Грусланов Владимир. Шпага Суворова

   Я решил искать шпагу и обдумывал пути, которыми мне следовало идти в моих поисках.
   На другой день после разговора с Аполлинарией Сергеевной, прийдя на работу в музей, я утром пошел к секретарю партийной организации музея полковнику Воробьеву. Большую часть своей жизни он провел в рядах Советской Армии, а последние годы работал в музее, занимаясь изучением военной истории родной страны. Аккуратный, трудолюбивый, приветливый в обращении, принципиальный в спорах, он служил примером для окружающих.
   Секретарь внимательно выслушал меня и одобрил мои планы розысков шпаги.
   - Берись смелее за дело, - сказал он. - Все люди тебе помогут.
   Поиски шпаги я начал с ленинградских музеев.
   "Где же ей быть, как не в музее? - рассуждал я. - Какой-нибудь офицер или солдат Семеновского полка мог принести в 1917 или в 1918 году и сдать ее в Русский музей или в Эрмитаж, а то и в Военно-Морской.
   Ее положили на время в запасник, в кладовую, в инвентарный список не внесли. Прошло два - три года, о ней забыли, она как бы пропала.
   Конечно надо искать в музеях!" - убеждал я себя.
   Но в каких?
   Суворовский в эти годы не работал. Его здание ремонтировалось. Значит, там нечего искать.
   Но где находится его имущество? Оказалось, оно хранится в Артиллерийском историческом музее в Ленинграде и составляет самостоятельный суворовский фонд.
   Не сосчитать дней, потраченных мною на просмотр инвентарных списков и самого имущества суворовского фонда, - и все напрасно. Никаких признаков шпаги.
   Я вновь просмотрел хорошо знакомые мне экспонаты Артиллерийского музея. Казалось, что я изучил их до таких мельчайших подробностей, что безошибочно мог в любое время дня и ночи сказать, где, в каком зале, на какой стене, в какой витрине они покоятся.
   Шпаги я там не нашел.
   Еще больше времени ушло на просмотр разных запасников и кладовых в Русском музее, в стариннейшем хранилище страны - Эрмитаже и в Военно-Морском музее, основанном еще в 1709 году. В Морском музее сохранилось все, что говорило о славе русского флота, о доблести матросов и офицеров Азовского, Черноморского, Балтийского и других флотов.
   Может быть, шпагу Суворова припрятали в этом музее среди старинного оружия? И я терпеливо рылся среди флотских кортиков и палашей, высматривая, не попадется ли она мне здесь.
   Но и Военно-Морской музей не принес ничего нового.
   Я обошел еще несколько музеев. Они не имели прямого отношения к оружию, к шашкам и кинжалам, алебардам и пищалям. Но, думал я, мало ли что бывает в жизни. Не уничтожили же разыскиваемую мною реликвию, олицетворяющую воинскую доблесть русского народа! Где же нибудь она существует?
   А где лучше, чем в музее, сохранить ее? Все равно в каком, пусть в нем собраны предметы старины, минералогии, этнографии или зоологии. В любом из них могла находиться шпага полководца, забытая, спрятанная заботливой рукой любителя подальше от непосвященных.
   И я продолжал искать.
   Обойдя все музеи и ничего там не отыскав, я обратился к работникам Публичной библиотеки. Я просил их о помощи.
   Библиотекари охотно открыли мне свои сокровища.
   Бесконечное количество дней и вечеров я провел в библиотечных залах, переворошил горы рукописей, дневников, редких документов - и снова никакого следа.
   "Что делать, что делать?" - мучительно допытывался я и придумал.
   Архивы города!
   Но сколько их и какое там множество папок с разными актами, ведомостями, справками, выписками, удостоверениями и описями.
   Я терпеливо обходил городские архивы, расспрашивал архивариусов, ученых, всегда заботливых и внимательных, но все тщетно.
   Сведений о судьбе имущества полкового музея там также не оказалось.
   Оставалось последнее - обратиться к любителям и знатокам старинного оружия. Я так и поступил.
   Сколько интересного народа перевидал я, встречаясь с коллекционерами-оружейниками, кадровыми военными и военными в отставке, учеными историками, художниками баталистами и просто любителями старинного оружия. Сколько я увидел в эти дни самого разнообразного холодного и огнестрельного оружия от Ивана Грозного до наших дней.
   Я нашел у них много наградных сабель, палашей и шпаг, полученных отцами и дедами за отвагу и храбрость, проявленные при защите Родины от чужеземцев. Но и здесь не было шпаги, поисками которой я с таким самозабвением занимался.
   Шпага исчезла.
   Где же ее след? Как напасть на него?
   Терпеливо, страница за страницей, я просмотрел старые справочные книги "Весь Петербург" и списки офицеров Семеновского полка за много лет.
   Я сопоставлял эти фамилии с фамилиями тех офицеров старой русской армии, которые перешли в ряды Красной Армии и дожили до наших дней.
   По разным приметам я отыскивал бывших солдат Семеновского полка, стараясь в беседах с ними напасть на какую-нибудь нить. Она могла привести меня к тому месту, где лежит боевая шпага полководца.
   Чего я только не предпринимал, чтобы отыскать ее! Ничто не помогало. Мои усилия не давали результатов.
   Но слова воинского приказа Суворова: "Не употреблять команды: "Стой!" - ободряли меня и укрепляли в моем намерении. Я продолжал искать.
   Суворов с нами
   Поздняя осень 1941 года. Трудные стояли дни. Шла тяжелая война с германскими фашистами. Великая Отечественная война.
   Танки, самолеты, мотомеханизированная пехота, самоходная артиллерия гитлеровских бронированных армий рвались на восток, к сердцу советской России, к Москве. Зловещий дым пожарищ распростерся от Буга, Днепра и чуть ли не до Волги.
   Все от мала до велика, весь советский народ поднялся на защиту своей Родины, чтобы отстоять ее от коварного и грозного врага.
   Советские люди знали, что чужеземцы не в первый раз нападали на их отечество и всегда разгромленные уходили в свои пределы. Еще сидя на школьной скамье, они с трепетом в груди читали слова своих мужественных предков: "Поднявший меч от меча и погибнет". Они верили, что и на этот раз победа будет за ними.
   Помнили советские люди, как на западе, от стен древнего Новгорода ходил на врага Александр Невский. Ему не один раз доводилось бить тевтонских рыцарей и заставлять их бежать под ударами секир, бердышей и мечей отважных русских воинов народного ополчения.
   А на востоке, где между Непрядвой и Медведицей легло неширокое Куликово поле, бился за Русь Димитрий Донской. Это он с полками русских ратников выходил навстречу врагу.
   Помнили советские люди, как у древнего кремля Нижнего Новгорода простой горожанин Кузьма Минин-Сухорук, а с ним воевода, князь Димитрий Пожарский, собирали на Волге ратных людей, вели к Москве и звали на бой с иноземными захватчиками.
   В полуденной стороне бился фельдмаршал Суворов. Он летел на донском скакуне.
   "За мной, за мной, чудо-богатыри! - звал он. - Стонет мать сыра земля! Слезами и кровью наших братьев, жен и детей наполнилась она. Скорее, скорей, братцы, чудо-богатыри, солдаты русской армии. Враг бежит, он слышит ваш шаг. Скорее, скорей!"
   За родную Москву бились полки гренадеров. Их вел суровый, непреклонный Михаил Кутузов, гениальный русский полководец, победивший Наполеона.
   А теперь идут вперед советские полки. Несут сквозь дым, огонь и грохот свои знамена.
   Образ Суворова прошел со многими солдатами и офицерами Советской Армии через все годы Великой Отечественной войны.
   Портрет полководца четыре с лишним года возил и я по военным дорогам.
   В одной боевой части выходила рукописная газета "Суворовец". Ее выпускали солдаты артиллерийской батареи на Невской Дубровке.
   Там же, в разрушенном орудийным обстрелом доме, один солдат нашел старую, зачитанную книгу о Суворове, с растрепанным переплетом. В ней увлекательно описывалась жизнь Суворова, подвиги, походы, сражения русских солдат под его водительством.
   Солдаты и офицеры находили время, чтобы почитать и послушать хоть несколько страниц этой книги. Обычно ее читали группами по пять - шесть человек. Солдаты просили:
   - Нам бы про Суворова, товарищ политрук.
   Политрук передавал книгу в порядке очередности повзводно. Она находилась в каждом взводе двое - трое суток.
   Прочитав или прослушав ее, бойцы расписывались на листке, специально подклеенном в самом конце книги.
   Много подписей собрала эта книга. В годы тяжелых боев она вызывала у советских воинов чувства горячей любви к своей родной стране и ненависти к ее врагам. Ныне она хранится в Суворовском музее Ленинграда.
   Как-то в перерыве между боями я попал в соседний батальон.
   В подвале полуразрушенного дома собралось человек сорок солдат. Они грелись у небольшого костра, занимаясь немудреным солдатским делом: кто пришивал пуговицу, кто чистил автомат.
   Поближе к костру сидели политрук и немолодой солдат с рыжими пышными усами и густыми бровями.
   - Это что! - проговорил рыжеусый, очевидно, продолжая шедший среди солдат разговор. - Наши-то, кончанские, помнят Суворова. Старики и теперь песни поют про его походы...
   - А ты спой, если знаешь, - попросил сидевший подле огня молодой солдат.
   - Спеть не спою, - взглянул на него кончанский, - а вот сказать скажу, как Суворов со старым солдатом повстречался.
   Было это в Каменке Новгородской губернии, верстах в сорока от Кончанского. Там, старики говорили, родовое имение Суворовых стояло. Места знаменитые, холмистые, кругом леса, озера, а речки - хоть картины с них пиши - быстрые, бурные. Зверя всякого, птицы, рыбы - нигде не видал столько. Да мало кто из владельцев наезжал сюда. Вот старики только и помнят, что Александра Васильевича, фельдмаршала. Два раза приезжал.
   Рассказывал мне наш сельский учитель, Антон Антонович, историю одну о Суворове, от деда слышал, а тот знал ее от отца своего. Давно это было.
   Прадед учителя служил под командой Суворова солдатом, в его любимом Фанагорийском полку: и под Фокшаны ходил с ним, и Измаил штурмом брал, и под Кинбурном сражался.
   Прослужил старый солдат годов с тридцать. Весь пораненный, порубанный, турецкими шашками посеченный - в отставку ушел в Тульчине. Там полки в ту пору на зимних квартирах стояли.
   Получил солдат "чистую" и пошел на родину, в Новгородскую губернию, в село Каменку. Пешком шел, своим ходом. Нескоро до дому добрался. Большие муки в дороге испытал, но домой - дошел.
   Много ли, мало ли с той поры воды утекло, а только слышит солдат: приехал в свое родовое имение фельдмаршал, Александр Васильевич Суворов. Царь Павел сумасбродный сослал его в Кончанское.
   "Как бы, - думает старый солдат, - фельдмаршала повидать. Вместе служили, в походы вместе ходили".
   Идет он - думу думает о своем житье-бытье, а навстречу, по проселку, ать-два, ать-два - быстрым шагом сам фельдмаршал.
   Не растерялся солдат. Снял шапку и поклонился, да не выдержал и по-военному крикнул: "Здравия желаю!"
   Фельдмаршал от неожиданности вздрогнул, стал против солдата строго так поглядел ему в глаза и спросил:
   - Как зовут, служивый?
   - Федот! - ответил браво старик и приставил ногу к ноге, как в уставе положено.
   В один миг их окружили ребятишки, а следом за ними стали подходить и взрослые.
   - Федот? - воскликнул удивленно фельдмаршал. - Да ведь мы с тобой знакомы!
   - Так точно! Отставной солдат Фанагорийского гренадерского полка, Федот!
   - Федот, да не тот! - с грустной улыбкой повторил Суворов, разглядывая старого солдата. - Тот молодой был, бравый! Да и я уже не тот, служивый! Говорят, на печку пора, старые кости греть. Федот, да не тот, сказывают. - И вдруг звонким голосом закричал: - Да мы еще с тобой, Федот, повоюем! Повоюем?
   - Так точно, отец наш, повоюем!
   - А службу помнишь?
   - Как можно забыть! - громко сказал солдат и расстегнул зипун. На широкой солдатской груди висела серебряная медаль "За штурм Измаила".
   - Молодец! Молодец! - похвалил Суворов и, стукнув о землю тростью, передал ее старому воину.
   - Ну-ка, покажи, как колол турок под Измаилом! - Отскочив в сторону, он крикнул: - Ступай, ступай! Атакуй в штыки! Ура! Коли один раз, бросай басурмана со штыка! Коли другого, коли третьего; богатырь заколет полдюжины, а я видел и больше!
   И старый солдат выполнил всё отлично.
   - Стой, фронт! - подал команду Суворов.
   Солдат замер.
   Тогда фельдмаршал шагнул к нему, стал грудь в грудь и засмеялся:
   - Федот-то тот! Узнаю! Тот самый Федот! С ним Измаил вместе брали! Обнял он старого солдата и трижды его расцеловал.
   Было тихо. Никто не прерывал рассказчика. Всем казалось: вот войдет сейчас старый полководец, подсядет к солдатам, возьмет у них ложку, испробует кашу, похвалит ее и сам расскажет о чудо-богатырях, что прошли с ним много дорог нехоженых-неезженых, неся славу родного оружия по горам и долам Европы.
   - Хороша история, спасибо, - поблагодарил солдат.
   - Хороша! - одобрили другие.
   - Федот-то - тот! Тот Федот! Повернет еще и дойдет до Берлина! сказал уверенно, поднимаясь на ноги, высоченный, чуть ли не в два метра ростом, сумрачный великан-сержант и повторил: - Дойдет!
   Таинственный старик
   В 1946 году я вернулся на работу в Артиллерийский исторический музей и снова занялся любимым делом.
   Возвратившись из командировки, я узнал от своих сослуживцев, что на днях меня разыскивал какой-то мужчина. Он оставил сверток, просил передать его мне, а сам ушел.
   В свертке оказалась часть боевого знамени Семеновского полка суворовских дней - большой полуистлевший квадрат шелка голубого цвета с синим крестом. От времени шелк посекся, но рисунок на нем сохранился хорошо.
   Приход незнакомца и его подарок взволновали меня.
   Снова, как много лет назад, я думал о том, как отыскать шпагу Суворова. Надеясь, что владелец суворовского знамени мог иметь "ключ" к разгадке тайны, я рассуждал так: "Если он хранил до наших дней полковое суворовское знамя, - значит, у него была связь с Семеновским полком.
   Если он принес мне знамя, - значит, у него могут оказаться и другие вещи, связанные с именем Суворова".
   Дома я продолжал думать о незнакомце и с нетерпением ждал утра, чтобы вновь спросить своих сослуживцев о человеке, оставившем лоскут знамени.
   Мне удалось установить: приходил старик с большой черной с проседью бородой. Несмотря на преклонный возраст, он отличался военной выправкой. Все в один голос отмечали его высокий рост.
   Но как отыскать нужного мне человека по таким внешним признакам?
   "Если он ленинградец, - думал я, - найти его можно. Правда, понадобится много времени. Но это не беда".
   Не откладывая дела, я мысленно разбивал город на районы, решив обратиться к начальникам отделений милиции с просьбой о помощи в моих поисках.
   Я был готов разыскивать, не считаясь ни с какими трудностями.
   "Что же, - думал я, - чтобы найти человека, принесшего мне полковое знамя суворовских дней, не жаль ни труда, ни времени. Надо искать".
   И снова я пришел к полковнику Воробьеву и рассказал ему о своих намерениях. Он вызвал старых музейных работников и предложил мне поделиться с ними тем, что уже сделано, чтобы напасть на след затерянной шпаги.
   Я рассказал.
   Товарищи обсудили мой план и предложили усилить поиски. Они считали, что я шел по правильному пути.
   - Держи с нами связь, - говорил полковник. - Где одному не поднять, там вместе возьмем. Помни об этом и ищи.
   На другой день я обстоятельно поговорил с той работницей музея, которой старик передал сверток со знаменем.
   Она мне рассказала:
   - Торопился он очень. Я, по простоте своей, так и спросила его: "Вы что, торопитесь?" - "Да. Очень тороплюсь, на станцию, к поезду. Через час мой поезд отходит". - "Один уйдет, другой будет", - сказала я ему. А он мне снова: "Прием у меня вечером. Нельзя людей обманывать", - сказал и быстро пошел.
   - А откуда он? - спросил я женщину.
   - Этого я не знаю. Может, из Пскова, а может, из Порхова. Кто его знает!
   У географической карты
   Псков ли, Порхов - неизвестно. Старик с черной бородой... Как его найти?
   Я самым тщательным образом стал изучать карту и решил объехать ближайшие к Ленинграду города.
   Где-то там должен жить неизвестный.
   Старик спешил уехать, - значит, он живет не в Ленинграде. Он спешил на поезд пригородного сообщения, торопился на какой-то прием, назначенный на вечер.
   Следовательно, я поступаю правильно, разыскивая старика в небольших городах подле Ленинграда.
   Он сохранил у себя часть боевого знамени старейшего полка русской армии. Так поступить мог только человек, знающий армию, для кого полковое знамя не простой лоскут материи. Значит, старик не мог жить во время Великой Отечественной войны на захваченной врагами территории, - рассуждал я. Он не остался бы там.
   Сопоставив время, когда неизвестный приходил в музей, чтобы повидать меня, с временем, когда он отправился на вокзал к поезду, я установил: это могло быть часов около пяти вечера.
   Но меня ожидало разочарование. Из расписания я узнал: в это время пригородные поезда отходили со всех вокзалов.
   Я снова вернулся к карте и начал изучать места недавних боев под Ленинградом, мысленно переносясь в те города, где могло жить интересовавшее меня лицо.
   Стоя у карты, я записывал в блокнот названия городов и поселков, куда собирался в самые ближайшие дни поехать и поискать таинственного старика.
   "Прием у меня вечером. Нельзя людей обманывать", - вспомнил я слова, переданные мне работницей.
   До Пскова к вечеру не доехать. В Порхов также не добраться в такой короткий срок. К тому же оба эти города в дни Великой Отечественной войны были заняты вражескими войсками. Значит, это не Псков и не Порхов, как сказала мне работница музея.
   "Так какой же городок, какой поселок скрыл в своих тихих улицах нужного мне человека?" - напряженно думал я, разглядывая карту.
   Долго мы обсуждали с моими товарищами по музею, как лучше повести розыски, но не пришли к общему решению.
   Наконец, кто-то предложил:
   - А ведь ваша мысль правильная! Нужно искать старика там, где не был враг. Поступайте, как сами наметили. Берите линию вдоль железной дороги, скажем, Ленинград - Шлиссельбург и проверяйте один поселок за другим. Проверите, найдете своего старца, хорошо. Не найдете, переходите на другую линию; ну, какую? - задумался он. - Да хоть Ленинград - Сестрорецк или Ленинград - Колпино. Так и идите по линиям дорог в сторону от Ленинграда.
   Я составил план, по которому должен был объехать близлежащие к Ленинграду населенные пункты.
   Полковник Воробьев просмотрел план и передал мне его обратно, дружески улыбаясь.
   - Одобряю! Хорошо разработал! Только ищи лучше. Через месяц должны быть результаты.
   И я выехал на розыски.
   Поселок за поселком проверялся мною с таким рвением, что подчас я сам диву давался, откуда у меня столько сил. Но, подумав, я понял, что всюду мне оказывали помощь, перебирали в памяти всех жителей поселка, вспоминали - не жил ли здесь старик высокого роста с черной бородой и выправкой военного.
   Но такого старика нигде не оказывалось.
   Проверив все поселки вдоль линии железной дороги от Ленинграда до Шлиссельбурга и не найдя там нужного мне старика, я решил перенести поиски в другом направлении и остановился на линии Ленинград - Колпино.
   И снова замелькали поселок за поселком, и всё безрезультатно. Так я дошел до последнего пункта на этой линии - Колпино, в тридцати километрах от Ленинграда.
   Город Колпино, он же Ижоры, во время войны был рубежом, через который не могли перешагнуть фашисты.
   Враги не сломили ижорцев. В течение всей войны их поселок оставался по эту сторону фронта.
   Здесь тоже мог жить тот, кого я так упорно отыскивал.
   В Колпино, куда я приехал, мне пришлось расспрашивать многих местных старожилов о старике с черной бородой и военной выправкой.
   После долгих обходов и расспросов я разговорился с пожилым рабочим. От него я узнал: один старик, пожалуй, подходит к моим приметам, но он не военный, а доктор, главный врач местной больницы.
   - Врач?! - воскликнул я.
   - Да, врач, и хороший, - ответил мне собеседник. - А что? Вам нужен врач? Я провожу вас. Это недалеко.
   Только теперь я понял слова работницы музея: "Прием у меня вечером".
   "Ну да, прием у врача! - думал я. - Врач он, врач, этот старик!"
   Другие кандидаты вмиг отпали.
   Меня проводили до квартиры доктора, но увидеть его в этот приезд мне не удалось: он уехал в Ленинград.
   От соседей я узнал, что доктор пользуется большой любовью рабочих. Еще с дореволюционных лет он живет здесь, в Колпино.
   Делать было нечего. Я вернулся в Ленинград, уверенный, что мне удалось напасть на след.
   На другой день я снова побывал в Колпино у старого доктора, познакомился с ним и узнал, что действительно он приезжал ко мне в Ленинград и оставил сохранившуюся до наших дней часть знамени Семеновского полка времен Суворова.
   Тайна лежит на дне пруда
   Доктор поведал мне замечательную историю:
   "Я служил в старой армии, в Семеновском полку с 1914 года. рассказал он. - Вместе со мною призвали в армию моего младшего брата, незадолго перед этим окончившего Академию художеств.
   В том же году он ушел на фронт, участвовал в боях и был ранен. После второго ранения, в начале 1917 года, брат возвратился в Петроград в чине капитана.
   Командир Семеновского полка, зная любовь брата к живописи, предложил ему занять должность начальника полкового музея.
   Брат с жаром принялся за приведение в порядок музея, в котором хранились боевое оружие и разные вещи, связанные с именем известных полководцев со времени Петра Великого. Он много работал над рисунками и картинами из боевой жизни русской армии.
   Наступили революционные дни 1917 года.
   Часть солдат уходила в отряды Красной гвардии, другая - разъезжалась по домам.
   Покидая свои казармы, солдаты потребовали принять меры к охране имущества полкового музея. Здесь находились ценные для истории предметы вооружения, трофейные знамена, личное оружие Суворова и его сподвижников.
   Солдаты знали брата как ревностного хранителя полковых музейных ценностей и верили, что он сбережет их и передаст в музей.
   Однажды к нам на квартиру привезли несколько музейных вещей. Ни меня, ни брата дома не оказалось, и вещи приняли домашние.
   Узнав об этом, брат рассердился, но отправлять обратно привезенное из полкового музея было уже невозможно.
   Помню среди вещей граненый хрустальный кубок, два палаша и шпагу.
   Один палаш с надписью "Петр Первый" принадлежал когда-то любимцу Петра Великого, арапу Абраму Петровичу Ганнибалу, а от него перешел к Александру Васильевичу Суворову как благословение на воинский труд и служение Родине.
   Палаш пользовался в полковом музее большим почетом, помимо других причин, еще и потому, что Петр являлся создателем первых двух полков регулярной русской армии - Преображенского и Семеновского,
   Второй кирасирский палаш - времен Екатерины. Его ножны, как сейчас помню, сломаны.
   Куда делись эти вещи? Передал ли их мой брат кому, или спрятал в каком-нибудь тайнике, я не знаю.
   Время было насыщено большими событиями. Целые дни я проводил в работе с новым пополнением Красной Армии. Брат находился в ее боевых отрядах. То уезжая из Петрограда, то возвращаясь за новыми бойцами, он только изредка навещал меня.
   В 1919 году, когда к Петрограду приближались отряды белогвардейцев Юденича, мой брат упаковал шпагу Суворова в ящик и опустил в пруд на нашем усадебном участке. Он не хотел, чтобы шпага, почитаемая им как святыня суворовских боевых дел, попала в руки белогвардейцев.
   Куда делись остальные музейные вещи, - не знаю. Я вскоре ушел на фронт, а брат уехал с частями Красной Армии на юг, против Врангеля. Больше мы не видели его. Он погиб в боях под Перекопом.
   Не видел я больше и вещей из полкового музея. Только сохранился лоскут суворовского знамени. Его-то я и передал в музей".
   Так закончил свою историю старый доктор.
   Я попросил его пройти со мной к их бывшему дому.
   На месте дома лежала груда кирпичей и щебня - следы обстрелов и бомбежек. Вся усадьба была перерыта щелями и окопами.
   Вблизи от развалин блестел небольшой пруд, куда, по словам врача, его брат опустил ящик со шпагой Суворова.
   Мы долго стояли у пруда. Старый доктор вспомнил шумный и веселый рабочий поселок, своих товарищей, дом, сад, тополя, старые дубы. Здесь он провел свое детство.
   А я почти не слушал его. Я думал: "В каком уголке пруда лежит ящик со шпагой Суворова?"
   __________
   Итак, шпага лежала на дне старого пруда. Как достать ее оттуда?
   Я решил во что бы то ни стало сантиметр за сантиметром проверить пруд, вдоль и поперек. Отступать не хотел. Цель казалась близкой.
   Только бы осмотреть дно пруда!.. Но как? Да и точных данных о том, что шпага на дне пруда, - нет.
   Мне хотелось испытать свое счастье сейчас же... Найдя длинную жердь, я опустил ее в воду и медленно пошел по берегу, ощупывая дно пруда. Глубокий слой вязкого ила покрывал дно. Мои поиски кончились тем, что жердь обломилась и я, потеряв равновесие, свалился в воду.
   Взглянув на меня, доктор не мог удержаться от смеха.
   Смеялся и я.
   Я понял: в одиночку тут ничего не сделаешь.
   "Нужно обратиться к водолазам, - решил я. - Водолазу легче всего пройти три - четыре раза по дну пруда, осмотреть его и найти ящик со шпагой".
   Но это оказалось не так просто, как мне думалось.
   Следовало указать точно, что лежит на дне пруда, и получить специальное разрешение на поиски "затонувших" предметов. Кроме того, требовалось перебросить к месту поисков водолазные приборы.
   После некоторого раздумья я отказался от водолазов.