Страница:
– Я тебя вызволю отсюда, Джимми, – сказал Том с горящим воодушевленным взором. – Я найму частный самолет, тайно проведу тебя на борт как одного из своих друзей, и не успеешь глазом моргнуть, как уже будешь дома.
Теперь Томми – один из лучших актеров-комиков мира, но в тот момент он был настроен чрезвычайно серьезно. Том начал разрабатывать план, как вызволить меня из Италии, и был уже готов пустить его в ход, как до меня дошел слух, что своим неповиновением я довел руководителей «Милана» до того, что они уже сами хотят со мной расстаться.
«Милан» перекупил одного бразильца мне на замену, отобрал у меня квартиру, нам с Иреной пришлось перебраться в маленькую захудалую гостиницу. Я не мог с этим смириться и за свои деньги снял номер в первоклассном отеле, где жили ребята из британских газет.
Там я чувствовал себя более свободным и много времени проводил в компании журналистов – отличных парней, которые помогли сделать мое пребывание в Милане менее мучительным.
Мы прекрасно ладили друг с другом и столько провели незабываемых вечеров вне досягаемости Рокко и его приспешников, что даже образовали клуб Джимми Гривса, и все репортеры, что виделись со мной в Милане, становились его членами и приобретали памятный галстук с изображением карты Италии, футбольного мяча и моими инициалами.
Для эмблемы, правда, больше подошла бы бутылка вина с вылетающей оттуда пробкой. Чаще всего я пил в кругу английских журналистов, а они снабжали свои газеты всякими историями о моих проделках. Я считал правильным почти все, что они писали, и был только рад поставлять им рассказы о своих скандалах с Рокко, так как знал, что «Милану» в конце концов все это надоест и они только будут рады распрощаться со мной.
Среди членов нашего клуба были Клайв Той, Дес Хаккет и Спиди Куик («Дейли экспресс»), Бил Хоулден и Кен Джонс («Дейли миррор»), Питер Лоренцо («Дейли геральд»), Морис Смит («Пипл»), Лори Пигнон и Тони Страттон-Смит («Дейли скетч»), Ян Вулдридж («Ньюс кроникл»), Питер Мосс, Рой Пескетт и Брайан Джеймс («Дейли мейл»), Дональд Сондерс («Дейли телеграф») и Брайан Глэнвил («Санди таймс»). Только эта компания и помогла мне не сойти в Милане с ума.
Обычным местом наших сборищ был либо ресторан «Ла Тампа», либо ночной клуб «Порто Дора», что находились в самом центре Милана. Там мы провели немало вечеров.
Однажды мы с Клайвом Тоем здорово подшутили над одним англичанином-журналистом, обосновавшимся в Италии.
Эта история должна представлять особый интерес для моего старого приятеля Джорджа Истхема, которого я знаю по сборной Англии. Как-то Клайв Той, ставший теперь влиятельным деятелем американского футбола, сказал мне, что кто-то поставляет в Лондон информацию за спиной у других ребят из прессы.
Ирена, которая всегда была более проницательной, чем я, вычислила, что этим «поставщиком» должен быть не кто иной, как некий английский журналист, постоянно проживающий в Италии. И вот мы с Клайвом подстроили дело так, чтобы этот человек смог услышать наш якобы конфиденциальный разговор о Джордже Истхеме: будто бы он переходит в клуб «Милан» за 100 тысяч фунтов.
Рыбка клюнула, но розыгрыш рикошетом ударил и по самому Клайву. На следующий день рано утром его разбудил телефонный звонок: редакция «Дейли экспресс» потребовала объяснений, почему не она, а «Дейли скетч» получила информацию о переходе Джорджа Истхема в «Милан» за 100 тысяч фунтов.
Теперь Джордж знает правду об этой истории с его мнимым переходом в клуб «Милан».
Теперь, восемнадцать лет спустя, когда я вспоминаю свою жизнь в Милане, мне кажется, что от нее меня отделяет целая пропасть времени. Издалека многое может показаться довольно забавным, но в действительности я находился тогда в очень угнетенном состоянии. Я подрывал свое здоровье постоянной нервотрепкой, терял в весе, и состояние мое все ухудшалось.
Я пил тогда изрядно, но в основном пиво, и был еще достаточно молод и крепок, чтобы пьянство не сказывалось на моей игре. Пристрастие к выпивке еще не превратилось в беду, но уже стало существенной частью моей жизни.
В то, что «Милан» готов отпустить меня, я впервые твердо поверил, когда Джо Мирс и его жена Бетти навестили меня, приехав в Италию в отпуск. С их стороны было очень разумно привести двухфунтовую пачку чая, но я бы больше обрадовался двум пинтам пива.
Джо сказал, что «Милан» готовится продать меня, и если я соглашусь вернуться в «Челси», то они обязуются платить мне 120 фунтов в неделю. Я ответил, что, конечно, был бы рад, но мне не хочется строить радужные планы, потому что «Милан» везде и во всем действует как кровопийца. У меня только что была с ними яростная стычка: они отказались отдать мой паспорт после поездки с клубом в Югославию. Я обратился с жалобой в британское посольство, и от «Милана» потребовали вернуть мне документ. Когда я зашел за ним в контору, то мне его швырнули через всю комнату. Вот до чего дошло!
Даже на футбольном поле со мной обращались как с прокаженным. Я думаю, что игроки считали меня виновным в том, что Рокко постоянно пребывал в дурном расположении духа, и как бы в наказание не передавали мне мяч за исключением тех моментов, когда это было абсолютно неизбежно. Помню, как однажды я забил гол их самому главному противнику «Интеру» (Милан), но ни один игрок не подошел меня поздравить, хотя ради этого гола мне пришлось обыграть трех защитников. Забив мяч в ворота, я вышел в центр поля и, оборотившись в ту сторону, где должен был сидеть Рокко, показал два скрещенных, как решетка, знака победы.
Наконец «Милан» официально объявил, что готов принять предложения о моем переходе в другой клуб, и Билл Никольсон, менеджер «Тоттенхем Хотспур», передал, мне, что они хотели бы видеть меня в их клубе. Лучшего известия я не получал уже очень давно. В наше время «Тоттенхем» был первой и единственной командой, которой удалось выиграть одновременно и первенство лиги и Кубок футбольной ассоциации. Перспектива играть за этот клуб сразу же захватила меня.
«Челси» и «Тоттенхем» были главными претендентами на меня, и «Милан» решил столкнуть их друг с другом, как на аукционе. Билл Никольсон и представитель «Челси» Джон Баттерсби перехитрили итальянцев. Они понимали, что затевает «Милан», и пришли к соглашению дать за меня одинаковую цену.
Оба «покупателя» предложили 90 тысяч фунтов, а затем мы собрались втроем, чтобы решить, как вести дело дальше. После долгого разговора с Никольсоном и Баттерсби я сказал, что предпочел бы пойти в клуб «Тоттенхем».
Баттерсби согласился отступиться от торгов, чтобы не стоять у «Тоттенхема» поперек дороги. Никольсон поступил бы точно так же, если бы я решил вернуться в «Челси». Мой бывший клуб шел даже на то, чтобы сделать меня самым высокооплачиваемым футболистом Британии, но я согласился получать меньшую сумму, только в «Тоттенхеме».
На то были две главные причины. Первая: я чувствовал, что возвращение в «Челси» будет шагом назад, возможно, даже возвращением к тем же проблемам, которые я пытался разрешить несколько месяцев назад, уходя в «Милан». Вторая: я действительно мечтал играть за «Тоттенхем». Одна мысль об этом приводила меня в восторг. Я считал, что буду играть за лучшую команду в истории британского футбола. С тех пор ничто не заставило меня ни пожалеть о своем решении, ни изменить свое высокое мнение об этом клубе.
Итак, Билл Никольсон продолжал вести переговоры с «Миланом» один. Ему не хотелось, чтобы я «прославился» как первый футболист, перекупленный клубом лиги за 100 тысяч фунтов, поэтому сделка была совершена за несколько странную сумму – 99 999 фунтов.
Три дня ушло на уточнение деталей. А спустя еще два дня я был уже на пути домой.
После того как я пристрастился в Милане к спиртному, я и в «Тоттенхеме» продолжал предаваться этому пагубному занятию, которое со временем превратилось в нечто большее, чем просто привычка.
Алкоголь стал для меня необходимостью, как вода для растения. И каждая его капля приносила мне иллюзорное удовлетворение.
Долгое жаркое лето
Если в жизни человека, как в году, можно было бы выделить четыре времени, то мое лето пришлось на период игры за клуб «Тоттенхем». В эти девять незабываемых лет я уже не искал в выпивке утешения или поддержки. Теперь она, подобно футболу, просто приносила мне удовольствие.
Когда я появился в «Тоттенхеме», игроки отнеслись ко мне настороженно. Все были наслышаны о моих «подвигах» в Италии и, должно быть, думали, что от меня можно ждать только неприятностей. Выиграв накануне моего прихода в команду чемпионат лиги и Кубок, они, естественно, приняли меня как непрошеного гостя, из-за которого все в их хорошей жизни может пойти наперекосяк.
Но вскоре от подобных опасений – как на поле, так и вне его – не осталось и следа. Я был признан своим, словно всю жизнь провел на стадионе клуба «Уайт Хартлейн». Однако прежде, чем я окончательно занял свое место в «Тоттенхеме», предстояло выяснить некое важное обстоятельство, возникшее по вине футбольной лиги.
Когда я вырвался из «Милана», они под тем предлогом, что им надо изучить мое дело, задержали официальное оформление моего прихода в «Тоттенхем». Руководителям лиги явно хотелось выяснить, не подкупили ли меня тайно, чтобы я согласился уехать из Италии. До чего нелепо! Я сам готов был заплатить, лишь бы поскорей унести ноги из «Милана» и вернуться в английский футбол! По правде говоря, я вернулся на родину без гроша в кармане. Всю мою собственность составлял один-единственный «ягуар», и за него я еще должен был по прибытии в Дувр заплатить 500 фунтов пошлины. Я несколько поправил свои денежные дела, продав историю своего разрыва с «Миланом» газете «Санди». В течение нескольких месяцев после приезда у меня было так туго с деньгами, что мы с Иреной и двумя детьми вынуждены были поселиться у родителей жены в небольшом домике, где проживали еще четверо взрослых. Кто думал, что я вернулся из «Милана» миллионером, ошибся в подсчетах как раз на миллион.
Лига решила провести расследование моего перехода в «Тоттенхем» в отеле «Шеффилд». У меня сложилось такое впечатление, что наша встреча была устроена просто потому, что был повод собраться и вместе провести время. Секретарь лиги Алан Харднер был, пожалуй, единственным, кто хотя бы пытался задавать вопросы по существу дела. Через несколько минут после начала разбирательства все единогласно пришли к выводу, что переход был совершен безо всяких нарушений. На обратном пути мы с Биллом Никольсоном много смеялись над одним деятелем лиги, который не нашел лучшего способа для участия в беседе, чем проспать ее целиком.
Вот ты, наконец, и дома, Джимбо. Все по-прежнему. Некоторые из заправил футбола все так же здорово прикладываются к рюмке. Но, господи, не хотел бы я быть таким же….
За пять дней до этого я провел свой первый матч за «Тоттенхем» во встрече игроков дубля в Плимуте. В «Хоум Парке» собралось рекордное для матча второго состава число зрителей: 13 тысяч, а перед началом игры председатель «Аргайла», клуба, с командой которого нам предстояло играть, Рон Блайндем вышел с микрофоном на поле, чтобы поприветствовать меня в связи с возвращением в английский футбол. И когда игроки команды противника выстроились, чтобы поаплодировать мне, он произнес слова, которые я хорошо запомнил: «От лица „Плимут Аргайл“, жителей Девона и Корнуэлла, если не всей Англии, я говорю тебе: „С возвращением!“
Для меня это было так неожиданно: я даже смутился и в то же время почувствовал себя окрыленным. Меня столько поливали в прессе за мои выходки в «Милане», что, думал я, дома меня не станут встречать радушно. На людей обычно действует прочитанное в газетах. Перо действует сильнее, чем футбольная бутса. Но болельщики в Плимуте (спасибо им) помогли мне ощутить радость возвращения. Я забил пару голов, и после матча все мы были так счастливы, что тут же бросились праздновать это событие….
В баре вместе со мной засиделись Мел Хопкинс, Терри Дайсон и несколько других игроков. Возвращались мы всей компанией на поезде и так шумели во время пути, что один из пассажиров пожаловался в железнодорожную инспекцию. Как мы позже узнали, этот человек был членом английского Союза регби.[11] Знаю по своему опыту, что, как правило, из всех спортсменов регбисты – самые скандальные и хулиганистые пассажиры.
Мои взаимоотношения с товарищами по команде полностью наладились после того, как я впервые сыграл в основном составе с «Блэкпулом». Мне повезло, и я забил тогда три гола, так называемый «хет-трик». Один из них был, пожалуй, особенно примечательным. Дейв Маккей сделал один из своих коронных длинных пасов, Терри Медуин, приняв мяч, перекинул его мне, и я забил гол ударом, который потом газеты назвали «самым эффектным ударом, – „ножницами“. С этого момента и болельщики и игроки „Тоттенхема“ стали считать меня своим.
«Тоттенхем» был не только прекрасным футбольным клубом, но и просто клубом, где было приятно проводить время. У нас сложилась теплая компания, и мы часто собирались в баре «Уайт Харт» или «Белл энд Хэр», Но могу заверить, что никто из наших игроков перед матчем не пил ничего спиртного. В «Тоттенхеме» того времени все работали в поте лица, футбол для всех стоял на первом месте. Кружка пива была как бы наградой за хорошую работу. Наш менеджер Билл Никольсон и тренер Эдди Бейли знали, что кое-кто из нас частенько попивает пиво, но никто из них не интересовался, сколько мы пьем. Пока мы на матче и на тренировке работали на все 100 процентов, они были спокойны. Любой, кто видел игру нашей великолепной команды, мог с уверенностью сказать, что в ней не было ни одного слабого игрока или бездельника.
После работы на поле некоторые из нас обычно выпивали изрядное количество пива, полагая, что так легче расслабиться, снять нервное и физическое напряжение. Нашим лидером и на поле, и вне его был Дейв Маккей. Денни Блэнчфлауэр – само воплощение элегантности во время игры и красноречивый оратор после нее – был превосходным капитаном. Дейв же играл первую скрипку во всех наших делах. На поле он шел в бой как настоящий воин, но и вне игры он отдавался жизни с такой же неудержимостью и страстью. Денни совсем не пил, и поэтому командование на наших сборищах в задней комнате «Белл энд Хер» обычно брал на себя Дейв. Он всегда восседал за стойкой бара, как король на троне, и первый заказ неизменно принадлежал ему. Всем по кружке.
Мы обычно разбирали по косточкам весь прошедший матч. И… кружки по кругу. Затем мы прикидывали, как пойдут дела в следующем матче. И… кружки по кругу. Потом обмен свежими анекдотами и сплетнями. Кружки по кругу. Казалось, это нам не приносит никакого вреда. Даже сейчас я бы не стал удерживать молодых футболистов от пары кружек пива, чтобы прийти в себя после матча. Но я настойчиво им советую: после двух кружек – домой, и, безусловно, никогда не употребляйте крепких спиртных напитков. Уметь пить – это значит уметь вовремя остановиться. Мне казалось, что я знаю, когда нужно остановиться, но так получалось, что «красный свет» я начинал различать, когда было уже слишком поздно.
Завсегдатаями наших собраний обычно бывали Клифф Джонс, Джон Уайт, Бобби Смит и вратарь Билл Браун. Затем к ним присоединился новичок Алан Джилзин, которого мы быстро оценили и избрали вице-президентом своего клуба. Он единственный, кто мог пить наравне с Дейвом Маккеем.
Когда Клифф Джонс и Джон Уайт сходились вместе, они становились «грозой» для окружающих. Конечно, никакого злого умысла у них не было, просто озорничали.
Одно время они всегда селились вместе, но в паре делались такими несносными, что наш менеджер был вынужден их разделить. Помню случай, происшедший в Португалии после матча на Кубок европейских чемпионов. Мы жили тогда в шикарном старинном отеле в Эстерилье, стены там были украшены щитами и мечами, участвовавшими в какомто древнем сражении. Глубокой ночью Билл Никольсон был вызван из своего номера разгневанным управляющим отеля. Постояльцы пожаловались на какой-то лязгающий грохот. Билл взобрался по винтовой лестнице на верхнюю площадку и обнаружил там «малышей» Джонси и Уайти, которые бились на дуэли….
Эти двое были милейшие парни. Они постоянно искали случая посмеяться, но временами вели себя совершенно безответственно. Когда я поселился в одной комнате с Джоном Уайтом, он и меня незамедлительно впутал в историю. Как-то утром перед самым матчем с «Манчестер Юнайтед» на «Олд Траффорд» Джон свесился из окна нашей комнаты, находившейся на четвертом этаже отеля, и принялся звать на помощь. Была вызвана полиция, пришлось пуститься в объяснения, что отняло немало времени. К счастью, полицейские оказались футбольными болельщиками и отпустили нас на том условии, что мы достанем им билеты на матч.
Затем моим соседом по комнате стал Клифф Джонс; одного этого было достаточно, чтобы подтолкнуть меня к выпивке. Он обычно отправлялся в поездку, имея в багаже лишь зубную щетку. Однажды я устроил ему взбучку за то, что он разгуливал по пляжу в Израиле в моих новых дорогих ботинках. Другой раз он спустился к обеду в моем форменном костюме английской сборной. Я сказал ему, что он недостоин носить его и что только у них в Уэльсе любой, кто может шесть раз подбросить мяч в воздух, не уронив его, автоматически получает право представлять национальную команду Уэльса на международных турнирах. Но это, конечно, было далеко от правды, потому что в Уэльсе сложилась целая плеяда выдающихся игроков, таких, как братья Джон и Мел Чарльзы, Айвор Оллчерч, Рой Вернон и – как же это я забыл! – Клиффорд Джонс.
Стоит мне только вспомнить те чудесные дни, как сразу становится очень грустно – особенно при мысли о Джоне Уайте, так рано от нас ушедшем. Для всех, кто знал этого гениального футболиста и отличного парня, страшным ударом было известие, что Уайта убило молнией на поле для гольфа. О бедняге Джонни думаю почему-то чаще всего. Ведь он находился в самом расцвете своей спортивной карьеры и наверняка через год-другой стал бы одним из самых выдающихся игроков в истории футбола.
Когда ты начинаешь очередной раз впадать в уныние, Джимбо, подумай об Уайте и ощути, насколько ты счастливее.
В «Тоттенхеме» мне всегда удавалось ладить со своими соседями по комнате. Часто меня селили с Бобби Смитом, который себе на горе увлекался азартными играми, и с этой болезнью было столь же трудно справиться, как с моим пьянством. Мы с Бобби были хорошими приятелями, и у меня сохранились к нему самые добрые чувства, хотя для него наша дружба много не значила: разве что возможность одолжить денег для уплаты проигрышей.
Страсть к азартным играм может стать такой же разрушительной, как и алкоголизм, и подобно ему причиняет немало страданий окружающим. Азарт настолько сильно владел Бобби, что, даже когда он бывал за границей с «Тоттенхемом» или со сборной Англии, он все равно не мог удержаться от игры. Не раз в гостинице, ложась в постель, чтобы поспать часок перед какой-нибудь важной игрой, я слышал, как Смит громко наставляет своего букмекера[12] в Лондоне: «Это ты, Ицци? Поставь двадцать на фаворита в первом, двадцать на фаворита во втором, и у меня будет двойной выигрыш». Потом он перезванивал, чтобы узнать результаты. Он был сама щедрость, когда выигрывал, но, к сожалению, его чаще постигали неудачи. Однажды в Голландии перед матчем с «Фейеноордом» Билл Никольсон собрал нас всех в отеле и сказал, что кто-то постоянно звонит в Лондон, а счет переводит на клуб. Не успел он и слова добавить, как вскочил Смит и закричал: «Хорошо, можете не раскошеливаться! Я их сам оплачу, когда вернемся домой». Смешнее всего, что Билл Никольсон представления не имел, кто звонил, пока Бобби сам не признался.
Вокруг «Тоттенхема» группировались весьма своеобразные личности, которые вполне могли бы стать персонажами Чарльза Диккенса двадцатого века. Джонни «Шест», «Однорукий» Лу, «Толстяк» Стэн Флэшмен – всех их, конечно, следовало назвать билетными жучками, спекулянтами, но в то же время это были незаурядные люди, придающие жизни колорит и разнообразие. Тот, кто знает наш мир лишь поверхностно, обычно относится к ним с презрением, считая прихлебателями. Но на самом деле они – такая же неотъемлемая (хоть и своеобразная) часть жизни клуба, как игроки или администрация. Я прихожу в негодование, когда таких людей, как Джонни «Шест» или страстный поклонник клуба Моррис Кестон, называют прихлебателями. Они всегда очень охотно приходили на помощь любому игроку «Тоттенхема», если тот оказывался в затруднительной ситуации, и оба давали клубу больше, чем получали от него.
Джонни «Шест» особенно выделялся своим добросердечием. Сейчас его уже нет в живых (пусть земля ему будет пухом), но у меня сохранились самые теплые воспоминания о нем, как о человеке, ни разу не отказывавшем в помощи ни одному бедолаге. Единственным противозаконным действием, какое я себе когда-либо позволял, было «подкармливание» Джонни «Шеста» и ему подобных билетами на матчи Кубка футбольной ассоциации. Добряк Джонни принадлежал к самым верным моим поклонникам и даже спал в футболке клуба, которую я ему подарил. Таких, как он, больше нет.
Оценивая команду «Тоттенхем», могу смело сказать: будь она сейчас в такой же прекрасной форме, как в мое время, она бы являлась серьезным претендентом на титул чемпиона страны и обладателя Кубка европейских чемпионов. Я допускаю, что нынешняя команда «Ливерпуль» могла бы переиграть нас, но не потому, что выше по мастерству, просто они более осторожны в игре и никогда не отправляют в атаку столько игроков, сколько мы.
Им недостает воображения и чутья, которые всегда отличали игру «Тоттенхем Хотспур», делая ее одной из самых привлекательных во всем современном футболе. Если взять атакующие комбинации, то тут никакая команда не могла сравниться с «Тоттенхемом», за исключением, может быть, «Манчестер Юнайтед» середины 60-х годов, когда Бест, Лоу, Чарльтон и Креренд находились в расцвете сил. У нас были определенные недостатки в обороне, но, когда дело доходило до атаки, нам не было равных. Когда «Тоттенхем» выигрывал, игра всегда отличалась зрелищностью и вызывала интерес зрителей. Не уверен, что то же самое можно было бы сказать о команде «Ливерпуль», которая, однако, смогла вернуть хоть часть былого блеска английскому футболу, завоевав два раза подряд Кубок европейских чемпионов.
Но самым важным было то, что в «Тоттенхеме» подобралась отличная команда. Ворота защищал Билл Браун, в то время великолепный голкипер. Единственное, что ему не очень удавалось, это игра на перехвате, но тут на выручку вратарю неизменно приходил Морис Норман. Большой Мо был здоровенный как бык. В этом большом теле билось большое сердце. Он не так уж хорошо играл головой, однако обладал достаточным ростом, чтобы забирать высокие мячи прежде, чем форварды соперника успевали подпрыгнуть. Были и более искусные центральные полузащитники, чем Морис, но я ни разу не встречал столь же физически выносливых, как наш симпатичный великан из Норфолка.
Питера Бейкера, правого защитника, во многом недооценивали. Его жесткий, бескомпромиссный стиль игры прекрасно сочетался с изощренной манерой его партнера Рона Генри. Я не припомню случая, чтобы крайний нападающий обхитрил Питера, и это в те времена, когда каждая команда широко использовала на флангах форвардов, которые в основном действовали в этой зоне. Питер мог при необходимости играть очень жестко, почти жестоко, и не раз он останавливал опасные атаки противника великолепно рассчитанными перехватами.
Рона Генри я бы поставил в один ряд с шестью лучшими левыми защитниками, каких мне приходилось встречать, играя в разных командах, в том числе и за сборную Англии. Он был мыслящим игроком, которого, возможно, ценили не так высоко, как он того заслуживал, потому что свое дело он делал без лишнего шума. Рон являлся мастером позиционной игры. Жаль, что ему довелось играть за сборную Англии только один раз. Менеджером сборной тогда впервые стал Альф Рамсей. Сборная Франции, помнится, разбила нас со счетом 5:1, и невезучий Рон был одним из тех, кому больше всего досталось за проигрыш.
Наш капитан Денни Блэнчфлауэр был артистичной натурой. Он придавал игре стиль и изысканность и был капитаном в полном смысле этого слова, воодушевляя нас своей уверенной, почти надменной манерой вести бой. Он подбадривал нас, не скупясь на мудрые советы и добрые слова утешения. Я считаю просто ужасно несправедливым, что «Тоттенхем» не назначил его менеджером после ухода Билла Никольсона. Футбол нашей лиги был бы во много раз интереснее и богаче, будь Денни Блэнчфлауэр принят на эту должность. Он бы привнес свежее видение и творческие идеи, столь необходимые, чтобы хоть немного ослабить те путы, которыми сковали, как смирительной рубашкой, английский футбол наши узколобые тренеры. Я очень обрадовался, когда узнал, что у «Челси» оказалось достаточно здравого смысла, чтобы вернуть Блэнчфлауэра футболу, пусть даже на уровне клубной команды. Жаль, что этого пришлось долго ждать.
Теперь Томми – один из лучших актеров-комиков мира, но в тот момент он был настроен чрезвычайно серьезно. Том начал разрабатывать план, как вызволить меня из Италии, и был уже готов пустить его в ход, как до меня дошел слух, что своим неповиновением я довел руководителей «Милана» до того, что они уже сами хотят со мной расстаться.
«Милан» перекупил одного бразильца мне на замену, отобрал у меня квартиру, нам с Иреной пришлось перебраться в маленькую захудалую гостиницу. Я не мог с этим смириться и за свои деньги снял номер в первоклассном отеле, где жили ребята из британских газет.
Там я чувствовал себя более свободным и много времени проводил в компании журналистов – отличных парней, которые помогли сделать мое пребывание в Милане менее мучительным.
Мы прекрасно ладили друг с другом и столько провели незабываемых вечеров вне досягаемости Рокко и его приспешников, что даже образовали клуб Джимми Гривса, и все репортеры, что виделись со мной в Милане, становились его членами и приобретали памятный галстук с изображением карты Италии, футбольного мяча и моими инициалами.
Для эмблемы, правда, больше подошла бы бутылка вина с вылетающей оттуда пробкой. Чаще всего я пил в кругу английских журналистов, а они снабжали свои газеты всякими историями о моих проделках. Я считал правильным почти все, что они писали, и был только рад поставлять им рассказы о своих скандалах с Рокко, так как знал, что «Милану» в конце концов все это надоест и они только будут рады распрощаться со мной.
Среди членов нашего клуба были Клайв Той, Дес Хаккет и Спиди Куик («Дейли экспресс»), Бил Хоулден и Кен Джонс («Дейли миррор»), Питер Лоренцо («Дейли геральд»), Морис Смит («Пипл»), Лори Пигнон и Тони Страттон-Смит («Дейли скетч»), Ян Вулдридж («Ньюс кроникл»), Питер Мосс, Рой Пескетт и Брайан Джеймс («Дейли мейл»), Дональд Сондерс («Дейли телеграф») и Брайан Глэнвил («Санди таймс»). Только эта компания и помогла мне не сойти в Милане с ума.
Обычным местом наших сборищ был либо ресторан «Ла Тампа», либо ночной клуб «Порто Дора», что находились в самом центре Милана. Там мы провели немало вечеров.
Однажды мы с Клайвом Тоем здорово подшутили над одним англичанином-журналистом, обосновавшимся в Италии.
Эта история должна представлять особый интерес для моего старого приятеля Джорджа Истхема, которого я знаю по сборной Англии. Как-то Клайв Той, ставший теперь влиятельным деятелем американского футбола, сказал мне, что кто-то поставляет в Лондон информацию за спиной у других ребят из прессы.
Ирена, которая всегда была более проницательной, чем я, вычислила, что этим «поставщиком» должен быть не кто иной, как некий английский журналист, постоянно проживающий в Италии. И вот мы с Клайвом подстроили дело так, чтобы этот человек смог услышать наш якобы конфиденциальный разговор о Джордже Истхеме: будто бы он переходит в клуб «Милан» за 100 тысяч фунтов.
Рыбка клюнула, но розыгрыш рикошетом ударил и по самому Клайву. На следующий день рано утром его разбудил телефонный звонок: редакция «Дейли экспресс» потребовала объяснений, почему не она, а «Дейли скетч» получила информацию о переходе Джорджа Истхема в «Милан» за 100 тысяч фунтов.
Теперь Джордж знает правду об этой истории с его мнимым переходом в клуб «Милан».
Теперь, восемнадцать лет спустя, когда я вспоминаю свою жизнь в Милане, мне кажется, что от нее меня отделяет целая пропасть времени. Издалека многое может показаться довольно забавным, но в действительности я находился тогда в очень угнетенном состоянии. Я подрывал свое здоровье постоянной нервотрепкой, терял в весе, и состояние мое все ухудшалось.
Я пил тогда изрядно, но в основном пиво, и был еще достаточно молод и крепок, чтобы пьянство не сказывалось на моей игре. Пристрастие к выпивке еще не превратилось в беду, но уже стало существенной частью моей жизни.
В то, что «Милан» готов отпустить меня, я впервые твердо поверил, когда Джо Мирс и его жена Бетти навестили меня, приехав в Италию в отпуск. С их стороны было очень разумно привести двухфунтовую пачку чая, но я бы больше обрадовался двум пинтам пива.
Джо сказал, что «Милан» готовится продать меня, и если я соглашусь вернуться в «Челси», то они обязуются платить мне 120 фунтов в неделю. Я ответил, что, конечно, был бы рад, но мне не хочется строить радужные планы, потому что «Милан» везде и во всем действует как кровопийца. У меня только что была с ними яростная стычка: они отказались отдать мой паспорт после поездки с клубом в Югославию. Я обратился с жалобой в британское посольство, и от «Милана» потребовали вернуть мне документ. Когда я зашел за ним в контору, то мне его швырнули через всю комнату. Вот до чего дошло!
Даже на футбольном поле со мной обращались как с прокаженным. Я думаю, что игроки считали меня виновным в том, что Рокко постоянно пребывал в дурном расположении духа, и как бы в наказание не передавали мне мяч за исключением тех моментов, когда это было абсолютно неизбежно. Помню, как однажды я забил гол их самому главному противнику «Интеру» (Милан), но ни один игрок не подошел меня поздравить, хотя ради этого гола мне пришлось обыграть трех защитников. Забив мяч в ворота, я вышел в центр поля и, оборотившись в ту сторону, где должен был сидеть Рокко, показал два скрещенных, как решетка, знака победы.
Наконец «Милан» официально объявил, что готов принять предложения о моем переходе в другой клуб, и Билл Никольсон, менеджер «Тоттенхем Хотспур», передал, мне, что они хотели бы видеть меня в их клубе. Лучшего известия я не получал уже очень давно. В наше время «Тоттенхем» был первой и единственной командой, которой удалось выиграть одновременно и первенство лиги и Кубок футбольной ассоциации. Перспектива играть за этот клуб сразу же захватила меня.
«Челси» и «Тоттенхем» были главными претендентами на меня, и «Милан» решил столкнуть их друг с другом, как на аукционе. Билл Никольсон и представитель «Челси» Джон Баттерсби перехитрили итальянцев. Они понимали, что затевает «Милан», и пришли к соглашению дать за меня одинаковую цену.
Оба «покупателя» предложили 90 тысяч фунтов, а затем мы собрались втроем, чтобы решить, как вести дело дальше. После долгого разговора с Никольсоном и Баттерсби я сказал, что предпочел бы пойти в клуб «Тоттенхем».
Баттерсби согласился отступиться от торгов, чтобы не стоять у «Тоттенхема» поперек дороги. Никольсон поступил бы точно так же, если бы я решил вернуться в «Челси». Мой бывший клуб шел даже на то, чтобы сделать меня самым высокооплачиваемым футболистом Британии, но я согласился получать меньшую сумму, только в «Тоттенхеме».
На то были две главные причины. Первая: я чувствовал, что возвращение в «Челси» будет шагом назад, возможно, даже возвращением к тем же проблемам, которые я пытался разрешить несколько месяцев назад, уходя в «Милан». Вторая: я действительно мечтал играть за «Тоттенхем». Одна мысль об этом приводила меня в восторг. Я считал, что буду играть за лучшую команду в истории британского футбола. С тех пор ничто не заставило меня ни пожалеть о своем решении, ни изменить свое высокое мнение об этом клубе.
Итак, Билл Никольсон продолжал вести переговоры с «Миланом» один. Ему не хотелось, чтобы я «прославился» как первый футболист, перекупленный клубом лиги за 100 тысяч фунтов, поэтому сделка была совершена за несколько странную сумму – 99 999 фунтов.
Три дня ушло на уточнение деталей. А спустя еще два дня я был уже на пути домой.
После того как я пристрастился в Милане к спиртному, я и в «Тоттенхеме» продолжал предаваться этому пагубному занятию, которое со временем превратилось в нечто большее, чем просто привычка.
Алкоголь стал для меня необходимостью, как вода для растения. И каждая его капля приносила мне иллюзорное удовлетворение.
Долгое жаркое лето
Если б мысли мои были верны, тогда
Есть на свете у всех пять причин для питья:
Иль вино хорошо, или сухо в о рту,
Или друг позовет, иль спешить ни к чему,
Иль иная причина – как я захочу.
Генри Олдрич (1647–1710)
Если в жизни человека, как в году, можно было бы выделить четыре времени, то мое лето пришлось на период игры за клуб «Тоттенхем». В эти девять незабываемых лет я уже не искал в выпивке утешения или поддержки. Теперь она, подобно футболу, просто приносила мне удовольствие.
Когда я появился в «Тоттенхеме», игроки отнеслись ко мне настороженно. Все были наслышаны о моих «подвигах» в Италии и, должно быть, думали, что от меня можно ждать только неприятностей. Выиграв накануне моего прихода в команду чемпионат лиги и Кубок, они, естественно, приняли меня как непрошеного гостя, из-за которого все в их хорошей жизни может пойти наперекосяк.
Но вскоре от подобных опасений – как на поле, так и вне его – не осталось и следа. Я был признан своим, словно всю жизнь провел на стадионе клуба «Уайт Хартлейн». Однако прежде, чем я окончательно занял свое место в «Тоттенхеме», предстояло выяснить некое важное обстоятельство, возникшее по вине футбольной лиги.
Когда я вырвался из «Милана», они под тем предлогом, что им надо изучить мое дело, задержали официальное оформление моего прихода в «Тоттенхем». Руководителям лиги явно хотелось выяснить, не подкупили ли меня тайно, чтобы я согласился уехать из Италии. До чего нелепо! Я сам готов был заплатить, лишь бы поскорей унести ноги из «Милана» и вернуться в английский футбол! По правде говоря, я вернулся на родину без гроша в кармане. Всю мою собственность составлял один-единственный «ягуар», и за него я еще должен был по прибытии в Дувр заплатить 500 фунтов пошлины. Я несколько поправил свои денежные дела, продав историю своего разрыва с «Миланом» газете «Санди». В течение нескольких месяцев после приезда у меня было так туго с деньгами, что мы с Иреной и двумя детьми вынуждены были поселиться у родителей жены в небольшом домике, где проживали еще четверо взрослых. Кто думал, что я вернулся из «Милана» миллионером, ошибся в подсчетах как раз на миллион.
Лига решила провести расследование моего перехода в «Тоттенхем» в отеле «Шеффилд». У меня сложилось такое впечатление, что наша встреча была устроена просто потому, что был повод собраться и вместе провести время. Секретарь лиги Алан Харднер был, пожалуй, единственным, кто хотя бы пытался задавать вопросы по существу дела. Через несколько минут после начала разбирательства все единогласно пришли к выводу, что переход был совершен безо всяких нарушений. На обратном пути мы с Биллом Никольсоном много смеялись над одним деятелем лиги, который не нашел лучшего способа для участия в беседе, чем проспать ее целиком.
Вот ты, наконец, и дома, Джимбо. Все по-прежнему. Некоторые из заправил футбола все так же здорово прикладываются к рюмке. Но, господи, не хотел бы я быть таким же….
За пять дней до этого я провел свой первый матч за «Тоттенхем» во встрече игроков дубля в Плимуте. В «Хоум Парке» собралось рекордное для матча второго состава число зрителей: 13 тысяч, а перед началом игры председатель «Аргайла», клуба, с командой которого нам предстояло играть, Рон Блайндем вышел с микрофоном на поле, чтобы поприветствовать меня в связи с возвращением в английский футбол. И когда игроки команды противника выстроились, чтобы поаплодировать мне, он произнес слова, которые я хорошо запомнил: «От лица „Плимут Аргайл“, жителей Девона и Корнуэлла, если не всей Англии, я говорю тебе: „С возвращением!“
Для меня это было так неожиданно: я даже смутился и в то же время почувствовал себя окрыленным. Меня столько поливали в прессе за мои выходки в «Милане», что, думал я, дома меня не станут встречать радушно. На людей обычно действует прочитанное в газетах. Перо действует сильнее, чем футбольная бутса. Но болельщики в Плимуте (спасибо им) помогли мне ощутить радость возвращения. Я забил пару голов, и после матча все мы были так счастливы, что тут же бросились праздновать это событие….
В баре вместе со мной засиделись Мел Хопкинс, Терри Дайсон и несколько других игроков. Возвращались мы всей компанией на поезде и так шумели во время пути, что один из пассажиров пожаловался в железнодорожную инспекцию. Как мы позже узнали, этот человек был членом английского Союза регби.[11] Знаю по своему опыту, что, как правило, из всех спортсменов регбисты – самые скандальные и хулиганистые пассажиры.
Мои взаимоотношения с товарищами по команде полностью наладились после того, как я впервые сыграл в основном составе с «Блэкпулом». Мне повезло, и я забил тогда три гола, так называемый «хет-трик». Один из них был, пожалуй, особенно примечательным. Дейв Маккей сделал один из своих коронных длинных пасов, Терри Медуин, приняв мяч, перекинул его мне, и я забил гол ударом, который потом газеты назвали «самым эффектным ударом, – „ножницами“. С этого момента и болельщики и игроки „Тоттенхема“ стали считать меня своим.
«Тоттенхем» был не только прекрасным футбольным клубом, но и просто клубом, где было приятно проводить время. У нас сложилась теплая компания, и мы часто собирались в баре «Уайт Харт» или «Белл энд Хэр», Но могу заверить, что никто из наших игроков перед матчем не пил ничего спиртного. В «Тоттенхеме» того времени все работали в поте лица, футбол для всех стоял на первом месте. Кружка пива была как бы наградой за хорошую работу. Наш менеджер Билл Никольсон и тренер Эдди Бейли знали, что кое-кто из нас частенько попивает пиво, но никто из них не интересовался, сколько мы пьем. Пока мы на матче и на тренировке работали на все 100 процентов, они были спокойны. Любой, кто видел игру нашей великолепной команды, мог с уверенностью сказать, что в ней не было ни одного слабого игрока или бездельника.
После работы на поле некоторые из нас обычно выпивали изрядное количество пива, полагая, что так легче расслабиться, снять нервное и физическое напряжение. Нашим лидером и на поле, и вне его был Дейв Маккей. Денни Блэнчфлауэр – само воплощение элегантности во время игры и красноречивый оратор после нее – был превосходным капитаном. Дейв же играл первую скрипку во всех наших делах. На поле он шел в бой как настоящий воин, но и вне игры он отдавался жизни с такой же неудержимостью и страстью. Денни совсем не пил, и поэтому командование на наших сборищах в задней комнате «Белл энд Хер» обычно брал на себя Дейв. Он всегда восседал за стойкой бара, как король на троне, и первый заказ неизменно принадлежал ему. Всем по кружке.
Мы обычно разбирали по косточкам весь прошедший матч. И… кружки по кругу. Затем мы прикидывали, как пойдут дела в следующем матче. И… кружки по кругу. Потом обмен свежими анекдотами и сплетнями. Кружки по кругу. Казалось, это нам не приносит никакого вреда. Даже сейчас я бы не стал удерживать молодых футболистов от пары кружек пива, чтобы прийти в себя после матча. Но я настойчиво им советую: после двух кружек – домой, и, безусловно, никогда не употребляйте крепких спиртных напитков. Уметь пить – это значит уметь вовремя остановиться. Мне казалось, что я знаю, когда нужно остановиться, но так получалось, что «красный свет» я начинал различать, когда было уже слишком поздно.
Завсегдатаями наших собраний обычно бывали Клифф Джонс, Джон Уайт, Бобби Смит и вратарь Билл Браун. Затем к ним присоединился новичок Алан Джилзин, которого мы быстро оценили и избрали вице-президентом своего клуба. Он единственный, кто мог пить наравне с Дейвом Маккеем.
Когда Клифф Джонс и Джон Уайт сходились вместе, они становились «грозой» для окружающих. Конечно, никакого злого умысла у них не было, просто озорничали.
Одно время они всегда селились вместе, но в паре делались такими несносными, что наш менеджер был вынужден их разделить. Помню случай, происшедший в Португалии после матча на Кубок европейских чемпионов. Мы жили тогда в шикарном старинном отеле в Эстерилье, стены там были украшены щитами и мечами, участвовавшими в какомто древнем сражении. Глубокой ночью Билл Никольсон был вызван из своего номера разгневанным управляющим отеля. Постояльцы пожаловались на какой-то лязгающий грохот. Билл взобрался по винтовой лестнице на верхнюю площадку и обнаружил там «малышей» Джонси и Уайти, которые бились на дуэли….
Эти двое были милейшие парни. Они постоянно искали случая посмеяться, но временами вели себя совершенно безответственно. Когда я поселился в одной комнате с Джоном Уайтом, он и меня незамедлительно впутал в историю. Как-то утром перед самым матчем с «Манчестер Юнайтед» на «Олд Траффорд» Джон свесился из окна нашей комнаты, находившейся на четвертом этаже отеля, и принялся звать на помощь. Была вызвана полиция, пришлось пуститься в объяснения, что отняло немало времени. К счастью, полицейские оказались футбольными болельщиками и отпустили нас на том условии, что мы достанем им билеты на матч.
Затем моим соседом по комнате стал Клифф Джонс; одного этого было достаточно, чтобы подтолкнуть меня к выпивке. Он обычно отправлялся в поездку, имея в багаже лишь зубную щетку. Однажды я устроил ему взбучку за то, что он разгуливал по пляжу в Израиле в моих новых дорогих ботинках. Другой раз он спустился к обеду в моем форменном костюме английской сборной. Я сказал ему, что он недостоин носить его и что только у них в Уэльсе любой, кто может шесть раз подбросить мяч в воздух, не уронив его, автоматически получает право представлять национальную команду Уэльса на международных турнирах. Но это, конечно, было далеко от правды, потому что в Уэльсе сложилась целая плеяда выдающихся игроков, таких, как братья Джон и Мел Чарльзы, Айвор Оллчерч, Рой Вернон и – как же это я забыл! – Клиффорд Джонс.
Стоит мне только вспомнить те чудесные дни, как сразу становится очень грустно – особенно при мысли о Джоне Уайте, так рано от нас ушедшем. Для всех, кто знал этого гениального футболиста и отличного парня, страшным ударом было известие, что Уайта убило молнией на поле для гольфа. О бедняге Джонни думаю почему-то чаще всего. Ведь он находился в самом расцвете своей спортивной карьеры и наверняка через год-другой стал бы одним из самых выдающихся игроков в истории футбола.
Когда ты начинаешь очередной раз впадать в уныние, Джимбо, подумай об Уайте и ощути, насколько ты счастливее.
В «Тоттенхеме» мне всегда удавалось ладить со своими соседями по комнате. Часто меня селили с Бобби Смитом, который себе на горе увлекался азартными играми, и с этой болезнью было столь же трудно справиться, как с моим пьянством. Мы с Бобби были хорошими приятелями, и у меня сохранились к нему самые добрые чувства, хотя для него наша дружба много не значила: разве что возможность одолжить денег для уплаты проигрышей.
Страсть к азартным играм может стать такой же разрушительной, как и алкоголизм, и подобно ему причиняет немало страданий окружающим. Азарт настолько сильно владел Бобби, что, даже когда он бывал за границей с «Тоттенхемом» или со сборной Англии, он все равно не мог удержаться от игры. Не раз в гостинице, ложась в постель, чтобы поспать часок перед какой-нибудь важной игрой, я слышал, как Смит громко наставляет своего букмекера[12] в Лондоне: «Это ты, Ицци? Поставь двадцать на фаворита в первом, двадцать на фаворита во втором, и у меня будет двойной выигрыш». Потом он перезванивал, чтобы узнать результаты. Он был сама щедрость, когда выигрывал, но, к сожалению, его чаще постигали неудачи. Однажды в Голландии перед матчем с «Фейеноордом» Билл Никольсон собрал нас всех в отеле и сказал, что кто-то постоянно звонит в Лондон, а счет переводит на клуб. Не успел он и слова добавить, как вскочил Смит и закричал: «Хорошо, можете не раскошеливаться! Я их сам оплачу, когда вернемся домой». Смешнее всего, что Билл Никольсон представления не имел, кто звонил, пока Бобби сам не признался.
Вокруг «Тоттенхема» группировались весьма своеобразные личности, которые вполне могли бы стать персонажами Чарльза Диккенса двадцатого века. Джонни «Шест», «Однорукий» Лу, «Толстяк» Стэн Флэшмен – всех их, конечно, следовало назвать билетными жучками, спекулянтами, но в то же время это были незаурядные люди, придающие жизни колорит и разнообразие. Тот, кто знает наш мир лишь поверхностно, обычно относится к ним с презрением, считая прихлебателями. Но на самом деле они – такая же неотъемлемая (хоть и своеобразная) часть жизни клуба, как игроки или администрация. Я прихожу в негодование, когда таких людей, как Джонни «Шест» или страстный поклонник клуба Моррис Кестон, называют прихлебателями. Они всегда очень охотно приходили на помощь любому игроку «Тоттенхема», если тот оказывался в затруднительной ситуации, и оба давали клубу больше, чем получали от него.
Джонни «Шест» особенно выделялся своим добросердечием. Сейчас его уже нет в живых (пусть земля ему будет пухом), но у меня сохранились самые теплые воспоминания о нем, как о человеке, ни разу не отказывавшем в помощи ни одному бедолаге. Единственным противозаконным действием, какое я себе когда-либо позволял, было «подкармливание» Джонни «Шеста» и ему подобных билетами на матчи Кубка футбольной ассоциации. Добряк Джонни принадлежал к самым верным моим поклонникам и даже спал в футболке клуба, которую я ему подарил. Таких, как он, больше нет.
Оценивая команду «Тоттенхем», могу смело сказать: будь она сейчас в такой же прекрасной форме, как в мое время, она бы являлась серьезным претендентом на титул чемпиона страны и обладателя Кубка европейских чемпионов. Я допускаю, что нынешняя команда «Ливерпуль» могла бы переиграть нас, но не потому, что выше по мастерству, просто они более осторожны в игре и никогда не отправляют в атаку столько игроков, сколько мы.
Им недостает воображения и чутья, которые всегда отличали игру «Тоттенхем Хотспур», делая ее одной из самых привлекательных во всем современном футболе. Если взять атакующие комбинации, то тут никакая команда не могла сравниться с «Тоттенхемом», за исключением, может быть, «Манчестер Юнайтед» середины 60-х годов, когда Бест, Лоу, Чарльтон и Креренд находились в расцвете сил. У нас были определенные недостатки в обороне, но, когда дело доходило до атаки, нам не было равных. Когда «Тоттенхем» выигрывал, игра всегда отличалась зрелищностью и вызывала интерес зрителей. Не уверен, что то же самое можно было бы сказать о команде «Ливерпуль», которая, однако, смогла вернуть хоть часть былого блеска английскому футболу, завоевав два раза подряд Кубок европейских чемпионов.
Но самым важным было то, что в «Тоттенхеме» подобралась отличная команда. Ворота защищал Билл Браун, в то время великолепный голкипер. Единственное, что ему не очень удавалось, это игра на перехвате, но тут на выручку вратарю неизменно приходил Морис Норман. Большой Мо был здоровенный как бык. В этом большом теле билось большое сердце. Он не так уж хорошо играл головой, однако обладал достаточным ростом, чтобы забирать высокие мячи прежде, чем форварды соперника успевали подпрыгнуть. Были и более искусные центральные полузащитники, чем Морис, но я ни разу не встречал столь же физически выносливых, как наш симпатичный великан из Норфолка.
Питера Бейкера, правого защитника, во многом недооценивали. Его жесткий, бескомпромиссный стиль игры прекрасно сочетался с изощренной манерой его партнера Рона Генри. Я не припомню случая, чтобы крайний нападающий обхитрил Питера, и это в те времена, когда каждая команда широко использовала на флангах форвардов, которые в основном действовали в этой зоне. Питер мог при необходимости играть очень жестко, почти жестоко, и не раз он останавливал опасные атаки противника великолепно рассчитанными перехватами.
Рона Генри я бы поставил в один ряд с шестью лучшими левыми защитниками, каких мне приходилось встречать, играя в разных командах, в том числе и за сборную Англии. Он был мыслящим игроком, которого, возможно, ценили не так высоко, как он того заслуживал, потому что свое дело он делал без лишнего шума. Рон являлся мастером позиционной игры. Жаль, что ему довелось играть за сборную Англии только один раз. Менеджером сборной тогда впервые стал Альф Рамсей. Сборная Франции, помнится, разбила нас со счетом 5:1, и невезучий Рон был одним из тех, кому больше всего досталось за проигрыш.
Наш капитан Денни Блэнчфлауэр был артистичной натурой. Он придавал игре стиль и изысканность и был капитаном в полном смысле этого слова, воодушевляя нас своей уверенной, почти надменной манерой вести бой. Он подбадривал нас, не скупясь на мудрые советы и добрые слова утешения. Я считаю просто ужасно несправедливым, что «Тоттенхем» не назначил его менеджером после ухода Билла Никольсона. Футбол нашей лиги был бы во много раз интереснее и богаче, будь Денни Блэнчфлауэр принят на эту должность. Он бы привнес свежее видение и творческие идеи, столь необходимые, чтобы хоть немного ослабить те путы, которыми сковали, как смирительной рубашкой, английский футбол наши узколобые тренеры. Я очень обрадовался, когда узнал, что у «Челси» оказалось достаточно здравого смысла, чтобы вернуть Блэнчфлауэра футболу, пусть даже на уровне клубной команды. Жаль, что этого пришлось долго ждать.