Страница:
То, что делал Денни, для «Тоттенхема» имело не меньше значения, чем вклад Билла Никольсона. Его влияние на команду было глубже, чем просто участие в игре. Он был тактиком в раздевалке, теоретиком на тренировочных играх, человеком, который умел, поговорив с игроком, помочь ему найти выход из кризисного состояния. К тому же Денни мог соперничать с моим давним товарищем по сборной Англии Джонни Хейнсом в умении пробить самую плотную защиту.
Денни прекрасно видел игру, и у него было достаточно смелости и ума, чтобы принимать тактические решения в самый разгар боя, тогда как большинство предпочитает это делать в раздевалке во время разбора матча, когда уже слишком поздно. Помню, как однажды Денни фактически забрал у Билла Никольсона бразды правления и сам провел беседу с командой, в которой сумел нас настроить на победу в матче на Кубок обладателей кубков.
Если можно в чем-то упрекнуть Билла Никольсона, так это в том, что он бывал слишком обеспокоен сильным влиянием Денни на команду. Всегда существовала опасность, что напряженность в его отношении к Денни передастся и нам, как заразная болезнь, которая может «разъесть» нашу сплоченность и уверенность. Перед финальным матчем на Кубок кубков с мадридским «Атлетико» в Роттердаме в 1963 году Никольсон был как раз в таком настроении. А ведь мы уже сделали серьезную заявку на то, чтобы стать первой командой, которая завоюет Британии европейский трофей.
Незадолго до финала врачи отстранили Дейва Маккея от игры по состоянию здоровья, и это, конечно, выбило Билла из равновесия: он, как и все, верил в чудо, которым был Маккей. Во время установки на игру Билл был совершенно подавлен и растерян, и «Атлетико» из Мадрида в его рассказе предстал перед нами как самая сильная команда в мире.
У нас создалось тогда такое впечатление, будто испанские защитники громадны и неприступны, как горы, и они раздавят любого нападающего, который будет иметь глупость приблизиться к ним. Их атаки Билл описывал так, словно у них было пять нападающих, обладавших мастерством Ди Стефано и силой удара Пушкаша. Я понимал, что Билл Никольсон хотел не дать нам самоуспокоиться на фоне предыдущих успехов, но он перестарался и напугал нас до смерти.
После того как Никольсон таким образом нас «подготовил к игре», Денни устроил еще одно, тайное собрание игроков, и оно сделало доброе дело: к нам вернулась былая уверенность. Жаль, что сказанные им слова не были записаны на магнитофон: его речь могла бы послужить всем менеджерам и тренерам примером того, как поднять дух команды перед решающим матчем. Капитан предложил нам поставить себя на место игроков «Атлетико» и представить, что они могут думать о нас. Наша команда пользовалась репутацией сильнейшей в мире. Денни красноречиво убедил нас, что «Атлетико» будет побежден. Мы выиграли со счетом 5:1, и впервые я был рад, что Билл Никольсон оказался не прав в своей оценке другой команды.
Если бы мне, угрожая смертью за попытку погрешить против истины, предложили назвать самого сильного игрока тогдашнего могучего состава «Тоттенхема», я бы назвал Дейва Маккея. У него было все: и сила, и мастерство, и выносливость, и, что, пожалуй, еще важнее, энтузиазм, которым он заражал всех игроков команды.
Сила? Да меня просто дрожь пробирает, когда вспомню, как он отбирал мяч у соперника: он обычно шел на игрока, как таран, даже после того, как дважды ломал ногу.
Когда сейчас говорят о жесткой игре некоторых футболистов, я только посмеиваюсь, вспоминая таких игроков моего времени, как Тони Кей, Стэн Кроутер, Морис Сеттере, юные Норман Хантер и Нобби Стайлз, Стэн Линн… и многие другие, которые если уж применяли силовой прием, то противник не скоро приходил в себя. Маккей был таким же, и я часто возносил тихую благодарность небесам за то, что он играет со мной, а не против меня.
Когда я только начинал играть, больше всего своей свирепостью на футбольном поле славилась команда «Болтон». Их защитник Томми Бенкс, игравший и в сборной Англии, часто говорил крайнему защитнику «Челси» Питеру Брабруку: «Если ты осмелишься пройти мимо меня, то пропашешь землю носом». Их полузащитник громила Дерек любил выкрикивать своим партнерам в начале матча: «Если вдруг мой клиент прорвется, отбейте его назад ко мне, я уж…»
Могу твердо сказать, что сегодняшние так называемые грубые игроки просто тихони по сравнению с ними. Но в одном Дейв Маккей был на голову выше тогдашних жестких футболистов: он сочетал огромную силу с тонким, отточенным мастерством. Пожалуй, рядом с ним можно было бы поставить Бобби Мура, умеющего владеть мячом в самых сложных ситуациях. Он был королем точного паса, умел просачиваться сквозь оборону противника так спокойно и аккуратно, словно на тренировке, несмотря на неизменный прессинг со стороны опекуна. Дейв стал капитаном команды после Денни, и я могу с уверенностью сказать, что мне посчастливилось играть при двух самых выдающихся капитанах, каких только знал английский футбол.
Терри Дайсон и Терри Медуин рвали друг у друга из рук майку с номером семь. Оба обладали хорошими бойцовскими качествами и никогда не подводили команду. Трудно отдать кому-либо из них предпочтение. Однако, на мой взгляд, отваги и самоотверженности у Дайсона было все-таки чуть больше, чем у Медуина. Дайсон всегда выкладывался в игре до предела и не раз завершал комбинацию лихим появлением у ворот противника, забивая победный гол. Самым замечательным матчем в его спортивной карьере была финальная встреча Кубка обладателей кубков с «Атлетико» (Мадрид), в котором он забил два гола и постоянно вносил сумятицу в оборону испанской команды своими стремительными прорывами. Терри Дайсону хватало широты и смелости для признания того, что некоторые лучшие игроки команды превосходят его по мастерству, но он делал все, чтобы играть наравне с ними. Медуин был очень корректным игроком, на поле действовал точно и осмотрительно. Его быстрая смена ритма представляла большую опасность для защиты противника, к тому же он отлично играл головой. То, что Медуин не мог пробиться в основной состав команды, говорит, насколько силен был состав «Тоттенхема». А ведь Медуин до прихода в наш клуб раз тридцать выступал в составе сборной Уэльса. Он прошел замечательную школу футбола, из которой вышли игроки такого крупного калибра, как братья Оллчерч, Мел Чарльз, Мел Нерс и, конечно, мой старый приятель Клифф Джонс.
Джон Уайт был чрезвычайно талантливым игроком, и я уверен, что, не умри он так внезапно, сейчас он бы играл еще лучше. Джону дали очень подходящее прозвище Неуловимый с «Уайт Харт лейна».[13] Он обладал феноменальной техникой владения мячом. Возникал всегда как бы ниоткуда, но именно там, где был нужнее всего. Как и Денни Блэнчфлауэр, он отличался удивительной способностью наносить удар по мячу с такой силой, чтобы тот оказался именно в том месте и тогда, где и когда это требовалось партнеру. У Уайта было столько энергии, что он мог бегать, не устраивая себе передышки, всю игру и одним хитроумно направленным мячом умел обмануть сильную оборону противника. Имея в середине поля таких игроков, как Уайт, Блэнчфлауэр и Маккей, наша команда просто не могла играть плохо.
Впереди вместе со мной играл Бобби Смит, мощное телосложение которого смущало даже самых храбрых защитников. Смит всегда старался столкнуться с вратарем уже на первых минутах матча, только после этого он чувствовал себя уже в игре. В те времена форвардам разрешалось входить в непосредственный контакт с голкиперами. Сейчас же и волос не должен шелохнуться на голове вратаря по вине нападающего, иначе – штрафной, а то и желтая карточка. После такого нововведения вратарям жить стало легче, но для зрителя игра потеряла какую-то долю остроты. Думаю, что Бобби Смит чувствовал бы себя не в своей тарелке, играй он по сегодняшним правилам.
Бобби любил с первой же минуты заявить себя хозяином игры. Не раз он просто приводил меня в ужас жесткими приемами игры, особенно когда применял их против иностранных вратарей, которым такая манера игры форвардов была непривычна. Не единожды я видел, как застывал на месте голкипер, когда на него «на всех парах» несся гигант Смит.
Он пользовался и более мягкими методами давления на противника, стараясь воздействовать на него психологически: бормотал проклятия, грозил кулаком или просто вперял ледяной взор, от которого бы содрогнулся даже Мохаммед Али. Однажды, когда мы уходили с поля после матча со «Слованом» (Братислава) в Кубке обладателей кубков, проиграв 0:2, Бобби вдруг «озарило», что ответный матч в Лондоне мы обязательно выиграем. И он показал жестом центральному полузащитнику, который досаждал Бобби больше всего, что, мол, ничего, доберусь еще до тебя дома. Затем он потряс кулаком перед носом вратаря и сказал с грубым йоркширским акцентом: «Уж в Лондоне… в Лондоне уж ты заррработаешь себе». Может быть, и не совсем такими словами он пригрозил вратарю, но смысл их дошел до него прекрасно: он даже побледнел. Видно, понял, чем это пахнет, и Смит его не разочаровал. На первой же минуте ответного матча он силовым приемом отбросил вратаря в заднюю сетку ворот, после чего бедный парень потерял всякую охоту играть. Он пропустил шесть голов, потому что его больше тревожило приближение Бобби Смита, а не удары мяча по воротам.
Из-за мощного телосложения беднягу Смита часто называли неуклюжим. Но он отличался довольно тонкой техникой владения мячом: особенно мастерски Бобби отпасовывал мяч. Мы с ним составляли превосходную пару как в сборной Англии, так и в «Тоттенхеме», но мне кажется, что Бобби недооценивал свою роль в забитых мною голах. Если Джо Джордана оценили в 350 тысяч фунтов, то за Смита я бы дал – если бы он играл сейчас – в два раза больше. Центральным нападающим он был прекрасным.
Нашим левым крайним (иногда он играл и на правом крае) был удивительный футболист Клифф Джонс, который в период наивысшего расцвета своего мастерства, без сомнения, относился к сильнейшим крайним нападающим в мире. Когда он на полной скорости устремлялся вперед, на поле не было, пожалуй, более опасного форварда. Джонс бежал обычно с такой стремительностью, решимостью и отвагой, какие свойственны лишь валлийцу. Иногда меня брало сомнение, осознает ли он, куда несется, обыгрывая то одного, то другого защитника, и я нередко подшучивал над ним в раздевалке, говоря, что он не раз натыкался на меня по пути за линию поля. Среди двуногих созданий он явно был в числе быстрейших, но его пробежки нередко заканчивались падением, смешившим почти всех находящихся на поле. Для защитников это был единственный способ остановить Джонса: он был слишком быстр, чтобы пытаться отобрать у него мяч.
Малыш Джонс на штрафной площадке был отважен до безумия, и там, где другой игрок еще подумал бы, стоит ли брать мяч на ногу, Джонс, не задумываясь, выпрыгивал, чтобы ударить головой. Он стремительно взвивался вверх у дальней штанги ворот, забивая в прыжке великолепный гол, оценить который можно еще лучше, если учесть, что Джонс был небольшого роста и далеко не атлетического сложения Клифф, выходец из знаменитой спортивной семьи, к которой принадлежал бывший игрок сборной Уэльса Брайан Джонс и ведущий спортивный обозреватель Кен Джонс, страшно гордился своим валлийским происхождением, и мне доставляло большое удовольствие распевать в раздевалке «Страну отцов моих».[14] после победы над Уэльсом в нашем Международном чемпионате Великобритании[15] Это была, наверное, единственная ситуация, когда находчивый и острый на язык малыш Клифф не мог ничего ответить.
Алкоголь, должно быть, отразился на моей памяти, но я готов все же поспорить с кем угодно, что тогдашняя команда «Тоттенхема» была одной из лучших (если не лучшей) клубных футбольных команд послевоенной Британии. У меня мурашки пробегают от удовольствия, как только вспомню, в какой футбол мы тогда играли. Настоящий футбол.
Однажды холодным декабрьским вечером 1963 года Дейва Маккея унесли на носилках с поля со сломанной ногой. Вместе с ним команду покинул бойцовский дух, как будто команда умерла в одну ночь, ту декабрьскую ночь 1963 года. Конечно, за один сезон команда не могла полностью распасться, но все же после того, как из нее был выбит Дейв Маккей, она так и не смогла стать прежней. Капитан команды «Манчестер Юнайтед» должен был бы призадуматься, стоило ли в игре так рисковать судьбой пусть даже и твоего противника.
Денни Блэнчфлауэр почти совсем отошел от футбола из-за постоянных травм колена, а в конце сезона во время игры в гольф в Норт Ланден трагически погиб от удара молнии Джон Уайт. Наш отлаженный механизм разом лишился трех ведущих частей.
Билл Никольсон занялся набором новых игроков и перекупил Алана Маллери из «Фулхэма», Лори Брауна из «Арсенала», Сайрила Ноулса из «Миддлсборо», Пата Дженнингза из «Уотфорда», Джимми Робертсона из «СентМиррена» и Алана Джилзина из «Данди Юнайтед». Передохнув, он снова принялся за это занятие, на этот раз заполучив Майка Инглэнда из «Блекберна» и Терри Венейблса из «Челси».
Никольсон пытался создать новую команду «Тоттенхем». Но ему до конца так и не удалось это сделать. У нового «Тоттенхема» были свои взлеты, но мы никогда больше не играли так же виртуозно, как во времена троицы Блэнчфлауэр – Уайт – Маккей.
Я очень огорчился, когда Никольсону не удалось заполучить в «Тоттенхем» Джонни Хейнса, который мог бы заменить Джона Уайта. Между мной и Хейнсом, когда мы вместе с ним играли за сборную Англии, возникало почти телепатическое взаимопонимание. Мы как будто читали мысли друг друга и всегда точно знали, какое положение занять на поле, чтобы другому было удобнее сыграть.
Алан Маллери и Терри Венейблс прекрасно играли в середине поля, но я никогда не чувствовал себя с ними по-настоящему уверенно и спокойно. Им немало доставалось от болельщиков «Тоттенхема», которые были избалованы отличной игрой предшественников Алана и Терри, и они беспощадно сравнивали их со своими кумирами – Блэнчфлауэром и Маккеем. Меня не удивляет, что Алан и Терри перешли на тренерскую работу и весьма в ней преуспели. Они всегда проявляли научный подход к игре, и хотя никто из них никогда ничего мне не говорил, но я чувствовал, что оба предпочли бы, чтобы мой взгляд на футбол был более традиционным и общепринятым. Алан и Терри мне нравились, и я всегда считал, что в их рассуждениях есть много толкового, но я никогда не понимал смысла долгих теоретических рассуждений о футбольной тактике. Мне кажется, что нынешние тренеры в немалой степени лишили игроков индивидуального стиля и свободы самовыражения, а я всегда сопротивлялся любым попыткам заставить меня изменить своей игре. Я любил делать все по-своему.
Эдди Бейли, славный малый, отличавшийся тем великолепным чувством юмора, которое присуще простому народу, и зычным голосом, отчаянно пытался заинтересовать меня тренерскими идеями, но я успешно от них отбивался. Ему удавалось отлично вымуштровать нас в предсезонный период, заставляя неотступной ворчней бегать все более длинные кроссы. Я никак не мог взять в толк, зачем кудато бежать, если нет мяча, и постоянно тянулся на этих пробежках далеко позади всех. Я никогда не считал себя кем-то вроде Эмиля Затопека.[16] Славный старина Эдди обычно следовал за нашей группой на велосипеде, подгоняя нас окриками и руганью. Однажды мы спрятались в кустах и, напав на него из засады, отобрали велосипед и скинули его в канаву. Но дух его не был поколеблен, и Эдди принялся гонять нас на тренировках с утроенной решимостью.
Но самым кошмарным и бессмысленным занятием были для меня двадцатиминутные тренировочные игры без мяча, которые нас заставляли проводить Билл и Эдди. Я помню, как тогда сказал Клиффу Джонсу: «Или мы спятили, или они…»
Прекрасной в «Тоттенхеме» для меня оставалась лишь наша жизнь вне поля. Алан Джилзин оказался достойной заменой Бобби Смиту как на поле, так и за стойкой. Мы с ним быстро нашли общий язык в игре, подходящим партнером он стал для меня и в баре. Его любимым напитком был бакарди с кока-колой, и он так усиленно практиковался в этом деле, что я бы тогда обязательно поставил на него против любого, кто вызвался бы с ним потягаться.
Фил Бил, Джимми Робертсон, Джо Киннир, Сайрил Ноулс, а иногда и Майк Инглэнд с Терри Венейблсом были членами нашего клуба «Бел энд Хэр», королем которого оставался Дейв Маккей. Когда же он перешел в «Дерби», чтобы и там славиться, как «великий Маккей», я стал больше уделять внимания питейным заведениям Эссекса. Теперь мое время распределялось между тремя основными занятиями: футболом, бизнесом и выпивкой. Билл Никольсон по-отечески мягко предостерегал меня от пьянства, когда после одной шумной вечеринки в Югославии мое пристрастие к алкоголю стало ему особенно заметно. Накануне мы победили команду «Хайдук» в матче Кубка обладателей кубков и теперь решили расслабиться в ночном клубе при нашей гостинице.
Ребята из прессы разведали, что в ночном клубе предлагают весьма завлекательное зрелище и сообщили об этом игрокам «Тоттенхема». Даже Билл Никольсон, который очень редко ходил в подобные заведения, был настолько заинтригован, что тоже отправился посмотреть программу кабаре, где выступала некая дама с огромным бюстом, демонстрировавшая стриптиз и лазанье по канату.
Я пропустил кружек десять пива и уже собирался, закончить на этом вечер, как двое русских, которые видели днем мою игру, пригласили меня к своему столу и предложили выпить за королеву Англии, на что я ответил тостом за президента СССР. В течение примерно часа мы провозгласили множество тостов за таких деятелей, как Гарольд Вильсон, Фидель Кастро, выдающийся русский вратарь Лев Яшин и, поверите ли, сэр Альф Рамсей. Мой тост за Альфа к тому времени мог прозвучать примерно так: «Пшувыптзр…» Закончил я его с выпученными глазами и еле держась на ногах.
Прежде чем меня унесли в номер, кажется, я еще успел столкнуть кого-то в бассейн.
На следующий день в самолете Билл очень вежливо мне заметил, что я, конечно, взрослый человек и волен сам решать, как мне следует поступать, но он надеется, что в будущем я не буду устраивать представлений на публике. И еще он посоветовал мне пить поменьше.
Но я к таким советам не прислушивался. Ведь все у меня шло хорошо.
«Пью за Англию …»
Славный старина Альф Рамсей – сэр Альфред Рамсей – раскусил меня за пять минут. Он прекрасно разбирался в людях и быстро сообразил, что я человек независимый, плохо управляемый и понимаю футбол иначе, чем он со своим осторожным, методичным и скрупулезным подходом к игре.
Он разобрался во мне уже во время нашего первого разговора; правда, речь тогда шла не о футболе. Разговор произошел накануне матча со сборной Чехословакии в Братиславе. Эта игра была одним из первых выступлений сборной Англии под руководством Альфа. Рамсей объявил нам распорядок дня после матча. «Автобус отправится через 45 минут после игры, и мы вернемся в отель все вместе», – сказал он, в упор глядя на слушавших его игроков, и у всех было ощущение, будто их гипнотизируют.
В раздевалке возникло недовольное шевеление, и я почувствовал, что мои приятели ждут от меня каких-то ответных действий.
– Некоторые из нас хотели бы знать, – сказал я, – можем ли мы пропустить пару кружек пива, прежде чем вернуться в отель.
Я передам ответ Альфа слово в слово, так как последующий опыт показал, что он ругался только тогда, когда хотел, чтобы его лучше поняли. «Если вам так нужно это г… пиво, вы вернетесь в отель и там его получите…»
Его все прекрасно поняли. Это не было сказано в оскорбительном тоне, а его обычно холодные голубые глаза под мохнатыми бровями, казалось, весело блеснули, когда он остановил их на мне. Альф дал нам понять, что он несет за нас ответственность. С этого момента Альф отметил меня в своей фотографически цепкой памяти как заводилу среди выпивох нашей команды.
В матче с Чехословакией, который мы выиграли со счетом 4:2, я забил два гола, и эта игра послужила великолепным началом первого турне Альфа как менеджера английской сборной. Насколько я помню, он даже заплатил за первую порцию выпивки, когда мы вернулись в отель все вместе. На первом этаже мы обнаружили ночной бар и всей командой хорошо отпраздновали там победу. На следующий день в самолете на пути в ГДР нескольким нашим сопровождающим да и некоторым игрокам пришлось очень тяжко с похмелья, так как в полете здорово трясло, и это еще раз утвердило меня в убеждении, что человек не создан летать.
Не прав тот, кто думает, что мы с Альфом были в плохих отношениях, хотя, конечно, во взглядах на футбол мы расходились. Он тоже мог иногда пропустить пару рюмок, и мы провели с ним вместе не один долгий вечер после матча, когда он позволял себе немного расслабиться, отдавая должное джину с тоником. Когда он снимал свою обычную маску, то оказывался совсем не таким суровым, неулыбчивым человеком, каким его знала публика. У него было прекрасное чувство юмора, много доброты и обаяния. Но временами и его терпение по отношению ко мне иссякало.
У нас в сборной Англии подобралась компания любителей выпить. Я часто жил в одном номере с моим добрым приятелем Бобби Муром. Он силен был выпить, но прежде всего он был сильным защитником и, по моему мнению, наверно, лучшим «бэком», каких только знал английский футбол. Никто в мире не мог достигнуть напористости и неизменно высокого класса игр.
Что касается выпивки, то и тут с ним было трудно тягаться. Мур мог после тяжелой, напряженной тренировки опрокинуть несколько кружек пива без каких-либо видимых последствий. Его никак нельзя было назвать пьяницей, но он получал большое удовольствие, потягивая пиво где-нибудь в баре после хорошей работы на футбольном поле.
Из-за нашего общего пристрастия к пиву мы с Бобби несколько раз попадали в весьма неприятные ситуации еще до пресловутой бесславной истории в Блэкпуле, когда мы оба играли за «Вест Хэм». Дело дошло до того, что даже возник слух, будто Альф собирается освободить Мура от звания капитана сборной Англии перед самым, чемпионатом мира 1966 года.
Первый раз мы навлекли на себя гнев Альфа накануне отъезда сборной Англии на встречу с Португалией в Лиссабон в мае 1964 года. Вечером мы с Бобби стали искать охотников совершить прогулку от отеля «Ланкастер Гейт», где мы тогда проживали, до Вест Энда.[17]
С такими заводилами, как Мур, Гривс и Джонни Берн, немудрено, что в конце этой прогулки все нетвердо держались на ногах. К нам в тот вечер примкнули Гордон Бенкс, Бобби Чарльтон, Джордж Истхем и Рей Уилсон. Застряли мы тогда в нашем излюбленном местечке под названием «Бийч комбер», и, когда добрались до отеля, была уже почти полночь. Увидев свои паспорта на кроватях, мы все сразу поняли, что наша отлучка без «увольнительной» была замечена.
Так ошеломляюще и в то же время не устраивая крика, Альф дал нам понять, что он очень недоволен. Наутро он ни слова не сказал по поводу этой нашей выходки, и только четыре дня спустя, накануне матча, он к ней вернулся. После последней предыгровой тренировки он сказал: «Все свободны и могут идти переодеваться, кроме семи игроков, которые, как мне кажется, хотели бы поговорить со мной».
Как побитые, мы подошли к Альфу, остальные направились в раздевалку, бросая насмешливые взгляды через плечо. Альф был краток и зол: «Вам всем повезло. Если бы у меня было достаточно игроков в команде, я бы оставил вас в Лондоне. Однако я надеюсь, что вы поняли свою ошибку и впредь такой глупости не повторите».
Альф включил всех семерых в сборную Англии, и мы отблагодарили его, победив Португалию со счетом 4:3. Забили голы двое из ушедших тогда в «самоволку»: Берн и Чарльтон. Берн отличился тогда, забив три гола. После матча Альф даже позволил себе выпить несколько порций джина с тоником.
Не прошло и двух недель, как Мур и я снова попали к Альфу в черный список. На этот раз причиной была не выпивка, а музыка. Мы оба были поклонниками Эллы Фитцджеральд, и накануне матча со сборной США ускользнули вечером из нашего нью-йоркского отеля, чтобы попасть на концерт «первой леди джаза». Ни я, ни Боб не должны были играть в том матче, потому не видели ничего дурного в том, чтобы отправиться куда-нибудь вечером. Альф ничего не сказал, но за завтраком обращался к нам с подчеркнутой холодностью, и это не оставило у нас сомнений, что он недоволен.
Следующая остановка была в Рио-де-Жанейро. Что за горяченькие денечки у нас там были! Мы пробыли в Рио девять дней: участвовали в международном турнире и не жалели сил ни в игре, ни в развлечениях после нее.
Джонни Берн – весьма своеобразная личность; по своему умению пить он мог бы занять одно из первых мест в международных состязаниях любителей спиртного. Он всегда оказывался в центре нашей компании. Он был горазд на всякие проделки; однажды столкнул меня в новом костюме сборной в глубокий бассейн. Потом ему пришлось самому нырять следом, чтобы вытащить меня из воды. Я пережил ужасные минуты, после которых решил обязательно научиться плавать. По иронии судьбы, на следующий день Джонни, прекрасный пловец, чуть было не утонул на пляже Копокабана,[18] попав в сильное течение.
Денни прекрасно видел игру, и у него было достаточно смелости и ума, чтобы принимать тактические решения в самый разгар боя, тогда как большинство предпочитает это делать в раздевалке во время разбора матча, когда уже слишком поздно. Помню, как однажды Денни фактически забрал у Билла Никольсона бразды правления и сам провел беседу с командой, в которой сумел нас настроить на победу в матче на Кубок обладателей кубков.
Если можно в чем-то упрекнуть Билла Никольсона, так это в том, что он бывал слишком обеспокоен сильным влиянием Денни на команду. Всегда существовала опасность, что напряженность в его отношении к Денни передастся и нам, как заразная болезнь, которая может «разъесть» нашу сплоченность и уверенность. Перед финальным матчем на Кубок кубков с мадридским «Атлетико» в Роттердаме в 1963 году Никольсон был как раз в таком настроении. А ведь мы уже сделали серьезную заявку на то, чтобы стать первой командой, которая завоюет Британии европейский трофей.
Незадолго до финала врачи отстранили Дейва Маккея от игры по состоянию здоровья, и это, конечно, выбило Билла из равновесия: он, как и все, верил в чудо, которым был Маккей. Во время установки на игру Билл был совершенно подавлен и растерян, и «Атлетико» из Мадрида в его рассказе предстал перед нами как самая сильная команда в мире.
У нас создалось тогда такое впечатление, будто испанские защитники громадны и неприступны, как горы, и они раздавят любого нападающего, который будет иметь глупость приблизиться к ним. Их атаки Билл описывал так, словно у них было пять нападающих, обладавших мастерством Ди Стефано и силой удара Пушкаша. Я понимал, что Билл Никольсон хотел не дать нам самоуспокоиться на фоне предыдущих успехов, но он перестарался и напугал нас до смерти.
После того как Никольсон таким образом нас «подготовил к игре», Денни устроил еще одно, тайное собрание игроков, и оно сделало доброе дело: к нам вернулась былая уверенность. Жаль, что сказанные им слова не были записаны на магнитофон: его речь могла бы послужить всем менеджерам и тренерам примером того, как поднять дух команды перед решающим матчем. Капитан предложил нам поставить себя на место игроков «Атлетико» и представить, что они могут думать о нас. Наша команда пользовалась репутацией сильнейшей в мире. Денни красноречиво убедил нас, что «Атлетико» будет побежден. Мы выиграли со счетом 5:1, и впервые я был рад, что Билл Никольсон оказался не прав в своей оценке другой команды.
Если бы мне, угрожая смертью за попытку погрешить против истины, предложили назвать самого сильного игрока тогдашнего могучего состава «Тоттенхема», я бы назвал Дейва Маккея. У него было все: и сила, и мастерство, и выносливость, и, что, пожалуй, еще важнее, энтузиазм, которым он заражал всех игроков команды.
Сила? Да меня просто дрожь пробирает, когда вспомню, как он отбирал мяч у соперника: он обычно шел на игрока, как таран, даже после того, как дважды ломал ногу.
Когда сейчас говорят о жесткой игре некоторых футболистов, я только посмеиваюсь, вспоминая таких игроков моего времени, как Тони Кей, Стэн Кроутер, Морис Сеттере, юные Норман Хантер и Нобби Стайлз, Стэн Линн… и многие другие, которые если уж применяли силовой прием, то противник не скоро приходил в себя. Маккей был таким же, и я часто возносил тихую благодарность небесам за то, что он играет со мной, а не против меня.
Когда я только начинал играть, больше всего своей свирепостью на футбольном поле славилась команда «Болтон». Их защитник Томми Бенкс, игравший и в сборной Англии, часто говорил крайнему защитнику «Челси» Питеру Брабруку: «Если ты осмелишься пройти мимо меня, то пропашешь землю носом». Их полузащитник громила Дерек любил выкрикивать своим партнерам в начале матча: «Если вдруг мой клиент прорвется, отбейте его назад ко мне, я уж…»
Могу твердо сказать, что сегодняшние так называемые грубые игроки просто тихони по сравнению с ними. Но в одном Дейв Маккей был на голову выше тогдашних жестких футболистов: он сочетал огромную силу с тонким, отточенным мастерством. Пожалуй, рядом с ним можно было бы поставить Бобби Мура, умеющего владеть мячом в самых сложных ситуациях. Он был королем точного паса, умел просачиваться сквозь оборону противника так спокойно и аккуратно, словно на тренировке, несмотря на неизменный прессинг со стороны опекуна. Дейв стал капитаном команды после Денни, и я могу с уверенностью сказать, что мне посчастливилось играть при двух самых выдающихся капитанах, каких только знал английский футбол.
Терри Дайсон и Терри Медуин рвали друг у друга из рук майку с номером семь. Оба обладали хорошими бойцовскими качествами и никогда не подводили команду. Трудно отдать кому-либо из них предпочтение. Однако, на мой взгляд, отваги и самоотверженности у Дайсона было все-таки чуть больше, чем у Медуина. Дайсон всегда выкладывался в игре до предела и не раз завершал комбинацию лихим появлением у ворот противника, забивая победный гол. Самым замечательным матчем в его спортивной карьере была финальная встреча Кубка обладателей кубков с «Атлетико» (Мадрид), в котором он забил два гола и постоянно вносил сумятицу в оборону испанской команды своими стремительными прорывами. Терри Дайсону хватало широты и смелости для признания того, что некоторые лучшие игроки команды превосходят его по мастерству, но он делал все, чтобы играть наравне с ними. Медуин был очень корректным игроком, на поле действовал точно и осмотрительно. Его быстрая смена ритма представляла большую опасность для защиты противника, к тому же он отлично играл головой. То, что Медуин не мог пробиться в основной состав команды, говорит, насколько силен был состав «Тоттенхема». А ведь Медуин до прихода в наш клуб раз тридцать выступал в составе сборной Уэльса. Он прошел замечательную школу футбола, из которой вышли игроки такого крупного калибра, как братья Оллчерч, Мел Чарльз, Мел Нерс и, конечно, мой старый приятель Клифф Джонс.
Джон Уайт был чрезвычайно талантливым игроком, и я уверен, что, не умри он так внезапно, сейчас он бы играл еще лучше. Джону дали очень подходящее прозвище Неуловимый с «Уайт Харт лейна».[13] Он обладал феноменальной техникой владения мячом. Возникал всегда как бы ниоткуда, но именно там, где был нужнее всего. Как и Денни Блэнчфлауэр, он отличался удивительной способностью наносить удар по мячу с такой силой, чтобы тот оказался именно в том месте и тогда, где и когда это требовалось партнеру. У Уайта было столько энергии, что он мог бегать, не устраивая себе передышки, всю игру и одним хитроумно направленным мячом умел обмануть сильную оборону противника. Имея в середине поля таких игроков, как Уайт, Блэнчфлауэр и Маккей, наша команда просто не могла играть плохо.
Впереди вместе со мной играл Бобби Смит, мощное телосложение которого смущало даже самых храбрых защитников. Смит всегда старался столкнуться с вратарем уже на первых минутах матча, только после этого он чувствовал себя уже в игре. В те времена форвардам разрешалось входить в непосредственный контакт с голкиперами. Сейчас же и волос не должен шелохнуться на голове вратаря по вине нападающего, иначе – штрафной, а то и желтая карточка. После такого нововведения вратарям жить стало легче, но для зрителя игра потеряла какую-то долю остроты. Думаю, что Бобби Смит чувствовал бы себя не в своей тарелке, играй он по сегодняшним правилам.
Бобби любил с первой же минуты заявить себя хозяином игры. Не раз он просто приводил меня в ужас жесткими приемами игры, особенно когда применял их против иностранных вратарей, которым такая манера игры форвардов была непривычна. Не единожды я видел, как застывал на месте голкипер, когда на него «на всех парах» несся гигант Смит.
Он пользовался и более мягкими методами давления на противника, стараясь воздействовать на него психологически: бормотал проклятия, грозил кулаком или просто вперял ледяной взор, от которого бы содрогнулся даже Мохаммед Али. Однажды, когда мы уходили с поля после матча со «Слованом» (Братислава) в Кубке обладателей кубков, проиграв 0:2, Бобби вдруг «озарило», что ответный матч в Лондоне мы обязательно выиграем. И он показал жестом центральному полузащитнику, который досаждал Бобби больше всего, что, мол, ничего, доберусь еще до тебя дома. Затем он потряс кулаком перед носом вратаря и сказал с грубым йоркширским акцентом: «Уж в Лондоне… в Лондоне уж ты заррработаешь себе». Может быть, и не совсем такими словами он пригрозил вратарю, но смысл их дошел до него прекрасно: он даже побледнел. Видно, понял, чем это пахнет, и Смит его не разочаровал. На первой же минуте ответного матча он силовым приемом отбросил вратаря в заднюю сетку ворот, после чего бедный парень потерял всякую охоту играть. Он пропустил шесть голов, потому что его больше тревожило приближение Бобби Смита, а не удары мяча по воротам.
Из-за мощного телосложения беднягу Смита часто называли неуклюжим. Но он отличался довольно тонкой техникой владения мячом: особенно мастерски Бобби отпасовывал мяч. Мы с ним составляли превосходную пару как в сборной Англии, так и в «Тоттенхеме», но мне кажется, что Бобби недооценивал свою роль в забитых мною голах. Если Джо Джордана оценили в 350 тысяч фунтов, то за Смита я бы дал – если бы он играл сейчас – в два раза больше. Центральным нападающим он был прекрасным.
Нашим левым крайним (иногда он играл и на правом крае) был удивительный футболист Клифф Джонс, который в период наивысшего расцвета своего мастерства, без сомнения, относился к сильнейшим крайним нападающим в мире. Когда он на полной скорости устремлялся вперед, на поле не было, пожалуй, более опасного форварда. Джонс бежал обычно с такой стремительностью, решимостью и отвагой, какие свойственны лишь валлийцу. Иногда меня брало сомнение, осознает ли он, куда несется, обыгрывая то одного, то другого защитника, и я нередко подшучивал над ним в раздевалке, говоря, что он не раз натыкался на меня по пути за линию поля. Среди двуногих созданий он явно был в числе быстрейших, но его пробежки нередко заканчивались падением, смешившим почти всех находящихся на поле. Для защитников это был единственный способ остановить Джонса: он был слишком быстр, чтобы пытаться отобрать у него мяч.
Малыш Джонс на штрафной площадке был отважен до безумия, и там, где другой игрок еще подумал бы, стоит ли брать мяч на ногу, Джонс, не задумываясь, выпрыгивал, чтобы ударить головой. Он стремительно взвивался вверх у дальней штанги ворот, забивая в прыжке великолепный гол, оценить который можно еще лучше, если учесть, что Джонс был небольшого роста и далеко не атлетического сложения Клифф, выходец из знаменитой спортивной семьи, к которой принадлежал бывший игрок сборной Уэльса Брайан Джонс и ведущий спортивный обозреватель Кен Джонс, страшно гордился своим валлийским происхождением, и мне доставляло большое удовольствие распевать в раздевалке «Страну отцов моих».[14] после победы над Уэльсом в нашем Международном чемпионате Великобритании[15] Это была, наверное, единственная ситуация, когда находчивый и острый на язык малыш Клифф не мог ничего ответить.
Алкоголь, должно быть, отразился на моей памяти, но я готов все же поспорить с кем угодно, что тогдашняя команда «Тоттенхема» была одной из лучших (если не лучшей) клубных футбольных команд послевоенной Британии. У меня мурашки пробегают от удовольствия, как только вспомню, в какой футбол мы тогда играли. Настоящий футбол.
Однажды холодным декабрьским вечером 1963 года Дейва Маккея унесли на носилках с поля со сломанной ногой. Вместе с ним команду покинул бойцовский дух, как будто команда умерла в одну ночь, ту декабрьскую ночь 1963 года. Конечно, за один сезон команда не могла полностью распасться, но все же после того, как из нее был выбит Дейв Маккей, она так и не смогла стать прежней. Капитан команды «Манчестер Юнайтед» должен был бы призадуматься, стоило ли в игре так рисковать судьбой пусть даже и твоего противника.
Денни Блэнчфлауэр почти совсем отошел от футбола из-за постоянных травм колена, а в конце сезона во время игры в гольф в Норт Ланден трагически погиб от удара молнии Джон Уайт. Наш отлаженный механизм разом лишился трех ведущих частей.
Билл Никольсон занялся набором новых игроков и перекупил Алана Маллери из «Фулхэма», Лори Брауна из «Арсенала», Сайрила Ноулса из «Миддлсборо», Пата Дженнингза из «Уотфорда», Джимми Робертсона из «СентМиррена» и Алана Джилзина из «Данди Юнайтед». Передохнув, он снова принялся за это занятие, на этот раз заполучив Майка Инглэнда из «Блекберна» и Терри Венейблса из «Челси».
Никольсон пытался создать новую команду «Тоттенхем». Но ему до конца так и не удалось это сделать. У нового «Тоттенхема» были свои взлеты, но мы никогда больше не играли так же виртуозно, как во времена троицы Блэнчфлауэр – Уайт – Маккей.
Я очень огорчился, когда Никольсону не удалось заполучить в «Тоттенхем» Джонни Хейнса, который мог бы заменить Джона Уайта. Между мной и Хейнсом, когда мы вместе с ним играли за сборную Англии, возникало почти телепатическое взаимопонимание. Мы как будто читали мысли друг друга и всегда точно знали, какое положение занять на поле, чтобы другому было удобнее сыграть.
Алан Маллери и Терри Венейблс прекрасно играли в середине поля, но я никогда не чувствовал себя с ними по-настоящему уверенно и спокойно. Им немало доставалось от болельщиков «Тоттенхема», которые были избалованы отличной игрой предшественников Алана и Терри, и они беспощадно сравнивали их со своими кумирами – Блэнчфлауэром и Маккеем. Меня не удивляет, что Алан и Терри перешли на тренерскую работу и весьма в ней преуспели. Они всегда проявляли научный подход к игре, и хотя никто из них никогда ничего мне не говорил, но я чувствовал, что оба предпочли бы, чтобы мой взгляд на футбол был более традиционным и общепринятым. Алан и Терри мне нравились, и я всегда считал, что в их рассуждениях есть много толкового, но я никогда не понимал смысла долгих теоретических рассуждений о футбольной тактике. Мне кажется, что нынешние тренеры в немалой степени лишили игроков индивидуального стиля и свободы самовыражения, а я всегда сопротивлялся любым попыткам заставить меня изменить своей игре. Я любил делать все по-своему.
Эдди Бейли, славный малый, отличавшийся тем великолепным чувством юмора, которое присуще простому народу, и зычным голосом, отчаянно пытался заинтересовать меня тренерскими идеями, но я успешно от них отбивался. Ему удавалось отлично вымуштровать нас в предсезонный период, заставляя неотступной ворчней бегать все более длинные кроссы. Я никак не мог взять в толк, зачем кудато бежать, если нет мяча, и постоянно тянулся на этих пробежках далеко позади всех. Я никогда не считал себя кем-то вроде Эмиля Затопека.[16] Славный старина Эдди обычно следовал за нашей группой на велосипеде, подгоняя нас окриками и руганью. Однажды мы спрятались в кустах и, напав на него из засады, отобрали велосипед и скинули его в канаву. Но дух его не был поколеблен, и Эдди принялся гонять нас на тренировках с утроенной решимостью.
Но самым кошмарным и бессмысленным занятием были для меня двадцатиминутные тренировочные игры без мяча, которые нас заставляли проводить Билл и Эдди. Я помню, как тогда сказал Клиффу Джонсу: «Или мы спятили, или они…»
Прекрасной в «Тоттенхеме» для меня оставалась лишь наша жизнь вне поля. Алан Джилзин оказался достойной заменой Бобби Смиту как на поле, так и за стойкой. Мы с ним быстро нашли общий язык в игре, подходящим партнером он стал для меня и в баре. Его любимым напитком был бакарди с кока-колой, и он так усиленно практиковался в этом деле, что я бы тогда обязательно поставил на него против любого, кто вызвался бы с ним потягаться.
Фил Бил, Джимми Робертсон, Джо Киннир, Сайрил Ноулс, а иногда и Майк Инглэнд с Терри Венейблсом были членами нашего клуба «Бел энд Хэр», королем которого оставался Дейв Маккей. Когда же он перешел в «Дерби», чтобы и там славиться, как «великий Маккей», я стал больше уделять внимания питейным заведениям Эссекса. Теперь мое время распределялось между тремя основными занятиями: футболом, бизнесом и выпивкой. Билл Никольсон по-отечески мягко предостерегал меня от пьянства, когда после одной шумной вечеринки в Югославии мое пристрастие к алкоголю стало ему особенно заметно. Накануне мы победили команду «Хайдук» в матче Кубка обладателей кубков и теперь решили расслабиться в ночном клубе при нашей гостинице.
Ребята из прессы разведали, что в ночном клубе предлагают весьма завлекательное зрелище и сообщили об этом игрокам «Тоттенхема». Даже Билл Никольсон, который очень редко ходил в подобные заведения, был настолько заинтригован, что тоже отправился посмотреть программу кабаре, где выступала некая дама с огромным бюстом, демонстрировавшая стриптиз и лазанье по канату.
Я пропустил кружек десять пива и уже собирался, закончить на этом вечер, как двое русских, которые видели днем мою игру, пригласили меня к своему столу и предложили выпить за королеву Англии, на что я ответил тостом за президента СССР. В течение примерно часа мы провозгласили множество тостов за таких деятелей, как Гарольд Вильсон, Фидель Кастро, выдающийся русский вратарь Лев Яшин и, поверите ли, сэр Альф Рамсей. Мой тост за Альфа к тому времени мог прозвучать примерно так: «Пшувыптзр…» Закончил я его с выпученными глазами и еле держась на ногах.
Прежде чем меня унесли в номер, кажется, я еще успел столкнуть кого-то в бассейн.
На следующий день в самолете Билл очень вежливо мне заметил, что я, конечно, взрослый человек и волен сам решать, как мне следует поступать, но он надеется, что в будущем я не буду устраивать представлений на публике. И еще он посоветовал мне пить поменьше.
Но я к таким советам не прислушивался. Ведь все у меня шло хорошо.
«Пью за Англию …»
Твоя страна взывает!
И будучи навеселе, услышь ее
призыв!
Уильям Купер (1731–1800)
Славный старина Альф Рамсей – сэр Альфред Рамсей – раскусил меня за пять минут. Он прекрасно разбирался в людях и быстро сообразил, что я человек независимый, плохо управляемый и понимаю футбол иначе, чем он со своим осторожным, методичным и скрупулезным подходом к игре.
Он разобрался во мне уже во время нашего первого разговора; правда, речь тогда шла не о футболе. Разговор произошел накануне матча со сборной Чехословакии в Братиславе. Эта игра была одним из первых выступлений сборной Англии под руководством Альфа. Рамсей объявил нам распорядок дня после матча. «Автобус отправится через 45 минут после игры, и мы вернемся в отель все вместе», – сказал он, в упор глядя на слушавших его игроков, и у всех было ощущение, будто их гипнотизируют.
В раздевалке возникло недовольное шевеление, и я почувствовал, что мои приятели ждут от меня каких-то ответных действий.
– Некоторые из нас хотели бы знать, – сказал я, – можем ли мы пропустить пару кружек пива, прежде чем вернуться в отель.
Я передам ответ Альфа слово в слово, так как последующий опыт показал, что он ругался только тогда, когда хотел, чтобы его лучше поняли. «Если вам так нужно это г… пиво, вы вернетесь в отель и там его получите…»
Его все прекрасно поняли. Это не было сказано в оскорбительном тоне, а его обычно холодные голубые глаза под мохнатыми бровями, казалось, весело блеснули, когда он остановил их на мне. Альф дал нам понять, что он несет за нас ответственность. С этого момента Альф отметил меня в своей фотографически цепкой памяти как заводилу среди выпивох нашей команды.
В матче с Чехословакией, который мы выиграли со счетом 4:2, я забил два гола, и эта игра послужила великолепным началом первого турне Альфа как менеджера английской сборной. Насколько я помню, он даже заплатил за первую порцию выпивки, когда мы вернулись в отель все вместе. На первом этаже мы обнаружили ночной бар и всей командой хорошо отпраздновали там победу. На следующий день в самолете на пути в ГДР нескольким нашим сопровождающим да и некоторым игрокам пришлось очень тяжко с похмелья, так как в полете здорово трясло, и это еще раз утвердило меня в убеждении, что человек не создан летать.
Не прав тот, кто думает, что мы с Альфом были в плохих отношениях, хотя, конечно, во взглядах на футбол мы расходились. Он тоже мог иногда пропустить пару рюмок, и мы провели с ним вместе не один долгий вечер после матча, когда он позволял себе немного расслабиться, отдавая должное джину с тоником. Когда он снимал свою обычную маску, то оказывался совсем не таким суровым, неулыбчивым человеком, каким его знала публика. У него было прекрасное чувство юмора, много доброты и обаяния. Но временами и его терпение по отношению ко мне иссякало.
У нас в сборной Англии подобралась компания любителей выпить. Я часто жил в одном номере с моим добрым приятелем Бобби Муром. Он силен был выпить, но прежде всего он был сильным защитником и, по моему мнению, наверно, лучшим «бэком», каких только знал английский футбол. Никто в мире не мог достигнуть напористости и неизменно высокого класса игр.
Что касается выпивки, то и тут с ним было трудно тягаться. Мур мог после тяжелой, напряженной тренировки опрокинуть несколько кружек пива без каких-либо видимых последствий. Его никак нельзя было назвать пьяницей, но он получал большое удовольствие, потягивая пиво где-нибудь в баре после хорошей работы на футбольном поле.
Из-за нашего общего пристрастия к пиву мы с Бобби несколько раз попадали в весьма неприятные ситуации еще до пресловутой бесславной истории в Блэкпуле, когда мы оба играли за «Вест Хэм». Дело дошло до того, что даже возник слух, будто Альф собирается освободить Мура от звания капитана сборной Англии перед самым, чемпионатом мира 1966 года.
Первый раз мы навлекли на себя гнев Альфа накануне отъезда сборной Англии на встречу с Португалией в Лиссабон в мае 1964 года. Вечером мы с Бобби стали искать охотников совершить прогулку от отеля «Ланкастер Гейт», где мы тогда проживали, до Вест Энда.[17]
С такими заводилами, как Мур, Гривс и Джонни Берн, немудрено, что в конце этой прогулки все нетвердо держались на ногах. К нам в тот вечер примкнули Гордон Бенкс, Бобби Чарльтон, Джордж Истхем и Рей Уилсон. Застряли мы тогда в нашем излюбленном местечке под названием «Бийч комбер», и, когда добрались до отеля, была уже почти полночь. Увидев свои паспорта на кроватях, мы все сразу поняли, что наша отлучка без «увольнительной» была замечена.
Так ошеломляюще и в то же время не устраивая крика, Альф дал нам понять, что он очень недоволен. Наутро он ни слова не сказал по поводу этой нашей выходки, и только четыре дня спустя, накануне матча, он к ней вернулся. После последней предыгровой тренировки он сказал: «Все свободны и могут идти переодеваться, кроме семи игроков, которые, как мне кажется, хотели бы поговорить со мной».
Как побитые, мы подошли к Альфу, остальные направились в раздевалку, бросая насмешливые взгляды через плечо. Альф был краток и зол: «Вам всем повезло. Если бы у меня было достаточно игроков в команде, я бы оставил вас в Лондоне. Однако я надеюсь, что вы поняли свою ошибку и впредь такой глупости не повторите».
Альф включил всех семерых в сборную Англии, и мы отблагодарили его, победив Португалию со счетом 4:3. Забили голы двое из ушедших тогда в «самоволку»: Берн и Чарльтон. Берн отличился тогда, забив три гола. После матча Альф даже позволил себе выпить несколько порций джина с тоником.
Не прошло и двух недель, как Мур и я снова попали к Альфу в черный список. На этот раз причиной была не выпивка, а музыка. Мы оба были поклонниками Эллы Фитцджеральд, и накануне матча со сборной США ускользнули вечером из нашего нью-йоркского отеля, чтобы попасть на концерт «первой леди джаза». Ни я, ни Боб не должны были играть в том матче, потому не видели ничего дурного в том, чтобы отправиться куда-нибудь вечером. Альф ничего не сказал, но за завтраком обращался к нам с подчеркнутой холодностью, и это не оставило у нас сомнений, что он недоволен.
Следующая остановка была в Рио-де-Жанейро. Что за горяченькие денечки у нас там были! Мы пробыли в Рио девять дней: участвовали в международном турнире и не жалели сил ни в игре, ни в развлечениях после нее.
Джонни Берн – весьма своеобразная личность; по своему умению пить он мог бы занять одно из первых мест в международных состязаниях любителей спиртного. Он всегда оказывался в центре нашей компании. Он был горазд на всякие проделки; однажды столкнул меня в новом костюме сборной в глубокий бассейн. Потом ему пришлось самому нырять следом, чтобы вытащить меня из воды. Я пережил ужасные минуты, после которых решил обязательно научиться плавать. По иронии судьбы, на следующий день Джонни, прекрасный пловец, чуть было не утонул на пляже Копокабана,[18] попав в сильное течение.