И во многих фильмах 50-х годов, осуждающих атомные испытания и заражение атмосферы. Именно радиация поднимает со дна морского японское чудовище годзиллу ("Годзилла" и "Возвращение годзиллы") и создает чудовищных насекомых, атакующих Лос-Анжелос в фильме "Им", и уменьшает "Невероятно сжавшегося человека", так что тот становится меньше кошки, и меньше муравья, и меньше всего на свете. Но самым популярным из неосторожных ученых в западном кино оказался Франкенштейн, герой добрых десяти фильмов. В основу их положен роман Мэри Шелли, недавно переизданный у нас, "Франкенштейн, или Современный Прометей", повествующий о злоключениях неосторожного ученого, сделавшего искусственное существо, и несчастного этого существа, наделенного чувствами человека, но внешне уродливого. Дочь писателя Годвина, молодая жена поэта Шелли, друг Байрона, Мэри Шелли создала этот роман в возрасте восемнадцати лет. Написанный в старомодной манере XVIII века, не очень умело построенный, многословный и сентиментальный, роман этот имел долговечный успех. Вероятно, в начале XIX века читатель видел в образе монстра Франкенштейна олицетворение машины, пожирающей человека - своего создателя. Тогда это было злободневно, машины разоряли тысячи англичан, безработные ломали стальные чудовища. И вот в 1931 году Франкенштейн появляется на экране, видимо вовремя, в разгар кризиса. Снова западный обыватель проклинает слишком производительные машины, лишившие его работы и благополучия, опять видит в Франкенштейне воплощение недальновидного ученого, создателя вредных изобретений. Образ искусственного существа, воплощенный Борисом Карповым, стал привычным, как маска переходил из фильма в фильм. У Франкенштейна появилась невеста, сын, дух, дом. Потом пародия на монстра, варианты осовремененные и вариант в обстановке XVIII века. И все снова и снова идут в кинотеатры миллионы западных зрителей, чтобы с дрожью смотреть на мрачный результат дерзаний современного Прометея. "Осторожнее, Прометей, не крадите огонь с неба, пожалуйста! Как бы вы не спалили тихий мирок обывателя!" Выше сказано, что литературу предостережения никак" но могли взять в толк теоретики точного предвидения. А между тем предвидение есть и тут. Оно видно при сравнении с мечтой. Мечта - смелое задание науке и технике. Мечта сбывается, если автор описывает то, к чему человечество стремится. Предвидение мечтателя - в умении почувствовать желательное. А возражения мечте или даже тенденциям науки и техники оправданы, если опасения автора основательны, если тенденции действительно вредны. Вредное будет когда-нибудь парализовано. Задача антимечтателя - вовремя заметить ростки сорняков и предупредить, что они могут заглушить сад. Предостерегает он, рисуя картину сада, уничтоженного сорняками. Этого не должно случиться ни в коем случае. Пусть предупрежденный садовник возьмется за прополку! Выходит, что предвидение антимечтателя в отрицании им же нарисованной картины. Вот это парадокс!
1. А. Богданов - тот самый философ-путаник, которого Ленин критиковал в своем труде "Материализм и эмпириокритицизм". Богданову принадлежат две утопии о совершенном обществе на Марсе - "Красная звезда" и "Инженер Мэнни". После революции Богданов был директором Института переливания крови и погиб при неудачном опыте, поставленном на себе. 2. Сб. "Воспоминания о Ленине", М., "Молодая гвардия", 1955,.стр. 25.
Претензия двенадцатая ПОКАЖИТЕ НАМ БУДУЩЕЕ!
Совершенного человека и общество будущего должна показать фантастика. Автор, увы, ушел от этой задачи. Техника у него - передовая, а люди сегодняшние... Критик № 12.
Как обычно, мы ответим: "Должна, но не всякая". Есть фантастика, имеющая косвенное отношение и даже никакого отношения к будущему не имеющая. Но есть и такая, которая старается нарисовать будущее, именно будущее. Как попадают в будущее наши герои? Существует для этого несколько литературных приемов. 1. Будущее в космосе. На какой-то планете встречена разумная жизнь, аналогичная нашей и опередившая нашу. Вариант приема: опередившие прилетают к нам на Землю и рассказывают о своей жизни, соответствующей нашему будущему. Недостаток - будущее аналогичное, но не наше. 2. Парадокс времени по теории относительности. Космонавты улетели, в пути прошли годы или десятки лет, а на Земле - сотни, тысячи, миллионы (например, "Возвращение со звезд" С. Лема). 3. Машина времени. Когда ее ввел в литературу Уэллс, она казалась правдоподобной. Незадолго перед тем появилось представление, что время как бы четвертое измерение пространства. Но путешествие во времени приводит к нелепостям (герой встречает сам себя) и сейчас применяется обычно как заведомо условный прием. 4. Четвертое измерение и антимиры. Недостаток приема - никаких доказательств их существования. 5. Сон или анабиоз, случайный или искусственный. Прием, не вызывающий сомнений у ученых, встречается все чаще (например, "Через сто лет" А. Беллами, "Когда спящий проснется" Г. Уэллса, "Странник и время" Г. Гора, "Записки из будущего" Н. Амосова). Недостаток приема: нельзя вернуться в наше время и рассказать свои впечатления. И остается условность: неведомо как попал к нам отчет о будущем. 6. Хроноскоп. Изобретен прибор, принимающий радио или телепередачи из будущего. Недостаток - пассивность основных героев. Сидят, смотрят. 7. Кибер-предсказатель будущего. Предсказывает и показывает. Недостаток: также пассивность героев-зрителей и некоторое недоверие к машине. Все ли она знает, не ошибается ли? Пример: Абэ Кобо, "Четвертый ледниковый период". 8. Обнажение приема. "Друг мой, я возьму тебя за руку и отведу в будущее. Закрой глаза и вообрази себе..." ("Путешествие в завтра" В. Захарченко). 9. Отсутствие приема. "Герой проснулся рано утром 2002 года..." (примерам нет числа). Критики Брандис и Дмитриевский справедливо указывают, что первые восемь приемов позволяют рассматривать будущее Глазами современника, а девятый показывает будущее глазами человека будущего. Итак, прием вы выбрали, одним из девяти способов переправили героя в будущее. Но ведь это только пролог... Правда, бывают в научной фантастике произведения, состоящие из одного лишь пролога. Например, герои летят на далекую планету в поисках разума, прилетели - разум есть! (Так заканчивается кинофильм "Икар-1".) Или получены сигналы из космоса. Удалось доказать, что их посылают разумные существа ("Звездная соната" В. Журавлевой). Антимир существует, и в нем разумные существа ("Лицом к стоне" А. Днепрова, "Последняя дверь" М. Емцева и Е. Парпова). Машина времени изобретена, но секрет ее утерян ("А могла бы и быть" В. Григорьева). А вы, читатели, были бы довольны, если бы история жюль-верновского профессора Аронакса закончилась на том, что, усевшись на спину мнимого нарвала, он увидел бы заклепки из листовой стали и воскликнул бы: - Ба, да это подводная лодка! В данном случае: "Ба, да это будущее!" Обилие подобных рассказов показывает, что многих читателей они удовлетворяют. Однако большинство, а также и критик № 12, требует, чтобы фантастика не ограничивалась радостным "ба!", чтобы она не только доставляла в будущее, но и изображала его. Что же нарисовать в будущем? Какие будут дома, города, машины, какие люди, какие у них волнения, открытия, обычаи, зрелища? Глаза разбегаются, голова кружится. За что ухватиться, с чего начать? Чтобы не заблудиться в обилии проблем, давайте поставим один вопрос: "Жизнь в будущем сходна или несходна с современной?" Вопрос не случайный. Фантастика всего мира обсуждает его не первое десятилетие. И если вы посмотрите фантастику буржуазную, вас поразит, как мало принципиальных изменений видит она в будущем. У Хайнлайна на Венере хозяйничают плантаторы, туземцев они загнали в болота, с Земли вывозят рабов, продают их на аукционе. И в финале сентенция: "Что же мы можем сделать? Ничего. Все должно стать гораздо хуже, прежде чем станет немножко лучше. Давай выпьем" ("Логика империи" Р. Хайнлайна). На край Солнечной системы, к Урану, отправляет своих героев Э. Гамильтон ("Сокровище Громовой Луны"). Кто они? Вышедшие в тираж безработные космонавты, с оружием в руках захватившие ракету. На одну из лун Урана летят они, чтобы добыть там сокровище, разбогатеть, обеспечить себе спокойную старость. Величественные успехи в космосе, в обществе - неподвижная косность! Не сочетается как-то. - А наука и не даст ничего хорошего людям, - говорит западная фантастика. - Открытия бесполезны, опасны, вредны! Люди, побывавшие на Луне, возвращаются с психической травмой ("Двое с Луны" Т. Томаса). На неведомой планете космонавты заражаются металлической чумой ("Путешествие будет долгим" А. Иннеса). Сверхгениальный ребенок, выращенный на искусственных гормонах, должен убить родителей ("Чудо-ребенок" Дж. Шеллита). Красочный рассказ К. Саймэка "Однажды на Меркурии" так и просится на экран. Но какова его идея? На Меркурии находится станция, улавливающая солнечную энергию для ретрансляции на Землю. Меркурий обитаем. Там живут странные цветные шары, умеющие подслушивать мысли и принимать любой мысленный образ. Когда люди на станции играют в шахматы, за окном скачут шахматные фигуры. И вот однажды, приняв облик людей, шары пытаются захватить станцию. Их распознают и изгоняют холодом. Зачем они напали? "У нас была своя цивилизация, вы в нее вторглись, нарушили ее ход", - отвечают шары. Но американцам нужна энергия, они не могут оставить Меркурий. Противоречие неразрешимо. Противоречия неразрешимы, значит, неизбежны войны. Воюет Земля с Марсом, воюет Солнечная система с другими звездами, воюет наша галактика с туманностью Андромеды у Мерака и с чужой злой галактикой у Смита. И в результате - упадок или гибель. Одичавшие мохнатые люди тупо глядят на заржавленные рельсы. Теснятся загнанные под землю. Вымирают, когда остановилась последняя кормившая их машина. Или как у Уильямсона: Бомбардировщик бомбит мертвый город, где давно не осталось ни одного жителя. Возвращается на аэродром, автоматы грузят бомбы, самолет взлетает, бомбит тот же город, возвращается... Все это автоматически. Людей нет; люди давно погублены атомной войной. Но заведенные ими автоматы продолжают бесцельное разрушение. Незыблемость капиталистических порядков. Неразрешимость противоречий. Неизбежность войн. И мрачное отчаяние. Конечно, наше мнение о будущем противоположно. Мы уверены, что люди устранят тех, кто не хочет разрешить противоречия, что установится разумный общественный порядок - счастливая, обильная, мирная, разумная и захватывающе интересная жизнь, что будет коммунистическое общество на Земле. Что такое коммунистическое общество? Цитирую программу, принятую на XXII съезде КПСС: "Коммунизм - это бесклассовый общественный строй с единой общенародной собственностью на средства производства, полным социальным равенством всех членов "общества, где вместе с всесторонним развитием людей вырастут и производительные силы на основе постоянно развивающейся науки и техники, все источники общественного богатства польются полным потоком и осуществится великий принцип "от каждого - по способностям, каждому - по потребностям". Коммунизм - это высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников, в котором утвердится общественное самоуправление, труд на благо общества станет для всех первой жизненной потребностью, осознанной необходимостью, способности каждого будут применяться с наибольшей пользой для народа..." Общая идея понятна. И теперь, взявшись за кисть, каждый советский художник может рисовать картину во всех деталях: описывать людей будущего, их одежду, внешность, беседу, жилье, семью, школу, интересы... И тут начинаются споры. Описывать одежду? А по какой моде одевать людей будущего? Дать им просторные плащи или удобные комбинезоны, одеть во все белое, гигиеничное, или в цветное, нарядное, или в прозрачное, стекловатое? И еще такое есть мнение, что в будущем вообще не будет моды, каждый станет одеваться к лицу. Безразлично, какая будет одежда? Да, безразлично. Но автор должен же на чем-то остановиться. А какие будут дома: коттеджи в зеленых садиках, или многоэтажные конструктивистские небоскребы, или нечто неслыханное - парящие дома, наземные ночью, заоблачные днем? И какую изобразить семью - верную, прочную, на всю жизнь, или свободную, ничем не стесняющую изменчивых чувств? Подсказать, надоумить тут некому, потому что: "...то, что мы можем предположить о формах половых отношений после предстоящего устранения капиталистического производства, отличается преимущественно отрицательным характером, ограничивается "в большинстве случаев тем, что отпадает. Но что появится нового? Это определится, когда вырастет новое поколение: поколение мужчин, которым никогда в жизни не придется покупать женщину за деньги или за другие средства социальной власти, и поколение женщин, которым никогда не придется отдаваться мужчине из-за каких-нибудь других побуждений, кроме любви, или отказываться отдаться любому мужчине из боязни экономических последствий. Когда эти люди появятся, они пошлют к черту все, что им сегодня предписывают делать как должное; они будут знать сами, как им поступать, и сами выработают соответственно этому свое общественное мнение о поступках каждого а отдельности, - и точка..." (Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства.) Так писал Энгельс. Он не считал нужным ни предсказывать, ни подсказывать. Писал, что свободные люди сами выработают свое мнение о поступках. И свою задачу видел в том, чтобы освободить людей и тем самым дать им возможность выбирать по своему вкусу.
Люди скромные пришли в смущение. Думают: "Как же я, рядовой режиссер, рядовой литератор, рядовой читатель, возьму на себя смелость судить, предсказывать, предвидеть?" И тогда мы имеем возможность отослать их к главе "Предвидение или заказ?". И не берите на себя ответственность указывать, не берите смелость предвидеть! Вы только помечтаете, изложите мечты, свои и современников. Какое счастье хотели бы вы увидеть на Земле? Какая семья вам по вкусу? А критерий мечты тоже был указан - желательность для читателя. И еще хотелось бы - выполнимость. Вы беретесь мечтать и обсуждать. Не предвидеть. И вот воображение заработало; вы составляете перечень собственных мечтаний. Какой хотите вы видеть жизнь будущего: воспитание, обучение, развлечения, мораль, любовь, семью, одежду, мебель, дома, транспорт и т. д. Все это составит экспозицию. Я останавливаюсь на каждом этапе работы, потому что и литература о будущем останавливалась на каждом этапе. Имеются у нас рассказы о прибытии в будущее без изображения будущего, имеются романы об обстановке будущего почти без людей и без сюжета, романы-экскурсии, романы-экспозиции. Строятся они как отчеты путешественника, как путевые записки. Герой прибывает в будущее, в некую совершенную страну, описывает ее законы, нравы, хозяйство, технику... Именно так построены все классические утопии, начиная с "Утопии" Т. Мора и "Государства Солнца" Кампанеллы. Так построены и утопии XIX и XX века: и "Через сто лет" А. Беллами и "Красная звезда" А. Богданова. Значительна доза экскурсионности и в "Путешествиях Гулливера". Даже в "Туманности Андромеды" И. Ефремова - виднейшей из советских утопии - оказалось немало экскурсионного материала. Время действия "Туманности Андромеды" - примерно лет через тысячу. Люди покорили околосолнечное пространство и летают к звездам за десятки световых лет. Еще дальше действует радиосвязь. Жители Земли беседуют с разумными обитателями иных планетных систем, образуют дружественный союз Великое Кольцо. Народы и расы человеческие давным-давно объединились, стерли границы. Возник общий язык, общепланетное правительство, всемирные Совет Экономики, Совет Звездоплавания, Академия Горя и Радости. Болезни уничтожены, люди живут до 150 лет (за исключением космонавтов и творцов, очень уж расходующих нервы). Все человечество расселено в наилучшей для жилья умеренной зоне. Дети, начиная с одного года, воспитываются в интернатах, переезжающих из страны в страну. С детства готовятся к подвигу. Подвиг это их аттестат зрелости. Предоставлена свобода выбора и тем, кому не по вкусу общий порядок. Матери, не желающие расставаться с детьми, обособляются на острове Ява, а консерваторы, отвергающие культуру и технику, вместе с преступниками живут первобытной жизнью на острове Забвения. Когда этот роман вышел в свет (в журнале - в 1957 г.; отдельной книгой в 1959 г.), он был встречен и с радостью и с яростными возражениями. После мелкотемья, присущего фантастике в предшествующие годы, "Туманность Андромеды" была как ворота, распахнутые в просторное будущее. Эта книга всю советскую фантастику ставила на новую ступень. И если всерьез говорить о развитии фантастики в кино, конечно, начинать надо было не с устаревшей "Тайны двух океанов", а с экранизации "Туманности Андромеды". Это задало бы тон, масштаб определило бы. Возможно, разбег и будет взят вскоре после того, как мы увидим "Андромеду" на экране. В настоящее время идут съемки на Киевской киностудии. Но только не надо понимать тот будущий фильм как эталон, превращать личное мнение Ефремова о будущем в усредненное, голосованием определенное мнение Художественного совета. Для того, чтобы следующие фильмы развивали изображение будущего, нужно, чтобы ефремовская картина была ефремовской, а не апробированным образцом, которому нужно подражать, а добавить к нему нечего. В литературе, к счастью, этого не произошло, Ефремов не утвердился как образец для подражания. Некоторые авторы пошли за ним, а другие вступили в спор, в литературный спор, конечно, - возразили своими произведениями. В свое время я приветствовал "Туманность Андромеды", был одним из первых восторженных рецензентов. Но сейчас, когда книга утвердила себя в мировом масштабе и достоинства ее общепризнанны, нет необходимости перечислять их. И полезнее, пожалуй, задержаться на противоречиях, которые Ефремову не удалось разрешить, тем более, что на эти противоречия неминуемо наткнется автор, поставивший перед собой задачу изобразить законченное совершенство. 1. Мы хотим видеть в будущем безукоризненно совершенных людей, непохожих на нас грешных, обремененных слабостями. Зрителя удивит, даже шокирует, возможно, если человека будущего ему покажут страдающим, больным, плачущим, сердитым, разочарованным, потерпевшим неудачу. Ефремов и сделал своих героев непохожими на нас: безукоризненно красивыми, безупречно правильными и от правильности холодноватыми. Даже женщины у него, "преодолев слепой инстинкт материнства", только из чувства долга рождают двоих детей. Но законы восприятия таковы, что больше всего мы сочувствуем людям, на нас похожим. Идеалы нам чужды, они бестелесны и не волнуют. Недаром на обсуждении "Туманности Андромеды" поэт Щипачев сказал: "Мне туда не хочется, в это будущее, мне там холодно и неуютно". 2. Чтобы достигнуть законченного совершенства, видимо, нужно разрешить все трудности и все проблемы наилучшим образом, хотя бы все существенные проблемы. Но если все решено, чем будут заниматься люди? Человеку нормальному, здоровому, для счастья нужна осмысленная деятельность. С этим нелегким противоречием столкнулись многие предшественники Ефремова: и Беллами, и Мор, и даже те безымянные утописты, которые поместили счастливую страну на небо, - я разумею христианский рай. Известно, какая у них там получилась скука с пальмовыми ветвями и хоровыми кружками. Марк Твен хорошо высмеял это в своем "Путешествии капитала Стромфилда на небеса". У Ефремова скуки нет в его совершенном обществе, но невольно возникает мотив необязательности движения, ведь проблемы-то решены все. В космос люди летают из любознательности, могут и не летать, на Земле довольно места. Ученые, обдумывая сложные вопросы, только укорачивают себе век, не ученые живут дольше. Подвиги совершаются в основном при обороне тыла: на упрямо живущем прошлым острове Забвения или на границе незаселенных мест - в степях, где бродят полудикие стада, в тропических лесах, где еще гнездятся болезни. А что волнует жителей благоустроенных центров? Одна лишь проблема времени и пространства. Красавица на Тукане, 300 световых лет до нее, и нет возможности встретиться. Но ведь это надуманная проблема, честно говоря. 3. Чтобы завершить самую совершенную книгу, нужно где-то поставить точку, для этого ограничить круг вопросов и количество страниц. Чтобы нарисовать совершенное общество, разрешившее все существенные трудности, нужно ограничить круг проблем... и даже количество населения. И до Ефремова утописты размышляли о росте населения. Кампанелла предлагал ограничить его, Богданов решительно высказался за рост. Ефремов, видимо, склоняется к ограничению. В "Туманности Андромеды" об этом говорится намеками (подавлен материнский инстинкт, население разместилось в узких полосах благоприятного Средиземноморья), а в "Лезвии бритвы" уже откровенно сказано о "неразумной животной жажде" увеличения числа людей. А не обеднит ли подавление материнского инстинкта эмоциональную жизнь женщины? Не получится ли будущее в чем-то беднее современности? И рост потребностей Ефремов считал нужным ограничить. В своей исторической схеме будущего он упоминает Век Упрощения Вещей. Он пишет: "Требование дать каждому все вызвало необходимость существенно упростить обиход человека... Одно только прекращение невероятной расточительности питания... обеспечило пищей миллиарды людей..." Опять-таки ради совершенства - ограничение. Такую картину нарисовал Ефремов, такая существует в умах людей. Можно соглашаться с ней или не соглашаться, но нельзя не считаться. И все авторы, выступавшие после Ефремова, поддерживали его или спорили с ним. Спорили как художники, рисуя будущее по-своему. Например, бр. Стругацкие, молодые авторы, пришедшие в литературу уже после опубликования "Туманности Андромеды", восстали против идеально голубых, ангелоподобных и холоднокровных потомков. По мнению Стругацких, люди будущего близки к живущим среди нас молодым высокообразованным нашим современникам. Это задорные, озорные ребята, готовые бежать в космос, как их предки бежали в пампасы к индейцам, насмешливые, остроязычные молодые люди, младшие научные сотрудники, распевающие студенческие песни, вставляющие термины и формулы в шутки, а если и пожилые, все равно увлекающиеся и отчаянные, как школьники.
1. А. Богданов - тот самый философ-путаник, которого Ленин критиковал в своем труде "Материализм и эмпириокритицизм". Богданову принадлежат две утопии о совершенном обществе на Марсе - "Красная звезда" и "Инженер Мэнни". После революции Богданов был директором Института переливания крови и погиб при неудачном опыте, поставленном на себе. 2. Сб. "Воспоминания о Ленине", М., "Молодая гвардия", 1955,.стр. 25.
Претензия двенадцатая ПОКАЖИТЕ НАМ БУДУЩЕЕ!
Совершенного человека и общество будущего должна показать фантастика. Автор, увы, ушел от этой задачи. Техника у него - передовая, а люди сегодняшние... Критик № 12.
Как обычно, мы ответим: "Должна, но не всякая". Есть фантастика, имеющая косвенное отношение и даже никакого отношения к будущему не имеющая. Но есть и такая, которая старается нарисовать будущее, именно будущее. Как попадают в будущее наши герои? Существует для этого несколько литературных приемов. 1. Будущее в космосе. На какой-то планете встречена разумная жизнь, аналогичная нашей и опередившая нашу. Вариант приема: опередившие прилетают к нам на Землю и рассказывают о своей жизни, соответствующей нашему будущему. Недостаток - будущее аналогичное, но не наше. 2. Парадокс времени по теории относительности. Космонавты улетели, в пути прошли годы или десятки лет, а на Земле - сотни, тысячи, миллионы (например, "Возвращение со звезд" С. Лема). 3. Машина времени. Когда ее ввел в литературу Уэллс, она казалась правдоподобной. Незадолго перед тем появилось представление, что время как бы четвертое измерение пространства. Но путешествие во времени приводит к нелепостям (герой встречает сам себя) и сейчас применяется обычно как заведомо условный прием. 4. Четвертое измерение и антимиры. Недостаток приема - никаких доказательств их существования. 5. Сон или анабиоз, случайный или искусственный. Прием, не вызывающий сомнений у ученых, встречается все чаще (например, "Через сто лет" А. Беллами, "Когда спящий проснется" Г. Уэллса, "Странник и время" Г. Гора, "Записки из будущего" Н. Амосова). Недостаток приема: нельзя вернуться в наше время и рассказать свои впечатления. И остается условность: неведомо как попал к нам отчет о будущем. 6. Хроноскоп. Изобретен прибор, принимающий радио или телепередачи из будущего. Недостаток - пассивность основных героев. Сидят, смотрят. 7. Кибер-предсказатель будущего. Предсказывает и показывает. Недостаток: также пассивность героев-зрителей и некоторое недоверие к машине. Все ли она знает, не ошибается ли? Пример: Абэ Кобо, "Четвертый ледниковый период". 8. Обнажение приема. "Друг мой, я возьму тебя за руку и отведу в будущее. Закрой глаза и вообрази себе..." ("Путешествие в завтра" В. Захарченко). 9. Отсутствие приема. "Герой проснулся рано утром 2002 года..." (примерам нет числа). Критики Брандис и Дмитриевский справедливо указывают, что первые восемь приемов позволяют рассматривать будущее Глазами современника, а девятый показывает будущее глазами человека будущего. Итак, прием вы выбрали, одним из девяти способов переправили героя в будущее. Но ведь это только пролог... Правда, бывают в научной фантастике произведения, состоящие из одного лишь пролога. Например, герои летят на далекую планету в поисках разума, прилетели - разум есть! (Так заканчивается кинофильм "Икар-1".) Или получены сигналы из космоса. Удалось доказать, что их посылают разумные существа ("Звездная соната" В. Журавлевой). Антимир существует, и в нем разумные существа ("Лицом к стоне" А. Днепрова, "Последняя дверь" М. Емцева и Е. Парпова). Машина времени изобретена, но секрет ее утерян ("А могла бы и быть" В. Григорьева). А вы, читатели, были бы довольны, если бы история жюль-верновского профессора Аронакса закончилась на том, что, усевшись на спину мнимого нарвала, он увидел бы заклепки из листовой стали и воскликнул бы: - Ба, да это подводная лодка! В данном случае: "Ба, да это будущее!" Обилие подобных рассказов показывает, что многих читателей они удовлетворяют. Однако большинство, а также и критик № 12, требует, чтобы фантастика не ограничивалась радостным "ба!", чтобы она не только доставляла в будущее, но и изображала его. Что же нарисовать в будущем? Какие будут дома, города, машины, какие люди, какие у них волнения, открытия, обычаи, зрелища? Глаза разбегаются, голова кружится. За что ухватиться, с чего начать? Чтобы не заблудиться в обилии проблем, давайте поставим один вопрос: "Жизнь в будущем сходна или несходна с современной?" Вопрос не случайный. Фантастика всего мира обсуждает его не первое десятилетие. И если вы посмотрите фантастику буржуазную, вас поразит, как мало принципиальных изменений видит она в будущем. У Хайнлайна на Венере хозяйничают плантаторы, туземцев они загнали в болота, с Земли вывозят рабов, продают их на аукционе. И в финале сентенция: "Что же мы можем сделать? Ничего. Все должно стать гораздо хуже, прежде чем станет немножко лучше. Давай выпьем" ("Логика империи" Р. Хайнлайна). На край Солнечной системы, к Урану, отправляет своих героев Э. Гамильтон ("Сокровище Громовой Луны"). Кто они? Вышедшие в тираж безработные космонавты, с оружием в руках захватившие ракету. На одну из лун Урана летят они, чтобы добыть там сокровище, разбогатеть, обеспечить себе спокойную старость. Величественные успехи в космосе, в обществе - неподвижная косность! Не сочетается как-то. - А наука и не даст ничего хорошего людям, - говорит западная фантастика. - Открытия бесполезны, опасны, вредны! Люди, побывавшие на Луне, возвращаются с психической травмой ("Двое с Луны" Т. Томаса). На неведомой планете космонавты заражаются металлической чумой ("Путешествие будет долгим" А. Иннеса). Сверхгениальный ребенок, выращенный на искусственных гормонах, должен убить родителей ("Чудо-ребенок" Дж. Шеллита). Красочный рассказ К. Саймэка "Однажды на Меркурии" так и просится на экран. Но какова его идея? На Меркурии находится станция, улавливающая солнечную энергию для ретрансляции на Землю. Меркурий обитаем. Там живут странные цветные шары, умеющие подслушивать мысли и принимать любой мысленный образ. Когда люди на станции играют в шахматы, за окном скачут шахматные фигуры. И вот однажды, приняв облик людей, шары пытаются захватить станцию. Их распознают и изгоняют холодом. Зачем они напали? "У нас была своя цивилизация, вы в нее вторглись, нарушили ее ход", - отвечают шары. Но американцам нужна энергия, они не могут оставить Меркурий. Противоречие неразрешимо. Противоречия неразрешимы, значит, неизбежны войны. Воюет Земля с Марсом, воюет Солнечная система с другими звездами, воюет наша галактика с туманностью Андромеды у Мерака и с чужой злой галактикой у Смита. И в результате - упадок или гибель. Одичавшие мохнатые люди тупо глядят на заржавленные рельсы. Теснятся загнанные под землю. Вымирают, когда остановилась последняя кормившая их машина. Или как у Уильямсона: Бомбардировщик бомбит мертвый город, где давно не осталось ни одного жителя. Возвращается на аэродром, автоматы грузят бомбы, самолет взлетает, бомбит тот же город, возвращается... Все это автоматически. Людей нет; люди давно погублены атомной войной. Но заведенные ими автоматы продолжают бесцельное разрушение. Незыблемость капиталистических порядков. Неразрешимость противоречий. Неизбежность войн. И мрачное отчаяние. Конечно, наше мнение о будущем противоположно. Мы уверены, что люди устранят тех, кто не хочет разрешить противоречия, что установится разумный общественный порядок - счастливая, обильная, мирная, разумная и захватывающе интересная жизнь, что будет коммунистическое общество на Земле. Что такое коммунистическое общество? Цитирую программу, принятую на XXII съезде КПСС: "Коммунизм - это бесклассовый общественный строй с единой общенародной собственностью на средства производства, полным социальным равенством всех членов "общества, где вместе с всесторонним развитием людей вырастут и производительные силы на основе постоянно развивающейся науки и техники, все источники общественного богатства польются полным потоком и осуществится великий принцип "от каждого - по способностям, каждому - по потребностям". Коммунизм - это высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников, в котором утвердится общественное самоуправление, труд на благо общества станет для всех первой жизненной потребностью, осознанной необходимостью, способности каждого будут применяться с наибольшей пользой для народа..." Общая идея понятна. И теперь, взявшись за кисть, каждый советский художник может рисовать картину во всех деталях: описывать людей будущего, их одежду, внешность, беседу, жилье, семью, школу, интересы... И тут начинаются споры. Описывать одежду? А по какой моде одевать людей будущего? Дать им просторные плащи или удобные комбинезоны, одеть во все белое, гигиеничное, или в цветное, нарядное, или в прозрачное, стекловатое? И еще такое есть мнение, что в будущем вообще не будет моды, каждый станет одеваться к лицу. Безразлично, какая будет одежда? Да, безразлично. Но автор должен же на чем-то остановиться. А какие будут дома: коттеджи в зеленых садиках, или многоэтажные конструктивистские небоскребы, или нечто неслыханное - парящие дома, наземные ночью, заоблачные днем? И какую изобразить семью - верную, прочную, на всю жизнь, или свободную, ничем не стесняющую изменчивых чувств? Подсказать, надоумить тут некому, потому что: "...то, что мы можем предположить о формах половых отношений после предстоящего устранения капиталистического производства, отличается преимущественно отрицательным характером, ограничивается "в большинстве случаев тем, что отпадает. Но что появится нового? Это определится, когда вырастет новое поколение: поколение мужчин, которым никогда в жизни не придется покупать женщину за деньги или за другие средства социальной власти, и поколение женщин, которым никогда не придется отдаваться мужчине из-за каких-нибудь других побуждений, кроме любви, или отказываться отдаться любому мужчине из боязни экономических последствий. Когда эти люди появятся, они пошлют к черту все, что им сегодня предписывают делать как должное; они будут знать сами, как им поступать, и сами выработают соответственно этому свое общественное мнение о поступках каждого а отдельности, - и точка..." (Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства.) Так писал Энгельс. Он не считал нужным ни предсказывать, ни подсказывать. Писал, что свободные люди сами выработают свое мнение о поступках. И свою задачу видел в том, чтобы освободить людей и тем самым дать им возможность выбирать по своему вкусу.
Люди скромные пришли в смущение. Думают: "Как же я, рядовой режиссер, рядовой литератор, рядовой читатель, возьму на себя смелость судить, предсказывать, предвидеть?" И тогда мы имеем возможность отослать их к главе "Предвидение или заказ?". И не берите на себя ответственность указывать, не берите смелость предвидеть! Вы только помечтаете, изложите мечты, свои и современников. Какое счастье хотели бы вы увидеть на Земле? Какая семья вам по вкусу? А критерий мечты тоже был указан - желательность для читателя. И еще хотелось бы - выполнимость. Вы беретесь мечтать и обсуждать. Не предвидеть. И вот воображение заработало; вы составляете перечень собственных мечтаний. Какой хотите вы видеть жизнь будущего: воспитание, обучение, развлечения, мораль, любовь, семью, одежду, мебель, дома, транспорт и т. д. Все это составит экспозицию. Я останавливаюсь на каждом этапе работы, потому что и литература о будущем останавливалась на каждом этапе. Имеются у нас рассказы о прибытии в будущее без изображения будущего, имеются романы об обстановке будущего почти без людей и без сюжета, романы-экскурсии, романы-экспозиции. Строятся они как отчеты путешественника, как путевые записки. Герой прибывает в будущее, в некую совершенную страну, описывает ее законы, нравы, хозяйство, технику... Именно так построены все классические утопии, начиная с "Утопии" Т. Мора и "Государства Солнца" Кампанеллы. Так построены и утопии XIX и XX века: и "Через сто лет" А. Беллами и "Красная звезда" А. Богданова. Значительна доза экскурсионности и в "Путешествиях Гулливера". Даже в "Туманности Андромеды" И. Ефремова - виднейшей из советских утопии - оказалось немало экскурсионного материала. Время действия "Туманности Андромеды" - примерно лет через тысячу. Люди покорили околосолнечное пространство и летают к звездам за десятки световых лет. Еще дальше действует радиосвязь. Жители Земли беседуют с разумными обитателями иных планетных систем, образуют дружественный союз Великое Кольцо. Народы и расы человеческие давным-давно объединились, стерли границы. Возник общий язык, общепланетное правительство, всемирные Совет Экономики, Совет Звездоплавания, Академия Горя и Радости. Болезни уничтожены, люди живут до 150 лет (за исключением космонавтов и творцов, очень уж расходующих нервы). Все человечество расселено в наилучшей для жилья умеренной зоне. Дети, начиная с одного года, воспитываются в интернатах, переезжающих из страны в страну. С детства готовятся к подвигу. Подвиг это их аттестат зрелости. Предоставлена свобода выбора и тем, кому не по вкусу общий порядок. Матери, не желающие расставаться с детьми, обособляются на острове Ява, а консерваторы, отвергающие культуру и технику, вместе с преступниками живут первобытной жизнью на острове Забвения. Когда этот роман вышел в свет (в журнале - в 1957 г.; отдельной книгой в 1959 г.), он был встречен и с радостью и с яростными возражениями. После мелкотемья, присущего фантастике в предшествующие годы, "Туманность Андромеды" была как ворота, распахнутые в просторное будущее. Эта книга всю советскую фантастику ставила на новую ступень. И если всерьез говорить о развитии фантастики в кино, конечно, начинать надо было не с устаревшей "Тайны двух океанов", а с экранизации "Туманности Андромеды". Это задало бы тон, масштаб определило бы. Возможно, разбег и будет взят вскоре после того, как мы увидим "Андромеду" на экране. В настоящее время идут съемки на Киевской киностудии. Но только не надо понимать тот будущий фильм как эталон, превращать личное мнение Ефремова о будущем в усредненное, голосованием определенное мнение Художественного совета. Для того, чтобы следующие фильмы развивали изображение будущего, нужно, чтобы ефремовская картина была ефремовской, а не апробированным образцом, которому нужно подражать, а добавить к нему нечего. В литературе, к счастью, этого не произошло, Ефремов не утвердился как образец для подражания. Некоторые авторы пошли за ним, а другие вступили в спор, в литературный спор, конечно, - возразили своими произведениями. В свое время я приветствовал "Туманность Андромеды", был одним из первых восторженных рецензентов. Но сейчас, когда книга утвердила себя в мировом масштабе и достоинства ее общепризнанны, нет необходимости перечислять их. И полезнее, пожалуй, задержаться на противоречиях, которые Ефремову не удалось разрешить, тем более, что на эти противоречия неминуемо наткнется автор, поставивший перед собой задачу изобразить законченное совершенство. 1. Мы хотим видеть в будущем безукоризненно совершенных людей, непохожих на нас грешных, обремененных слабостями. Зрителя удивит, даже шокирует, возможно, если человека будущего ему покажут страдающим, больным, плачущим, сердитым, разочарованным, потерпевшим неудачу. Ефремов и сделал своих героев непохожими на нас: безукоризненно красивыми, безупречно правильными и от правильности холодноватыми. Даже женщины у него, "преодолев слепой инстинкт материнства", только из чувства долга рождают двоих детей. Но законы восприятия таковы, что больше всего мы сочувствуем людям, на нас похожим. Идеалы нам чужды, они бестелесны и не волнуют. Недаром на обсуждении "Туманности Андромеды" поэт Щипачев сказал: "Мне туда не хочется, в это будущее, мне там холодно и неуютно". 2. Чтобы достигнуть законченного совершенства, видимо, нужно разрешить все трудности и все проблемы наилучшим образом, хотя бы все существенные проблемы. Но если все решено, чем будут заниматься люди? Человеку нормальному, здоровому, для счастья нужна осмысленная деятельность. С этим нелегким противоречием столкнулись многие предшественники Ефремова: и Беллами, и Мор, и даже те безымянные утописты, которые поместили счастливую страну на небо, - я разумею христианский рай. Известно, какая у них там получилась скука с пальмовыми ветвями и хоровыми кружками. Марк Твен хорошо высмеял это в своем "Путешествии капитала Стромфилда на небеса". У Ефремова скуки нет в его совершенном обществе, но невольно возникает мотив необязательности движения, ведь проблемы-то решены все. В космос люди летают из любознательности, могут и не летать, на Земле довольно места. Ученые, обдумывая сложные вопросы, только укорачивают себе век, не ученые живут дольше. Подвиги совершаются в основном при обороне тыла: на упрямо живущем прошлым острове Забвения или на границе незаселенных мест - в степях, где бродят полудикие стада, в тропических лесах, где еще гнездятся болезни. А что волнует жителей благоустроенных центров? Одна лишь проблема времени и пространства. Красавица на Тукане, 300 световых лет до нее, и нет возможности встретиться. Но ведь это надуманная проблема, честно говоря. 3. Чтобы завершить самую совершенную книгу, нужно где-то поставить точку, для этого ограничить круг вопросов и количество страниц. Чтобы нарисовать совершенное общество, разрешившее все существенные трудности, нужно ограничить круг проблем... и даже количество населения. И до Ефремова утописты размышляли о росте населения. Кампанелла предлагал ограничить его, Богданов решительно высказался за рост. Ефремов, видимо, склоняется к ограничению. В "Туманности Андромеды" об этом говорится намеками (подавлен материнский инстинкт, население разместилось в узких полосах благоприятного Средиземноморья), а в "Лезвии бритвы" уже откровенно сказано о "неразумной животной жажде" увеличения числа людей. А не обеднит ли подавление материнского инстинкта эмоциональную жизнь женщины? Не получится ли будущее в чем-то беднее современности? И рост потребностей Ефремов считал нужным ограничить. В своей исторической схеме будущего он упоминает Век Упрощения Вещей. Он пишет: "Требование дать каждому все вызвало необходимость существенно упростить обиход человека... Одно только прекращение невероятной расточительности питания... обеспечило пищей миллиарды людей..." Опять-таки ради совершенства - ограничение. Такую картину нарисовал Ефремов, такая существует в умах людей. Можно соглашаться с ней или не соглашаться, но нельзя не считаться. И все авторы, выступавшие после Ефремова, поддерживали его или спорили с ним. Спорили как художники, рисуя будущее по-своему. Например, бр. Стругацкие, молодые авторы, пришедшие в литературу уже после опубликования "Туманности Андромеды", восстали против идеально голубых, ангелоподобных и холоднокровных потомков. По мнению Стругацких, люди будущего близки к живущим среди нас молодым высокообразованным нашим современникам. Это задорные, озорные ребята, готовые бежать в космос, как их предки бежали в пампасы к индейцам, насмешливые, остроязычные молодые люди, младшие научные сотрудники, распевающие студенческие песни, вставляющие термины и формулы в шутки, а если и пожилые, все равно увлекающиеся и отчаянные, как школьники.