В двадцать два года – я поступил на работу в научно-исследовательский институт, в качестве подопытного кролика. На мне отрабатывалась важная народно-хозяйственная программа – насколько мартышкин труд облагораживает человека. Опыты проводились в режиме повышенной секретности, для соблюдения «ноу-хау». Поэтому вместе с другими «кроликами» я – пил, нецензурно выражался и ничего практически не делал, дабы ввести посторонние государства в заблуждение насчет интенсивного строительства социализма в отдельно проклятой стране… Это был тот же цирк, но с большим количеством уродов. И мне оставалось только сожалеть, что Иоганн Мошка не дожил до этого светлого времени…
После революции – я занялся рекламным бизнесом…
В семьдесят пятом – не закончил школу…
В девяносто восьмом – опубликовал первый роман…
В тридцать три года – посадил дерево…
В девяносто шестом – построил дом…
В канун миллениума – развелся в последний раз…
В девяносто седьмом – лишился дома…
В восемьдесят шестом – сбежал из института…
сюжет
В городской библиотеке мне выдали «Сатирикон» Петрония под честное слово, что я не стану покидать читальный зал с этой книгой, кроме как – вперед ногами. Подобные сравнения возникали у меня невольно всякий раз, когда я вспоминал о печальной судьбе Густава Шкреты. Теперь же мне предстояло отыскать гибельные аналогии и в тексте романа. Я сомневался, что Густав читал «Сатирикон» на языке Петрония, поэтому за основу своих исследований смело взял перевод, с обширными комментариями…
Первое, что бросилось мне в глаза, – это многочисленные лакуны, отмеченные квадратными скобками – [ ]. И либо здесь текст был безвозвратно утрачен, либо он подвергся уничтожительной критике, скорее всего – средневековых переписчиков. Не знаю – с каким умыслом отсутствовали эти фрагменты. Поскольку приглашенные на следующий уик-энд гости кажутся всегда интереснее, чем чавкающие сегодня перед тобой болваны. Вдобавок мои фантазии по поводу загадочной дамы, которая не пожелала со мной отобедать и повеселиться, простираются намного дальше картинки, когда дама уже «нахрюкалась» и дрыхнет…
Исследуя «Сатирикон» далее, я осмелел и пришел к выводу, что, невзирая на многочисленные сцены любовного содержания, – текст романа абсолютно не эротичен, поскольку осмеянная связь, даже чижика с пыжиком, не побуждает на аналогичные извращения. То есть любая лакуна – это предмет изучения критика на предмет его патологии. А для подобных умозаключений у меня нет – ни опыта, ни времени, ни квалификации…
Обширные комментарии, между прочим, неизменно отсылали меня – домой, в объятия Морфея. Такие гомосексуальные направления меня не устраивали. И, продолжая индифферентно рассматривать книгу, я выделил для себя – схолию, с которой не прочь был и переспать. Данное пояснение относилось к главе LXXXIX, где пелось о крахе Трои. А на эту же тему была написана и поэма Нерона, как указывалось в «Анналах» Тацита…
[распространился слух, будто в то самое время, когда Рим был объят пламенем, Нерон поднялся на дворцовую сцену и стал петь о гибели Трои, сравнивая постигшее Рим несчастье с бедствиями давних времен]
«Экий артист-брандмейстер, – подумал я. – Прямо не история Древнего Рима, а конкурс пожарной самодеятельности». Но прежде чем разобраться с поджигателями, я стремительно предположил, что в «Анналах» и «Сатириконе» – речь идет об одной и той же поэме. А именно – «О гибели Трои», написанной Нероном. «Гиссарлык!!!» – радостно воскликнул я. Да так, что с библиотечных полок сдуло вековую пыль, а служительница едва не свалилась со стула…
Итак, окрыленный успехом, я стал защищать свои предположения – сперва от нападок служительницы, которая все время твердила «Тихо-тихо», затем – от многочисленных комментариев, которые ни в грош не ставили Нерона и, наоборот, – приписывали авторство «Сатирикона» некоему Петронию. Когда, по свидетельству самого же Тацита, император Нерон, кроме театральных подмостков, не чурался и литературного творчества…
[приблизительно тогда же, начав с безделицы, Нерон написал свой роман, но во время публичного представления вспыхнуло жестокое побоище между жителями Нуцерии и Помпеи за право инсценировать его]
И поскольку место действия сохранившихся частей «Сатирикона» – италийская провинция Кампания, то, значит, и жители Помпеи – обладали большими правами на инсценировку, ввиду расположения этого города по месту действия. Вдобавок известно, что кроме «Тройки» император Нерон сочинил еще ряд эпических произведений, которые, к сожалению, – не сохранились. А о творческих изысканиях самого Петрония нам ничего не известно. Следовательно, их и не было…
Как же тогда развивались события, учитывая вспыльчивый нрав Нерона и сомнительность безнаказанного плагиата. Откуда на рукописи появилась подпись – «Петроний Арбитр»? Ведь мало кому придет в голову присваивать себе произведения императора, разве что – самоубийце. И скорее всего – именно это и произошло…
[случилось, что в эти самые дни Нерон отбыл в Кампанию; отправился туда и Петроний, но был остановлен в Кумах. И он не стал длить часы страха или надежды, а вскрыл себе вены. Затем пообедал и погрузился в сон, дабы его конец, будучи вынужденным, уподобился естественной смерти]
Собственно говоря, здесь мы имеем дело с Геростратом от художественной литературы, который ценой убийственного плагиата – вошел в историю. Многочисленные агенты скупали «Сатирикон» по всей империи и доставляли Петронию на подпись. А он, не моргнув глазом, подмахивал и подмахивал, подмахивал и подмахивал, до кровавых мозолей на указательном пальце, покуда уж самому – тошно стало…
И спустя полтора века просвещенные бенедиктинские монахи обнаружили экземпляр за подписью Петрония. Аларих не растерзал его, как бобик тряпку; он не сгинул в руинах империи; его не уничтожил великий римский пожар шестьдесят четвертого года, великий римский пожар семидесятого года, великий римский пожар семьдесят третьего года и еще девять римских пожаров, которые потушили двенадцать брандмейстеров…
[«Жизнь двенадцати брандмейстеров» – Сценарий будущего короткометражного фильма, для конкурсного показа на фестивале в Сан-Себастьяне]
Просто чудом этот экземпляр уцелел, и – ни одного с автографом самого Нерона. Но какое отношение имеет ко всему перечисленному – Густав Шкрета?.. И тут мы возвращаемся к образу и персоне Йиржи Геллера, поскольку нельзя рассматривать одно без другого…
[Рецензия на сценарий будущего короткометражного фильма: «Почему же у автора все горит – то загородный сарай Агриппины, то двухэтажный дом Йиржи Геллера? Что это – скудость воображения или фрейдистские воспоминания?! Может, авторский папа был брандмейстером?»]
Я сдал «Сатирикон» служительнице, которая уже не надеялась заполучить его в целости обратно, и отправился восстанавливать образ Йиржи Геллера на местности. Итак, я имел на руках два трупа, один из которых проплавал некоторое время в ванной, другой – сгорел на пожаре. И если это не детектив, то – черт его знает что… Конечно, мне было бы интересно – как можно задействовать полицию?.. Но стоит ли затягивать повествование всякими техническими подробностями вроде температуры тела на момент совершения убийства, опознания мертвой личности и погони за гангстерами, которые все равно окажутся непричастными к этому случаю. У меня имелся индивидуальный заказ на реконструкцию событий, как у Эркюля Пуаро, правда, с небольшими оговорками – я не был бельгийцем и серого вещества у меня в голове отродясь не водилось.
Судя по всему, вначале погиб Йиржи Геллер, а уж потом – Густав Шкрета. И если первого мы слегка восстановили в поезде на железнодорожном направлении «Брно – Прага», то второй продолжал сидеть в подпорченном виде – на квартире у первого. Я не слишком сложно излагаю? Тогда – продолжим…
[в тысяча девятьсот девяносто девятом году я познакомился с человеком, которого не устраивала собственная жизнь. Представился он как господин N, но не собирался с этим мириться. Его разногласия с судьбой были скорее всего эстетического характера. Когда в зрелые годы вдруг обнаруживается, что прожитая до половины жизнь не соответствует ни сущности, ни формам прекрасного. Да что там говорить – «прекрасного», когда не видится ничего более-менее сносного… Словно съел за завтраком гадость, которая отрыгивается еще в обед, и оттого на любую пищу – не можешь взирать без содрогания. Или время меняет стилистику божьих тварей, и вот уже ты не в состоянии излагать события последовательно, а тычешься, как щенок, в разные сиськи. Не соображая, что сука-жизнь все равно одна…
Словом, ничего аморального с точки зрения уголовного права этот господин не совершил. И даже десять библейских заповедей не нарушил, кроме – «не прелюбодействуй» и «не возжелай жену ближнего своего». Да и то не так часто, как хотелось… А вдобавок господин N – никого не винил в том, что собственная жизнь казалась ему отвратительной. Только хотел от нее избавиться… Но не от будущей, а от прежней, и поэтому совсем не стремился покончить жизнь самоубийством…
«Хорошо бы мне быть писателем, – думал господин N, – да невозможно». Поскольку всякий толковый автор существует в двух измерениях – в обычной жизни и на страницах романа, которые разнятся, как блондинка с брюнеткой, как самолет с подводной лодкой, как фартук с ширинкой. А то, что прекрасные стилисты – отъявленные негодяи, давке уж доказано. К тому же писатель – это, как правило, псевдоним, что, собственно, и заменяет этой сволочи – фамилию. Но, к сожалению, господин N – не был ни автором, ни писателем, ни стилистом. И даже не ощущал, чем эти трое отличаются друг от друга…
Тогда господин N, безо всякого на то права, придумал себе псевдоним – Йиржи Геллер, и стал размышлять, как ему жить дальше. Потому что с момента рождения и до сих пор [ – ] образовалась лакуна, то есть – пробел в тексте. А наряду с подобным несчастьем – отсутствовал и сам текст, который обычно сопровождает писателя, как бобик – бобика. Как Йиржи – Геллера…
И вот в одно негативное утро, когда все на улице выглядит черно-белым, приехал господин N в Прагу и вечером познакомился с Вендулкой. Почти случайно, потому что Вен-дулка подыскивала богатого господина D, но была согласна и на N, поскольку сдавала в аренду не себя, а квартиру. Для этого предприимчивая девушка изобрела новый вид ретрорекламы. Ибо жеманные образы поражают мужчину в «десятку». Или в – «тысячу». Тогда ему хочется флирта в жанрах «рококо» и «барокко», а не постельных отношений в стиле «хард-рок». О эти романтические желания, за которые приходится платить в десять раз больше, чем пользуешься…
Вендулка растиражировала себя в образе «крошки Фифи» с «лучшими воспоминаниями». И некоторые из ее подружек поступили аналогично, правда, с разными целями. Кого-то интересовала мишень под названием «блуждающий кабан», кто-то просто заигрывал с молодым фотографом. Все это были подделки, но пользовались неизменным успехом у мужчин. Вот и господин N как праздный турист купил «ретроспективную» фотографию с Вендулкой и прибыл по адресу: Спальна улица, дом четырнадцать, дабы запечатлеть себя на этом «историческом» месте. Далее все было делом фототехники… Вендулка увидела из окна, как господин щелкает аппаратами возле дома четырнадцать, и затащила его в свой «музей», ибо других достопримечательностей на Спальной улице – отродясь не было…
Итак, господину N понравилась Вендулкина квартира, как и сама девушка, которая в целях экономии не горела желанием выплачивать налог с аренды. Поэтому сразу же предложила господину N считаться для окружающих – «дядюшкой», поскольку на другие родственные связи – ни мордой, ни возрастом он не подходил… Наш господин охотно принял Вендулкино предложение как лестное. И разумное, поелику тоже не всегда платил налоги. Тем более что такое скоропостижное обретение родственницы навело его на определенную мысль… И для начала он в первый раз отрекомендовался – Йиржи Геллером. После чего стал арендовать Вендулкину квартиру, имея в виду эту мысль как весьма перспективную.
Вскоре по адресу: Спальна улица, дом четырнадцать, прибыл и Густав Шкрета. Наш господин ошарашил его странными желаниями, но компенсировал это удивление своими возможностями. И Густав Шкрета за «энную» сумму согласился подобрать господину N – новых фотографических родственников. Что, в общем-то, смахивало на коллекционирование. С Ирэной и Янкой – филокартист поддерживал, скажем, периодические отношения; с писателем – он познакомился в баре «У старого Эдгара»; Вендулку – предоставил господин N; а сам Густав Шкрета – рассматривал себя в зеркале почти что ежедневно. И если не принимать в расчет «театрального фашиста» – чем не родственники?!
Когда же фотографический альбом был готов перекочевать к заказчику, у господина N возникла свежая фантазия – отобедать. Для чего и пригласил своих новых родственников посетить историческую родину «Йиржи Геллера»…
Как мне рассказывал господин N, он всегда с пиететом относился к авантюрному роману. Особенно к «Сатирикону» Петрония, считая эту книгу основополагающей для всей плутовской литературы. И поэтому с радостью пожертвовал своим имуществом ради простодушного аферизма. Тем более что новую жизнь он собирался начинать на пустом месте и в свежем архитектурном стиле. Имея, впрочем, достаточно денежных средств на личном счете в банке… И если вы думаете, что Йиржи Геллер поджег свой дом с менее благородными целями, чем – «гори оно все ясным пламенем», то вы его плохо знаете. Вот почему Вендулха решила, что – «дядюшку» внезапно отравили. Иначе подобный идиотизм она объяснить не могла. Эх, молодость, молодость… Да я в своей жизни совершал и более сумасбродные поступки, дабы избавиться от меркантильных особ… Ибо когда у тебя ничего нет – ты многим особам становишься неинтересен.
Короче говоря, на званом обеде наш господин появился в маске, а кроме Вендулки и Густава Шкреты – никто настоящего лица Йиржи Геллера не видел. «Как Нерон», – сравнивал для меня эти зрелища господин N, намекая на пристрастие римского императора к театральным мистификациям… В общем – отобедали… После чего господин N преспокойненько подпалил свой дом и от-прасился на железнодорожный вокзал, доверяя Густаву Шкрете вывести гостей с пожарища. «Как Нерон», – все сравнивал господин N, декламируя, что – «Рим горел и нам – велел!»
А между тем активный пособник данного мероприятия Густав Шкрета – давно приобрел шесть билетов в одно купе и теперь выводил «родственников» с пепелища. Дабы успеть на фирменный поезд «Прага – Брно». Или «Брно – Прага» – это в какую сторону посмотреть. Якка, Ирэна и писатель Петер Бурган – пребывали в подавленном состоянии, зато Вендулка и Густав Шкрета чувствовали себя превосходно, убеждая всех, что гибель Йиржи Геллера – темное дело. И лучше подыскать ему замену, при отягчающих вину обстоятельствах. Как-то: пожар, отравление и непонятные родственники, которые сдуру могли бы рассчитывать на богатое завещание… В общем, когда в купе появился и господин N, без маски, все принялись убеждать его стать Йиржи Геллером, на полном казенном обеспечении. Вендулка согласилась оплачивать квартиру, понятно, что – из денежных средств самого господина N, а Ирэна вызвалась "накарякать» за Йиржи Геллера роман, естественно, что – руками писателя Петера Бургана.
Остается добавить, что после удачной мистификации новоявленный Йиржи Геллер и Густав Шкрета решили отметить это событие на квартире у Янки. Для разнообразия. Сколько они там выпили коньяка – одному богу известно… Но когда Густав Шкрета попытался открыть бутылку с болгарским кетчупом, у него ничего не получилось. Вначале он ковырял бутылку опасной бритвой, потом попытался размочить пробку в горячей воде, но включил холодную и упал вместе с кетчупом в ванну. Где мертвецки заснул. Йиржи Геллер разумно предположил, что Густав Шкрета подобным образом протрезвляется, и надписал его – «Гай Петроний Арбитр», в знак признательности за оказанные услуги. К тому же Густав удивительно походил на любимого писателя господина N – в ванне с кетчупом… После чего Йиржи Геллер закрыл входную дверь, положил ключ от Янкиной квартиры себе в карман и отправился на Спальну улицу – отдохнуть… Только не успел, поскольку часа через два – ему доставили тело Густава Шкреты в женском берете.
И покуда Йиржи Геллер соображал, что теперь с ним делать, Янка с Ирэной так же стремительно ускакали, пофыркивая от возмущения. "Это оттого, что мы насвинячили в Янкиной квартире…» – подумал господин N и оттащил Густава Шкрету в ванную комнату. Протрезвляться дальше… Все остальное – вы уже знаете]
финал
Двадцатого июля я наконец собрался с вещами и прибыл на вокзал, чтобы выехать в указанном, на фиг, направлении. Заботливая кассирша попыталась всучить мне билеты «туда-и-обратно», с проставленной датой возвращения…
– Если вы будете ждать меня на перроне, – согласился я.
Кассирша вернула свою бретельку на плечико и выдала мне билет – только в одну сторону. Да я бы и сам при данных условиях не вернулся. Чтобы такого талантливого автора да заграбастал какой-то шлагбаум с бретельками. Может, я в следующем году напишу железнодорожное расписание в трех частях. И все кассирши будут моими…
С этими мыслями я разыскал поезд «Прага – Брно» и стал вдоль него прохаживаться, время от времени недоумевая, по какой причине ничего многозначительнее кассирш не идет мне в голову. Нет чтобы задуматься о бренности какого-нибудь сущего. Или о безвозвратности всего прошедшего. А я все – о кассиршах, о кассиршах, о кассиршах… Но тут в вагон-ресторан стали грузить пиво, и мой мыслительный процесс переключился на прохладительные напитки. Вдобавок меня беспокоил машинист, который из окошка локомотива тоже наблюдал за погрузкой пива и пальцами – «загибал каждый ящик…».
Поэтому я поспешил в вагон, чтобы подыскать себе место поближе к ресторану…
Свободное от «пивнюков» купе найти не удалось – везде сидело их по двое, по трое. Дети дошкольного возраста тоже непривлекательны в смысле попутчиков – они больше кричат и писаются, чем едут. А запотевшие старушки отчаянно храпят, как только пригреет солнце. То есть выбирать было не из чего, и я устроился в купе, которое занимала длинноногая особа с мужчиной попроще.
– Вас это не побеспокоит? – спросила она и перегородила ногами купе, в смысле – закинула на противоположное кресло.
– Отчасти, – признался я, рассматривая, как девушка распорядилась ногами. – Но думаю, что в состоянии с этим совладать.
– В каком значении? – уточнила она, устраиваясь поудобнее.
– В общечеловеческом, – пояснил я. Мужчина отложил в сторону газету и доброжелательно улыбался, прислушиваясь к нашему диалогу. «Не муж и не папа», – определил я.
– Разрешите представиться, – сказал мужчина. – Йиржи Геллер… А это Вендулка, – добавил он и указал на девушку. – Моя племянница.
«Начинается…» – подумал я, поскольку уже путешествовал в обществе дядюшки и племянницы. Однажды. И ничего хорошего из данного мероприятия не вышло, кроме авторского гонорара за нанесенные читателю травмы. Мне снятся иногда эти несчастные.
Они бегут вслед за поездом, размахивая моими книжками, и кричат: «Убийца!»
Конечно, хорошо, когда читатели прозревают, прикоснувшись к чему-нибудь. Когда парализованные отбрасывают костыли после знакомства с автором. Но когда они бегут за поездом, я принципиально закрываю окно, чтоб ничего не слышать.
– Вы предумышленно путешествуете или слоняетесь просто так? – спросил у меня Йиржи Геллер.
– Я еду к чертовой матери, – честно ответил я.
Естественно, некоторые диалоги не соответствуют так называемой – «правде жизни». Но автор намеренно объединяет подспудную мысль со словами, чтобы его персонажи не чувствовали себя идиотами. Которые спрашивают: «Вы едете до Брно?», «Нет, я выхожу в Пардубице». И всю остальную дорогу – молчат, уткнувшись в газеты. В то время как автору надо зарабатывать на хлеб с маслом…
– И где ваша мать проживает? – поинтересовалась Вендулка, разглядывая свои ноги.
– Если б знать, – посетовал я и повздыхал с интонациями.
– Так вы – сиротинушка? – чему-то обрадовался Йиржи Геллер.
– Еще какая! – подтвердил я. – В смысле необустроенности.
Вендулка взглянула на меня как на «занимательную географию» и определила:
– Мать я вам заменить не смогу… Зато приткнуть куда-нибудь – попытаюсь. Если вы предоставите нам рекомендательные письма. Ведь правда, дядюшка?
– Непременно, – засвидетельствовал Йиржи Геллер. – И как только вы расскажете о своих грехах, мы сможем подобрать для них достойное помещение.
Вот это меня устраивало, поскольку козел всегда стремится арендовать огород, а лиса – курятник. Что же касается грехов, то главный из них – лень, поэтому на остальные мне не хватает ни сил, ни времени. Иногда вдруг подумаешь соблазнить жену соседа, да тащиться в соседний подъезд неохота и дожидаться, когда там у нее наступит «минутная слабость». У женщин вообще какое-то извращенное самоограничение – муж будет отсутствовать целый месяц, а ты занимаешься с ней фразеологизмами в течение одной минуты…
– Для моих безобразий места много не надо, – признался я. – Порою хватает письменного стола, чтобы всласть поизмываться.
– О, – заявила Вендулка. – Как это эротично. Расскажите, пожалуйста, поподробнее… А то со столами – у меня проблема.
– Пожалуйста, – согласился я. – Автор – это литературная мясорубка. Которая пускает на фарш – целые куски жизни. И получаются на обед – котлеты по-пражски. Или – чешско-моравские фрикадельки. В зависимости от того – что изначально запузырите…
Тут Йиржи Геллер достал из своего саквояжа фляжку коньяка и краковские колбаски. Затем три металлических рюмочки и оценил – как это все интересно.
– Главное, чтобы не каждый день, – предусмотрительно добавил Йиржи Геллер и распрыскал коньяк по рюмочкам.
Мы ежедневно несем вздор и не считаем это предосудительным. Каждый вечер поднимаем заздравную чашу идиотизма, думая, что наставляем друг друга на путь истинный. И никогда с похмелья я не чувствовал себя хуже, как после высказанной накануне глупости. Поэтому рекомендую всем принимать оправдательную рюмочку, чтобы не выглядеть дураком в трезвом состоянии. Пить или молчать – вот в чем вопрос! Шучу, конечно…
– Так, значит, вы автор? – спросил Йиржи Геллер. – И ищете место для вдохновения и симпозиума?.. Могу предложить вам второй этаж в смешанном стиле…
– Вдобавок, – заметила Вендулка, – вы можете наплодить у нас гостей по собственному усмотрению. А я стану разгуливать по саду и буквально напрашиваться на авторские ремарки.
Предложение, конечно, было заманчивым, но…
– Боюсь, что не оправдаю ваших надежд как автор, – осторожно произнес я. – У меня еще нет сюжета.
Вендулка и Йиржи Геллер ехидно переглянулись.
– Постойте, – улыбнулся Йиржи Геллер. – Я вам сейчас расскажу один сюжет…
эпилог
После революции – я занялся рекламным бизнесом…
В семьдесят пятом – не закончил школу…
В девяносто восьмом – опубликовал первый роман…
В тридцать три года – посадил дерево…
В девяносто шестом – построил дом…
В канун миллениума – развелся в последний раз…
В девяносто седьмом – лишился дома…
В восемьдесят шестом – сбежал из института…
* * *
И теперь вам известно – кто есть я на самом деле…
сюжет
Тем не менее я промолчал, как будто вся эта [история меня] не касалась. После чего стал перечислять [кушанья] из нашего обеда…
Петроний Арбитр. Сатирикон
В городской библиотеке мне выдали «Сатирикон» Петрония под честное слово, что я не стану покидать читальный зал с этой книгой, кроме как – вперед ногами. Подобные сравнения возникали у меня невольно всякий раз, когда я вспоминал о печальной судьбе Густава Шкреты. Теперь же мне предстояло отыскать гибельные аналогии и в тексте романа. Я сомневался, что Густав читал «Сатирикон» на языке Петрония, поэтому за основу своих исследований смело взял перевод, с обширными комментариями…
Первое, что бросилось мне в глаза, – это многочисленные лакуны, отмеченные квадратными скобками – [ ]. И либо здесь текст был безвозвратно утрачен, либо он подвергся уничтожительной критике, скорее всего – средневековых переписчиков. Не знаю – с каким умыслом отсутствовали эти фрагменты. Поскольку приглашенные на следующий уик-энд гости кажутся всегда интереснее, чем чавкающие сегодня перед тобой болваны. Вдобавок мои фантазии по поводу загадочной дамы, которая не пожелала со мной отобедать и повеселиться, простираются намного дальше картинки, когда дама уже «нахрюкалась» и дрыхнет…
Исследуя «Сатирикон» далее, я осмелел и пришел к выводу, что, невзирая на многочисленные сцены любовного содержания, – текст романа абсолютно не эротичен, поскольку осмеянная связь, даже чижика с пыжиком, не побуждает на аналогичные извращения. То есть любая лакуна – это предмет изучения критика на предмет его патологии. А для подобных умозаключений у меня нет – ни опыта, ни времени, ни квалификации…
Обширные комментарии, между прочим, неизменно отсылали меня – домой, в объятия Морфея. Такие гомосексуальные направления меня не устраивали. И, продолжая индифферентно рассматривать книгу, я выделил для себя – схолию, с которой не прочь был и переспать. Данное пояснение относилось к главе LXXXIX, где пелось о крахе Трои. А на эту же тему была написана и поэма Нерона, как указывалось в «Анналах» Тацита…
[распространился слух, будто в то самое время, когда Рим был объят пламенем, Нерон поднялся на дворцовую сцену и стал петь о гибели Трои, сравнивая постигшее Рим несчастье с бедствиями давних времен]
«Экий артист-брандмейстер, – подумал я. – Прямо не история Древнего Рима, а конкурс пожарной самодеятельности». Но прежде чем разобраться с поджигателями, я стремительно предположил, что в «Анналах» и «Сатириконе» – речь идет об одной и той же поэме. А именно – «О гибели Трои», написанной Нероном. «Гиссарлык!!!» – радостно воскликнул я. Да так, что с библиотечных полок сдуло вековую пыль, а служительница едва не свалилась со стула…
Итак, окрыленный успехом, я стал защищать свои предположения – сперва от нападок служительницы, которая все время твердила «Тихо-тихо», затем – от многочисленных комментариев, которые ни в грош не ставили Нерона и, наоборот, – приписывали авторство «Сатирикона» некоему Петронию. Когда, по свидетельству самого же Тацита, император Нерон, кроме театральных подмостков, не чурался и литературного творчества…
[приблизительно тогда же, начав с безделицы, Нерон написал свой роман, но во время публичного представления вспыхнуло жестокое побоище между жителями Нуцерии и Помпеи за право инсценировать его]
И поскольку место действия сохранившихся частей «Сатирикона» – италийская провинция Кампания, то, значит, и жители Помпеи – обладали большими правами на инсценировку, ввиду расположения этого города по месту действия. Вдобавок известно, что кроме «Тройки» император Нерон сочинил еще ряд эпических произведений, которые, к сожалению, – не сохранились. А о творческих изысканиях самого Петрония нам ничего не известно. Следовательно, их и не было…
Как же тогда развивались события, учитывая вспыльчивый нрав Нерона и сомнительность безнаказанного плагиата. Откуда на рукописи появилась подпись – «Петроний Арбитр»? Ведь мало кому придет в голову присваивать себе произведения императора, разве что – самоубийце. И скорее всего – именно это и произошло…
[случилось, что в эти самые дни Нерон отбыл в Кампанию; отправился туда и Петроний, но был остановлен в Кумах. И он не стал длить часы страха или надежды, а вскрыл себе вены. Затем пообедал и погрузился в сон, дабы его конец, будучи вынужденным, уподобился естественной смерти]
Собственно говоря, здесь мы имеем дело с Геростратом от художественной литературы, который ценой убийственного плагиата – вошел в историю. Многочисленные агенты скупали «Сатирикон» по всей империи и доставляли Петронию на подпись. А он, не моргнув глазом, подмахивал и подмахивал, подмахивал и подмахивал, до кровавых мозолей на указательном пальце, покуда уж самому – тошно стало…
И спустя полтора века просвещенные бенедиктинские монахи обнаружили экземпляр за подписью Петрония. Аларих не растерзал его, как бобик тряпку; он не сгинул в руинах империи; его не уничтожил великий римский пожар шестьдесят четвертого года, великий римский пожар семидесятого года, великий римский пожар семьдесят третьего года и еще девять римских пожаров, которые потушили двенадцать брандмейстеров…
[«Жизнь двенадцати брандмейстеров» – Сценарий будущего короткометражного фильма, для конкурсного показа на фестивале в Сан-Себастьяне]
Просто чудом этот экземпляр уцелел, и – ни одного с автографом самого Нерона. Но какое отношение имеет ко всему перечисленному – Густав Шкрета?.. И тут мы возвращаемся к образу и персоне Йиржи Геллера, поскольку нельзя рассматривать одно без другого…
[Рецензия на сценарий будущего короткометражного фильма: «Почему же у автора все горит – то загородный сарай Агриппины, то двухэтажный дом Йиржи Геллера? Что это – скудость воображения или фрейдистские воспоминания?! Может, авторский папа был брандмейстером?»]
Я сдал «Сатирикон» служительнице, которая уже не надеялась заполучить его в целости обратно, и отправился восстанавливать образ Йиржи Геллера на местности. Итак, я имел на руках два трупа, один из которых проплавал некоторое время в ванной, другой – сгорел на пожаре. И если это не детектив, то – черт его знает что… Конечно, мне было бы интересно – как можно задействовать полицию?.. Но стоит ли затягивать повествование всякими техническими подробностями вроде температуры тела на момент совершения убийства, опознания мертвой личности и погони за гангстерами, которые все равно окажутся непричастными к этому случаю. У меня имелся индивидуальный заказ на реконструкцию событий, как у Эркюля Пуаро, правда, с небольшими оговорками – я не был бельгийцем и серого вещества у меня в голове отродясь не водилось.
Судя по всему, вначале погиб Йиржи Геллер, а уж потом – Густав Шкрета. И если первого мы слегка восстановили в поезде на железнодорожном направлении «Брно – Прага», то второй продолжал сидеть в подпорченном виде – на квартире у первого. Я не слишком сложно излагаю? Тогда – продолжим…
[в тысяча девятьсот девяносто девятом году я познакомился с человеком, которого не устраивала собственная жизнь. Представился он как господин N, но не собирался с этим мириться. Его разногласия с судьбой были скорее всего эстетического характера. Когда в зрелые годы вдруг обнаруживается, что прожитая до половины жизнь не соответствует ни сущности, ни формам прекрасного. Да что там говорить – «прекрасного», когда не видится ничего более-менее сносного… Словно съел за завтраком гадость, которая отрыгивается еще в обед, и оттого на любую пищу – не можешь взирать без содрогания. Или время меняет стилистику божьих тварей, и вот уже ты не в состоянии излагать события последовательно, а тычешься, как щенок, в разные сиськи. Не соображая, что сука-жизнь все равно одна…
Словом, ничего аморального с точки зрения уголовного права этот господин не совершил. И даже десять библейских заповедей не нарушил, кроме – «не прелюбодействуй» и «не возжелай жену ближнего своего». Да и то не так часто, как хотелось… А вдобавок господин N – никого не винил в том, что собственная жизнь казалась ему отвратительной. Только хотел от нее избавиться… Но не от будущей, а от прежней, и поэтому совсем не стремился покончить жизнь самоубийством…
«Хорошо бы мне быть писателем, – думал господин N, – да невозможно». Поскольку всякий толковый автор существует в двух измерениях – в обычной жизни и на страницах романа, которые разнятся, как блондинка с брюнеткой, как самолет с подводной лодкой, как фартук с ширинкой. А то, что прекрасные стилисты – отъявленные негодяи, давке уж доказано. К тому же писатель – это, как правило, псевдоним, что, собственно, и заменяет этой сволочи – фамилию. Но, к сожалению, господин N – не был ни автором, ни писателем, ни стилистом. И даже не ощущал, чем эти трое отличаются друг от друга…
Тогда господин N, безо всякого на то права, придумал себе псевдоним – Йиржи Геллер, и стал размышлять, как ему жить дальше. Потому что с момента рождения и до сих пор [ – ] образовалась лакуна, то есть – пробел в тексте. А наряду с подобным несчастьем – отсутствовал и сам текст, который обычно сопровождает писателя, как бобик – бобика. Как Йиржи – Геллера…
И вот в одно негативное утро, когда все на улице выглядит черно-белым, приехал господин N в Прагу и вечером познакомился с Вендулкой. Почти случайно, потому что Вен-дулка подыскивала богатого господина D, но была согласна и на N, поскольку сдавала в аренду не себя, а квартиру. Для этого предприимчивая девушка изобрела новый вид ретрорекламы. Ибо жеманные образы поражают мужчину в «десятку». Или в – «тысячу». Тогда ему хочется флирта в жанрах «рококо» и «барокко», а не постельных отношений в стиле «хард-рок». О эти романтические желания, за которые приходится платить в десять раз больше, чем пользуешься…
Вендулка растиражировала себя в образе «крошки Фифи» с «лучшими воспоминаниями». И некоторые из ее подружек поступили аналогично, правда, с разными целями. Кого-то интересовала мишень под названием «блуждающий кабан», кто-то просто заигрывал с молодым фотографом. Все это были подделки, но пользовались неизменным успехом у мужчин. Вот и господин N как праздный турист купил «ретроспективную» фотографию с Вендулкой и прибыл по адресу: Спальна улица, дом четырнадцать, дабы запечатлеть себя на этом «историческом» месте. Далее все было делом фототехники… Вендулка увидела из окна, как господин щелкает аппаратами возле дома четырнадцать, и затащила его в свой «музей», ибо других достопримечательностей на Спальной улице – отродясь не было…
Итак, господину N понравилась Вендулкина квартира, как и сама девушка, которая в целях экономии не горела желанием выплачивать налог с аренды. Поэтому сразу же предложила господину N считаться для окружающих – «дядюшкой», поскольку на другие родственные связи – ни мордой, ни возрастом он не подходил… Наш господин охотно принял Вендулкино предложение как лестное. И разумное, поелику тоже не всегда платил налоги. Тем более что такое скоропостижное обретение родственницы навело его на определенную мысль… И для начала он в первый раз отрекомендовался – Йиржи Геллером. После чего стал арендовать Вендулкину квартиру, имея в виду эту мысль как весьма перспективную.
Вскоре по адресу: Спальна улица, дом четырнадцать, прибыл и Густав Шкрета. Наш господин ошарашил его странными желаниями, но компенсировал это удивление своими возможностями. И Густав Шкрета за «энную» сумму согласился подобрать господину N – новых фотографических родственников. Что, в общем-то, смахивало на коллекционирование. С Ирэной и Янкой – филокартист поддерживал, скажем, периодические отношения; с писателем – он познакомился в баре «У старого Эдгара»; Вендулку – предоставил господин N; а сам Густав Шкрета – рассматривал себя в зеркале почти что ежедневно. И если не принимать в расчет «театрального фашиста» – чем не родственники?!
Когда же фотографический альбом был готов перекочевать к заказчику, у господина N возникла свежая фантазия – отобедать. Для чего и пригласил своих новых родственников посетить историческую родину «Йиржи Геллера»…
Как мне рассказывал господин N, он всегда с пиететом относился к авантюрному роману. Особенно к «Сатирикону» Петрония, считая эту книгу основополагающей для всей плутовской литературы. И поэтому с радостью пожертвовал своим имуществом ради простодушного аферизма. Тем более что новую жизнь он собирался начинать на пустом месте и в свежем архитектурном стиле. Имея, впрочем, достаточно денежных средств на личном счете в банке… И если вы думаете, что Йиржи Геллер поджег свой дом с менее благородными целями, чем – «гори оно все ясным пламенем», то вы его плохо знаете. Вот почему Вендулха решила, что – «дядюшку» внезапно отравили. Иначе подобный идиотизм она объяснить не могла. Эх, молодость, молодость… Да я в своей жизни совершал и более сумасбродные поступки, дабы избавиться от меркантильных особ… Ибо когда у тебя ничего нет – ты многим особам становишься неинтересен.
Короче говоря, на званом обеде наш господин появился в маске, а кроме Вендулки и Густава Шкреты – никто настоящего лица Йиржи Геллера не видел. «Как Нерон», – сравнивал для меня эти зрелища господин N, намекая на пристрастие римского императора к театральным мистификациям… В общем – отобедали… После чего господин N преспокойненько подпалил свой дом и от-прасился на железнодорожный вокзал, доверяя Густаву Шкрете вывести гостей с пожарища. «Как Нерон», – все сравнивал господин N, декламируя, что – «Рим горел и нам – велел!»
А между тем активный пособник данного мероприятия Густав Шкрета – давно приобрел шесть билетов в одно купе и теперь выводил «родственников» с пепелища. Дабы успеть на фирменный поезд «Прага – Брно». Или «Брно – Прага» – это в какую сторону посмотреть. Якка, Ирэна и писатель Петер Бурган – пребывали в подавленном состоянии, зато Вендулка и Густав Шкрета чувствовали себя превосходно, убеждая всех, что гибель Йиржи Геллера – темное дело. И лучше подыскать ему замену, при отягчающих вину обстоятельствах. Как-то: пожар, отравление и непонятные родственники, которые сдуру могли бы рассчитывать на богатое завещание… В общем, когда в купе появился и господин N, без маски, все принялись убеждать его стать Йиржи Геллером, на полном казенном обеспечении. Вендулка согласилась оплачивать квартиру, понятно, что – из денежных средств самого господина N, а Ирэна вызвалась "накарякать» за Йиржи Геллера роман, естественно, что – руками писателя Петера Бургана.
Остается добавить, что после удачной мистификации новоявленный Йиржи Геллер и Густав Шкрета решили отметить это событие на квартире у Янки. Для разнообразия. Сколько они там выпили коньяка – одному богу известно… Но когда Густав Шкрета попытался открыть бутылку с болгарским кетчупом, у него ничего не получилось. Вначале он ковырял бутылку опасной бритвой, потом попытался размочить пробку в горячей воде, но включил холодную и упал вместе с кетчупом в ванну. Где мертвецки заснул. Йиржи Геллер разумно предположил, что Густав Шкрета подобным образом протрезвляется, и надписал его – «Гай Петроний Арбитр», в знак признательности за оказанные услуги. К тому же Густав удивительно походил на любимого писателя господина N – в ванне с кетчупом… После чего Йиржи Геллер закрыл входную дверь, положил ключ от Янкиной квартиры себе в карман и отправился на Спальну улицу – отдохнуть… Только не успел, поскольку часа через два – ему доставили тело Густава Шкреты в женском берете.
И покуда Йиржи Геллер соображал, что теперь с ним делать, Янка с Ирэной так же стремительно ускакали, пофыркивая от возмущения. "Это оттого, что мы насвинячили в Янкиной квартире…» – подумал господин N и оттащил Густава Шкрету в ванную комнату. Протрезвляться дальше… Все остальное – вы уже знаете]
финал
Так завтракай дважды и дважды обедай!
Петроний Арбитр. Сатирикон
прага. железнодорожный вокзал
Летом девяносто девятого года мне захотелось уехать из Праги к чертовой матери. По какой-то причине я решил, что она проживает под городом Брно, и поспешил к ней в гости… «Цурюк цур натур!» – назад к природе, где мысли возникают сообразно потребностям, а не прихотям. Где пересчитываешь пастушек, чтобы заснуть, вместе с барашками… Я планировал арендовать какое-нибудь бунгало с электропроводкой, подключить «ноутбук» и творчески провести время. Насилуя портативный компьютер сценами из деревенской жизни. Надеясь, что меня не привлекут за растление вычислительной техники…Двадцатого июля я наконец собрался с вещами и прибыл на вокзал, чтобы выехать в указанном, на фиг, направлении. Заботливая кассирша попыталась всучить мне билеты «туда-и-обратно», с проставленной датой возвращения…
– Если вы будете ждать меня на перроне, – согласился я.
Кассирша вернула свою бретельку на плечико и выдала мне билет – только в одну сторону. Да я бы и сам при данных условиях не вернулся. Чтобы такого талантливого автора да заграбастал какой-то шлагбаум с бретельками. Может, я в следующем году напишу железнодорожное расписание в трех частях. И все кассирши будут моими…
С этими мыслями я разыскал поезд «Прага – Брно» и стал вдоль него прохаживаться, время от времени недоумевая, по какой причине ничего многозначительнее кассирш не идет мне в голову. Нет чтобы задуматься о бренности какого-нибудь сущего. Или о безвозвратности всего прошедшего. А я все – о кассиршах, о кассиршах, о кассиршах… Но тут в вагон-ресторан стали грузить пиво, и мой мыслительный процесс переключился на прохладительные напитки. Вдобавок меня беспокоил машинист, который из окошка локомотива тоже наблюдал за погрузкой пива и пальцами – «загибал каждый ящик…».
Поэтому я поспешил в вагон, чтобы подыскать себе место поближе к ресторану…
Свободное от «пивнюков» купе найти не удалось – везде сидело их по двое, по трое. Дети дошкольного возраста тоже непривлекательны в смысле попутчиков – они больше кричат и писаются, чем едут. А запотевшие старушки отчаянно храпят, как только пригреет солнце. То есть выбирать было не из чего, и я устроился в купе, которое занимала длинноногая особа с мужчиной попроще.
– Вас это не побеспокоит? – спросила она и перегородила ногами купе, в смысле – закинула на противоположное кресло.
– Отчасти, – признался я, рассматривая, как девушка распорядилась ногами. – Но думаю, что в состоянии с этим совладать.
– В каком значении? – уточнила она, устраиваясь поудобнее.
– В общечеловеческом, – пояснил я. Мужчина отложил в сторону газету и доброжелательно улыбался, прислушиваясь к нашему диалогу. «Не муж и не папа», – определил я.
– Разрешите представиться, – сказал мужчина. – Йиржи Геллер… А это Вендулка, – добавил он и указал на девушку. – Моя племянница.
«Начинается…» – подумал я, поскольку уже путешествовал в обществе дядюшки и племянницы. Однажды. И ничего хорошего из данного мероприятия не вышло, кроме авторского гонорара за нанесенные читателю травмы. Мне снятся иногда эти несчастные.
Они бегут вслед за поездом, размахивая моими книжками, и кричат: «Убийца!»
Конечно, хорошо, когда читатели прозревают, прикоснувшись к чему-нибудь. Когда парализованные отбрасывают костыли после знакомства с автором. Но когда они бегут за поездом, я принципиально закрываю окно, чтоб ничего не слышать.
– Вы предумышленно путешествуете или слоняетесь просто так? – спросил у меня Йиржи Геллер.
– Я еду к чертовой матери, – честно ответил я.
Естественно, некоторые диалоги не соответствуют так называемой – «правде жизни». Но автор намеренно объединяет подспудную мысль со словами, чтобы его персонажи не чувствовали себя идиотами. Которые спрашивают: «Вы едете до Брно?», «Нет, я выхожу в Пардубице». И всю остальную дорогу – молчат, уткнувшись в газеты. В то время как автору надо зарабатывать на хлеб с маслом…
– И где ваша мать проживает? – поинтересовалась Вендулка, разглядывая свои ноги.
– Если б знать, – посетовал я и повздыхал с интонациями.
– Так вы – сиротинушка? – чему-то обрадовался Йиржи Геллер.
– Еще какая! – подтвердил я. – В смысле необустроенности.
Вендулка взглянула на меня как на «занимательную географию» и определила:
– Мать я вам заменить не смогу… Зато приткнуть куда-нибудь – попытаюсь. Если вы предоставите нам рекомендательные письма. Ведь правда, дядюшка?
– Непременно, – засвидетельствовал Йиржи Геллер. – И как только вы расскажете о своих грехах, мы сможем подобрать для них достойное помещение.
Вот это меня устраивало, поскольку козел всегда стремится арендовать огород, а лиса – курятник. Что же касается грехов, то главный из них – лень, поэтому на остальные мне не хватает ни сил, ни времени. Иногда вдруг подумаешь соблазнить жену соседа, да тащиться в соседний подъезд неохота и дожидаться, когда там у нее наступит «минутная слабость». У женщин вообще какое-то извращенное самоограничение – муж будет отсутствовать целый месяц, а ты занимаешься с ней фразеологизмами в течение одной минуты…
– Для моих безобразий места много не надо, – признался я. – Порою хватает письменного стола, чтобы всласть поизмываться.
– О, – заявила Вендулка. – Как это эротично. Расскажите, пожалуйста, поподробнее… А то со столами – у меня проблема.
– Пожалуйста, – согласился я. – Автор – это литературная мясорубка. Которая пускает на фарш – целые куски жизни. И получаются на обед – котлеты по-пражски. Или – чешско-моравские фрикадельки. В зависимости от того – что изначально запузырите…
Тут Йиржи Геллер достал из своего саквояжа фляжку коньяка и краковские колбаски. Затем три металлических рюмочки и оценил – как это все интересно.
– Главное, чтобы не каждый день, – предусмотрительно добавил Йиржи Геллер и распрыскал коньяк по рюмочкам.
Мы ежедневно несем вздор и не считаем это предосудительным. Каждый вечер поднимаем заздравную чашу идиотизма, думая, что наставляем друг друга на путь истинный. И никогда с похмелья я не чувствовал себя хуже, как после высказанной накануне глупости. Поэтому рекомендую всем принимать оправдательную рюмочку, чтобы не выглядеть дураком в трезвом состоянии. Пить или молчать – вот в чем вопрос! Шучу, конечно…
– Так, значит, вы автор? – спросил Йиржи Геллер. – И ищете место для вдохновения и симпозиума?.. Могу предложить вам второй этаж в смешанном стиле…
– Вдобавок, – заметила Вендулка, – вы можете наплодить у нас гостей по собственному усмотрению. А я стану разгуливать по саду и буквально напрашиваться на авторские ремарки.
Предложение, конечно, было заманчивым, но…
– Боюсь, что не оправдаю ваших надежд как автор, – осторожно произнес я. – У меня еще нет сюжета.
Вендулка и Йиржи Геллер ехидно переглянулись.
– Постойте, – улыбнулся Йиржи Геллер. – Я вам сейчас расскажу один сюжет…
эпилог
Йиржи Геллер – известный чешский литературный критик и кинематографист. Свою работу в кино он начал в 1982 году с должности осветителя на киностудии «Баррандов», но уже в 1988 году получил приз жюри критиков на фестивале в Сан-Себастьяне за короткометражный фильм «Жизнь двенадцати брандмейстеров».
В последующие годы Геллер сочетает учебу на высших сценарных курсах с успешным ведением рекламного бизнеса. Широкую литературную известность Геллер приобрел в 1998 году после выхода романа «Легкий завтрак в тени некрополя» – первого из предполагаемой трилогии. Книга стала в Чехии бестселлером, переведена на восемь европейских языков, готовится экранизация…
В последующие годы Геллер сочетает учебу на высших сценарных курсах с успешным ведением рекламного бизнеса. Широкую литературную известность Геллер приобрел в 1998 году после выхода романа «Легкий завтрак в тени некрополя» – первого из предполагаемой трилогии. Книга стала в Чехии бестселлером, переведена на восемь европейских языков, готовится экранизация…