В тот момент обстановка на австрийском фронте определенно складывалась в нашу пользу. Австрийские войска, которые в начале кампании пересекли русскую границу, двигались в направлении с юга на север. Направляя свой главный удар на линию Люблин – Холм, они, в свою очередь, были атакованы нашими наступающими армиями, причем первые столкновения проходили с переменным успехом. Во многих боях австрийцы имели численное превосходство, но день ото дня их сопротивление ослабевало, а вскоре они начали терпеть серьезные поражения, во множестве попадая в плен и теряя значительное количество боевого снаряжения. Когда в первых числах сентября австрийцы начали отступление, то оказались не в состоянии закрепиться на собственных границах. Даже на таком сильном оборонительном рубеже, как болотистая долина реки Сан, они не смогли остановить стремительного натиска наших войск, которые под массированным огнем австрийцев пошли в атаку и форсировали реку вброд, причем вода доходила некоторым солдатам до подбородка. И позднее австрийцам было очень трудно остановить продвижение наших частей, воодушевленных своими быстрыми успехами. Вся Россия и все наши союзники ликовали при получении известия о взятии нашими армиями, вторгшимися на австрийскую территорию с Волыни, столицы Восточной Галиции – города Лемберга[48].
Нашему наступлению очень сильно способствовала развитая сеть австрийских железных и шоссейных дорог, причем быстрота продвижения позволила русским частям захватить достаточное количество рассчитанного на местную колею подвижного состава, большая часть которого принадлежала железным дорогам Дековиля[49], линии которых в Галиции позволяли нам с большой скоростью осуществлять снабжение войск.
К тому же в такой богатой стране, как Галиция, в это время года мы находили на месте почти все необходимое войскам продовольствие. Единственным продуктом, которым приходилось снабжать армию во время наступления, был хлеб.
Вплоть до начала XX столетия, когда войска стали снабжаться армейскими интендантствами, во всех войнах солдатам выдавали сухари. Хлеб пекли только на стоянках в больших городах, где для этого использовали местные пекарни. В те времена о легких передвижных машинах для выпечки хлеба никто даже не думал. Генерал Куропаткин, заботливо относившийся к своим войскам, во время Русско-японской войны стал первым, кто начал широко использовать подвижные военные пекарни, в результате чего в его частях почти весь свежий хлеб выпекался на месте. Резонно предположить, что именно благодаря этому нововведению та война стала первой кампанией, в которой в армии больных было меньше, чем раненых и убитых, и это – несмотря на то, что боевые действия велись в климате, непривычном для русских войск, да еще в стране, которая даже в мирное время была подвержена эпидемиям, включая холерные. Знания, полученные на той войне, успешно применялись и в этой кампании. Невозможно не подумать о том, что отныне как в теперешней, так и в будущих войнах между цивилизованными народами вероятность того, что воинская часть может растаять на глазах, теряя от болезней больше людей, чем от огня противника, отойдет в область мрачных воспоминаний. Потери от ружейного и артиллерийского обстрела на войне неизбежны, тогда как убыль личного состава от болезней и эпидемий может быть в значительной степени предотвращена, несмотря на то что эти факторы продолжают оказывать определенное влияние на ход военных действий. С другой стороны, необходимость подвоза в воинские части свежего хлеба взамен сухарей значительно осложняет задачу продовольственного снабжения армии. Разумеется, решение этой проблемы для нас оказывалось делом более трудным, чем для неприятеля – в особенности в тот период, когда бои велись в районах, находившихся вблизи от наших границ, где противоборствующие стороны располагали железнодорожными сетями, находившимися на совершенно разных ступенях развития.
Очень вероятно, что одной из причин, побудивших германцев переменить свои планы в пользу нанесения главного удара на Варшавском направлении, стала надежда таким путем оказать реальную помощь своим австро-венгерским союзникам. В первые месяцы войны вся территория Царства Польского, находящаяся на левом берегу Вислы, оказалась вне сферы сколько-нибудь активных военных действий. Германия удовлетворилась взятием Калиша, где ее солдаты обращались с жителями с ничем не оправданной жестокостью, которая в конечном счете обернулась против них самих, так как террор был направлен главным образом против польского населения, вследствие чего все российские подданные-поляки прониклись отчаянной ненавистью ко всем вообще германцам. Возможно, такое поведение германской армии объяснялось своего рода местью за провал некоторых из ее ожиданий. Насколько нам известно, германцы всегда надеялись, что в случае объявления мобилизации население польских губерний добром не пойдет служить в русскую армию. Они даже учитывали возможность перехода на их территорию большого количества дезертиров. Жестокость, проявленная германцами в отношении жителей Калиша, была того же сорта, что и зверства, творимые ими в Бельгии; поэтому, когда в бельгийской печати был приведен перечень совершенных ими актов вандализма и иных подобных гнусностей, стало очевидно, что Калиш и Лувен стали жертвами одной и той же системы террора.
Очевидно, что конечной целью и назначением этой системы было утверждение в сердцах местного населения такого ужаса, который бы исключал всякую вероятность враждебных действий в отношении недругов-завоевателей. Добиваться такого результата германцы намеревались путем применения бесчеловечной жестокости. Они явно считали свою систему благодетельной не только для самих себя, но и для населения государств, завоеванных ими силой оружия. Кажется, они верили, что террор может служить для покоренных народов предупреждением и гарантией того, что захватчикам не придется прибегать к еще большей жестокости в случае совершения действий, враждебных оккупационной армии. Относительно того, какую пользу их террористические меры принесли германцам, судить должны они сами. Что же касается действия, которое их методы произвели на бельгийцев, поляков, сербов и на все народы держав «сердечного согласия», то по этому вопросу двух мнений быть не может. Мне могут сказать, что я сам защищал подобную систему, настаивая на применении строгости для того, чтобы не попадать в положение, когда обстоятельства вынуждают быть по-настоящему жестоким. Однако аналогии ничего не доказывают. Строгость может и должна быть использована против лиц, которые так или иначе отчасти виновны, – для удержания других людей от следования дурным примерам.
В германской системе «превентивная» жестокость начинает применяться немедленно, как только какой-либо населенный пункт оказывается в их руках, без всякого учета степени виновности ее жертв. Однако суровость отделена от жестокости бездонной пропастью.
Война постепенно приобретала черты, свойственные для применения линейной стратегии, и в тот момент было уже недалеко до совершения следующего шага в том же направлении – до перехода к позиционной или траншейной войне.
Разрыв между армиями Центральных держав был заполнен германскими частями ценой ослабления фронта по реке Неман и Августовскому каналу, а также за счет корпусов, переброшенных с французского фронта.
Вступив в Россию на фронте Ковно – Гродно, германцы рассчитывали преодолеть эту оборонительную линию одним ударом и добиться здесь победы, похожей на ту, которую одержали наши войска, форсировавшие австрийскую оборону, включавшую реку Днепр[50] с сильно укрепленными берегами.
Для форсирования Немана германцы бросили вперед сильные пехотные колонны, состоявшие из нескольких дивизий с приданной им тяжелой артиллерией. В центре фронта их наступления оказалось местечко Друскеники. Маленький городок был расположен приблизительно посредине между Ковно и Гродно. Две эти крепости за последние несколько лет модернизировались в соответствии с последними идеями военно-инженерной науки и должны были получить на вооружение крупнокалиберные орудия новейшего типа. Когда началась война, работа там была в самом разгаре, но по тем или иным причинам ни один из ее этапов не был завершен. С началом мобилизации темпы работ были увеличены, но исключительно за счет строительства деревоземляных укреплений; разумеется, о быстром возведении бетонных сооружений невозможно было и помыслить.
Германцам удалось выйти к Нареву и даже переправить через реку небольшую пехотную часть, которая, однако, была вскоре отброшена нашими войсками назад на левый берег.
После такой неудачи германцы решили отказаться от проведения данной операции и приступили к реализации нового предприятия, предполагавшего захват всей территории Царства Польского, лежащей на левом берегу Вислы. Они, очевидно, намеревались воспользоваться своим преимуществом, состоявшим в возможности быстрой перевозки войск, а также тем, что наши части на этом участке фронта были крайне малочисленны и могли быть сосредоточены только с большим трудом. Невзирая на это, высшему российскому командованию удалось на поездах и пешим порядком перебросить на линию Вислы достаточные силы; часть из них была переправлена на левый берег реки. В те дни, когда германцы приблизились к стенам самой Варшавы и мечтали о захвате фортов, которые мы сами частично разрушили, наше высшее командование перебросило в Варшаву сибирские полки, мобилизованные на Дальнем Востоке. Сибиряки были с восторгом встречены варшавянами, которые называли их своими избавителями. Полки выгрузились из эшелонов, прошли через город и сразу же были брошены в бой. Это были закаленные войска; в их рядах находилось много офицеров и нижних чинов, принимавших участие еще в японской войне. Заслужив себе превосходную репутацию во время Дальневосточной кампании, они только еще больше прославились в войне нынешней.
Под стенами Варшавы германцы впервые испытали на себе неудержимость штыковой атаки сибиряков.
Elan этих полков демонстрирует нам превосходный пример результатов воспитания и развития полковых традиций.
Каждая армия имеет свои corps d'elite, отличающиеся от прочих воинских частей своим неистовством в бою и прославившиеся непревзойденной отвагой.
Как правило, прием на службу в эти войска проводится на общих основаниях, что лишает их каких-либо преимуществ при рекрутировании и не позволяет проводить особый отбор новобранцев. Тем не менее благодаря стойкости полковых традиций эти части никогда не теряют своих боевого задора и исключительных ратных качеств.
Часто случается, что бои производят страшное опустошение в рядах этих воинских частей. Потери покрываются путем обычного набора и присылки вполне рядовых пополнений, но прежний боевой дух от этого ничуть не убывает, оставаясь, как всегда, непревзойденно высоким.
К этой категории войск относятся во французской армии африканские и альпийские стрелки, шотландские полки в Великобритании и итальянские берсальеры. Последние особенно отличились в октябре 1917 года, когда австрийские и германские армии вторглись в Ломбардию, и только они одни выстояли под напором опьяненных легкой победой германцев – подобно гранитной скале, берсальеры грудью встречали неистовые удары набегающих на них человеческих волн.
После длившегося почти целый месяц переезда через всю Россию в телячьих вагонах сибирские стрелки под Варшавой немедленно пошли в бой с воодушевленным многочисленными победами неприятелем и вопреки всему нанесли врагу крупное поражение уже в самом начале его неистовой атаки. После этого германцы в большой спешке отступили к своей границе. Противник был настолько уверен в своей победе и скором падении Варшавы, что при войсках находился церемониймейстер саксонского двора, в распоряжении которого был придворный автомобиль, на котором должен был совершиться торжественный выезд самого короля Саксонского[53] или наследника престола из Варшавского дворца[54] в кафедральный собор Святого Иоанна.
Предполагалось, что этот монарх (или его кронпринц) будет короноваться короной польских королей саксонского дома, в старину занимавших польский трон[55].
К несчастью для саксонцев, наши казаки захватили как автомобиль, так и самого церемониймейстера.
Варшава ликовала. В честь избавления от нашествия тевтонов в городе устроили праздник; все были уверены, что Варшава никогда не попадет в германские руки. И действительно, во время своего следующего наступления германцам удалось дойти только до линии в междуречье Бзуры и Равы.
Старая крепость Ивангород[56] – старая с современной точки зрения – играла важнейшую роль в отражении германского наступления на линию по реке Висла, которую противник мечтал форсировать без особых усилий.
На результатах действий гарнизона этой крепости имеет смысл остановиться отдельно, чтобы показать, какое влияние может иметь личность крепостного коменданта или его непосредственного заместителя, которых впоследствии могут назвать «душой обороны» крепости. Такой фигурой был защитник Порт-Артура генерал Кондратенко, погибший во время осады. С его смертью иссяк боевой дух защитников крепости, и она вскоре оказалась в руках японцев.
Комендантом и душой обороны Ивангородской крепости был генерал Шварц[57], человек исключительной храбрости и больших способностей, служивший еще под началом генерала Кондратенко.
Можно предположить, что Шварц был выходцем из прибалтийских губерний. Его предки уже во времена Екатерины Великой совершенно обрусели и по духу, и по крови; даже его имя и отчество – Алексей Владимирович – свидетельствовали о том же. Германцам было хорошо известно об инженерных работах по подготовке Ивангородской крепости. Они отлично понимали преимущества, которые можно получить, обстреливая ее из дальнобойных орудий; вероятно, они надеялись взять крепость без особых затруднений. Однако им ничего не было известно о человеке, которому было суждено противостоять им в качестве коменданта Ивангорода. Назначение на эту должность генерала Шварца состоялось уже после мобилизации. Германцы рассчитывали взять крепость штурмом, используя метод так называемой ускоренной атаки[58].
Ясно, однако, что этот метод может быть эффективен только после решительных побед, одержанных в открытом бою. В такой ситуации основное преимущество идущих на штурм крепости войск определяется не столько самим методом ускоренной атаки, сколько общим падением морального духа защитников крепости.
С сожалением должен констатировать, что в нынешней войне русские крепости проявили себя совершенно недостаточно и не оказывали нашей армии ожидавшейся от них поддержки. Основной причиной их низкой обороноспособности явились уже упомянутые мной предшествующие поражения наших войск в полевых сражениях, однако имелись, кроме того, и некоторые факторы технического свойства, обусловившие низкую эффективность крепостей. На протяжении целого ряда лет до и после японской войны в наших крепостях вовсе не проводилось никаких основательных ремонтных работ. В те годы Россия проводила в высшей степени миролюбивую политику – если не считать японской войны, в которую наша страна, по сути дела, была втянута Германией, – а потому рассчитывала, по всей видимости, что ей не понадобится защищать свои границы. Естественно, тот период наши оборонительные укрепления и гарнизонная артиллерия весьма значительно отставали от требований современной инженерной и артиллерийской науки. Другой причиной, объяснявшей слабость наших крепостей, было то, что за два или три года до войны генерал Сухомлинов приступил к проведению реформы, в основе которой лежало упразднение особых формирований крепостных войск. До этого момента каждая русская цитадель имела свой собственный гарнизон, состоявший, пропорционально ее размеру, из нескольких крепостных батальонов, полков или бригад. Во время кампании эти воинские части приобретали большую подвижность; они имели специальную подготовку для защиты своей крепости, полученную при внимательном изучении всевозможных способов нападения и защиты. Кроме того, с ними проводились полевые учения, направленные на освоение тактических приемов, применимых в пределах конкретного крепостного района. После реализации упомянутой реформы все кадровые части были из крепостей удалены. В начале войны крепостные гарнизоны перебросили на фронт и присоединили к тем или иным армиям, поскольку они числились в составе полевых армейских корпусов. Их место заняли ополченческие дружины, состоявшие из солдат старших возрастов или из недостаточно обученных частей, не имевших об обороне укреплений ни малейшего представления. Можно с уверенностью утверждать, что в то время, когда наши войска заняли позиции на линии крепостей, ни одна из этих твердынь не получила обратно весь свой обученный в мирное время гарнизон. Даже если такое и происходило, то в крепости, как правило, возвращалась только малая часть из тех солдат, которые первоначально несли их охрану.
Со временем неудовлетворительное положение крепостей, вызванное их скверным материальным обеспечением и низким боевым духом защищавших их частей, с прискорбной очевидностью проявилось в недостаточной эффективности сопротивления, которое оказывали неприятелю их гарнизоны. В положительном смысле в этом отношении отличалась, не считая Ивангорода, небольшая крепость Осовец, прикрывавшая дефиле в болотистую долину реки Нарев. Германцы дважды решительно штурмовали ее при поддержке значительного парка осадной артиллерии самых крупных калибров. Во время второго приступа они даже применили свои знаменитые мортиры калибра 42 сантиметра, которые сыграли такую важную роль при взятии считавшихся неуязвимыми для действия осадных орудий бельгийских крепостей, что обернулось для союзников катастрофой. Успешная оборона Осовца объяснялась в основном не только отличным знакомством всех чинов штаба крепости с ее укреплениями и окружающей местностью, но и тем, что ее гарнизон состоял не из ополченцев, а из кадровых полков. Однако к моменту второго штурма это положение изменилось. Обороноспособность крепости определяется не столько мощностью ее долговременных фортификационных сооружений, сколько удачным и скрытным расположением гарнизонной артиллерии. Когда германцы начали второй штурм, они уже стояли перед Осовцом в течение приблизительно шести месяцев, но не добились своими лобовыми атаками никаких ощутимых успехов. Крепость попала в руки германцев только после общего отступления русских армейских корпусов, державших оборону в ее окрестностях, и форсирования противником реки Нарев, что создавало угрозу полного окружения маленькой твердыни. Осовец, представлявший собой, в сущности, всего лишь tēte-de-pont[59], не был рассчитан на то, чтобы выдерживать одновременно и осаду, и блокаду.
В это время[60] ослабление германских войск в Восточной Пруссии дало нам шанс провести новое наступление с линии по реке Нарев и Августовскому каналу, пользуясь тем выгодным для нас обстоятельством, что во многих местах мы продолжали удерживать позиции на левом берегу.
Наступление по всему фронту было проведено на участке от расположенного недалеко от нашего правого фланга городка Шталлупёнен и до правого берега Вислы. Однако для нанесения главного удара была выбрана линия Кальвария – Сувалки – Августов. Несмотря на успешное развитие, наступление проходило значительно более медленными темпами, чем наше первое вторжение в Восточную Пруссию в августе 1914 года. Хотя германцы не использовали тогда для обороны проволочные заграждения, полевые укрепления были у них сильно развиты. Войска, занимая новые позиции, прежде всего прочего приступали к устройству оборонительных сооружений, возможно, на первых порах – только легкого типа; если же бои продолжались на одном месте в течение нескольких дней, то неприятель, работая по ночам, занимался усилением своих укреплений. В начале октября русские войска, постепенно оттесняя германцев, вновь вошли на территорию Восточной Пруссии. Я со своей дивизией должен был пересечь границу на участке к северу от Роминтенского леса.
В последующие дни леса вокруг Роминтена стали ареной самых ожесточенных боев. Охотничий замок императора Вильгельма, а вернее сказать – его развалины, неоднократно переходил из рук в руки. Бои, с переменным успехом продолжавшиеся несколько суток, велись на самой границе. В это время я командовал не только своей 1-й кавалерийской дивизией, но также 2-й и 3-й, временно сведенными в кавалерийский корпус, который был еще дополнительно усилен приданным ему Уральским пехотным полком и двумя артиллерийскими батареями. Развитие боевых действий на самом краю правого фланга 1-й армии, в состав которой входил тогда мой сводный корпус, потребовало переброски находившихся под моим началом 1-й и 2-й кавалерийских дивизий в окрестности городка Шталлупёнен. Там я в третий раз с боями пересек германскую границу. Естественно, за последние два месяца положение в Восточной Пруссии, по территории которой русские и германские войска проходили пять раз, сильно изменилось. Пограничные районы наконец полностью обезлюдели. Я убежден, что все встречавшиеся нам немцы были либо явными шпионами, либо публикой, которой было разрешено остаться здесь под видом «местных жителей», в чьи обязанности входило извещать тем или иным способом германские военные власти обо всех действиях и перемещениях русских частей. Вполне вероятно, что этим можно объяснить то дружелюбие, с которым эти люди, как правило, относились к русским войскам. Могу еще добавить, что во время первой кампании в Восточной Пруссии мы не сталкивались с проявлением особой враждебности со стороны местных сельских жителей; бывали даже случаи, когда крестьяне выносили к дорогам, по которым мы проходили, не только бадейки с питьевой водой, но также яблоки и даже свежий хлеб. Наши солдаты относились к местному населению, в общем, дружелюбно и с доверием. Что же касается городских жителей, то они чаще всего реагировали на наше появление с безразличием, но за деньги готовы были продать все, что имелось у них самих. В то время в Германии, в том числе и в Восточной Пруссии, еще не наблюдалось недостатка в продовольствии.
Нашему наступлению очень сильно способствовала развитая сеть австрийских железных и шоссейных дорог, причем быстрота продвижения позволила русским частям захватить достаточное количество рассчитанного на местную колею подвижного состава, большая часть которого принадлежала железным дорогам Дековиля[49], линии которых в Галиции позволяли нам с большой скоростью осуществлять снабжение войск.
К тому же в такой богатой стране, как Галиция, в это время года мы находили на месте почти все необходимое войскам продовольствие. Единственным продуктом, которым приходилось снабжать армию во время наступления, был хлеб.
Вплоть до начала XX столетия, когда войска стали снабжаться армейскими интендантствами, во всех войнах солдатам выдавали сухари. Хлеб пекли только на стоянках в больших городах, где для этого использовали местные пекарни. В те времена о легких передвижных машинах для выпечки хлеба никто даже не думал. Генерал Куропаткин, заботливо относившийся к своим войскам, во время Русско-японской войны стал первым, кто начал широко использовать подвижные военные пекарни, в результате чего в его частях почти весь свежий хлеб выпекался на месте. Резонно предположить, что именно благодаря этому нововведению та война стала первой кампанией, в которой в армии больных было меньше, чем раненых и убитых, и это – несмотря на то, что боевые действия велись в климате, непривычном для русских войск, да еще в стране, которая даже в мирное время была подвержена эпидемиям, включая холерные. Знания, полученные на той войне, успешно применялись и в этой кампании. Невозможно не подумать о том, что отныне как в теперешней, так и в будущих войнах между цивилизованными народами вероятность того, что воинская часть может растаять на глазах, теряя от болезней больше людей, чем от огня противника, отойдет в область мрачных воспоминаний. Потери от ружейного и артиллерийского обстрела на войне неизбежны, тогда как убыль личного состава от болезней и эпидемий может быть в значительной степени предотвращена, несмотря на то что эти факторы продолжают оказывать определенное влияние на ход военных действий. С другой стороны, необходимость подвоза в воинские части свежего хлеба взамен сухарей значительно осложняет задачу продовольственного снабжения армии. Разумеется, решение этой проблемы для нас оказывалось делом более трудным, чем для неприятеля – в особенности в тот период, когда бои велись в районах, находившихся вблизи от наших границ, где противоборствующие стороны располагали железнодорожными сетями, находившимися на совершенно разных ступенях развития.
Очень вероятно, что одной из причин, побудивших германцев переменить свои планы в пользу нанесения главного удара на Варшавском направлении, стала надежда таким путем оказать реальную помощь своим австро-венгерским союзникам. В первые месяцы войны вся территория Царства Польского, находящаяся на левом берегу Вислы, оказалась вне сферы сколько-нибудь активных военных действий. Германия удовлетворилась взятием Калиша, где ее солдаты обращались с жителями с ничем не оправданной жестокостью, которая в конечном счете обернулась против них самих, так как террор был направлен главным образом против польского населения, вследствие чего все российские подданные-поляки прониклись отчаянной ненавистью ко всем вообще германцам. Возможно, такое поведение германской армии объяснялось своего рода местью за провал некоторых из ее ожиданий. Насколько нам известно, германцы всегда надеялись, что в случае объявления мобилизации население польских губерний добром не пойдет служить в русскую армию. Они даже учитывали возможность перехода на их территорию большого количества дезертиров. Жестокость, проявленная германцами в отношении жителей Калиша, была того же сорта, что и зверства, творимые ими в Бельгии; поэтому, когда в бельгийской печати был приведен перечень совершенных ими актов вандализма и иных подобных гнусностей, стало очевидно, что Калиш и Лувен стали жертвами одной и той же системы террора.
Очевидно, что конечной целью и назначением этой системы было утверждение в сердцах местного населения такого ужаса, который бы исключал всякую вероятность враждебных действий в отношении недругов-завоевателей. Добиваться такого результата германцы намеревались путем применения бесчеловечной жестокости. Они явно считали свою систему благодетельной не только для самих себя, но и для населения государств, завоеванных ими силой оружия. Кажется, они верили, что террор может служить для покоренных народов предупреждением и гарантией того, что захватчикам не придется прибегать к еще большей жестокости в случае совершения действий, враждебных оккупационной армии. Относительно того, какую пользу их террористические меры принесли германцам, судить должны они сами. Что же касается действия, которое их методы произвели на бельгийцев, поляков, сербов и на все народы держав «сердечного согласия», то по этому вопросу двух мнений быть не может. Мне могут сказать, что я сам защищал подобную систему, настаивая на применении строгости для того, чтобы не попадать в положение, когда обстоятельства вынуждают быть по-настоящему жестоким. Однако аналогии ничего не доказывают. Строгость может и должна быть использована против лиц, которые так или иначе отчасти виновны, – для удержания других людей от следования дурным примерам.
В германской системе «превентивная» жестокость начинает применяться немедленно, как только какой-либо населенный пункт оказывается в их руках, без всякого учета степени виновности ее жертв. Однако суровость отделена от жестокости бездонной пропастью.
* * *
Для действий на левом берегу Вислы мы могли выделить всего несколько кавалерийских дивизий, тогда как вся пехота была сосредоточена на правом берегу реки. Поначалу даже варшавский гарнизон был довольно малочислен. В то же время германцы, строго следуя принципу концентрации всех на личных сил на направлении главного удара, в первый период войны полностью игнорировали эту часть русской территории. Только при вступлении германских колонн в пределы Царства Польского был заполнен значительный разрыв, который до этого времени существовал между германскими и австро-венгерскими армиями.Война постепенно приобретала черты, свойственные для применения линейной стратегии, и в тот момент было уже недалеко до совершения следующего шага в том же направлении – до перехода к позиционной или траншейной войне.
Разрыв между армиями Центральных держав был заполнен германскими частями ценой ослабления фронта по реке Неман и Августовскому каналу, а также за счет корпусов, переброшенных с французского фронта.
Вступив в Россию на фронте Ковно – Гродно, германцы рассчитывали преодолеть эту оборонительную линию одним ударом и добиться здесь победы, похожей на ту, которую одержали наши войска, форсировавшие австрийскую оборону, включавшую реку Днепр[50] с сильно укрепленными берегами.
Для форсирования Немана германцы бросили вперед сильные пехотные колонны, состоявшие из нескольких дивизий с приданной им тяжелой артиллерией. В центре фронта их наступления оказалось местечко Друскеники. Маленький городок был расположен приблизительно посредине между Ковно и Гродно. Две эти крепости за последние несколько лет модернизировались в соответствии с последними идеями военно-инженерной науки и должны были получить на вооружение крупнокалиберные орудия новейшего типа. Когда началась война, работа там была в самом разгаре, но по тем или иным причинам ни один из ее этапов не был завершен. С началом мобилизации темпы работ были увеличены, но исключительно за счет строительства деревоземляных укреплений; разумеется, о быстром возведении бетонных сооружений невозможно было и помыслить.
Германцам удалось выйти к Нареву и даже переправить через реку небольшую пехотную часть, которая, однако, была вскоре отброшена нашими войсками назад на левый берег.
После такой неудачи германцы решили отказаться от проведения данной операции и приступили к реализации нового предприятия, предполагавшего захват всей территории Царства Польского, лежащей на левом берегу Вислы. Они, очевидно, намеревались воспользоваться своим преимуществом, состоявшим в возможности быстрой перевозки войск, а также тем, что наши части на этом участке фронта были крайне малочисленны и могли быть сосредоточены только с большим трудом. Невзирая на это, высшему российскому командованию удалось на поездах и пешим порядком перебросить на линию Вислы достаточные силы; часть из них была переправлена на левый берег реки. В те дни, когда германцы приблизились к стенам самой Варшавы и мечтали о захвате фортов, которые мы сами частично разрушили, наше высшее командование перебросило в Варшаву сибирские полки, мобилизованные на Дальнем Востоке. Сибиряки были с восторгом встречены варшавянами, которые называли их своими избавителями. Полки выгрузились из эшелонов, прошли через город и сразу же были брошены в бой. Это были закаленные войска; в их рядах находилось много офицеров и нижних чинов, принимавших участие еще в японской войне. Заслужив себе превосходную репутацию во время Дальневосточной кампании, они только еще больше прославились в войне нынешней.
Под стенами Варшавы германцы впервые испытали на себе неудержимость штыковой атаки сибиряков.
Elan этих полков демонстрирует нам превосходный пример результатов воспитания и развития полковых традиций.
Каждая армия имеет свои corps d'elite, отличающиеся от прочих воинских частей своим неистовством в бою и прославившиеся непревзойденной отвагой.
Как правило, прием на службу в эти войска проводится на общих основаниях, что лишает их каких-либо преимуществ при рекрутировании и не позволяет проводить особый отбор новобранцев. Тем не менее благодаря стойкости полковых традиций эти части никогда не теряют своих боевого задора и исключительных ратных качеств.
Часто случается, что бои производят страшное опустошение в рядах этих воинских частей. Потери покрываются путем обычного набора и присылки вполне рядовых пополнений, но прежний боевой дух от этого ничуть не убывает, оставаясь, как всегда, непревзойденно высоким.
К этой категории войск относятся во французской армии африканские и альпийские стрелки, шотландские полки в Великобритании и итальянские берсальеры. Последние особенно отличились в октябре 1917 года, когда австрийские и германские армии вторглись в Ломбардию, и только они одни выстояли под напором опьяненных легкой победой германцев – подобно гранитной скале, берсальеры грудью встречали неистовые удары набегающих на них человеческих волн.
После длившегося почти целый месяц переезда через всю Россию в телячьих вагонах сибирские стрелки под Варшавой немедленно пошли в бой с воодушевленным многочисленными победами неприятелем и вопреки всему нанесли врагу крупное поражение уже в самом начале его неистовой атаки. После этого германцы в большой спешке отступили к своей границе. Противник был настолько уверен в своей победе и скором падении Варшавы, что при войсках находился церемониймейстер саксонского двора, в распоряжении которого был придворный автомобиль, на котором должен был совершиться торжественный выезд самого короля Саксонского[53] или наследника престола из Варшавского дворца[54] в кафедральный собор Святого Иоанна.
Предполагалось, что этот монарх (или его кронпринц) будет короноваться короной польских королей саксонского дома, в старину занимавших польский трон[55].
К несчастью для саксонцев, наши казаки захватили как автомобиль, так и самого церемониймейстера.
Варшава ликовала. В честь избавления от нашествия тевтонов в городе устроили праздник; все были уверены, что Варшава никогда не попадет в германские руки. И действительно, во время своего следующего наступления германцам удалось дойти только до линии в междуречье Бзуры и Равы.
Старая крепость Ивангород[56] – старая с современной точки зрения – играла важнейшую роль в отражении германского наступления на линию по реке Висла, которую противник мечтал форсировать без особых усилий.
На результатах действий гарнизона этой крепости имеет смысл остановиться отдельно, чтобы показать, какое влияние может иметь личность крепостного коменданта или его непосредственного заместителя, которых впоследствии могут назвать «душой обороны» крепости. Такой фигурой был защитник Порт-Артура генерал Кондратенко, погибший во время осады. С его смертью иссяк боевой дух защитников крепости, и она вскоре оказалась в руках японцев.
Комендантом и душой обороны Ивангородской крепости был генерал Шварц[57], человек исключительной храбрости и больших способностей, служивший еще под началом генерала Кондратенко.
Можно предположить, что Шварц был выходцем из прибалтийских губерний. Его предки уже во времена Екатерины Великой совершенно обрусели и по духу, и по крови; даже его имя и отчество – Алексей Владимирович – свидетельствовали о том же. Германцам было хорошо известно об инженерных работах по подготовке Ивангородской крепости. Они отлично понимали преимущества, которые можно получить, обстреливая ее из дальнобойных орудий; вероятно, они надеялись взять крепость без особых затруднений. Однако им ничего не было известно о человеке, которому было суждено противостоять им в качестве коменданта Ивангорода. Назначение на эту должность генерала Шварца состоялось уже после мобилизации. Германцы рассчитывали взять крепость штурмом, используя метод так называемой ускоренной атаки[58].
Ясно, однако, что этот метод может быть эффективен только после решительных побед, одержанных в открытом бою. В такой ситуации основное преимущество идущих на штурм крепости войск определяется не столько самим методом ускоренной атаки, сколько общим падением морального духа защитников крепости.
С сожалением должен констатировать, что в нынешней войне русские крепости проявили себя совершенно недостаточно и не оказывали нашей армии ожидавшейся от них поддержки. Основной причиной их низкой обороноспособности явились уже упомянутые мной предшествующие поражения наших войск в полевых сражениях, однако имелись, кроме того, и некоторые факторы технического свойства, обусловившие низкую эффективность крепостей. На протяжении целого ряда лет до и после японской войны в наших крепостях вовсе не проводилось никаких основательных ремонтных работ. В те годы Россия проводила в высшей степени миролюбивую политику – если не считать японской войны, в которую наша страна, по сути дела, была втянута Германией, – а потому рассчитывала, по всей видимости, что ей не понадобится защищать свои границы. Естественно, тот период наши оборонительные укрепления и гарнизонная артиллерия весьма значительно отставали от требований современной инженерной и артиллерийской науки. Другой причиной, объяснявшей слабость наших крепостей, было то, что за два или три года до войны генерал Сухомлинов приступил к проведению реформы, в основе которой лежало упразднение особых формирований крепостных войск. До этого момента каждая русская цитадель имела свой собственный гарнизон, состоявший, пропорционально ее размеру, из нескольких крепостных батальонов, полков или бригад. Во время кампании эти воинские части приобретали большую подвижность; они имели специальную подготовку для защиты своей крепости, полученную при внимательном изучении всевозможных способов нападения и защиты. Кроме того, с ними проводились полевые учения, направленные на освоение тактических приемов, применимых в пределах конкретного крепостного района. После реализации упомянутой реформы все кадровые части были из крепостей удалены. В начале войны крепостные гарнизоны перебросили на фронт и присоединили к тем или иным армиям, поскольку они числились в составе полевых армейских корпусов. Их место заняли ополченческие дружины, состоявшие из солдат старших возрастов или из недостаточно обученных частей, не имевших об обороне укреплений ни малейшего представления. Можно с уверенностью утверждать, что в то время, когда наши войска заняли позиции на линии крепостей, ни одна из этих твердынь не получила обратно весь свой обученный в мирное время гарнизон. Даже если такое и происходило, то в крепости, как правило, возвращалась только малая часть из тех солдат, которые первоначально несли их охрану.
Со временем неудовлетворительное положение крепостей, вызванное их скверным материальным обеспечением и низким боевым духом защищавших их частей, с прискорбной очевидностью проявилось в недостаточной эффективности сопротивления, которое оказывали неприятелю их гарнизоны. В положительном смысле в этом отношении отличалась, не считая Ивангорода, небольшая крепость Осовец, прикрывавшая дефиле в болотистую долину реки Нарев. Германцы дважды решительно штурмовали ее при поддержке значительного парка осадной артиллерии самых крупных калибров. Во время второго приступа они даже применили свои знаменитые мортиры калибра 42 сантиметра, которые сыграли такую важную роль при взятии считавшихся неуязвимыми для действия осадных орудий бельгийских крепостей, что обернулось для союзников катастрофой. Успешная оборона Осовца объяснялась в основном не только отличным знакомством всех чинов штаба крепости с ее укреплениями и окружающей местностью, но и тем, что ее гарнизон состоял не из ополченцев, а из кадровых полков. Однако к моменту второго штурма это положение изменилось. Обороноспособность крепости определяется не столько мощностью ее долговременных фортификационных сооружений, сколько удачным и скрытным расположением гарнизонной артиллерии. Когда германцы начали второй штурм, они уже стояли перед Осовцом в течение приблизительно шести месяцев, но не добились своими лобовыми атаками никаких ощутимых успехов. Крепость попала в руки германцев только после общего отступления русских армейских корпусов, державших оборону в ее окрестностях, и форсирования противником реки Нарев, что создавало угрозу полного окружения маленькой твердыни. Осовец, представлявший собой, в сущности, всего лишь tēte-de-pont[59], не был рассчитан на то, чтобы выдерживать одновременно и осаду, и блокаду.
В это время[60] ослабление германских войск в Восточной Пруссии дало нам шанс провести новое наступление с линии по реке Нарев и Августовскому каналу, пользуясь тем выгодным для нас обстоятельством, что во многих местах мы продолжали удерживать позиции на левом берегу.
Наступление по всему фронту было проведено на участке от расположенного недалеко от нашего правого фланга городка Шталлупёнен и до правого берега Вислы. Однако для нанесения главного удара была выбрана линия Кальвария – Сувалки – Августов. Несмотря на успешное развитие, наступление проходило значительно более медленными темпами, чем наше первое вторжение в Восточную Пруссию в августе 1914 года. Хотя германцы не использовали тогда для обороны проволочные заграждения, полевые укрепления были у них сильно развиты. Войска, занимая новые позиции, прежде всего прочего приступали к устройству оборонительных сооружений, возможно, на первых порах – только легкого типа; если же бои продолжались на одном месте в течение нескольких дней, то неприятель, работая по ночам, занимался усилением своих укреплений. В начале октября русские войска, постепенно оттесняя германцев, вновь вошли на территорию Восточной Пруссии. Я со своей дивизией должен был пересечь границу на участке к северу от Роминтенского леса.
В последующие дни леса вокруг Роминтена стали ареной самых ожесточенных боев. Охотничий замок императора Вильгельма, а вернее сказать – его развалины, неоднократно переходил из рук в руки. Бои, с переменным успехом продолжавшиеся несколько суток, велись на самой границе. В это время я командовал не только своей 1-й кавалерийской дивизией, но также 2-й и 3-й, временно сведенными в кавалерийский корпус, который был еще дополнительно усилен приданным ему Уральским пехотным полком и двумя артиллерийскими батареями. Развитие боевых действий на самом краю правого фланга 1-й армии, в состав которой входил тогда мой сводный корпус, потребовало переброски находившихся под моим началом 1-й и 2-й кавалерийских дивизий в окрестности городка Шталлупёнен. Там я в третий раз с боями пересек германскую границу. Естественно, за последние два месяца положение в Восточной Пруссии, по территории которой русские и германские войска проходили пять раз, сильно изменилось. Пограничные районы наконец полностью обезлюдели. Я убежден, что все встречавшиеся нам немцы были либо явными шпионами, либо публикой, которой было разрешено остаться здесь под видом «местных жителей», в чьи обязанности входило извещать тем или иным способом германские военные власти обо всех действиях и перемещениях русских частей. Вполне вероятно, что этим можно объяснить то дружелюбие, с которым эти люди, как правило, относились к русским войскам. Могу еще добавить, что во время первой кампании в Восточной Пруссии мы не сталкивались с проявлением особой враждебности со стороны местных сельских жителей; бывали даже случаи, когда крестьяне выносили к дорогам, по которым мы проходили, не только бадейки с питьевой водой, но также яблоки и даже свежий хлеб. Наши солдаты относились к местному населению, в общем, дружелюбно и с доверием. Что же касается городских жителей, то они чаще всего реагировали на наше появление с безразличием, но за деньги готовы были продать все, что имелось у них самих. В то время в Германии, в том числе и в Восточной Пруссии, еще не наблюдалось недостатка в продовольствии.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента