Гусейнов Чингиз. Доктор N

   Была идея, рожденная от безысходности, ибо в Баку, где Коммуна, путь заказан: именно в Гяндже, чье зарождение теряется в веках, следы ведут во времена греческие или римские, обосновать столицу республики (по аналогии с Российским правительством, перебравшимся недавно из Петрограда в старую Москву). Гянджа к тому же удачно расположена - в центре Азербайджана.
   Но прежде переписать аккуратно, порвав черновик со стрелками и вклиниваниями в текст, крылышки слева-справа, карандашные пометки красными и синими, еще кружочки, вроде сердца, точнее - груши, чей черенок - это стрелка, привязывающая слово к ветке-абзацу.
   Голос Гюльсум: Про чайник не забудь! Заварка! Упустил миг, и на керосинку из носика вытолкались чаинки, зашипев... А когда вернулся к листку: что же прежде?.. Ещё фразы в черновике - куда их?.. Дайте волю гневу и ненависти, которые накопились в сердцах за века угнетенья! В чьих сердцах? А это: В перерыве большевики учились стрелять (в скобках: на съезде).
   ... Жара в Баку. И ночь не приносит прохладу. Окна - настежь, дверь балконная на улицу - тоже, тихо, будто вымерло все. Обманчивое чувство, каждая ночь таит угрозу - на воскресенье объявлен митинг рабочих Черного и Белого городов, Завокзального района, может вылиться в бойню: голод, магазины пусты, дороги отрезаны, на заводах принимаются резолюции против большевиков, одна из них - на столе у Наримана (в папке лежит): Требуем немедленно переизбрать Бакинский Совет, Чрезвычайного комиссара Шаумяна, назначенного комиссаром Лениным.
   Трижды ударили часы на башне, что напротив: судьба определила ему обосноваться на улице, где заседает Бакинский Совет. Он, комиссар Бакинской коммуны, дни и ночи, пока не слёг, проводит в огромном с высокими окнами зале: не успевают разобраться с одним делом, как грядёт другое, то отчетливо, что предстоит совершить, а то - растерянность.
   ... Отказали ноги. Такое с ним уже было однажды в Астрахани во время ссылки, тогда помог старый врач (жив ли теперь?) из шотландских миссионеров - снял боли за два дня, темно-коричневая жидкость, спирт, настоянный на каких-то крылышках бабочек.
   Подумать нельзя о поездке. Да и как?! Нет единства в Бакинском Совнаркоме, собран по крохам, за каждого комиссара - столько же голосов за, сколько воздержались: большевики - каждый пятый, левые эсеры с сочувствующими, эсеры правые, меньшевики левые и правые, каждый десятый - из партии Дашнакцутюн, немало сочувствующих им армян из иных партий; беспартийные, люди неопределенных пристрастий, мусаватисты, мало их в Совете, главные силы - в Гяндже, недоверчиво косятся на Наримана, когда защищает интересы апшеронских тюрок.
   Пришел навестить Шаумян, легок на помине, глянув на больного, понял, что дела плохи: спасать, пока возможно.
   - Оставаться здесь нельзя! Надо в Астрахань,- улыбнулся,- к доктору Коннеру!
   - А я никак не мог припомнить его фамилию!.. Как с хлебом (закуплено на Северном Кавказе около двухсот вагонов)?
   - Находятся частью на рельсах, частью свезены на пристань. К сожалению, доставка к пароходам на рейд затруднительна, берег у пристани Шендриковской мелок, пароходы останавливаются верстах в пятнадцати, подводы с хлебными грузами съезжают с берега в воду, по воде продвигаются пять верст, затем хлеб с подвод сгружается на плашкоуты или плоты и на них подвозится к пароходам. Но такая погрузка на пароходы возможна в тихую погоду, которой Каспий, увы, не балует.
   Сказать бы Гюльсум вождям и мужу своему: Хлеб? Разве кормите народ хлебом? Это смесь негодной муки с шелухой, саманом, песком!.. Как началось, так и пойдет теперь, это надолго. Дороговизна и спекуляция! Чуреки с ладонь - семь рублей штука! Хорошо, что массовое бегство с промыслов тюрок-мусульман приостановили: на них держится добыча.
   И снова этот спор, Нариман помнит, как вскоре после мартовской войны комиссары собрались у Шаумяна, и с какой настойчивостью и раздражением тот повторял:
   - Пользоваться услугами армянских частей было необходимо, победа настолько велика, что это мало омрачает действительность!
   - Пиррова победа! - бросил Нариман.
   - Согласен, были допущены некоторые несправедливости по отношению к мирному населению.
   - Несправедливости?! Поголовное истребление мусульман, вспарывание животов беременных женщин, чудовищные надругательства над девушками! Сожжение людей живьем в мечети! А потом? Зверства и мародерство карательных отрядов Татевоса Амирова (нет, это выше его сил, не выступит Арсен Амирян, кому поручена газета Бакинский рабочий, против старшего родного брата!
   - Мы комиссию пошлем, - это Шаумян, чтоб успокоить Наримана.
   - Докажите, признайтесь,- Нариман то к Шаумяну, то к Джапаридзе после приезда комиссии во главе с губернским комиссаром Азизбековым,- что все это случилось помимо и вопреки! что Советская власть оказалась в плену у мстительных офицеров! это надо сделать сейчас, немедленно, иначе Советской власти на Кавказе и в Баку мы выроем глубокую яму! могилу!.. Я видел слезы на глазах дорогого нам Мешадибека Азизбекова, вот он, сидит здесь, во время докладов о гнусности дашнакских отрядов в Шемахе и ее районах. Это страшно, когда мужчина плачет навзрыд!
   И Фиолетов в поддержку Шаумяну:
   - Да, во имя спасения русской революции, утверждения Советской власти в Закавказье мы должны были любыми средствами, всей своей мощью, да, да,- в сторону Наримана,- пусть и ценой некоторых напрасных жертв, ибо предусмотреть все нюансы национальных отношений и вражды невозможно. Терять Баку с его огромными нефтяными богатствами, питающими промышленность всей России!
   - Ладно!.. - Шаумян, очевидно, уловил что-то бестактное в словах Фиолетова и прервал дальнейшие споры: - Потом договорим,- и пригласил всех к чаю: - Каждому, не обессудьте, по кусочку сахара.
   Разошлись тогда за полночь.
   Нариман шел к дому один. А пока шел, мрачные мысли о будущем слегка притупились. Поднялся вверх по Николаевской, вот и дом, где он живет после женитьбы, напротив здания Бакинского Совета и мужской гимназии, мраморные ступени, постучался, вернее, покрутил звонок, надпись на медной пластинке, прибитой на дверь.
   Бывшие партизаны, питаемые - кто ж это говорил? - лишь одной страстью: ненавистью к туркам, вакханалия озлобленных сил, одержимых жаждой мщения за прежние погромы, и нет им конца, вьется, запутываясь, цепочка. Вспомнил! Лядов, Мартын Николаевич! это он рассказывал, тогдашний председатель объединенных штабов Красной гвардии, на какую армию опиралась Коммуна: уповающие на помощь англичан недееспособные армяне-фронтовики... встретились с Лядовым на днях на Садовом кольце, приглашал Наримана в Коммунистическом университете, Свердловке, выступить, назначен туда ректором. Был рассеян, задумчив, недавно подвергся нападкам: дескать, секретные документы партии ходят по рукам среди студенчества, распространяются слухи, подрывающие авторитет властей, якобы недавно Троцкий пострадал за демократию, одна из слушательниц так и сказала товарищу Сталину: Довольно секретов! И, воодушевляясь, о его генсекстве, напомнив о перемещении.
   - За пост генсека не держусь, но не люблю, когда без видимых причин в отставку просятся. У меня доводы всегда веские были, это известно всем, готов хоть завтра очистить место без шума, без дискуссии, открытой или скрытой, без требований и условий, но мне товарищи отказывали, причём трижды, обязав оставаться на своем посту (будут отставки еще: семижды!..). Крутой? Да, отпираться не стану. Груб? Да, когда требуют интересы дела. Честно признаюсь: готовлюсь к новой отставке, но боюсь, что снова откажут. Уверяю, что партия от моей отставки только выиграет. Но если просьбу не уважут, что ж: возьмусь за дело с удвоенной энергией, я не так воспитан, чтобы работать спустя рукава.
   Так и стояли с Лядовым на Площади Восстания, вспоминая прошлое: Коммуну была обречена. И как это Нариман неожиданно их покинул (укор?), не велев никому из комиссаров провожать его?
   К удивлению Наримана, с ним пришел проститься Мамед Эмин, очевидно, втайне от единомышленников, и то лишь, как показалось Нариману, не вполне по велению сердца, а с целью удостовериться: действительно ли причиной отъезда болезнь или разброд в рядах Коммуны?
   Кардашбек сказал:
   - У Наримана разрыв с Коммуной... Прозрение перед смертью.
   - Как перед смертью? - встревожился Мамед Эмин.
   - Увозят больного в Астрахань.
   Не говоря Кардашбеку ни слова, пошел проститься. Рисковал, ибо прибыл из Гянджи, где разворачивались большие события, полулегально, чтоб навестить семью, - не удалось! никак не проникнет в апшеронское село Новханы, где семья! но зато, как велит вера отцов, простился с Нариманом. Признается ему потом Мамед Эмин, уже в Москве:
   - Как увидел носилки, подумал: не жилец на свете, а вышло наоборот, прямо чудо, что избег участи бакинских комиссаров.
   А в Астрахани, куда из Баку привезли больного Наримана, отказали ноги! Черным по белому в автобиографии (переделанной в биографию): От трудной работы Н. лишается одной ноги (неряшливый перевод?) и его везут на астраханские грязи по совету врачей... или сам уже не врач? ах да, тремя строками выше сказано о подпольной политической работе в организации Гуммет, и что партией Н. снимается с должности врача (?), получает ряд ответственных постов: Комиссара городского хозяйства и редактора партийной газеты Гуммет, -. Несколько оправившись, он назначается комиссаром народного просвещения.
   И гонит, гонит от себя: короткая радость, что будет сын, назовёт в честь отца Наджафом, омрачена - накануне отплытия из Баку случилось то, чего Нариман опасался,- выкидыш! Малокровие Гюльсум, её упрямство, сколько Нариман предупреждал не тащить тяжести. Новая весть - через год, в Астрахани, но Нариман загадывать уже не станет, строг с Гюльсум: чтоб благополучно прошла весь свой предродовой период. И родится сын. В Москве, в Малом Харитоньевском. Пустая просторная квартира, стояли лютые морозы, Гюльсум каждый день носила Нариману на работу обед - шесть вареных картошек.
   В первый день декабря (19-го года) картошка кончилась, Гюльсум пошла на Сухаревский рынок, купила полмешка мерзлой картошки, на бархатный выменяла жакет, тащила на спине, стало плохо, к счастью, нашлись добрые люди, поспели в ближайший Лепехонский родильный дом. Сын!.. Собрались, смотрят, дивятся: впервые тюрок родился, глаза чёрные-чёрные, и волосы - чёрные. Очень на папу своего похож. Как же иначе? - удивлена Гюльсум: черненький и кругленький. Ребята в школе дразнили: Черный макака! Наджаф сжимал кулаки, готовый драться, а Гюльсум, вздыхая, успокаивает его... - это уже без Наримана. Смотрит она на сына: как прочесть его судьбу? в такое-то голодное время вырастить!
   Поздняя отцовская задумчивость в сыне с юных лет: в тень! в тень! забыть, кто ты! Эти колкие взгляды: А ну, что скажет сын Нариманова, живой плод наримановщины (как пощечина). Драчливая воинственность сына, и защитой для него, спасением - война. Наконец-то грянула! С надеждой, что будет иначе после победы. Но какой скорый путь - ловко крутанули циркулем, и круг жизни замкнулся: проколота циркулем, как пулей, сердцевина.
   ... Канонада, бомба разорвалась вблизи от их дома, который Нариман покинул, отплыв в Астрахань: турки бомбят Баку, вот-вот хлынут в город со стороны Волчьих ворот. Нариман предвидел - что без Баку Азербайджан, будь он даже трижды, по цвету своего знамени, независимой демократической (?) республикой? Новая формула, кажется, еще не родилась, а если и родилась, неведома тюркам. Если нефть - королева, так? то Баку ее корона (или трон?). Гянджа возмечтала захватить Баку с помощью Кавказской исламской армии, регулярных турецких войск (война с Антантой еще продолжается): пала в Баку Коммуна, падет под натиском объединенных турко-тюркских сил и Диктатура Центрокаспия, возглавляемая директорией бушуевых и ермаковых, а еще и печенкины здесь, и тюшковы, плюс антитюркский президиум аракелянов и велунцев, и затесался к ним здравый малый, но натура увлекающаяся, к тому же заядлый покерист Гриша Айолло, сказавший про Диктатуру в кругу друзей, возглавивших ее Чрезвычайную Комиссию (что ни власть, то Чрезвычайная Комиссия),- Васина и Тер-Мкртчянца (столько негласных звуков!), все трое бакинцы, особое племя, вместе кутили, пикировались, качали права, а разбегутся кто куда (Айолло - в Лондон):
   - Не власть! Коктейль! Смесь партий, горячих голов, хватких рук!
   - А за эти слова мы тебя в Баиловскую засадим! - Васин шутит.
   - К вождям Бакинской коммуны? - Сидят в тюрьме, ждут участи: первый побег в Астрахань не удался, были схвачены в море, готовят побег второй навстречу собственной гибели. - Неплохие ребята! - тоже шутит. Карты розданы, прикуп никому ничего не дал. Все трое блефуют: у Гриши Айолло тройка дам, у Васина мелкие пары, у Тер-Мкртчянца и того хуже: одна пара (тузовая). Торгуются: кто кого перехитрит.
   Канонада, бомба, турки.
   Может, Нариману выстроить день за днём? мартовская война, власть Коммуны, ее падение, учреждение Диктатуры Центрокаспия, ее крах, новая власть, которая скоро утвердится в Баку с помощью тюрко-турецких войск. И два взгляда устремлены сюда: Наримана из Астрахани и Мамед Эмина из Стамбула. Два ли? А Москва (нефть!)? Лондон - Париж? вытеснить всех и укрепиться? Одни лишь слухи. Нариман не питает надежд на национальную власть и ждет... - но чего ждет, заброшенный в Астрахань? В Стамбуле застрял Мамед Эмин как частное лицо, со дня на день ждет вестей из Баку и заспешит на почту, чтобы телеграфировать поздравление по случаю долгожданного победоносного освобождения от чужеземцев Баку, нашей столицы. Долга его дорога в Баку через Батум, Тифлис и Гянджу, поездом, пешком, попутными телегами.
   Разноплеменная знать встречает новых хозяев Баку, тюркского премьера Фаталихана и турецкого генерала Нури-пашу, хлебом-солью, - надо б сначала упомянуть по законам гостеприимства, а тем более уважая силу, гостя-воина, а уже потом штатского беспартийного. Среди встречающих дагестанские джигиты, еврейская депутация бакинцев. Мусульман возглавлял ликующий Кардашбек, христиан-армян - архимандрит Левон. И русская община здесь, Гаджи рядом с настоятелем Александроневского собора отцом Владимиром.
   Премьер Фаталихан волнуется, дискомфорт:
   - Да, понимаю,- переводит Томсона Ахмед-Француз, - республику волнует вопрос о гарантиях... - и, помолчав, довольный удачной находкой, фраза давно заготовлена, и торжественно заявляет: Гарантия вашей безопасности - это Великая Британия!
   В Тагиевской женской школе на Николаевской улице (переименуют в Парламентскую) откроется Азербайджанский парламент как полномочная власть демократической республики.
   Первое слово - Мамед Эмину, председателю Азербайджанского национального Совета, говорит красиво: Мы любим Россию, но мы любим и свою независимость. Наше отделение от России не есть враждебный акт по отношению к ней. Мы не чувствовали обид от русского народа, который не меньше нас страдал под гнетом деспотизма.
   Поднятое нами знамя, три цвета которого являются символами тюркской национальной культуры, мусульманской цивилизации и демократических начал современной Европы, не должно опуститься. В сердце кавказца, как Прометея, закованного в цепи в горах Кавказа, всегда жила и живет ненависть к рабству.
   И премьер, все тот же Фаталихан Хойский, скажет:
   - Даже во сне б не приснилось, что такой день настанет. Баку был предательски захвачен партией, крики которой о свободе и братстве народов не соответствовали ее деяниям, вспомним истребление бакинских мусульман в мартовскую бойню! Предстояло отвоевать столицу Азербайджана, задачу выполнили при помощи турецких сил. Но в ходе боёв были совершены преступления - правительство наказало виновников: более ста мусульман, замеченных в грабежах и насилиях, повешены и расстреляны. Да, мы не имеем опыта демократии и самостоятельности, тяжела ноша, легшая на наши плечи в хаотическое время, чреватое непредвиденными поворотами, но нас вдохновляет благородная цель, над нами сияет светлая звезда, указывающая путь к счастью и независимости народа: крестьян обеспечить землей, рабочих - трудом. Слова легко слетали с языка, Фаталихан прав: независимость не для того, чтоб отделиться от всего мира, а во имя тесного сотрудничества с народами-соседями, обретающими свободу по мере разрушения империи, да и с самой Россией тоже, избавляющейся от пут рабства.
   В Азербайджане не должно быть сынов и пасынков: армяне,- назвать их первыми,- русские, евреи, грузины, немцы, поляки и другие народы, оставаясь гражданами Азербайджанской республики, должны пользоваться правами культурно-национальной автономии. И то, чего мы не желаем себе, не пожелаем и другим,- переиначил скрижали Завета, дарованные Всевышним на горе Синай пророку Моисею, он же Муса, тридцать три века назад: Не делай другому того, чего не желаешь себе,- учили ведь в гимназии: обозначил как программу, дабы не отвращать никого - ни христиан, ни иудеев. Впрочем, мысль эта высказывалась и на другом конце света мудрецом из Чин'а - китайцем Конфуцием.
   И КАЖДОЙ ВЕРЕ СОХРАНИТЬ ЕЁ СВЯТЫЕ ПРАЗДНИКИ:
   православным - Рождество Христово, Богоявление (Крещение) Господне, масленица, дни Страстной недели, Светлая Седмица - Пасха Христова, Вознесение Господне, День Троицы и следом - Святого Духа, Рождество Пресвятой Богородицы, - диктует Хойскому жена, дворянка потомственная Евгения Головина, православная, но дабы не прогневить знатных и состоятельных родичей мужа, приняла ислам, и ей по нраву новое имя Джейран-ханум; те же праздники у армян-григорианцев: плюс Воздвижение, Явление и Обретение святого Креста, а также у протестантов и католиков, выверить, чтобы избегнуть ошибок, у внебрачной жены (Мациевской?) праздники Марка Евангелия, рождения Иоанна Крестителя, Марии Магдалины, апостолов Иакова, Фомы, Иоанна, Реформации, ну и римско-католические карнавалы, праздники Тела и Сердца Христова, апостолов Петра и Павла,что-то, может, упущено или забыто, но главное - пусть чествуют и те, которые обозначены, и те, которые пожелают, нет-нет, как же без мусульманских праздников в первой мусульманской республике? но прежде, во имя интернационального всеединства, ибо бакинец - особая нация: здесь и вера, и мироощущение, и дух... о себе потом! С особенным почитанием евреев о праздниках иудейских: Рош ха-Шана, или Новый год, Суккот (Кущи), Шемини Ацерет, Симхат-Тора, Ханука - праздник Макковеев, Пурим, Песах - праздник Весны и Свободы, и множество постов, прежде всего Йом-Кипур - Судный день, или Строгий пост, а также Эстер, Обложения, Тиша бе-ав - День скорби и траура, разрушения Иерусалима и сожжения Храма; теперь мусульманские: Новруз байрам, или день Нового года: то на Коне прискачет, то Змеей приползет, то Петухом прокричит... а далее Ашура, или день убиения внука Мухаммеда и сына Али Гусейна, да пребудет в веках это имя, и пик траура Шахсей-вахсей, Священная ночь, Мевлюд, или День рождения пророка Мухаммеда, да не зарастет тропа к Его лучезарной вере, Ночь тайн (но помни: не бывает тайны двоих, чтобы Он не был третьим), Явление Мухаммеда пророком, Вознесение Мухаммеда, Ночь испытаний, или Явление Корана, Ночь всемогущества, или Сотворение семи небес, где Месяц - свет, а Солнце - светильник, и да станут Мои слова серьгами на твоих ушах: не ходи по земле гордыней, ведь не достигнешь гор высотой!.. Ночь печали, Построение Каабы, Праздник примирения - всех рас, вер и языков. И Баку - земля примирения? Несть числа святым дням, но не более календарных (?). Разодеты беки, ханы, купцы, гимназисты, лавочники, мещане, все улицы, переулки и площади разукрашены зелено-красно-голубым, нет, иначе: знаменами и флагами изумрудно-ало-небесными центральные и окраинные улицы города - Николаевская и Ольгинская, Великокняжеская и Торговая, Мариинская и Телефонная, Бондарная и Чадровая, Минаретная и Персидская, где двухэтажный дом Кардашбека, Верхне- и Нижне-Приютская, Верхне- и Нижне-Тазипирская, площади Вокзальная и Театральная, Думская и Девичья, переулки Косой и Кривой, Мазутный, Лютеранский и Чистый, проспект Нобелевский, что в Черном городе, улицы Въездные, аж пятнадцать их! Крепостные, Параллельные, Хребтовые, Азиатская, Почтовая (дом с фонарем), улица моего детства, сколько их в этом гигантски разросшемся, пыльном, чадном, но таком родном городе, и переименованы будут не раз, не два: зуд имперский вытеснен зудом республиканским, его в свой черед сменит зуд революцьонный, - пока спустя годы не родятся новые прихоти, настоянные на эйфорических парах независимости, будто она тотчас возможна, когда раздираемы изнутри, единство иллюзорно, рвут, отторгают твои земли, но ты спешишь переделать мир,- Крепостная стала Николаевской, чтоб переделаться в Парламентскую, но лишь на короткое время, и вывески сменить не успели, ну и с помощью Наримана - не терпелось, хотелось поскорее - обрела новое имя, назвалась Коммунистической, чтоб сгинуть по истечении многих годов... - но об этом история пока умалчивает (уже случилось).
   Срочно в номер - трезвый голос Ахмед-бека, он же Француз Ахмед: Мамед Эмин, мой юных друг, молод и потому говорит с горячностью и воодушевлением, я же стар и не могу постоянно видеть жизнь в ее иллюзорной форме. Он, пылкий Мамед Эмин, как ему и положено по его годам, витает на небесах, а мы находимся на этой дымно-мазутной земле, где действительность разрушает все самые великие и заманчивые иллюзии. Наш Азербайджан - утлый челн на поверхности океана, да еще во время бури, и все надежды на рулевого. Но где он, наш рулевой? Голос из публики: Парламент и есть тот рулевой, которого вы не видите или не желаете видеть!
   Браво! Красиво сказано! Нет армии, а банды Андраника, о чем мы говорили на чрезвычайном заседании парламента в канун Нового года, бесчинствуют в Карабахе. Они прошли, предавая все огню (и мечу) по Эриванской губернии, Нахичеванскому уезду, затем направились в Карабах, в Лачин и Зангезур! Это бойня, резня, никакая не война! А что внутри? Внутри - злоупотребления! Жажда власти и наживы! Вражда землячеств! Вражда классовая, которая обескровила нацию! Нет ясной программы, воли и твердости! Мы должны докричаться, как уже говорилось не раз, до ушей всего мира, культурных европейских народов, что успешно делают наши соседи! Докричаться... - Голос с места: у них нет ушей!
   У соседей?
   Нет, европейских народов!
   Председатель: Прошу не перебивать оратора!
   Эпидемии! Дороговизна! Налоги - переложить их с неимущих на плечи имущих! Спекуляция зерном! Взяточничество на почве контрабанды! Грабежи средь бела дня в самом Баку!.. - С места (из рядов нацменьшинств): Просим перевести! В ответ: Надо знать язык!
   Споры, полемика, раздоры, речи за и речи против, оппозиция левых сил, отставка правительства: Ввиду нервного переутомления прошу сложить с меня полномочия главы правительства... (письмо Хойского). Новый премьер - Усуббек Насиббеков: амнистия, а следом - новые аресты: Требуем обсудить! Не рабочим, доведенным до отчаяния, место в Баилове, а Гаджи!
   Председатель: Призываю вас к порядку и прошу воздержаться от резкостей!
   Премьер: Мне послышалось, что тут непристойно склоняли имя Гаджи.
   Председатель: Я уже призвал оратора (Кара Гейдара?) к порядку и прошу не касаться больше этого вопроса!
   - Ну да, учились на его деньги!
   - Многие учились: и те, кто здесь, и те, кто во вражьем стане!
   (Обо мне.- Пометка Наримана.)
   Наконец-то докричались! Антанта признала независимость Азербайджана! Беспрерывно играет духовой оркестр охраны парламента. Зал разукрашен коврами, пальмами, национальными флагами. И работа фотографам - Лассержону, чье ателье на Биржевой, Мишону на Телефонной, Рембрандту на Парламентской, освоил искусство световых эффектов, волшебной светотени предка, запечатлеть для потомства в столь торжественный момент истории эти наивно-грозные лики кавказцев, заседающих в парламенте:
   Европа, убедившись в жизнеспособности народа Азербайджана, сочла нужным признать нашу независимость. Раз поднявшееся знамя больше не опустится! Теперь этому лозунгу аплодирует весь мир. - Из речи Мамед Эмина, предложение послать телеграмму в Париж, где отменно трудится возглавляемая Топчибашевым делегация Азербайджана на Версальских переговорах.
   На набережной - парад войск, и все устремились туда, и та, которая станет моей мамой, ей исполнилось четырнадцать, из Крепости, где живут, ни шагу, строгости мусульманские, но зреет протест - сбежит, чтоб постоять у Девичьей башни, поглазеть на проходящих мимо аскеров национальной армии.
   Светские дамы, восседая в лакированных экипажах, и шляпки причудливых форм, сшитые у бакинских мастеров Грин-Марше и Гиндус, чей салон под Гранд-отелем, розами из Пальмиры и хризантемами из селимбековских теплиц закидывают аскеров, и среди - новобранец: крупная родинка на левой щеке, заметил ту, что выглянула на миг из-за Девичьей башни, умыкнет её из отчего дома, восторженное лицо, ликующий взгляд, отряд давно ушел, а он застыл на месте, смотрит, ликованье сменяется тревогой - исчезла, ушла, непременно ее разыщет.
   ОЧЕРЕДНАЯ ГЛАВА, или ДЕРЖАВНАЯ МОЩЬ, которая помогла выстоять, окрылила на революционные свершения (пока не наступили времена безверия).
   Из Астрахани (вылечился) через год, в июльскую жару, его пригласили в Москву... Первый приезд сюда - встретили и разместили в гостинице Тверской пассаж, превращенной в коммунистическое общежитие Наркоминдела, выдали ордер на получение ботинок, костюма, рубашки, нижнего белья, а жену потом, ближе к зиме, обеспечили шубой.