Страница:
– С превеликим удовольствием.
Марлоу толкнул дверь книжного магазина Инкберри звякнул колокольчик. Пожилой мужчина радостно улыбнулся, увидев Эмму, и вышел из-за прилавка ей навстречу.
– Эмма! – тепло поприветствовал он.
– Добрый день, мистер Инкберри. Как поживаете?
– Прекрасно. – Он шутливо погрозил ей пальчиком. – У Жозефины есть возможность видеться с вами каждое воскресенье за чаем, но я лишен этого счастья. Давненько вы в наш магазинчик не заглядывали, дорогая.
– Знаю и прошу прощения. Честное слово. Обещаю в будущем исправиться. Как миссис Инкберри?
– Отлично. Она наверху, обязательно загляните к ней перед уходом. Выпейте с нами чаю. – Он посмотрел на стоящего за ее спиной гостя.
– О, мистер Инкберри, это виконт Марлоу. Я прежде работала на него. Милорд, это мистер Инкберри.
– Здравствуйте! – поклонился Марлоу. – Я слышал, что ваш книжный магазин – лучший во всем Лондоне.
– Я даже знаю от кого. – Мистер Инкберри тепло посмотрел на Эмму: – У нас есть новые книги по этикету, и по кулинарии тоже. – Он показал на дверь, ведущую в глубь магазина: – Они ждут вас в обычном месте.
Эмма направилась в дальний конец магазина. Марлоу остался поговорить с мистером Инкберри. Вскоре мужские голоса стихли, растворившись за комнатами и дверными проемами. Несмотря на высокие окна, щедро проливающие дневной свет на многочисленные книжные полки, вокруг царил полумрак, и после уличной жары ощущалась прохлада. Воздух пропитался неповторимым запахом книг.
Эмма прошла к задней стене, где мистер Инкберри складывал издания для избранных клиентов. Ящики с этими книгами хранились под лестницей, ведущей на второй этаж, в жилые комнаты Инкберри. Эмма выдвинула ящик, чтобы получше рассмотреть его содержимое, но не нашла ничего интересного, лишь несколько кулинарных опусов миссис Битон, которые она уже читала, да книги по этикету миссис Хамфри, не отличающиеся оригинальностью. Еще там лежали «Книга хороших манер для всех и каждого» М.С. и надежный помощник аристократа «Манеры и правила высшего общества».
Эмма давно ознакомилась со всеми этими произведениями, поэтому задвинула ящик на место и решила побродить между стеллажей. Она обожала эту часть магазина. Тут томились на полках самые экзотические книги, путеводители Бедекера и Кука, исторические произведения со всех концов мира и кучи карт. Если у мистера Инкберри и есть что-нибудь по истории шоколада, то это обязательно отыщется именно здесь.
Она осмотрела ближайшие полки, с удовольствием заметив шикарные издания арабской поэзии. Взгляд забегал по корешкам, поднимаясь все выше и выше, пока не добрался до верхней полки. Внимание Эммы привлекло собрание сочинений в одинаковых красных кожаных обложках.
Она поднялась на носочки и прищурилась, пытаясь прочесть название. Когда Эмма поняла, что разглядывает, у нее вырвался удивленный возглас. Об этом мистер Инкберри ей не говорил. Определенно нет. Она пересчитала книги. Ее восторгу не было предела – это было полное издание, все десять томов.
Хотя какая разница, подумала она, глядя на них с тоской. Она не может позволить их себе. Но посмотреть никто не запрещает. Она потянулась вверх, но, как ни старалась, не смогла добраться до цели. Эмма опустила руку и раздраженно вздохнула.
– Позвольте, – произнес глубокий голос.
Эмма обмерла, поняв, что Марлоу стоит прямо у нее за спиной. Она не слышала, как он вошел. Он поднял руку, чтобы достать одну из книг, задел при этом грудью ее плечо, и Эмма почувствовала легкий аромат сандала.
Гарри взял с полки книгу, но, когда Эмма повернулась к нему лицом и протянула ладонь, не отдал ей свой трофей. Эмма с тревогой наблюдала за тем, как он изучает заглавие.
– «Тысяча и одна ночь» в переводе сэра Ричарда Бертона, – прочитал он вслух. – Том десятый. – Он поражение взглянул на нее: – И все это время вы читали мне лекции о морали?
Застигнутая на месте преступления, Эмма высоко подняла подбородок.
– Не понимаю, о чем вы.
Он постучал книгой по ладони.
– Интересно, – усмехнулся он, – Сочла бы миссис Бартлби чтение подобных произведений приемлемым для такой добропорядочной юной девы, как вы?
Сочинения были совершенно неприемлемыми. Это была неадаптированная версия Бертона сказок «Тысяча и одной ночи», без поправок и корректив, насквозь пропитанная похотью и сладострастием. Эмма попыталась увести разговор в сторону.
– Может, я и добропорядочна, милорд, но отнюдь не юна.
– Нет? А на вид вам лет девятнадцать. – Он коснулся ее щеки. – Наверное, все дело в веснушках.
Он провел кончиками пальцев по ее скуле, и в животе у Эммы появилось странное ощущение пустоты. Не успела она возмутиться и сказать ему, чтобы он не смел трогать ее таким образом, как Гарри отдернул руку, сделал шаг назад и с поклоном вручил ей книгу. Эмма не взяла ее. Зачем? Она все равно не купит ее, просто хотела полистать. Но теперь, когда он узнал название книги, Эмма и этого не может сделать. Только не в его присутствии, не под его пристальным взглядом. Эмма отрицательно покачала головой:
– Верните ее на место, пожалуйста.
Вместо того чтобы выполнить ее просьбу, Гарри открыл обложку, прочел выходные данные, потом посмотрел на остальные тома.
– Это оригинал с первого оттиска 1850 года, – взглянул он на Эмму. – Все десять томов, большая редкость в наши дни. Хотите купить их?
Она очень хотела.
– Нет, – солгала она. – Вы верно заметили, версия Бертона неприемлема для… для такой, как я.
– И что же? Все равно купите. Я никому не скажу о вашем пристрастии к порочной литературе.
– Эти сказки не порочны, – возразила Эмма.
– Уже читали, да?
– Не в изложении Бертона! Но Галланда я читала. – Она сглотнула. – Я смотрела на них, потому что… хотела, э-э-э… сравнить.
– Без сомнения, в исследовательских целях. – Иронично приподнятые уголки губ говорили о том, что она не сумела провести его своими нелепыми объяснениями, но, к ее величайшему облегчению, Марлоу вернул книгу на полку, прекратив доискиваться до истины. – Значит, Галланд вам понравился?
– Да, понравился. Хотя на месте Шехерезады я бы не выжила.
– Почему?
– Вряд ли рассуждения на тему хороших манер произвели бы на султана такое неизгладимое впечатление, что он сохранил бы мне жизнь. Мужчинам куда интереснее слушать о джиннах и коврах-самолетах, чем о столовых приборах.
– Вынужден согласиться с султаном по поводу этикета и столовых приборов, но насчет вашей судьбы… – Он сделал паузу и пробежался по Эмме взглядом. – Вы недооцениваете себя и своего очарования, Эмма.
По телу Эммы разлилось тепло удовольствия, но когда его взгляд задержался на ее губах, в магазине вдруг стало невыносимо жарко, и она отвернулась. Эмма принялась водить пальчиком по книжным корешкам, делая вид, что изучает названия, но мысли ее были далеки от персидской поэзии.
«Мне бы очень хотелось поцеловать вас».
У нее голова пошла кругом от возбуждения. Эмма закрыла глаза и представила, как губы Марлоу касаются ее губ. Каково это – целоваться с ним?
Она услышала какой-то звук и открыла глаза. Обернувшись, она поняла, что Марлоу все еще стоит рядом с ней и рассматривает полки над ее головой. Эмма собралась с мыслями и заставила себя заговорить на нейтральную тему.
– Что вы любите читать, милорд?
Он выудил книгу, посмотрел на обложку и вернул на стеллаж.
– По правде говоря, я вообще не люблю читать.
– Не любите читать? Но вы же издатель!
– Вот именно. В детстве я обожал читать, но теперь мне все время приходится читать чужие рукописи, а это уже не удовольствие, а необходимость. Чтение на досуге – последнее, что может прийти мне в голову.
– Полагаю, в ваших словах есть смысл. Но для меня книги – это настоящее приключение. Они превращают меня в путешественника в кресле и уводят в места, в которых мне никогда не придется побывать.
– А если бы у вас появилась возможность путешествовать наяву? – Он склонился к ее ушку. – Если бы у вас был ковер-самолет и вы могли бы переместиться в любое место, куда бы вы полетели?
Он стоял так близко, что она ощущала спиной исходящий от него жар. Руки его легли на книжные полки по обе стороны от ее плеч, захватив Эмму в плен. Она пошевелилась и замерла, глядя на сильные пальцы, вцепившиеся в полки. Дышать стало трудно.
– Куда бы вы полетели? – повторил он, обжигая ее ушко своим дыханием и пуская по телу мурашки. – В гарем султана?
– Определенно нет, – натянуто проговорила Эмма, взяла с полки книгу, открыла ее и сделала вид, что читает рубай.
Но это не отпугнуло его. Он заглянул через плечо и увидел заголовок на самом верху страницы.
– Значит, ваш выбор – персидские сады Омара Хайяма? – Он рассмеялся грудным смехом. – Похоже, под защитной скорлупкой благопристойности мисс Эммалайн Дав бьется сердце настоящей гедонистки.
– Что?! – Она звонко захлопнула книгу, сунула ее в промежуток на стеллаже и резко развернулась, возмущенная подобным описанием. – Я не такая! – Сообразив, что повысила голос чуть ли не до крика, Эмма с тревогой посмотрела по сторонам, но, к счастью, в этой части магазина они были одни. – Прошу вас воздержаться от оскорблений в мой адрес.
– Я не собирался оскорблять вас. Напротив. Я нахожу эту скрытую черту вашего характера очаровательной.
– Как может быть очаровательным столь вопиющее описание?
– Оно не вопиющее. Оно очаровательное, потому что я знаю вас вот уже пять лет, но даже не подозревал о ее существовании. Чем больше времени я провожу в вашем обществе, тем больше вы меня удивляете.
Он наклонился к ней, и Эмма уперлась ему в плечо в надежде избежать того, что может быть описано лишь слоном «объятия», но он не двинулся с места. Не сумев сбежать, она запрокинула голову и, нахмурившись, посмотрела ему в глаза.
– Вы не имеете права называть меня так! Надо же, гедонистка!
– Нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие от жизни. Бог свидетель, боли и так хватает. Между прочим, я делаю заключения о вашем характере, наблюдая за вашими предпочтениями.
– Моими предпочтениями? Не понимаю, о чем вы толкуете.
– Шоколадные конфеты с ликером, спелые сочные персики, крохотные красные клубнички. Сказки Шехерезады и персидская поэзия Омара Хайяма. Мне кажется, вы не чужды плотских наслаждений.
– Нет! – яростно зашептала она. – В ваших устах любовь к фруктам и шоколаду звучит как преступление. Как…, как чувственность.
– Еда может быть очень чувственной, знаете ли. – Его ресницы дрогнули и опустились. – Можете приписать эти слова моей беспутной натуре.
Эмма поднесла пальцы к губам, замерла на секунду и опустила руку. Он улыбнулся с таким видом, как будто прочел ее мысли. Как будто сам думал о том же. Как будто, глядя на ее губы, он думал о том, как целует их и проделывает другие вещи… У нее было смутное представление на этот счет, но не успела Эмма опомниться, как ее тело отреагировало сладостной дрожью.
– Кстати, Эмма, я должен опровергнуть сказанное вами ранее.
Она попыталась собраться с мыслями, но его близость и глубокий голос мешали сосредоточиться.
– А что я говорила?
– Если бы вы предстали перед султаном с коробкой шоколада в руках, вы наверняка бы выжили.
Напоминание о том, что произошло в «Шоколаде» две недели тому назад, не только смутило, но и еще больше возбудило ее, и Эмма отвернулась. Неудивительно, что он считает ее гедонисткой. Что еще может подумать джентльмен о женщине, которая позволяет ему касаться ногой своей ноги в парке? Или слизывать шоколад с ее пальцев? Или обнимать ее в книжном магазине?
Строгое воспитание Эммы осуждало это, хотя все ее естество сгорало от пугающего голода по таким вещам. Она в отчаянии, еле сдерживаясь, встретилась с ним взглядом.
– Я приличная женщина, милорд, – заявила Эмма. – Я ни в коей мере не гедонистка и не чувственна! Я не… похотлива!
– Нет? – Он провел костяшками пальцев под ее подбородком. Приподнял голову и коснулся пальцами ее губ. Она вся сжалась, ярость и паника отступили вместе с силами сопротивляться ему.
«Не надо. Не трогайте меня. Вы не должны делать этого».
Она открыла рот, но протест застрял у нее в горле. Она просто стояла перед ним, совершенно беззащитная, а он смотрел на ее распахнутые губки и водил по ним пальцем. Круг, еще круг, пока внутренняя дрожь не обернулась крыльями тысяч экзотических бабочек.
Он скользнул ладонью по ее щеке, и Эмма резко вдохнула.
– Что вы делаете? – пролепетала она.
Он наклонился, его губы замерли в дюйме от ее губ.
– Нарушаю этикет, – сказал он.
А потом он поцеловал ее.
Стоило его губам коснуться ее губ, как Эмма забыла обо всем на свете, забыла о том, где они находятся, о правилах приличия, о том, что хорошо, а что плохо. Стоя в полумраке пыльного книжного магазина, она забыла о том, что поцелуи существуют только для женатых людей, а она – тридцатилетняя старая дева. Теплая рука на ее щеке и губы на ее губах всколыхнули в душе несказанную радость, прекрасную, болезненную радость. Ничего подобного она в жизни не испытывала. И вообразить себе не могла.
Для нее словно весна настала.
Эмма закрыла глаза, и все ее чувства обострились, стали яркими, чистыми, как никогда прежде. Его мужской, земной запах. Грубоватая кожа его ладони, покоящейся на ее щеке. Вкус его губ. Стук ее сердца, точно биение крыльев птицы, взмывающей в поднебесье.
Какие у нее чувственные губы, как будто в них сосредоточились все нервные окончания, ведущие к каждой клеточке тела. Она вся дрожала, живая, вибрирующая. Кожа вокруг рта горела от прикосновения колючих щетинок, успевших проклюнуться на его лице. Как непонятен мужчина, но как он прекрасен. Чужой, но такой близкий и родной.
Она положила руки ему на грудь. Шелковый жилет был гладким, прохладным. А под ним твердые теплые мускулы. Ладони Эммы скользнули под сюртук к его плечам, впервые в жизни наслаждаясь силой мужского тела, и в этот момент она почему-то поняла, что вся эта сила подвластна ей. Она обняла его за шею и прижалась плотнее, желая закутаться в эту силу.
Похоже, ее движение пробудило что-то внутри его. Из груди его вырвался стон, свободная рука обхватила ее за талию. Он приподнял Эмму и прижал к себе. Его рука легла на ее шею. Поцелуй стал глубже, его язык проник к ней в рот. Эмма беззвучно вскрикнула от потрясения, но потом коснулась своим языком его языка, и по телу пошли волны удовольствия. Она впервые поняла, что на самом деле означает чувственность.
Эмма прильнула к нему, прижавшись всем телом с бесстыдством, которое должно было смутить ее, но охватившие ее чувства были настолько сильны и необычны, что ей стало не до стыда. Она ощущала его тело, такое огромное по сравнению с ее хрупким станом, такое сильное, но, как ни странно, ей казалось, что он недостаточно близок к ней. Ей хотелось еще большей близости, хотелось чего-то еще, чего-то, чему она не знала названия. Она шевельнулась, ее бедра потерлись о его ноги. И застонала.
И вдруг все кончилось.
Его руки схватили ее за плечи, оттолкнули, оборвали поцелуй. Тяжелое прерывистое дыхание смешивалось с ее дыханием в образовавшемся между ними пространстве. Глаза живые, синие, как море.
Его ладони скользнули вверх и взяли в плен ее личико.
– Вы никогда прежде не целовались? – прошептал он. Она молча покачала головой.
На его губах заиграла улыбка, и Эмму словно обдало холодом. Он смеется над ней? Она что-то сделала не так? Неожиданно она почувствовала себя неловкой, неуклюжей, и ужасно испугалась.
– Вы не должны были делать этого, – выдохнула она.
– Может быть. – Он притянул ее к себе и снова поцеловал, быстро, резко. – Но я редко делаю то, что должен. Я непослушный мальчик.
С этими словами он отпустил ее, развернулся и исчез за книжной полкой.
Его шаги затихли вдали. Он вышел из комнаты, но Эмма не пошла за ним. Она не могла, пока не могла. Она стояла в дальнем углу книжного магазина на Бувери-стрит, не в силах пошевелиться, одежда помята, шляпка съехала набок.
Эмма прижала пальцы к губам. Они распухли и горели. Теперь она знала, что значит целоваться. Теперь она знала, и все изменилось.
У Эммы появилось нелепое желание разрыдаться, но не от чувства вины или раскаяния, которое должна была бы испытать приличная женщина. Этот поцелуй – самое прекрасное, что случилось в ее жизни, и ей хотелось плакать от радости.
Глава 14
Скрип ступеньки вывел Эмму из чувственного транса. Она подняла глаза и увидела на лестнице миссис Инкберри, ее круглая маленькая фигурка купалась в солнечном свете, проникающем из окна на площадке.
Она все видела.
Эмма тут же поняла это. Суровый взгляд добросердечной дамы не оставил никаких сомнений. Радость Эммы испарилась без следа.
Миссис Инкберри посмотрела на дверь, за которой скрылся Марлоу, потом на нее и еще больше нахмурилась.
– Поднимитесь, Эмма, и выпейте со мной чаю.
Не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла вверх по ступенькам. Пренебречь приглашением Эмма не могла. Отказать дорогой миссис Инкберри было бы почти такой же грубостью, как отказать тете Лидии. С нарастающим смятением Эмма последовала за миссис Инкберри по лестнице и дальше по коридору в гостиную.
Миссис Инкберри позвонила в колокольчик, села и похлопала по дивану рядом с собой, приглашая Эмму занять место, но не произнесла ни слова, пока горничная не принесла поднос с чаем.
Анни сделала реверанс и улыбнулась Эмме:
– Добрый день, мисс Эмма.
Эмма натянуто улыбнулась в ответ. Анни поставила поднос рядом с хозяйкой, посуда тихонечко звякнула.
– Хозяина не будет, мэм?
– Пока нет. Анни, по магазину ходит темноволосый джентльмен преуспевающего вида в черном сюртуке и полосатых брюках. Найди его, отведи в сторонку и передай ему мою настоятельную просьбу немедленно покинуть наше заведение.
Унижение Эммы усиливалось с каждым словом, она опустила голову. Поцелуй Марлоу все еще горел на ее губах, как несмываемое, видимое всем клеймо.
– Затем, – продолжила миссис Инкберри, – можешь сообщить мистеру Инкберри, что его чай будет подан через полчаса. Убедись, чтобы к тому времени кухарка приготовила горячий чайник. И закрой за собой дверь.
– Хорошо, мэм.
Горничная вышла, шурша ситцевым платьем и накрахмаленным передником. Щелчок сообщил о том, что дверь закрылась, но Эмма не подняла головы. Она упорно смотрела на свои колени, дожидаясь, пока хозяйка разольет чай.
Миссис Инкберри заговорила, только подав ей чашку ароматного напитка.
– Эмма, дорогая моя девочка.
Именно так сказала бы тетушка – сердечные слова, произнесенные заботливо, с легкой интонацией разочарования в самом конце.
Конечно же, миссис Инкберри разочарована. Любой, кто любит Эмму и тревожится о ней, был бы разочарован. Она позволила мужчине оскорбить себя и не остановила его. Хуже того, одно прикосновение его губ перечеркнуло годы добродетельного поведения. Она не просто приняла его поцелуй. Она наслаждалась им.
Даже сейчас воспоминание о поцелуе переносило ее от сожалений к радости.
Следующая фраза миссис Инкберри вернула Эмму в реальность.
– Эмма, ваша тетушка воспитывала вас в строгости, учила вас тому, что хорошо, а что плохо. Но я вполне могу понять, что без ее чуткого руководства вы можете… – последовала деликатная пауза, – запутаться.
Это слово прекрасно описывало ее смятение и непостижимые поступки. Эмма кивнула, соглашаясь с мудрой собеседницей.
– Теперь, когда Лидии больше нет с нами, вам не с кем посоветоваться. Кроме меня, конечно. Я знаю вас с пятнадцати лет, и мне хотелось бы думать, что Лидия поручила бы мне наставить вас на путь истинный, сбейся вы с верной дороги, заложенной в вас воспитанием. Вы давно уже не девочка, а зрелая женщина, я это прекрасно понимаю…
«Если я зрелая женщина, то не обращайтесь со мной как с ребенком. Прекратите отчитывать меня».
Возмущенные, дерзкие слова вынырнули из ниоткуда. Эмма прикусила губу и не позволила им соскользнуть с языка.
– Будучи незамужней девой, – продолжала читать мораль миссис Инкберри, – вы до сих пор пребываете в блаженном неведении относительно того, какими могут быть мужчины. Как грубы бывают их поступки, если они не являются истинными джентльменами.
– Ничего подобного прежде не случалось! – выкрикнула Эмма. – Он никогда… – Она запнулась, припомнив происшествие в «Шоколаде». Она не могла солгать миссис Инкберри. – Он никогда не был груб.
– Я рада слышать, что то, чему я стала свидетелем, единственное недостойное деяние с его стороны, – отрезала миссис Инкберри, заставив Эмму поежиться. – И все же, моя дорогая, я просто обязана заменить тетю Лидию и предупредить вас. Мужчины, какими бы они ни казались, способны привести женщину к дурному.
Как столь прекрасный поцелуй может быть дурным? В груди у нее вновь вспыхнуло возмущение, горячее и яростнее прежнего.
– Неужели так ужасно целоваться с мужчиной?
– Да, ужасно, – мягко прожурчала миссис Инкберри. – Если этот мужчина не твой муж или по крайней мере не жених. Он предлагал вам брак?
Эмма уставилась на сжавшиеся в кулачки руки в перчатках.
– Нет.
– Как вы считаете, он может начать ухаживать за вами должным образом и жениться на вас?
Эмма вспомнила о череде любовниц, которых Марлоу бросил за те годы, пока она работала его секретарем. Любовниц, которые ничего не значили для него, любовниц, о которых он ни разу не вспомнил после расставания.
– Нет.
– Мужчина, пристающий к даме в книжном магазине, но недостаточно благородный, чтобы ухаживать за ней, познакомиться с ее друзьями и семьей и предложить ей брак, – не джентльмен. Вы и сами знаете это, Эмма. Ваше воспитание позволяет вам отличить плохое от хорошего.
– Этот поцелуй не показался мне плохим, – упрямо произнесла Эмма.
Миссис Инкберри вздохнула.
– Лидия всегда говорила, что вы слишком сильно похожи на мать.
Застигнутая врасплох, Эмма открыла глаза и пораженно уставилась на тетушкину подругу.
– Тетя рассказала вам, – начала понимать она. – Она рассказала вам о моих родителях?
– Что они были вынуждены пожениться? Да.
Эмма, должно быть, не сумела скрыть душевных страданий, и миссис Инкберри нежно погладила ее по руке, успокаивая.
– Ну, полно, – проговорила она. – В итоге ваш отец женился на вашей матери и сделал ее честной женщиной, так что теперь уже нечего стыдиться.
– Но она открыла вам, что моим родителям пришлось пойти под венец. Если бы этого не произошло, я бы… я была бы… незаконнорожденной. – Она заерзала, окончательно лишившись мужества. – Кому еще тетушка рассказывала об этом? Миссис Моррис знает?
– Больше никто не знает, Эмма, включая мистера Инкберри. Я долгие годы храню секрет Лидии. Лидия чувствовала себя ответственной за вас. Эта ответственность тяжким грузом лежала на ее плечах, и бывали времена, когда ей нужно было выговориться и посоветоваться со мной. Детьми они с мистером Уортингтоном так и не обзавелись, знаете ли, а я воспитала четырех дочерей. Прошу вас, не расстраивайтесь по поводу того, что она доверилась мне.
Эмма покачала головой, встревоженная не столько тем, что миссис Инкберри в курсе обстоятельств ее появления на свет, сколько тетиным замечанием.
– Тетушка всегда говорила мне, что женщина сама должна устанавливать границы приличия, поскольку мужчины на это не способны. Вы тоже так считаете?
– Да, конечно, все в руках женщин. На мужчин нельзя полагаться. Предоставленные сами себе, мужчины не в силах проявить сдержанность. Они обладают определенными… животными инстинктами, коих у нас просто нет.
Видимо, она – исключение из правил, решила про себя Эмма. При первом же испытании оказалось, что ее сдержанность не выдерживает никакой критики. Сдержанности попросту не существует. Границы приличия – последнее, о чем она думала, целуясь с Марлоу.
– Моя мать развлекалась с отцом до свадьбы. И тетушка считала меня ее копией?
Не потому ли Эмма продолжала напоминать себе, что Марлоу поступил нехорошо? Не была ли она в душе безнравственной женщиной, которая только притворяется порядочной?
– Я не гедонистка! – взорвалась она. – И я не безнравственна. Тетушка считала меня такой?
К ее удивлению, миссис Инкберри улыбнулась.
– Полагаю, тетя просто имела в виду, что вам присуща сильная тяга к романтизму и приключениям, а также врожденное любопытство. Обладая такими качествами, вы время от времени должны бунтовать.
Эмма дотронулась до крохотного шрама в виде звездочки на щеке. Бунты всегда влекут за собой определенные последствия, причем весьма болезненные. Она не хотела быть мятежницей. Она опустила руку и глотнула чаю.
– Но, Эмма, поддавшись своей природе, ваша мать совершила ошибку, которая дорого бы ей обошлась, если бы ваш отец не поступил как джентльмен. У меня сердце кровью обливается при мысли, что вы можете пойти по ее стопам. Будь Лидия жива, она бы тоже испугалась.
Марлоу толкнул дверь книжного магазина Инкберри звякнул колокольчик. Пожилой мужчина радостно улыбнулся, увидев Эмму, и вышел из-за прилавка ей навстречу.
– Эмма! – тепло поприветствовал он.
– Добрый день, мистер Инкберри. Как поживаете?
– Прекрасно. – Он шутливо погрозил ей пальчиком. – У Жозефины есть возможность видеться с вами каждое воскресенье за чаем, но я лишен этого счастья. Давненько вы в наш магазинчик не заглядывали, дорогая.
– Знаю и прошу прощения. Честное слово. Обещаю в будущем исправиться. Как миссис Инкберри?
– Отлично. Она наверху, обязательно загляните к ней перед уходом. Выпейте с нами чаю. – Он посмотрел на стоящего за ее спиной гостя.
– О, мистер Инкберри, это виконт Марлоу. Я прежде работала на него. Милорд, это мистер Инкберри.
– Здравствуйте! – поклонился Марлоу. – Я слышал, что ваш книжный магазин – лучший во всем Лондоне.
– Я даже знаю от кого. – Мистер Инкберри тепло посмотрел на Эмму: – У нас есть новые книги по этикету, и по кулинарии тоже. – Он показал на дверь, ведущую в глубь магазина: – Они ждут вас в обычном месте.
Эмма направилась в дальний конец магазина. Марлоу остался поговорить с мистером Инкберри. Вскоре мужские голоса стихли, растворившись за комнатами и дверными проемами. Несмотря на высокие окна, щедро проливающие дневной свет на многочисленные книжные полки, вокруг царил полумрак, и после уличной жары ощущалась прохлада. Воздух пропитался неповторимым запахом книг.
Эмма прошла к задней стене, где мистер Инкберри складывал издания для избранных клиентов. Ящики с этими книгами хранились под лестницей, ведущей на второй этаж, в жилые комнаты Инкберри. Эмма выдвинула ящик, чтобы получше рассмотреть его содержимое, но не нашла ничего интересного, лишь несколько кулинарных опусов миссис Битон, которые она уже читала, да книги по этикету миссис Хамфри, не отличающиеся оригинальностью. Еще там лежали «Книга хороших манер для всех и каждого» М.С. и надежный помощник аристократа «Манеры и правила высшего общества».
Эмма давно ознакомилась со всеми этими произведениями, поэтому задвинула ящик на место и решила побродить между стеллажей. Она обожала эту часть магазина. Тут томились на полках самые экзотические книги, путеводители Бедекера и Кука, исторические произведения со всех концов мира и кучи карт. Если у мистера Инкберри и есть что-нибудь по истории шоколада, то это обязательно отыщется именно здесь.
Она осмотрела ближайшие полки, с удовольствием заметив шикарные издания арабской поэзии. Взгляд забегал по корешкам, поднимаясь все выше и выше, пока не добрался до верхней полки. Внимание Эммы привлекло собрание сочинений в одинаковых красных кожаных обложках.
Она поднялась на носочки и прищурилась, пытаясь прочесть название. Когда Эмма поняла, что разглядывает, у нее вырвался удивленный возглас. Об этом мистер Инкберри ей не говорил. Определенно нет. Она пересчитала книги. Ее восторгу не было предела – это было полное издание, все десять томов.
Хотя какая разница, подумала она, глядя на них с тоской. Она не может позволить их себе. Но посмотреть никто не запрещает. Она потянулась вверх, но, как ни старалась, не смогла добраться до цели. Эмма опустила руку и раздраженно вздохнула.
– Позвольте, – произнес глубокий голос.
Эмма обмерла, поняв, что Марлоу стоит прямо у нее за спиной. Она не слышала, как он вошел. Он поднял руку, чтобы достать одну из книг, задел при этом грудью ее плечо, и Эмма почувствовала легкий аромат сандала.
Гарри взял с полки книгу, но, когда Эмма повернулась к нему лицом и протянула ладонь, не отдал ей свой трофей. Эмма с тревогой наблюдала за тем, как он изучает заглавие.
– «Тысяча и одна ночь» в переводе сэра Ричарда Бертона, – прочитал он вслух. – Том десятый. – Он поражение взглянул на нее: – И все это время вы читали мне лекции о морали?
Застигнутая на месте преступления, Эмма высоко подняла подбородок.
– Не понимаю, о чем вы.
Он постучал книгой по ладони.
– Интересно, – усмехнулся он, – Сочла бы миссис Бартлби чтение подобных произведений приемлемым для такой добропорядочной юной девы, как вы?
Сочинения были совершенно неприемлемыми. Это была неадаптированная версия Бертона сказок «Тысяча и одной ночи», без поправок и корректив, насквозь пропитанная похотью и сладострастием. Эмма попыталась увести разговор в сторону.
– Может, я и добропорядочна, милорд, но отнюдь не юна.
– Нет? А на вид вам лет девятнадцать. – Он коснулся ее щеки. – Наверное, все дело в веснушках.
Он провел кончиками пальцев по ее скуле, и в животе у Эммы появилось странное ощущение пустоты. Не успела она возмутиться и сказать ему, чтобы он не смел трогать ее таким образом, как Гарри отдернул руку, сделал шаг назад и с поклоном вручил ей книгу. Эмма не взяла ее. Зачем? Она все равно не купит ее, просто хотела полистать. Но теперь, когда он узнал название книги, Эмма и этого не может сделать. Только не в его присутствии, не под его пристальным взглядом. Эмма отрицательно покачала головой:
– Верните ее на место, пожалуйста.
Вместо того чтобы выполнить ее просьбу, Гарри открыл обложку, прочел выходные данные, потом посмотрел на остальные тома.
– Это оригинал с первого оттиска 1850 года, – взглянул он на Эмму. – Все десять томов, большая редкость в наши дни. Хотите купить их?
Она очень хотела.
– Нет, – солгала она. – Вы верно заметили, версия Бертона неприемлема для… для такой, как я.
– И что же? Все равно купите. Я никому не скажу о вашем пристрастии к порочной литературе.
– Эти сказки не порочны, – возразила Эмма.
– Уже читали, да?
– Не в изложении Бертона! Но Галланда я читала. – Она сглотнула. – Я смотрела на них, потому что… хотела, э-э-э… сравнить.
– Без сомнения, в исследовательских целях. – Иронично приподнятые уголки губ говорили о том, что она не сумела провести его своими нелепыми объяснениями, но, к ее величайшему облегчению, Марлоу вернул книгу на полку, прекратив доискиваться до истины. – Значит, Галланд вам понравился?
– Да, понравился. Хотя на месте Шехерезады я бы не выжила.
– Почему?
– Вряд ли рассуждения на тему хороших манер произвели бы на султана такое неизгладимое впечатление, что он сохранил бы мне жизнь. Мужчинам куда интереснее слушать о джиннах и коврах-самолетах, чем о столовых приборах.
– Вынужден согласиться с султаном по поводу этикета и столовых приборов, но насчет вашей судьбы… – Он сделал паузу и пробежался по Эмме взглядом. – Вы недооцениваете себя и своего очарования, Эмма.
По телу Эммы разлилось тепло удовольствия, но когда его взгляд задержался на ее губах, в магазине вдруг стало невыносимо жарко, и она отвернулась. Эмма принялась водить пальчиком по книжным корешкам, делая вид, что изучает названия, но мысли ее были далеки от персидской поэзии.
«Мне бы очень хотелось поцеловать вас».
У нее голова пошла кругом от возбуждения. Эмма закрыла глаза и представила, как губы Марлоу касаются ее губ. Каково это – целоваться с ним?
Она услышала какой-то звук и открыла глаза. Обернувшись, она поняла, что Марлоу все еще стоит рядом с ней и рассматривает полки над ее головой. Эмма собралась с мыслями и заставила себя заговорить на нейтральную тему.
– Что вы любите читать, милорд?
Он выудил книгу, посмотрел на обложку и вернул на стеллаж.
– По правде говоря, я вообще не люблю читать.
– Не любите читать? Но вы же издатель!
– Вот именно. В детстве я обожал читать, но теперь мне все время приходится читать чужие рукописи, а это уже не удовольствие, а необходимость. Чтение на досуге – последнее, что может прийти мне в голову.
– Полагаю, в ваших словах есть смысл. Но для меня книги – это настоящее приключение. Они превращают меня в путешественника в кресле и уводят в места, в которых мне никогда не придется побывать.
– А если бы у вас появилась возможность путешествовать наяву? – Он склонился к ее ушку. – Если бы у вас был ковер-самолет и вы могли бы переместиться в любое место, куда бы вы полетели?
Он стоял так близко, что она ощущала спиной исходящий от него жар. Руки его легли на книжные полки по обе стороны от ее плеч, захватив Эмму в плен. Она пошевелилась и замерла, глядя на сильные пальцы, вцепившиеся в полки. Дышать стало трудно.
– Куда бы вы полетели? – повторил он, обжигая ее ушко своим дыханием и пуская по телу мурашки. – В гарем султана?
– Определенно нет, – натянуто проговорила Эмма, взяла с полки книгу, открыла ее и сделала вид, что читает рубай.
Но это не отпугнуло его. Он заглянул через плечо и увидел заголовок на самом верху страницы.
– Значит, ваш выбор – персидские сады Омара Хайяма? – Он рассмеялся грудным смехом. – Похоже, под защитной скорлупкой благопристойности мисс Эммалайн Дав бьется сердце настоящей гедонистки.
– Что?! – Она звонко захлопнула книгу, сунула ее в промежуток на стеллаже и резко развернулась, возмущенная подобным описанием. – Я не такая! – Сообразив, что повысила голос чуть ли не до крика, Эмма с тревогой посмотрела по сторонам, но, к счастью, в этой части магазина они были одни. – Прошу вас воздержаться от оскорблений в мой адрес.
– Я не собирался оскорблять вас. Напротив. Я нахожу эту скрытую черту вашего характера очаровательной.
– Как может быть очаровательным столь вопиющее описание?
– Оно не вопиющее. Оно очаровательное, потому что я знаю вас вот уже пять лет, но даже не подозревал о ее существовании. Чем больше времени я провожу в вашем обществе, тем больше вы меня удивляете.
Он наклонился к ней, и Эмма уперлась ему в плечо в надежде избежать того, что может быть описано лишь слоном «объятия», но он не двинулся с места. Не сумев сбежать, она запрокинула голову и, нахмурившись, посмотрела ему в глаза.
– Вы не имеете права называть меня так! Надо же, гедонистка!
– Нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие от жизни. Бог свидетель, боли и так хватает. Между прочим, я делаю заключения о вашем характере, наблюдая за вашими предпочтениями.
– Моими предпочтениями? Не понимаю, о чем вы толкуете.
– Шоколадные конфеты с ликером, спелые сочные персики, крохотные красные клубнички. Сказки Шехерезады и персидская поэзия Омара Хайяма. Мне кажется, вы не чужды плотских наслаждений.
– Нет! – яростно зашептала она. – В ваших устах любовь к фруктам и шоколаду звучит как преступление. Как…, как чувственность.
– Еда может быть очень чувственной, знаете ли. – Его ресницы дрогнули и опустились. – Можете приписать эти слова моей беспутной натуре.
Эмма поднесла пальцы к губам, замерла на секунду и опустила руку. Он улыбнулся с таким видом, как будто прочел ее мысли. Как будто сам думал о том же. Как будто, глядя на ее губы, он думал о том, как целует их и проделывает другие вещи… У нее было смутное представление на этот счет, но не успела Эмма опомниться, как ее тело отреагировало сладостной дрожью.
– Кстати, Эмма, я должен опровергнуть сказанное вами ранее.
Она попыталась собраться с мыслями, но его близость и глубокий голос мешали сосредоточиться.
– А что я говорила?
– Если бы вы предстали перед султаном с коробкой шоколада в руках, вы наверняка бы выжили.
Напоминание о том, что произошло в «Шоколаде» две недели тому назад, не только смутило, но и еще больше возбудило ее, и Эмма отвернулась. Неудивительно, что он считает ее гедонисткой. Что еще может подумать джентльмен о женщине, которая позволяет ему касаться ногой своей ноги в парке? Или слизывать шоколад с ее пальцев? Или обнимать ее в книжном магазине?
Строгое воспитание Эммы осуждало это, хотя все ее естество сгорало от пугающего голода по таким вещам. Она в отчаянии, еле сдерживаясь, встретилась с ним взглядом.
– Я приличная женщина, милорд, – заявила Эмма. – Я ни в коей мере не гедонистка и не чувственна! Я не… похотлива!
– Нет? – Он провел костяшками пальцев под ее подбородком. Приподнял голову и коснулся пальцами ее губ. Она вся сжалась, ярость и паника отступили вместе с силами сопротивляться ему.
«Не надо. Не трогайте меня. Вы не должны делать этого».
Она открыла рот, но протест застрял у нее в горле. Она просто стояла перед ним, совершенно беззащитная, а он смотрел на ее распахнутые губки и водил по ним пальцем. Круг, еще круг, пока внутренняя дрожь не обернулась крыльями тысяч экзотических бабочек.
Он скользнул ладонью по ее щеке, и Эмма резко вдохнула.
– Что вы делаете? – пролепетала она.
Он наклонился, его губы замерли в дюйме от ее губ.
– Нарушаю этикет, – сказал он.
А потом он поцеловал ее.
Стоило его губам коснуться ее губ, как Эмма забыла обо всем на свете, забыла о том, где они находятся, о правилах приличия, о том, что хорошо, а что плохо. Стоя в полумраке пыльного книжного магазина, она забыла о том, что поцелуи существуют только для женатых людей, а она – тридцатилетняя старая дева. Теплая рука на ее щеке и губы на ее губах всколыхнули в душе несказанную радость, прекрасную, болезненную радость. Ничего подобного она в жизни не испытывала. И вообразить себе не могла.
Для нее словно весна настала.
Эмма закрыла глаза, и все ее чувства обострились, стали яркими, чистыми, как никогда прежде. Его мужской, земной запах. Грубоватая кожа его ладони, покоящейся на ее щеке. Вкус его губ. Стук ее сердца, точно биение крыльев птицы, взмывающей в поднебесье.
Какие у нее чувственные губы, как будто в них сосредоточились все нервные окончания, ведущие к каждой клеточке тела. Она вся дрожала, живая, вибрирующая. Кожа вокруг рта горела от прикосновения колючих щетинок, успевших проклюнуться на его лице. Как непонятен мужчина, но как он прекрасен. Чужой, но такой близкий и родной.
Она положила руки ему на грудь. Шелковый жилет был гладким, прохладным. А под ним твердые теплые мускулы. Ладони Эммы скользнули под сюртук к его плечам, впервые в жизни наслаждаясь силой мужского тела, и в этот момент она почему-то поняла, что вся эта сила подвластна ей. Она обняла его за шею и прижалась плотнее, желая закутаться в эту силу.
Похоже, ее движение пробудило что-то внутри его. Из груди его вырвался стон, свободная рука обхватила ее за талию. Он приподнял Эмму и прижал к себе. Его рука легла на ее шею. Поцелуй стал глубже, его язык проник к ней в рот. Эмма беззвучно вскрикнула от потрясения, но потом коснулась своим языком его языка, и по телу пошли волны удовольствия. Она впервые поняла, что на самом деле означает чувственность.
Эмма прильнула к нему, прижавшись всем телом с бесстыдством, которое должно было смутить ее, но охватившие ее чувства были настолько сильны и необычны, что ей стало не до стыда. Она ощущала его тело, такое огромное по сравнению с ее хрупким станом, такое сильное, но, как ни странно, ей казалось, что он недостаточно близок к ней. Ей хотелось еще большей близости, хотелось чего-то еще, чего-то, чему она не знала названия. Она шевельнулась, ее бедра потерлись о его ноги. И застонала.
И вдруг все кончилось.
Его руки схватили ее за плечи, оттолкнули, оборвали поцелуй. Тяжелое прерывистое дыхание смешивалось с ее дыханием в образовавшемся между ними пространстве. Глаза живые, синие, как море.
Его ладони скользнули вверх и взяли в плен ее личико.
– Вы никогда прежде не целовались? – прошептал он. Она молча покачала головой.
На его губах заиграла улыбка, и Эмму словно обдало холодом. Он смеется над ней? Она что-то сделала не так? Неожиданно она почувствовала себя неловкой, неуклюжей, и ужасно испугалась.
– Вы не должны были делать этого, – выдохнула она.
– Может быть. – Он притянул ее к себе и снова поцеловал, быстро, резко. – Но я редко делаю то, что должен. Я непослушный мальчик.
С этими словами он отпустил ее, развернулся и исчез за книжной полкой.
Его шаги затихли вдали. Он вышел из комнаты, но Эмма не пошла за ним. Она не могла, пока не могла. Она стояла в дальнем углу книжного магазина на Бувери-стрит, не в силах пошевелиться, одежда помята, шляпка съехала набок.
Эмма прижала пальцы к губам. Они распухли и горели. Теперь она знала, что значит целоваться. Теперь она знала, и все изменилось.
У Эммы появилось нелепое желание разрыдаться, но не от чувства вины или раскаяния, которое должна была бы испытать приличная женщина. Этот поцелуй – самое прекрасное, что случилось в ее жизни, и ей хотелось плакать от радости.
Глава 14
Женская добродетель – вещь хрупкая, ее нужно охранять как зеницу ока. И полагается в этом деле на помощь окружающих вас джентльменов бесполезно, дорогие мои. Увы, частенько они с тем же упорством стремятся лишить вас добродетели, с каким вы стараетесь сохранить ее.
Миссис Бартлби «Советы незамужним девушкам», 1893 г.
Скрип ступеньки вывел Эмму из чувственного транса. Она подняла глаза и увидела на лестнице миссис Инкберри, ее круглая маленькая фигурка купалась в солнечном свете, проникающем из окна на площадке.
Она все видела.
Эмма тут же поняла это. Суровый взгляд добросердечной дамы не оставил никаких сомнений. Радость Эммы испарилась без следа.
Миссис Инкберри посмотрела на дверь, за которой скрылся Марлоу, потом на нее и еще больше нахмурилась.
– Поднимитесь, Эмма, и выпейте со мной чаю.
Не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла вверх по ступенькам. Пренебречь приглашением Эмма не могла. Отказать дорогой миссис Инкберри было бы почти такой же грубостью, как отказать тете Лидии. С нарастающим смятением Эмма последовала за миссис Инкберри по лестнице и дальше по коридору в гостиную.
Миссис Инкберри позвонила в колокольчик, села и похлопала по дивану рядом с собой, приглашая Эмму занять место, но не произнесла ни слова, пока горничная не принесла поднос с чаем.
Анни сделала реверанс и улыбнулась Эмме:
– Добрый день, мисс Эмма.
Эмма натянуто улыбнулась в ответ. Анни поставила поднос рядом с хозяйкой, посуда тихонечко звякнула.
– Хозяина не будет, мэм?
– Пока нет. Анни, по магазину ходит темноволосый джентльмен преуспевающего вида в черном сюртуке и полосатых брюках. Найди его, отведи в сторонку и передай ему мою настоятельную просьбу немедленно покинуть наше заведение.
Унижение Эммы усиливалось с каждым словом, она опустила голову. Поцелуй Марлоу все еще горел на ее губах, как несмываемое, видимое всем клеймо.
– Затем, – продолжила миссис Инкберри, – можешь сообщить мистеру Инкберри, что его чай будет подан через полчаса. Убедись, чтобы к тому времени кухарка приготовила горячий чайник. И закрой за собой дверь.
– Хорошо, мэм.
Горничная вышла, шурша ситцевым платьем и накрахмаленным передником. Щелчок сообщил о том, что дверь закрылась, но Эмма не подняла головы. Она упорно смотрела на свои колени, дожидаясь, пока хозяйка разольет чай.
Миссис Инкберри заговорила, только подав ей чашку ароматного напитка.
– Эмма, дорогая моя девочка.
Именно так сказала бы тетушка – сердечные слова, произнесенные заботливо, с легкой интонацией разочарования в самом конце.
Конечно же, миссис Инкберри разочарована. Любой, кто любит Эмму и тревожится о ней, был бы разочарован. Она позволила мужчине оскорбить себя и не остановила его. Хуже того, одно прикосновение его губ перечеркнуло годы добродетельного поведения. Она не просто приняла его поцелуй. Она наслаждалась им.
Даже сейчас воспоминание о поцелуе переносило ее от сожалений к радости.
Следующая фраза миссис Инкберри вернула Эмму в реальность.
– Эмма, ваша тетушка воспитывала вас в строгости, учила вас тому, что хорошо, а что плохо. Но я вполне могу понять, что без ее чуткого руководства вы можете… – последовала деликатная пауза, – запутаться.
Это слово прекрасно описывало ее смятение и непостижимые поступки. Эмма кивнула, соглашаясь с мудрой собеседницей.
– Теперь, когда Лидии больше нет с нами, вам не с кем посоветоваться. Кроме меня, конечно. Я знаю вас с пятнадцати лет, и мне хотелось бы думать, что Лидия поручила бы мне наставить вас на путь истинный, сбейся вы с верной дороги, заложенной в вас воспитанием. Вы давно уже не девочка, а зрелая женщина, я это прекрасно понимаю…
«Если я зрелая женщина, то не обращайтесь со мной как с ребенком. Прекратите отчитывать меня».
Возмущенные, дерзкие слова вынырнули из ниоткуда. Эмма прикусила губу и не позволила им соскользнуть с языка.
– Будучи незамужней девой, – продолжала читать мораль миссис Инкберри, – вы до сих пор пребываете в блаженном неведении относительно того, какими могут быть мужчины. Как грубы бывают их поступки, если они не являются истинными джентльменами.
– Ничего подобного прежде не случалось! – выкрикнула Эмма. – Он никогда… – Она запнулась, припомнив происшествие в «Шоколаде». Она не могла солгать миссис Инкберри. – Он никогда не был груб.
– Я рада слышать, что то, чему я стала свидетелем, единственное недостойное деяние с его стороны, – отрезала миссис Инкберри, заставив Эмму поежиться. – И все же, моя дорогая, я просто обязана заменить тетю Лидию и предупредить вас. Мужчины, какими бы они ни казались, способны привести женщину к дурному.
Как столь прекрасный поцелуй может быть дурным? В груди у нее вновь вспыхнуло возмущение, горячее и яростнее прежнего.
– Неужели так ужасно целоваться с мужчиной?
– Да, ужасно, – мягко прожурчала миссис Инкберри. – Если этот мужчина не твой муж или по крайней мере не жених. Он предлагал вам брак?
Эмма уставилась на сжавшиеся в кулачки руки в перчатках.
– Нет.
– Как вы считаете, он может начать ухаживать за вами должным образом и жениться на вас?
Эмма вспомнила о череде любовниц, которых Марлоу бросил за те годы, пока она работала его секретарем. Любовниц, которые ничего не значили для него, любовниц, о которых он ни разу не вспомнил после расставания.
– Нет.
– Мужчина, пристающий к даме в книжном магазине, но недостаточно благородный, чтобы ухаживать за ней, познакомиться с ее друзьями и семьей и предложить ей брак, – не джентльмен. Вы и сами знаете это, Эмма. Ваше воспитание позволяет вам отличить плохое от хорошего.
– Этот поцелуй не показался мне плохим, – упрямо произнесла Эмма.
Миссис Инкберри вздохнула.
– Лидия всегда говорила, что вы слишком сильно похожи на мать.
Застигнутая врасплох, Эмма открыла глаза и пораженно уставилась на тетушкину подругу.
– Тетя рассказала вам, – начала понимать она. – Она рассказала вам о моих родителях?
– Что они были вынуждены пожениться? Да.
Эмма, должно быть, не сумела скрыть душевных страданий, и миссис Инкберри нежно погладила ее по руке, успокаивая.
– Ну, полно, – проговорила она. – В итоге ваш отец женился на вашей матери и сделал ее честной женщиной, так что теперь уже нечего стыдиться.
– Но она открыла вам, что моим родителям пришлось пойти под венец. Если бы этого не произошло, я бы… я была бы… незаконнорожденной. – Она заерзала, окончательно лишившись мужества. – Кому еще тетушка рассказывала об этом? Миссис Моррис знает?
– Больше никто не знает, Эмма, включая мистера Инкберри. Я долгие годы храню секрет Лидии. Лидия чувствовала себя ответственной за вас. Эта ответственность тяжким грузом лежала на ее плечах, и бывали времена, когда ей нужно было выговориться и посоветоваться со мной. Детьми они с мистером Уортингтоном так и не обзавелись, знаете ли, а я воспитала четырех дочерей. Прошу вас, не расстраивайтесь по поводу того, что она доверилась мне.
Эмма покачала головой, встревоженная не столько тем, что миссис Инкберри в курсе обстоятельств ее появления на свет, сколько тетиным замечанием.
– Тетушка всегда говорила мне, что женщина сама должна устанавливать границы приличия, поскольку мужчины на это не способны. Вы тоже так считаете?
– Да, конечно, все в руках женщин. На мужчин нельзя полагаться. Предоставленные сами себе, мужчины не в силах проявить сдержанность. Они обладают определенными… животными инстинктами, коих у нас просто нет.
Видимо, она – исключение из правил, решила про себя Эмма. При первом же испытании оказалось, что ее сдержанность не выдерживает никакой критики. Сдержанности попросту не существует. Границы приличия – последнее, о чем она думала, целуясь с Марлоу.
– Моя мать развлекалась с отцом до свадьбы. И тетушка считала меня ее копией?
Не потому ли Эмма продолжала напоминать себе, что Марлоу поступил нехорошо? Не была ли она в душе безнравственной женщиной, которая только притворяется порядочной?
– Я не гедонистка! – взорвалась она. – И я не безнравственна. Тетушка считала меня такой?
К ее удивлению, миссис Инкберри улыбнулась.
– Полагаю, тетя просто имела в виду, что вам присуща сильная тяга к романтизму и приключениям, а также врожденное любопытство. Обладая такими качествами, вы время от времени должны бунтовать.
Эмма дотронулась до крохотного шрама в виде звездочки на щеке. Бунты всегда влекут за собой определенные последствия, причем весьма болезненные. Она не хотела быть мятежницей. Она опустила руку и глотнула чаю.
– Но, Эмма, поддавшись своей природе, ваша мать совершила ошибку, которая дорого бы ей обошлась, если бы ваш отец не поступил как джентльмен. У меня сердце кровью обливается при мысли, что вы можете пойти по ее стопам. Будь Лидия жива, она бы тоже испугалась.