Страница:
— Но я не знаю, смогу ли…
— У тебя ведь есть призвание? — спросил отец Тилтон тихим голосом.
Заккес кивнул. Говорить он не мог: в голове у него все смешалось.
— Многие из тех, кто был наделен божественным призванием, вначале не сознавали этого, — решительно заметил отец Флэттс, затем доброжелательно улыбнулся Заккесу. — Бог все знает. Он выделил тебя, чтобы ты служил ему. Выполнять волю Господа — святое дело. Это очень достойное поприще. Принятие духовного сана раскрывает большие возможности.
Заккес обернулся к отцу Флэттсу.
— Священники не только совершают церковную службу. Мы врачуем души, заботимся о духовных потребностях людей, облегчаем страдания.
— Но я… я… — Зак был в полном смятении и говорил с трудом. — Я ничего не знаю о таких вещах.
— Напротив, — мягко заметил отец Тилтон, — твой псалом говорит о другом. У тебя великий дар выражать словами и доносить до людей то, что с трудом поддается пониманию.
— Сейчас тебе не обязательно давать ответ, — сказал, откашлявшись, отец Флэттс. — Но если тебя заинтересовало наше предложение, сообщи нам об этом. Нужно начать готовиться заранее: с тобой будут беседовать, тебе предстоит выдержать экзамены, учиться в колледже.
— В колледже?!
— Да, в колледже, — торжественно произнес отец Флэттс. — Большинство священников учатся в колледже, после окончания учебы их посвящают в сан и дают приход. Возможно, тебе придется поехать миссионером в дальние страны.
— Дальние страны! — встрепенулся Зак. Он не решался верить своим ушам. Словно лукавые сирены манили его своими сладкими голосами.
— Конечно, если ты решишь избрать этот путь, мы должны будем выбрать для тебя достойную супругу, которая приняла бы на себя заботу о тебе и всех прихожанах. Как это делает миссис Арабелла. Есть много прекрасных молодых набожных женщин, таких, например, как наша Фиби.
Заккес вспыхнул.
Преподобный Флэттс деликатно кашлянул, отвел глаза в сторону и слегка покраснел. Арабелла заблуждалась, думая, что от его глаз укрылось повышенное внимание Заккеса к Фиби. И разве он не поклялся у смертного одра родителей своей племянницы, что будет заботиться о ней, поможет найти достойного мужа, а это была задача не из легких.
Конечно, время еще было, но ведь нужно готовить почву постепенно. И прежде всего требовалось определить, можно ли рассчитывать на Заккеса.
— Подумай обо всем как следует, — быстро сказал отец Флэттс. — Сейчас ничего решать не надо. Пока все останется между нами.
Заккес пытался проглотить стоявший в горле ком. Неожиданно кабинет со множеством книжных полок стал медленно кружиться перед его глазами. Он все еще не мог поверить в то, что слышал. Слишком удачно все складывалось. Образование. Карьера, пусть и не такая, о которой он думал. Возможность путешествовать по свету, увидеть дальние страны, о которых он так долго грезил. И, может быть, Фиби станет его женой. Могло осуществиться все, чего он так страстно желал, к чему так стремился.
Зак ощутил, как в его душе шевельнулось новое, не испытанное ранее чувство всеобъемлющей любви. И это случилось с ним, никогда не отличавшимся особой религиозностью. Случайно ли это или судьба? А может, это была воля Господня? Возможно, очень возможно.
Перед тем как проводить Заккеса, отец Флэттс отвел его в сторону.
— Запомни, — его голос звучал доверительно и в то же время в нем слышалось наставление, — в спешке ничего не решают. Обдумай все хорошенько, прежде чем дать окончательный ответ. А сейчас иди домой и постарайся как следует выспаться.
На следующий день преподобный Флэттс приехал на ферму Хоувов, чтобы поговорить с Ната-ниэлом.
Натаниэл прекрасно понял причину приезда святого отца. Он сделал знак маленькому толстяку следовать за собой и увел его от яркого солнечного дня в душный и сырой полумрак дома. Единственную комнату перегораживала ветхая занавеска, воздух был спертый, тяжелый.
Натаниэл полез в буфет, достал фаянсовый кувшин с муншайном[5] и поставил его на грубо сколоченный кухонный стол. Он стал открывать кувшин, и пробка громко хлопнула. Натаниэл налил до краев две глиняные кружки и сел к столу. Его преподобие тоже сел. Снаружи доносился стук топора: это Зак колол дрова у сарая.
Натаниэл почти осушил свою кружку, когда заметил, что гость не отпил ни глотка.
— Не доверяю тем, кто не пьет, — сказал он коротко, указывая на кружку священника.
Его преподобие видел, что Натаниэл буквально сверлил его взглядом. Отец Флэттс поднял свою кружку и, поморщившись, отхлебнул из нее немного. Его передернуло. Напиток был очень крепок, прямо обжигал. Его преподобие никогда не пил крепких напитков, но тут он побоялся обидеть хозяина. Кроме того, он хотел расположить к себе Натаниэла, чтобы миссия, с которой он приехал, завершилась успешно.
«Прости меня, Господи», — каждый раз повторял про себя священник, делая глоток.
Некоторое время они сидели молча. Натаниэл пил большими глотками, отец Флэттс отхлебывал понемногу из своей кружки, Натаниэл заметил, что жидкость в кружке гостя совсем не убавляется, и нахмурил брови.
— Вы совсем не пьете, — укоризненно сказал Натаниэл. — Смелее, святой отец, пейте, как подобает мужчине. Не бойтесь, ничего не случится.
Отец Флэттс закрыл глаза и допил кружку до дна. Он поперхнулся и зашелся в кашле, так что глаза выкатились из орбит.
Натаниэл похлопал его преподобие по спине, отчего глаза у того выпучились еще больше, и снова наполнил кружки.
— До дна, — приказал Натаниэл и сделал глоток.
Отец Флэттс завороженно следил, как Натаниэл одним духом осушил свою кружку. Потом он с ужасом понял, что ему нужно сделать то же самое.
«Прости, Господи», — снова сказал про себя священник и залпом выпил огненную жидкость. Во рту осталась неприятная горечь, в животе забурлило. Хозяин снова налил.
Его преподобие ощутил необычную легкость во всем теле. Никогда раньше не испытывал он ничего подобного. Неожиданно его прошиб пот. Он уже не чувствовал ни рук, ни ног. Комната медленно закружилась вокруг него, чего, однако, нельзя было сказать о Натаниэле: чем больше он пил, тем становился трезвее.
Наконец Натаниэл откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, словно уснул. Но это только казалось: он был весь натянут, как струна.
— Значит, вы приехали, чтобы забрать у меня мальчика?
Его преподобие не сразу нашелся, что ответить. Его учили владеть собой в любой ситуации, но в доме Хоувов он чувствовал себя как рыба, вынутая из воды. Никогда раньше не заходил он к ним в дом, поэтому сама атмосфера жилища подействовала на него удручающе. Все вокруг свидетельствовало, буквально кричало о крайней нужде, об отчаянных попытках удержаться на плаву. Отец Флэттс был просто подавлен этой печальной картиной, поэтому чувствовал себя еще более неловко. Одновременно он ощущал в себе решимость выполнить свою задачу. Изменив к лучшему жизнь хотя бы одного члена этой семьи, дав возможность Заку избежать нищенского существования, в конечном итоге можно было помочь всей семье вырваться из нужды. На это была воля Господа, в это свято верил отец Флэттс.
Неожиданно Натаниэл резко отодвинул стул и вскочил. Он прошел по заскрипевшим половицам к двери и, распахнув ее, громко крикнул:
— Сью Эллен!
Она не заставила себя долго ждать. Войдя, нервно вытерла красные, огрубевшие руки о грязный передник. Глаза у нее были тусклые, без блеска, а морщинистое лицо измученным.
— Его преподобие хочет есть!
Сью Эллен вымученно улыбнулась и вошла в комнату, протиснувшись мимо застывшего в дверях мужа.
— Не беспокойтесь, мадам, — слабо запротестовал отец Флэттс, язык у него заплетался. Его начинало мутить от одной мысли о еде. А когда он увидел, какую засаленную сковородку взяла Сью Эллен, он даже содрогнулся.
— Вы пришли к нам в гости и не должны отказываться поесть с нами, — упрямо буркнул Натаниэл. — Мой мальчик много раз обедал у вас в доме, теперь вы будете есть здесь, с нами.
Отец Флэттс кивнул и попытался изобразить на лице подобие улыбки. Он был бледен и отвратительно себя чувствовал, но пренебречь гостеприимством не мог, чего бы это ему ни стоило.
— Зак! — проревел в дверь Натаниэл.
Стук топора прекратился, и через минуту Зак появился в дверях, вид у него был взволнованный.
— Что, папа? — смущенно спросил он.
— Зарежь нам самую жирную курицу, ты знаешь какую.
— Да, папа, — сказал он неуверенно.
— И пошевеливайся, парень!
— Хорошо, папа. — И тут Зак встретился глазами с отцом Флэттсом. Ему было стыдно перед священником за бедность, в которой они жили, за грязь, что была вокруг: мать сильно уставала от работы в поле, и на дом ее уже не хватало, но хуже было то, что Зак знал, как готовила и сервировала стол миссис Арабелла. Здесь не было сверкающего фарфора, переходившего по наследству. Все было старое, обветшавшее от долгого пользования. Зак повернулся и быстро вышел.
Его поспешный уход не остался не замеченным для Натаниэла. Плечи его поникли, он как будто вмиг состарился; глядя вслед сыну, он чувствовал скорое расставание. Случилось то, чего он так боялся. Заккес уважал его преподобие больше, чем собственного отца. Хуже всего было сознавать, что он, Натаниэл, ничего не мог с этим поделать. Он не умел ни читать, ни писать. То, что было важно для Заккеса, было понятно его преподобию, а не ему, родному отцу. Вот он и потерял своего единственного сына.
С громким стуком Сью Эллен поставила на плиту сковороду и, взяв деревянную бадью, вышла во двор. Набрав воды, она вернулась в дом, залила огромный котел и аккуратно уложила в печке дрова. Потом скрутила из бумаги фитиль и, чиркнув спичкой о стену, подожгла бумагу. Засунула фитиль в дрова и подождала, пока они загорелись, потом снова взяла ведро и вышла. Некоторое время она стояла, наблюдая, как сын сыпал корм, приманивая кур: «Цып-цып-цып». Улыбнувшись и покачав головой, Сью Эллен направилась за дом, в огород.
Зарезав курицу, Зак принес ее, а сам ушел, чтобы не мешать. Он понимал, что отец и священник хотят наедине обсудить его будущее. Как же все сложится для него?
«Господи, — молил он про себя, — просвети моего отца». И вдруг Зак осознал, что впервые в жизни он молится.
Отец Флэттс громко икнул. Он уже не старался сдерживаться и прикрывать рот рукой. Словно ища опору, его преподобие крепко ухватился за край стола. Он думал про себя, что алкоголь странно влияет на человека. Стены комнаты кружились в какой-то неистовой пляске. Было душно, и со священника катился градом пот. От печки тянуло жаром, а от шипения жира на сковороде к горлу все больше подступала тошнота.
Натаниэл облокотился о стол и, наклонившись, пристально посмотрел в глаза священнику.
— Заккес наш единственный сын. Он нам очень нужен на ферме. Объясните, почему я должен отпустить его? Почему он должен оставить семью и ферму?
Отец Флэттс оттолкнул пустую кружку, и на лице его появилась жалкая улыбка. Натаниэл схватил кружку и снова наполнил ее до краев. Священник сделал большой глоток и отрыгнул. Он откинулся на спинку стула и сложил красные руки на объемистом животе. Странно, но жжение в горле прошло.
— Это надо сделать ради мальчика. Малыш очень смышленый. Он может много дать людям. — Отец Флэттс говорил с большим трудом, подсознательно чувствуя, что слова его звучат невнятно. Он нахмурил брови, пытаясь отчетливо выговаривать каждое слово, но у него это не получалось. — Он получит много взамен. Мальчик особо одарен.
— А что буду иметь я? — криво усмехнулся Натаниэл.
— Вы? — сдвинул брови священник. — Ничего.
Натаниэл медленно кивнул. По крайней мере святой отец был с ним откровенен и не старался пудрить ему мозги разговорами о Божьем благословении.
— А что ждет Зака? — спросил Натаниэл.
— Образование и упорный труд. — Его преподобие проглотил слюну и с облегчением вздохнул. — Заккесу не придется думать о хлебе насущном.
Натаниэл снова кивнул. Он выглядел сломленным, но лишь на мгновение. Через минуту он гордо вскинул голову.
— Скажите мне только одно, святой отец. Мой сын будет хорошим проповедником?
Его преподобие залпом допил остатки муншай-на и со стуком поставил кружку на стол, потом неожиданно подвинул ее к Натаниэлу.
— Еще.
— Вы уверены? — ухмыльнулся Натаниэл.
— Да, — закивал отец Флэттс. Он не отрываясь следил, как Натаниэл наполнял кружку, затем дернул ее к себе, расплескав половину на стол. — Я не могу сказать, получится ли из Заккеса хороший проповедник, мистер Хоув. Все зависит… — он снова икнул, — все будет зависеть от самого Заккеса.
— Ладно, — сказал Натаниэл, — ваша взяла. Берите его, вы и ваш Бог. Мой сын теперь ваш.
Как только прозвучали эти слова, отец Флэттс вскочил, отбросив стул, и ринулся к двери. Оказавшись снаружи, он обеими руками уцепился за столб крыльца и несколько раз глубоко вздохнул. Но было уже поздно, его стошнило. Глаза у него закатились, и он полетел бы вниз, если бы не вышедший следом Натаниэл, который подхватил падающего священника и осторожно опустил его на крыльцо. Он покачал головой и хихикнул: отец Флэттс был мертвецки пьян.
Отец Флэттс так и не попробовал жареную курицу, но через полгода поезд вез Заккеса в штат Виргиния, в город Тигервилль, где ему предстояло учиться в духовном колледже.
— Да. — Заккес резко обернулся и увидел запыхавшегося первокурсника с лицом в оспинах.
— Тебя хочет видеть преподобный Астин, — почтительно зашептал он.
— Спасибо, — поблагодарил Заккес, но новичка как ветром сдуло, он помчался дальше выполнять другие поручения.
Сдвинув брови, Заккес направился к внушительных размеров административному зданию. Юноша гадал, по какой причине его вызывали к ректору. За два года пребывания в колледже ему доводилось лишь издалека видеть представительную фигуру преподобного Астина. Каждое второе воскресенье Заккес слушал проповеди этого известного священника в церкви при колледже. И два раза наблюдал церемонию выпуска старшекурсников, уже принявших сан. Преподобный Астин выступал перед ними с вдохновенными словами напутствия, исполненными мудрости, призванными предостеречь новых слуг Бога от соблазнов грешного мира, в который они готовились вступить. Однако за прошедшие два года Заккес еще не удостаивался личной беседы с ректором.
Взволнованный Зак лизнул ладонь и провел ею по волосам, приглаживая вихры, положил книги на землю и поправил галстук. Теперь он, Заккес Хоув, был готов предстать перед преподобным Астином, одним из самых выдающихся проповедников методизма Америки. И снова он спрашивал себя: чему был обязан вызовом в такую высокую инстанцию?
Чтобы сократить путь, юноша пошел напрямик через всхолмленные живописные лужайки. Администрация колледжа размещалась в прекрасном, увитом плющом замке в стиле Тюдоров. Островерхая крыша, крытая кровельной плиткой, вся ощетинилась дымоходами, не было недостатка и в слуховых окнах. Заккес огляделся и в который раз восхитился красотой окружающего пейзажа, который нельзя было сравнить с однообразием Мадди-Лейк.
Территория колледжа была прекрасным парком с ухоженными лужайками под сенью вековых дубов, там росли магнолии, кизил, а азалии именно сейчас вступили в пору цветения.
Все шесть зданий колледжа, за исключением одного, были в стиле Тюдоров, массивные и увитые плющом. Они смотрели на мир стрельчатыми готическими окнами с толстыми стеклами в свинцовой оправе. В самом центре находилось здание, резко отличавшееся от других своей архитектурой. Это была церковь, изящные пропорции которой соответствовали неоклассическому стилю. Величественные стены из красного кирпича устремлялись ввысь, словно пытались коснуться парящих облаков.
Заккес поравнялся с садовником, косившим траву. Юноша на минуту задержался, глядя, как поблескивает серп. Уже больше двух лет не держал он в руках этот инструмент. Зак не переставал удивляться, каким чудесным образом в один миг изменилась его жизнь. Интересно, этот пряный запах свежескошенной травы, этот сильный запах земли — всегда ли они будут волновать его? Наверное, всегда: слишком глубоки в нем воспоминания прошлой жизни.
Однако он задержался, нужно поторопиться. Юноша стал быстро подниматься по широким каменным ступеням и перевел дух только перед массивными двустворчатыми дверями административного здания. Он еще раз глубоко вздохнул, собираясь с силами, и, взяв книги под мышку, толкнул одну из створок; тяжелая дверь с громким скрипом отворилась.
Внутри было темно и прохладно. Хотя в отличие от церкви как духовного начала колледжа административное здание было его общественным центром и имело более светский характер, духовное влияние чувствовалось и здесь. Заккес прошел через темную прихожую к трапезному столу, в центре которого он заметил небольшой простой крест. По обе стороны от креста сидели два розовощеких студента-второкурсника.
Заккес остановился у стола и откашлялся.
— Я пришел для беседы с преподобным Асти-ном, — сказал он, заметно волнуясь.
Ближайший к нему молодой человек поднял голову.
— Твоя фамилия?..
— Заккес Хоув.
Молодой человек заглянул в книгу записей, затем посмотрел на своего соседа:
— Подежурь здесь, брат Чарльз.
— Конечно, брат Артур, — ответил второй студент.
Брат Артур поднялся и вышел из-за стола.
— Иди за мной, брат Заккес, — учтиво пригласил он. — Книги можешь оставить здесь.
Заккес положил книги на стол и направился к крутой лестнице, ведущей на второй этаж, но его остановил голос брата Артура:
— Брат Заккес!
Зак обернулся.
— Нам сюда. — Второкурсник показывал в противоположную сторону, на другую лестницу.
Заккес пошел за ним по длинному коридору со множеством дверей. Затем коридор сузился. В конце него проводник открыл маленькую дверь. Заккес увидел винтовую каменную лестницу, уходившую вниз, вероятно, в подвал. Он вопросительно посмотрел на брата Артура.
— Преподобный Астин истинно верует в смирение, — объяснил брат Артур, — и живет в соответствии со своими проповедями. Его жилище — маленькая келья в цокольном этаже.
— О-о!
Брат Артур нырнул в дверь и начал спускаться по узкой винтовой лестнице. Зак последовал за ним. Их шаги отдавались гулким эхом.
В цокольном этаже было темно, душно и тянуло сыростью. Помещение освещалось тусклым светом немногочисленных лампочек. Пройдя лабиринт коридоров, они остановились перед дверью. Проводник постучал.
— Кто там? — послышался низкий звучный баритон, и брат Артур толкнул дверь.
— Это брат Заккес, преподобный Астин, он пришел на беседу с вами.
— Хорошо, пусть войдет.
Брат Артур отступил, пропуская Зака, который, взглянув на него, протиснулся в комнату. Дверь за ним тихо закрылась. Он медленно огляделся.
Келья была настоящим каменным мешком, еще меньшим, чем жилища студентов. Везде только камень. В углу по диагонали стоял небольшой стол, к одной из стен прижалась аккуратно заправленная узкая койка с зачитанной Библией на подушке. На стенах ничего, кроме изображения Иисуса, выполненного вполоборота. Никакого ковра. Слабый свет проникал в келью через маленькое оконце у самого потолка. Занавесок на окне не было. Это была поистине спартанская обитель.
Преподобный Астин сидел за столом, перед ним лежали конверт и лист бумаги. Он поднял голову и посмотрел на вошедшего.
В своей маленькой простой келье преподобный Астин выглядел еще более внушительно, чем на церковной кафедре. Он приковывал к себе внимание в любой обстановке.
Преподобный Астин был высок, строен и статен и держался с прирожденным достоинством. Но больше всего взгляд притягивало его лицо, обрамленное пышной шевелюрой, настоящей львиной гривой. Чистые, небесно-голубые глаза смотрели прямо и открыто, гладко выбритое лицо с орлиным носом и квадратным волевым подбородком дышало силой и уверенностью.
Несмотря на внушительный вид, этот человек сразу располагал к себе: он как бы излучал великодушие и доброту. Зак немного успокоился и почувствовал себя свободнее. Его волнение совсем улеглось, когда преподобный Астин встал и протянул ему руку. Рукопожатие было сильным и искренним.
— Брат Заккес, прошу садиться. — Его преподобие плавным жестом указал на койку. Усадив юношу, он снова занял свое место у стола, и некоторое время они изучающе смотрели друг на друга.
— Вот мы и встретились, брат Заккес, — проговорил наконец преподобный Астин. — Учителя высоко отзываются о твоих успехах. Эти два года ты был в числе лучших учеников. Жаль, что нам не пришлось встретиться по менее грустному поводу.
Заккес сдвинул брови. Он не понял, что имел в виду его преподобие, и не знал, что ответить, поэтому предусмотрительно промолчал.
Преподобный Астин сложил руки на груди и неторопливо продолжал:
— Я получил телеграмму печального содержания. — Его лицо как-то сразу осунулось, голос стал тише, глаза увлажнились, плечи поникли. Затем он снова поднял голову и встретился взглядом с Зак-кесом. — Мне всегда было не по душе сообщать печальные известия, хотя это тоже входит в мои обязанности.
Заккес внутренне сжался.
— Что-то случилось? — прошептал он, холодея от дурных предчувствий. — Дома?
Его преподобие кивнул:
— С вашей матерью.
— Неужели она… — Заккес боялся договорить.
— Нет, она жива, — мягко сказал преподобный Астин, покачав головой. — Но она очень серьезно больна.
Заккес воспринял его слова со смешанным чувством. С одной стороны, он испытал облегчение, с Другой — испуг и беспомощность.
— Это очень серьезно? — Голос его дрожал.
— Достаточно, в противном случае преподобный… — он заглянул в телеграмму, лежавшую перед ним, — преподобный Флэттс не просил бы разрешения отпустить тебя домой. Он считает, что надо ехать немедленно.
Заккес проглотил ком в горле, во рту у него пересохло.
— Но я…
— Для тебя экзамены будут перенесены. — Преподобный Астин приложил руку ко рту и деликатно кашлянул. — Я знаю, что ты стеснен в средствах, поэтому я распорядился относительно твоей поездки. Вот билеты на поезд. — Он подтолкнул к Заккесу конверт. — Там еще пять долларов на всякие непредвиденные расходы.
Заккеса охватило чувство, которое можно было бы назвать чувством всеобъемлющей любви. От волнения он не мог говорить.
— Мы все будем молиться за твою мать, — пообещал преподобный Астин. — Теперь иди и собирайся, брат Заккес, и чти мать свою. — Он отодвинул стул и встал, подавая знак, что беседа окончена.
Зак последовал его примеру. Он неуверенно поднялся и крепко пожал протянутую руку.
— Благодарю вас, преподобный Астин, — сказал он благодарно. — Вы… очень добры, я… я не знаю, смогу ли я вас когда-либо отблагодарить.
Его преподобие похлопал Зака по руке.
— Матери нам очень дороги, береги свою, брат Заккес.
— Обязательно! — с жаром воскликнул юноша.
— У общежития ждет экипаж. — Преподобный Астин отпустил руку Зака и взглянул на карманные часы. — Если ты поторопишься, то еще сможешь успеть на поезд. В Сент-Луисе тебе придется делать пересадку.
У Зака на глаза навернулись слезы.
— Что бы ни случилось, — медленно проговорил его преподобие, — на все воля Божья. Уповай на Него, и Он тебя не оставит. Он будет смотреть за тобой и твоей матерью. Мы все Его дети.
Заккес не отрываясь смотрел на преподобного Астина.
— Да пребудет с тобой Бог.
И Заккес ушел.
Стараясь не обращать внимания на голодное урчание в желудке, Зак взял свой потрепанный чемодан и вышел из здания вокзала. Небо заволокли серые тучи, моросил мелкий дождь. Юноша со вздохом поставил чемодан на землю и поднял воротник. Небольшой дождь ему не помеха, ведь он столько лет проработал на ферме. Зак поднял чемодан и, тихонько насвистывая, двинулся по улице.
Но далеко уйти ему не удалось. Моросящий дождик неожиданно сменили довольно крупные капли. Небо осветилось желтыми вспышками молний, за которыми последовали громовые раскаты. Через минуту серебристо-серая стена дождя обрушилась на город.
Зак укрылся в нише у входа в магазин. По обе стороны ниши были устроены маленькие стеклянные витрины, которые подсвечивались откуда-то сверху. Зак не отрываясь смотрел то на одну, то на другую витрину. Слева от него красовался муляж шеи из темно-голубого бархата, на котором сверкала и переливалась нитка жемчуга. Справа такой же манекен обвивала золотая цепочка с медальоном филигранной работы. В центр его между стеклами была вложена засушенная анютина глазка, розовато-лиловая, с лимонно-желтой сердцевиной.
Глядя на него, Зак вспомнил, как много лет назад мать отдала свой медальон отцу Флэттсу в уплату за учебу, и слезы затуманили его глаза. Он знал, как она дорожила этим медальоном. Мать никогда его не носила, но иногда разворачивала выцветшую папиросную бумагу и любовалась своей единственной дорогой вещью. В эти минуты легкая улыбка трогала ее сжатые губы, а взгляд устремлялся вдаль, словно перенося ее в далекое прошлое. Конечно, такой медальон с цветком не связан ни с какими ее воспоминаниями, но Зак представил, как мать будет им дорожить, особенно если… Юноша глубоко вздохнул. Он никогда не дарил матери красивых подарков. Никогда.
— У тебя ведь есть призвание? — спросил отец Тилтон тихим голосом.
Заккес кивнул. Говорить он не мог: в голове у него все смешалось.
— Многие из тех, кто был наделен божественным призванием, вначале не сознавали этого, — решительно заметил отец Флэттс, затем доброжелательно улыбнулся Заккесу. — Бог все знает. Он выделил тебя, чтобы ты служил ему. Выполнять волю Господа — святое дело. Это очень достойное поприще. Принятие духовного сана раскрывает большие возможности.
Заккес обернулся к отцу Флэттсу.
— Священники не только совершают церковную службу. Мы врачуем души, заботимся о духовных потребностях людей, облегчаем страдания.
— Но я… я… — Зак был в полном смятении и говорил с трудом. — Я ничего не знаю о таких вещах.
— Напротив, — мягко заметил отец Тилтон, — твой псалом говорит о другом. У тебя великий дар выражать словами и доносить до людей то, что с трудом поддается пониманию.
— Сейчас тебе не обязательно давать ответ, — сказал, откашлявшись, отец Флэттс. — Но если тебя заинтересовало наше предложение, сообщи нам об этом. Нужно начать готовиться заранее: с тобой будут беседовать, тебе предстоит выдержать экзамены, учиться в колледже.
— В колледже?!
— Да, в колледже, — торжественно произнес отец Флэттс. — Большинство священников учатся в колледже, после окончания учебы их посвящают в сан и дают приход. Возможно, тебе придется поехать миссионером в дальние страны.
— Дальние страны! — встрепенулся Зак. Он не решался верить своим ушам. Словно лукавые сирены манили его своими сладкими голосами.
— Конечно, если ты решишь избрать этот путь, мы должны будем выбрать для тебя достойную супругу, которая приняла бы на себя заботу о тебе и всех прихожанах. Как это делает миссис Арабелла. Есть много прекрасных молодых набожных женщин, таких, например, как наша Фиби.
Заккес вспыхнул.
Преподобный Флэттс деликатно кашлянул, отвел глаза в сторону и слегка покраснел. Арабелла заблуждалась, думая, что от его глаз укрылось повышенное внимание Заккеса к Фиби. И разве он не поклялся у смертного одра родителей своей племянницы, что будет заботиться о ней, поможет найти достойного мужа, а это была задача не из легких.
Конечно, время еще было, но ведь нужно готовить почву постепенно. И прежде всего требовалось определить, можно ли рассчитывать на Заккеса.
— Подумай обо всем как следует, — быстро сказал отец Флэттс. — Сейчас ничего решать не надо. Пока все останется между нами.
Заккес пытался проглотить стоявший в горле ком. Неожиданно кабинет со множеством книжных полок стал медленно кружиться перед его глазами. Он все еще не мог поверить в то, что слышал. Слишком удачно все складывалось. Образование. Карьера, пусть и не такая, о которой он думал. Возможность путешествовать по свету, увидеть дальние страны, о которых он так долго грезил. И, может быть, Фиби станет его женой. Могло осуществиться все, чего он так страстно желал, к чему так стремился.
Зак ощутил, как в его душе шевельнулось новое, не испытанное ранее чувство всеобъемлющей любви. И это случилось с ним, никогда не отличавшимся особой религиозностью. Случайно ли это или судьба? А может, это была воля Господня? Возможно, очень возможно.
Перед тем как проводить Заккеса, отец Флэттс отвел его в сторону.
— Запомни, — его голос звучал доверительно и в то же время в нем слышалось наставление, — в спешке ничего не решают. Обдумай все хорошенько, прежде чем дать окончательный ответ. А сейчас иди домой и постарайся как следует выспаться.
На следующий день преподобный Флэттс приехал на ферму Хоувов, чтобы поговорить с Ната-ниэлом.
Натаниэл прекрасно понял причину приезда святого отца. Он сделал знак маленькому толстяку следовать за собой и увел его от яркого солнечного дня в душный и сырой полумрак дома. Единственную комнату перегораживала ветхая занавеска, воздух был спертый, тяжелый.
Натаниэл полез в буфет, достал фаянсовый кувшин с муншайном[5] и поставил его на грубо сколоченный кухонный стол. Он стал открывать кувшин, и пробка громко хлопнула. Натаниэл налил до краев две глиняные кружки и сел к столу. Его преподобие тоже сел. Снаружи доносился стук топора: это Зак колол дрова у сарая.
Натаниэл почти осушил свою кружку, когда заметил, что гость не отпил ни глотка.
— Не доверяю тем, кто не пьет, — сказал он коротко, указывая на кружку священника.
Его преподобие видел, что Натаниэл буквально сверлил его взглядом. Отец Флэттс поднял свою кружку и, поморщившись, отхлебнул из нее немного. Его передернуло. Напиток был очень крепок, прямо обжигал. Его преподобие никогда не пил крепких напитков, но тут он побоялся обидеть хозяина. Кроме того, он хотел расположить к себе Натаниэла, чтобы миссия, с которой он приехал, завершилась успешно.
«Прости меня, Господи», — каждый раз повторял про себя священник, делая глоток.
Некоторое время они сидели молча. Натаниэл пил большими глотками, отец Флэттс отхлебывал понемногу из своей кружки, Натаниэл заметил, что жидкость в кружке гостя совсем не убавляется, и нахмурил брови.
— Вы совсем не пьете, — укоризненно сказал Натаниэл. — Смелее, святой отец, пейте, как подобает мужчине. Не бойтесь, ничего не случится.
Отец Флэттс закрыл глаза и допил кружку до дна. Он поперхнулся и зашелся в кашле, так что глаза выкатились из орбит.
Натаниэл похлопал его преподобие по спине, отчего глаза у того выпучились еще больше, и снова наполнил кружки.
— До дна, — приказал Натаниэл и сделал глоток.
Отец Флэттс завороженно следил, как Натаниэл одним духом осушил свою кружку. Потом он с ужасом понял, что ему нужно сделать то же самое.
«Прости, Господи», — снова сказал про себя священник и залпом выпил огненную жидкость. Во рту осталась неприятная горечь, в животе забурлило. Хозяин снова налил.
Его преподобие ощутил необычную легкость во всем теле. Никогда раньше не испытывал он ничего подобного. Неожиданно его прошиб пот. Он уже не чувствовал ни рук, ни ног. Комната медленно закружилась вокруг него, чего, однако, нельзя было сказать о Натаниэле: чем больше он пил, тем становился трезвее.
Наконец Натаниэл откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, словно уснул. Но это только казалось: он был весь натянут, как струна.
— Значит, вы приехали, чтобы забрать у меня мальчика?
Его преподобие не сразу нашелся, что ответить. Его учили владеть собой в любой ситуации, но в доме Хоувов он чувствовал себя как рыба, вынутая из воды. Никогда раньше не заходил он к ним в дом, поэтому сама атмосфера жилища подействовала на него удручающе. Все вокруг свидетельствовало, буквально кричало о крайней нужде, об отчаянных попытках удержаться на плаву. Отец Флэттс был просто подавлен этой печальной картиной, поэтому чувствовал себя еще более неловко. Одновременно он ощущал в себе решимость выполнить свою задачу. Изменив к лучшему жизнь хотя бы одного члена этой семьи, дав возможность Заку избежать нищенского существования, в конечном итоге можно было помочь всей семье вырваться из нужды. На это была воля Господа, в это свято верил отец Флэттс.
Неожиданно Натаниэл резко отодвинул стул и вскочил. Он прошел по заскрипевшим половицам к двери и, распахнув ее, громко крикнул:
— Сью Эллен!
Она не заставила себя долго ждать. Войдя, нервно вытерла красные, огрубевшие руки о грязный передник. Глаза у нее были тусклые, без блеска, а морщинистое лицо измученным.
— Его преподобие хочет есть!
Сью Эллен вымученно улыбнулась и вошла в комнату, протиснувшись мимо застывшего в дверях мужа.
— Не беспокойтесь, мадам, — слабо запротестовал отец Флэттс, язык у него заплетался. Его начинало мутить от одной мысли о еде. А когда он увидел, какую засаленную сковородку взяла Сью Эллен, он даже содрогнулся.
— Вы пришли к нам в гости и не должны отказываться поесть с нами, — упрямо буркнул Натаниэл. — Мой мальчик много раз обедал у вас в доме, теперь вы будете есть здесь, с нами.
Отец Флэттс кивнул и попытался изобразить на лице подобие улыбки. Он был бледен и отвратительно себя чувствовал, но пренебречь гостеприимством не мог, чего бы это ему ни стоило.
— Зак! — проревел в дверь Натаниэл.
Стук топора прекратился, и через минуту Зак появился в дверях, вид у него был взволнованный.
— Что, папа? — смущенно спросил он.
— Зарежь нам самую жирную курицу, ты знаешь какую.
— Да, папа, — сказал он неуверенно.
— И пошевеливайся, парень!
— Хорошо, папа. — И тут Зак встретился глазами с отцом Флэттсом. Ему было стыдно перед священником за бедность, в которой они жили, за грязь, что была вокруг: мать сильно уставала от работы в поле, и на дом ее уже не хватало, но хуже было то, что Зак знал, как готовила и сервировала стол миссис Арабелла. Здесь не было сверкающего фарфора, переходившего по наследству. Все было старое, обветшавшее от долгого пользования. Зак повернулся и быстро вышел.
Его поспешный уход не остался не замеченным для Натаниэла. Плечи его поникли, он как будто вмиг состарился; глядя вслед сыну, он чувствовал скорое расставание. Случилось то, чего он так боялся. Заккес уважал его преподобие больше, чем собственного отца. Хуже всего было сознавать, что он, Натаниэл, ничего не мог с этим поделать. Он не умел ни читать, ни писать. То, что было важно для Заккеса, было понятно его преподобию, а не ему, родному отцу. Вот он и потерял своего единственного сына.
С громким стуком Сью Эллен поставила на плиту сковороду и, взяв деревянную бадью, вышла во двор. Набрав воды, она вернулась в дом, залила огромный котел и аккуратно уложила в печке дрова. Потом скрутила из бумаги фитиль и, чиркнув спичкой о стену, подожгла бумагу. Засунула фитиль в дрова и подождала, пока они загорелись, потом снова взяла ведро и вышла. Некоторое время она стояла, наблюдая, как сын сыпал корм, приманивая кур: «Цып-цып-цып». Улыбнувшись и покачав головой, Сью Эллен направилась за дом, в огород.
Зарезав курицу, Зак принес ее, а сам ушел, чтобы не мешать. Он понимал, что отец и священник хотят наедине обсудить его будущее. Как же все сложится для него?
«Господи, — молил он про себя, — просвети моего отца». И вдруг Зак осознал, что впервые в жизни он молится.
Отец Флэттс громко икнул. Он уже не старался сдерживаться и прикрывать рот рукой. Словно ища опору, его преподобие крепко ухватился за край стола. Он думал про себя, что алкоголь странно влияет на человека. Стены комнаты кружились в какой-то неистовой пляске. Было душно, и со священника катился градом пот. От печки тянуло жаром, а от шипения жира на сковороде к горлу все больше подступала тошнота.
Натаниэл облокотился о стол и, наклонившись, пристально посмотрел в глаза священнику.
— Заккес наш единственный сын. Он нам очень нужен на ферме. Объясните, почему я должен отпустить его? Почему он должен оставить семью и ферму?
Отец Флэттс оттолкнул пустую кружку, и на лице его появилась жалкая улыбка. Натаниэл схватил кружку и снова наполнил ее до краев. Священник сделал большой глоток и отрыгнул. Он откинулся на спинку стула и сложил красные руки на объемистом животе. Странно, но жжение в горле прошло.
— Это надо сделать ради мальчика. Малыш очень смышленый. Он может много дать людям. — Отец Флэттс говорил с большим трудом, подсознательно чувствуя, что слова его звучат невнятно. Он нахмурил брови, пытаясь отчетливо выговаривать каждое слово, но у него это не получалось. — Он получит много взамен. Мальчик особо одарен.
— А что буду иметь я? — криво усмехнулся Натаниэл.
— Вы? — сдвинул брови священник. — Ничего.
Натаниэл медленно кивнул. По крайней мере святой отец был с ним откровенен и не старался пудрить ему мозги разговорами о Божьем благословении.
— А что ждет Зака? — спросил Натаниэл.
— Образование и упорный труд. — Его преподобие проглотил слюну и с облегчением вздохнул. — Заккесу не придется думать о хлебе насущном.
Натаниэл снова кивнул. Он выглядел сломленным, но лишь на мгновение. Через минуту он гордо вскинул голову.
— Скажите мне только одно, святой отец. Мой сын будет хорошим проповедником?
Его преподобие залпом допил остатки муншай-на и со стуком поставил кружку на стол, потом неожиданно подвинул ее к Натаниэлу.
— Еще.
— Вы уверены? — ухмыльнулся Натаниэл.
— Да, — закивал отец Флэттс. Он не отрываясь следил, как Натаниэл наполнял кружку, затем дернул ее к себе, расплескав половину на стол. — Я не могу сказать, получится ли из Заккеса хороший проповедник, мистер Хоув. Все зависит… — он снова икнул, — все будет зависеть от самого Заккеса.
— Ладно, — сказал Натаниэл, — ваша взяла. Берите его, вы и ваш Бог. Мой сын теперь ваш.
Как только прозвучали эти слова, отец Флэттс вскочил, отбросив стул, и ринулся к двери. Оказавшись снаружи, он обеими руками уцепился за столб крыльца и несколько раз глубоко вздохнул. Но было уже поздно, его стошнило. Глаза у него закатились, и он полетел бы вниз, если бы не вышедший следом Натаниэл, который подхватил падающего священника и осторожно опустил его на крыльцо. Он покачал головой и хихикнул: отец Флэттс был мертвецки пьян.
Отец Флэттс так и не попробовал жареную курицу, но через полгода поезд вез Заккеса в штат Виргиния, в город Тигервилль, где ему предстояло учиться в духовном колледже.
6
— Заккес Хоув?— Да. — Заккес резко обернулся и увидел запыхавшегося первокурсника с лицом в оспинах.
— Тебя хочет видеть преподобный Астин, — почтительно зашептал он.
— Спасибо, — поблагодарил Заккес, но новичка как ветром сдуло, он помчался дальше выполнять другие поручения.
Сдвинув брови, Заккес направился к внушительных размеров административному зданию. Юноша гадал, по какой причине его вызывали к ректору. За два года пребывания в колледже ему доводилось лишь издалека видеть представительную фигуру преподобного Астина. Каждое второе воскресенье Заккес слушал проповеди этого известного священника в церкви при колледже. И два раза наблюдал церемонию выпуска старшекурсников, уже принявших сан. Преподобный Астин выступал перед ними с вдохновенными словами напутствия, исполненными мудрости, призванными предостеречь новых слуг Бога от соблазнов грешного мира, в который они готовились вступить. Однако за прошедшие два года Заккес еще не удостаивался личной беседы с ректором.
Взволнованный Зак лизнул ладонь и провел ею по волосам, приглаживая вихры, положил книги на землю и поправил галстук. Теперь он, Заккес Хоув, был готов предстать перед преподобным Астином, одним из самых выдающихся проповедников методизма Америки. И снова он спрашивал себя: чему был обязан вызовом в такую высокую инстанцию?
Чтобы сократить путь, юноша пошел напрямик через всхолмленные живописные лужайки. Администрация колледжа размещалась в прекрасном, увитом плющом замке в стиле Тюдоров. Островерхая крыша, крытая кровельной плиткой, вся ощетинилась дымоходами, не было недостатка и в слуховых окнах. Заккес огляделся и в который раз восхитился красотой окружающего пейзажа, который нельзя было сравнить с однообразием Мадди-Лейк.
Территория колледжа была прекрасным парком с ухоженными лужайками под сенью вековых дубов, там росли магнолии, кизил, а азалии именно сейчас вступили в пору цветения.
Все шесть зданий колледжа, за исключением одного, были в стиле Тюдоров, массивные и увитые плющом. Они смотрели на мир стрельчатыми готическими окнами с толстыми стеклами в свинцовой оправе. В самом центре находилось здание, резко отличавшееся от других своей архитектурой. Это была церковь, изящные пропорции которой соответствовали неоклассическому стилю. Величественные стены из красного кирпича устремлялись ввысь, словно пытались коснуться парящих облаков.
Заккес поравнялся с садовником, косившим траву. Юноша на минуту задержался, глядя, как поблескивает серп. Уже больше двух лет не держал он в руках этот инструмент. Зак не переставал удивляться, каким чудесным образом в один миг изменилась его жизнь. Интересно, этот пряный запах свежескошенной травы, этот сильный запах земли — всегда ли они будут волновать его? Наверное, всегда: слишком глубоки в нем воспоминания прошлой жизни.
Однако он задержался, нужно поторопиться. Юноша стал быстро подниматься по широким каменным ступеням и перевел дух только перед массивными двустворчатыми дверями административного здания. Он еще раз глубоко вздохнул, собираясь с силами, и, взяв книги под мышку, толкнул одну из створок; тяжелая дверь с громким скрипом отворилась.
Внутри было темно и прохладно. Хотя в отличие от церкви как духовного начала колледжа административное здание было его общественным центром и имело более светский характер, духовное влияние чувствовалось и здесь. Заккес прошел через темную прихожую к трапезному столу, в центре которого он заметил небольшой простой крест. По обе стороны от креста сидели два розовощеких студента-второкурсника.
Заккес остановился у стола и откашлялся.
— Я пришел для беседы с преподобным Асти-ном, — сказал он, заметно волнуясь.
Ближайший к нему молодой человек поднял голову.
— Твоя фамилия?..
— Заккес Хоув.
Молодой человек заглянул в книгу записей, затем посмотрел на своего соседа:
— Подежурь здесь, брат Чарльз.
— Конечно, брат Артур, — ответил второй студент.
Брат Артур поднялся и вышел из-за стола.
— Иди за мной, брат Заккес, — учтиво пригласил он. — Книги можешь оставить здесь.
Заккес положил книги на стол и направился к крутой лестнице, ведущей на второй этаж, но его остановил голос брата Артура:
— Брат Заккес!
Зак обернулся.
— Нам сюда. — Второкурсник показывал в противоположную сторону, на другую лестницу.
Заккес пошел за ним по длинному коридору со множеством дверей. Затем коридор сузился. В конце него проводник открыл маленькую дверь. Заккес увидел винтовую каменную лестницу, уходившую вниз, вероятно, в подвал. Он вопросительно посмотрел на брата Артура.
— Преподобный Астин истинно верует в смирение, — объяснил брат Артур, — и живет в соответствии со своими проповедями. Его жилище — маленькая келья в цокольном этаже.
— О-о!
Брат Артур нырнул в дверь и начал спускаться по узкой винтовой лестнице. Зак последовал за ним. Их шаги отдавались гулким эхом.
В цокольном этаже было темно, душно и тянуло сыростью. Помещение освещалось тусклым светом немногочисленных лампочек. Пройдя лабиринт коридоров, они остановились перед дверью. Проводник постучал.
— Кто там? — послышался низкий звучный баритон, и брат Артур толкнул дверь.
— Это брат Заккес, преподобный Астин, он пришел на беседу с вами.
— Хорошо, пусть войдет.
Брат Артур отступил, пропуская Зака, который, взглянув на него, протиснулся в комнату. Дверь за ним тихо закрылась. Он медленно огляделся.
Келья была настоящим каменным мешком, еще меньшим, чем жилища студентов. Везде только камень. В углу по диагонали стоял небольшой стол, к одной из стен прижалась аккуратно заправленная узкая койка с зачитанной Библией на подушке. На стенах ничего, кроме изображения Иисуса, выполненного вполоборота. Никакого ковра. Слабый свет проникал в келью через маленькое оконце у самого потолка. Занавесок на окне не было. Это была поистине спартанская обитель.
Преподобный Астин сидел за столом, перед ним лежали конверт и лист бумаги. Он поднял голову и посмотрел на вошедшего.
В своей маленькой простой келье преподобный Астин выглядел еще более внушительно, чем на церковной кафедре. Он приковывал к себе внимание в любой обстановке.
Преподобный Астин был высок, строен и статен и держался с прирожденным достоинством. Но больше всего взгляд притягивало его лицо, обрамленное пышной шевелюрой, настоящей львиной гривой. Чистые, небесно-голубые глаза смотрели прямо и открыто, гладко выбритое лицо с орлиным носом и квадратным волевым подбородком дышало силой и уверенностью.
Несмотря на внушительный вид, этот человек сразу располагал к себе: он как бы излучал великодушие и доброту. Зак немного успокоился и почувствовал себя свободнее. Его волнение совсем улеглось, когда преподобный Астин встал и протянул ему руку. Рукопожатие было сильным и искренним.
— Брат Заккес, прошу садиться. — Его преподобие плавным жестом указал на койку. Усадив юношу, он снова занял свое место у стола, и некоторое время они изучающе смотрели друг на друга.
— Вот мы и встретились, брат Заккес, — проговорил наконец преподобный Астин. — Учителя высоко отзываются о твоих успехах. Эти два года ты был в числе лучших учеников. Жаль, что нам не пришлось встретиться по менее грустному поводу.
Заккес сдвинул брови. Он не понял, что имел в виду его преподобие, и не знал, что ответить, поэтому предусмотрительно промолчал.
Преподобный Астин сложил руки на груди и неторопливо продолжал:
— Я получил телеграмму печального содержания. — Его лицо как-то сразу осунулось, голос стал тише, глаза увлажнились, плечи поникли. Затем он снова поднял голову и встретился взглядом с Зак-кесом. — Мне всегда было не по душе сообщать печальные известия, хотя это тоже входит в мои обязанности.
Заккес внутренне сжался.
— Что-то случилось? — прошептал он, холодея от дурных предчувствий. — Дома?
Его преподобие кивнул:
— С вашей матерью.
— Неужели она… — Заккес боялся договорить.
— Нет, она жива, — мягко сказал преподобный Астин, покачав головой. — Но она очень серьезно больна.
Заккес воспринял его слова со смешанным чувством. С одной стороны, он испытал облегчение, с Другой — испуг и беспомощность.
— Это очень серьезно? — Голос его дрожал.
— Достаточно, в противном случае преподобный… — он заглянул в телеграмму, лежавшую перед ним, — преподобный Флэттс не просил бы разрешения отпустить тебя домой. Он считает, что надо ехать немедленно.
Заккес проглотил ком в горле, во рту у него пересохло.
— Но я…
— Для тебя экзамены будут перенесены. — Преподобный Астин приложил руку ко рту и деликатно кашлянул. — Я знаю, что ты стеснен в средствах, поэтому я распорядился относительно твоей поездки. Вот билеты на поезд. — Он подтолкнул к Заккесу конверт. — Там еще пять долларов на всякие непредвиденные расходы.
Заккеса охватило чувство, которое можно было бы назвать чувством всеобъемлющей любви. От волнения он не мог говорить.
— Мы все будем молиться за твою мать, — пообещал преподобный Астин. — Теперь иди и собирайся, брат Заккес, и чти мать свою. — Он отодвинул стул и встал, подавая знак, что беседа окончена.
Зак последовал его примеру. Он неуверенно поднялся и крепко пожал протянутую руку.
— Благодарю вас, преподобный Астин, — сказал он благодарно. — Вы… очень добры, я… я не знаю, смогу ли я вас когда-либо отблагодарить.
Его преподобие похлопал Зака по руке.
— Матери нам очень дороги, береги свою, брат Заккес.
— Обязательно! — с жаром воскликнул юноша.
— У общежития ждет экипаж. — Преподобный Астин отпустил руку Зака и взглянул на карманные часы. — Если ты поторопишься, то еще сможешь успеть на поезд. В Сент-Луисе тебе придется делать пересадку.
У Зака на глаза навернулись слезы.
— Что бы ни случилось, — медленно проговорил его преподобие, — на все воля Божья. Уповай на Него, и Он тебя не оставит. Он будет смотреть за тобой и твоей матерью. Мы все Его дети.
Заккес не отрываясь смотрел на преподобного Астина.
— Да пребудет с тобой Бог.
И Заккес ушел.
7
В Сент-Луисе у него было время между поездами. Вокзал находился недалеко от центра, и, хотя Заккес был невероятно голоден, тем не менее он решил использовать возможность, чтобы осмотреть город. Это было лучше, чем тратить время на еду. Кроме того, еда стоила денег, а посмотреть город можно было бесплатно. В его кармане похрустывали пять банкнот по одному доллару. Для Зака это было целое состояние, в то же время это было все, что он имел.Стараясь не обращать внимания на голодное урчание в желудке, Зак взял свой потрепанный чемодан и вышел из здания вокзала. Небо заволокли серые тучи, моросил мелкий дождь. Юноша со вздохом поставил чемодан на землю и поднял воротник. Небольшой дождь ему не помеха, ведь он столько лет проработал на ферме. Зак поднял чемодан и, тихонько насвистывая, двинулся по улице.
Но далеко уйти ему не удалось. Моросящий дождик неожиданно сменили довольно крупные капли. Небо осветилось желтыми вспышками молний, за которыми последовали громовые раскаты. Через минуту серебристо-серая стена дождя обрушилась на город.
Зак укрылся в нише у входа в магазин. По обе стороны ниши были устроены маленькие стеклянные витрины, которые подсвечивались откуда-то сверху. Зак не отрываясь смотрел то на одну, то на другую витрину. Слева от него красовался муляж шеи из темно-голубого бархата, на котором сверкала и переливалась нитка жемчуга. Справа такой же манекен обвивала золотая цепочка с медальоном филигранной работы. В центр его между стеклами была вложена засушенная анютина глазка, розовато-лиловая, с лимонно-желтой сердцевиной.
Глядя на него, Зак вспомнил, как много лет назад мать отдала свой медальон отцу Флэттсу в уплату за учебу, и слезы затуманили его глаза. Он знал, как она дорожила этим медальоном. Мать никогда его не носила, но иногда разворачивала выцветшую папиросную бумагу и любовалась своей единственной дорогой вещью. В эти минуты легкая улыбка трогала ее сжатые губы, а взгляд устремлялся вдаль, словно перенося ее в далекое прошлое. Конечно, такой медальон с цветком не связан ни с какими ее воспоминаниями, но Зак представил, как мать будет им дорожить, особенно если… Юноша глубоко вздохнул. Он никогда не дарил матери красивых подарков. Никогда.