Страница:
Ленинградский физтех… Казалось, в те далекие годы в его стенах собрался цвет будущей отечественной физики. Семенов, Капица, Курчатов, Александров, Кикоин, Френкель, Шальников – да разве можно даже упомянуть всех! Пройдут годы, и молодые ученые возглавят крупнейшие научные центры страны, откроют новые направления в науке, выведут физику на передовые рубежи научно-технического прогресса. Но это будет через два десятка лет, а тогда… Что помогало выявлять таланты?
– Прежде всего надо приметить талантливых людей, – считает Юлий Борисович, – а такой способностью обладал не только Иоффе, но и его ближайшие помощники. И в первую очередь Николай Николаевич Семенов. Однажды встречает он меня во дворе института и радостно говорит: "Сейчас принимал экзамены на втором курсе, очень интересный паренек отвечал. Фамилия его Кикоин. Запомни…" Ну а кто теперь не знает академика Кикоина "*-* одного из замечательных наших физиков?!
Да и на самом себе Юлий Борисович испытал такую же заботу. Уже после первого курса пригласил его Семенов прогуляться по парку. Присели они на скамейку, и тут Николай Николаевич предложил студентам поработать в лаборатории, которую он создает в физтехе.
– Я жил в центре Петрограда, – вспоминал Харитон. – До Политехнического института расстояние было восемь километров. Частенько я ходил пешком в институт, а иногда и обратно; время от времени, когда заработаешься допоздна, приходилось оставаться в лаборатории, спать на лабораторном столе, Но в 17 лет это не слишком трудное дело.
Конечно, можно создать наиблагоприятнейшие условия для выявления талантов, но необходимо и иное – самоотверженность, преданность делу и труд. Если человек работает по 12 или по 16 часов в сутки, его иногда с осуждением называют "фанатиком". И чаще всего это слово произносят те, кто не способен на такую работу.
Да, они были фанатиками физики, но никто не заставлял их, не принуждал – это было упование трудом, высшее наслаждение, доступное человеку. Они не стали аскетами – влюблялись, веселились, разыгрывали друг друга, в общем, жили радостями, доступными в то время молодым людям. И эти ощущения юности каждый пронес сквозь годы.
Отмечался юбилей института – 50 лет. Вечером на Ленинградском вокзале столицы за пять минут до отхода "Красной стрелы" встретились академики Келдыш, Александров, Миллионщиков, Капица, Семенов, Харитон, Арцимович, Зельдович. Это была делегация президиума Академии наук СССР, отправляющаяся в Ленинград.
Мстислав Всеволодович Келдыш, в те годы президент академии, был единственным из них, кто работал в физтехе.
В купе они повесили свои парадные пиджаки, усыпанные Звездами Героев и лауреатскими медалями, и тут же собрались вместе. Сторонние пассажиры вагона с некоторым осуждением поглядывали на веселую компанию, поминутно взрывающуюся хохотом. И как было догадаться, что убеленные сединами мужи сейчас сбросили груз лет и вновь оказались в своей юности – такой незабываемой и неповторимой. Редко им доводилось видеться, много забот у каждого, а теперь – всего на два дня – они освободились от них и ехали домой, в физтех, который вновь собрал их вместе. Для них это праздник. И он продолжился в Ленинграде. Его дыхание чувствовалось даже на торжественном заседании, где не было слишком уж официальных речей, где не говорили по бумажке и где каждый вспоминал что-нибудь из истории института: то ли о "капустнике", то ли о встречах Нового года в далеких тридцатых, то ли о курьезных экспериментах, которые в конце концов приводили к выдающимся открытиям, а их авторы становились потом нобелевскими лауреатами.
На этом заседании выступил и Юлий Борисович Харитон – он читал с трибуны… собственные стихи!
– Одно из самых ярких впечатлений юности, – вспоминает Харитон, встреча в Доме литераторов с Маяковским. Я не очень любил его стихи, не понимал их… Но вот сам поэт вышел на сцену и начал читать.
Это было потрясающе!.. Вернулся домой, достал томик и уже по-иному увидел Маяковского. С тех пор – он один из самых любимых поэтов… Посчастливилось слышать и Блока, видеть на сцене Качалова… Да, мы были увлечены физикой, работали много, но тем не менее старались увидеть и узнать побольше… Но главное, конечно, работа. Я уже выбрал тогда свою стезю…
В Германии появились фашистские листовки. Нет, Гитлер еще не пришел к власти – шел 1928-й год. Молодой физик, приехавший в Берлин в служебную командировку, интересовался у своих коллег, как они относятся к нацистам. Те в ответ только посмеивались, мол, эти "опереточные мальчики" не опасны, серьезно к ним не следует относиться.
– Мы были подкованы политически получше, чем наши немецкие коллеги, говорит Юлий Борисович, – и прекрасно понимали, какую угрозу несет фашизм.
Но наших опасений немецкие интеллигенты тогда ие разделяли. К сожалению, свою ошибку они поняли слишком поздно…
На рассвете 22 июня 1941 года возвращались с банкета – Н. Н. Семенову была присуждена Государственная премия СССР, и его друзья и коллеги праздновали это событие. Разошлись около трех часов утра. Харитон и Зельдович шли и размышляли, что, вероятнее всего, в этом году война не начнется, так как уже середина лета, а если бы Гитлер решил нападать, то он сделал бы это весной…
Они уже давно работали вместе. Встречались чаще всего по вечерам, так как расчеты нейтронно-ядерных цепных реакций для них были "внеплановыми". Харитон руководил лабораторией взрывчатых веществ, а Зельдович вел теоретические исследования, в частности, по перохам. Конечно, тогда никто и не думал о ядерных бомбах и зарядах, однако в физике появились весьма любопытные наблюдения, да и в том же физтехе Игорь Васильевич Курчатов давно уже оставил физику твердого тела и занялся новой областью.
"Этот поворот многих из нас удивил, – писал Харитон. – Он действительно был очень резким и внезапным. Его работы по сегнетоэлектрикам были изящны и красивы – образец настоящего классического исследования. Поразительно, насколько быстро он вошел в новую область. Он сумел выделить узловые вопросы, которыми следовало заниматься, собрал оборудование и включился в серьезный эксперимент… Это было время очень напряженной работы, чувствовалось, что начинается чтото совсем новое и важное".
Итак, вечерами Зельдович и Харитон вели расчеты ядерных реакций. Их работы были опубликованы в "Успехах физических наук", и они стали первыми…
Но об этом и сами авторы, и их коллеги узнали много лет спустя.
– Кстати, одна из статей – последняя, – уточняет Юлий Борисович, – не была напечатана – началась война. Правда, спустя 42 года она все-таки появилась в журнале. Но сколько событий разделяет публикации этих статей! – замечает ученый и замолкает.
…Мы пьем чай. Рассматриваем фотографии. Шутим с внучкой. И оба прекрасно понимаем, что предстоит нелегкий разговор. Давно уже заметил: трудно вспоминать о жестокой военной поре. Твой родной город стягивает блокадная петля, на фронтах погибают друзья и близкие…
Физики Ленинграда знали свое место в строю солдат Родины. Курчатов и Александров ведут работы по размагничиванию кораблей, многие физики уходят на фронт, остальные – на оборонных предприятиях. Харитон вместе с коллегами в одном из институтов, создающем новые взрывчатые вещества и боеприпасы. Сначала в Ленинграде, затем в Казани, в 42-м – в Москве.
– И вот однажды меня пригласил к себе Игорь Васильевич, – вспоминает Харитон, – предложил перейти работать к нему. Война в разгаре, мы занимаемся нужным для Победы делом – и вдруг такое предложение?! Я возражаю: считаю своим долгом до конца войны работать для фронта… А Курчатов в ответ: нельзя упускать время, победа будет за нами, а мы должны заботиться и о будущей безопасности страны… Уговаривать Курчатов умел, даже мою жену убедил, что мне необходимо перейти к нему. Естественно, я представлял, насколько сложна задача, которая стоит перед физиками и физикой. Это было совсем новое, а значит, и очень интересное дело… Я уже как-то вспоминал об одном занятном факте. Один из крупных наших ученых еще в 1939 году нарисовал довольно точную картину того, что вскоре начали делать сначала в Америке, а потом и у нас. Говорил он тогда об этом, однако, в ироническом тоне. Ему казалось, что это, в общем, все-таки фантастика. Поразительно, как важно иметь смелость перешагнуть через привычные представления! Даже человек, которому была совершенно ясна программа действий, не выдвинул ее как программу. Наоборот, он отнесся к ней, как к шутке. И это показывает, что иногда одного понимания проблемы недостаточно. Нужна смелость, чтобы отрешиться от привычных представлений. Игорь Васильевич Курчатов был человеком, удивительно подходившим для осуществления такой грандиозной программы. Великолепный физик, выдающийся организатор и исключительно доброжелательный человек. Эти черты привлекали к нему не только умы, но и сердца людей.
"Урановый проект", во главе которого стоял И. В. Курчатов, – * это одна из волнующих страниц нашей истории. В кратчайшее время была обеспечена обороноспособность страны, создан ядерный щит, началась эпоха широкого использования атомной энергии в мирных целях. Тысячи ученых, конструкторов, инженеров, рабочих стояли у истоков "атомного века". Их труд по достоинству оценен партией, правительством, народом. Несколько человек, внесших выдающийся вклад в развитие этой области науки, вместе с И. В. Курчатовым трижды удостаивались высокого звания Герой Социалистического Труда. Среди них – Юлий Борисович Харитон.
Дома у ученого очень много фотографий. И не только тех, где он снят вместе с Курчатовым и во время перерывов заседаний Верховного Совета СССР, на всевозможны юбилеях и совещаниях. Есть и пейзажные кадры, на них различные уголки нашей Родины. Автор снимков – Ю. Б. Харитон.
– Это хобби?
– Фотографией увлекаюсь, – подтверждает академик, – правда, в последнее время и на нее не хватает времени.
– У него рабочий день начинается в восемь утра и заканчивается в десять, – присоединяется к разговору дочь ученого Татьяна Юльевна, обеденный перерыв всего полчаса. Даже по субботам и воскресеньям работает, – говорит она с укоризной.
Харитон молчит, видно, привык к таким упрекам.
– У каждого человека есть какие-то увлечения, – продолжает Татьяна Юльевна, – рыбалка, охота, ну и прочее… Это ведь отдых. Ну а отец так пи к чему и не пристрастился…
– Неверно, – не соглашается Юлий Борисович, – а путешествия?
– Это действительно прекрасно! – сразу же загорается дочь. – Мы объездили и Прибалтику, и Среднюю Азию, и Кавказ… А недавно побывали на Дальнем Востоке…
– Великолепные места, – подтверждает Юлий Борисович.
– Отец поистине неукротим, ни минуты покоя во время таких поездок везде старается добывать, все – посмотреть.
– Времени всегда мало, – замечает Юлий Борисович. – Месяц отпуска всего, надо успеть побольше увидеть.
– Впрочем, он и там работает.
– А у нас наука такая, – Юлий Борисович едва заметно улыбается, физика требует размышлений.
– И не оставляет в покое никогда?
– Физика – это жизнь…
– А вам никогда не было страшно? – спросил я. – Признаюсь, мне довелось видеть не в кино, а наяву ядерный взрыв. Поднялась земля, черной стеной разделила надвое небо и твердь, и сквозь эту стену начали прорезаться языки пламени. Это был ад, и было страшно…
Да и американские физики, описывавшие первые испытания ядерного оружия, подчеркивали, что им было очень страшно.
– Мне страшно не было. Много лет я занимался взрывами… И не забывайте, у нас была сверхзадача: в кратчайшие сроки создать оружие, которое смогло бы защитить нашу Родину. Когда удалось решить эту проблему, мы почувствовали облегчение, даже счастье – ведь, овладев таким оружием, наша страна лишала возможности применить его против СССР безнаказанно, а значит, оно служило миру и безопасности. Все, кто принимал участие в "урановом проекте", сознавали это, а потому так и работали, не считаясь ни со временем, ни с трудностями… Ну а ядерный взрыв? У него есть и мирные профессии. Он способен созидать – с его помощью можно делать подземные хранилища, укрощать газовые фонтаны, создавать в пустынях искусственные водоемы и многое другое.
– Пожалуй, вы лучше многих понимаете, сколь велпка опасность ядерной катастрофы…
– И не только ее. О всех видах оружия следует помнить. Ведь сейчас его столько накоплено, что все человечество находится под угрозой – его можно уничтожить. Опасность ядерного оружия наглядно видна – достаточно посмотреть на взрыв и его последствия. Но следует вести борьбу и против иных средств массового уничтожения, в первую очередь против бактериологического и химического оружия. Бинарные снаряды с нервно-паралитическим газом – и разве это не страшно?! Или биологическое оружие?! В общем, необходимо бороться против всех впдов оружия массового уничтожения!
– На встречах со своими избирателями вы об этом говорите?
– Обязательно, – отвечает Юлий Борисович, – депутатские обязанности сложны и разнообразны. Мелочей в них нет. Если человек обращается к тебе, стараешься помочь ему, и когда это удается, радостно. Приходится заниматься и городским хозяйством, и строительством Домов культуры, и многим другим. Ну и, конечно, необходим откровенный разговор о судьбах человечества, о вкладе каждого из нас в дело мира на Земле…
Нелегко отвечать на такие вопросы. И все-таки – это встречи с людьми. Чернобыль как бы обнажил характеры, открыл в человеке его сокровенное, настоящее.
Одна из встреч особенно поразила нас, то есть Михаила Одинца, Олега Игнатьева и меня. Это было в сентябре, когда мы встретились с Эриком Николаевичем Поздышевым.
И еще одно качество характера, которое не может не импонировать, откровенность. Таков и был наш разговор с Поздышевым в его кабинете на Чернобыльской АЭС.
– Вы новый директор станции, которая пережила трагедию. Какие ее уроки надо в первую очередь извлечь?
– Думаю, они повсюду одинаковы. Прежде всего – дисциплина, ее укрепление на всех уровнях, на это нужно сделать главный упор, а остальное приложится. Повторяю, основа успехов – дисциплина. Везде и во всем, в этом мелочей не бывает. Иначе не успеешь оглянуться, и тут же появляются большие потери. Некоторые из них приводят к трагедиям. Это беда не только коллектива Чернобыльской АЭС…
Какие наши обязанности – мы знаем, но прав, к сожалению, у руководителей предприятий маловато.
К примеру, уволили мы со станции ряд работников – они потеряли наше доверие, потеряли право работать на АЭС. Не буду скрывать, уволили с некоторыми нарушениями, в частности, не согласовали с профсоюзом. Так вот теперь эти люди восстанавливаются, чаще всего по суду. Но такие работники не нужны на станции – во время аварии они доказали свою беспомощность. Тех, кто бежал со станции в самые трудные дни, как их можно принимать обратно? Такие люди должны проходить через собрания коллектива, а рабочие спрашивают прямо и строго: "Почему сбежал?" Да, многим предлагали эвакуацию, ряд работников тут же воспользовались этим, но ведь большинство остались, отказались эвакуироваться, не ушли из коллектива, работали здесь…
Хочу отметить, что со станции не ушли те люди, от которых зависела се судьба. Как правило – они остались. Причем даже в тех случаях, когда в ком-то необходимости не было, он находил себе работу. Шофер – его машины нет, – садился на экскаватор. Или был электриком, заданий ему не было шел в санпропускник. Людям было чрезвычайно тяжело, но они трудились, что называется, "не жалея живота своего". Партия и правительство поставили перед коллективом станции трудную задачу – в октябре пустить первый энергоблок. И мы ее выполнили.
Для нас пуск первого блока – это своего рода психологический рубеж. Станция возрождается, как феникс из пепла… Оборудование должно быть на высочайшем уровне. В общем, как и положено на атомной электростанции – все должно идеально работать. Чисто, аккуратно. Тогда и трудиться-то интересно. Это как на автомашине – если она грязная, то и ездить на ней неприятно и служит она меньше.
Мы постарались сделать так, чтобы сотрудники станции – наши рабочие, инженеры, ученые, которые работали до аварии, пришли сегодня сюда и сразу почувствовали бы себя в привычной обстановке. Практически закончены работы по дезактивации территории, на станции все чисто. Пуск первого блока – это праздник для персонала. И тут не может быть мелочей. Если пропуска, то те, что раньше. Общественные организации – не где-то вне территории станции, а на своих обычных, привычных местах. В общем, должна быть деловая обстановка, полный порядок везде.
Говорят, что я придираюсь, мол, зачем Поздышеву ремонтировать мраморную лестницу в вестибюле? А я считаю так: в нашем деле мелочей нет. Ступеньки лестницы были поколоты, значит, надо их заменить. Простите, и туалеты должны быть в порядке и чистые. Чтобы ни в одном кабинете не осталось ни. малейшего следа от бегства – порядок полный! Шторы – белые, нейлоновые. Человек идет на работу, у него настроение должно быть приподнятое, а ведь как часто мелочи влияют на нас…
– Мы писали о том, что первый и второй блоки переведены в "режим ожидания". Создалось впечатление, что достаточно отдать распоряжение, включить системы – и энергия пошла… Каковы были трудности при подготовке к пуску первого энергоблока?
– Во-первых, нужно было вообще создать условия для работы. Это сейчас они нормальные, но ведь такое положение потребовало гигантского труда. Вы это, наверное, заметили на территории станции. Пришлось на ней снять 30 сантиметров слоя грунта, заложить бетонными плитами, загерметизировать, все очистить. Сейчас мы ведем последнее наступление на последствия аварии.
А в первые дни везде было радиоактивное заражение, опасная пыль была практически во всех помещениях.
Каждый уголок, каждый сантиметр поверхности нужно было очистить от грязи. Это и помещения, и оборудование. На такую гигантскую работу ушло два месяца.
Но как только стало возможно, мы сразу же занялись ремонтными работами. Кстати, станция была пущена в 1977 году, за девять лет многое устарело. Мы раньше с этим мирились – оборудование-то работало, – но сейчас осуществили полную его ревизию. Мы провели гораздо больше работ, чем было намечено плановым ремонтом. Плюс к этому – дополнительные меры по безопасности первого и второго реакторов. Наконец, персонал станции, учитывая случившееся, прошел специальную подготовку.
– Как известно, 25 мая вы были назначены директором этой станции, а на следующий день уже были здесь. Ваши первые впечатления?
– Тогда было не до впечатлений. Представьте себе: я всю жизнь проработал на атомных станциях – с особыми условиями, дисциплиной и так далее. Приезжаю сюда. А тут тысячи людей посторонних, машины, техника – все крутится, вертится. Приказы отдают все, и, выполняя их, люди подчас орудуют напропалую, делая одно, ломая другое. Человеку надо обязательно выполнить приказ, уйдет – и после хоть трава не расти…
Далее. На станции до аварии было шесть с половиной тысяч человек, осталось тысяча триста. Причем жили в палатках, на нарах в два этажа. Ну и так далее. Первое, чем я занялся – нет, не энергоблоками, а людьми.
Условиями их жизни. Организовали общежития почти на тысячу мест в Чернобыле – использовали для этого детские сады, школы. Питаться надо. Развернули четыре столовых… Есть у нас такой контингент на станции, который до новой смены не имеет права ее покидать. Приходят ко мне, говорят: "Надоело питаться всухомятку!"
Работают они в тяжелых условиях – всего в трехстах метрах от аварийного кратера. Организовали питание.
Сначала получили разрешение двести человек кормить.
Сейчас, знаете, сколько кормим? Даже представить не можете – тысячу восемьсот! Настолько отлажен этот конвейер, что на обслуживание одного человека уходит всего тридцать секунд. За два с половиной часа – 1800 человек! Санитарные условия полностью соблюдены, качество пищи отменное вам нужно там пообедать и убедитесь сами…
– Пообедали, полностью подтверждаем ваши слова!
– Не забывайте, что обедали у бывшего эпицентра аварии… Чтобы нормально работать, нужно дирекции переехать сюда, на территорию станции. Хочешь не хочешь, а чтобы попасть к директору, нужно приехать в административный корпус. Помните, 16 июня мы уже с вами разговаривали в этом кабинете, за этим же столом?
Наши службы на месте, там, где им положено… Потом начали решать и другие проблемы. Месяц сотрудники не получали зарплату – непорядок… В общем, проблем, больших и малых, хватало. Всем миром их решали. Хорошая идея – использовать для жилья теплоходы. Потом начали строить дома, создавая людям максимально хорошие условия – мы ведь не должны забывать, что они прошли такое испытание, как авария. В каждой комнате – цветной телевизор поставили. Да, упрекают, – мол, "излишества". Но у нас работают психологи – они постоянно подсказывают, что нельзя пропускать и не учитывать любую "мелочь". Надо, чтобы люди после смены отдыхали столь же хорошо, как они и работают.
– Несколько слов о будущем станции?
– Оно очевидно. После первого энергоблока завершаем подготовку к пуску второго – стране нужна электроэнергия, ощущается ее острый дефицит. Затем пустим третий блок…
– Многие скеитически настроены, а точнее, выступают против строительства АЭС…
– Я не понимаю такой позиции. Атомная энергетика – это реальность, без нее не может развиваться человеческая цивилизация. Энергия нужна. Не вообще, а именно там, где есть промышленность. И лучше, чем АЭС, пока энергоисточников нет. Да, мы должны извлечь уроки из аварии в Чернобыле, но трезво, спокойно анализировать ситуацию. Как и отмечалось в решениях Политбюро ЦК КПСС, главная причина в случившемся – бесхозяйственность, отсутствие дисциплины.
И именно работу в этом направлении нужно усиливать, тогда и аварий не будет, причем не только в атомной энергетике. Не следует взваливать вину на технику, прежде всего – надо смотреть на самих себя.
Десятки тысяч советских людей со всех уголков нашей Родины трудились в эти месяцы на Чернобыльской АЭС и в зоне вокруг нее.
Подвиг при ликвидации последствий аварии в Чернобыле – это героизм пожарных и специалистов, которые первыми приняли на себя удар атомной стихии.
Они локализировали аварию, не дали возможности распространиться ей на другие энершблоки.
Подвиг в Чернобыле – это самоотверженная работа партийных, государственных и общественных учреждений, которые в кратчайшие сроки организовали эвакуацию населения из опасных зон Украины и Белоруссии.
Всего переселено около 116 тысяч человек. Им оказана материальная помощь. Все они трудоустроены, для них возведено около 12 тысяч жилых домов, более 200 объектов социально-бытового назначения. Огромная работа проделана по охране здоровья населения. Мы склоняем голову в память тех, кто отдал свою жизнь в битве со стихией, но то, что из 237 человек, получивших лучевую болезнь, большинство уже приступили к трудовой деятельности, безусловно, большая заслуга отечественной медицины.
Государство позаботилось о нормальных условиях жизни и деятельности эксплуатационного персонала АЭС и строителей, которые принимают участие в ликвидации аварии. В Киевской области возведен вахтовый поселок Зеленый Мыс. В Киеве и Чернигове выделено 8 тысяч квартир, началось строительство нового города для энергетиков.
– Прежде всего надо приметить талантливых людей, – считает Юлий Борисович, – а такой способностью обладал не только Иоффе, но и его ближайшие помощники. И в первую очередь Николай Николаевич Семенов. Однажды встречает он меня во дворе института и радостно говорит: "Сейчас принимал экзамены на втором курсе, очень интересный паренек отвечал. Фамилия его Кикоин. Запомни…" Ну а кто теперь не знает академика Кикоина "*-* одного из замечательных наших физиков?!
Да и на самом себе Юлий Борисович испытал такую же заботу. Уже после первого курса пригласил его Семенов прогуляться по парку. Присели они на скамейку, и тут Николай Николаевич предложил студентам поработать в лаборатории, которую он создает в физтехе.
– Я жил в центре Петрограда, – вспоминал Харитон. – До Политехнического института расстояние было восемь километров. Частенько я ходил пешком в институт, а иногда и обратно; время от времени, когда заработаешься допоздна, приходилось оставаться в лаборатории, спать на лабораторном столе, Но в 17 лет это не слишком трудное дело.
Конечно, можно создать наиблагоприятнейшие условия для выявления талантов, но необходимо и иное – самоотверженность, преданность делу и труд. Если человек работает по 12 или по 16 часов в сутки, его иногда с осуждением называют "фанатиком". И чаще всего это слово произносят те, кто не способен на такую работу.
Да, они были фанатиками физики, но никто не заставлял их, не принуждал – это было упование трудом, высшее наслаждение, доступное человеку. Они не стали аскетами – влюблялись, веселились, разыгрывали друг друга, в общем, жили радостями, доступными в то время молодым людям. И эти ощущения юности каждый пронес сквозь годы.
Отмечался юбилей института – 50 лет. Вечером на Ленинградском вокзале столицы за пять минут до отхода "Красной стрелы" встретились академики Келдыш, Александров, Миллионщиков, Капица, Семенов, Харитон, Арцимович, Зельдович. Это была делегация президиума Академии наук СССР, отправляющаяся в Ленинград.
Мстислав Всеволодович Келдыш, в те годы президент академии, был единственным из них, кто работал в физтехе.
В купе они повесили свои парадные пиджаки, усыпанные Звездами Героев и лауреатскими медалями, и тут же собрались вместе. Сторонние пассажиры вагона с некоторым осуждением поглядывали на веселую компанию, поминутно взрывающуюся хохотом. И как было догадаться, что убеленные сединами мужи сейчас сбросили груз лет и вновь оказались в своей юности – такой незабываемой и неповторимой. Редко им доводилось видеться, много забот у каждого, а теперь – всего на два дня – они освободились от них и ехали домой, в физтех, который вновь собрал их вместе. Для них это праздник. И он продолжился в Ленинграде. Его дыхание чувствовалось даже на торжественном заседании, где не было слишком уж официальных речей, где не говорили по бумажке и где каждый вспоминал что-нибудь из истории института: то ли о "капустнике", то ли о встречах Нового года в далеких тридцатых, то ли о курьезных экспериментах, которые в конце концов приводили к выдающимся открытиям, а их авторы становились потом нобелевскими лауреатами.
На этом заседании выступил и Юлий Борисович Харитон – он читал с трибуны… собственные стихи!
– Одно из самых ярких впечатлений юности, – вспоминает Харитон, встреча в Доме литераторов с Маяковским. Я не очень любил его стихи, не понимал их… Но вот сам поэт вышел на сцену и начал читать.
Это было потрясающе!.. Вернулся домой, достал томик и уже по-иному увидел Маяковского. С тех пор – он один из самых любимых поэтов… Посчастливилось слышать и Блока, видеть на сцене Качалова… Да, мы были увлечены физикой, работали много, но тем не менее старались увидеть и узнать побольше… Но главное, конечно, работа. Я уже выбрал тогда свою стезю…
В Германии появились фашистские листовки. Нет, Гитлер еще не пришел к власти – шел 1928-й год. Молодой физик, приехавший в Берлин в служебную командировку, интересовался у своих коллег, как они относятся к нацистам. Те в ответ только посмеивались, мол, эти "опереточные мальчики" не опасны, серьезно к ним не следует относиться.
– Мы были подкованы политически получше, чем наши немецкие коллеги, говорит Юлий Борисович, – и прекрасно понимали, какую угрозу несет фашизм.
Но наших опасений немецкие интеллигенты тогда ие разделяли. К сожалению, свою ошибку они поняли слишком поздно…
На рассвете 22 июня 1941 года возвращались с банкета – Н. Н. Семенову была присуждена Государственная премия СССР, и его друзья и коллеги праздновали это событие. Разошлись около трех часов утра. Харитон и Зельдович шли и размышляли, что, вероятнее всего, в этом году война не начнется, так как уже середина лета, а если бы Гитлер решил нападать, то он сделал бы это весной…
Они уже давно работали вместе. Встречались чаще всего по вечерам, так как расчеты нейтронно-ядерных цепных реакций для них были "внеплановыми". Харитон руководил лабораторией взрывчатых веществ, а Зельдович вел теоретические исследования, в частности, по перохам. Конечно, тогда никто и не думал о ядерных бомбах и зарядах, однако в физике появились весьма любопытные наблюдения, да и в том же физтехе Игорь Васильевич Курчатов давно уже оставил физику твердого тела и занялся новой областью.
"Этот поворот многих из нас удивил, – писал Харитон. – Он действительно был очень резким и внезапным. Его работы по сегнетоэлектрикам были изящны и красивы – образец настоящего классического исследования. Поразительно, насколько быстро он вошел в новую область. Он сумел выделить узловые вопросы, которыми следовало заниматься, собрал оборудование и включился в серьезный эксперимент… Это было время очень напряженной работы, чувствовалось, что начинается чтото совсем новое и важное".
Итак, вечерами Зельдович и Харитон вели расчеты ядерных реакций. Их работы были опубликованы в "Успехах физических наук", и они стали первыми…
Но об этом и сами авторы, и их коллеги узнали много лет спустя.
– Кстати, одна из статей – последняя, – уточняет Юлий Борисович, – не была напечатана – началась война. Правда, спустя 42 года она все-таки появилась в журнале. Но сколько событий разделяет публикации этих статей! – замечает ученый и замолкает.
…Мы пьем чай. Рассматриваем фотографии. Шутим с внучкой. И оба прекрасно понимаем, что предстоит нелегкий разговор. Давно уже заметил: трудно вспоминать о жестокой военной поре. Твой родной город стягивает блокадная петля, на фронтах погибают друзья и близкие…
Физики Ленинграда знали свое место в строю солдат Родины. Курчатов и Александров ведут работы по размагничиванию кораблей, многие физики уходят на фронт, остальные – на оборонных предприятиях. Харитон вместе с коллегами в одном из институтов, создающем новые взрывчатые вещества и боеприпасы. Сначала в Ленинграде, затем в Казани, в 42-м – в Москве.
– И вот однажды меня пригласил к себе Игорь Васильевич, – вспоминает Харитон, – предложил перейти работать к нему. Война в разгаре, мы занимаемся нужным для Победы делом – и вдруг такое предложение?! Я возражаю: считаю своим долгом до конца войны работать для фронта… А Курчатов в ответ: нельзя упускать время, победа будет за нами, а мы должны заботиться и о будущей безопасности страны… Уговаривать Курчатов умел, даже мою жену убедил, что мне необходимо перейти к нему. Естественно, я представлял, насколько сложна задача, которая стоит перед физиками и физикой. Это было совсем новое, а значит, и очень интересное дело… Я уже как-то вспоминал об одном занятном факте. Один из крупных наших ученых еще в 1939 году нарисовал довольно точную картину того, что вскоре начали делать сначала в Америке, а потом и у нас. Говорил он тогда об этом, однако, в ироническом тоне. Ему казалось, что это, в общем, все-таки фантастика. Поразительно, как важно иметь смелость перешагнуть через привычные представления! Даже человек, которому была совершенно ясна программа действий, не выдвинул ее как программу. Наоборот, он отнесся к ней, как к шутке. И это показывает, что иногда одного понимания проблемы недостаточно. Нужна смелость, чтобы отрешиться от привычных представлений. Игорь Васильевич Курчатов был человеком, удивительно подходившим для осуществления такой грандиозной программы. Великолепный физик, выдающийся организатор и исключительно доброжелательный человек. Эти черты привлекали к нему не только умы, но и сердца людей.
"Урановый проект", во главе которого стоял И. В. Курчатов, – * это одна из волнующих страниц нашей истории. В кратчайшее время была обеспечена обороноспособность страны, создан ядерный щит, началась эпоха широкого использования атомной энергии в мирных целях. Тысячи ученых, конструкторов, инженеров, рабочих стояли у истоков "атомного века". Их труд по достоинству оценен партией, правительством, народом. Несколько человек, внесших выдающийся вклад в развитие этой области науки, вместе с И. В. Курчатовым трижды удостаивались высокого звания Герой Социалистического Труда. Среди них – Юлий Борисович Харитон.
Дома у ученого очень много фотографий. И не только тех, где он снят вместе с Курчатовым и во время перерывов заседаний Верховного Совета СССР, на всевозможны юбилеях и совещаниях. Есть и пейзажные кадры, на них различные уголки нашей Родины. Автор снимков – Ю. Б. Харитон.
– Это хобби?
– Фотографией увлекаюсь, – подтверждает академик, – правда, в последнее время и на нее не хватает времени.
– У него рабочий день начинается в восемь утра и заканчивается в десять, – присоединяется к разговору дочь ученого Татьяна Юльевна, обеденный перерыв всего полчаса. Даже по субботам и воскресеньям работает, – говорит она с укоризной.
Харитон молчит, видно, привык к таким упрекам.
– У каждого человека есть какие-то увлечения, – продолжает Татьяна Юльевна, – рыбалка, охота, ну и прочее… Это ведь отдых. Ну а отец так пи к чему и не пристрастился…
– Неверно, – не соглашается Юлий Борисович, – а путешествия?
– Это действительно прекрасно! – сразу же загорается дочь. – Мы объездили и Прибалтику, и Среднюю Азию, и Кавказ… А недавно побывали на Дальнем Востоке…
– Великолепные места, – подтверждает Юлий Борисович.
– Отец поистине неукротим, ни минуты покоя во время таких поездок везде старается добывать, все – посмотреть.
– Времени всегда мало, – замечает Юлий Борисович. – Месяц отпуска всего, надо успеть побольше увидеть.
– Впрочем, он и там работает.
– А у нас наука такая, – Юлий Борисович едва заметно улыбается, физика требует размышлений.
– И не оставляет в покое никогда?
– Физика – это жизнь…
– А вам никогда не было страшно? – спросил я. – Признаюсь, мне довелось видеть не в кино, а наяву ядерный взрыв. Поднялась земля, черной стеной разделила надвое небо и твердь, и сквозь эту стену начали прорезаться языки пламени. Это был ад, и было страшно…
Да и американские физики, описывавшие первые испытания ядерного оружия, подчеркивали, что им было очень страшно.
– Мне страшно не было. Много лет я занимался взрывами… И не забывайте, у нас была сверхзадача: в кратчайшие сроки создать оружие, которое смогло бы защитить нашу Родину. Когда удалось решить эту проблему, мы почувствовали облегчение, даже счастье – ведь, овладев таким оружием, наша страна лишала возможности применить его против СССР безнаказанно, а значит, оно служило миру и безопасности. Все, кто принимал участие в "урановом проекте", сознавали это, а потому так и работали, не считаясь ни со временем, ни с трудностями… Ну а ядерный взрыв? У него есть и мирные профессии. Он способен созидать – с его помощью можно делать подземные хранилища, укрощать газовые фонтаны, создавать в пустынях искусственные водоемы и многое другое.
– Пожалуй, вы лучше многих понимаете, сколь велпка опасность ядерной катастрофы…
– И не только ее. О всех видах оружия следует помнить. Ведь сейчас его столько накоплено, что все человечество находится под угрозой – его можно уничтожить. Опасность ядерного оружия наглядно видна – достаточно посмотреть на взрыв и его последствия. Но следует вести борьбу и против иных средств массового уничтожения, в первую очередь против бактериологического и химического оружия. Бинарные снаряды с нервно-паралитическим газом – и разве это не страшно?! Или биологическое оружие?! В общем, необходимо бороться против всех впдов оружия массового уничтожения!
– На встречах со своими избирателями вы об этом говорите?
– Обязательно, – отвечает Юлий Борисович, – депутатские обязанности сложны и разнообразны. Мелочей в них нет. Если человек обращается к тебе, стараешься помочь ему, и когда это удается, радостно. Приходится заниматься и городским хозяйством, и строительством Домов культуры, и многим другим. Ну и, конечно, необходим откровенный разговор о судьбах человечества, о вкладе каждого из нас в дело мира на Земле…
* * *
Записка из зала: "Все-таки расскажите о самых ярких впечатлениях при поездках в Чернобыль, что навсегда вам запомнилось?"Нелегко отвечать на такие вопросы. И все-таки – это встречи с людьми. Чернобыль как бы обнажил характеры, открыл в человеке его сокровенное, настоящее.
Одна из встреч особенно поразила нас, то есть Михаила Одинца, Олега Игнатьева и меня. Это было в сентябре, когда мы встретились с Эриком Николаевичем Поздышевым.
Чернобыль. Директор АЭС
Наверняка есть люди, которым Эрик Николаевич не нравится. Мол, жестковат, требователен, пунктуален, не любит тех, кто не умеет быстро и точно выполнять распоряжения. Поздышев никогда не отводит глаз, смотрит прямо, вопрошдюще, а потому кажется, будто видит тебя насквозь. И от этого становится чуть не по себе… Все это так. Но признаюсь сразу: Эрик Николаевич мне нравится. В апреле, еще будучи директором Смоленской АЭС, он, пожалуй, один из немногих принимал четкие и ясные решения. Именно так должен был поступать подлинный директор станции, хозяин, который в атомной энергетике разбирается детальнее, чем его многочисленные начальники, которым по должности положено подчиняться руководителю любого предприятия… В общем, Эрик Николаевич Поздышев нравится мне. С ним можно спорить, не соглашаться о некоторыми его решениями, но он умеет брать ответственность на себя – а в нашей жизни, к сожалению, таких руководителей все еще маловато.И еще одно качество характера, которое не может не импонировать, откровенность. Таков и был наш разговор с Поздышевым в его кабинете на Чернобыльской АЭС.
– Вы новый директор станции, которая пережила трагедию. Какие ее уроки надо в первую очередь извлечь?
– Думаю, они повсюду одинаковы. Прежде всего – дисциплина, ее укрепление на всех уровнях, на это нужно сделать главный упор, а остальное приложится. Повторяю, основа успехов – дисциплина. Везде и во всем, в этом мелочей не бывает. Иначе не успеешь оглянуться, и тут же появляются большие потери. Некоторые из них приводят к трагедиям. Это беда не только коллектива Чернобыльской АЭС…
Какие наши обязанности – мы знаем, но прав, к сожалению, у руководителей предприятий маловато.
К примеру, уволили мы со станции ряд работников – они потеряли наше доверие, потеряли право работать на АЭС. Не буду скрывать, уволили с некоторыми нарушениями, в частности, не согласовали с профсоюзом. Так вот теперь эти люди восстанавливаются, чаще всего по суду. Но такие работники не нужны на станции – во время аварии они доказали свою беспомощность. Тех, кто бежал со станции в самые трудные дни, как их можно принимать обратно? Такие люди должны проходить через собрания коллектива, а рабочие спрашивают прямо и строго: "Почему сбежал?" Да, многим предлагали эвакуацию, ряд работников тут же воспользовались этим, но ведь большинство остались, отказались эвакуироваться, не ушли из коллектива, работали здесь…
Хочу отметить, что со станции не ушли те люди, от которых зависела се судьба. Как правило – они остались. Причем даже в тех случаях, когда в ком-то необходимости не было, он находил себе работу. Шофер – его машины нет, – садился на экскаватор. Или был электриком, заданий ему не было шел в санпропускник. Людям было чрезвычайно тяжело, но они трудились, что называется, "не жалея живота своего". Партия и правительство поставили перед коллективом станции трудную задачу – в октябре пустить первый энергоблок. И мы ее выполнили.
Для нас пуск первого блока – это своего рода психологический рубеж. Станция возрождается, как феникс из пепла… Оборудование должно быть на высочайшем уровне. В общем, как и положено на атомной электростанции – все должно идеально работать. Чисто, аккуратно. Тогда и трудиться-то интересно. Это как на автомашине – если она грязная, то и ездить на ней неприятно и служит она меньше.
Мы постарались сделать так, чтобы сотрудники станции – наши рабочие, инженеры, ученые, которые работали до аварии, пришли сегодня сюда и сразу почувствовали бы себя в привычной обстановке. Практически закончены работы по дезактивации территории, на станции все чисто. Пуск первого блока – это праздник для персонала. И тут не может быть мелочей. Если пропуска, то те, что раньше. Общественные организации – не где-то вне территории станции, а на своих обычных, привычных местах. В общем, должна быть деловая обстановка, полный порядок везде.
Говорят, что я придираюсь, мол, зачем Поздышеву ремонтировать мраморную лестницу в вестибюле? А я считаю так: в нашем деле мелочей нет. Ступеньки лестницы были поколоты, значит, надо их заменить. Простите, и туалеты должны быть в порядке и чистые. Чтобы ни в одном кабинете не осталось ни. малейшего следа от бегства – порядок полный! Шторы – белые, нейлоновые. Человек идет на работу, у него настроение должно быть приподнятое, а ведь как часто мелочи влияют на нас…
– Мы писали о том, что первый и второй блоки переведены в "режим ожидания". Создалось впечатление, что достаточно отдать распоряжение, включить системы – и энергия пошла… Каковы были трудности при подготовке к пуску первого энергоблока?
– Во-первых, нужно было вообще создать условия для работы. Это сейчас они нормальные, но ведь такое положение потребовало гигантского труда. Вы это, наверное, заметили на территории станции. Пришлось на ней снять 30 сантиметров слоя грунта, заложить бетонными плитами, загерметизировать, все очистить. Сейчас мы ведем последнее наступление на последствия аварии.
А в первые дни везде было радиоактивное заражение, опасная пыль была практически во всех помещениях.
Каждый уголок, каждый сантиметр поверхности нужно было очистить от грязи. Это и помещения, и оборудование. На такую гигантскую работу ушло два месяца.
Но как только стало возможно, мы сразу же занялись ремонтными работами. Кстати, станция была пущена в 1977 году, за девять лет многое устарело. Мы раньше с этим мирились – оборудование-то работало, – но сейчас осуществили полную его ревизию. Мы провели гораздо больше работ, чем было намечено плановым ремонтом. Плюс к этому – дополнительные меры по безопасности первого и второго реакторов. Наконец, персонал станции, учитывая случившееся, прошел специальную подготовку.
– Как известно, 25 мая вы были назначены директором этой станции, а на следующий день уже были здесь. Ваши первые впечатления?
– Тогда было не до впечатлений. Представьте себе: я всю жизнь проработал на атомных станциях – с особыми условиями, дисциплиной и так далее. Приезжаю сюда. А тут тысячи людей посторонних, машины, техника – все крутится, вертится. Приказы отдают все, и, выполняя их, люди подчас орудуют напропалую, делая одно, ломая другое. Человеку надо обязательно выполнить приказ, уйдет – и после хоть трава не расти…
Далее. На станции до аварии было шесть с половиной тысяч человек, осталось тысяча триста. Причем жили в палатках, на нарах в два этажа. Ну и так далее. Первое, чем я занялся – нет, не энергоблоками, а людьми.
Условиями их жизни. Организовали общежития почти на тысячу мест в Чернобыле – использовали для этого детские сады, школы. Питаться надо. Развернули четыре столовых… Есть у нас такой контингент на станции, который до новой смены не имеет права ее покидать. Приходят ко мне, говорят: "Надоело питаться всухомятку!"
Работают они в тяжелых условиях – всего в трехстах метрах от аварийного кратера. Организовали питание.
Сначала получили разрешение двести человек кормить.
Сейчас, знаете, сколько кормим? Даже представить не можете – тысячу восемьсот! Настолько отлажен этот конвейер, что на обслуживание одного человека уходит всего тридцать секунд. За два с половиной часа – 1800 человек! Санитарные условия полностью соблюдены, качество пищи отменное вам нужно там пообедать и убедитесь сами…
– Пообедали, полностью подтверждаем ваши слова!
– Не забывайте, что обедали у бывшего эпицентра аварии… Чтобы нормально работать, нужно дирекции переехать сюда, на территорию станции. Хочешь не хочешь, а чтобы попасть к директору, нужно приехать в административный корпус. Помните, 16 июня мы уже с вами разговаривали в этом кабинете, за этим же столом?
Наши службы на месте, там, где им положено… Потом начали решать и другие проблемы. Месяц сотрудники не получали зарплату – непорядок… В общем, проблем, больших и малых, хватало. Всем миром их решали. Хорошая идея – использовать для жилья теплоходы. Потом начали строить дома, создавая людям максимально хорошие условия – мы ведь не должны забывать, что они прошли такое испытание, как авария. В каждой комнате – цветной телевизор поставили. Да, упрекают, – мол, "излишества". Но у нас работают психологи – они постоянно подсказывают, что нельзя пропускать и не учитывать любую "мелочь". Надо, чтобы люди после смены отдыхали столь же хорошо, как они и работают.
– Несколько слов о будущем станции?
– Оно очевидно. После первого энергоблока завершаем подготовку к пуску второго – стране нужна электроэнергия, ощущается ее острый дефицит. Затем пустим третий блок…
– Многие скеитически настроены, а точнее, выступают против строительства АЭС…
– Я не понимаю такой позиции. Атомная энергетика – это реальность, без нее не может развиваться человеческая цивилизация. Энергия нужна. Не вообще, а именно там, где есть промышленность. И лучше, чем АЭС, пока энергоисточников нет. Да, мы должны извлечь уроки из аварии в Чернобыле, но трезво, спокойно анализировать ситуацию. Как и отмечалось в решениях Политбюро ЦК КПСС, главная причина в случившемся – бесхозяйственность, отсутствие дисциплины.
И именно работу в этом направлении нужно усиливать, тогда и аварий не будет, причем не только в атомной энергетике. Не следует взваливать вину на технику, прежде всего – надо смотреть на самих себя.
Чернобыль. Декабрь 86-го…
Завершен особо важный этап работ по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской атомной электростанции. Семь с половиной месяцев приковано наше внимание к событиям, которые происходили рядом с маленьким украинским городом – Чернобылем. ЦК КПСС и Совет Министров СССР отметили, что выполнение в сжатые сроки крупномасштабных задач по ликвидации последствий аварии стало возможным благодаря самоотверженному героическому труду рабочих, инженеров, техников, ученых, специалистов, воинов Советской Армии.Десятки тысяч советских людей со всех уголков нашей Родины трудились в эти месяцы на Чернобыльской АЭС и в зоне вокруг нее.
Подвиг при ликвидации последствий аварии в Чернобыле – это героизм пожарных и специалистов, которые первыми приняли на себя удар атомной стихии.
Они локализировали аварию, не дали возможности распространиться ей на другие энершблоки.
Подвиг в Чернобыле – это самоотверженная работа партийных, государственных и общественных учреждений, которые в кратчайшие сроки организовали эвакуацию населения из опасных зон Украины и Белоруссии.
Всего переселено около 116 тысяч человек. Им оказана материальная помощь. Все они трудоустроены, для них возведено около 12 тысяч жилых домов, более 200 объектов социально-бытового назначения. Огромная работа проделана по охране здоровья населения. Мы склоняем голову в память тех, кто отдал свою жизнь в битве со стихией, но то, что из 237 человек, получивших лучевую болезнь, большинство уже приступили к трудовой деятельности, безусловно, большая заслуга отечественной медицины.
Государство позаботилось о нормальных условиях жизни и деятельности эксплуатационного персонала АЭС и строителей, которые принимают участие в ликвидации аварии. В Киевской области возведен вахтовый поселок Зеленый Мыс. В Киеве и Чернигове выделено 8 тысяч квартир, началось строительство нового города для энергетиков.