Гусев Валерий Борисович. Давите их, давите

   – Премиальные – согласен, положено, – поскреб в затылке наш работодатель, эксплуататор наемной рабочей силы, припертый к стене профсоюзом. – А вредность при чем? Живете на свежем воздухе. За квартиру не платите. Питаетесь экологически чистыми продуктами. По себестоимости…
   – А бандиты кругом? – Яна уперла руку вбок. – А Прохор? Того не стоят?
   – Ладно, – согласился Саныч, – насчет Прохора – убедила. В следующий раз прибавлю. Если доживем. А у тебя, – это Прохору, – у тебя вычту стоимость двух поломанных лопат…
   – И яиц битых, – добавила Яна. – Потом он еще скворечник разорил – опять же убыток.
   – На! – Прохор демонстративно припечатал перед ней к столу свою зарплату. – Подавись!
   Яна хладнокровно забрала его деньги:
   – И правильно поступил, от тебя один урон в хозяйстве. Ну, скажи, куда бы ты свой гонорар кинул? Небось на девок?
   – А ты – на шпильки?
   – А я, – гордо выпрямилась Яна, как Жанна д'Арк, – а я – на общее дело пожертвую.
   Не обратили мы внимания на эти слова. А зря, стало быть…
 
   После раздачи пряников Саныч с заехавшим за ним Андреем снова собрались вербовать волонтеров, а мы с Прохором запрягли кобылу и поехали в лес – вывозить бревна, что Саныч заготовил еще летом, для нового курятника и ремонта колодезного сруба, Яне строго наказали запереть за «вербовщиками» ворота и двери и по саду не мелькать.
   Вернулись мы наскоро, уже смеркалось. Сваленные стволы нужно было очищать от сучьев, распиливать, выволакивать на дорогу. Да еще застряли в канаве, пришлось разгружать воз, откатывать бревна вручную на ровное место, снова нагружать телегу.
   Добрались до усадьбы. Выпрягли лошадь. Ввалились – голодные – на кухню.
   – Ну вот, – сказал Прохор. – Избаловал ты ее. Распустил. Потакаешь капризам. Позволяешь ей твоих друзей оскорблять, А плита у нее холодная, и воды в рукомойнике нет, передник валяется в неположенном месте…
   Прервал его ябеды вернувшийся с вербовки Саныч, похвалился:
   – Пятерых бойцов набрали, семь стволов общим счетом, шестьдесят патронов, да кое-что в резерве имеем. Разнесем Махнотино войско! А где Яна? Покушать бы…
   – А разве она не с вами? – ужаснулся Прохор.
   Вот оно, стало быть!
   Я сорвал со стены ружье и патронташ, выбежал во двор и вскочил на белого вороного коня.
   – Ты куда? – ухватил меня за ногу Саныч.
   – За Яной!
   – Да вот же она, – он кивнул на ворота, в которые важно вплывала Яна – сумка через плечо, руки за спиной – довольная!
   Я упал с лошади, побежал ей навстречу. За мной семенил Прохор.
   Яна шла ко мне, улыбаясь. Что-то предвкушала. Но явно не то, что я ей готовил.
   – Где бегала, душа моя? – ласково спросил я.
   – Ты полегче, вежливей, – пригрозил мне Прохор.
   – Закрой глаза, открой рот, – сказала Яна. – И протяни руку.
   В мою послушную ладонь лег тяжелый, согретый Яниным теплом, пистолет капитана Ломтева.
   Я взял его, покачал на ладони, сунул в карман куртки. Переглянулся с Санычем. Тот сломил хворостину и кивнул мне на скамью у крыльца.
   Яна сразу все поняла, стала отступать, делая тщетные попытки прорваться под защиту Прохора.
   Я схватил ее и уложил на скамью вверх попой, придавил, чтобы не брыкалась.
   – Я же для нас старалась! – орала Яна. – Дядь Сань, я так тебе верила!
   – Ты посмотри на меня, – я склонил голову.
   – Что ты врешь? – извивалась Яна. – Тыуже был такой утром. Седина тебе идет! Да, Прош?
   Саныч сунул мне хворостину:
   – У меня рука не поднимется.
   – Брюки снять?
   – Да какие это брюки? Видимость одна.
   Я занес над Яной карательную лозу. Но на руке повис Прохор.
   – Палач! – орал он. – Не смей унижать женщину! Лучше убей меня!
   – Помилуем? – спросил Саныч. – А то он за топор схватится. Я боюсь.
   Яна поднялась со скамьи, одернула куртку, обняла Прохора:
   – Спаситель благородный! – И поцеловала его.
   Прохор зарделся, у него подкосились ноги.
   – На, мой хороший, – Яна протянула ему сумку. – Я тут на наши с тобой нищенские зарплаты гостинчик в городе собрала. Мы им сегодня в баньке поужинаем. Вдвоем. Интимно. При свечах… Однова, стало быть!
 
   – Дожать надо остальных, – настаивал я, когда мы обсуждали личный состав наших вооруженных сил. – Всю округу поднять.
   – Мнутся, – сказал Андрей. – Не решаются. Боятся: нас не трогают, и мы не тронем,
   – Ну-ну. – Я знал, какой им сюрприз ниже пояса врежу, если смогу, конечно. – Этим я сам займусь. Как у тебя с проявкой негатива?
   – «Дезу» твою запустил. Очень эффективно. Почти все отделение отсеял. Четверо сотрудников осталось: начальник горотдела и его замы: по оперативной работе (это наверняка «нет»), по матобеспечению, по работе с личным составом и начальник паспортного стола.
   – Капитан Ломтев, никак?
   – Никак.
   Скоро встретимся, капитан, скоро я верну тебе твой пистолет. С хорошей нагрузкой.
   – Теперь вот что… – Я разложил на столе обрывки бумажки, которой Саныч в гневе швырялся в толстенького рэкетира. – Здесь название фирмы и ее банковские атрибуты. К тебе, Андрей, такая просьба – срочно по этим данным установить адрес фирмы и уточнить ее владельца. Кстати, Проша, ты ведь хорошо учился в школе, что такое «Джоббер»?
   – Если коротко, то – посредник.
   – Вот именно, так я и думал. Все, разбегаемся.
   – А мы? – в унисон спросили Яна и Прохор.
   – А вы гостинчик свой кушайте. В баньке. Я отстраняю вас от работы. По служебному несоответствию. Из-за утраты доверия. Давно вас подозревал.
 
   У двухэтажного здания с рекордным числом вывесок на фасаде Саныч затормозил свою телегу, груженную набитыми всякой дрянью мешками, обмотал вожжи вокруг дерева.
   Я соскочил с воза и привел себя в порядок: одернул телогрейку, поддернул голенища сапог и, приподняв кепчонку, разгладил слежавшиеся под ней волосы. Трехдневная щетина на щеках довершала мой карнавальный имидж.
   – Пошел, стало быть.
   – Особо не торгуйся, – напутствовал меня Саныч. – Но и в убыток меня не вводи – разницу из жалованья вычту, так и знай.
   По информации Андрея, «Джоббером» владел, конечно, Махнота. Его резиденция – в престижном пригороде, но мне там пока делать нечего, а вот офис – спрятался здесь, в этом респектабельном особняке, среди других подобных контор. Посредники, стало быть…
   С охранником при входе проблем не было, я указал на груженую телегу, похвалился товаром и, беспрепятственно войдя в здание, для начала поднялся на второй этаж. Все «комми» так делают – сверху вниз идут.
   Пошел по комнатам:
   – Здоровьичка вам, господа-товарищи. Не желаете картошечки – без всяких нитратов, на натуральном навозе, недорого? И молочко неразбавленное, с утренней дойки – самое в нем здоровье. Для любителей самогончик-первачок найдется. Хлебный, – и записывал в блокнотик желающих отовариться.
   Так и ходил, и везде мне были рады. Лишь в одну комнату не пустили – с табличкой «Джоббер» на двери и с кодовым на ней замочком. Только чуть приотворили, чтобы послать меня с моей картошечкой подальше. К чипсам, видать, привыкли. Но я не обиделся (тем более от меня им урон покруче готовился), взгляд в эту комнату успел кинуть – контора конторой, даже скучно: сейф, полки с регистрами, компьютер, голые девки по стенам, кофеварка и сигнализация на зарешеченных окнах. А чего ей здесь караулить? Скрепки-кнопки, стало быть?
   Я еще чуток побродил по зданию, полюбовался интимным уголком отдыха для руководителей контор и, стало быть, их секретарш – в виде сауны и скромного бара с диванчиками по стенам и с пальмами в дубовых огуречных кадках. Ну и замки кое-где пощупал.
   Вышел на улицу, поделился коммерческими успехами с Санычем, руками помахал в сторону особняка и на любимую телегу взгромоздился.
 
   По обратной дороге попробовал размышлять, трудное это дело. Непривычное. Но надо. Припомнил кое-какие строки из своего личного досье на Махноту: «Честолюбив, упрям, жесток… Употребл. спирт, напитков умеренное (предпоч. виски с содовой). Курит прям. англ. трубку, табак марки «Амфора» или «Клан»… Пристрастия: несовершеннолет. дев., светл. пиво, автомашины «ретро», покер». Очень разносторонняя личность. Изо всех сил духовно богатая.
   В этой каше одному не разобраться. Где уж мне – серому, надо с умным человеком посоветоваться.
   Что я и сделал. На чердаке.
   «Серый: Каждый бизнесмен – легальный и нелегальный – вынужден вести документацию, так?
   Ум. человек: Справедливо, очень тонкое замечание. Сам придумал или списал у кого?
   Серый: Давай пока без этих милых штучек… Легальная документация может быть где угодно…
   Ум. ч е л о в е к: …а нелегальная – в самом безопасном месте».
   Что я говорил: умный человек, он и на чердаке не дурак.
   «Серый: Это элементарно, дважды два, я проходил, знаю. Знаю и то, что самое безопасное место для нелегальных материалов – легальный офис. Но! – не папка на полке. И не конверты с грифом «Секретно» в сейфе. И не нижний ящик стола, в котором секретарша держит парадные туфли в полиэтиленовом пакете. Где можно в обычной конторе скрыть важную информацию?
   Ум. человек: В компьютере – дураку ясно.
   Серый: Мне, стало быть, тем более. Но ведь это опасно.
   Ум. человек: Ничуть. Вход в эту директорию кодируется…
   Серый: Э, ты уж слишком. Нельзя ли попроще? Популярнее.
   Ум. человек: Чтобы открыть засекреченную информацию, нужно знать код для входа в нее.
   Серый: А что это такое? Цифра, символ, формула?
   Ум. человек (устало): Все, что угодно, но чаще всего слово.
   Серый: А как же его разгадать?
   Ум. человек (зевая): А никак…
   Здесь Серый икнул, простите.
   Ум. человек: Хотя, если знать пристрастия пользователя, его увлечения, то при достаточной доле фантазии… и терпения можно попробовать. Там всего-то, пожалуй, несколько десятков тысяч вариантов. Год-два – и порядок. Правда, пользователь, меняя свои увлечения и проявляя разумную предусмотрительность, несколько раз за это время код сменит…
   Серый: Сильная, однако, штука.
   Ум. человек (задушевно): Но ведь не сильнее любви, да, Серый?»
   Но, стало быть, есть чувства и посильнее любви. Ненависть, например, чувство долга, мести, справедливости…
 
   И потому прекрасным вечером поздней осени в особняк вонзились мистер Грей с помощником женского пола: деловые такие, еще не крутые, но уже в мешочек.
   Походили, огляделись и по-детски спрятались в чуланчике за сауной, где хранились моющие средства, огнетушители и швабры.
   – А уборщица нас не застукает? – спросила Яна, усаживаясь на перевернутое ведро.
   – Она по утрам убирается, проверил.
   Посидели немного в тишине и темноте, потрепались о любви, нацеловались вволю.
   Наконец, когда совсем уж затихли торопливые шумы ретиво убывающих со службы деловых людей, перебрались в комнату отдыха, задернули плотные шторы, нахально включили свет, развалились в креслах.
   – Однако! – сказала Яна, доставая из бара бутылку. – Можно неплохо время провести. Здесь очень мило. – Она наполнила рюмки. – Давай тут поживем сколько-нибудь. По ночам. Это не то что на чердаке, над головой у Прохора, шепотом.
   Пожалуй, она опять права…
   – Пора, – сказал я, со вздохом отвергая настойчивые притязания вторичного порядка. – Времени до света не так уж много, а работы – отсюда до завтра.
   Мы подошли к заветной двери: «Джоббер». Неизящное какое слово. Противное даже. И замок противный.
   – Если человек без ума от женщин и карт, как думаешь, какое его самое любезное число?
   – Миллион, – не задумываясь брякнула Яна. – Нет, что ли? Миллион баб, миллион баксов.
   – Замок-то трехзначный. Миллион! Очко, я думаю!
   – Ноль, что ли?
   – Ты все о сексе. Двадцать одно, поняла? Ноль двадцать один, – повторил я, нажимая, соответствующие кнопки.
   – И ты все о сексе, даже в чулане, – вернула мне Яна бестактный и пошлый упрек, когда после моих действий зажегся вместо красного зеленый глазок индикатора и тихо, разрешающе щелкнуло.
   Здесь мы тоже задернули шторы, заперли за собой двери, будто собирались заняться любовью, а не делом. Впрочем, не знаю более важного дела, чем любовь. Особенно с любимой.
   Любимая между тем села за стол, осмотрелась, смахнула на пол все, что ей будто бы мешало: забытую пудреницу, патрончик помады, розеточку со скрепками. Включила компьютер.
   На экране появился перечень товаров с указанием цен (в долларах и рублях по курсу) и атрибутов поставщиков. Посредники, мать их!..
   – Это нужно?
   – Нет, давай начнем с женщин.
   – Диктуй, а то я стесняюсь, – пожеманилась Яна.
   Где-то до часа ночи она гоняла все слова, приходящие мне на ум и так или иначе относящиеся к выбранной теме: от женских имен всего мира, соблазнительных элементов их фигур и тел вплоть до соответствующих ругательств.
   На все варианты компьютер терпеливо и холодно давал один ответ: «Ошибка в наборе кода».
   – Маловато, стало быть, Серый, у тебя познаний и опыта в этой сфере. Пошли по пиву.
   Пошли. И здесь прокол.
   И по машинам – всяким «Даймлерам» и «Лорен-Дитрихам» – тот же результат. Вернее, его отсутствие.
   – Женщины и вино – не твое поле боя, – резюмировала Яна заметно уставшим голосом. – Посмотрим, как ты в карты играешь. Если и здесь не тянешь на супермена, разведусь.
   Угроза, стало быть, подействовала.
   Сперва я прошелся по мастям и старшинству карт (особенно: тройка, семерка, туз, пиковая дама), потом перебрал все карточные игры от подкидного дурака до виста. На все один ответ (см. выше). Наконец, остановившись на покере, решил перечислить выигрышные комбинации, термины и приемы этой игры: двойка, две двойки, стрит…
   – А это как? – невинно поинтересовалась Яна.
   – Карты разной масти, но подряд по старшинству. Дальше пошли: тройка, блеф…
   – А это что? – вопросительно подняла бровь.
   – Наварка на фу-фу, поняла?
   – Конечно, – деловито соврала.
   – …Тройка, флешь, каре, флешь-рояль…
   – Ну, – поторопила Яна.
   – Последнее слово осталось, боюсь.
   – Знаю: каре плюс джокер!
   Я чуть не упал. Яна набрала слово «покер», то бишь каре плюс джокер, и сказала:
   – Вот оно! С этого и надо было начинать. Всю ночь просидели. И если бы не я… – И нажала еще какую-то клавишу.
   На экране появилось что-то вроде таблицы: номера п/п, названия хозяйств (в т. ч. и «Ключики», и «Бирюково», против них, кстати, знаки вопроса), сумма «взноса» или «отчислений» (в % от предполагаемого дохода), результат, меры воздействия.
   – Дальше!
   Еще одна таблица. В первой графе прежние порядковые номера, а против них – суммы переводов по месяцам на счета фирмы. Все аккуратно – число, номер платежки, номер счета.
   То, что мне надо. Даже более того!
   – Полистай-ка еще, ладно?
   Далее пошли не менее интересные сведения о закрытой деятельности лихого «Джоббера». Но мне они были не нужны. Разве что – специалистам из подразделений правоохраны по борьбе с экономическими преступлениями. Я не из их числа.
   – Вернемся назад.
   – Курсором по директории! – врезала Яна, а я достал блокнот и начал списывать данные первых двух таблиц.
   – Ты больной? – забеспокоилась она. – Делать нечего?
   Она вставила в принтер бумагу, поколдовала кнопками, принтер зачирикал, и из него полезли распечатанные материалы.
   – Еще один экземпляр, пожалуйста, – робко попросил я и получил просимое.
   – Что еще, командир?
   А гулять так гулять!
   И я получил еще несколько страниц с информацией для Андрея и его начальства.
   – Все? – повернула голову Яна.
   – Мне-то больше ничего не надо. Но и не хотелось бы, чтобы оставшейся информацией они воспользовались безнаказанно! Нельзя как-нибудь ее запутать? – Это будет такой великий подрыв деятельности, после которого «Джоббер» уже не встанет на ноги. Разве что – на колени. – Сделаем? Что-нибудь напакостим, переврем, матерные слова вставим.
   – Я их не знаю, – холодно поставила меня на место Яна, двинув бровью. – И зачем все это? Проще уничтожить.
   – На пол его сбросить? Или в окно выкинуть.
   – Серый – он серый и есть, – вздохнула Яна, побегала пальцами по клавиатуре и сказала: – Все, нет ее больше. Восстановлению не подлежит.
   Люблю умных женщин. Даже как-то теряюсь перед ними. Особенно если они в покер режутся.
   И я поцеловал ее.
   И кто-то с бестактной настойчивостью заколотил в запертую дверь:
   – Открывай!
   – Чего надо? – возмутился я, соображая, как выкручиваться. И бросил Яне: – Сделай вид.
   Она выключила компьютер, с готовностью пробежала пальцами по пуговицам кофточки.
   – Открывай! – опять ударили в дверь. – Охрана здания!
   Яна снова села в кресло, я отпер дверь – и он ворвался: здоровенный, с пистолетом в левой руке и дубинкой в правой. Толкнул меня лицом к стене, раздвинул ноги, обыскал.
   – Ты чего, мужик? – дробным голосом спросил я. – Помешали тебе?
   – Стоять! – Он подошел к телефону, на брал номер. – Палыч, тут я двоих в твоем «Джоббере» застукал, мужик и баба. – Хохотнул. – Ладно, давай по-быстрому, и подсмену захвати. Я их подержу здесь.
   – Извини, мужик, – заныл я. – Ты же понимаешь… Ну, некуда податься. У нее муж, у меня тоже баба… Войди в положение… Сам, что ли, не попадал? Ведь не скроешь теперь, шум получится… Пусти нас, а?
   – Как ты дверь открыл? – Он сел в кресло напротив Яны, пистолет на правом бедре, дубинка на левом.
   – А она не заперта была. Мы, понимаешь, все двери перепробовали. И на эту напали.
   – Документы!
   – Ну какие для этого документы, – завилял я. – Не в загс же пришли.
   Больше всего я боялся, что он обратит внимание на добытые нами листы, которые лежали на столе рядом с ним.
   – …И ведь податься некуда – не лето. – Я все больше и больше разваливался. – Отблагодарю…
   Его жадные, паскудные глаза все чаще и откровеннее обшаривали Яну.
   – Отблагодаришь, значит? А ты? – Он посмотрел на нее в упор, облизывая губы.
   Я стал бросать Яне жалкие взгляды. Она зло пожала плечами и сказала мне: «Подонок!»
   – И неправда! – обиделся я. – Я твою честь спасаю. И семью. Правда, мужик? Может, деньгами возьмешь?
   – Не, натурой. – Он совсем обнаглел, оценивая Яну с головы до ног, – Давай, двигай отсюда. И спасибо скажи.
   – Спасибо. Можно я куртку заберу, а то жена заругает.
   – Давай, давай, телись. – Его глаза остановились на Яниной шее, красиво обнаженной распахнутой кофтой.
   Это, наверное, последнее, что он увидел.
   Я зашел за кресло, взял со спинки стула свою куртку и, накинув ему на голову, затянул рукава на шее. Он задергался, захрипел, выронил оружие, засучил ногами. Затих.
   Я снял с его пояса наручники и пристегнул его ногу к металлической перекладине стола. Яна привела себя в порядок, подобрала оружие.
   – Куртку придется оставить, – сказал я. – Он ее облевал.
   – Карманы только проверь. – Яна сложила листы и убрала в сумку.
   – А там ничего нет. Кроме удостоверения капитана Ломтева.
   Она засмеялась.
   – Теперь – ходу!
   Мы выскочили из подъезда, осмотрелись – куда бежать? Слева приближались фары машины – подмога поспешала. А справа… Справа стоял под деревом работающий мотоцикл Андрея, и он махал нам рукой.
   Подбежали. Андрей нахлобучил Яне шлем, она нырнула в коляску, сунула в ноги дубинку; я сел сзади. Не включая света, Андрей рванул с места. Яна взвизгнула от восторга.
   Через какое-то время мы свернули в проулок, проехали немного и спрятались в чьем-то дворе.
   – Отдохнем, – сказал Андрей, – покурим, подождем.
   Я передал ему бумаги: по экземпляру таблиц и все остальное.
   – С таблицами, – посоветовал я, – поработайте с фермерами. Особо напирай на меры воздействия. Там и физические, и моральные, и дети, и жены, и любовницы. А остальную информацию передай своему начальству. Пусть тебя поощрят. Заслужил.
   – Пусть лучше меры по ним примут. – Андрей убрал бумаги в планшетку. – Ничего у меня, Леша, со стукачом не получается. Буксует наш метод. Не идет.
   – Разберемся позже, – сказал я. – Смотри, проехали.
   В конце проулка – мгновенный промельк света бешено мчащейся машины.
   – Еще подождем, – посоветовал Андрей. – Сейчас нам рисковать не надо.
   Мы дождались, когда машина промчалась обратно, и поехали домой.
 
   Утром мы вышли с Санычем за ворота.
   – Времени в обрез, – сказал я. – Вот-вот они нагрянут – злые и беспощадные. А мы еще не готовы. Сколько у тебя людей?
   – Восемнадцать. Только я их с твоими бумагами ознакомил – озверели мужики.
   – Оружие?
   – Все при ружьях. Граната одна нашлась, правда, старая, с войны, рванет – не знаю. Да твои три пистолета. Арсенал!
   – Против автоматов – большая сила, – усмехнулся я. – Как врежут со всех стволов, так и разнесут наши позиции, не соберешь.
   Мы пошли по дороге, перепрыгивая глубокие колеи, обходя залитые водой ямины.
   – Ты говорил, резерв у тебя какой-то секретный есть? Танк, что ли?
   – Навроде. Сегодня сходим, посмотрим.
   Дорога углубилась в лес.
   – Приедут они отсюда: со стороны старой дороги машины не прорвутся. Пойдут здесь, одна за другой, ни разъехаться, ни обогнать, верно?
   – Вернее не бывает, – Саныч поскреб затылок. – И что?
   – Ты мне двоих ребят выдели, с топорами, я им скажу: что.
   – Понял, – улыбнулся Саныч. – Главное, чтобы ребята загодя все подготовили, чтоб одним ударом в нужный момент елки свалить. Да погуще ветвями. Вот тут наш резерв и сыграет.
   – Разбегутся, боюсь.
   – Далеко не убегут, – заверил Саныч. – Здесь по обе стороны дороги – болота. Отловим. Или дадим утонуть.
   Мы вернулись в усадьбу.
   На крылечке Яна красочно жаловалась Прохору, как я ее продавал охраннику.
   – Яну перед боем в подвал запрем, – шепнул мне Саныч,
   – Вот ты и запри, – усмехнулся я.
   – А что же делать?
   – Есть одна мыслишка, попробую.
 
   – Со двора ни на шаг, – строго сказал Саныч, запрягая лошадь. – Оружие из рук не выпускать. Мы скоро вернемся. И чтоб обед был готов, по полной программе, с вином, цветами на столе и закусками. Если Андрей заскочит, пусть обождет.
   Мы забрались в телегу и поехали в деревню.
   – Едем за приданными нам частями, – туманно пояснил Саныч, – в лице старого вояки деда Пиди.
   – Вот это кликуха, – удивился я.
   – Никакая не кликуха. Елпидифор его зовут. Полностью. А Падя – по-уличному.
   – А к чему нам этот… Пиндя?
   – Пидя, – терпеливо поправил Саныч. – Пиндя – это совсем другое. По-уличному.
 
   Дедов дом, несмотря на осень, был распахнут настежь. Из окон на всю улицу неслась стрельба, женские визги и веские слова товарища Сухова: «Эт-точно!» – по телевизору «Белое солнце» крутили.
   Саныч постучал кнутом по стеклу, и дед выбежал на крыльцо – маленький, но шустрый. Похожий на пощипанного, но задиристого петушка.
   Саныч что-то нашептал ему в ухо. Дед слушал, вылупив глаза, мотал бородой – сперва вправо-влево, не соглашаясь, потом – вверх-вниз, с удовольствием. Глаза его загорелись, дед стал подпрыгивать в нетерпении. Я подошел поближе, поздоровался.
   – Вот что ребята, – веско начал дед, а товарищ Сухов из телевизора продолжил: «Пулемет я вам не дам». – Я из пулемета, – признался дед, – самогонный аппарат сделал. Но кой-чего найдется, чем супостата приветить. Саныч! – Он шустро засеменил к сараю, – Отворяй ворота.
   Дед нырнул в сарай, и оттуда полетели во двор старые рваные телогрейки, мешки, дырявые валенки, расколотая ступка, ржавое корыто, кособокий самовар, чугунок с отколотым краем…
   – Это все? – спросил я и покачал головой. – Не пойдет.
   Саныч усмехнулся и тоже исчез в сарае, крикнул оттуда:
   – Распахивай до конца. Придержи створку.
   И они с дедом выкатили во двор… противотанковую пушку.
   На стволе ее висели драные дедовы штаны, она вся была в курином помете, соломе и перьях – но настоящая.
   Вот это резерв!
   Дед с гордостью протер орудие штанами.
   – Во так вот! Бабка все грозилась: утопи ты ее от греха. А я говорю, пригодится.
   – А снаряды? – спросил я.
   – Только три осталось, – сокрушился дед. – Последние. Навалом ведь было. Так я каждый год 9 Мая салют Победы устраивал – весь боекомплект ухайдакал. Да оно ничего – и трех снарядов хватит. В вилку двумя возьмем, а третьим ахнем. Во так вот. Цепляй ее к телеге. А я пока соберусь.
   Мы выкатили пушку на дорогу и прицепили к телеге. И дед тут же выкатился из избы. На нем были выгоревшая гимнастерка, вся в орденах и медалях, подпоясанная солдатским ремнем, и галифе, заправленные в валенки. Через руку, как лукошко, висела на ремешке зеленая каска с красной звездой. Из каски торчало горлышко бутылки, заткнутое газетной пробкой – не иначе с горючей смесью. А ведь это мысль!
   Дед свалил в телегу снаряды, плюхнулся на них и скомандовал:
   – Трогай!
   Мы тоже уселись в телегу и покатили по деревне. А за нами прыгали по ухабам пушка. И никого это вроде особо не удивило. Только бабы перекликались по огородам:
   – Глянь, Матвевна, Пидя с рэкетом воевать намылился!
   – Вот борзой-то! Евменовна узнает – задаст старому.
   – Гляди, гляди – сама бежит!
   Из проулка выскочила дедова бабка, поставила на землю ведра и, выпростав из них коромысло, ринулась за нами, держа его над головой.
   Дед проворно нахлобучил каску, съежился и пригнулся. И если бы Саныч не погнал лошадь, у нас уже были бы потери в личном составе. Этакую бабку да нам бы в строй.
   Евменовна скоро поняла, что с лошадью ей не тягаться, остановилась и пустила вдогон трескучую очередь нелитературных оборотов.