Страница:
Вот тут ты опять не прав, друг мой. Тут как раз все наоборот должно быть.
Я резко, требовательно позвонил в дверь. И заорал, конечно, чтобы они со страху не шарахнули через нее очередью:
– Здесь полковник Грей! Отворяйте, ребята.
И дверь моего дома распахнулась. И встретили меня на родном пороге не улыбка и объятия любимой, а грязные стволы трех ублюдков, которых в другом случае я не то что на пороге, в микрорайоне не потерпел бы. И я вошел в свой дом вор вором, чтобы осквернить его ложью и предательством.
И такое бешенство охватило меня, что, клянусь, было бы чем – уложил бы их всех троих здесь же, в прихожей, не думая ни об их матерях, ни об их детях… Ни об обоях, которыми гордилась Яна.
– Серый сюда едет, – сказал я капитану. – Он Русакову звонил.
– Знаем, ждем, – капитан облизнул губы – от страха или от предвкушения. – Сюда он тоже звонил, проверялся. Баба его раскололась. Хорошо, что ты приехал.
Еще бы! Только вот кому хорошо-то? Уж не тебе, это точно.
Мы ввалились в комнату. Накурено, вонь грязной обуви, перегара.
– Еще один приперся, – презрительно фыркнула умница Яна. – Перетрухали, защитники демократии. Серый приедет, он вам вломит…
– Ну ты!.. – рванулся к ней капитан.
Я придержал его за плечо, мол, не горячись, не время. Сел за стол, закурил, посмотрел на младших ментов – молодые ребята, молчат, переминаются, моргают. Кажется, все это им вовсе не по душе. Очень кстати, стало быть.
– Так, ребята, Серый для нас, пожалуй, крутоват будет. Надо с умом его брать, с расчетом. Один из вас – на площадку седьмого этажа, другой – на третий. Капитан останется со мной. Если Серый прорвется – огонь по ногам.
Они опять переглянулись и одновременно взглянули на капитана. Тот важно кивнул, изображая руководителя операции по захвату опасного преступника, и многозначительно переложил, дурак, пистолет из кобуры в карман плаща. Не наигрался.
– Побудь здесь, – сказал я капитану, когда его ребята вышли из квартиры. – Ключи оставь в замке, пусть позвонит. Сам не открывай. Вот она откроет, – я кивнул в сторону Яны. – Я ей сейчас пару слов наедине передам. В спальне. – И резко толкнул ее к дверям.
– А я? – обиделся капитан, привставая.
– А ты перебьешься, – пробормотал я, отдирая Янины пальцы от двери и подгоняя ее коленом.
Я закрыл за собой дверь.
– Как ты?
– Нормально. – Яна присела на край кровати. – А ты? Опять битый.
– Жить буду…
– Где? – Яна усмехнулась.
– Сам еще не знаю. Где-то надо пересидеть. Пистолет нашла? А то я совсем пустой.
– У этого… забери.
– Заберу. – Я распахнул дверцы шкафа. – Найди мне что-нибудь переодеться. Пойду пока, сделаю его.
– Не рано?
– Сожрет. Он же тупой, даже не врубился – откуда я могу знать, где в этой квартире спальня.
– Ну хоть куртку сними, совсем уж на дурака…
– Выходи чуть позже, с вещами. Скоро Серый приедет, стало быть.
Я дал Яне необходимые инструкции и пошел к капитану. Тот вольготно покуривал, повесив плащ на спинку стула. Во дурной-то.
– Наручники у тебя есть?
Он кивнул и положил их на стол.
– Дверь откроет его баба. Я пропущу Серого мимо себя, ты встречай, возьми на прицел. Я его сзади свалю и окольцую, понял? А сдашь его сам, мне своей славы хватает, стало быть.
Из спальни вышла Яна – волосы растрепаны, кофточка расстегнута, – одергивает юбку, зла и беспощадна. Ставит в угол сумку и провокационно тянется через стол, мимо капитана, за сигаретами.
– Куда это ты собралась? – спрашивает капитан и шлепает ее по попе. Яна разворачивается и влепляет ему пощечину:
– Мразь! Серый застрелит тебя!
– Застрелю, – мирно соглашаюсь я, вытаскивая пистолет из кармана его плаща. – Но не здесь. Не в своем же доме.
Капитан парализован. Только веки еще живы на его белом лице. И мне слышно, как они щелкают, словно у фарфоровой куклы. И видно, как медленно раскрывается рот, отвисает челюсть. Капает слюна с подбородка на грудь.
– Документы, – последовательно говорю я, – документы, ключи от машины, руки, – защелкиваю наручники.
Какая же длинная нынче ночь… Мы с Яной закуриваем.
– Ты переоденься пока. В брюки, – говорю я Яне. – Ночи уже холодные. А ехать далеко.
Она уходит.
– Говоришь, отстрелялся Серый? – спрашиваю я капитана. – Не будет ему пощады? Так, стало быть?
Он пожимает плечами.
– Не врубился? Что ты жмешься, как девка в бане? Отвечать как положено! С тобой старший по званию говорит.
Я раскрываю его удостоверение и брезгливо морщусь:
– И тебя – такого – послали Серого взять?
– Да, да, – торопливо соглашается капитан, – я никогда не был на оперативной работе. Направили сюда… Дали указания… Усиленный вариант несения службы… Дали ориентировки… Я же не знал…
– А если бы знал? Конечно, отказался бы? Ты же честный и порядочный. Товарища по работе губить бы не стал, верно?
Он вздыхает:
– Но мы с вами вместе не служили. Я совсем с другой территории.
Да, потому их и нагнали сюда. По Москве-то мы все друг друга знаем.
– А, кстати, где этот твой Званск?
– На юге области, под Боровском. Товарищ полковник, вы мне пистолет вернули бы, а? Без патронов.
– Так и быть. Как патроны расстреляю, так и верну. Впрочем, он тебе больше не понадобится.
– Это как? – У него снова начинает ползти вниз челюсть.
– Именно так, правильно понял. – Я встаю и напоминаю: – Ключи от машины.
– Они у сержанта. – От страха он даже соображать начал.
Я снимаю с него наручники, бью по морде, жду, снова надеваю наручники.
– В левом кармане плаща.
Входит Яна, она в брюках и сапогах. И злорадно ябедничает:
– А он еще хотел меня изнасиловать.
– Ах, да, – вспоминаю я. – Сама посчитаешься? Или как?
– Неужели? А ну встать, гнида!
Капитан встает. Яна со всего маха бьет его носком сапога в пах.
– Какая ты жестокая! – ужасаюсь я, прижав ладони к щекам.
– Яичница, – деловито констатирует Яна, глядя, как он корчится на полу.
Я переодеваюсь, собираю кое-какие вещи. Яна обходит квартиру, выключает везде свет, перекрывает газ.
– Посидел? – спрашиваю я капитана. – Пошли.
Яна запирает квартиру, вызывает лифт. Я распахиваю дверцу пожарного шкафа и пристегиваю капитана к крану. Он сразу веселеет.
– Рано радуешься. Я тебя все равно достану.
– Я вам ничего плохого не сделаю, – вдруг врет он. – Я буду молчать. И перед вашей женой извиняюсь, прошу прощения.
Яна уже входит в лифт, бросает ему через плечо достойный ответ.
– Согласен, – страстно шепчет он вслед. – Согласен – куда угодно…
Мы беспрепятственно спускаемся, садимся в машину. И опять кружим по городу в предрассветных сумерках.
Какая же нынче длинная ночь… И когда она кончится?
На одном из перекрестков Яна вдруг говорит:
– Дай-ка мне пистолет. За нами какая-то машина увязалась. Следит.
– Правильно, влепи ему в фару. Это Проша, такие штаны мне отжалел, жлоб, просто унизительно.
Перед усиленным постом ГАИ Прохор обгоняет нас, теперь я у него на хвосте, вплотную.
От кучки людей с автоматами отделяется инспектор и дает сигнал жезлом. Я приспускаю стекло и машу ему удостоверением капитана, делаю жест и в сторону Колькиной машины, мол, веду его или он со мной – понимай, как хочешь.
Получилось. Нас провожают только взглядами, а не очередями, видимо, номер капитановой машины их удовлетворяет.
За городом я обгоняю Прохора, Яна делает ему гримасы. Он прячет от нее свой свернутый нос.
Довольно долго едем относительно спокойно. Потом справа, из кустов, вылетает иномарка и прилаживается за нами. Что за тачка – не пойму.
Она влезает между нами, оттирает Прохоpa. В машине четверо. Никаких сигналов, одни действия.
Яна достает пистолет:
– Догонят…
– Обязательно. На свою шею. Пристегнись. – Я прибавляю газу.
Они легко, играючи догоняют нас и идут на обгон, отжимая меня к обочине. Играют. Сейчас доиграются.
Я притормаживаю, иномарка вначале пролетает сильно вперед, потом тоже снижает скорость, идет вровень. Я резко вырываюсь, бросаю машину чуть влево и вскользь подставляю им крутой милицейский зад: звон, скрежет… Нашу машину бросает в сторону, капот багажника встает на дыбы, приплясывает на одной петле и срывается, скачет по шоссе, высекая искры. Бьет иномарку по изящной морде.
В зеркальце я вижу, как она неуправляемо бросается от обочины к обочине, как с трудом и опаской обходит ее Прохор. Отвязались, стало быть.
И от капитановой тачки тоже пора избавляться.
У первой же придорожной харчевни, круглосуточной, мы останавливаемся.
– У тебя деньги есть какие-нибудь?
– Что-то завалялось. – Яна отстегивается, перегибается назад и копается в сумке.
В харчевне пусто. Только за угловым столиком кто-то спит, подложив шапку под ухо. Хозяин – молодой крепкий парень – вопросительно смотрит на меня и зевает.
– У вас есть телефон?
Он неопределенно поводит плечами.
– Мне надо позвонить.
– Всем надо, – изрекает он.
– Я работник милиции.
– Удостоверение покажи:
– Вот, – я показываю ему пистолет.
– Звони. – Он опять пожимает плечами и кивает на дверь.
– Спасибо. А ты пока сделай мне джентльменский набор – что у тебя там есть? – пару кур, бутерброды, сигареты, пару бутылок водки, ну, сам сообразишь.
Я прикрыл за собой дверь и набрал номер областной ГАИ:
– Ярославское шоссе, сорок второй кило метр. Брошенный «жигуль», номерной знак 24-36. Битый, дверцы распахнуты, бензин на нуле. Похоже, в угоне. Заберите его, ребята, – и положил трубку.
Стало быть, один следок я кинул. Теперь надо второй оставить, совсем в другом месте. Пущай ищут!..
Я еще раз – вежливо, но культурно – поблагодарил хозяина кафе, забрал приготовленный им пакет. По-моему, парень остался в безмерном удивлении от того, что я, немного честный, расплатился с ним за продукты.
Я вышел на улицу, остановился на ступеньках. Наконец-то кончилась эта длинная ночь.
Совсем рассвело. Небо – чистое, ясное, синее. Нежный утренний ветерок окреп, стал трепать и сдергивать с дерев оставшиеся листья. Погнал их куда-то стайкой взъерошенных птах… Я проводил их взглядом, невольно вздохнул.
Яна безмятежно болтала с Прохором, покуривая, щурясь на низкое солнце, вытянув свои прекрасные длинные ноги в распахнутую дверцу машины. Прохор смотрел на нее петушком, одним глазом, пряча нос в поднятый воротник. Подозреваю, он был тайно влюблен в Яну (впрочем, кто в нее не влюблен, даже муж без ума) и потому по-мальчишески грубил ей, спорил по пустякам.
Я отдал ему пакет с харчишками, забрал из машины сумку, позаимствовал обнаруженную в бардачке карту области и, подумав, снял-таки с капитановои тачки оба номера, забрал и канистру.
– Пересадка, ребята, – и пошел к Коляхиной развалюхе.
– Где это вы такой драндулет раздобыли? – Яна обошла машину, саркастически уперла руки в боки.
– Прошка угнал, – сокрушенно признался я. – У своего соседа. Вместе водку пьянствовали, а машину таки спер. А еще писатель. Совесть нации.
– Смотрю, вы без меня повеселились, однако. А нос тебе кто свернул? Сосед?
– Блудный муж твой, – буркнул Прохор, забираясь на заднее сиденье. – Мент позорный.
– Поганый, – со знанием дела поправила его Яна и спохватилась: – Э! Э! Ты куда вперся? Садись впереди, я там не сяду: Серый начнет за коленки хватать…
Вот еще за что люблю Яну – в любой обстановке и ситуации она чувствует себя абсолютно комфортно. Как дома после работы в теплой ванне. И умеет добрым словом поддержать товарищей.
– Куда теперь, гонимые ветром? – Яна удобно устроилась (по мне, так она даже на колючем заборе могла удобно устроиться), подложила под локоть сумку, повертелась, бесцеремонно спихнула на пол Прошкины бумаги, развалилась, замурлыкала.
– Сейчас посмотрим, – я разложил на баранке карту.
Она дрянненькая оказалась, но на нее были нанесены от руки все посты ГАИ, очень кстати, стало быть. Ведь для нас самое невинное внимание инспектора – катастрофа. Опять кабаньими тропами пробираться. По родной-то земле.
– Слушай, Проша, ты ведь всех областных фермеров по пальцам знаешь. Давай-ка рванем к которому из них. Какой получше. Спрячемся сколько-нибудь. Отсидимся, а потом и решать будем, где нам дальше жить: в Париже либо в Лефортовской слободе, а?
Прохор послушно побегал глазами по карте, ткнул пальцем. Самого лучшего выбрал.
– Вот. Мишка Бирюков. Я недавно у него гостил. – Помолчал. – Жив-здоров был.
И странно прозвучала эта фраза. Так естественно и так дико. Напомнила нам то, что и напоминать-то не след. И так помнили. Каждой натянутой внутри жилкой. Не зря ведь Яна резвится.
– Примет он нас, как думаешь?
– Особливо если к вечеру приедем.
– Это как же?
– Ну какой русский мужик гостя или путника из дому в ночь погонит? Тем более я с ним пьянствовал однова.
«Однова»! Не слабо. Прохор, он умный. И не такие слова применяет. Даже знает разницу между «ейный», «евойный» и «евонный». Не то что Серый.
– Фактор, стало быть, убедительный, – согласился я. – Однова!
– И решающий, – мурлыкнула Яна. – Поехали скорей. Молочка парного попьем, самогонки нажремся, в сене поваляемся… Да, Серый? – Голос ее лукаво дрогнул.
Меня этот вариант и без самогонки устраивал, хотя тоже вещь хорошая. Да под сало, огурчики-грибочки, ржаной хлеб духовитый. А на терраске – самовар-пыхтун под керосиновой лампой, в кругу друзей и ночных бабочек…
Опомнись, Серый, неужто тебе и впрямь мозги вышибли? При чем здесь вообще-то ночные бабочки?
Главное дело в том, что ферма Бирюкова в той еще глуши пряталась. Кругом нее елки толпою стоят, густые лапы во все стороны тянут, чужого не пустят. Да и дорога туда – мало сказать, непроезжая. К тому же мы сейчас в северной стороне, а ферма – на сто восемьдесят градусов к югу от нашей дислокации. Хорошо получится: одна машинка здесь брошена, другая – вон аж где – загадка для ментов.
– Смотри-ка, здесь же и логовище капитана Ломтева, почти рядом. Навестим коллегу? В крайности – деньжат у него займем. Не откажет.
– Мы и так ему кругом должны: машину, опять же пистолет, корочки…
– Вот и сочтемся. Он рад будет.
Едем, стало быть. По самогонку. Парное молоко с ночными бабочками. По капитанову душу…
Движение на шоссе уже оформилось, поток собрался, есть надежда затеряться в нем. Хотя путь предстоит неблизкий. И чем дальше, тем опаснее. А ну как Колька-слесарь про свою тару вспомнит?
И другое дело – от долгого неподвижного сидения проснулась боль в битом теле, снова заныла голова. А ехать нам верст четыреста, никак не меньше. Теми дорогами, что мы выбираем, это часов двенадцать минимум. Ладно, в крайности Яну за руль посажу. Но уж никак не Прошку, этот куда-нибудь в Бурунди завезет, не иначе.
Мы свернули с трассы. Я достал из бардачка карту, бросил ее Прохору на колени:
– Поглядывай время от времени, не заблудиться бы.
– Нашел, кому доверить, – возмутилась Яна и выхватила у него карту, развернула. – Вот, смотри, – она перегнулась ко мне, сунула карту под нос, закрыв ветровое стекло, – вот смотри, сейчас будет кружочек, это ПГТ Ляхово, а за ним елочки у реки. Там сворачивай, будем завтракать, очень кушать хочется, – застенчиво так, стыдливо. Будто невинная еще девушка свет погасить попросила.
– Убери карту, – вовремя рявкнул я и ушел со встречной полосы, едва разминувшись с шарахнувшимся от нас лесовозом. – Я вас сейчас обоих высажу. В елочках, стало быть.
– Прошка об этом только и мечтает, – выдала Яна. – Возьмешь меня, Проша, замуж, если Серый бросит, а? Я стра-а-стная – жуть!
Она обхватила Прошку за шею, пепельные волосы хлынули ему на грудь. Бедный, Прохор! – завертелся, покраснел, схватился за ручку дверцы.
– Вот-вот, он уже готов, прямо сейчас! Ну, Прохор, не ожидала от тебя! Какой же ты ему друг? Ты не лучше капитана Ломтева. Сексуальный бандит, однова!
– Серый! – завопил Прохор. – Дай пистолет!
– А он у меня, – сказала Яна. – Стреляться хочешь? Совесть замучила? Я еще и жене твоей расскажу, что ты за мной бегаешь. При живом-то муже. Вот прямо после завтрака ей позвоню.
– И про штаны пожалуйся, – напомнил
я, сворачивая в лес. – И про угон.
Прохор, едва остановилась машина, бросился в кусты, заломив в отчаянье руки.
– Вешаться побежал, – злорадно откомментировала Яна. – На подтяжках.
Она вышла из машины, отбросила за спину волосы и, сцепив пальцы на затылке, сладостно, гибко потянулась. Прямо дикая кошка. Того и гляди – взлетит на дерево и исчезнет, махнув хвостом. Ищи ее тогда.
Я наломал лапника, разложил костер. Яна расстелила заботливо припасенную тряпицу и стала опорожнять пакет. Да, парень в кафе попался толковый, даже пластмассовые стаканчики и вилки не забыл, даже хлеб нарезал. И сигареты положил.
– И на хрена, спрашивается, нам куда-то ехать? – удивилась Яна, с удовлетворением хорошей хозяйки оглядывая изобильно накрытый «стол». – Останемся здесь, а? Ребята? Серый шалаш построит, охотиться станет, я буду добычу на углях жарить, шкуры штопать…
«Самое время, – подумал я, – очень актуально. Насчет шкуры».
– А я, – встрял за ее спиной Прохор, – а я… Меня вы…
– Тебя мы к дереву привяжем, – безжалостно решила Яна, – будем в тебя ножи и стрелы метать, для тренировки. Все равно ты больше ни на что не годишься.
– Серый! – взвизгнул Прохор. – Укороти ее.
– Я сам ее боюсь. Тем более пистолет у нее.
– Вот-вот, – сказала Яна, разливая водку.
Мы разогрели кур на костре и набросились на еду. Все было изумительно вкусно. Особенно для меня, избалованного бандитскими деликатесами.
Похоже, я отвалился от стола последним, смутно помню. Закурил, лег на спину, закинул руки за голову и… вырубился. На свободе, стало быть.
Проснулся от легкого ветерка на щеке. Но холода не чувствовал – был укрыт двумя куртками. Яна и Прохор, как сиротки, жались к затухающему огню. Моя недокуренная сигарета, заботливо загашенная, ждала меня рядышком, на пенечке.
– Долго я спал? – Я машинально взглянул на часы, которых у меня не было – остались в автобусе или в отделении, не помню, как их снимали.
– Ты стонал во сне, – сказала Яна, сгребая
угли в кучку. – Может, полежишь еще?
– Нет, ребята, пора. Нам еще как-то заправиться надо.
Яна собрала остатки еды, упаковала сумку.
– А ты костер загасишь, – приказала она Прохору.
Тот беспомощно развел руками:
– Чем же я его загашу? Как?
– Как, как! По-пионерски, в пожарных поиграй.
Пока Прохор стыдливо сражался с огнем, я остановил самосвал, водитель которого охотно слил мне в канистру двадцать литров.
– Больше не могу, – сказал он. – Лимит.
– А колонка далеко? – спросил я, расплачиваясь.
– Не, верст десять. – Он внимательно посмотрел на меня. – Только там ментов полно.
Да что, в конце концов, клеймо на мне, что ли?
Впрочем, оно и к лучшему.
– Объехать ее никак не получится?
– Не, на тракторе только, полями.
Я перелил бензин в бак, взял у Яны пистолет, засунул его спереди за пояс и застегнул куртку.
И стал караулить попутную жертву. Вышел, стало быть, на большую дорогу. Серый волк.
Машины здесь шли пока довольно редко, а подходящей вообще долго не было. Не стану же я грабить простого трудящегося.
Ну вот, кажется, и он – долгожданный коммерсант. Ладная «четверочка», забитая коробками, с прицепом и багажником на крыше. А на багажнике-то! – аж четыре канистры: издалека идет, благодетель. Или вдаль. Мне-то какая разница?
Я помахал ему капитановой книжечкой, и он послушно прижался к обочине, остановился, вышел навстречу. Как он себя поведет? Мужик плечистый, в кожаной куртке, в левом внутреннем ее кармане – то ли набитый бумажник, то ли газовый пистолет.
– Выручай, дружище, – вежливо сказал я, – край как бензин нужен, совсем пустой. Отжалей бидончик, а?
Он покачал головой:
– Нет, дорогой, не проси. Мне еще пилить и пилить.
– Да ведь колонка рядом, десять верст всего.
– Недосуг, служивый, колбаску народу везу, спортится еще.
Я расстегнул куртку – он все понял.
– Да Бога ради, – сказал он и бросился отвязывать канистру. – Добра-то…
Сам поднес ее к машине, сам перелил бензин в бак. И сказал Яне:
– Счастливого пути, мадам.
– Не вздумай настучать, – предупредил я, отдавая деньги. – Тебе же хуже будет. Номер твой я записал. Однова.
Он выставил вперед ладони:
– Все путем, шеф.
Видно, «однова» его сразил.
– Отзывчивый какой, – похвалила его Яна, когда я сел в машину.
– Под пистолетом мы все отзывчивые, – уточнил я.
– Ты его ограбил, – упавшим голосом сказал Прохор, скорбно качая головой. – Мало тебе?
– Экспроприировал, – не согласился я. – Да еще денег ему дал.
– Ты угрожал ему пистолетом…
– Ладно, следующая заправка – твоя. Посмотрю, как ты управишься без пистолета.
Да, Серый, нахапал ты статей. Впрочем, как посмотреть. Если мудро и непредвзято, то это – чистейшая необходимая оборона, без превышения ее пределов, стало быть.
Но не глянулся мне все-таки этот покладистый и отзывчивый коммерсант. Опять же – клеймо на мне.
– Яна, у тебя нитки есть?
– Какие, белые? – не удивилась она.
– Положим, белые.
– У меня и черные есть, – похвалилась.
Я достал капитановы номера, наложил их на наши и по нахалке примотал нитками.
…Вокруг была осень. Пустые, под синим небом, поля с редкими взлохмаченными скирдами соломы. Картофельные бурты, в которых копаются неопрятные горластые вороны. Хмурая зелень ельников. Уже не яркая, не «багрец и золото», стало быть, а бурая листва на устало опущенных ветках берез. В деревушках кое-где над домами вьется печной дымок. Вода в прудах и речушках – неподвижная, синяя и холодная, как небо. Над дорожным полотном суетятся оторвавшиеся листья. Где-то мы будем зимовать?..
У бензоколонки нас ждали: инспектор энергично, настойчиво замахал жезлом, засвистел.
Заложил-таки спекулянт. Да, видать, старательно – машину, стало быть, нашу описал с подробностями: недаром гаишник затормозил нас, еще не разглядев номер.
– Все, приехали, – покорно уронил Прохор.
– Ну и вылезай, – тоном ябеды сказала Яна и тоном подлизы добавила: – А мы дальше поедем, да, Серый?
– Однова! – согласился Серый.
Я с демонстративной готовностью снизил скорость, включил указатель поворота и явно принял к обочине, поравнялся с инспектором. Он сделал недостающий шаг к машине.
Что мне оставалось? Вот именно: втопить железку до упора, с визгом сорваться и дать откровенного деру.
Все бы ладно – да движок на форсаже «зачирикал», не по нутру ему, стало быть, семьдесят шестой бензин. Не уйти от погони…
Как я ни выжимал из Коляхиной тачки все ее силенки, вскоре появился в зеркальце азартно-разъяренный инспектор. Нагонял уверенно, загремел на всю округу:
– Двадцать четыре – тридцать шесть, остановитесь! Немедленно остановитесь!
Как же – остановитесь! А дальше что? Вот именно.
– Двадцать четыре – тридцать шесть! Вынужден применить оружие!
Испугал… Раньше надо было стрелять – когда двумя ногами твердо на земле стоял. А из машины, на полном ходу, с одной руки – ты, пожалуй, собственный капот пробьешь.
Но ведь догонит же…
Уже догнал… Зашел слева, начал отжимать к обочине. Я притормозил, он проскочил вперед, снизил скорость, пошел рядом, вплотную. Повернул обозленное обветренное лицо и без динамика бросил на ветер несколько горячих слов.
– Как вам не стыдно! – возмутился я.
А Яна, опустив стекло, высунула растрепанную голову и ответила ему примерно тем же. Но не в пример красочнее. Я таких закрученных оборотов даже от нее не слыхал. Надо и это запомнить, пригодится.
Естественное после такого отпора замешательство инспектора дало нам возможность вырваться вперед.
Оправившись, он снова догнал нас, снова стал отодвигать к кювету. Отважный мужик, надо признать, знает, что у меня оружие, но не отстает.
Пропустив его вперед и так резко развернувшись, что едва не сорвал покрышки, я ринулся в обратном направлении.
– Проша чуть не выпал, – грустно сказала Яна.
Хорошо, что я на ней женился. Без нее со скуки сдохнешь.
Пока наш упорный инспектор, включив сирену и мигалку на крыше, сосредоточенно ловил момент для разворота, я плавно лег на прежний курс, втесавшись в стайку иномарок, бегущих с Запада к своим будущим богатым и счастливым владельцам, одержавшим ради них сокрушительную победу под стенами Белого дома.
Инспектор разминулся с нами, не ожидал такой наглости – мелькнуло за стеклом его лицо с квадратными глазами, устремленными вперед. А нас там и не было!
Километра три наша драная тачка нахально семенила как грязная крыса среди ухоженных и завитых болонок. Устала, выбилась из строя, отстала.
– Спохватился, – сказал Прохор, – нагоняет.
– Вижу. Яна, возьми у меня пистолет, высунь его в окошко, погрози. Если не отстанет, выстрели в воздух.
Не успела Яна пострелять. Гаишник вдруг свернул к обочине, остановился, выскочил из машины, побежал за нами, вскинул руки с пистолетом и несколько раз беспомощно выстрелил нам вслед. Повезло – техника подвела.
– Оказывается, не только дуракам везет, – гордо сказал я. – Или как?
Яна разочарованно убрала пистолет, и мы умчались вдаль. А еще подальше я остановился «противу всех правил» на мосту, сорвал капитановы номера и зашвырнул их в речку.
Я резко, требовательно позвонил в дверь. И заорал, конечно, чтобы они со страху не шарахнули через нее очередью:
– Здесь полковник Грей! Отворяйте, ребята.
И дверь моего дома распахнулась. И встретили меня на родном пороге не улыбка и объятия любимой, а грязные стволы трех ублюдков, которых в другом случае я не то что на пороге, в микрорайоне не потерпел бы. И я вошел в свой дом вор вором, чтобы осквернить его ложью и предательством.
И такое бешенство охватило меня, что, клянусь, было бы чем – уложил бы их всех троих здесь же, в прихожей, не думая ни об их матерях, ни об их детях… Ни об обоях, которыми гордилась Яна.
– Серый сюда едет, – сказал я капитану. – Он Русакову звонил.
– Знаем, ждем, – капитан облизнул губы – от страха или от предвкушения. – Сюда он тоже звонил, проверялся. Баба его раскололась. Хорошо, что ты приехал.
Еще бы! Только вот кому хорошо-то? Уж не тебе, это точно.
Мы ввалились в комнату. Накурено, вонь грязной обуви, перегара.
– Еще один приперся, – презрительно фыркнула умница Яна. – Перетрухали, защитники демократии. Серый приедет, он вам вломит…
– Ну ты!.. – рванулся к ней капитан.
Я придержал его за плечо, мол, не горячись, не время. Сел за стол, закурил, посмотрел на младших ментов – молодые ребята, молчат, переминаются, моргают. Кажется, все это им вовсе не по душе. Очень кстати, стало быть.
– Так, ребята, Серый для нас, пожалуй, крутоват будет. Надо с умом его брать, с расчетом. Один из вас – на площадку седьмого этажа, другой – на третий. Капитан останется со мной. Если Серый прорвется – огонь по ногам.
Они опять переглянулись и одновременно взглянули на капитана. Тот важно кивнул, изображая руководителя операции по захвату опасного преступника, и многозначительно переложил, дурак, пистолет из кобуры в карман плаща. Не наигрался.
– Побудь здесь, – сказал я капитану, когда его ребята вышли из квартиры. – Ключи оставь в замке, пусть позвонит. Сам не открывай. Вот она откроет, – я кивнул в сторону Яны. – Я ей сейчас пару слов наедине передам. В спальне. – И резко толкнул ее к дверям.
– А я? – обиделся капитан, привставая.
– А ты перебьешься, – пробормотал я, отдирая Янины пальцы от двери и подгоняя ее коленом.
Я закрыл за собой дверь.
– Как ты?
– Нормально. – Яна присела на край кровати. – А ты? Опять битый.
– Жить буду…
– Где? – Яна усмехнулась.
– Сам еще не знаю. Где-то надо пересидеть. Пистолет нашла? А то я совсем пустой.
– У этого… забери.
– Заберу. – Я распахнул дверцы шкафа. – Найди мне что-нибудь переодеться. Пойду пока, сделаю его.
– Не рано?
– Сожрет. Он же тупой, даже не врубился – откуда я могу знать, где в этой квартире спальня.
– Ну хоть куртку сними, совсем уж на дурака…
– Выходи чуть позже, с вещами. Скоро Серый приедет, стало быть.
Я дал Яне необходимые инструкции и пошел к капитану. Тот вольготно покуривал, повесив плащ на спинку стула. Во дурной-то.
– Наручники у тебя есть?
Он кивнул и положил их на стол.
– Дверь откроет его баба. Я пропущу Серого мимо себя, ты встречай, возьми на прицел. Я его сзади свалю и окольцую, понял? А сдашь его сам, мне своей славы хватает, стало быть.
Из спальни вышла Яна – волосы растрепаны, кофточка расстегнута, – одергивает юбку, зла и беспощадна. Ставит в угол сумку и провокационно тянется через стол, мимо капитана, за сигаретами.
– Куда это ты собралась? – спрашивает капитан и шлепает ее по попе. Яна разворачивается и влепляет ему пощечину:
– Мразь! Серый застрелит тебя!
– Застрелю, – мирно соглашаюсь я, вытаскивая пистолет из кармана его плаща. – Но не здесь. Не в своем же доме.
Капитан парализован. Только веки еще живы на его белом лице. И мне слышно, как они щелкают, словно у фарфоровой куклы. И видно, как медленно раскрывается рот, отвисает челюсть. Капает слюна с подбородка на грудь.
– Документы, – последовательно говорю я, – документы, ключи от машины, руки, – защелкиваю наручники.
Какая же длинная нынче ночь… Мы с Яной закуриваем.
– Ты переоденься пока. В брюки, – говорю я Яне. – Ночи уже холодные. А ехать далеко.
Она уходит.
– Говоришь, отстрелялся Серый? – спрашиваю я капитана. – Не будет ему пощады? Так, стало быть?
Он пожимает плечами.
– Не врубился? Что ты жмешься, как девка в бане? Отвечать как положено! С тобой старший по званию говорит.
Я раскрываю его удостоверение и брезгливо морщусь:
– И тебя – такого – послали Серого взять?
– Да, да, – торопливо соглашается капитан, – я никогда не был на оперативной работе. Направили сюда… Дали указания… Усиленный вариант несения службы… Дали ориентировки… Я же не знал…
– А если бы знал? Конечно, отказался бы? Ты же честный и порядочный. Товарища по работе губить бы не стал, верно?
Он вздыхает:
– Но мы с вами вместе не служили. Я совсем с другой территории.
Да, потому их и нагнали сюда. По Москве-то мы все друг друга знаем.
– А, кстати, где этот твой Званск?
– На юге области, под Боровском. Товарищ полковник, вы мне пистолет вернули бы, а? Без патронов.
– Так и быть. Как патроны расстреляю, так и верну. Впрочем, он тебе больше не понадобится.
– Это как? – У него снова начинает ползти вниз челюсть.
– Именно так, правильно понял. – Я встаю и напоминаю: – Ключи от машины.
– Они у сержанта. – От страха он даже соображать начал.
Я снимаю с него наручники, бью по морде, жду, снова надеваю наручники.
– В левом кармане плаща.
Входит Яна, она в брюках и сапогах. И злорадно ябедничает:
– А он еще хотел меня изнасиловать.
– Ах, да, – вспоминаю я. – Сама посчитаешься? Или как?
– Неужели? А ну встать, гнида!
Капитан встает. Яна со всего маха бьет его носком сапога в пах.
– Какая ты жестокая! – ужасаюсь я, прижав ладони к щекам.
– Яичница, – деловито констатирует Яна, глядя, как он корчится на полу.
Я переодеваюсь, собираю кое-какие вещи. Яна обходит квартиру, выключает везде свет, перекрывает газ.
– Посидел? – спрашиваю я капитана. – Пошли.
Яна запирает квартиру, вызывает лифт. Я распахиваю дверцу пожарного шкафа и пристегиваю капитана к крану. Он сразу веселеет.
– Рано радуешься. Я тебя все равно достану.
– Я вам ничего плохого не сделаю, – вдруг врет он. – Я буду молчать. И перед вашей женой извиняюсь, прошу прощения.
Яна уже входит в лифт, бросает ему через плечо достойный ответ.
– Согласен, – страстно шепчет он вслед. – Согласен – куда угодно…
Мы беспрепятственно спускаемся, садимся в машину. И опять кружим по городу в предрассветных сумерках.
Какая же нынче длинная ночь… И когда она кончится?
На одном из перекрестков Яна вдруг говорит:
– Дай-ка мне пистолет. За нами какая-то машина увязалась. Следит.
– Правильно, влепи ему в фару. Это Проша, такие штаны мне отжалел, жлоб, просто унизительно.
Перед усиленным постом ГАИ Прохор обгоняет нас, теперь я у него на хвосте, вплотную.
От кучки людей с автоматами отделяется инспектор и дает сигнал жезлом. Я приспускаю стекло и машу ему удостоверением капитана, делаю жест и в сторону Колькиной машины, мол, веду его или он со мной – понимай, как хочешь.
Получилось. Нас провожают только взглядами, а не очередями, видимо, номер капитановой машины их удовлетворяет.
За городом я обгоняю Прохора, Яна делает ему гримасы. Он прячет от нее свой свернутый нос.
Довольно долго едем относительно спокойно. Потом справа, из кустов, вылетает иномарка и прилаживается за нами. Что за тачка – не пойму.
Она влезает между нами, оттирает Прохоpa. В машине четверо. Никаких сигналов, одни действия.
Яна достает пистолет:
– Догонят…
– Обязательно. На свою шею. Пристегнись. – Я прибавляю газу.
Они легко, играючи догоняют нас и идут на обгон, отжимая меня к обочине. Играют. Сейчас доиграются.
Я притормаживаю, иномарка вначале пролетает сильно вперед, потом тоже снижает скорость, идет вровень. Я резко вырываюсь, бросаю машину чуть влево и вскользь подставляю им крутой милицейский зад: звон, скрежет… Нашу машину бросает в сторону, капот багажника встает на дыбы, приплясывает на одной петле и срывается, скачет по шоссе, высекая искры. Бьет иномарку по изящной морде.
В зеркальце я вижу, как она неуправляемо бросается от обочины к обочине, как с трудом и опаской обходит ее Прохор. Отвязались, стало быть.
И от капитановой тачки тоже пора избавляться.
У первой же придорожной харчевни, круглосуточной, мы останавливаемся.
– У тебя деньги есть какие-нибудь?
– Что-то завалялось. – Яна отстегивается, перегибается назад и копается в сумке.
В харчевне пусто. Только за угловым столиком кто-то спит, подложив шапку под ухо. Хозяин – молодой крепкий парень – вопросительно смотрит на меня и зевает.
– У вас есть телефон?
Он неопределенно поводит плечами.
– Мне надо позвонить.
– Всем надо, – изрекает он.
– Я работник милиции.
– Удостоверение покажи:
– Вот, – я показываю ему пистолет.
– Звони. – Он опять пожимает плечами и кивает на дверь.
– Спасибо. А ты пока сделай мне джентльменский набор – что у тебя там есть? – пару кур, бутерброды, сигареты, пару бутылок водки, ну, сам сообразишь.
Я прикрыл за собой дверь и набрал номер областной ГАИ:
– Ярославское шоссе, сорок второй кило метр. Брошенный «жигуль», номерной знак 24-36. Битый, дверцы распахнуты, бензин на нуле. Похоже, в угоне. Заберите его, ребята, – и положил трубку.
Стало быть, один следок я кинул. Теперь надо второй оставить, совсем в другом месте. Пущай ищут!..
Я еще раз – вежливо, но культурно – поблагодарил хозяина кафе, забрал приготовленный им пакет. По-моему, парень остался в безмерном удивлении от того, что я, немного честный, расплатился с ним за продукты.
Я вышел на улицу, остановился на ступеньках. Наконец-то кончилась эта длинная ночь.
Совсем рассвело. Небо – чистое, ясное, синее. Нежный утренний ветерок окреп, стал трепать и сдергивать с дерев оставшиеся листья. Погнал их куда-то стайкой взъерошенных птах… Я проводил их взглядом, невольно вздохнул.
Яна безмятежно болтала с Прохором, покуривая, щурясь на низкое солнце, вытянув свои прекрасные длинные ноги в распахнутую дверцу машины. Прохор смотрел на нее петушком, одним глазом, пряча нос в поднятый воротник. Подозреваю, он был тайно влюблен в Яну (впрочем, кто в нее не влюблен, даже муж без ума) и потому по-мальчишески грубил ей, спорил по пустякам.
Я отдал ему пакет с харчишками, забрал из машины сумку, позаимствовал обнаруженную в бардачке карту области и, подумав, снял-таки с капитановои тачки оба номера, забрал и канистру.
– Пересадка, ребята, – и пошел к Коляхиной развалюхе.
– Где это вы такой драндулет раздобыли? – Яна обошла машину, саркастически уперла руки в боки.
– Прошка угнал, – сокрушенно признался я. – У своего соседа. Вместе водку пьянствовали, а машину таки спер. А еще писатель. Совесть нации.
– Смотрю, вы без меня повеселились, однако. А нос тебе кто свернул? Сосед?
– Блудный муж твой, – буркнул Прохор, забираясь на заднее сиденье. – Мент позорный.
– Поганый, – со знанием дела поправила его Яна и спохватилась: – Э! Э! Ты куда вперся? Садись впереди, я там не сяду: Серый начнет за коленки хватать…
Вот еще за что люблю Яну – в любой обстановке и ситуации она чувствует себя абсолютно комфортно. Как дома после работы в теплой ванне. И умеет добрым словом поддержать товарищей.
– Куда теперь, гонимые ветром? – Яна удобно устроилась (по мне, так она даже на колючем заборе могла удобно устроиться), подложила под локоть сумку, повертелась, бесцеремонно спихнула на пол Прошкины бумаги, развалилась, замурлыкала.
– Сейчас посмотрим, – я разложил на баранке карту.
Она дрянненькая оказалась, но на нее были нанесены от руки все посты ГАИ, очень кстати, стало быть. Ведь для нас самое невинное внимание инспектора – катастрофа. Опять кабаньими тропами пробираться. По родной-то земле.
– Слушай, Проша, ты ведь всех областных фермеров по пальцам знаешь. Давай-ка рванем к которому из них. Какой получше. Спрячемся сколько-нибудь. Отсидимся, а потом и решать будем, где нам дальше жить: в Париже либо в Лефортовской слободе, а?
Прохор послушно побегал глазами по карте, ткнул пальцем. Самого лучшего выбрал.
– Вот. Мишка Бирюков. Я недавно у него гостил. – Помолчал. – Жив-здоров был.
И странно прозвучала эта фраза. Так естественно и так дико. Напомнила нам то, что и напоминать-то не след. И так помнили. Каждой натянутой внутри жилкой. Не зря ведь Яна резвится.
– Примет он нас, как думаешь?
– Особливо если к вечеру приедем.
– Это как же?
– Ну какой русский мужик гостя или путника из дому в ночь погонит? Тем более я с ним пьянствовал однова.
«Однова»! Не слабо. Прохор, он умный. И не такие слова применяет. Даже знает разницу между «ейный», «евойный» и «евонный». Не то что Серый.
– Фактор, стало быть, убедительный, – согласился я. – Однова!
– И решающий, – мурлыкнула Яна. – Поехали скорей. Молочка парного попьем, самогонки нажремся, в сене поваляемся… Да, Серый? – Голос ее лукаво дрогнул.
Меня этот вариант и без самогонки устраивал, хотя тоже вещь хорошая. Да под сало, огурчики-грибочки, ржаной хлеб духовитый. А на терраске – самовар-пыхтун под керосиновой лампой, в кругу друзей и ночных бабочек…
Опомнись, Серый, неужто тебе и впрямь мозги вышибли? При чем здесь вообще-то ночные бабочки?
Главное дело в том, что ферма Бирюкова в той еще глуши пряталась. Кругом нее елки толпою стоят, густые лапы во все стороны тянут, чужого не пустят. Да и дорога туда – мало сказать, непроезжая. К тому же мы сейчас в северной стороне, а ферма – на сто восемьдесят градусов к югу от нашей дислокации. Хорошо получится: одна машинка здесь брошена, другая – вон аж где – загадка для ментов.
– Смотри-ка, здесь же и логовище капитана Ломтева, почти рядом. Навестим коллегу? В крайности – деньжат у него займем. Не откажет.
– Мы и так ему кругом должны: машину, опять же пистолет, корочки…
– Вот и сочтемся. Он рад будет.
Едем, стало быть. По самогонку. Парное молоко с ночными бабочками. По капитанову душу…
Движение на шоссе уже оформилось, поток собрался, есть надежда затеряться в нем. Хотя путь предстоит неблизкий. И чем дальше, тем опаснее. А ну как Колька-слесарь про свою тару вспомнит?
И другое дело – от долгого неподвижного сидения проснулась боль в битом теле, снова заныла голова. А ехать нам верст четыреста, никак не меньше. Теми дорогами, что мы выбираем, это часов двенадцать минимум. Ладно, в крайности Яну за руль посажу. Но уж никак не Прошку, этот куда-нибудь в Бурунди завезет, не иначе.
Мы свернули с трассы. Я достал из бардачка карту, бросил ее Прохору на колени:
– Поглядывай время от времени, не заблудиться бы.
– Нашел, кому доверить, – возмутилась Яна и выхватила у него карту, развернула. – Вот, смотри, – она перегнулась ко мне, сунула карту под нос, закрыв ветровое стекло, – вот смотри, сейчас будет кружочек, это ПГТ Ляхово, а за ним елочки у реки. Там сворачивай, будем завтракать, очень кушать хочется, – застенчиво так, стыдливо. Будто невинная еще девушка свет погасить попросила.
– Убери карту, – вовремя рявкнул я и ушел со встречной полосы, едва разминувшись с шарахнувшимся от нас лесовозом. – Я вас сейчас обоих высажу. В елочках, стало быть.
– Прошка об этом только и мечтает, – выдала Яна. – Возьмешь меня, Проша, замуж, если Серый бросит, а? Я стра-а-стная – жуть!
Она обхватила Прошку за шею, пепельные волосы хлынули ему на грудь. Бедный, Прохор! – завертелся, покраснел, схватился за ручку дверцы.
– Вот-вот, он уже готов, прямо сейчас! Ну, Прохор, не ожидала от тебя! Какой же ты ему друг? Ты не лучше капитана Ломтева. Сексуальный бандит, однова!
– Серый! – завопил Прохор. – Дай пистолет!
– А он у меня, – сказала Яна. – Стреляться хочешь? Совесть замучила? Я еще и жене твоей расскажу, что ты за мной бегаешь. При живом-то муже. Вот прямо после завтрака ей позвоню.
– И про штаны пожалуйся, – напомнил
я, сворачивая в лес. – И про угон.
Прохор, едва остановилась машина, бросился в кусты, заломив в отчаянье руки.
– Вешаться побежал, – злорадно откомментировала Яна. – На подтяжках.
Она вышла из машины, отбросила за спину волосы и, сцепив пальцы на затылке, сладостно, гибко потянулась. Прямо дикая кошка. Того и гляди – взлетит на дерево и исчезнет, махнув хвостом. Ищи ее тогда.
Я наломал лапника, разложил костер. Яна расстелила заботливо припасенную тряпицу и стала опорожнять пакет. Да, парень в кафе попался толковый, даже пластмассовые стаканчики и вилки не забыл, даже хлеб нарезал. И сигареты положил.
– И на хрена, спрашивается, нам куда-то ехать? – удивилась Яна, с удовлетворением хорошей хозяйки оглядывая изобильно накрытый «стол». – Останемся здесь, а? Ребята? Серый шалаш построит, охотиться станет, я буду добычу на углях жарить, шкуры штопать…
«Самое время, – подумал я, – очень актуально. Насчет шкуры».
– А я, – встрял за ее спиной Прохор, – а я… Меня вы…
– Тебя мы к дереву привяжем, – безжалостно решила Яна, – будем в тебя ножи и стрелы метать, для тренировки. Все равно ты больше ни на что не годишься.
– Серый! – взвизгнул Прохор. – Укороти ее.
– Я сам ее боюсь. Тем более пистолет у нее.
– Вот-вот, – сказала Яна, разливая водку.
Мы разогрели кур на костре и набросились на еду. Все было изумительно вкусно. Особенно для меня, избалованного бандитскими деликатесами.
Похоже, я отвалился от стола последним, смутно помню. Закурил, лег на спину, закинул руки за голову и… вырубился. На свободе, стало быть.
Проснулся от легкого ветерка на щеке. Но холода не чувствовал – был укрыт двумя куртками. Яна и Прохор, как сиротки, жались к затухающему огню. Моя недокуренная сигарета, заботливо загашенная, ждала меня рядышком, на пенечке.
– Долго я спал? – Я машинально взглянул на часы, которых у меня не было – остались в автобусе или в отделении, не помню, как их снимали.
– Ты стонал во сне, – сказала Яна, сгребая
угли в кучку. – Может, полежишь еще?
– Нет, ребята, пора. Нам еще как-то заправиться надо.
Яна собрала остатки еды, упаковала сумку.
– А ты костер загасишь, – приказала она Прохору.
Тот беспомощно развел руками:
– Чем же я его загашу? Как?
– Как, как! По-пионерски, в пожарных поиграй.
Пока Прохор стыдливо сражался с огнем, я остановил самосвал, водитель которого охотно слил мне в канистру двадцать литров.
– Больше не могу, – сказал он. – Лимит.
– А колонка далеко? – спросил я, расплачиваясь.
– Не, верст десять. – Он внимательно посмотрел на меня. – Только там ментов полно.
Да что, в конце концов, клеймо на мне, что ли?
Впрочем, оно и к лучшему.
– Объехать ее никак не получится?
– Не, на тракторе только, полями.
Я перелил бензин в бак, взял у Яны пистолет, засунул его спереди за пояс и застегнул куртку.
И стал караулить попутную жертву. Вышел, стало быть, на большую дорогу. Серый волк.
Машины здесь шли пока довольно редко, а подходящей вообще долго не было. Не стану же я грабить простого трудящегося.
Ну вот, кажется, и он – долгожданный коммерсант. Ладная «четверочка», забитая коробками, с прицепом и багажником на крыше. А на багажнике-то! – аж четыре канистры: издалека идет, благодетель. Или вдаль. Мне-то какая разница?
Я помахал ему капитановой книжечкой, и он послушно прижался к обочине, остановился, вышел навстречу. Как он себя поведет? Мужик плечистый, в кожаной куртке, в левом внутреннем ее кармане – то ли набитый бумажник, то ли газовый пистолет.
– Выручай, дружище, – вежливо сказал я, – край как бензин нужен, совсем пустой. Отжалей бидончик, а?
Он покачал головой:
– Нет, дорогой, не проси. Мне еще пилить и пилить.
– Да ведь колонка рядом, десять верст всего.
– Недосуг, служивый, колбаску народу везу, спортится еще.
Я расстегнул куртку – он все понял.
– Да Бога ради, – сказал он и бросился отвязывать канистру. – Добра-то…
Сам поднес ее к машине, сам перелил бензин в бак. И сказал Яне:
– Счастливого пути, мадам.
– Не вздумай настучать, – предупредил я, отдавая деньги. – Тебе же хуже будет. Номер твой я записал. Однова.
Он выставил вперед ладони:
– Все путем, шеф.
Видно, «однова» его сразил.
– Отзывчивый какой, – похвалила его Яна, когда я сел в машину.
– Под пистолетом мы все отзывчивые, – уточнил я.
– Ты его ограбил, – упавшим голосом сказал Прохор, скорбно качая головой. – Мало тебе?
– Экспроприировал, – не согласился я. – Да еще денег ему дал.
– Ты угрожал ему пистолетом…
– Ладно, следующая заправка – твоя. Посмотрю, как ты управишься без пистолета.
Да, Серый, нахапал ты статей. Впрочем, как посмотреть. Если мудро и непредвзято, то это – чистейшая необходимая оборона, без превышения ее пределов, стало быть.
Но не глянулся мне все-таки этот покладистый и отзывчивый коммерсант. Опять же – клеймо на мне.
– Яна, у тебя нитки есть?
– Какие, белые? – не удивилась она.
– Положим, белые.
– У меня и черные есть, – похвалилась.
Я достал капитановы номера, наложил их на наши и по нахалке примотал нитками.
…Вокруг была осень. Пустые, под синим небом, поля с редкими взлохмаченными скирдами соломы. Картофельные бурты, в которых копаются неопрятные горластые вороны. Хмурая зелень ельников. Уже не яркая, не «багрец и золото», стало быть, а бурая листва на устало опущенных ветках берез. В деревушках кое-где над домами вьется печной дымок. Вода в прудах и речушках – неподвижная, синяя и холодная, как небо. Над дорожным полотном суетятся оторвавшиеся листья. Где-то мы будем зимовать?..
У бензоколонки нас ждали: инспектор энергично, настойчиво замахал жезлом, засвистел.
Заложил-таки спекулянт. Да, видать, старательно – машину, стало быть, нашу описал с подробностями: недаром гаишник затормозил нас, еще не разглядев номер.
– Все, приехали, – покорно уронил Прохор.
– Ну и вылезай, – тоном ябеды сказала Яна и тоном подлизы добавила: – А мы дальше поедем, да, Серый?
– Однова! – согласился Серый.
Я с демонстративной готовностью снизил скорость, включил указатель поворота и явно принял к обочине, поравнялся с инспектором. Он сделал недостающий шаг к машине.
Что мне оставалось? Вот именно: втопить железку до упора, с визгом сорваться и дать откровенного деру.
Все бы ладно – да движок на форсаже «зачирикал», не по нутру ему, стало быть, семьдесят шестой бензин. Не уйти от погони…
Как я ни выжимал из Коляхиной тачки все ее силенки, вскоре появился в зеркальце азартно-разъяренный инспектор. Нагонял уверенно, загремел на всю округу:
– Двадцать четыре – тридцать шесть, остановитесь! Немедленно остановитесь!
Как же – остановитесь! А дальше что? Вот именно.
– Двадцать четыре – тридцать шесть! Вынужден применить оружие!
Испугал… Раньше надо было стрелять – когда двумя ногами твердо на земле стоял. А из машины, на полном ходу, с одной руки – ты, пожалуй, собственный капот пробьешь.
Но ведь догонит же…
Уже догнал… Зашел слева, начал отжимать к обочине. Я притормозил, он проскочил вперед, снизил скорость, пошел рядом, вплотную. Повернул обозленное обветренное лицо и без динамика бросил на ветер несколько горячих слов.
– Как вам не стыдно! – возмутился я.
А Яна, опустив стекло, высунула растрепанную голову и ответила ему примерно тем же. Но не в пример красочнее. Я таких закрученных оборотов даже от нее не слыхал. Надо и это запомнить, пригодится.
Естественное после такого отпора замешательство инспектора дало нам возможность вырваться вперед.
Оправившись, он снова догнал нас, снова стал отодвигать к кювету. Отважный мужик, надо признать, знает, что у меня оружие, но не отстает.
Пропустив его вперед и так резко развернувшись, что едва не сорвал покрышки, я ринулся в обратном направлении.
– Проша чуть не выпал, – грустно сказала Яна.
Хорошо, что я на ней женился. Без нее со скуки сдохнешь.
Пока наш упорный инспектор, включив сирену и мигалку на крыше, сосредоточенно ловил момент для разворота, я плавно лег на прежний курс, втесавшись в стайку иномарок, бегущих с Запада к своим будущим богатым и счастливым владельцам, одержавшим ради них сокрушительную победу под стенами Белого дома.
Инспектор разминулся с нами, не ожидал такой наглости – мелькнуло за стеклом его лицо с квадратными глазами, устремленными вперед. А нас там и не было!
Километра три наша драная тачка нахально семенила как грязная крыса среди ухоженных и завитых болонок. Устала, выбилась из строя, отстала.
– Спохватился, – сказал Прохор, – нагоняет.
– Вижу. Яна, возьми у меня пистолет, высунь его в окошко, погрози. Если не отстанет, выстрели в воздух.
Не успела Яна пострелять. Гаишник вдруг свернул к обочине, остановился, выскочил из машины, побежал за нами, вскинул руки с пистолетом и несколько раз беспомощно выстрелил нам вслед. Повезло – техника подвела.
– Оказывается, не только дуракам везет, – гордо сказал я. – Или как?
Яна разочарованно убрала пистолет, и мы умчались вдаль. А еще подальше я остановился «противу всех правил» на мосту, сорвал капитановы номера и зашвырнул их в речку.