Я быстро приготовила чай. Смотрела на нее и не могла налюбоваться. Она улыбнулась. Спокойная. Ни капли отчаяния. Расцвела за эти несколько месяцев с тех пор, как превратилась в брошенную жену. Я ничего не понимала. Самое лучшее, что у нее случилось в жизни, — то, что муж ушел. Она не сознавала, в каком мире на самом деле живет. Не задумывалась на тем, что любит, чего хочет и чего ей недостает. Не видела ничего, кроме него.
Как же он все это терпел? — удивлялась моя давняя приятельница.
Минуточку, неужели она забыла, как он с ней поступил? Нет, не забыла. Он не вытерпел. Как можно жить с женщиной, которая утратила свое “я”? Которая не знала, что любит, потому что любила то же, что он, чтобы он полюбил ее еще больше?
— Я прекрасно его понимаю, — заключила моя знакомая, — теперь-то я все понимаю. Он взял в жены общительную шатенку, веселую и остроумную, у которой масса знакомых и свой круг интересов. А развелся с платиновой блондинкой, грустной, без друзей, зацикленной на его работе, его интересах, его жизни. Во что я превратилась? Если бы не он, если бы не его решение, я бы так никогда и не узнала, что значит по-настоящему жить!
Ну а затем она пустила в ход тяжелую артиллерию.
— Знаешь, — она процитировала “Танцующего с волками”, — что-то уходит, уступая место новому. Какое счастье, что он ушел, иначе я бы никогда не встретила Бартека. А Бартек… для меня далеко уже не весь мир. Наконец-то я могу быть такой, какая я есть. Разве это не замечательно? А как ты? Чудесно выглядишь, — удивленно заметила она.
Я-то? Ну да. С этими космами, которые невозможно уложить. В толстом свитере. В джинсах. Без макияжа. А кроме того, мне было уже просто необходимо идти к Уле, потому что неприлично так сильно опаздывать.
— Ты понимаешь, что я имею в виду, не так ли?
С какой стати — мне-то не встретился никакой Бартек?!
Приятельница ослепительно мне улыбнулась.
— Я так рада, что и тебе повезло. Когда уходит он, это вовсе не значит, что жизнь кончается. Она только тогда и начинается. Сейчас мы уезжаем отдыхать, вернусь в конце месяца. Обязательно приезжай в гости! — Вскочила в свой “фиат”, и след ее простыл.
Мне кажется, что порой заявление о разводе лучше, чем заверения в любви. Да что там! Мне это известно по собственному опыту. Но увы, я не собиралась в отпуск. Все уезжают куда-то. Непременно на море или в горы. В худшем случае — в теплые края. Жаркие страны чрезвычайно хороши, но не тогда, когда вся Польша плавится от тридцатиградусной жары. Некоторые чувствуют себя несчастными оттого, что никуда не едут. Как, например, я. Мой удел — сидеть у себя в саду или пойти к Уле.
Я насыпала кошкам корм. И только потом заметила, что их нет дома. Пришлось снова выйти в сад. Там я услышала тихие возгласы:
— Ойой! Помощь!
Потому что Уля — по понятным причинам — не может громко созывать своих кошек. Тогда и я начала кликать своих:
— Сейчас! Потом!
Они расселись возле пионов и ухом не повели. Сейчас забрался на калитку, ведущую в сад подруги, а Уля меня окликнула:
— Немедленно приходи!
Вечер был теплый. Пахло левкоями. Тихо шелестели крушины.
Прокричал запоздалый фазан и, захлопав крыльями, куда-то полетел. Уля зажгла керосиновую лампу и поставила на столике под дубом чайник с горячим чаем. Из темноты на миг вынырнула фигура Кшисика. Никого не было, кроме нас. Те двое, что заливались смехом и которых я приняла за незнакомых людей, были Улины дочки, на минутку подсевшие к отцу.
Адам разводил костер возле старой сливы, не знаю даже, заметил ли он меня. Я тоже совершенно не обращала на него внимания. Пока он не положил мне на плечо руку. Ох и теплая же была у него ладонь — я даже вздрогнула.
— Это всего лишь я, — сказал он. — Я так рад, что ты пришла.
И мы вместе побрели к огню.
Кшисик принес гитару. И тихонько забренчал, чтобы не заглушать того, что происходило в нашей вселенной. Играет он так, что сам Клэптон мог бы ему позавидовать, если бы когда-нибудь добрался до нашей деревни. В пруду под дубом раздался плеск рыбы. Ойой вышел из-за юкки и сел возле нас. Сейчас запрыгнул мне на колени.
Вот и начался отпуск, которого у меня, казалось, нет. Я ощутила аромат звезд. Уля наливала чай, над нами сверкала Большая Медведица. Как правило, она находится над моим домом, но, когда я у Ули, она говорит, что ковш висит над их домом. Ну и пусть, если ей так хочется. От крушины долетал шелест, собака, растянувшись в ногах Улиного мужа, спала. Ойой забавно изогнул шею. Помощь на краю прудика то и дело засовывала лапу в воду, а затем ее стряхивала, надеясь, наверное, что какая-нибудь рыбешка по ошибке прилипнет к коготку. Над костром собиралась летающая ночная живность. Улин муж встал:
— За это надо выпить.
— За что? — удивилась я.
— Как за что? За это! — широким жестом обвел он деревья и звезды, траву и нас, животных и ночь. И откупорил вино. Начался праздник. Мы говорили мало — больше смотрели, слушали, дышали.
— Давайте выпьем за этот чудный вечер и за то, что мы здесь, — сказал Кшись тихо и снова взял в руки гитару.
И так мы сидели у огня, в тишине и спокойствии. Адам сидел передо мной, опершись на мои колени. Мы смотрели на огонь. Ночь цвела. Источала запахи.
Когда Адам провожал меня до дверей дома, перед нами как ни в чем не бывало проскакал заяц. Может, только припустил чуть быстрее, услышав позвякивание ключа. Адам спросил, не хочу ли я завтра сходить к его друзьям, потому что одному ему идти не хочется, раз уж мы подружились… Конечно, раз мы друзья, почему бы и нет? На прощание поцеловал меня в щеку, повернулся и ушел.
Мне сделалось жалко всех, кто куда-то уехал. И не мог видеть, как Помощь, сидя у пруда, с отвращением засовывала в воду лапу. Мочила ее и отряхивала. Они толком не видят звезд. Которые у нас гораздо ближе, чем где-либо еще. Они уезжают и уезжают, и никто их никуда назавтра не приглашает.
Мы ушли от них в десять. А после этого Адам пригласил меня в кафе: стены в нем были выложены настоящим кирпичом, пол глинобитный, посредине — огромный камин. Устроились мы с ним в уголке, а он посмотрел на меня внимательно и проговорил:
— Раз уж мы с тобой друзья, я должен тебе кое-что сказать.
О нет! Только через мой труп! Сейчас он спросит меня, что сделать, чтобы вернулась жена, или что-то в этом же роде! Знаю все эти трюки наизусть! Меня кондрашка хватит. Вечно одно и то же!
— Я хочу, чтобы ты знала, что я… пару месяцев назад…
— Это связано с женщиной? — прервала я его довольно резко.
— Отчасти… — он усмехнулся. — И со мной.
Я приняла твердое решение. Не слушать никаких откровений, никаких жизнеописаний, никаких исповедей. Нет!
— Послушай! — Я собрала все свое мужество. — Давай заключим с тобой договор о дружбе. Я не хочу ничего знать о том, каким ты был несколько месяцев назад. Друзьям не нужно друг перед другом отчитываться или оправдываться. Если мы хотим что-то строить, начинать надо прямо сейчас, идет?
Его лицо выражало растерянность.
— Пойми, я на самом деле не готова к откровениям, тем более мужчин. Мой Эксик изливал мне душу без устали. И о том, как он сильно любит другую женщину, и что он делал с ней, или какой же он дурак, или как ему жалко ребенка, или что… — Я явно наболтала лишнего.
— Я не твой экс-муж. Жаль, что ты все свалила в одну кучу, потому что…
— Если уж между нами дружба, то полагаю, что я тоже могу обратиться к тебе с просьбами. Одна из них следующая: никакого прошлого. У меня просто волосы встают дыбом, когда я слышу, что какой-то мужчина хочет мне что-то объяснить. — Я посмотрела Адаму прямо в глаза.
Он ответил мне грустным взглядом.
— Я понимаю, ты надломлена, и потому…
Ничего он не понял, этот чертов социолог. И почему мужчины ничего не понимают? И валят все с больной головы на здоровую! Вообще мне все это вдруг перестало нравиться. И захотелось оказаться дома. В напряжении мы посидели еще пятнадцать минут. А потом Адам отвез меня домой, хотя я его убеждала, что могу добраться и на электричке. В это время в поездах наверняка насилуют, убивают и грабят — ну и что?!
Он высадил меня возле дома. Я возилась с ключами от калитки. С тех пор как мне врезали замок в дверь, в связке ключей появился еще один ключ — маленький, серебристый и той же фирмы, что и от входной двери. Какой толк, даже если зубчики другие — они ведь такие маленькие? Каждый ключ должен иметь свой цвет! Или быть подписан!! Ключи, несомненно, делают мужчины — я на все сто уверена. Наконец мне удалось вытащить из замка калитки ключ от входной двери, предварительно достав ключ от чулана, и всунуть его в замок калитки. Адам вышел из машины.
И тут произошло нечто такое, чего я до сих пор не могу понять. Вместо того чтобы открыть проклятый замок, он просто начал меня целовать. От него божественно пахло, я чувствовала шероховатость щетины на его лице. И мы стояли так и стояли возле калитки — наверное, соседка, та, что приносит яйца, перестанет со мной здороваться, почтовый ящик больно врезался мне в спину, а Адам обнимал меня настойчиво. Уверенно. Самое ужасное то, что ничего приятнее в жизни я еще не испытывала.
Какое-то время спустя он открыл калитку, отдал мне ключи и сказал:
— Я позвоню завтра.
Я влетела в ванную как ураган. Дружба? И при этом так целоваться? И он непрестанно твердил о дружбе — это чтобы я не питала никаких иллюзий. О Господи! Я умылась холодной водой. Тяжело вздохнула. Я чувствовала себя так, будто вернулась с первого свидания. Только, Боже милостивый, тогда мне было пятнадцать лет и были родители, чье бдительное око могло обнаружить смертельный грех на моем лице — то есть что Кшисик поцеловал меня в щеку. А теперь? Теперь я повзрослела и знала, что поцелуи не оставляют следов.
Я вошла в кухню. В кухне сидела Тося и ела аппетитные бутерброды с творожком. Она что-то читала.
Я включила чайник. Тося подняла голову и сказала:
— Адам тебя подвез? О, да ты целовалась! Ну и ну.
Уму непостижимо. Когда-то я считала, что стоит женщине выйти замуж, никто контролировать ее не станет. И вот, прошу покорнейше! И когда же женщина, то есть я, сможет жить спокойно, если сначала у нее родители, потом муж, а потом ребенок?
СЛИШКОМ МНОГО ДУМАЮ
Как же он все это терпел? — удивлялась моя давняя приятельница.
Минуточку, неужели она забыла, как он с ней поступил? Нет, не забыла. Он не вытерпел. Как можно жить с женщиной, которая утратила свое “я”? Которая не знала, что любит, потому что любила то же, что он, чтобы он полюбил ее еще больше?
— Я прекрасно его понимаю, — заключила моя знакомая, — теперь-то я все понимаю. Он взял в жены общительную шатенку, веселую и остроумную, у которой масса знакомых и свой круг интересов. А развелся с платиновой блондинкой, грустной, без друзей, зацикленной на его работе, его интересах, его жизни. Во что я превратилась? Если бы не он, если бы не его решение, я бы так никогда и не узнала, что значит по-настоящему жить!
Ну а затем она пустила в ход тяжелую артиллерию.
— Знаешь, — она процитировала “Танцующего с волками”, — что-то уходит, уступая место новому. Какое счастье, что он ушел, иначе я бы никогда не встретила Бартека. А Бартек… для меня далеко уже не весь мир. Наконец-то я могу быть такой, какая я есть. Разве это не замечательно? А как ты? Чудесно выглядишь, — удивленно заметила она.
Я-то? Ну да. С этими космами, которые невозможно уложить. В толстом свитере. В джинсах. Без макияжа. А кроме того, мне было уже просто необходимо идти к Уле, потому что неприлично так сильно опаздывать.
— Ты понимаешь, что я имею в виду, не так ли?
С какой стати — мне-то не встретился никакой Бартек?!
Приятельница ослепительно мне улыбнулась.
— Я так рада, что и тебе повезло. Когда уходит он, это вовсе не значит, что жизнь кончается. Она только тогда и начинается. Сейчас мы уезжаем отдыхать, вернусь в конце месяца. Обязательно приезжай в гости! — Вскочила в свой “фиат”, и след ее простыл.
Мне кажется, что порой заявление о разводе лучше, чем заверения в любви. Да что там! Мне это известно по собственному опыту. Но увы, я не собиралась в отпуск. Все уезжают куда-то. Непременно на море или в горы. В худшем случае — в теплые края. Жаркие страны чрезвычайно хороши, но не тогда, когда вся Польша плавится от тридцатиградусной жары. Некоторые чувствуют себя несчастными оттого, что никуда не едут. Как, например, я. Мой удел — сидеть у себя в саду или пойти к Уле.
Я насыпала кошкам корм. И только потом заметила, что их нет дома. Пришлось снова выйти в сад. Там я услышала тихие возгласы:
— Ойой! Помощь!
Потому что Уля — по понятным причинам — не может громко созывать своих кошек. Тогда и я начала кликать своих:
— Сейчас! Потом!
Они расселись возле пионов и ухом не повели. Сейчас забрался на калитку, ведущую в сад подруги, а Уля меня окликнула:
— Немедленно приходи!
Вечер был теплый. Пахло левкоями. Тихо шелестели крушины.
Прокричал запоздалый фазан и, захлопав крыльями, куда-то полетел. Уля зажгла керосиновую лампу и поставила на столике под дубом чайник с горячим чаем. Из темноты на миг вынырнула фигура Кшисика. Никого не было, кроме нас. Те двое, что заливались смехом и которых я приняла за незнакомых людей, были Улины дочки, на минутку подсевшие к отцу.
Адам разводил костер возле старой сливы, не знаю даже, заметил ли он меня. Я тоже совершенно не обращала на него внимания. Пока он не положил мне на плечо руку. Ох и теплая же была у него ладонь — я даже вздрогнула.
— Это всего лишь я, — сказал он. — Я так рад, что ты пришла.
И мы вместе побрели к огню.
Кшисик принес гитару. И тихонько забренчал, чтобы не заглушать того, что происходило в нашей вселенной. Играет он так, что сам Клэптон мог бы ему позавидовать, если бы когда-нибудь добрался до нашей деревни. В пруду под дубом раздался плеск рыбы. Ойой вышел из-за юкки и сел возле нас. Сейчас запрыгнул мне на колени.
Вот и начался отпуск, которого у меня, казалось, нет. Я ощутила аромат звезд. Уля наливала чай, над нами сверкала Большая Медведица. Как правило, она находится над моим домом, но, когда я у Ули, она говорит, что ковш висит над их домом. Ну и пусть, если ей так хочется. От крушины долетал шелест, собака, растянувшись в ногах Улиного мужа, спала. Ойой забавно изогнул шею. Помощь на краю прудика то и дело засовывала лапу в воду, а затем ее стряхивала, надеясь, наверное, что какая-нибудь рыбешка по ошибке прилипнет к коготку. Над костром собиралась летающая ночная живность. Улин муж встал:
— За это надо выпить.
— За что? — удивилась я.
— Как за что? За это! — широким жестом обвел он деревья и звезды, траву и нас, животных и ночь. И откупорил вино. Начался праздник. Мы говорили мало — больше смотрели, слушали, дышали.
— Давайте выпьем за этот чудный вечер и за то, что мы здесь, — сказал Кшись тихо и снова взял в руки гитару.
И так мы сидели у огня, в тишине и спокойствии. Адам сидел передо мной, опершись на мои колени. Мы смотрели на огонь. Ночь цвела. Источала запахи.
Когда Адам провожал меня до дверей дома, перед нами как ни в чем не бывало проскакал заяц. Может, только припустил чуть быстрее, услышав позвякивание ключа. Адам спросил, не хочу ли я завтра сходить к его друзьям, потому что одному ему идти не хочется, раз уж мы подружились… Конечно, раз мы друзья, почему бы и нет? На прощание поцеловал меня в щеку, повернулся и ушел.
Мне сделалось жалко всех, кто куда-то уехал. И не мог видеть, как Помощь, сидя у пруда, с отвращением засовывала в воду лапу. Мочила ее и отряхивала. Они толком не видят звезд. Которые у нас гораздо ближе, чем где-либо еще. Они уезжают и уезжают, и никто их никуда назавтра не приглашает.
* * *
Были с Адамом у его друзей. Потрясающие люди! Однако это уже закономерность: за каждым необычным мужиком стоит какая-нибудь необычная женщина. А за каждой необычной женщиной стоит другая необычная женщина. Адам вел себя так, словно немного за мной волочился. Вся беда в том, что было это весьма приятно. Но я держалась молодцом. Устояла. Меня не проведешь подобными штучками. Дружба! И только дружба!Мы ушли от них в десять. А после этого Адам пригласил меня в кафе: стены в нем были выложены настоящим кирпичом, пол глинобитный, посредине — огромный камин. Устроились мы с ним в уголке, а он посмотрел на меня внимательно и проговорил:
— Раз уж мы с тобой друзья, я должен тебе кое-что сказать.
О нет! Только через мой труп! Сейчас он спросит меня, что сделать, чтобы вернулась жена, или что-то в этом же роде! Знаю все эти трюки наизусть! Меня кондрашка хватит. Вечно одно и то же!
— Я хочу, чтобы ты знала, что я… пару месяцев назад…
— Это связано с женщиной? — прервала я его довольно резко.
— Отчасти… — он усмехнулся. — И со мной.
Я приняла твердое решение. Не слушать никаких откровений, никаких жизнеописаний, никаких исповедей. Нет!
— Послушай! — Я собрала все свое мужество. — Давай заключим с тобой договор о дружбе. Я не хочу ничего знать о том, каким ты был несколько месяцев назад. Друзьям не нужно друг перед другом отчитываться или оправдываться. Если мы хотим что-то строить, начинать надо прямо сейчас, идет?
Его лицо выражало растерянность.
— Пойми, я на самом деле не готова к откровениям, тем более мужчин. Мой Эксик изливал мне душу без устали. И о том, как он сильно любит другую женщину, и что он делал с ней, или какой же он дурак, или как ему жалко ребенка, или что… — Я явно наболтала лишнего.
— Я не твой экс-муж. Жаль, что ты все свалила в одну кучу, потому что…
— Если уж между нами дружба, то полагаю, что я тоже могу обратиться к тебе с просьбами. Одна из них следующая: никакого прошлого. У меня просто волосы встают дыбом, когда я слышу, что какой-то мужчина хочет мне что-то объяснить. — Я посмотрела Адаму прямо в глаза.
Он ответил мне грустным взглядом.
— Я понимаю, ты надломлена, и потому…
Ничего он не понял, этот чертов социолог. И почему мужчины ничего не понимают? И валят все с больной головы на здоровую! Вообще мне все это вдруг перестало нравиться. И захотелось оказаться дома. В напряжении мы посидели еще пятнадцать минут. А потом Адам отвез меня домой, хотя я его убеждала, что могу добраться и на электричке. В это время в поездах наверняка насилуют, убивают и грабят — ну и что?!
Он высадил меня возле дома. Я возилась с ключами от калитки. С тех пор как мне врезали замок в дверь, в связке ключей появился еще один ключ — маленький, серебристый и той же фирмы, что и от входной двери. Какой толк, даже если зубчики другие — они ведь такие маленькие? Каждый ключ должен иметь свой цвет! Или быть подписан!! Ключи, несомненно, делают мужчины — я на все сто уверена. Наконец мне удалось вытащить из замка калитки ключ от входной двери, предварительно достав ключ от чулана, и всунуть его в замок калитки. Адам вышел из машины.
И тут произошло нечто такое, чего я до сих пор не могу понять. Вместо того чтобы открыть проклятый замок, он просто начал меня целовать. От него божественно пахло, я чувствовала шероховатость щетины на его лице. И мы стояли так и стояли возле калитки — наверное, соседка, та, что приносит яйца, перестанет со мной здороваться, почтовый ящик больно врезался мне в спину, а Адам обнимал меня настойчиво. Уверенно. Самое ужасное то, что ничего приятнее в жизни я еще не испытывала.
Какое-то время спустя он открыл калитку, отдал мне ключи и сказал:
— Я позвоню завтра.
Я влетела в ванную как ураган. Дружба? И при этом так целоваться? И он непрестанно твердил о дружбе — это чтобы я не питала никаких иллюзий. О Господи! Я умылась холодной водой. Тяжело вздохнула. Я чувствовала себя так, будто вернулась с первого свидания. Только, Боже милостивый, тогда мне было пятнадцать лет и были родители, чье бдительное око могло обнаружить смертельный грех на моем лице — то есть что Кшисик поцеловал меня в щеку. А теперь? Теперь я повзрослела и знала, что поцелуи не оставляют следов.
Я вошла в кухню. В кухне сидела Тося и ела аппетитные бутерброды с творожком. Она что-то читала.
Я включила чайник. Тося подняла голову и сказала:
— Адам тебя подвез? О, да ты целовалась! Ну и ну.
Уму непостижимо. Когда-то я считала, что стоит женщине выйти замуж, никто контролировать ее не станет. И вот, прошу покорнейше! И когда же женщина, то есть я, сможет жить спокойно, если сначала у нее родители, потом муж, а потом ребенок?
СЛИШКОМ МНОГО ДУМАЮ
Вечером я пошла к Уле. Она взглянула и тут же меня грозно спросила, в чем дело. Уля дала мне прикурить! Наговорила — дескать, все-то я комбинирую, слишком много думаю, жизнь следует принимать такой, какова она есть, ведь я — женщина, повидавшая в жизни немало, и что это я из себя строю? Настоящий мужчина попадается один на миллион, а она знает толк в людях. К тому же он разведенный, значит, научился уже кое-чему в прошлом. Не станет, возможно, на мне экспериментировать. Да и вообще от одного поцелуя до серебряной свадьбы дорога далека, и у меня, видно, мозги набекрень. Уля не предполагала, что я такая наивная дуреха. Не думала, что я принадлежу к тем женщинам, которые смотрят порнографический фильм до конца и надеются, что все хорошо закончится, то есть что герои поженятся. Да разве я хоть слово проронила о золотой свадьбе?
Там Язва нас и застукала. Она была с каким-то незнакомым толстяком. Можно ли за наш столик, а может, мы познакомимся с Иксом. Ах, дорогой, это мои друзья. Ах, дорогой, познакомься с ними. Это Юдита — она пишет. Это Адам. Адам работает с людьми. Ха-ха-ха. Вот забавно. Больших денег, наверное, на этом не сделаешь. Ха-ха-ха. Из людей нынче трудно вытянуть деньги. Ха!
Социолог явно не внушил им почтения, так что не успели мы и глазом моргнуть, как они расположились за нашим столиком и стали заказывать рульку с какой-то зеленью, крабов и бутылку вина. Адам подмигнул мне. Я поняла, что он хотел сказать. Съедаем что-нибудь по-быстрому и сматываемся. Два супа.
— Вы не пьете?
— Спасибо, я на машине, — ответил Адам.
— Мы тоже не пешком ходим! — расхохотался пузан в красном пиджаке и похлопал Язву по бедру. — К чему эти крайности, жить надо со вкусом!
Дожидаясь своего супчика, мы узнали, что муж у Язвы свалил, прежний приятель опомнился и вернулся к жене — пузан за это их любил, потому что Язва — отличная баба. Он купил ей машину ко дню рождения, в пятницу получают. Он собирался жениться на Язве, как только сам разведется.
— Вы работаете? — обратился он ко мне. — А моя Киска больше не будет работать. Я в состоянии обеспечить женщину, — заявил он, обращаясь к Адаму.
Я подумала, что нет справедливости в жизни. Казалось само собой разумеющимся, что Язва хоть самую малость должна пострадать. Но вопреки справедливости нахалка лихо разъезжала на машине, и радужное будущее маячило у нее впереди.
— Моя Киска хочет поехать на Бали в этом году, а вы куда собираетесь?
Адам улыбнулся мне, взял за руку и сообщил:
— Мы планировали на Фиджи, но в это время года там морозы. Подождем до января.
Язва, вся в фирменных шмотках из Вены, уставилась на Адама.
— Ты что с ним?.. — сценическим шепотом произнесла она, и наконец-то у нее в глазах мелькнула зависть.
Пузан в красном пиджаке, который не сходился на животе, опрокинул рюмку.
— Приятно встретить интеллигентных людей, от жизни надо брать все! Налей-ка, ведь живем-то один раз! — похлопал он свою Киску по спине.
Язва ядовито улыбнулась мне.
— Так и торчишь в своей дыре? Жизнь свою губишь, а жизнь-то у нас одна.
Мы торопливо доели свой суп и понеслись к машине. Чай пили уже у меня. Ночь была теплая. На террасе сидели соседи и потягивали вино. Уля позвала:
— Идите к нам!
У соседей с другой стороны приоткрылось окно наверху.
— Кто? Мы?
— Приходите тоже! — Кшись замахал как будто звездам.
Потом он разжег мангал, я достала из морозильника остатки рыбы. Кшись разложил на решетке своих карпов. В последнее время он повадился ходить на рыбалку с соседом. Заявил, что ему больше по душе, когда клюет рыба, чем баба, потому что женщин потом тяжело нести домой.
Уля несколько укоризненно посмотрела на мужа и спокойно заметила:
— Почему же? Если они выпотрошены…
Мы уселись под звездами. Короткий звонок в калитку, соседи, в халатах, присоединились к нам с бутылкой красного вина. Зажженная на столе свеча отражалась в наших бокалах. Ночь была тихая, спокойная. Около часа ночи наш сосед нерешительно бросил в темноту:
— Мы уже пойдем, наверное, завтра на работу…
— Останьтесь, красота-то какая, — возразил Кшись. — Надо уметь наслаждаться жизнью.
Мы наслаждались жизнью до трех. Вернее, мы с Адамом немножко дольше. Возле его машины, когда я провожала его до ворот.
Когда утром я распахнула настежь окно, Уля с Кшисиком уже завтракали на террасе.
— Можно не одеваться, главное — приходи. — Уля вскочила со стула. — Я сварю еще яйца. Иди, кофе уже готов!
Вообше-то я не пью кофе. Да что это я на самом деле. Ведь живем один-единственный раз!
Я его хорошо понимала. Тут же призналась, что поступаю так же. И тут что-то произошло с Адамом. Он побледнел. Честное слово. Переспросил, регулярно ли я просматриваю свою почту. Уж не рылся ли он в моем компьютере?
— А откуда ты знаешь, что у меня есть компьютер?
— Трудно его не заметить.
Мне стало неловко, ведь действительно после той истории с мафиози Иреком я не просматривала почту. Да и зачем?
Адам как-то сник. Какое мне дело до настроения этого мужчины?! Птички так славно щебетали, и Уля через забор пыталась узнать, хотим ли мы вечером поехать к Маньке — у нее был день рождения. Математик ушел, а дискомфорт остался. Лично я не верила, что мужчины обладают дедукцией. Да, несомненно, аналитический ум у них есть, так написано в книжке “Пол мозга”, но дело в том, что написал эту книжку мужчина!
С чего бы это так вдруг, будто невзначай, разговор перешел на мой электронный почтовый ящик? Без повода. И Адам как-то странно смотрел на меня. С другой стороны, я не понимаю, почему все уверены, что это быстрая почта, ведь совершенно невозможно дозвониться, постоянно необходимо ждать связи, и появляется надпись “Линия занята”. Кроме того, в это время до меня невозможно дозвониться. И у меня самой затруднена связь с миром (по телефону). Потому что либо электронная почта, либо разговоры.
Через две недели нам обещали солнечное затмение. Разве это не потрясающая новость? Сначала комета, потом предсказания конца света, а теперь затмение. Это все хорошие приметы — значит, можно начать жизнь сначала. Все изменить. Ибо грядет непредвиденное, хорошее, новое. Я решила не переживать из-за Адама и электронной почты. Проверю ее при случае.
Вечером мы все вместе поехали к Маньке на стареньком “фольксвагене”-горбунке Кшися. Адам загнал свою машину ко мне во двор. Соседи подумают, что у меня появился мужчина. Ведь на машине нет никакой таблички типа: “Я только друг Юдиты”. Адам будет ночевать у меня, в комнате для гостей. Правда, она еще не закончена, но ничего не поделаешь.
До Маньки доехали полегоньку-потихоньку — а как же иначе по проселочной дороге. Тут-то все и началось. Заранее было известно, что Адам не сядет за руль, — он обычно не пьет, потому что всегда возвращается на машине к себе домой. А сегодня — на правах друга, разумеется, — он останется у меня, поэтому сразу же решил не отказывать себе в спиртном.
Уговора, кто поведет машину обратно, не было. Ясное дело, пили все, мужчины немного больше, чем дамы, а одна из дам немного меньше, чем другая. Поскольку мы люди взрослые, рассудительные и придерживающиеся рамок дозволенного, то приняли решение, что после алкоголя никто за руль не сядет. Машину можно было толкать — что там какие-то шесть километров! Мы выпихнули горбунка на шоссе. Адам с Кшисиком толкали, а женщины шли сзади. “Фольксваген”, конечно, машина небольшая, но очень неудобная в управлении снаружи. Маленькие окошки не приспособлены для того, чтобы делать резкий поворот рулем. У Адама с Кшисем возникла идея, чтобы все-таки Уля, которая выпила меньше всех, села в машину, но — упаси Боже — не вела, а только рулила.
Уля села, они толкали, я шагала рядом. Когда мы преодолели еще один километр, Адаму показалось несправедливым, что я иду пешком, ведь они могли толкать машину и со мной. Я села рядом с Улей. И нас двоих толкали. После третьего километра мужчины, с трудом переводя дыхание, робко предложили Уле включить первую скорость, пока они окончательно не выбились из сил.
Уля включила первую передачу. Мотор захрипел! Это стало раздражать Кшисика, как-никак машина портилась, и мужчины велели поддать газу. А сами запрыгнули сзади на бампер, чтобы — в случае чего — сделать вид, что они все время толкали автомобиль.
А потом прекрасная ночь сменилась слегка дождливой. С неба начало капать. Тогда те, на бампере, сообразили, что они полные идиоты: ведь если машина ехала, то можно было забраться внутрь и переждать дождь! Безопасности ради достаточно ехать очень медленно. И вот таким путем мы почти через час оказались перед моим домом.
А потом… То-то и оно… Стряслась беда. Дело было так: я постелила Адаму в комнате для гостей, и было абсолютно не важно, что мы поцеловались перед сном. Поначалу да. Но вскоре это стало очень, очень важно…
А за Адама — да. Он совершенно не такой, как все. Когда я проснулась, машины не было. На подушке записка: “Буду в семь. Нам надо поговорить. Целую”. О Господи, что я наделала? До семи я даже похудеть не успею, а было бы неплохо в этой ситуации похудеть килограмма на четыре. Нет, не получится. О чем это он собрался со мной поговорить? Ведь в конечном счете ничего не произошло. Мы же взрослые люди. Это вполне естественно — взрослые люди встречаются, иногда даже занимаются сексом. Некоторые, конечно.
О Боже, что мне делать?
Мамочка моя родная. И вообще все это неправда. Он совсем не хотел со мной дружить. Он просто хотел быть со мной. Так, по-нормальному. Впрочем, что значит нормально?
Лишь бы нам не упустить нашей любви. Кто здесь говорит о любви? Я, наверное, влюбилась. До смерти. Безумно. На всю жизнь…
Наверное, он захочет, чтобы я все время торчала у плиты. И чтобы бросалась к двери, когда он входит. Чтобы я ложилась спать вместе с ним, а не просиживала вечерами у Ули. И не крошила в постель. (Я и так не крошу, потому что на крошках спать щекотно.) И не курила в постели. Спала в холодной комнате. (Я и так сплю в холоде.) И чтобы Бориса гнала с кровати на пол, а ведь он уже по-другому спать не привык. Впрочем, он устраивается в ногах. Кошки — другое дело. Потом любит спать на шее. Сейчас где-то в области живота. На человеке. Ну так что же делать с кошками? А вдруг Адам захочет, чтобы я вставала до зари? И чтобы помнила о кофе. И готовила завтрак в какое-нибудь нечеловеческое время, например, в семь… об этом не могло быть и речи. Пока.
Пока я просто не знаю, на каком свете живу. Вчера я стала свидетелем того, как одна моя подруга сказала мужу: — Давай сходим в кино.
Он молчал. Не реагировал. Ничего не отвечал. Или притворился, что не слышит? Почувствовав, что надвигается семейный скандал, я стала прощаться. Не хотелось лезть в чужие дела.
Она проводила меня до двери. Мне вроде бы не следовало вмешиваться, но я все-таки, понизив голос, сказала:
— Трудно мужика вытащить в кино? Чтобы она поняла, как я ей сочувствую. Она поглядела на меня и ответила:
— Он же не сказал “нет”! А значит, с удовольствием пойдет, ты чего это?
Я решила понаблюдать, как мужчины относятся к предложению сходить в кино. Долго ждать не пришлось.
Я забежала к Уле, телевизор вещал о какой-то премьере в кино. Уля тут же спросила Кшися:
— Может, сходим?
Кшись увлеченно и со знанием дела заговорил о киноискусстве, о фильмах, о той картине, о которой рассказывали, о зарождении кинематографии, о братьях Люмьер, особенно об автомобильной технике, приготовил кофе, вытащил старенький “Автомото-шоп”, и они уже весь вечер решали, когда же поменять машину. Что продать, что купить, как заработать, на чем сэкономить, куда не поехать, у кого взять в долг. Мы с воодушевлением вторили Кшисику. После коньяка. Поданного к кофе. Направляясь к бару, Кшись провел ладонью по волосам жены и отметил:
— Мягенькие — новый шампунь?
Меня скрутило от зависти. Кино кануло в Лету. Но я бы сама в подобной ситуации с огромным удовольствием от него отказалась.
Коньяк мы выпили, а я так и не узнала, как обычно поступает мужчина, когда его просят сходить в кино. И чтобы у меня был третий пример, я спросила еще у одной приятельницы, что происходит, когда она обращается к мужчине с таким предложением. Так вот тот, третий, отвечает: “Я могу”. Она, конечно, надуется, потому что “мочь” каждый может, но это для нее ничего не значит. Она бы хотела, чтобы он еще и хотел. А он всего лишь может. И третья чувствует себя обиженной. Потому что ходить в кино не обязана. Она просто хочет, притом именно с ним.
* * *
Вчера встретила Язву. Мы с Адамом ужинали. Это, надо заметить, было не свидание, просто мы оба засиделись допоздна на работе перед сдачей номера, и вышло так, что очутились в кафе — забежали что-нибудь перекусить. Домой я не очень спешила, потому что Тося с отцом уехала на выходные. Похоже, Эксу было необходимо отдохнуть от Йоли и нового ребенка.Там Язва нас и застукала. Она была с каким-то незнакомым толстяком. Можно ли за наш столик, а может, мы познакомимся с Иксом. Ах, дорогой, это мои друзья. Ах, дорогой, познакомься с ними. Это Юдита — она пишет. Это Адам. Адам работает с людьми. Ха-ха-ха. Вот забавно. Больших денег, наверное, на этом не сделаешь. Ха-ха-ха. Из людей нынче трудно вытянуть деньги. Ха!
Социолог явно не внушил им почтения, так что не успели мы и глазом моргнуть, как они расположились за нашим столиком и стали заказывать рульку с какой-то зеленью, крабов и бутылку вина. Адам подмигнул мне. Я поняла, что он хотел сказать. Съедаем что-нибудь по-быстрому и сматываемся. Два супа.
— Вы не пьете?
— Спасибо, я на машине, — ответил Адам.
— Мы тоже не пешком ходим! — расхохотался пузан в красном пиджаке и похлопал Язву по бедру. — К чему эти крайности, жить надо со вкусом!
Дожидаясь своего супчика, мы узнали, что муж у Язвы свалил, прежний приятель опомнился и вернулся к жене — пузан за это их любил, потому что Язва — отличная баба. Он купил ей машину ко дню рождения, в пятницу получают. Он собирался жениться на Язве, как только сам разведется.
— Вы работаете? — обратился он ко мне. — А моя Киска больше не будет работать. Я в состоянии обеспечить женщину, — заявил он, обращаясь к Адаму.
Я подумала, что нет справедливости в жизни. Казалось само собой разумеющимся, что Язва хоть самую малость должна пострадать. Но вопреки справедливости нахалка лихо разъезжала на машине, и радужное будущее маячило у нее впереди.
— Моя Киска хочет поехать на Бали в этом году, а вы куда собираетесь?
Адам улыбнулся мне, взял за руку и сообщил:
— Мы планировали на Фиджи, но в это время года там морозы. Подождем до января.
Язва, вся в фирменных шмотках из Вены, уставилась на Адама.
— Ты что с ним?.. — сценическим шепотом произнесла она, и наконец-то у нее в глазах мелькнула зависть.
Пузан в красном пиджаке, который не сходился на животе, опрокинул рюмку.
— Приятно встретить интеллигентных людей, от жизни надо брать все! Налей-ка, ведь живем-то один раз! — похлопал он свою Киску по спине.
Язва ядовито улыбнулась мне.
— Так и торчишь в своей дыре? Жизнь свою губишь, а жизнь-то у нас одна.
Мы торопливо доели свой суп и понеслись к машине. Чай пили уже у меня. Ночь была теплая. На террасе сидели соседи и потягивали вино. Уля позвала:
— Идите к нам!
У соседей с другой стороны приоткрылось окно наверху.
— Кто? Мы?
— Приходите тоже! — Кшись замахал как будто звездам.
Потом он разжег мангал, я достала из морозильника остатки рыбы. Кшись разложил на решетке своих карпов. В последнее время он повадился ходить на рыбалку с соседом. Заявил, что ему больше по душе, когда клюет рыба, чем баба, потому что женщин потом тяжело нести домой.
Уля несколько укоризненно посмотрела на мужа и спокойно заметила:
— Почему же? Если они выпотрошены…
Мы уселись под звездами. Короткий звонок в калитку, соседи, в халатах, присоединились к нам с бутылкой красного вина. Зажженная на столе свеча отражалась в наших бокалах. Ночь была тихая, спокойная. Около часа ночи наш сосед нерешительно бросил в темноту:
— Мы уже пойдем, наверное, завтра на работу…
— Останьтесь, красота-то какая, — возразил Кшись. — Надо уметь наслаждаться жизнью.
Мы наслаждались жизнью до трех. Вернее, мы с Адамом немножко дольше. Возле его машины, когда я провожала его до ворот.
Когда утром я распахнула настежь окно, Уля с Кшисиком уже завтракали на террасе.
— Можно не одеваться, главное — приходи. — Уля вскочила со стула. — Я сварю еще яйца. Иди, кофе уже готов!
Вообше-то я не пью кофе. Да что это я на самом деле. Ведь живем один-единственный раз!
* * *
Вчера битый час мы объясняли знакомому выдающемуся математику, что электронную почту ни с чем невозможно сравнить: отправляешь письмо, и на другом конце света через минуту его можно прочитать, конечно, при условии, что есть компьютер. Математик пожаловался, что письма к нему идут по полгода. Мы воскликнули: “Поставь себе электронную почту!” И тогда он заявил, что именно с тех пор, как у него появился электронный адрес, письма к нему стали идти так долго. Быть того не может! Все может быть. Оказалось, что он в свою почту заглядывает раз в шесть месяцев.Я его хорошо понимала. Тут же призналась, что поступаю так же. И тут что-то произошло с Адамом. Он побледнел. Честное слово. Переспросил, регулярно ли я просматриваю свою почту. Уж не рылся ли он в моем компьютере?
— А откуда ты знаешь, что у меня есть компьютер?
— Трудно его не заметить.
Мне стало неловко, ведь действительно после той истории с мафиози Иреком я не просматривала почту. Да и зачем?
Адам как-то сник. Какое мне дело до настроения этого мужчины?! Птички так славно щебетали, и Уля через забор пыталась узнать, хотим ли мы вечером поехать к Маньке — у нее был день рождения. Математик ушел, а дискомфорт остался. Лично я не верила, что мужчины обладают дедукцией. Да, несомненно, аналитический ум у них есть, так написано в книжке “Пол мозга”, но дело в том, что написал эту книжку мужчина!
С чего бы это так вдруг, будто невзначай, разговор перешел на мой электронный почтовый ящик? Без повода. И Адам как-то странно смотрел на меня. С другой стороны, я не понимаю, почему все уверены, что это быстрая почта, ведь совершенно невозможно дозвониться, постоянно необходимо ждать связи, и появляется надпись “Линия занята”. Кроме того, в это время до меня невозможно дозвониться. И у меня самой затруднена связь с миром (по телефону). Потому что либо электронная почта, либо разговоры.
Через две недели нам обещали солнечное затмение. Разве это не потрясающая новость? Сначала комета, потом предсказания конца света, а теперь затмение. Это все хорошие приметы — значит, можно начать жизнь сначала. Все изменить. Ибо грядет непредвиденное, хорошее, новое. Я решила не переживать из-за Адама и электронной почты. Проверю ее при случае.
Вечером мы все вместе поехали к Маньке на стареньком “фольксвагене”-горбунке Кшися. Адам загнал свою машину ко мне во двор. Соседи подумают, что у меня появился мужчина. Ведь на машине нет никакой таблички типа: “Я только друг Юдиты”. Адам будет ночевать у меня, в комнате для гостей. Правда, она еще не закончена, но ничего не поделаешь.
До Маньки доехали полегоньку-потихоньку — а как же иначе по проселочной дороге. Тут-то все и началось. Заранее было известно, что Адам не сядет за руль, — он обычно не пьет, потому что всегда возвращается на машине к себе домой. А сегодня — на правах друга, разумеется, — он останется у меня, поэтому сразу же решил не отказывать себе в спиртном.
Уговора, кто поведет машину обратно, не было. Ясное дело, пили все, мужчины немного больше, чем дамы, а одна из дам немного меньше, чем другая. Поскольку мы люди взрослые, рассудительные и придерживающиеся рамок дозволенного, то приняли решение, что после алкоголя никто за руль не сядет. Машину можно было толкать — что там какие-то шесть километров! Мы выпихнули горбунка на шоссе. Адам с Кшисиком толкали, а женщины шли сзади. “Фольксваген”, конечно, машина небольшая, но очень неудобная в управлении снаружи. Маленькие окошки не приспособлены для того, чтобы делать резкий поворот рулем. У Адама с Кшисем возникла идея, чтобы все-таки Уля, которая выпила меньше всех, села в машину, но — упаси Боже — не вела, а только рулила.
Уля села, они толкали, я шагала рядом. Когда мы преодолели еще один километр, Адаму показалось несправедливым, что я иду пешком, ведь они могли толкать машину и со мной. Я села рядом с Улей. И нас двоих толкали. После третьего километра мужчины, с трудом переводя дыхание, робко предложили Уле включить первую скорость, пока они окончательно не выбились из сил.
Уля включила первую передачу. Мотор захрипел! Это стало раздражать Кшисика, как-никак машина портилась, и мужчины велели поддать газу. А сами запрыгнули сзади на бампер, чтобы — в случае чего — сделать вид, что они все время толкали автомобиль.
А потом прекрасная ночь сменилась слегка дождливой. С неба начало капать. Тогда те, на бампере, сообразили, что они полные идиоты: ведь если машина ехала, то можно было забраться внутрь и переждать дождь! Безопасности ради достаточно ехать очень медленно. И вот таким путем мы почти через час оказались перед моим домом.
А потом… То-то и оно… Стряслась беда. Дело было так: я постелила Адаму в комнате для гостей, и было абсолютно не важно, что мы поцеловались перед сном. Поначалу да. Но вскоре это стало очень, очень важно…
* * *
Я все прекрасно знала. Что не следовало ложиться в постель до первой брачной ночи. Размениваться по мелочам. Не уважать себя. Потому что если ты не уважаешь себя сам, то и никто другой уважать тебя не станет. Но ведь если бы я легла в постель с Эксиком до назначенного дня свадьбы, тогда точно не вышла бы за него замуж!А за Адама — да. Он совершенно не такой, как все. Когда я проснулась, машины не было. На подушке записка: “Буду в семь. Нам надо поговорить. Целую”. О Господи, что я наделала? До семи я даже похудеть не успею, а было бы неплохо в этой ситуации похудеть килограмма на четыре. Нет, не получится. О чем это он собрался со мной поговорить? Ведь в конечном счете ничего не произошло. Мы же взрослые люди. Это вполне естественно — взрослые люди встречаются, иногда даже занимаются сексом. Некоторые, конечно.
О Боже, что мне делать?
* * *
Так вот, собственно говоря, абстрагируясь от секса, который был весьма и весьма приятным, кстати — почему это я, зная, что он может быть очень приятным, устроила себе почти двадцатилетний перерыв, — возвращаясь к истории с этой машиной: в какой момент мы нарушили чертовы дозволенные нормы? Пока мы ее толкали, все было законно? А когда Уля села за руль, с выключенной передачей, это уже было нарушением или нет? А когда она ехала на первой передаче? Зачем нам понадобилось портить так хорошо начавшуюся дружбу? И как я теперь посмотрю ему в глаза? Никогда в жизни мне не случалось пережить такой ночи!Мамочка моя родная. И вообще все это неправда. Он совсем не хотел со мной дружить. Он просто хотел быть со мной. Так, по-нормальному. Впрочем, что значит нормально?
Лишь бы нам не упустить нашей любви. Кто здесь говорит о любви? Я, наверное, влюбилась. До смерти. Безумно. На всю жизнь…
Наверное, он захочет, чтобы я все время торчала у плиты. И чтобы бросалась к двери, когда он входит. Чтобы я ложилась спать вместе с ним, а не просиживала вечерами у Ули. И не крошила в постель. (Я и так не крошу, потому что на крошках спать щекотно.) И не курила в постели. Спала в холодной комнате. (Я и так сплю в холоде.) И чтобы Бориса гнала с кровати на пол, а ведь он уже по-другому спать не привык. Впрочем, он устраивается в ногах. Кошки — другое дело. Потом любит спать на шее. Сейчас где-то в области живота. На человеке. Ну так что же делать с кошками? А вдруг Адам захочет, чтобы я вставала до зари? И чтобы помнила о кофе. И готовила завтрак в какое-нибудь нечеловеческое время, например, в семь… об этом не могло быть и речи. Пока.
Пока я просто не знаю, на каком свете живу. Вчера я стала свидетелем того, как одна моя подруга сказала мужу: — Давай сходим в кино.
Он молчал. Не реагировал. Ничего не отвечал. Или притворился, что не слышит? Почувствовав, что надвигается семейный скандал, я стала прощаться. Не хотелось лезть в чужие дела.
Она проводила меня до двери. Мне вроде бы не следовало вмешиваться, но я все-таки, понизив голос, сказала:
— Трудно мужика вытащить в кино? Чтобы она поняла, как я ей сочувствую. Она поглядела на меня и ответила:
— Он же не сказал “нет”! А значит, с удовольствием пойдет, ты чего это?
Я решила понаблюдать, как мужчины относятся к предложению сходить в кино. Долго ждать не пришлось.
Я забежала к Уле, телевизор вещал о какой-то премьере в кино. Уля тут же спросила Кшися:
— Может, сходим?
Кшись увлеченно и со знанием дела заговорил о киноискусстве, о фильмах, о той картине, о которой рассказывали, о зарождении кинематографии, о братьях Люмьер, особенно об автомобильной технике, приготовил кофе, вытащил старенький “Автомото-шоп”, и они уже весь вечер решали, когда же поменять машину. Что продать, что купить, как заработать, на чем сэкономить, куда не поехать, у кого взять в долг. Мы с воодушевлением вторили Кшисику. После коньяка. Поданного к кофе. Направляясь к бару, Кшись провел ладонью по волосам жены и отметил:
— Мягенькие — новый шампунь?
Меня скрутило от зависти. Кино кануло в Лету. Но я бы сама в подобной ситуации с огромным удовольствием от него отказалась.
Коньяк мы выпили, а я так и не узнала, как обычно поступает мужчина, когда его просят сходить в кино. И чтобы у меня был третий пример, я спросила еще у одной приятельницы, что происходит, когда она обращается к мужчине с таким предложением. Так вот тот, третий, отвечает: “Я могу”. Она, конечно, надуется, потому что “мочь” каждый может, но это для нее ничего не значит. Она бы хотела, чтобы он еще и хотел. А он всего лишь может. И третья чувствует себя обиженной. Потому что ходить в кино не обязана. Она просто хочет, притом именно с ним.