Страница:
И вдруг за окном крик, брошенный в ночь (как камнем в стекло): Царь отрекся! Услышала и Гюльсум, подошла к Нариману:
- Что теперь будет? - с тревогой.- Без царя?
Выстрел. Еще... - снова тот же крик: Нету царя!
И Керенский вышел на сцену под аплодисменты Европы.
Но раньше, чем в Баку, узнали в Тифлисе: председатель думской фракции меньшевиков Чхеидзе сдал на телеграф шифрованную депешу Жордания: Мтавробадзе скончался, сообщите родным и знакомым,- так меж собой они называли царский режим. И тут же вожди - Жордания и Рамишвили, опасаясь, что наступит хаос, прошли мимо часовых дворца наместника и представились дяде царя - августейшему Большому дяде: он назначен Временным правительством Верховным главнокомандующим, тотчас было разослано всем генерал-губернаторам, губернаторам, градоначальникам и жандармским полковникам: Кавказский край сохраняет полное спокойствие. Репетиция программной речи грузинских вождей пред новым Главнокомандующим: победить и вытеснить Турцию из Европы, угодно сердцу министра Милюкова, ни слова о немцах: государи-родичи. Тифлисский дворец наместника занят Особым Закавказским комитетом, или ОЗАКОМом, - некое существо, облеченное Временным правительством правами наместника.
Множество властей в Баку: были Советы с Исполкомом, учреждается Временный исполком общественных организаций, фирмы почтенные: Совет съезда нефтепромышленников... Союз подрядчиков по бурению... Общество заводчиков, фабрикантов и владельцев технических мастерских, Общество шахтовладельцев... что еще? все с уставами, перепиской, канцелярией, чиновниками, конференциями и съездами, армянский Дашнакцутюн, тюркский Мусават, представители городского самоуправления, Совет рабочих депутатов, кооперативов, профсоюзов (и профсоюза асфальтировщиков), Продовольственное Совещание, а наряду с исполкомом - реальная власть думы, избранной до революции, всеми делами города ведающей, и аппарат градоначальника полковника Мартынова... - сообща выносится резолюция, сочинял Мартынов, бегал курьер, собирая подписи. Успокоить, мобилизовать, обнадежить, никакой катастрофы, как шло, так пойдет: Наша святая обязанность предпринять новые усилия во имя победы, истинно патриотические элементы нашего свободного общества с гневом отвергают злостные слухи о введении восьмичасового рабочего дня на промыслах, фабриках, механических и нефтеперегонных заводах.
По случаю краха самодержавия многотысячный митинг у Соленого озера в Балаханах, толпа, нагнетая тревогу, хлынула из пригорода в Баку, заполнив Николаевскую и Великокняжескую улицы, которые по распоряжению властей, правда, бывших, но градоначальник прежний! запретны для лиц в пачкающей, ну и, коль скоро речь о мазутной братии, дурно пахнущей одежде: ни отогнать их, ни припугнуть, ибо терять им нечего, кроме (фраза, обретающая популярность) собственных царей. Да еще с красными флагами, странные они какие-то, эти флаги - длинные и узкие: разрезали трехцветный имперский флаг, множество их некогда сшили, чтоб торжественно царя встретить, а тут революция - синяя и белая полосы пойдут на простыни (кому - на саван), красные - на флаги, трепещут над головами.
Начало марта, ветры, липкий снег, но не сидится дома, жажда выговориться толкает на сборища, воздух, напоенный удалью, будоражит и пьянит, драться охота, наработались - хватит: вечером 6-го в зале Армянского человеколюбивого общества, остряк какой-то переделал АрЧО в харчо, наперчив начальную букву Икс, собирается на первое легальное заседание Бакинский Совет рабочих депутатов, с помещением туго, поведет собрание знаменитый либерал Сакоян, вхожий в общество как в свой дом, он и нашел емкое слово человеколюбивый; полсотня депутатов, из коих лишь трое заявляют, что большевики, но председателем Совета заочно избран Шаумян, который еще не вернулся, сообщает Сакоян, из астраханской ссылки, застрял в пути: хоть и большевик, но социалист-подпольщик, к тому ж не чурается нашего человеколюбивого общества, с другой кандидатурой, мол, к рабочим не пойдешь.
Здесь в Совете и Нариман от Гуммета, организации мусульманской, но объединяющей беднейшие слои интеллигенции и рабочий люд, и она, эта старая организация, вливается в Совет как неотъемлемая часть интернационального содружества. Да, важная ниточка связи с коренным населением, но не растворять, а сохранять как некое целое, мол, не можем не принять во внимание психологию тюркских, мусульманских масс; впрочем, тюрки в Баку как бы не в счет, и потому собирается конференция всетюркско-мусульманских организаций во дворце Исмаилийе, его построил и отдал в дар мусульманским благотворительным обществам миллионер Муса Нагиев в память о безвременно умершем сыне Исмаиле, мягкий, отзывчивый, сердечный малый, некролог был Наримана: злой рок сломал крылья. В соревновании бакинских дворцов Исмаилийе, пожалуй, занял бы первейшее место: высокие стены, огромные залы, широкие мраморные ступени, колонны, поддерживающие своды, изящно выгнутые коридоры, дух венецианской готики витает над архитектурной симфонией, и не каждое слово достойно быть произнесенным здесь, чтоб каменный силуэт не исказился гримасой, ухмылкой.
Столкнулись-таки вчерашние приятели-сокурсники по Новороссийскому университету: Насиббек Усуббеков и Нариман-бек, тот - из истинных, и органично слилось с именем бек, а этот - через дефис, всего лишь знак уважения.
Длинное и полное выспренности выступление Насиббека, вот отчего ты раздражен! К своей речи принес даже карту мира с многоцветьем на ней красок, и выделены территории, населенные тюрками: язычниками, христианами, мусульманами, иудеями. Но отчего ты снова сердишься?
Изощрялись предки в поисках знамен и всяких иных символов, и в который раз Насиббек произносит цифру:
- Шестнадцать! Шестнадцать тюркских империй в истории человечества! Оживлять мертвого - вот что это значит! Мы, тюрки!.. Ну да: имеем мужество льва, хитрость лисицы - так закрутить обманные интриги, что и самому потом не распутаться, хищность волка, боевой жар петуха, чтоб прокричать лишь, а из крылатых... нет, из крылатых петух только: ни орла, ни ястреба.
Не откажешь оратору в красноречии, Нариман поймал себя на мысли, что захвачен речью, некие подробности, о которых не знал, в поэтических характеристиках Насиббека:
- ...Великая Гуннская империя, еще до нашей эры, когда, собственно, и Руси не было,- на светло-малиновом нарисован желтый дракон, и два кончика его длинного языка вытянулись, устрашая недруга. А тут сплошь чистое желтое знамя Восточной Гуннской империи, воспетое даже древними греками, и третья империя - гуннов европейских, чей символ - золотистая диковинная птица, вроде орла, с короной на голове и вразмах два мощных крыла, на белом фоне.
- Аварская империя: на зелёном скачущий чёрный всадник, слился с чёрным конём, и повёрнута голова у всадника назад, натянул тетиву, вот-вот выпустит стрелу, весь облик - стремительный бросок вперёд, вытянулся в ровную линию в своём движении. Империя Белых и Голубых тюрок, двести лет просуществовала, Хазары, Уйгурское царство - шесть веков! На коричневом фоне - две белые маски, Его и Её, и немало догадок, по сей день неразгаданных: союз двух начал? мужского и женского? Империя Караханидов! Казневиды: на зелёном птица Феникс, глядящая на серебристый полумесяц. Сельджуки! Хорезмшахи! Золотая орда! Империи Тимура и Бабура - жёлтый клин врезается в красное! Ну и венец тюркских империй - Османская: на плошь красном белый полумесяц с восьмиконечной звездой!
Выбор делегатов на съезд мусульман, состоится в Москве - доме, купленном бакинским миллионером Шамси Асадуллаевым для благотворительных нужд московских мусульман. Жену-мусульманку бросил, женился на русской, перебрался в Москву, где и умер в канун войны.
Съезд, дабы объединить мусульман, установив в бывшей Российской империи строй, который бы обеспечил полноправное участие мусульманских народов в управлении государством.
А пока нескончаемый спор о цветах, за которым спор о путях, развешаны красочные афиши, приглашают на диспуты желающих, нарядные программки, речи, овации, вспышки восторгов, топот ног,
ЦВЕТНАЯ ГЛАВА, или ЗЕЛЁНЫЙ, КРАСНЫЙ, ГОЛУБОЙ.
Одни за цвет ислама, как повелевает вера отцов, другие за цвет огненный, кровавый - дань революции, современным веяниям пробуждения народов, за что ратует Нариман (цвет зари? алого восхода?), но вскоре возвысит свой голос, чтобы примирить крайности, и цвет примирения зеленого и красного - голубой, символ принадлежности к тюркскому роду, голубоглазым предкам, - МАМЕД ЭМИН.
наконец-то назвал твое имя!
давно пора.
тянул, оттягивал, сам не знаю, почему.
догадываюсь! тщеславная жажда быть первым.
мне оно не свойственно, это чувство.
увы, вождизм заразил и тебя - быть единственным полюсом в судьбе
нации.
уж не Меккой ли возомнил меня? или сам на эту роль
претендуешь?
рад бы, но жизнь распорядилась иначе, судьба избрала тебя.
ты прав, - доволен?
Из тех немногих имен, которые постоянно сопровождают Наримана, особенно с тех пор, как усомнился, и Дни убыстрили бег. Но и Нариман - в постоянных думах Мамед Эмина: высокий, чуть сутулится, смиряя гордыню и чтоб не привлекать ничье внимание.
В декабре двадцатого, сразу после освобождения Мамед Эмина из бакинского плена (Коба увез его в Москву), увиделись в тесном коридоре Наркомнаца: Нариман верховная власть в Азербайджане, а Мамед Эмин - власть бывшая, изгнанник.
Самые длинные ночи,- заметил тогда Мамед Эмин, а Нариман в противовес ночи сказал, что дни, мол, вскоре станут прибывать, и услышал в ответ, что именно сегодня - день рождения Кобы, его избавителя: не поздравишь если - не по-кавказски, а поздравлять - нет желания. Нариман промолчал: дескать, сам решай, как быть (стояли в очереди за миской супа в столовой Наркомнаца, куда прикреплены, каждый со своей думой).
- История, - сказал Нариман, - не терпит сослагательного наклонения: случилось, что должно случиться, коль скоро случилось.
- С каких пор атеисты стали цитировать Коран?
- Коран - священная наша книга.
- Если так, прощаю тебе грехи.
- Перед тобой я безгрешен.
Это потом, а пока споры. Как же: тюркское государство впервые за всю историю народа, заманчивая до головокружения перспектива! Не вассальные ханства шахской Персии, султанской Турции, раздробленные и ослабленные империями, не окраинное захолустье царской России, сгинувшей, а самостоятельное государство, в чьем трехцветном флаге соединены символы ислама, тюркизма и революционности. Много было споров, пока не согласились с трёхцветьем: лозунг тюркизации, дескать, разрывает единый мир ислама, кричали правые, а лозунг исламизации оттолкнет тюрок-немусульман, коих немало, - предупреждали левые, имея в виду якутов, алтайцев, чувашей, хакасов, гагаузов, караимов. На то и цвет красный, чтоб сплотить всех, кто ступил на новый путь, цвет крови.
Так и спасали друг друга: Мамед Эмин Кобу, а Коба - его. Заговори Нариман о Мамед Эмине, пришлось бы, отложив все иные воспоминания, поведать о том, как тот еще юношей приходил к Кардашбеку, и они с Нариманом подолгу говорили о будущем родного края. А между встречами-беседами Мамед Эмин, но о том почти никто не знал, привязанный к Кобе,- впрочем, тогда все гумметовцы сотрудничали с ним,- прятал его, спасая от жандармов и толпы, к которой вышел, агитируя за проведение забастовки,- нашелся кто-то из людей хозяина и зажег толпу кличем: Утопить смутьяна в нефтяном чане! Не подоспей Мамед Эмин - утопили б!.. Подвернулся знакомый фаэтонщик, и Мамед Эмин умчал Кобу к родичам, жили неподалеку, в апшеронской деревне Новханы, что под Баку, и целых два месяца прятал Кобу. Но кто мог знать, как и что потом? А в другой раз Мамед Эмин, вызволив Кобу из Баиловской тюрьмы, куда тот попал после неудачного покушения на казну, укрыл его (с Кардашбеком) в мечети, за кафедрой-минбаром - в нише, где с недоверием, причмокивая, ел долму с виноградными листьями, и мацони к ней. Кобе пришлось, притворясь глухонемым, каждый день, это был траурный месяц мусульман - мухаррам, когда мечети заполнены народом, слышать проповеди, с которыми выступали перед правоверными отец Мамед Эмина Молла Алекбер, засыпать под его мерный речитатив, видя, как потом Коба говорил Мамед Эмину, райские сны с гуриями. Ещё не раз вернётся Нариман к Мамед Эмину, не для того назвал его, чтоб скоро забыть, но надо
ПЕРЕВОДИТЬ НА ТЮРКСКИЙ ЯЗЫК РУССКИЕ ГЛАГОЛЫ:
динамические (рублю шашкой), личные и безличные, повелительные и страдательные... - тщетно убеждал Нариман Совет переводить доклады, протоколы Совета, богатые глаголами, на тюркский язык. Скептики: де, мы неделимая Россия, а соответственно и язык у нас единый, не понимают тюрки сегодня, поймут завтра. И фамилия, как псевдоним - Оборонцев: мол, среди тюрок широко распространены пораженческие настроения, заподозрены в молитвах во славу турецкого оружия (?).
Нариман - фигура не до конца ясная. Не Нариман ли (учились вместе), еще не видя Москвы, восторгался ею: священная, белокаменная, златоглавая!.. И еще: пленительная.
С пораженцами пестрота, единодушие противоположных, как твердь и небо, сил: большевиков, в том числе Наримана, которые жаждут поражения России, дабы ослабить монархию, и земляков Наримана, в споре излюбленный их довод: И мы, и Шаумян, с вами и Ленин, все стоим на позициях пораженцев. Правда, у нас разные цели, - это Насиббек. - Желать победы России? Чтоб стомиллионным брюхом навалилась, задавив культурную Европу? Спасибо немецким пушкам: разбивают оковы (цепи? тюремные стены?) русского народа (а заодно и всех иных народов)!
А что армяне? Без них не решить проблемы ни на Кавказе, ни в России, ни даже в мире - повсюду они и гонимые, но и процветающие. В недавнем прошлом, хотя февральские метели внесли хаос, а потом пошло такое, что не поймешь, где фронт, а где тыл, создали добровольческую царскую армию, костяк которой составили национальные армянские части, дезертировавшие из турецкой армии еще в Балканскую войну. Это была особая рота в рядах Македоно-одринского ополчения болгарской армии, или Македонского легиона, и ведома была бывшим турецким генералом Андраником-пашой. О, Лев-Андраник, изменивший османизму! Он был тогда, в ту Балканскую войну, очевидцы-киевляне рассказывали, куда он прибыл пополнить свои части, великолепен в своем темно-сером, защитного цвета костюме, в высокой каракулевой шапке и ладных солдатских сапогах, из которых торчал плед - символ неофициальной власти. Ну и, разумеется, воинские доспехи: браунинг, чтоб стрелять, и бинокль, чтоб видеть, куда и в кого стрелять.
Коль скоро Нариман вспомнил о рассказе очевидца-киевлянина, он потом тебя предупредит, чтоб об Андронике - ни слова осуждения!
Но что дурного о нем я сказал?
Лев, тогдашний очевидец проводов армянских добровольческих частей на Балканы, и предупредил, Лев Троцкий, чуть раньше б его назвать, не здесь!
Раньше кого?
Хотя бы с Лениным рядом!
Но там, где раньше, - Ленин уже мертв, а Лев жив!
Ах да, его черед пока не наступил!
Да-с, Андраник - гордость и честь армян; и не умолчи, коль скоро претендуешь на объективность, о славянофильской демонстрации либеральной части российского общества, которая позволяла себе на страницах печати давать наказы идущим на Балканы сестрам милосердия: Не перевязывать раны турецкому аскеру, пока есть на виду раненый солдат-славянин.
Нет-нет, помолчи, пусть они сами!
Но сами никогда не признаются!
А Тер-Габриэлян? Разве не он рассказал, Тер, как любовно Нариман назвал его в недавнем письме землякам, юным вождям Азербайджана, простив им козни против себя, и пытается учить их, сидя в Москве: Я, конечно, не имею права делать вам указания, а потому придаю своему письму частный характер, являясь гражданином Азербайджана. И о Тер'е, в чьем лице вы имеете в Москве лучшего защитника Азербайджана.
Частые встречи: Тер - Нариману о взбалмошных своих земляках, вечной их участи - поддавшись несбыточным иллюзиям, заварить несъедобную кашу и, ужесточив соседей, взывать потом к миру, чтоб спасли от резни, изгнаний, а Нариман - Тер'у про низменные интриги и кляузы земляков своих: кто кому яму выроет, да поглубже. А про грузин, дабы охватить по справедливости Закфедерацию, чьими представителями они являются (Тер-Габриэлян - полпред, Нариманов - председатель ЦИК, а грузин Енукидзе - секретарь), - ни слова осуждения, напротив: Не мешало бы у них поучиться (а чему?).
Тер и поведал, чего стоила им измена Османской империи в условиях, когда она в союзе с Германией вступила в войну со странами Антанты. И, дабы обезопаситься и самообороняясь, султан объявил депортацию армян из метрополии на окраинные пределы империи - в Сирию и горную часть Месопотамии. А, выселяя, непокорных истребляли! Теперь послушай, что еще скажу. Такое, - предупредил,- рассказывают самому близкому!
Перед тем - иной разговор: о телеграмме Ильича сжечь нефтяные промыслы в Баку, если вторгнутся враги.
- Не мог исполнить варварский этот приказ, кто-то подсунул Ильичу эту телеграмму, чтоб подписал!.. Так вот, вооруженное выступление против турецкой армии её воинов-армян, ведомых депутатом Османской Ассамблеи Пасдермаджаняном Гарро! Папазян, тоже депутат Ассамблеи, грустно-дотошный мемуарист, нашел в себе мужество сказать: Мы творцы собственного несчастья! Но и он тоже влил в царскую армию батальон добровольцев, которые дезертировали из турецкой армии, это в феврале пятнадцатого. И, уж это не сокрыть! мятеж армян во чреве Турции - городе Ван в апреле пятнадцатого, в самый канун объявленной депортации! Учредили Армянское государство, очищенное от мусульман (часть турок убили, часть спаслась бегством), под протекторатом царя! Царь благодарил мятежников, телеграмма такая всплыла, за их преданность престолу и, добавлю от себя, доверчивость! А сигналом к мятежу армян в Турции послужил разгром русской армией под Сарыкамышем отборных турецких частей Энвер-паши, интриган, каких свет не видывал!
Выстроить хронологию дат (когда? успеть своё завершить!), которые действительно были, и вымышлены, подтасованы, как заявил Арнольд Тойнби, в Голубой книге, произведении военной пропаганды. В юные годы Арнольд Тойнби случайно был брошен судьбой на страницы истории, связанной с депортацией (геноцидом?) армян, и обострённая его восприимчивость, подогреваемая любопытством, озарила истину, и он изжил патетические заблуждения.
А пока добровольческие отряды, сражаясь в рядах царской армии, живут надеждой возродить на развалинах Оттоманской империи после победоносного завершения мировой войны, штампы времён минувших и будущих, Великую Армению.
Как шло, так и вихрится: витки ослеплённого гнева, зеркально пробуждающие в твоих соседях пещерные чувства и действия. Но не забыть упомянуть, что за личное мужество и умелое командование добровольческими отрядами на Кавказском фронте, нет-нет, искреннее восхищение! бывший турецкий генерал Андраник-паша, ныне генерал царской армии, награждён... дать перечисление Георгиевских медалей и крестов, а также Святых Станислава и Владимира орденов с мечами.
Встречи, слухи, аксакалы головы ломают: кто захватит вакантный трон Романовых? И разнобой газет: улочку перейти, тумбы обклеены, а вокруг - лики ангельские, курсистки, дама с муфтой на руке, с немыслимыми полями шляпа, лисья накидка рыжая (ржавая?), а как же? англичане наведут порядок, не то что турки! И шляпы дюшпара (пельмени), аксакалы усмехаются в усы. Кто назовет кислым свой айран? Дума? То есть думать одно, говорить другое? Занятные поговорки: шкуру соломой набьют тому, кто скажет правду вслух, чучелом выставят. Это у нас, тюрок. А как у турок? Кто говорит правду, того гонят из девяти сел: девять - это и много и в меру.
Ходят в шляпе, а хлеба нет! Стопани заявил, он возглавляет продовольственный комитет, что запасов - на три недели. Шаумян, это Совет, предлагает установить продовольственную диктатуру! Но как? Городской глава Арутюнов, председатель думы - Тагианосов, из Товарищества Нобель. Наш город в руках чужих, и этого ты отрицать не можешь! - в ушах Наримана голоса членов Мусульманского комитета (Насиббека?). Когда поймешь - будет поздно! Нариману чуждо деление Баку на своих и чужих, прозрение наступит потом, в мартовскую войну: резня мусульман, точнее - тюрков.
А Джеваншир... еще одно имя! Маятник огромных часов: то Джеваншир тянется к комиссарам, среди них - друг юности Шаумян, главный здесь большевик, учились с ним в Германии, а то взмахнёт к тем, кто ратует за независимость коренников, привязан к земле предков... - сбудется его мечта о свободе родного края в новой Демократической республике Азербайджан так скоро, что скажи ему кто - не поверит; и Джеваншир, министр внутренних дел, стоя рядом с Мамед Эмином, споёт в хоре мужчин гимн новой страны на карте мира, окрыляющая музыка, сочиненная Узеирбеком Гаджибековым, низкий гортанный гул наполнит залитый светом зал; но маятник в движении, откат от конечной точки размаха: крах республики, предъявлен мусаватской власти ультиматум, победа других, людей Наримана, и он спасает Джеваншира. Спасает? Его спасать не надо: большевики в ожидании ответа на свой ультиматум сидят в доме Джеваншира, они - его гости, так что есть покровители у Джеваншира помимо Наримана, а ему кажется, что именно его заступничество предопределило судьбу Джеваншира, еще послужит новой власти, но Дашнакцутюн занёс имя Джеваншира в список приговорённых к уничтожению, и выстрел армянского террориста в Стамбуле, куда Джеваншир с женой-немкой прибудет как представитель наркомата внешней торговли Советского Азербайджана, дабы выгодно для новой власти продать бакинскую нефть, остановит бег маятника.
Большевики, возглавляемые Шаумяном, в меньшинстве в Совете рабочих депутатов, заправляют оборонцы, под их флагом идут осколки имперских сил, начата борьба против национализма, под коим, прежде всего, разумеется антигосударственность татарского национализма.
Нариману ездить по селам, выходить к мусульманской бедноте, встречаться с рабочими-тюрками, которых в Совете нет, и оттого они тянутся в Мусульманский комитет, где свои. Слушают Наримана с открытыми ртами на шёлковых лужайках в тени рощ ореховых, выражая криками восторг, время от времени наэлектризованное сборище рьяно скандирует: Долой войну! Будущее Кавказа в единении народов!
А пока на тюркский манер шалтай-болтайства спорили с четкой дикцией без акцента и под щебет пташек, глядя на быстрые горные речушки, о путях-дорогах, новые вести пришли из Петрограда, глагол совершенной формы:
военно-революционный комитет осуществил переворот... - нет-нет, свершилась Октябрьская революция, и власть закономерно перешла, а вовсе не захвачена! в руки большевиков, выражающих, как это очевидно, волю большинства.
ГОРЯЧИЕ ЛЕНТЫ ТЕЛЕГРАФА
Был Керенский - прогнали со сцены. Кто? Ясно кто! И старейшина революционеров Плеханов, прикованный к постели,- шли и шли к нему, чтобы согласился возглавить, изрекает, но оглохшие от рёва толпы его не слышит: Если Ленин займет место Керенского, это будет началом конца нашей революции.
Фронт распался, остатки армии на турецко-кавказском направлении, бегут кто куда, чаще - в свои деревни, их лозунг: Мир без Аннексий и Контрибуций! Думают, что это - прозвища царя и его империи. Тифлис? Ну да, все еще столица Закавказья: он, как и в прежние годы, полон красавцев мужчин, готовых умереть в любую минуту с шуткой или песней, ярко разодетых женщин, словно только что вышли из театра, где многие играют самих себя. Праздные солдаты и офицеры в роскошной униформе, и нет сомнения, что никаких войск на фронте не останется: русские спешат домой, армяне не желают сотрудничать с грузинами, а эти вообще не собираются ни с кем воевать, что до тюрок - вовсе никаких интересов в войне, тем более сражаться с турками!
Надежда на союзников - англичан и французов, помогут деньгами, но лишь частям, верным союзническому долгу и гульбе предпочитают защиту отечества от немцев и турок. Но где фронт? тыл? кто с кем воюет?
И с новой силой вспыхнули дебаты в Баку: кому править? Две резолюции большевиков и соглашательского блока. Шаумян, вынесенный на трибуну революционной волной, лаконичен, как телеграф:
В Петрограде правительство помещиков и капиталистов до сих пор душило русскую революцию, а правительство революционных рабочих и солдат, выступив геройски, создало новую народную власть, и мы, бакинцы, определенно переходим на ее сторону, объявляя себя единственной властью в Баку (закрыть кавычки).
Резолюция соглашательского блока: защита революции требует ликвидации ленинского переворота безболезненным и мирным образом, передачи власти Учредительному собранию, а до его созыва - коалиции внутри демократии (невообразимый шум, но резолюция принята большинством).
- В отставку! - выкрик Шаумяна.- Это нелепо! Вы избираете меня председателем и вы же голосуете против моей резолюции!
- Что теперь будет? - с тревогой.- Без царя?
Выстрел. Еще... - снова тот же крик: Нету царя!
И Керенский вышел на сцену под аплодисменты Европы.
Но раньше, чем в Баку, узнали в Тифлисе: председатель думской фракции меньшевиков Чхеидзе сдал на телеграф шифрованную депешу Жордания: Мтавробадзе скончался, сообщите родным и знакомым,- так меж собой они называли царский режим. И тут же вожди - Жордания и Рамишвили, опасаясь, что наступит хаос, прошли мимо часовых дворца наместника и представились дяде царя - августейшему Большому дяде: он назначен Временным правительством Верховным главнокомандующим, тотчас было разослано всем генерал-губернаторам, губернаторам, градоначальникам и жандармским полковникам: Кавказский край сохраняет полное спокойствие. Репетиция программной речи грузинских вождей пред новым Главнокомандующим: победить и вытеснить Турцию из Европы, угодно сердцу министра Милюкова, ни слова о немцах: государи-родичи. Тифлисский дворец наместника занят Особым Закавказским комитетом, или ОЗАКОМом, - некое существо, облеченное Временным правительством правами наместника.
Множество властей в Баку: были Советы с Исполкомом, учреждается Временный исполком общественных организаций, фирмы почтенные: Совет съезда нефтепромышленников... Союз подрядчиков по бурению... Общество заводчиков, фабрикантов и владельцев технических мастерских, Общество шахтовладельцев... что еще? все с уставами, перепиской, канцелярией, чиновниками, конференциями и съездами, армянский Дашнакцутюн, тюркский Мусават, представители городского самоуправления, Совет рабочих депутатов, кооперативов, профсоюзов (и профсоюза асфальтировщиков), Продовольственное Совещание, а наряду с исполкомом - реальная власть думы, избранной до революции, всеми делами города ведающей, и аппарат градоначальника полковника Мартынова... - сообща выносится резолюция, сочинял Мартынов, бегал курьер, собирая подписи. Успокоить, мобилизовать, обнадежить, никакой катастрофы, как шло, так пойдет: Наша святая обязанность предпринять новые усилия во имя победы, истинно патриотические элементы нашего свободного общества с гневом отвергают злостные слухи о введении восьмичасового рабочего дня на промыслах, фабриках, механических и нефтеперегонных заводах.
По случаю краха самодержавия многотысячный митинг у Соленого озера в Балаханах, толпа, нагнетая тревогу, хлынула из пригорода в Баку, заполнив Николаевскую и Великокняжескую улицы, которые по распоряжению властей, правда, бывших, но градоначальник прежний! запретны для лиц в пачкающей, ну и, коль скоро речь о мазутной братии, дурно пахнущей одежде: ни отогнать их, ни припугнуть, ибо терять им нечего, кроме (фраза, обретающая популярность) собственных царей. Да еще с красными флагами, странные они какие-то, эти флаги - длинные и узкие: разрезали трехцветный имперский флаг, множество их некогда сшили, чтоб торжественно царя встретить, а тут революция - синяя и белая полосы пойдут на простыни (кому - на саван), красные - на флаги, трепещут над головами.
Начало марта, ветры, липкий снег, но не сидится дома, жажда выговориться толкает на сборища, воздух, напоенный удалью, будоражит и пьянит, драться охота, наработались - хватит: вечером 6-го в зале Армянского человеколюбивого общества, остряк какой-то переделал АрЧО в харчо, наперчив начальную букву Икс, собирается на первое легальное заседание Бакинский Совет рабочих депутатов, с помещением туго, поведет собрание знаменитый либерал Сакоян, вхожий в общество как в свой дом, он и нашел емкое слово человеколюбивый; полсотня депутатов, из коих лишь трое заявляют, что большевики, но председателем Совета заочно избран Шаумян, который еще не вернулся, сообщает Сакоян, из астраханской ссылки, застрял в пути: хоть и большевик, но социалист-подпольщик, к тому ж не чурается нашего человеколюбивого общества, с другой кандидатурой, мол, к рабочим не пойдешь.
Здесь в Совете и Нариман от Гуммета, организации мусульманской, но объединяющей беднейшие слои интеллигенции и рабочий люд, и она, эта старая организация, вливается в Совет как неотъемлемая часть интернационального содружества. Да, важная ниточка связи с коренным населением, но не растворять, а сохранять как некое целое, мол, не можем не принять во внимание психологию тюркских, мусульманских масс; впрочем, тюрки в Баку как бы не в счет, и потому собирается конференция всетюркско-мусульманских организаций во дворце Исмаилийе, его построил и отдал в дар мусульманским благотворительным обществам миллионер Муса Нагиев в память о безвременно умершем сыне Исмаиле, мягкий, отзывчивый, сердечный малый, некролог был Наримана: злой рок сломал крылья. В соревновании бакинских дворцов Исмаилийе, пожалуй, занял бы первейшее место: высокие стены, огромные залы, широкие мраморные ступени, колонны, поддерживающие своды, изящно выгнутые коридоры, дух венецианской готики витает над архитектурной симфонией, и не каждое слово достойно быть произнесенным здесь, чтоб каменный силуэт не исказился гримасой, ухмылкой.
Столкнулись-таки вчерашние приятели-сокурсники по Новороссийскому университету: Насиббек Усуббеков и Нариман-бек, тот - из истинных, и органично слилось с именем бек, а этот - через дефис, всего лишь знак уважения.
Длинное и полное выспренности выступление Насиббека, вот отчего ты раздражен! К своей речи принес даже карту мира с многоцветьем на ней красок, и выделены территории, населенные тюрками: язычниками, христианами, мусульманами, иудеями. Но отчего ты снова сердишься?
Изощрялись предки в поисках знамен и всяких иных символов, и в который раз Насиббек произносит цифру:
- Шестнадцать! Шестнадцать тюркских империй в истории человечества! Оживлять мертвого - вот что это значит! Мы, тюрки!.. Ну да: имеем мужество льва, хитрость лисицы - так закрутить обманные интриги, что и самому потом не распутаться, хищность волка, боевой жар петуха, чтоб прокричать лишь, а из крылатых... нет, из крылатых петух только: ни орла, ни ястреба.
Не откажешь оратору в красноречии, Нариман поймал себя на мысли, что захвачен речью, некие подробности, о которых не знал, в поэтических характеристиках Насиббека:
- ...Великая Гуннская империя, еще до нашей эры, когда, собственно, и Руси не было,- на светло-малиновом нарисован желтый дракон, и два кончика его длинного языка вытянулись, устрашая недруга. А тут сплошь чистое желтое знамя Восточной Гуннской империи, воспетое даже древними греками, и третья империя - гуннов европейских, чей символ - золотистая диковинная птица, вроде орла, с короной на голове и вразмах два мощных крыла, на белом фоне.
- Аварская империя: на зелёном скачущий чёрный всадник, слился с чёрным конём, и повёрнута голова у всадника назад, натянул тетиву, вот-вот выпустит стрелу, весь облик - стремительный бросок вперёд, вытянулся в ровную линию в своём движении. Империя Белых и Голубых тюрок, двести лет просуществовала, Хазары, Уйгурское царство - шесть веков! На коричневом фоне - две белые маски, Его и Её, и немало догадок, по сей день неразгаданных: союз двух начал? мужского и женского? Империя Караханидов! Казневиды: на зелёном птица Феникс, глядящая на серебристый полумесяц. Сельджуки! Хорезмшахи! Золотая орда! Империи Тимура и Бабура - жёлтый клин врезается в красное! Ну и венец тюркских империй - Османская: на плошь красном белый полумесяц с восьмиконечной звездой!
Выбор делегатов на съезд мусульман, состоится в Москве - доме, купленном бакинским миллионером Шамси Асадуллаевым для благотворительных нужд московских мусульман. Жену-мусульманку бросил, женился на русской, перебрался в Москву, где и умер в канун войны.
Съезд, дабы объединить мусульман, установив в бывшей Российской империи строй, который бы обеспечил полноправное участие мусульманских народов в управлении государством.
А пока нескончаемый спор о цветах, за которым спор о путях, развешаны красочные афиши, приглашают на диспуты желающих, нарядные программки, речи, овации, вспышки восторгов, топот ног,
ЦВЕТНАЯ ГЛАВА, или ЗЕЛЁНЫЙ, КРАСНЫЙ, ГОЛУБОЙ.
Одни за цвет ислама, как повелевает вера отцов, другие за цвет огненный, кровавый - дань революции, современным веяниям пробуждения народов, за что ратует Нариман (цвет зари? алого восхода?), но вскоре возвысит свой голос, чтобы примирить крайности, и цвет примирения зеленого и красного - голубой, символ принадлежности к тюркскому роду, голубоглазым предкам, - МАМЕД ЭМИН.
наконец-то назвал твое имя!
давно пора.
тянул, оттягивал, сам не знаю, почему.
догадываюсь! тщеславная жажда быть первым.
мне оно не свойственно, это чувство.
увы, вождизм заразил и тебя - быть единственным полюсом в судьбе
нации.
уж не Меккой ли возомнил меня? или сам на эту роль
претендуешь?
рад бы, но жизнь распорядилась иначе, судьба избрала тебя.
ты прав, - доволен?
Из тех немногих имен, которые постоянно сопровождают Наримана, особенно с тех пор, как усомнился, и Дни убыстрили бег. Но и Нариман - в постоянных думах Мамед Эмина: высокий, чуть сутулится, смиряя гордыню и чтоб не привлекать ничье внимание.
В декабре двадцатого, сразу после освобождения Мамед Эмина из бакинского плена (Коба увез его в Москву), увиделись в тесном коридоре Наркомнаца: Нариман верховная власть в Азербайджане, а Мамед Эмин - власть бывшая, изгнанник.
Самые длинные ночи,- заметил тогда Мамед Эмин, а Нариман в противовес ночи сказал, что дни, мол, вскоре станут прибывать, и услышал в ответ, что именно сегодня - день рождения Кобы, его избавителя: не поздравишь если - не по-кавказски, а поздравлять - нет желания. Нариман промолчал: дескать, сам решай, как быть (стояли в очереди за миской супа в столовой Наркомнаца, куда прикреплены, каждый со своей думой).
- История, - сказал Нариман, - не терпит сослагательного наклонения: случилось, что должно случиться, коль скоро случилось.
- С каких пор атеисты стали цитировать Коран?
- Коран - священная наша книга.
- Если так, прощаю тебе грехи.
- Перед тобой я безгрешен.
Это потом, а пока споры. Как же: тюркское государство впервые за всю историю народа, заманчивая до головокружения перспектива! Не вассальные ханства шахской Персии, султанской Турции, раздробленные и ослабленные империями, не окраинное захолустье царской России, сгинувшей, а самостоятельное государство, в чьем трехцветном флаге соединены символы ислама, тюркизма и революционности. Много было споров, пока не согласились с трёхцветьем: лозунг тюркизации, дескать, разрывает единый мир ислама, кричали правые, а лозунг исламизации оттолкнет тюрок-немусульман, коих немало, - предупреждали левые, имея в виду якутов, алтайцев, чувашей, хакасов, гагаузов, караимов. На то и цвет красный, чтоб сплотить всех, кто ступил на новый путь, цвет крови.
Так и спасали друг друга: Мамед Эмин Кобу, а Коба - его. Заговори Нариман о Мамед Эмине, пришлось бы, отложив все иные воспоминания, поведать о том, как тот еще юношей приходил к Кардашбеку, и они с Нариманом подолгу говорили о будущем родного края. А между встречами-беседами Мамед Эмин, но о том почти никто не знал, привязанный к Кобе,- впрочем, тогда все гумметовцы сотрудничали с ним,- прятал его, спасая от жандармов и толпы, к которой вышел, агитируя за проведение забастовки,- нашелся кто-то из людей хозяина и зажег толпу кличем: Утопить смутьяна в нефтяном чане! Не подоспей Мамед Эмин - утопили б!.. Подвернулся знакомый фаэтонщик, и Мамед Эмин умчал Кобу к родичам, жили неподалеку, в апшеронской деревне Новханы, что под Баку, и целых два месяца прятал Кобу. Но кто мог знать, как и что потом? А в другой раз Мамед Эмин, вызволив Кобу из Баиловской тюрьмы, куда тот попал после неудачного покушения на казну, укрыл его (с Кардашбеком) в мечети, за кафедрой-минбаром - в нише, где с недоверием, причмокивая, ел долму с виноградными листьями, и мацони к ней. Кобе пришлось, притворясь глухонемым, каждый день, это был траурный месяц мусульман - мухаррам, когда мечети заполнены народом, слышать проповеди, с которыми выступали перед правоверными отец Мамед Эмина Молла Алекбер, засыпать под его мерный речитатив, видя, как потом Коба говорил Мамед Эмину, райские сны с гуриями. Ещё не раз вернётся Нариман к Мамед Эмину, не для того назвал его, чтоб скоро забыть, но надо
ПЕРЕВОДИТЬ НА ТЮРКСКИЙ ЯЗЫК РУССКИЕ ГЛАГОЛЫ:
динамические (рублю шашкой), личные и безличные, повелительные и страдательные... - тщетно убеждал Нариман Совет переводить доклады, протоколы Совета, богатые глаголами, на тюркский язык. Скептики: де, мы неделимая Россия, а соответственно и язык у нас единый, не понимают тюрки сегодня, поймут завтра. И фамилия, как псевдоним - Оборонцев: мол, среди тюрок широко распространены пораженческие настроения, заподозрены в молитвах во славу турецкого оружия (?).
Нариман - фигура не до конца ясная. Не Нариман ли (учились вместе), еще не видя Москвы, восторгался ею: священная, белокаменная, златоглавая!.. И еще: пленительная.
С пораженцами пестрота, единодушие противоположных, как твердь и небо, сил: большевиков, в том числе Наримана, которые жаждут поражения России, дабы ослабить монархию, и земляков Наримана, в споре излюбленный их довод: И мы, и Шаумян, с вами и Ленин, все стоим на позициях пораженцев. Правда, у нас разные цели, - это Насиббек. - Желать победы России? Чтоб стомиллионным брюхом навалилась, задавив культурную Европу? Спасибо немецким пушкам: разбивают оковы (цепи? тюремные стены?) русского народа (а заодно и всех иных народов)!
А что армяне? Без них не решить проблемы ни на Кавказе, ни в России, ни даже в мире - повсюду они и гонимые, но и процветающие. В недавнем прошлом, хотя февральские метели внесли хаос, а потом пошло такое, что не поймешь, где фронт, а где тыл, создали добровольческую царскую армию, костяк которой составили национальные армянские части, дезертировавшие из турецкой армии еще в Балканскую войну. Это была особая рота в рядах Македоно-одринского ополчения болгарской армии, или Македонского легиона, и ведома была бывшим турецким генералом Андраником-пашой. О, Лев-Андраник, изменивший османизму! Он был тогда, в ту Балканскую войну, очевидцы-киевляне рассказывали, куда он прибыл пополнить свои части, великолепен в своем темно-сером, защитного цвета костюме, в высокой каракулевой шапке и ладных солдатских сапогах, из которых торчал плед - символ неофициальной власти. Ну и, разумеется, воинские доспехи: браунинг, чтоб стрелять, и бинокль, чтоб видеть, куда и в кого стрелять.
Коль скоро Нариман вспомнил о рассказе очевидца-киевлянина, он потом тебя предупредит, чтоб об Андронике - ни слова осуждения!
Но что дурного о нем я сказал?
Лев, тогдашний очевидец проводов армянских добровольческих частей на Балканы, и предупредил, Лев Троцкий, чуть раньше б его назвать, не здесь!
Раньше кого?
Хотя бы с Лениным рядом!
Но там, где раньше, - Ленин уже мертв, а Лев жив!
Ах да, его черед пока не наступил!
Да-с, Андраник - гордость и честь армян; и не умолчи, коль скоро претендуешь на объективность, о славянофильской демонстрации либеральной части российского общества, которая позволяла себе на страницах печати давать наказы идущим на Балканы сестрам милосердия: Не перевязывать раны турецкому аскеру, пока есть на виду раненый солдат-славянин.
Нет-нет, помолчи, пусть они сами!
Но сами никогда не признаются!
А Тер-Габриэлян? Разве не он рассказал, Тер, как любовно Нариман назвал его в недавнем письме землякам, юным вождям Азербайджана, простив им козни против себя, и пытается учить их, сидя в Москве: Я, конечно, не имею права делать вам указания, а потому придаю своему письму частный характер, являясь гражданином Азербайджана. И о Тер'е, в чьем лице вы имеете в Москве лучшего защитника Азербайджана.
Частые встречи: Тер - Нариману о взбалмошных своих земляках, вечной их участи - поддавшись несбыточным иллюзиям, заварить несъедобную кашу и, ужесточив соседей, взывать потом к миру, чтоб спасли от резни, изгнаний, а Нариман - Тер'у про низменные интриги и кляузы земляков своих: кто кому яму выроет, да поглубже. А про грузин, дабы охватить по справедливости Закфедерацию, чьими представителями они являются (Тер-Габриэлян - полпред, Нариманов - председатель ЦИК, а грузин Енукидзе - секретарь), - ни слова осуждения, напротив: Не мешало бы у них поучиться (а чему?).
Тер и поведал, чего стоила им измена Османской империи в условиях, когда она в союзе с Германией вступила в войну со странами Антанты. И, дабы обезопаситься и самообороняясь, султан объявил депортацию армян из метрополии на окраинные пределы империи - в Сирию и горную часть Месопотамии. А, выселяя, непокорных истребляли! Теперь послушай, что еще скажу. Такое, - предупредил,- рассказывают самому близкому!
Перед тем - иной разговор: о телеграмме Ильича сжечь нефтяные промыслы в Баку, если вторгнутся враги.
- Не мог исполнить варварский этот приказ, кто-то подсунул Ильичу эту телеграмму, чтоб подписал!.. Так вот, вооруженное выступление против турецкой армии её воинов-армян, ведомых депутатом Османской Ассамблеи Пасдермаджаняном Гарро! Папазян, тоже депутат Ассамблеи, грустно-дотошный мемуарист, нашел в себе мужество сказать: Мы творцы собственного несчастья! Но и он тоже влил в царскую армию батальон добровольцев, которые дезертировали из турецкой армии, это в феврале пятнадцатого. И, уж это не сокрыть! мятеж армян во чреве Турции - городе Ван в апреле пятнадцатого, в самый канун объявленной депортации! Учредили Армянское государство, очищенное от мусульман (часть турок убили, часть спаслась бегством), под протекторатом царя! Царь благодарил мятежников, телеграмма такая всплыла, за их преданность престолу и, добавлю от себя, доверчивость! А сигналом к мятежу армян в Турции послужил разгром русской армией под Сарыкамышем отборных турецких частей Энвер-паши, интриган, каких свет не видывал!
Выстроить хронологию дат (когда? успеть своё завершить!), которые действительно были, и вымышлены, подтасованы, как заявил Арнольд Тойнби, в Голубой книге, произведении военной пропаганды. В юные годы Арнольд Тойнби случайно был брошен судьбой на страницы истории, связанной с депортацией (геноцидом?) армян, и обострённая его восприимчивость, подогреваемая любопытством, озарила истину, и он изжил патетические заблуждения.
А пока добровольческие отряды, сражаясь в рядах царской армии, живут надеждой возродить на развалинах Оттоманской империи после победоносного завершения мировой войны, штампы времён минувших и будущих, Великую Армению.
Как шло, так и вихрится: витки ослеплённого гнева, зеркально пробуждающие в твоих соседях пещерные чувства и действия. Но не забыть упомянуть, что за личное мужество и умелое командование добровольческими отрядами на Кавказском фронте, нет-нет, искреннее восхищение! бывший турецкий генерал Андраник-паша, ныне генерал царской армии, награждён... дать перечисление Георгиевских медалей и крестов, а также Святых Станислава и Владимира орденов с мечами.
Встречи, слухи, аксакалы головы ломают: кто захватит вакантный трон Романовых? И разнобой газет: улочку перейти, тумбы обклеены, а вокруг - лики ангельские, курсистки, дама с муфтой на руке, с немыслимыми полями шляпа, лисья накидка рыжая (ржавая?), а как же? англичане наведут порядок, не то что турки! И шляпы дюшпара (пельмени), аксакалы усмехаются в усы. Кто назовет кислым свой айран? Дума? То есть думать одно, говорить другое? Занятные поговорки: шкуру соломой набьют тому, кто скажет правду вслух, чучелом выставят. Это у нас, тюрок. А как у турок? Кто говорит правду, того гонят из девяти сел: девять - это и много и в меру.
Ходят в шляпе, а хлеба нет! Стопани заявил, он возглавляет продовольственный комитет, что запасов - на три недели. Шаумян, это Совет, предлагает установить продовольственную диктатуру! Но как? Городской глава Арутюнов, председатель думы - Тагианосов, из Товарищества Нобель. Наш город в руках чужих, и этого ты отрицать не можешь! - в ушах Наримана голоса членов Мусульманского комитета (Насиббека?). Когда поймешь - будет поздно! Нариману чуждо деление Баку на своих и чужих, прозрение наступит потом, в мартовскую войну: резня мусульман, точнее - тюрков.
А Джеваншир... еще одно имя! Маятник огромных часов: то Джеваншир тянется к комиссарам, среди них - друг юности Шаумян, главный здесь большевик, учились с ним в Германии, а то взмахнёт к тем, кто ратует за независимость коренников, привязан к земле предков... - сбудется его мечта о свободе родного края в новой Демократической республике Азербайджан так скоро, что скажи ему кто - не поверит; и Джеваншир, министр внутренних дел, стоя рядом с Мамед Эмином, споёт в хоре мужчин гимн новой страны на карте мира, окрыляющая музыка, сочиненная Узеирбеком Гаджибековым, низкий гортанный гул наполнит залитый светом зал; но маятник в движении, откат от конечной точки размаха: крах республики, предъявлен мусаватской власти ультиматум, победа других, людей Наримана, и он спасает Джеваншира. Спасает? Его спасать не надо: большевики в ожидании ответа на свой ультиматум сидят в доме Джеваншира, они - его гости, так что есть покровители у Джеваншира помимо Наримана, а ему кажется, что именно его заступничество предопределило судьбу Джеваншира, еще послужит новой власти, но Дашнакцутюн занёс имя Джеваншира в список приговорённых к уничтожению, и выстрел армянского террориста в Стамбуле, куда Джеваншир с женой-немкой прибудет как представитель наркомата внешней торговли Советского Азербайджана, дабы выгодно для новой власти продать бакинскую нефть, остановит бег маятника.
Большевики, возглавляемые Шаумяном, в меньшинстве в Совете рабочих депутатов, заправляют оборонцы, под их флагом идут осколки имперских сил, начата борьба против национализма, под коим, прежде всего, разумеется антигосударственность татарского национализма.
Нариману ездить по селам, выходить к мусульманской бедноте, встречаться с рабочими-тюрками, которых в Совете нет, и оттого они тянутся в Мусульманский комитет, где свои. Слушают Наримана с открытыми ртами на шёлковых лужайках в тени рощ ореховых, выражая криками восторг, время от времени наэлектризованное сборище рьяно скандирует: Долой войну! Будущее Кавказа в единении народов!
А пока на тюркский манер шалтай-болтайства спорили с четкой дикцией без акцента и под щебет пташек, глядя на быстрые горные речушки, о путях-дорогах, новые вести пришли из Петрограда, глагол совершенной формы:
военно-революционный комитет осуществил переворот... - нет-нет, свершилась Октябрьская революция, и власть закономерно перешла, а вовсе не захвачена! в руки большевиков, выражающих, как это очевидно, волю большинства.
ГОРЯЧИЕ ЛЕНТЫ ТЕЛЕГРАФА
Был Керенский - прогнали со сцены. Кто? Ясно кто! И старейшина революционеров Плеханов, прикованный к постели,- шли и шли к нему, чтобы согласился возглавить, изрекает, но оглохшие от рёва толпы его не слышит: Если Ленин займет место Керенского, это будет началом конца нашей революции.
Фронт распался, остатки армии на турецко-кавказском направлении, бегут кто куда, чаще - в свои деревни, их лозунг: Мир без Аннексий и Контрибуций! Думают, что это - прозвища царя и его империи. Тифлис? Ну да, все еще столица Закавказья: он, как и в прежние годы, полон красавцев мужчин, готовых умереть в любую минуту с шуткой или песней, ярко разодетых женщин, словно только что вышли из театра, где многие играют самих себя. Праздные солдаты и офицеры в роскошной униформе, и нет сомнения, что никаких войск на фронте не останется: русские спешат домой, армяне не желают сотрудничать с грузинами, а эти вообще не собираются ни с кем воевать, что до тюрок - вовсе никаких интересов в войне, тем более сражаться с турками!
Надежда на союзников - англичан и французов, помогут деньгами, но лишь частям, верным союзническому долгу и гульбе предпочитают защиту отечества от немцев и турок. Но где фронт? тыл? кто с кем воюет?
И с новой силой вспыхнули дебаты в Баку: кому править? Две резолюции большевиков и соглашательского блока. Шаумян, вынесенный на трибуну революционной волной, лаконичен, как телеграф:
В Петрограде правительство помещиков и капиталистов до сих пор душило русскую революцию, а правительство революционных рабочих и солдат, выступив геройски, создало новую народную власть, и мы, бакинцы, определенно переходим на ее сторону, объявляя себя единственной властью в Баку (закрыть кавычки).
Резолюция соглашательского блока: защита революции требует ликвидации ленинского переворота безболезненным и мирным образом, передачи власти Учредительному собранию, а до его созыва - коалиции внутри демократии (невообразимый шум, но резолюция принята большинством).
- В отставку! - выкрик Шаумяна.- Это нелепо! Вы избираете меня председателем и вы же голосуете против моей резолюции!