Страница:
Он отбросил один ботинок и снял второй. Затем расстегнул подвязки и стянул чулки, медленно, как и обещал. По ее легкому стону и дрожи в ногах он понял, что ей нравятся его прикосновения.
– Гарри! О Боже!
– Когда-нибудь я обязательно пройдусь поцелуями вверх по твоим прекрасным ножкам. Но сейчас… – Он принялся расстегивать последний предмет ее одежды. – Сейчас у меня на уме совсем другое. – Встав с колен, он спустил с ее плеч сорочку и выпустил на свободу грудки. Эмма подняла руки, словно хотела прикрыться, но он не позволил ей сделать этого. Он взял ее за запястья, мягкий батист сорочки зацепился за ее бедра.
– Я говорил, что хочу полюбоваться твоими грудками, – напомнил он. – Позволь мне посмотреть.
– Они такие маленькие, – прошептала Эмма, разводя руки в стороны.
Они оказались чудесными. Он знал, что так и будет.
– Маленькие? Боже, Эмма, они безупречны. Да, маленькие, и кругленькие, и сладенькие, и беленькие, с изумительными розовыми сосочками… – У Гарри пересохло во рту, и он не сумел больше вымолвить ни слова.
Он оставил в покое ее руки и потянулся к грудкам. Он ласкал их, играл с милыми сосочками, проводя по ним подушечками больших пальцев, сжимая их. Она начала стонать, по телу пробежала дрожь. Он склонился, накрыл одну грудь ладонью, а вторую взял в рот.
Эмма вскрикнула, колени подогнулись. Он подхватил ее и удержал, язык обводил кругами ее сосок.
– Нравится, да?
– М-м…м-м…
Он рассмеялся и игриво укусил ее за грудь.
– Это значит «да»?
Она кивнула, издав сдавленный звук, запустила пальцы ему в волосы и притянула к себе, как будто хотела, чтобы он стал еще ближе. Он еще крепче обнял ее за бедра и принялся сосать грудь, как описывал в гостиной у миссис Моррис.
Пальцы Эммы вцепились ему в волосы, она начала поскуливать. Потом пошевелилась, бедра инстинктивно дернулись, но он крепко держал ее, прижимая к себе, не давая шелохнуться, желая воспламенить еще больше.
– Гарри… – простонала она. – О-о-о!..
Он еще мгновение поласкал ее грудь и сдался. Отодвинувшись, сдернул сорочку с ее бедер. Она переступила через нее, он отбросил сорочку в сторону и нежно подтолкнул Эмму к кровати.
– Возьмись за спинку, – велел он, и она повиновалась. Пальцы ее нащупали латунь и ухватились за нее.
Осыпая неторопливыми горячими поцелуями ее живот, он коснулся влажных каштановых кудряшек. Эмма задохнулась от неожиданности и сжала бедра, лихорадочно тряся головой, но он не собирался отпускать и тем самым лишать себя и ее удовольствия. И хотя Эмма Дав была самой грешной чертовкой из всех, кого ему доводилось встречать, хотя тело его горело в огне, хотя он весь дрожал и едва сдерживался, Гарри ни за что на свете не собирался пропустить эту часть прелюдии.
– Эмма, я должен сделать это. Я должен коснуться тебя там.
– Но, Гарри, даже я не трогаю себя там! – запричитала она, рассмешив его. – Ну, только в ванной. О нет!
Она дернулась, почувствовав на кудряшках теплое нежное дыхание.
– Позволь. Я. хочу этого, Эмма. Ужасно хочу. Я хочу потрогать тебя и поцеловать тебя там. Разреши мне.
– Ладно, – прошептала она, но так тихо, что он едва расслышал. Ее ножки немного раздвинулись, и он просунул руку между ее бедер.
Даже одно прикосновение стоило приложенных усилий. Он как будто, дотронулся до небес и застонал от несказанного удовольствия. Она была такая мягкая, такая влажная, ее запах сводил его с ума. Он погладил нежные, складочки пальцем, и ее тело ответило интуитивным движением. Когда же он коснулся языком, она закричала. Отпустив спинку кровати, Эмма зажала рот руками.
Он оторвал ее ладошки от губ и снова положил их на спинку, придерживая своей рукой, не давая ей заглушать свои стоны. Он вознамерился во что бы то ни стало научить ее получать удовольствие, отбросив глупую респектабельность, которой ей столько лет забивали голову.
– Эмма, Эмма, позволь этому случиться, – уговаривал он ее, касаясь губами кудряшек. – Просто отдайся ощущениям и позволь этому случиться.
Он целовал, и через несколько мгновений она выдохнула и внутренне расслабилась. Она начала двигать бедрами, и он понял этот знак, доставляя ей удовольствие в том ритме, который требовался ее телу, все быстрее и быстрее, пока она не задрожала и не выгнулась ему навстречу, пока не начала двигаться исступленными, неистовыми толчками, а с губ не начали слетать примитивные, первобытные звуки. Пока она не застонала от наслаждения и не рухнула.
Он поднялся и поймал ее, не дав упасть на пол, и она прижалась к нему, обжигая своими горячими грудками Гарри подхватил ее на руки, отнес на кровать и стал снимать с себя оставшуюся одежду.
Она смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова никто и никогда не рассказывал ей об отношениях мужчины и женщины, но теперь она знала причину людской сдержанности. Разве такое объяснишь? Никакими словами не описать то, что проделал сейчас с ней Гарри. Не выразить сладость, нараставшую слой за слоем, взлетавшую все выше и выше, а потом взрыв чистого удовольствия – и горячий, дикий голод утолен.
Но это, видимо, еще не все, потому что Гарри продолжал пожирать ее жарким взором, пригвождающим к кровати. Он расстегнул брюки, и Эмма в изумлении уставилась на него.
– Боже правый, – выдохнула она, начиная понимать, что случится дальше. Ее охватила паника. – Гарри?
Он отбросил брюки в сторону, матрац прогнулся, принимая его. Гарри открыл конвертик, который чуть раньше положил на подушку, вынул что-то из него, и его тело накрыло Эмму. Она почувствовала твердость того, что увидела минуту назад, ощутила, как оно пытается проникнуть меж ее бедер, и проглотила очередной приступ паники.
– Гарри? – выдохнула она снова, остро нуждаясь в поддержке.
Он поднялся на одной руке, нависнув над ней. Локон волос упал на лоб, губы сжаты. Он был похож на темного ангела. Не слишком обнадеживающая поддержка.
Он дотронулся, всего лишь невесомое прикосновение до самого интимного местечка, и лег на нее.
– Эмма, послушай меня.
Голос его звучал как-то странно, хрипло и натянуто, дышал он тяжело, и она запаниковала еще сильнее. Но потом свободная рука погладила ее щеку, и ужас отступил. Она повернула голову и поцеловала его в ладонь.
– Будет больно, Эмма. – Пока он говорил, его бедра начади медленно двигаться, дыхание участилось. – Этого не избежать.
Она почувствовала, как твердая часть трется о местечко, которое он целовал, и от этой новой, неизведанной ласки по телу разлилось удовольствие. Она выгнулась ему навстречу, как и прежде, и наслаждение стало жарче, сильнее. Она застонала.
– Я не могу больше ждать, Эмма, – прохрипел он. – Не могу больше сдерживаться. Просто не могу.
Он поднялся на локтях, уткнулся лицом в ее шейку и прильнул бедрами к ее бедрам. Твердая штука прижалась к ней. Вошла в нее.
Эмма начала извиваться под ним, ей не слишком это понравилось. Он издал утробный стон и поцеловал ее в губы. Поцеловал и без предупреждения резким толчком протиснул огромную твердую штуковину в ее тело.
Несмотря на все предупреждения, Эмма задохнулась от неожиданности и боли, тонко вскрикнула, обхватив его руками, внутри все замерло от этого мгновения насилия.
И вот он уже целует ее – волосы, шею, щеку, губы. Дыхание теплое, нежное.
– Эмма, Эмма, теперь все будет хорошо, – сказал он, выгибаясь ей навстречу. – Я обещаю.
Боль уже отступила.
– Все в порядке, Гарри, – прошептала она, пошевелившись под ним и стараясь привыкнуть к странному ощущению.
Он набирал темп, движения становились все более сильными, настойчивыми. Казалось, он ушел в себя, забыл про нее, глаза закрыты, губы распахнуты. Эмма посмотрела ему в лицо и улыбнулась, она явно доставляла ему такое же наслаждение, как и он ей. Она приподнялась, и он застонал, руки скользнули под нее, словно хотели прижать ее еще ближе, и она улыбнулась. На смену боли пришел небольшой дискомфорт где-то внутри, но самое страшное было уже позади. Она снова стала двигаться, подстраиваясь под его ритм, как будто в танце.
Он дышал тяжело и прерывисто, вжимая ее в матрац, и Эмма вновь ощутила это удивительное нарастающее удовольствие, которое он подарил ей чуть раньше, горячее, сильное.
И вдруг, совершенно неожиданно, по его телу прошла дрожь, Гарри закричал. Он еще раз вошел в нее и замер, накрыв своим телом, уткнувшись лицом в ее шею.
Она погладила его могучую спину и шелковистые волосы. Когда он поцеловал ее и прошептал ее имя, Эмма ощутила приступ неизъяснимой нежности, которого не испытывала никогда в жизни.
Она стала падшей женщиной, но никаких сожалений по этому поводу у нее не было. Ни сожалений, ни стыда. Только перехлестывающее через край счастье, расцветающее в груди экзотическим цветком, жадно тянущимся к солнцу. Именно на это она и надеялась, спеша сюда сегодня. Счастье быть живой, чувствовать себя желанной и красивой. Да, она теперь падшая женщина. Эмма засмеялась в голос. Какое чудо!
Глава 19
– Эмма? – Гарри пораженно поднял голову, услышав ее смех. Уж чего-чего, а смеха он никак не ожидал. Волны наслаждения стихли, и на их место начала потихоньку вползать реальность. В душу прокрались мрачные предчувствия. Исходя из своего опыта общения с девственницей, он ожидал слез, обвинений, по крайней мере сожалений. Прямо противоположная реакция Эммы стала для него сюрпризом. Он приподнялся на локтях и посмотрел в ее раскрасневшееся довольное личико.
– Почему ты смеешься?
– Сама не знаю. Просто счастлива.
Она улыбалась ему так, будто он преподнес ей небеса в подарок. По телу прошла волна облегчения, Облегчения и удовлетворения. Эмма снова рассмеялась.
– Ты похож на опереточного пирата, – сказала она. – Как будто только что захватил корабль, разорил его и насладился плодами злодеяния.
– Очень удачное описание. – Гарри расплылся в улыбке. Ему и впрямь понравилось это сравнение, понравилось, что именно она произнесла его. – И точное. – Он поцеловал ее и поднялся.
– О! – ошеломленно выдохнула она, когда он вынул пенис. Гарри перекатился на спину и постарался побыстрее избавиться от презерватива, но она заметила. – Что это такое?
Гарри сжал в кулаке кусочек резины, считая, что использованный презерватив не слишком приятное зрелище, особенно со следами девственной крови. Но он не оставил без внимания ее вопрос, пошарил у кровати, отыскивая красный бархатный прямоугольник, и протянул ей. Она открыла конвертик, вытащила сплющенное средство предохранения и осмотрела его.
– Для чего это?
– Чтобы ты не забеременела. Это называется презерватив.
– О! – вырвалось у нее. – О-о-о! Кровь бросилась ей в лицо. Эмма убрала презерватив, вернула Гарри конвертики, опустила голову, злясь на себя. – Гарри бросил конвертик на пол. Тетя никогда не объясняла тебе, как делаются дети, да? – Эмма покачала головой, и у него в груди вспыхнула искра гнева.
– Боже, ну почему люди не могут поговорить со своими детьми о таких вещах? – Он откинулся на подушку и уставился в потолок.
– А твой отец рассказывал тебе? – спросила она. – О да, конечно. В день свадьбы.
– Ждать до свадьбы? Господи, нет! Отец отвел меня в сторонку и поведал о реалиях жизни, когда мне было одиннадцать. К несчастью, только научные факты. Жаль, что он не поделился со мной личным опытом общения с женщинами.
– Моя тетя вообще мне ничего не рассказывала. Наверняка находила подобного рода беседы слишком неделикатными. Думаю, ты считаешь это глупостью.
– Это больше, чем глупость, Эмма. Это вредно. Неведение может искалечить человеческую жизнь. – Он подумал о Консуэло, вспомнил потрясение, которое она пережила, ее ужас и отвращение. Ему никогда не забыть той ночи. Разве такое забывается? Впоследствии она много раз попрекала его этим.
– Гарри, что-то не так?
Он прогнал от себя образ бывшей жены.
– Ничего. Просто я считаю, что людям надо рассказывать реальные вещи, а не дурацкие сказки про капусту, аистов и бог знает что еще. Сколько горя и боли можно было бы избежать!
– Я согласна с тобой.
Неожиданное заявление заставило его недоверчиво посмотреть на нее:
– Правда?
– Правда. Хочется думать, что тетя открыла бы мне правду перед свадьбой, если бы я когда-нибудь вышла замуж, – задумчиво проговорила Эмма. – Но даже в этом я не уверена.
– И я тоже. Мать моей жены так ничего ей и не сказала. Нам обоим было очень плохо. – Он внезапно спустил ноги на пол и встал. Гарри пересек комнату, вошел в гардеробную, завернул презерватив в бумагу и выбросил его в корзину для мусора, потом налил в тазик воды из кувшина и вымыл руки. Взял свежее полотенце, намочил его, отжал и принес в спальню. Эмма сидела, обхватив руками колени. Она посмотрела на него. Он провел рукой вверх-вниз по ее ноге.
– Ложись, – сказал он, – и распахни ножки.
Она послушалась и легла, опираясь на локти. Он раздвинул ее бедра. Крови было мало, лишь по размытому пятну на каждой ноге, но и этого оказалось достаточно, чтобы напомнить обоим о важности произошедшего. Гарри стер кровь.
– Было больно? – спросил он.
– Немного.
– Прости. – Он посмотрел на нее. – Больше больно не будет, Эмма. – В его голосе послышались нотки ярости. Он подавил их. – Если будет больно, ты обязательно должна сказать мне. Я ни за что на свете не причиню тебе боли.
– Конечно, не причинишь, Гарри.
Ее убежденность потрясала, особенно после того, что он только что причинил ей боль. Гарри наклонился и поцеловал ее в живот, выпрямился и отнес полотенце в гардеробную.
Потом вернулся обратно. Эмма смотрела на его чресла, потом перевела взгляд на лицо.
– Я видела статуи мужчин в музеях, – сказала она, – и одна из них мне особенно запомнилась. Фиговый листок прикрывал… прикрывал… – Она указала рукой на низ его живота.
– Пенис, – подсказал Гарри, растягиваясь рядом с ней на кровати.
– Да, спасибо. Так вот, фиговый листок прикрывал это, но плохо, потому что сбоку было видно, что находится под ним, и мне было ужасно любопытно. Я все думала, что это такое, понимая – раз его спрятали, то это представляет определенный интерес. Я попыталась рассмотреть поближе.
– И?..
– Тетя застукала меня, – рассержено проговорила Эмма. Ее негодующий взгляд встретился с его насмешливым. – Она утащила меня прочь, и я так ничего и не увидела.
Гарри, улыбаясь, заложил руки за голову.
– Смотри сколько захочешь.
Эмма встала на колени и откинула волосы назад, с задумчивым видом изучая его голое тело. Она склоняла голову то на один бок, то на другой, словно его пенис был для нее неразрешимой загадкой.
– Это не слишком сложное устройство, Эмма, – сказал Гарри, стараясь сохранить серьезный вид.
Она протянула руку, но тут же отдернула ее.
– Смелей, – пригласил он, и как только она дотронулась, желание возродилось вновь. Он прикрыл глаза, наслаждаясь ее легкими, невесомыми прикосновениями. Пенис начал наливаться. Почувствовав это, она тут же решила убрать руку, но он сомкнул ее пальчики на своем копье, показывая и направляя.
– Не останавливайся.
Он открыл глаза и наблюдал за ее лицом, пока его пенис оживал под ее ласками. Глаза ее расширились.
– Глядя девочкой на статую, я и представить себе не могла… – Она в изумлении взирала на эрекцию. – Мне и в голову не приходило, что он может так подняться.
– А еще он дает салют, – расхохотался Гарри. – Она игриво толкнула его коленом в бедро.
– О нет! – Она прикусила губку и с сомнением посмотрела на него. – Правда?
Он снова рассмеялся. Ничего не мог с собой поделать, такая она была сладенькая. Он вытащил из валявшегося на полу конвертика еще один презерватив, перекатился на бок и уложил Эмму, обняв ее и прижав спиной к своей груди. Он просунул пенис меж ее бедер, не входя в нее, и начал двигаться, подготавливая к соитию. Он целовал ее в ушко и шейку, зная, что это ей нравится, и гладил грудь.
Когда рука его скользнула вниз по животу и дальше между бедер, ее дыхание участилось.
Он вошел в нее сзади, неглубоко, как бы играя, и тут же вышел. Несколько раз повторил движение, лаская ее, дразня их обоих, пока с каждым вздохом из ее груди не стали вырываться безумные стоны, а бедра не начали судорожно сжиматься, говоря ему, что она близка к вершине, Очень близка.
И тогда он вошел в нее. Целиком. Глубоко. И она тут же взлетела к небесам, выкрикивая его имя. Ее мышцы конвульсивно сжимались вокруг него, доводя до наслаждения.
А. йотом он погрузился в летаргию, ему захотелось заснуть вот так, не выходя из нее. Но он не мог поддаться соблазну, потому что времени оставалось немного. Он пошевелился и покинул ее тело.
– Эмма, – сказал он, целуя ее в щеку, – нам пора вставать. Я должен отвезти тебя домой до рассвета.
Она кивнула.
Они молча оделись. Гарри знал, что, им предстоит кое-что обсудить до того, как он откланяется у дверей ее дома. Он оделся гораздо быстрее ее и, пока она заканчивала приготовления, пошел за лакеем.
Каммингз, будучи опытным камердинером и человеком тактичным, уважал личную жизнь хозяина и его желание провести вечер в уединении. Он не стал ложиться на свое обычное место в гардеробной и ушел спать вниз, в одну из свободных комнат для прислуги. Гарри отыскал его, разбудил и велел нанять кеб.
Когда Гарри вернулся в спальню, Эмма уже оделась и сидела на краешке кровати.
– Уже? – вскочила она.
– Почти.
Он принес из гардеробной плащ.
– Дождь не кончился, – объяснил он, протягивая ей тяжелый прорезиненный наряд.
– Мы возьмем твой экипаж?
– Камердинер пошел за кебом. Думаю, так будет лучше. Не хочу, чтобы на твоей улице кто-то увидел мой герб.
– Это вряд ли. Сейчас три часа утра, все спят.
– Не стоит рисковать, Честно говоря, меня больше волнует, как тайно вернуть тебя в квартиру.
– Нет нужды…
– Парадный вход заперт?
– Да. Миссис Моррис ровно в одиннадцать закрывает и парадную дверь, и черный вход, если только кто-то из жильцов не предупредит, что задержится, например, в театре или на ревю. В таком случае она оставляет замок незапертым и велит горничной не ложиться, пока не придет последний жилец. Но…
– Полагаю, ты никого не предупредила перед уходом? Ничего не сочинила?
– Нет, но, Гарри…
– Значит, так. Нам следует придумать причину, по которой ты задержалась допоздна. Может, незамужним девушкам и дозволяется гулять с неженатыми мужчинами по людным улицам в три часа пополудни, но отчего-то мне кажется, что на три часа утра это правило не распространяется.
– Это несложно, я пыталась сказать тебе, но ты меня не слушаешь. Я не закрыла окно. Французское окно, – пояснила она, увидев, что он озадаченно смотрит на нее. – То, которое выходит на пожарную лестницу. Господи, – покачала она головой, глядя на него, – хорошо, что я человек разумный и заранее обо всем позаботилась, иначе мы действительно попали бы в переделку.
Она забрала у него плащ и начала разворачивать его.
– Думаю, у меня получится поддерживать эту порочную связь, Гарри. Правда ведь?
Гарри обо всем позаботился. Он нашел домик в Кенте, всего в двух часах от Лондона на поезде, но там, по заверениям Эммы, ее никто не знал. Чтобы избежать местных сплетен, они представились как мистер и миссис Уильямс, пара, которая ценит уединение.
Они будут уезжать в пятницу и возвращаться в понедельник, шепотом, дабы секретарь не подслушал их разговор через предусмотрительно закрытую дверь, пояснил он ей во время последней встречи в конторе. Тайные планы обсуждались в паузах между комментариями к ее статьям и изложением набросков будущих опусов миссис Бартлби. Покидать столицу им следует разными поездами, еле слышно говорил он, и так же возвращаться обратно. Еду будут приносить в коттедж перед их приездом, уборку делать на неделе, пока они в Лондоне. Никаких слуг у них не будет, но, судя по восхитительным рецептам, миссис Бартлби умеет готовить? Если нет, он всегда может поджарить хлеб на огне и сделать тосты с сыром.
За приготовлениями пролетело две недели. За эти полмесяца Эмма открыла для себя новое удовольствие: предвкушение. К тому времени как поезд прибыл в крохотную деревушку Крикет-Сомерсби, ее возбуждение достигло предела и рвалось наружу.
Гарри ждал ее на перроне, и сердце Эммы пропустило удар, стоило увидеть его улыбку! Ей захотелось броситься навстречу, но даже здесь, вдалеке от глаз друзей и знакомых, они не были свободны. Он взял у нее саквояж, и Эмма пошла за ним к ожидающему их экипажу. Гарри передал саквояж кучеру и помог Эмме сесть. Кучер влез на облучок, и они тронулись в путь.
Коттедж был двухэтажным каменным строением с черепичной крышей, толстыми мансардными окнами и ярко-красной входной дверью. Вокруг рос лес, неподалеку журчал ручей и плескался волнами о берег пруд. Сзади есть огород, рассказывал Гарри, занося саквояж в дом, и мебель уютная.
Эмма остановилась в маленькой прихожей, но успела только заметить, что слева располагается гостиная, а справа столовая. Саквояж с тяжелым стуком упал на дерёвянный пол, Эмма развернулась, увидела, как Гарри целеустремленно запирает дверь, и у нее перехватило дыхание. Когда Гарри обнял ее, наклонил назад и поцеловал, ей оставалось лишь придержать рукой соломенную шляпку и надеяться, что уютная мебель включает в себя кровать.
Кровать имелась – широкая, со старомодной дубовой спинкой, с толстым волосяным матрацем поверх пружинного, с ароматным бельем и подушками. Миссис Бартлби одобрила бы такую кровать, заверила Эмма. Но не то, что на ней происходит, добавила с сожалением.
Однако больше этот факт они с Гарри не обсуждали, и Эмма не собиралась размышлять над ним. Из разговора, подслушанного миссис Моррис в тот незабываемый вечер, хозяйке стало известно, что Эмма не секретарь миссис Бартлби, а сама знаменитая писательница. Миссис Моррис узнала и то, что дорогой племяннице Лидии не было сделано предложение руки и сердца. Несмотря на восхищение успехом мисс Дав и заверение в том, что тайна будет сохранена, Эмма была уверена, что хозяйка подозревала об истинных причинах ее поездок на выходные, когда она якобы отправляется «на поиски свежего материала». Но к величайшему облегчению Эммы, миссис Моррис не задавала лишних вопросов и не читала ей лекций, а Эмма старалась не обращать внимания на озабоченное выражение лица хозяйки, если они случайно сталкивались в коридоре.
Эмма не жалела о своем выборе, времени на волнения у нее не оставалось. Ей было чем заняться с Гарри и что посмаковать в разлуке с ним. Следующие четыре недели каждый миг, проведенный с Гарри в коттедже, оборачивался новыми открытиями и яркими приключениями.
Ей нравилось смотреть, как он бреется. Это смущало его, но наблюдение за этим ежедневным ритуалом неизменно завораживало Эмму.
– Это так… ну, мужественно, – попыталась объяснить она, получив в ответ приступ хохота.
– Еще бы, – сурово произнес он, отсмеявшись. – Можешь застрелить меня, если я когда-нибудь совершу что-нибудь женственное.
– Я серьезно.
– И я тоже, – с нажимом проговорил он, отложив в сторону бритву и взяв, полотенце.
– Созерцать тебя во время бритья… – Она замолчала, привалившись спиной к стене и внимательно изучая, как он вытирает пену. Эмма пробежала взглядом по его голому торсу, мускулистым плечам и рукам, подбирая подходящее слово. – Возбуждающе. Это возбуждает меня.
– Правда? – Он оторвался от зеркала и встретился с ней взглядом – горячим, голодным взглядом синих глаз, к которому она уже начала привыкать. Ей нравился этот взгляд. После бритья они почти всегда занимались любовью.
Он научил ее ловить рыбу, и Эмме это тоже нравилось – стоять босыми ногами в неглубоком ручье, подобрав юбку до колен, радоваться, когда терпение вознаграждается и можно выбросить на берег пойманную рыбку. Гарри, глядя на ее голые ножки, объявил рыбалку своим вторым любимым занятием в свободное время. Первое Эмма уже успела оценить по достоинству.
Он говорил ей вещи, которые прежде никто не осмеливался обсуждать с ней. К примеру, в чем причина ее месячных и как называются интимные части человеческого тела, и его, и ее. Она научилась плеваться – отвратительная привычка, – и завязывать булинь, и ласкать его пенис у головки так, чтобы свести Гарри с ума.
Он познакомил ее с совместными усладами, двух людей, о существовании которых она даже не подозревала: прохладный восторг от занятий любовью на траве, нежность расчески в его руках, сладость стояния бок о бок у умывальника с зубными щетками и порошком, совместное приготовление яичницы с беконом в их крохотной кухоньке, милая, расслабленность совместной дневной дремы в гамаке.
Жаркие августовские денечки летели стрелой. Эмма и Гарри совершали долгие прогулки, исследуя округу, и время от времени встречались с другой парой, которая тоже обожала гулять. И хотя обоим было лет по семьдесят, они всегда держались за руки, словно юные влюбленные.
Гарри катал Эмму по ручью. Она не умела плавать, но он сажал ее в лодку вопреки всем дурным предчувствиям, уверяя, что тут мелко, и обещал однажды научить ее плавать. В ответ она клялась, что этого никогда не произойдет, и они начинали спорить. Он всегда интересовался ее мнением, и они жарко дискутировали на разные темы. О таких вещах, как политика, манеры, значение брака для общества и кто из поэтов лучше, Блэк или Теннисон. Он заставлял ее смеяться по десять раз на дню, она обнаружила, что тоже может развеселить его, особенно когда не пытается сделать это нарочно. Ей нравился его смех.
– Гарри! О Боже!
– Когда-нибудь я обязательно пройдусь поцелуями вверх по твоим прекрасным ножкам. Но сейчас… – Он принялся расстегивать последний предмет ее одежды. – Сейчас у меня на уме совсем другое. – Встав с колен, он спустил с ее плеч сорочку и выпустил на свободу грудки. Эмма подняла руки, словно хотела прикрыться, но он не позволил ей сделать этого. Он взял ее за запястья, мягкий батист сорочки зацепился за ее бедра.
– Я говорил, что хочу полюбоваться твоими грудками, – напомнил он. – Позволь мне посмотреть.
– Они такие маленькие, – прошептала Эмма, разводя руки в стороны.
Они оказались чудесными. Он знал, что так и будет.
– Маленькие? Боже, Эмма, они безупречны. Да, маленькие, и кругленькие, и сладенькие, и беленькие, с изумительными розовыми сосочками… – У Гарри пересохло во рту, и он не сумел больше вымолвить ни слова.
Он оставил в покое ее руки и потянулся к грудкам. Он ласкал их, играл с милыми сосочками, проводя по ним подушечками больших пальцев, сжимая их. Она начала стонать, по телу пробежала дрожь. Он склонился, накрыл одну грудь ладонью, а вторую взял в рот.
Эмма вскрикнула, колени подогнулись. Он подхватил ее и удержал, язык обводил кругами ее сосок.
– Нравится, да?
– М-м…м-м…
Он рассмеялся и игриво укусил ее за грудь.
– Это значит «да»?
Она кивнула, издав сдавленный звук, запустила пальцы ему в волосы и притянула к себе, как будто хотела, чтобы он стал еще ближе. Он еще крепче обнял ее за бедра и принялся сосать грудь, как описывал в гостиной у миссис Моррис.
Пальцы Эммы вцепились ему в волосы, она начала поскуливать. Потом пошевелилась, бедра инстинктивно дернулись, но он крепко держал ее, прижимая к себе, не давая шелохнуться, желая воспламенить еще больше.
– Гарри… – простонала она. – О-о-о!..
Он еще мгновение поласкал ее грудь и сдался. Отодвинувшись, сдернул сорочку с ее бедер. Она переступила через нее, он отбросил сорочку в сторону и нежно подтолкнул Эмму к кровати.
– Возьмись за спинку, – велел он, и она повиновалась. Пальцы ее нащупали латунь и ухватились за нее.
Осыпая неторопливыми горячими поцелуями ее живот, он коснулся влажных каштановых кудряшек. Эмма задохнулась от неожиданности и сжала бедра, лихорадочно тряся головой, но он не собирался отпускать и тем самым лишать себя и ее удовольствия. И хотя Эмма Дав была самой грешной чертовкой из всех, кого ему доводилось встречать, хотя тело его горело в огне, хотя он весь дрожал и едва сдерживался, Гарри ни за что на свете не собирался пропустить эту часть прелюдии.
– Эмма, я должен сделать это. Я должен коснуться тебя там.
– Но, Гарри, даже я не трогаю себя там! – запричитала она, рассмешив его. – Ну, только в ванной. О нет!
Она дернулась, почувствовав на кудряшках теплое нежное дыхание.
– Позволь. Я. хочу этого, Эмма. Ужасно хочу. Я хочу потрогать тебя и поцеловать тебя там. Разреши мне.
– Ладно, – прошептала она, но так тихо, что он едва расслышал. Ее ножки немного раздвинулись, и он просунул руку между ее бедер.
Даже одно прикосновение стоило приложенных усилий. Он как будто, дотронулся до небес и застонал от несказанного удовольствия. Она была такая мягкая, такая влажная, ее запах сводил его с ума. Он погладил нежные, складочки пальцем, и ее тело ответило интуитивным движением. Когда же он коснулся языком, она закричала. Отпустив спинку кровати, Эмма зажала рот руками.
Он оторвал ее ладошки от губ и снова положил их на спинку, придерживая своей рукой, не давая ей заглушать свои стоны. Он вознамерился во что бы то ни стало научить ее получать удовольствие, отбросив глупую респектабельность, которой ей столько лет забивали голову.
– Эмма, Эмма, позволь этому случиться, – уговаривал он ее, касаясь губами кудряшек. – Просто отдайся ощущениям и позволь этому случиться.
Он целовал, и через несколько мгновений она выдохнула и внутренне расслабилась. Она начала двигать бедрами, и он понял этот знак, доставляя ей удовольствие в том ритме, который требовался ее телу, все быстрее и быстрее, пока она не задрожала и не выгнулась ему навстречу, пока не начала двигаться исступленными, неистовыми толчками, а с губ не начали слетать примитивные, первобытные звуки. Пока она не застонала от наслаждения и не рухнула.
Он поднялся и поймал ее, не дав упасть на пол, и она прижалась к нему, обжигая своими горячими грудками Гарри подхватил ее на руки, отнес на кровать и стал снимать с себя оставшуюся одежду.
Она смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова никто и никогда не рассказывал ей об отношениях мужчины и женщины, но теперь она знала причину людской сдержанности. Разве такое объяснишь? Никакими словами не описать то, что проделал сейчас с ней Гарри. Не выразить сладость, нараставшую слой за слоем, взлетавшую все выше и выше, а потом взрыв чистого удовольствия – и горячий, дикий голод утолен.
Но это, видимо, еще не все, потому что Гарри продолжал пожирать ее жарким взором, пригвождающим к кровати. Он расстегнул брюки, и Эмма в изумлении уставилась на него.
– Боже правый, – выдохнула она, начиная понимать, что случится дальше. Ее охватила паника. – Гарри?
Он отбросил брюки в сторону, матрац прогнулся, принимая его. Гарри открыл конвертик, который чуть раньше положил на подушку, вынул что-то из него, и его тело накрыло Эмму. Она почувствовала твердость того, что увидела минуту назад, ощутила, как оно пытается проникнуть меж ее бедер, и проглотила очередной приступ паники.
– Гарри? – выдохнула она снова, остро нуждаясь в поддержке.
Он поднялся на одной руке, нависнув над ней. Локон волос упал на лоб, губы сжаты. Он был похож на темного ангела. Не слишком обнадеживающая поддержка.
Он дотронулся, всего лишь невесомое прикосновение до самого интимного местечка, и лег на нее.
– Эмма, послушай меня.
Голос его звучал как-то странно, хрипло и натянуто, дышал он тяжело, и она запаниковала еще сильнее. Но потом свободная рука погладила ее щеку, и ужас отступил. Она повернула голову и поцеловала его в ладонь.
– Будет больно, Эмма. – Пока он говорил, его бедра начади медленно двигаться, дыхание участилось. – Этого не избежать.
Она почувствовала, как твердая часть трется о местечко, которое он целовал, и от этой новой, неизведанной ласки по телу разлилось удовольствие. Она выгнулась ему навстречу, как и прежде, и наслаждение стало жарче, сильнее. Она застонала.
– Я не могу больше ждать, Эмма, – прохрипел он. – Не могу больше сдерживаться. Просто не могу.
Он поднялся на локтях, уткнулся лицом в ее шейку и прильнул бедрами к ее бедрам. Твердая штука прижалась к ней. Вошла в нее.
Эмма начала извиваться под ним, ей не слишком это понравилось. Он издал утробный стон и поцеловал ее в губы. Поцеловал и без предупреждения резким толчком протиснул огромную твердую штуковину в ее тело.
Несмотря на все предупреждения, Эмма задохнулась от неожиданности и боли, тонко вскрикнула, обхватив его руками, внутри все замерло от этого мгновения насилия.
И вот он уже целует ее – волосы, шею, щеку, губы. Дыхание теплое, нежное.
– Эмма, Эмма, теперь все будет хорошо, – сказал он, выгибаясь ей навстречу. – Я обещаю.
Боль уже отступила.
– Все в порядке, Гарри, – прошептала она, пошевелившись под ним и стараясь привыкнуть к странному ощущению.
Он набирал темп, движения становились все более сильными, настойчивыми. Казалось, он ушел в себя, забыл про нее, глаза закрыты, губы распахнуты. Эмма посмотрела ему в лицо и улыбнулась, она явно доставляла ему такое же наслаждение, как и он ей. Она приподнялась, и он застонал, руки скользнули под нее, словно хотели прижать ее еще ближе, и она улыбнулась. На смену боли пришел небольшой дискомфорт где-то внутри, но самое страшное было уже позади. Она снова стала двигаться, подстраиваясь под его ритм, как будто в танце.
Он дышал тяжело и прерывисто, вжимая ее в матрац, и Эмма вновь ощутила это удивительное нарастающее удовольствие, которое он подарил ей чуть раньше, горячее, сильное.
И вдруг, совершенно неожиданно, по его телу прошла дрожь, Гарри закричал. Он еще раз вошел в нее и замер, накрыв своим телом, уткнувшись лицом в ее шею.
Она погладила его могучую спину и шелковистые волосы. Когда он поцеловал ее и прошептал ее имя, Эмма ощутила приступ неизъяснимой нежности, которого не испытывала никогда в жизни.
Она стала падшей женщиной, но никаких сожалений по этому поводу у нее не было. Ни сожалений, ни стыда. Только перехлестывающее через край счастье, расцветающее в груди экзотическим цветком, жадно тянущимся к солнцу. Именно на это она и надеялась, спеша сюда сегодня. Счастье быть живой, чувствовать себя желанной и красивой. Да, она теперь падшая женщина. Эмма засмеялась в голос. Какое чудо!
Глава 19
Роман – вещь головокружительная. Он заставляет человека смеяться без причин. По-моему, в этом нет ничего дурного.
Миссис Бартлби «Соушл газетт», 1893 г.
– Эмма? – Гарри пораженно поднял голову, услышав ее смех. Уж чего-чего, а смеха он никак не ожидал. Волны наслаждения стихли, и на их место начала потихоньку вползать реальность. В душу прокрались мрачные предчувствия. Исходя из своего опыта общения с девственницей, он ожидал слез, обвинений, по крайней мере сожалений. Прямо противоположная реакция Эммы стала для него сюрпризом. Он приподнялся на локтях и посмотрел в ее раскрасневшееся довольное личико.
– Почему ты смеешься?
– Сама не знаю. Просто счастлива.
Она улыбалась ему так, будто он преподнес ей небеса в подарок. По телу прошла волна облегчения, Облегчения и удовлетворения. Эмма снова рассмеялась.
– Ты похож на опереточного пирата, – сказала она. – Как будто только что захватил корабль, разорил его и насладился плодами злодеяния.
– Очень удачное описание. – Гарри расплылся в улыбке. Ему и впрямь понравилось это сравнение, понравилось, что именно она произнесла его. – И точное. – Он поцеловал ее и поднялся.
– О! – ошеломленно выдохнула она, когда он вынул пенис. Гарри перекатился на спину и постарался побыстрее избавиться от презерватива, но она заметила. – Что это такое?
Гарри сжал в кулаке кусочек резины, считая, что использованный презерватив не слишком приятное зрелище, особенно со следами девственной крови. Но он не оставил без внимания ее вопрос, пошарил у кровати, отыскивая красный бархатный прямоугольник, и протянул ей. Она открыла конвертик, вытащила сплющенное средство предохранения и осмотрела его.
– Для чего это?
– Чтобы ты не забеременела. Это называется презерватив.
– О! – вырвалось у нее. – О-о-о! Кровь бросилась ей в лицо. Эмма убрала презерватив, вернула Гарри конвертики, опустила голову, злясь на себя. – Гарри бросил конвертик на пол. Тетя никогда не объясняла тебе, как делаются дети, да? – Эмма покачала головой, и у него в груди вспыхнула искра гнева.
– Боже, ну почему люди не могут поговорить со своими детьми о таких вещах? – Он откинулся на подушку и уставился в потолок.
– А твой отец рассказывал тебе? – спросила она. – О да, конечно. В день свадьбы.
– Ждать до свадьбы? Господи, нет! Отец отвел меня в сторонку и поведал о реалиях жизни, когда мне было одиннадцать. К несчастью, только научные факты. Жаль, что он не поделился со мной личным опытом общения с женщинами.
– Моя тетя вообще мне ничего не рассказывала. Наверняка находила подобного рода беседы слишком неделикатными. Думаю, ты считаешь это глупостью.
– Это больше, чем глупость, Эмма. Это вредно. Неведение может искалечить человеческую жизнь. – Он подумал о Консуэло, вспомнил потрясение, которое она пережила, ее ужас и отвращение. Ему никогда не забыть той ночи. Разве такое забывается? Впоследствии она много раз попрекала его этим.
– Гарри, что-то не так?
Он прогнал от себя образ бывшей жены.
– Ничего. Просто я считаю, что людям надо рассказывать реальные вещи, а не дурацкие сказки про капусту, аистов и бог знает что еще. Сколько горя и боли можно было бы избежать!
– Я согласна с тобой.
Неожиданное заявление заставило его недоверчиво посмотреть на нее:
– Правда?
– Правда. Хочется думать, что тетя открыла бы мне правду перед свадьбой, если бы я когда-нибудь вышла замуж, – задумчиво проговорила Эмма. – Но даже в этом я не уверена.
– И я тоже. Мать моей жены так ничего ей и не сказала. Нам обоим было очень плохо. – Он внезапно спустил ноги на пол и встал. Гарри пересек комнату, вошел в гардеробную, завернул презерватив в бумагу и выбросил его в корзину для мусора, потом налил в тазик воды из кувшина и вымыл руки. Взял свежее полотенце, намочил его, отжал и принес в спальню. Эмма сидела, обхватив руками колени. Она посмотрела на него. Он провел рукой вверх-вниз по ее ноге.
– Ложись, – сказал он, – и распахни ножки.
Она послушалась и легла, опираясь на локти. Он раздвинул ее бедра. Крови было мало, лишь по размытому пятну на каждой ноге, но и этого оказалось достаточно, чтобы напомнить обоим о важности произошедшего. Гарри стер кровь.
– Было больно? – спросил он.
– Немного.
– Прости. – Он посмотрел на нее. – Больше больно не будет, Эмма. – В его голосе послышались нотки ярости. Он подавил их. – Если будет больно, ты обязательно должна сказать мне. Я ни за что на свете не причиню тебе боли.
– Конечно, не причинишь, Гарри.
Ее убежденность потрясала, особенно после того, что он только что причинил ей боль. Гарри наклонился и поцеловал ее в живот, выпрямился и отнес полотенце в гардеробную.
Потом вернулся обратно. Эмма смотрела на его чресла, потом перевела взгляд на лицо.
– Я видела статуи мужчин в музеях, – сказала она, – и одна из них мне особенно запомнилась. Фиговый листок прикрывал… прикрывал… – Она указала рукой на низ его живота.
– Пенис, – подсказал Гарри, растягиваясь рядом с ней на кровати.
– Да, спасибо. Так вот, фиговый листок прикрывал это, но плохо, потому что сбоку было видно, что находится под ним, и мне было ужасно любопытно. Я все думала, что это такое, понимая – раз его спрятали, то это представляет определенный интерес. Я попыталась рассмотреть поближе.
– И?..
– Тетя застукала меня, – рассержено проговорила Эмма. Ее негодующий взгляд встретился с его насмешливым. – Она утащила меня прочь, и я так ничего и не увидела.
Гарри, улыбаясь, заложил руки за голову.
– Смотри сколько захочешь.
Эмма встала на колени и откинула волосы назад, с задумчивым видом изучая его голое тело. Она склоняла голову то на один бок, то на другой, словно его пенис был для нее неразрешимой загадкой.
– Это не слишком сложное устройство, Эмма, – сказал Гарри, стараясь сохранить серьезный вид.
Она протянула руку, но тут же отдернула ее.
– Смелей, – пригласил он, и как только она дотронулась, желание возродилось вновь. Он прикрыл глаза, наслаждаясь ее легкими, невесомыми прикосновениями. Пенис начал наливаться. Почувствовав это, она тут же решила убрать руку, но он сомкнул ее пальчики на своем копье, показывая и направляя.
– Не останавливайся.
Он открыл глаза и наблюдал за ее лицом, пока его пенис оживал под ее ласками. Глаза ее расширились.
– Глядя девочкой на статую, я и представить себе не могла… – Она в изумлении взирала на эрекцию. – Мне и в голову не приходило, что он может так подняться.
– А еще он дает салют, – расхохотался Гарри. – Она игриво толкнула его коленом в бедро.
– О нет! – Она прикусила губку и с сомнением посмотрела на него. – Правда?
Он снова рассмеялся. Ничего не мог с собой поделать, такая она была сладенькая. Он вытащил из валявшегося на полу конвертика еще один презерватив, перекатился на бок и уложил Эмму, обняв ее и прижав спиной к своей груди. Он просунул пенис меж ее бедер, не входя в нее, и начал двигаться, подготавливая к соитию. Он целовал ее в ушко и шейку, зная, что это ей нравится, и гладил грудь.
Когда рука его скользнула вниз по животу и дальше между бедер, ее дыхание участилось.
Он вошел в нее сзади, неглубоко, как бы играя, и тут же вышел. Несколько раз повторил движение, лаская ее, дразня их обоих, пока с каждым вздохом из ее груди не стали вырываться безумные стоны, а бедра не начали судорожно сжиматься, говоря ему, что она близка к вершине, Очень близка.
И тогда он вошел в нее. Целиком. Глубоко. И она тут же взлетела к небесам, выкрикивая его имя. Ее мышцы конвульсивно сжимались вокруг него, доводя до наслаждения.
А. йотом он погрузился в летаргию, ему захотелось заснуть вот так, не выходя из нее. Но он не мог поддаться соблазну, потому что времени оставалось немного. Он пошевелился и покинул ее тело.
– Эмма, – сказал он, целуя ее в щеку, – нам пора вставать. Я должен отвезти тебя домой до рассвета.
Она кивнула.
Они молча оделись. Гарри знал, что, им предстоит кое-что обсудить до того, как он откланяется у дверей ее дома. Он оделся гораздо быстрее ее и, пока она заканчивала приготовления, пошел за лакеем.
Каммингз, будучи опытным камердинером и человеком тактичным, уважал личную жизнь хозяина и его желание провести вечер в уединении. Он не стал ложиться на свое обычное место в гардеробной и ушел спать вниз, в одну из свободных комнат для прислуги. Гарри отыскал его, разбудил и велел нанять кеб.
Когда Гарри вернулся в спальню, Эмма уже оделась и сидела на краешке кровати.
– Уже? – вскочила она.
– Почти.
Он принес из гардеробной плащ.
– Дождь не кончился, – объяснил он, протягивая ей тяжелый прорезиненный наряд.
– Мы возьмем твой экипаж?
– Камердинер пошел за кебом. Думаю, так будет лучше. Не хочу, чтобы на твоей улице кто-то увидел мой герб.
– Это вряд ли. Сейчас три часа утра, все спят.
– Не стоит рисковать, Честно говоря, меня больше волнует, как тайно вернуть тебя в квартиру.
– Нет нужды…
– Парадный вход заперт?
– Да. Миссис Моррис ровно в одиннадцать закрывает и парадную дверь, и черный вход, если только кто-то из жильцов не предупредит, что задержится, например, в театре или на ревю. В таком случае она оставляет замок незапертым и велит горничной не ложиться, пока не придет последний жилец. Но…
– Полагаю, ты никого не предупредила перед уходом? Ничего не сочинила?
– Нет, но, Гарри…
– Значит, так. Нам следует придумать причину, по которой ты задержалась допоздна. Может, незамужним девушкам и дозволяется гулять с неженатыми мужчинами по людным улицам в три часа пополудни, но отчего-то мне кажется, что на три часа утра это правило не распространяется.
– Это несложно, я пыталась сказать тебе, но ты меня не слушаешь. Я не закрыла окно. Французское окно, – пояснила она, увидев, что он озадаченно смотрит на нее. – То, которое выходит на пожарную лестницу. Господи, – покачала она головой, глядя на него, – хорошо, что я человек разумный и заранее обо всем позаботилась, иначе мы действительно попали бы в переделку.
Она забрала у него плащ и начала разворачивать его.
– Думаю, у меня получится поддерживать эту порочную связь, Гарри. Правда ведь?
Гарри обо всем позаботился. Он нашел домик в Кенте, всего в двух часах от Лондона на поезде, но там, по заверениям Эммы, ее никто не знал. Чтобы избежать местных сплетен, они представились как мистер и миссис Уильямс, пара, которая ценит уединение.
Они будут уезжать в пятницу и возвращаться в понедельник, шепотом, дабы секретарь не подслушал их разговор через предусмотрительно закрытую дверь, пояснил он ей во время последней встречи в конторе. Тайные планы обсуждались в паузах между комментариями к ее статьям и изложением набросков будущих опусов миссис Бартлби. Покидать столицу им следует разными поездами, еле слышно говорил он, и так же возвращаться обратно. Еду будут приносить в коттедж перед их приездом, уборку делать на неделе, пока они в Лондоне. Никаких слуг у них не будет, но, судя по восхитительным рецептам, миссис Бартлби умеет готовить? Если нет, он всегда может поджарить хлеб на огне и сделать тосты с сыром.
За приготовлениями пролетело две недели. За эти полмесяца Эмма открыла для себя новое удовольствие: предвкушение. К тому времени как поезд прибыл в крохотную деревушку Крикет-Сомерсби, ее возбуждение достигло предела и рвалось наружу.
Гарри ждал ее на перроне, и сердце Эммы пропустило удар, стоило увидеть его улыбку! Ей захотелось броситься навстречу, но даже здесь, вдалеке от глаз друзей и знакомых, они не были свободны. Он взял у нее саквояж, и Эмма пошла за ним к ожидающему их экипажу. Гарри передал саквояж кучеру и помог Эмме сесть. Кучер влез на облучок, и они тронулись в путь.
Коттедж был двухэтажным каменным строением с черепичной крышей, толстыми мансардными окнами и ярко-красной входной дверью. Вокруг рос лес, неподалеку журчал ручей и плескался волнами о берег пруд. Сзади есть огород, рассказывал Гарри, занося саквояж в дом, и мебель уютная.
Эмма остановилась в маленькой прихожей, но успела только заметить, что слева располагается гостиная, а справа столовая. Саквояж с тяжелым стуком упал на дерёвянный пол, Эмма развернулась, увидела, как Гарри целеустремленно запирает дверь, и у нее перехватило дыхание. Когда Гарри обнял ее, наклонил назад и поцеловал, ей оставалось лишь придержать рукой соломенную шляпку и надеяться, что уютная мебель включает в себя кровать.
Кровать имелась – широкая, со старомодной дубовой спинкой, с толстым волосяным матрацем поверх пружинного, с ароматным бельем и подушками. Миссис Бартлби одобрила бы такую кровать, заверила Эмма. Но не то, что на ней происходит, добавила с сожалением.
Однако больше этот факт они с Гарри не обсуждали, и Эмма не собиралась размышлять над ним. Из разговора, подслушанного миссис Моррис в тот незабываемый вечер, хозяйке стало известно, что Эмма не секретарь миссис Бартлби, а сама знаменитая писательница. Миссис Моррис узнала и то, что дорогой племяннице Лидии не было сделано предложение руки и сердца. Несмотря на восхищение успехом мисс Дав и заверение в том, что тайна будет сохранена, Эмма была уверена, что хозяйка подозревала об истинных причинах ее поездок на выходные, когда она якобы отправляется «на поиски свежего материала». Но к величайшему облегчению Эммы, миссис Моррис не задавала лишних вопросов и не читала ей лекций, а Эмма старалась не обращать внимания на озабоченное выражение лица хозяйки, если они случайно сталкивались в коридоре.
Эмма не жалела о своем выборе, времени на волнения у нее не оставалось. Ей было чем заняться с Гарри и что посмаковать в разлуке с ним. Следующие четыре недели каждый миг, проведенный с Гарри в коттедже, оборачивался новыми открытиями и яркими приключениями.
Ей нравилось смотреть, как он бреется. Это смущало его, но наблюдение за этим ежедневным ритуалом неизменно завораживало Эмму.
– Это так… ну, мужественно, – попыталась объяснить она, получив в ответ приступ хохота.
– Еще бы, – сурово произнес он, отсмеявшись. – Можешь застрелить меня, если я когда-нибудь совершу что-нибудь женственное.
– Я серьезно.
– И я тоже, – с нажимом проговорил он, отложив в сторону бритву и взяв, полотенце.
– Созерцать тебя во время бритья… – Она замолчала, привалившись спиной к стене и внимательно изучая, как он вытирает пену. Эмма пробежала взглядом по его голому торсу, мускулистым плечам и рукам, подбирая подходящее слово. – Возбуждающе. Это возбуждает меня.
– Правда? – Он оторвался от зеркала и встретился с ней взглядом – горячим, голодным взглядом синих глаз, к которому она уже начала привыкать. Ей нравился этот взгляд. После бритья они почти всегда занимались любовью.
Он научил ее ловить рыбу, и Эмме это тоже нравилось – стоять босыми ногами в неглубоком ручье, подобрав юбку до колен, радоваться, когда терпение вознаграждается и можно выбросить на берег пойманную рыбку. Гарри, глядя на ее голые ножки, объявил рыбалку своим вторым любимым занятием в свободное время. Первое Эмма уже успела оценить по достоинству.
Он говорил ей вещи, которые прежде никто не осмеливался обсуждать с ней. К примеру, в чем причина ее месячных и как называются интимные части человеческого тела, и его, и ее. Она научилась плеваться – отвратительная привычка, – и завязывать булинь, и ласкать его пенис у головки так, чтобы свести Гарри с ума.
Он познакомил ее с совместными усладами, двух людей, о существовании которых она даже не подозревала: прохладный восторг от занятий любовью на траве, нежность расчески в его руках, сладость стояния бок о бок у умывальника с зубными щетками и порошком, совместное приготовление яичницы с беконом в их крохотной кухоньке, милая, расслабленность совместной дневной дремы в гамаке.
Жаркие августовские денечки летели стрелой. Эмма и Гарри совершали долгие прогулки, исследуя округу, и время от времени встречались с другой парой, которая тоже обожала гулять. И хотя обоим было лет по семьдесят, они всегда держались за руки, словно юные влюбленные.
Гарри катал Эмму по ручью. Она не умела плавать, но он сажал ее в лодку вопреки всем дурным предчувствиям, уверяя, что тут мелко, и обещал однажды научить ее плавать. В ответ она клялась, что этого никогда не произойдет, и они начинали спорить. Он всегда интересовался ее мнением, и они жарко дискутировали на разные темы. О таких вещах, как политика, манеры, значение брака для общества и кто из поэтов лучше, Блэк или Теннисон. Он заставлял ее смеяться по десять раз на дню, она обнаружила, что тоже может развеселить его, особенно когда не пытается сделать это нарочно. Ей нравился его смех.