнутся снегопады, то понадобятся крепкие зимние ботинки. Вслед за этим он разразился внутренним монологом о недостаточном финансировании со стороны тех, кто обеспечивал сейчас его пребывание в этом городе. Они запихнули его в Болонью, тратят кучу денег на занятия языком и съемные квартиры, не говоря уж о еде, дабы он не умер. По его мнению, они просто транжирили время и большие деньги. Куда лучше было бы отправить его в Лондон или Сидней, где полно американцев и все говорят по-английски. Там он затерялся бы с гораздо меньшими усилиями.
   Неожиданно Луиджи поравнялся с ним на тротуаре.
   – Буон джорно, – поздоровался он.
   Марко остановился и, улыбнувшись, протянул ему руку:
   – Буон джорно, Луиджи, вы, никак, снова за мной следите?
   – Вовсе нет. Я вышел пройтись, увидел вас на другой стороне улицы. Я обожаю снег, Марко. А вы?
   Они пошли рядом неспешным шагом. Марко хотел верить своему другу, но сомневался, что они встретились случайно.
   – Мне здесь нравится. В Болонье гораздо лучше, чем в Вашингтоне, особенно в час пик. Кстати, а чем вы занимаетесь целыми днями, Луиджи? Я могу спросить?
   – Конечно. Можете спросить, что пожелаете.
   – Я так и думал. Знаете ли, у меня две жалобы. Вообще-то даже целых три.
   – Неудивительно. Вы пили кофе?
   – Да, но выпил бы еще чашечку.
   Луиджи кивком показал маленькое кафе на углу. Они вошли, все столики были заняты, поэтому они пристроились у стойки бара и заказали эспрессо.
   – Итак, первая жалоба? – тихо спросил Луиджи.
   Марко придвинулся ближе, их головы почти соприкасались.
   – Первые две жалобы тесно связаны. Во-первых, деньги. Много мне не требуется, но я хотел бы получать нечто вроде фиксированных выплат. Нищета отвратительна, Луиджи. Я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы у меня были деньги в кармане и мне не приходилось бы их копить для покупки необходимых вещей.
   – Сколько?
   – Не знаю. Я давно уже не торговался относительно своего содержания. Что, если я попрошу для начала сотню евро в неделю? Тогда я смогу покупать газеты, журналы, книги, еду – видите, я говорю о самых простых покупках. Дядюшка Сэм оплачивает мою квартиру, и я ему премного благодарен. Если задуматься, он делает это шесть последних лет.
   – Вы могли бы до сих пор находиться в тюрьме.
   – Благодарю за напоминание, Луиджи. Я об этом не подумал.
   – Простите, это было невежливо с моей стороны.
   – Послушайте, Луиджи, я рад, что оказался здесь, поверьте. Но ведь сегодня я полностью помилованный гражданин некой страны – не вполне уверен, какой именно, – и имею право на то, чтобы со мной обращались достойно. Мне ненавистна нищета, и я не люблю попрошайничать. Я хочу, чтобы вы пообещали мне сотню евро в неделю.
   – Я подумаю, что можно сделать.
   – Спасибо.
   – Вторая жалоба?
   – Мне нужны деньги на покупку кое-какой одежды. У меня мерзнут ноги, потому что на улице снег и я обут в неподходящую обувь. Еще мне нужно пальто потеплее и, наверное, пара свитеров.
   – Я вам все это доставлю.
   – Нет, я хочу купить все сам, Луиджи. Дайте мне денег, и я сам выберу. Я прошу у вас не так много.
   – Попробую.
   Они чуть отпрянули друг от друга и сделали по глотку кофе.
   – Третья жалоба? – спросил Луиджи.
   – Это касается Эрманно. Он очень быстро теряет интерес. Мы занимаемся по шесть часов в день, и все это ему докучает.
   Луиджи в отчаянии начал вращать глазами.
   – Я не могу щелкнуть пальцами и подать вам нового преподавателя, Марко.
   – Учите меня сами. Вы мне приятны, Луиджи, мы с вами хорошо проводим время. А Эрманно – зануда, и вы это отлично знаете. Он молод, ему надо учиться. А вот вы будете замечательным учителем.
   – Я не учитель.
   – Тогда найдите другого. Эрманно занимается со мной неохотно. Из-за этого я продвигаюсь вперед очень медленно.
   Луиджи отвернулся и посмотрел на двух пожилых мужчин, вошедших в кафе и прошедших мимо них вдоль стойки бара.
   – Он так или иначе уходит, – сказал он. – Как вы и сказали, ему действительно надо учиться.
   – Сколько еще продлятся мои занятия?
   Луиджи покачал головой, давая понять, что это ему неведомо.
   – Такие решения принимаю не я.
   – У меня есть и четвертая жалоба.
   – Пятая, шестая, седьмая. Выслушаем их все, тогда, быть может, целую неделю жалоб не будет.
   – Я ее уже высказывал, Луиджи. Это своего рода постоянный протест.
   – Адвокатский прием?
   – Вы насмотрелись американских сериалов. Я хочу, чтобы меня переселили в Лондон. Там десять миллионов жителей, и все говорят по-английски. Мне не надо будет тратить по десять часов в день на изучение. Поймите меня правильно, Луиджи, мне нравится итальянский. Чем глубже я в него погружаюсь, тем прекраснее он мне кажется. Но послушайте, если вы хотите меня спрятать, то отправьте туда, где я могу выжить.
   – Я уже сообщил об этом кому положено, Марко. Я таких решений не принимаю.
   – Знаю, знаю. Но вы им напоминайте, ладно?
   – Нам пора идти.
   Когда они вышли на улицу, снегопад усилился, и они прогуливались под крышей галереи. Хорошо одетые джентльмены спешили на службу. Вышли и первые покупатели – в основном домохозяйки, торопившиеся на рынок. Ожила и сама улица: маленькие автомобили и мопеды обгоняли городские автобусы и объезжали сугробы.
   – Здесь часто идет снег? – спросил Марко.
   – По нескольку раз за зиму. Нечасто, да к тому же у нас тут милые крытые галереи, благодаря которым мы остаемся сухими.
   – Как и было задумано.
   – Некоторым из них тысяча лет. Здесь их больше, чем в любом городе мира. Вы это знали?
   – Нет. Мне почти нечего читать, Луиджи. Если бы у меня были деньги, я мог бы покупать книги, читать их и узнавать новое.
   – К ленчу я достану денег.
   – И где же будет ленч?
   – Ресторан "Сезарина", улица Сан-Стефано, в час дня. Согласны?
   – Как я могу сказать "нет"?

* * *

   Марко вошел в ресторан на пять минут раньше назначенного времени. Луиджи с какой-то женщиной сидели за столиком неподалеку от двери. Марко своим появлением явно прервал серьезный разговор. Женщина неохотно встала, протянула вялую руку и обратила к нему печальное лицо. Луиджи представил ее как синьору Франческу Ферро. Привлекательная, за сорок, чуть старовата для Луиджи, который вечно засматривается на студенток. Во всем ее облике ощущалось раздражение, не лишенное снобизма. Марко захотелось сказать: "Простите, но меня пригласили сюда на ленч".
   Усаживаясь, он обратил внимание на две докуренные до фильтра сигареты в пепельнице. Стакан воды перед Луиджи почти пустой. Они явно сидят здесь уже минут двадцать.
   – Синьора Ферро – преподаватель языка и местный гид, – сказал Луиджи, медленно выговаривая слова. Последовала пауза, которую Марко нарушил едва различимым "да".
   Он посмотрел на синьору и улыбнулся, она ответила вымученной улыбкой. Можно было заключить, что он ей уже надоел.
   Луиджи продолжал по-итальянски:
   – Эта ваш новый преподаватель. Эрманно будет заниматься с вами по утрам, а синьора Ферро – днем.
   Марко понимал каждое слово. Он постарался ей улыбнуться:
   – Va bene. – Хорошо.
   – Эрманно на следующей неделе возобновляет занятия в университете, – объяснил Луиджи.
   – Я так и подумал, – сказал Марко по-английски.
   Франческа закурила новую сигарету и сжала ее полными яркими губами. Выпустив густое облако дыма, спросила:
   – Итак, каков же ваш итальянский? – У нее оказался громкий, хрипловатый голос, явный результат многолетнего курения. По-английски она говорила медленно, с утонченным произношением, без акцента.
   – Ужасен, – сказал Марко.
   – Он делает успехи, – поддержал его Луиджи.
   Официант поставил на стол бутылку минеральной воды и вручил каждому меню. Синьора погрузилась в свое. Марко последовал ее примеру. Надолго воцарилось молчание, пока все трое, словно не замечая друг друга, изучали предлагаемые блюда.
   Когда наконец они оторвались от меню, она обратилась к Марко:
   – Я бы хотела послушать, как вы сделаете заказ по-итальянски.
   – Никаких проблем, – сказал он. Он выбрал блюда, названия которых мог произнести, не вызывая смеха вокруг. Появился официант и приготовился записывать. Марко заговорил:
   – Si, allora, vorrei un'insalata di pomidori, e una mezza porzione di lasagna – Да, пожалуйста, я хочу салат из помидоров и полпорции лазаньи. – Он в который уже раз порадовался, что существуют такие трансатлантические названия, как спагетти, лазанья, равиоли и пицца.
   – Non с'e male, – сказала она. Неплохо.
   Когда принесли салаты, она и Луиджи притушили сигареты. Еда прервала неловко складывавшуюся беседу. Вина они не заказали, хотя оно явно не помешало бы.
   Его прошлое, настоящее и потайная деятельность Луиджи были закрыты для обсуждения, поэтому во время еды они перебрасывались малозначащими замечаниями о погоде, к счастью для Марко, почти только по-английски.
   Когда они допили эспрессо, Луиджи заплатил по счету, и все трое заторопились к выходу. Попутно, когда Франческа смотрела в другую сторону, Луиджи сунул ему в карман конверт и прошептал:
   – Здесь немножко евро.
   – Grazie.
   Снегопад прекратился, выглянуло и ярко засияло солнце. Луиджи оставил их на площади Маджоре и исчез, как это умел делать только он. Они некоторое время шли молча.
   – Che cosa vorrebbe vedere? – Что бы вы хотели увидеть?
   Марко не был еще в главном соборе, базилике Святого Петрония. Они подошли к его отполированным временем ступенькам и остановились.
   – Собор одновременно прекрасный и печальный, – сказала Франческа по-английски, впервые с еле уловимыми нотками британского акцента. – Он был заложен городским советом как местный храм, а не кафедральный собор, что было прямым вызовом папе римскому. По изначальному проекту он должен был превосходить размерами собор Святого Петра, но этим планам не суждено было осуществиться. Рим резко воспротивился и направил деньги на другие цели; часть их пошла на строительство университета.
   – Когда его построили? – спросил Марко.
   – Спросите по-итальянски, – потребовала она.
   – Не сумею.
   – Тогда слушайте: "Quando e stata costruita?" Повторите.
   Марко повторил вопрос четырежды, пока Франческа не осталась довольна.
   – Я не верю в учебники и все эти магнитофонные курсы, – сказала она, пока они разглядывали высоченную громаду собора. – Я верю в разговорную практику. Ее должно быть как можно больше. Чтобы научиться говорить на языке, вы должны все время говорить на нем, говорить и говорить – подобно ребенку.
   – Где вы изучали английский? – спросил он.
   – Не могу вам ответить. Мне было велено ничего не говорить о своем прошлом. А также и о вашем.
   Какую-то долю секунды Марко был близок к тому, чтобы повернуться и уйти. Его уже мутило от людей, не имеющих права с ним говорить, уклонявшихся от ответов на его вопросы и ведущих себя так, словно весь мир напичкан одними шпионами. Ему надоели эти игры.
   "Я – свободный человек, – повторял он себе, – могу идти куда угодно, принимать любые решения". Раз он не выносит Луиджи и Эрманно, а теперь и синьору Ферро, тогда он пожелает всей этой компании, разумеется, по-итальянски, подавиться бутербродом.
   – Собор был заложен в 1390 году, и первые лет сто все шло довольно гладко, – сказала она. Треть фасада снизу была облицована красивейшим розовым мрамором, верхние две трети представляли собой безобразную кирпичную кладку, на облицовку которой мрамора не хватило. – Потом настали трудные времена. Как видите, снаружи он так и остался незавершенным.
   – Это не очень-то красиво.
   – Конечно, но в этом кроется некая интрига. Вы хотели бы побывать внутри?
   А что еще делать следующие три часа?
   – Certamente, – сказал он.
   Они поднялись по ступенькам и остановились у двери. Она посмотрела на табличку и попросила:
   – Mi dica – Скажите мне. – Когда закрывается церковь?
   Марко нахмурился, с трудом подбирая слова, и сказал:
   – La chiesa chiude alle sei. – Церковь закрывается в шесть часов.
   – Ripeta.
   Он повторил три раза, пока она не осталась довольна, и они вошли внутрь.
   – Она названа в честь Петрония, святого покровителя Болоньи, – тихо сказала она. Зал собора был настолько велик, что в нем можно было бы проводить матчи по хоккею, и по бокам осталось бы достаточно места для зрителей.
   – Ну и громадина, – восхитился Марко.
   – Да, конечно, но это лишь одна четвертая оригинального замысла. Опять-таки папа заволновался и оказал давление. Собор стоил обществу огромных денег, и со временем стройка изрядно надоела людям.
   – И все равно собор производит сильное впечатление. – Марко вполне устраивало, что они говорили по-английски.
   – Вы предпочитаете подробный или краткий осмотр? – спросила она. Хотя в соборе было ничуть не теплее, чем на улице, синьора Ферро немножко согрелась.
   – Учитель – вы.
   Они повернули налево и подождали, пока группка японских туристов не закончила изучение большого мраморного склепа. Кроме японцев, в соборе не было ни души. Февральскую пятницу не назовешь пиком туристского сезона. Чуть позже в этот день он узнает, что сезонная работа Франчески с туристами в зимние месяцы замирает. Это признание было единственной информацией личного характера, которой она поделилась.
   Поскольку им некуда было спешить, она предпочла не осматривать в быстром темпе базилику ди Сан-Петронио. Они обошли все двадцать два боковых придела и посмотрели большинство картин, скульптур, изделий из стекла и фресок. Приделы в течение веков строились богатыми семьями Болоньи, которые щедро оплачивали мемориальные произведения искусства. Их строительство явилось воплощением истории города, и Франческа знала все подробности. Она показала ему хорошо сохранившийся череп самого святого Петрония, горделиво покоившийся на алтаре, и астрологические часы, созданные двумя учеными на основе исследований Галилея в местном университете.
   Хотя Марко временами становилось скучно от мелких подробностей картин и скульптур, а голова начинала кружиться от имен и дат, он держался молодцом во время этой экскурсии по громадному собору. Голос Франчески завораживал, особенно нравился ему ее медленный, утонченно правильный английский.
   Японцы давно уже ушли, когда они вернулись к главному входу.
   – На сегодня довольно? – спросила она.
   – Да.
   Как только они вышли, Франческа закурила сигарету.
   – Не выпить ли нам по чашечке кофе? – предложил он.
   – Я знаю хорошее место.
   Она повела его на улицу Клаватуре; несколько ступенек вниз, и они оказались в "Роса росе".
   – Здесь самый лучший капуччино на этой площади, – сказала она, заказав две чашки у стойки бара. Он хотел расспросить ее об итальянском запрете пить капуччино после десяти тридцати утра, но решил этого не делать. Ожидая заказа, Франческа аккуратно сняла кожаные перчатки, шарф и пальто. Похоже, она никуда не спешила.
   Они сели за столик у окна. Франческа высыпала и размешала два пакетика сахара, как ей, видимо, было по вкусу. За последние три часа она ни разу не улыбнулась, и Марко не ожидал увидеть на ее лице улыбку.
   – У меня есть копия учебных материалов, по которым вы занимались с другим преподавателем, – сказала она, протянув руку к пачке сигарет.
   – С Эрманно.
   – Наверное, но я с ним незнакома. Я предлагаю каждый день говорить о том, что вы видели утром.
   У него не было причин ей возражать.
   – Хорошо, – сказал он, пожимая плечами.
   Она закурила и отпила глоток кофе.
   – Что рассказал обо мне Луиджи?
   – Немного. Вы канадец. У вас долгие каникулы в Италии, и вы хотите овладеть языком. Это так?
   – Вас интересуют мои личные обстоятельства?
   – Нет. Я просто спрашиваю, так ли это.
   – Так.
   – Вообще-то меня это нисколько не занимает.
   – Я и не рассчитывал на это.
   Она показалась ему похожей на упрямого свидетеля, с вызывающим видом противостоящего присяжным и твердо решившего не склониться и не сломаться под градом вопросов. Она мастерски напускала на себя безразличный и слегка суровый вид, свойственный многим европейским женщинам. Сигарету она держала у щеки, а глаза ее неотрывно наблюдали за прохожими на тротуаре, но при этом смотрели как бы в пустоту.
   Досужая болтовня не была ее любимым занятием.
   – Вы замужем? – спросил он, словно начиная перекрестный допрос.
   Она хмыкнула и выдавила улыбку:
   – Я получила инструкции, мистер Лаццери.
   – Пожалуйста, зовите меня Марко. Как мне обращаться к вам?
   – Пока пусть будет синьора Ферро.
   – Но вы лет на десять младше меня.
   – Здесь принято соблюдать формальности, мистер Лаццери.
   – Понимаю.
   Она затушила сигарету, сделала еще один глоток и перешла к делу:
   – Сегодня у вас выходной, мистер Лаццери. Мы в последний раз говорим по-английски. С завтрашнего дня все только по-итальянски.
   – Отлично, но я бы хотел, чтобы вы кое-что не упускали из виду. Вы не делаете мне одолжение, верно? Вам платят. Это ваша профессия. Я канадский турист, у меня масса времени, и если мы не сработаемся, я найду себе другого учителя.
   – Я вас обидела?
   – Вы могли бы хоть изредка улыбаться.
   Франческа едва заметно кивнула, и глаза ее вдруг повлажнели. Отвернувшись к окну, она сказала:
   – У меня почти нет поводов улыбаться.

Глава 16

   Магазины на улице Риццоли открывались по субботам в десять утра, и Марко ждал, разглядывая витрины. Имея пять сотен новеньких евро в кармане, он ощутил прилив возбуждения и сказал себе, что у него нет иного выхода, кроме как войти и пережить первый настоящий опыт покупок в Италии. Перед сном он повторял слова и фразы, но когда за ним закрылась дверь, он мысленно взмолился, чтобы в магазине нашелся молодой клерк, свободно говорящий по-английски.
   Увы, продавцом оказался пожилой человек, с любезной улыбкой шагнувший ему навстречу. В течение почти пятнадцати минут Марко показывал на какие-то вещи, с трудом что-то говорил, но иной раз вполне успешно спрашивал про размеры и цены. Он вышел из магазина с парой не очень дорогих зимних ботинок в молодежном стиле – такие время от времени попадались ему на глаза, когда он в плохую погоду прогуливался по университетскому городку, и с черной непромокаемой штормовкой с капюшоном, убирающимся в воротник. В кармане осталось три сотни евро. Экономия была теперь его приоритетом.
   Он вернулся в квартиру, переоделся во все новое и снова вышел на улицу. Тридцатиминутная прогулка до болонского Сентрале на этот раз обернулась едва ли не часом, потому что он все время кружил и менял направление. Он ни разу не оглянулся, но иногда спускался в подвальные кафе и следил оттуда за прохожими или внезапно останавливался возле кондитерской лавки и любовался выставленными в витрине деликатесами, внимательно следя за тем, что отражается в стекле. Если они за ним следят, пусть не думают, что он что-то подозревает. Да и практика эта сама по себе ему пригодится. Луиджи не раз ему говорил, что скоро его не будет рядом, и Марко Лаццери останется один в целом мире.
   Вопрос в том, насколько можно доверять Луиджи. Марко Лаццери и Джоэл Бэкман не доверяли никому.
   Когда он вошел в здание вокзала и увидел толпы людей, его охватила тревога. Задрав вверх голову, он изучил расписание отбытия и прибытия поездов, затем принялся искать билетную кассу. По привычке он надеялся найти хоть какое-то объявление на английском. Впрочем, Марко уже научился справляться с волнением. Встал в очередь и, оказавшись наконец у окошечка, улыбнулся миниатюрной женщине за стеклом, быстро проговорил "буон джорно" и сказал: