– Мы не разбудим того, кто спит в пещере, – загадочно ответил я, и мы пошли дальше, радуясь, что кенда еще не знают о смерти змеи.
Через час Ханс привел нас ко входу в пещеру.
Сказать правду, когда мы подходили к ней, сомнения овладели мной. Что если Ханс был в самом деле пьян и придумал всю эту историю, чтобы оправдать свое отсутствие? Что если змея теперь оправилась от своего временного недомогания? Что если в этой пещере живет целая семья их?
Мы подошли к самому входу в пещеру и прислушались. Там было тихо, как в могиле.
Ханс зажег фонарь и сказал:
– Подождите здесь, баасы. Я пойду вперед. Если вы услышите, что со мной что-либо приключилось, у вас будет время уйти.
Эти слова пристыдили меня. Через минуты две Ханс вернулся.
– Все в порядке, баасы, – сказал он. – Отец змей сам отправился в ту страну, куда послал Бену. Без сомнения, его теперь поджаривают на адском огне. В пещеру можно войти: там нет других змей.
Мы вошли в пещеру. На земле лежало огромное мертвое пресмыкающееся, уже сильно раздувшееся. Я не знаю, какова была его длина, так как его тело было свернуто кольцами. Но одно могу сказать: это была самая огромная змея, какую я когда-либо видел. Я слышал о таких пресмыкающихся в различных частях Африки, но до сих пор считал эти рассказы чистым вымыслом. Никогда я не забуду ужасного зловония, стоявшего в пещере. По всей вероятности, эта тварь жила здесь целые столетия. Говорят, что большие змеи живут столько же, сколько черепахи и, считаясь священными, никогда не имеют недостатка в пище. Повсюду лежали кучи костей, среди которых я заметил обломки человеческого черепа, быть может, принадлежавшего бедному Сэвэджу. Выступы скал были покрыты большими кусками кожи, которую змеи меняют каждый год.
Некоторое время мы рассматривали труп этого отвратительного создания. Потом пошли дальше.
Пещера оказалась не более ста пятидесяти ярдов в длину. Она была естественного происхождения и, вероятно, образовалась от прорыва через лаву дыма и испарений. К концу она значительно суживалась, и я начинал сомневаться в существовании второго выхода. Однако я ошибся: в самом конце ее мы нашли отверстие достаточно большое. Но пробираться через него было довольно трудно; нам стало ясно, что белые кенда ходили к своему святилищу совершенно другой дорогой.
Через это отверстие мы выбрались на склон огромного, образовавшегося из лавы рва, который вел сперва вниз, потом вверх к основанию конусообразной вершины горы, покрытой густым лесом. Я полагаю, что образование этой горы было результатом вулканического действия в ранние периоды существования земли.
Лес состоял из огромных разновидных кедров, растущих не очень тесно. Нижняя часть деревьев была обнажена, вероятно, потому, что густые вершины не пропускали вниз света. Стволы и сучья деревьев были покрыты серым мхом, придававшим этому месту еще более жуткий характер.
Под деревьями царил такой мрак, что мы могли различать предметы на расстоянии не более дюйма перед собой.
Однако мы медленно продвигались вперед. Ханс, умевший ориентироваться лучше нас, шел впереди.
По временам я при свете спички поглядывал на карманный компас, зная по предыдущим наблюдениям, что вершина Священной Горы лежит в северном направлении.
Так час за часом мы поднимались вверх, все время наталкиваясь на стволы деревьев или спотыкаясь о сухие ветки, попадавшиеся под ногами.
Этот лес был похож на дом, посещаемый привидениями. Я никогда в жизни не испытывал такого особенного страха, как в эту ночь. Впоследствии Рэгнолл признался мне, что чувствовал приблизительно то же самое.
– Пусть баас посмотрит, – шепотом сказал Ханс, так как никто из нас не решался говорить громко, – не глаза ли Джаны горят вон там, как раскаленное железо?
– Не будь глупцом, – ответил я, – как Джана может попасть сюда?
Но сказав это, я вспомнил слова Харута о том, что он дважды видел Джану на Священной Горе.
Так проходила долгая ночь.
Поднимались мы очень медленно, но останавливались всего два раза: один раз, когда нам показалось, что мы со всех сторон окружены деревьями, другой раз, когда попали в топкое место. Тогда мы рискнули зажечь фонарь и при помощи его выбрались оттуда.
Постепенно лес становился все реже и реже; мы уже видели звезды, мерцавшие сквозь вершины деревьев.
За полчаса до зари Ханс, шедший впереди (мы пробирались через густой кустарник), вдруг резко остановился.
– Стой, баас, мы на краю скалы, – сказал он.
Когда я хотел поставить палку впереди себя, она ни во что не уперлась.
Рэгнолл решил осмотреть почву при свете фонаря. Вдруг мы услышали тихие голоса и увидели футов на сорок или более ниже себя движущиеся огоньки.
Мы как мыши притаились в кустах в ожидании рассвета.
Наконец он наступил. На востоке появился алый свет, постепенно распространявшийся по небу. Из глубины обрызганного росой леса его приветствовало пение птиц и крики обезьян.
Вдруг небо прорезал луч восходящего солнца, и из мрака, все еще царившего внизу, послышалось тихое нежное пение. Постепенно оно замерло, и в продолжение некоторого времени тишина нарушалась только шумом, похожим на шум, производимый публикой, усаживающейся в темном театре. Потом послышалось женское пение – красивое контральто. Я не мог разобрать слов, – если только это были слова, а не просто музыкальные звуки.
Я почувствовал, как рядом со мной задрожал Рэгнолл, и спросил, что с ним.
– Мне кажется, что я слышу голос моей жены, – шепотом ответил он.
– Возьмите себя в руки, – прошептал я.
Теперь небо начало пламенеть, и потоки света, как многоцветные драгоценные камни, разлились в тумане и разогнали его. Тени исчезли. Постепенно внизу открылся амфитеатр, на южной стене которого сидели мы.
Собственно, это была не стена, а застывшая глыба лавы футов в сорок-пятьдесят высотой. Амфитеатр походил на те древние театры, какие я видел на картинках, а Рэгнолл посещал в Италии, Греции и Южной Франции. Он был не очень велик и имел овальную форму. Без сомнения, это был кратер потухшего вулкана.
На арене стоял храм, похожий на храмы, сохранившиеся в Египте, но размером меньше их. Вокруг наружного двора шла колоннада, поддерживавшая крышу строения, служившего, вероятно, помещением для жрецов.
Короткий проход вел в другой, меньший дворик, где находилось святилище, построенное, как и весь храм, из лавы.
Храм, как я уже сказал, был невелик, но весьма красив. На нем не было скульптурных и живописных украшений, но каждая его деталь была сделана с большим вкусом. Перед входом в святилище стояла большая глыба лавы, служившая, вероятно, алтарем, и каменная чаша на треножнике.
За святилищем находился прямоугольный дом. Некоторое время оба двора были пусты, но на скамьях амфитеатра сидело около трехсот человек. Мужчины на севере, женщины – на юге храма. Все они были одеты в ярко-белые одежды. У мужчин головы были выбриты, у женщин закрыты покрывалами; но их лица оставались открытыми.
В амфитеатр вело две дороги: одна на восток, другая на запад. Они шли через тоннели, выдолбленные в скалах, окружавших кратер. Обе могли запираться двойными массивными деревянными дверями футов в семнадцать-восемнадцать высотой.
Очевидно, на этом тайном собрании могли присутствовать только лица, принадлежавшие к жреческому классу этого странного племени.
Когда совсем рассвело, из келий, окружавших наружный двор храма, вышло двенадцать жрецов с Харутом во главе. Каждый из них нес на деревянном блюде хлебные колосья разных сортов.
Потом из келий, находившихся в южной части двора, вышло двенадцать молодых девушек, тоже несших деревянные блюда с цветами. По данному знаку они запели священную песнь и направились из первого двора во второй. Дойдя до алтаря, они остановились (сначала жрецы, потом жрицы) и поочередно ставили на него блюда с жертвой. Потом они выстроились по обе стороны алтаря, и Харут, взяв в руки по блюду с хлебом и цветами, про тянул их сначала по направлению к тому месту, где находилась невидимая новая луна, потом по направлению к восходящему солнцу и, наконец, по направлению к дверям святилища, каждый раз преклоняя при этом колени и произнося нараспев молитву, слов которой мы не могли разобрать.
Потом последовала пауза, а за ней внезапно раздалось пение, в котором приняли участие все присутствовавшие. Это была красивая, звучная песня или гимн на непонятном мне языке, разделенный на четыре стиха. Конец каждого из них отмечался поклоном певцов по направлению к востоку, западу и алтарю. Новая пауза, и вдруг двери святилища широко распахнулись, и в них показалась Изида, богиня египтян, какою я видел ее на картинах! Она была облачена в легкое одеяние, сделанное из очень тонкой материи. Ее волосы были распущены, и на них – головной убор из блестящих перьев с небольшой змейкой спереди. В руках она держала что-то, издали похожее на обнаженное дитя. По обеим сторонам ее шли две женщины, поддерживавшие ее под руки. На них тоже были прозрачные одеяния и головные уборы из перьев, но без змеек.
– Боже! – прошептал Рэгнолл, – это моя жена.
– Молчите и благодарите Бога, что она жива, – шепотом ответил я.
Богиня Изида (или английская леди) спокойно стояла, в то время как жрецы, жрицы и все собравшиеся на скамьях амфитеатра поднялись и приветствовали ее троекратным криком.
Харут и первая жрица благоговейно поднесли хлебный колос и цветок сперва к губам дитяти, лежавшего на руках Изиды, потом к ее губам.
После этой церемонии женщины, сопровождавшие богиню, обвели ее вокруг алтаря и усадили в стоявшее перед ним каменное кресло. В чаше на треножнике был зажжен огонь, куда Харут и главная жрица что-то бросали, отчего поднялся дым. Изида наклонила голову вперед и вдохнула дым курения точно так же, как мы с ней вдыхали его в гостинной Рэгнолл-Кэстла несколько лет тому назад.
Дым перестал струиться; богиня при помощи сопровождавших ее женщин снова выпрямились в кресле, все еще прижимая к своей груди Дитя и как бы убаюкивая его. Но голова ее была опущена, будто она находилась в обмороке. Харут подошел к ней и что-то сказал; потом снова отступил назад и ждал. Тогда среди всеобщего молчания она поднялась со своего места и заговорила, устремив свои большие глаза в небо. Что она говорила – нам не было слышно.
Через некоторое время она смолкла, снова села в кресло и сидела, не шевелясь и по-прежнему глядя вперед.
Харут подошел к алтарю, стал на его каменных ступеньках и обратился к жрецам, жрицам и остальному собранию. Он говорил так громко и отчетливо, что мы слышали и понимали каждое сказанное им слово.
– Слушайте голос Оракула, Хранительницы небесного Дитяти, тени, родившей его, отмеченной знаком молодой луны. Слушайте ответы на вопросы, предложенные мною. Харутом, пожизненным жрецом Вечного Дитяти. Вот что говорит Оракул: о белые люди кенда, почитающие Дитя, потомки тех, кто в продолжение тысячи лет чтили его в древней земле, пока варвары не прогнали их оттуда. Приближается война, о белые люди кенда! Злой Джана, чье другое имя Сет, Джана, живущий в образе слона, почитаемый тысячами, некогда покоренными нами, поднялся против вас. Мрак поднялся против света. Зло идет войной на добро. Мое проклятие пало на народ Джаны, мой град побил их, их хлеба и скот. Но они все еще сильны для войны. Они идут отобрать у вас хлеб. Джана идет попрать ногами вашего бога. Зло идет разрушить добро. Ночь хочет пожрать день. Это будет последняя схватка. Как победить вам, о народ Дитяти? Не своей собственной силой, ибо вы малочисленны, а Джана очень силен. Не силой Дитяти, ибо Дитя становится слабым и дряхлым и дни его господства проходят. Только с помощью издалека призванных можете вы победить – так говорит голосом Дитяти Хранительница его. Их было четверо, но один из них погиб в пасти стража пещеры. Это было злое деяние, о сыновья и дочери Дитяти, ибо страж теперь мертв, и многие из вас, задумавших это злое дело, должны умереть за кровь того человека. Зачем вы сделали это? Чтобы удержать в тайне похищение женщины, чтобы продолжать дело лжи? Так говорит Дитя. Не подымайте руки против трех остальных, дайте им, что они потребуют, ибо они одни могут спасти вас от Джаны и тех, кто служит ему. Вот что сказал Оракул на празднике первых плодов.
Харут окончил свою речь. Некоторое время царило молчание, потом поднялся всеобщий стон.
Когда он затих, спутницы Изиды помогли ей подняться со своего места.
Все собрание, жрецы и жрицы поклонились ей.
Она подняла изображение Дитяти высоко над головой, и все с глубоким благоговением преклонились пред ним.
Потом, продолжая держать изображение над головой, она повернулась и ушла с сопровождавшими ее женщинами в святилище, а оттуда, вероятно, крытым ходом в дом, стоявший позади него.
После ее ухода все собравшиеся покинули свои места и столпились в наружном дворе храма. Жрецы раздавали им жертву, взятую с алтаря. Каждый мужчина получал хлебное зерно, которое съедал, каждая женщина – цветок, который прятала на груди.
Рэгнолл немного приподнялся, и я увидел, что его глаза блестели и лицо было чрезвычайно бледно.
– Что вы хотите делать? – спросил я.
– Потребовать у этих людей возвращения моей похищенной жены, – ответил он, – не останавливайте меня, Кватермэн. Я знаю, что делаю.
– Но они не отдадут ее, а нас всего трое невооруженных людей. Прошу вас, не будьте опрометчивы. Это может все испортить. Предоставьте мне попробовать уладить дело.
– Хорошо, – согласился Рэгнолл после некоторого колебания.
– Теперь, – сказал я, – мы пойдем вниз посетить Харута и его друзей.
Под прикрытием кустарника мы отползли на некоторое расстояние назад и, пройдя с четверть мили в восточном направлении, повернули на север и (как я и ожидал) вышли на дорогу, которая вела к восточным воротам амфитеатра.
Мы прошли через них и не привлекли ничьего внимания, быть может, потому, что все были заняты разговором или молитвой.
Пройдя немного, мы остановились, и я сказал громким голосом:
– Белые люди и их слуга пришли на приглашение Харута. Проводите нас к нему.
Все обернулись и удивленно смотрели на нас, стоявших в тени, так как солнце поднялось еще не особенно высоко.
– Смерть им! – вдруг закричал один голос, – смерть чужестранцам, осквернившим наш храм!
– Как! – ответил я, – вы хотите убить тех, кому ваш главный жрец обещал безопасность, тех, с чьей помощью, как говорил ваш оракул, вы надеетесь убить Джану и отразить врагов?
– Как они узнали это? – закричал другой голос, – это маги!
– Да, – сказал я, – если сомневаетесь, пойдите и взгляните на стража пещеры, о смерти которого говорил ваш оракул. Вы увидите, что он не солгал.
В то время, когда я говорил это, в ворота вбежал человек в белой одежде, развевавшейся по ветру.
– О жрецы и жрицы Дитяти! – кричал он. – Старая змея умерла. На мне лежала обязанность кормить ее в день новой луны, и я нашел ее мертвой!
– Вы слышали, – спокойно сказал я, – отец змей мертв. Мы взглянули на него, и он умер.
Все тихо стояли и смотрели на нас, как стадо испуганных овец. Потом толпа расступилась, и появился похожий на библейского патриарха Харут. Он поклонился нам со своей обычной восточной вежливостью. Мы тоже ответили ему поклоном.
– Итак, вы здесь? – обратился к нам Харут на своем особенном английском языке, принятом, вероятно, белыми кенда за язык, известный только магам.
– Ты приглашал нас, и мы пришли, так как считаем невежливым не принять твоего приглашения. Мы прошли через пещеру, где живет отвратительное пресмыкающееся, безвредное для тех, кто не боится его. Вы не заметили нас, но мы присутствовали при вашем богослужении и все видели и слышали. Например, мы видели жену лорда, похищенную вами в Египте, хотя ты, Харут, будучи лжецом, клялся, что не похищал ее. Мы слышали, что она говорила после того, как вдохнула дыма вашего курения.
Харут побледнел, поднял глаза к небу и зашатался, едва не упав.
– Как вам удалось это? – спросил он слабым голосом.
– Это безразлично, мой друг, – надменно ответил я, – нам только надо знать, когда вы вернете эту леди ее мужу.
– Никогда, – сказал он, овладев собой, – сперва мы убьем вас, потом ее. Она должна остаться здесь до самой смерти.
– Слушай, – вмешался Рэгнолл, – я сильнее тебя. Если ты сейчас же не дашь обещания вернуть мне мою жену, я убью тебя этой палкой.
– Господин, – с достоинством сказал старик, – я знаю, что ты можешь сделать это, и если ты убьешь меня, я поблагодарю тебя, так как мне очень тяжело жить. Но что хорошего выйдет из этого? Все вы умрете через минуту после меня, а леди останется здесь до тех пор, пока не умрет, или пока царь черных кенда не сделает ее своей женой.
– Дайте мне говорить, – сказал я, наступая Рэгноллу на ногу, – мы слышали, что говорил ваш оракул, и знаем, что вы верите в его слова. Он говорил, что только с нашей помощью вы можете победить черных кенда. Если вы не пообещаете исполнить то, что мы потребуем, мы не станем помогать вам. Мы сожжем наш порох и расплавим свинец; тогда наши ружья не будут в состоянии говорить с Джаной и Симбой. Но если вы обещаете нам исполнить наши требования, мы научим ваших людей стрелять из тех пятидесяти ружей, которые имеются у нас, и с нашей помощью вы победите врагов. Ты понял меня?
Харут утвердительно кивнул головой и спросил, поглаживая свою длинную бороду:
– Что же мы должны обещать?
– Мы хотим, чтобы после того, как Джана будет убит и черные кенда побеждены, вы вернули нам похищенную леди и дали нам всем возможность уйти из вашей страны.
– Вы требуете невозможного, – сказал Харут, – это погубит нас. Но присядьте и поешьте. Тем временем я поговорю с другими жрецами. Не бойтесь, вы в безопасности.
– Нам нечего бояться. Это ты, похитивший леди причинивший смерть Бене, должен бояться. Вспомни слова оракула, Харут.
– Я знаю их. Но мне непонятно, откуда они вам известны, – ответил он, после чего отдал несколько приказаний.
Мы были окружены стражей и проведены через толпу во второй двор храма, который был теперь пуст.
Женщины принесли нам питье и пищу, за которую мы с Хан-сом принялись с усердием, между тем как Рэгнолл ел очень мало. Радуясь, что носче долгих поисков он наконец нашел свою жену, он в то же время боялся снова потерять ее, и это лишало его аппетита.
Пока мы ели, жрецы, числом около двенадцати, собрались между алтарем и святилищем и вступили в горячий спор с Харутом. По их лицам было видно, что мнения разделились.
Наконец Харут сделал какое-то предложение, на которое все согласились. Он и двое других жрецов вошли в святилище.
Минут через пять они вернулись, и один из них сделал сообщение, которое было выслушано весьма внимательно.
Потом один из жрецов подошел к нам и с поклоном пригласил нас приблизиться к алтарю.
Харут снова открыл двери святилища, стал направо от них и обратился к нам на этот раз на своем языке.
– Господин Макумацан, Игеза и желтый человек, именуемый «Светом-во-мраке!» – сказал он. – Мы, главные жрецы Дитяти, посоветовавшись между собой и с мудростью Дитяти, от имени белых кенда соглашаемся на ваши требования.
Во-первых, после того, как вы убьете Джану и прогоните черных кенда, мы отдадим вам белую леди, жену лорда Игеза. Во-вторых, мы проводим вас и ее из нашей земли до места, откуда вы можете вернуться в свою страну. Мы исполним все это, ибо если Джана будет мертв, у нас не будет больше причин бояться черных кенда и не будет надобности в оракуле. Когда у нас явится нужда в оракуле, мы, без сомнения, сумеем найти нового. Но если мы поклянемся в этом, вы в свою очередь должны дать клятву, что до конца войны останетесь с нами. Вы должны поклясться, что до тех пор, пока мы сами не вернем вам леди, вы не будете пытаться видеть ее. Если вы откажетесь, мы окружим вас кольцом и будем сторожить до тех пор, пока вы не умрете от голода и жажды, ибо мы не можем проливать кровь в этом месте.
– Мы исполним свое обещание, но кто нам поручится, что вы исполните ваше?
– Мы поклянемся Дитятей, и эта клятва не может быть нарушена.
– Тогда клянитесь, – сказал я.
Жрецы положили свои правые руки на алтарь и «во имя Дитяти и всего народа белых кенда» дали торжественную клятву, после чего потребовали того же и от нас.
Сперва вышло некоторое затруднение с Рэгноллом, отказавшимся связывать себя какими бы то ни было обещаниями. В конце концов, к великому облегчению мне удалось уговорить его.
Ханс объявил мне, что готов поклясться чем угодно, прибавив, что слова ничего не значат, так как всегда можно будет поступить так, как будет выгодно.
Я прочел ему короткое внушение относительно гнусности вероломства, которое, кажется, не произвело на него большого впечатления.
Первый давал клятву я, закончив ее словами «да поможет мне Бог», как несколько раз делал это, когда мне приходилось выступать свидетелем на суде.
Потом Рэгнолл повторил мою клятву по-английски.
Харут внимательно выслушивал каждое слово и раза два попросил меня точно объяснить значение некоторых выражений. Наконец Ханс, которому, очевидно, все это весьма наскучило, повторил за мной слова клятвы, прибавив от себя: «Да поможет мне покойный отец бааса». Это выражение вызвало длинные объяснения. Ханс растолковал жрецам, что мой покойный отец находился в гаком же положении к Высшей Силе, как их Оракул к Дитяти. Кроме того, он щедро посулил дополнительно клясться душами своего деда и бабки и некоторыми божествами, почитавшимися им, в числе которых, кажется, был заяц. Это предложение было принято жрецами.
– Эти глупцы не понимают, – на ухо прошептал мне по-голландски Ханс, – что покойному отцу бааса будет приятно, если я сыграю с ними такую же шутку, как они сыграли с белой леди и лордом Игезой.
В глубине своей темной и таинственной души Ханс чтил только одного бога, именно – любовь, но не к женщине и не к Дитяти, а к моей скромной особе.
Через час Ханс привел нас ко входу в пещеру.
Сказать правду, когда мы подходили к ней, сомнения овладели мной. Что если Ханс был в самом деле пьян и придумал всю эту историю, чтобы оправдать свое отсутствие? Что если змея теперь оправилась от своего временного недомогания? Что если в этой пещере живет целая семья их?
Мы подошли к самому входу в пещеру и прислушались. Там было тихо, как в могиле.
Ханс зажег фонарь и сказал:
– Подождите здесь, баасы. Я пойду вперед. Если вы услышите, что со мной что-либо приключилось, у вас будет время уйти.
Эти слова пристыдили меня. Через минуты две Ханс вернулся.
– Все в порядке, баасы, – сказал он. – Отец змей сам отправился в ту страну, куда послал Бену. Без сомнения, его теперь поджаривают на адском огне. В пещеру можно войти: там нет других змей.
Мы вошли в пещеру. На земле лежало огромное мертвое пресмыкающееся, уже сильно раздувшееся. Я не знаю, какова была его длина, так как его тело было свернуто кольцами. Но одно могу сказать: это была самая огромная змея, какую я когда-либо видел. Я слышал о таких пресмыкающихся в различных частях Африки, но до сих пор считал эти рассказы чистым вымыслом. Никогда я не забуду ужасного зловония, стоявшего в пещере. По всей вероятности, эта тварь жила здесь целые столетия. Говорят, что большие змеи живут столько же, сколько черепахи и, считаясь священными, никогда не имеют недостатка в пище. Повсюду лежали кучи костей, среди которых я заметил обломки человеческого черепа, быть может, принадлежавшего бедному Сэвэджу. Выступы скал были покрыты большими кусками кожи, которую змеи меняют каждый год.
Некоторое время мы рассматривали труп этого отвратительного создания. Потом пошли дальше.
Пещера оказалась не более ста пятидесяти ярдов в длину. Она была естественного происхождения и, вероятно, образовалась от прорыва через лаву дыма и испарений. К концу она значительно суживалась, и я начинал сомневаться в существовании второго выхода. Однако я ошибся: в самом конце ее мы нашли отверстие достаточно большое. Но пробираться через него было довольно трудно; нам стало ясно, что белые кенда ходили к своему святилищу совершенно другой дорогой.
Через это отверстие мы выбрались на склон огромного, образовавшегося из лавы рва, который вел сперва вниз, потом вверх к основанию конусообразной вершины горы, покрытой густым лесом. Я полагаю, что образование этой горы было результатом вулканического действия в ранние периоды существования земли.
Лес состоял из огромных разновидных кедров, растущих не очень тесно. Нижняя часть деревьев была обнажена, вероятно, потому, что густые вершины не пропускали вниз света. Стволы и сучья деревьев были покрыты серым мхом, придававшим этому месту еще более жуткий характер.
Под деревьями царил такой мрак, что мы могли различать предметы на расстоянии не более дюйма перед собой.
Однако мы медленно продвигались вперед. Ханс, умевший ориентироваться лучше нас, шел впереди.
По временам я при свете спички поглядывал на карманный компас, зная по предыдущим наблюдениям, что вершина Священной Горы лежит в северном направлении.
Так час за часом мы поднимались вверх, все время наталкиваясь на стволы деревьев или спотыкаясь о сухие ветки, попадавшиеся под ногами.
Этот лес был похож на дом, посещаемый привидениями. Я никогда в жизни не испытывал такого особенного страха, как в эту ночь. Впоследствии Рэгнолл признался мне, что чувствовал приблизительно то же самое.
– Пусть баас посмотрит, – шепотом сказал Ханс, так как никто из нас не решался говорить громко, – не глаза ли Джаны горят вон там, как раскаленное железо?
– Не будь глупцом, – ответил я, – как Джана может попасть сюда?
Но сказав это, я вспомнил слова Харута о том, что он дважды видел Джану на Священной Горе.
Так проходила долгая ночь.
Поднимались мы очень медленно, но останавливались всего два раза: один раз, когда нам показалось, что мы со всех сторон окружены деревьями, другой раз, когда попали в топкое место. Тогда мы рискнули зажечь фонарь и при помощи его выбрались оттуда.
Постепенно лес становился все реже и реже; мы уже видели звезды, мерцавшие сквозь вершины деревьев.
За полчаса до зари Ханс, шедший впереди (мы пробирались через густой кустарник), вдруг резко остановился.
– Стой, баас, мы на краю скалы, – сказал он.
Когда я хотел поставить палку впереди себя, она ни во что не уперлась.
Рэгнолл решил осмотреть почву при свете фонаря. Вдруг мы услышали тихие голоса и увидели футов на сорок или более ниже себя движущиеся огоньки.
Мы как мыши притаились в кустах в ожидании рассвета.
Наконец он наступил. На востоке появился алый свет, постепенно распространявшийся по небу. Из глубины обрызганного росой леса его приветствовало пение птиц и крики обезьян.
Вдруг небо прорезал луч восходящего солнца, и из мрака, все еще царившего внизу, послышалось тихое нежное пение. Постепенно оно замерло, и в продолжение некоторого времени тишина нарушалась только шумом, похожим на шум, производимый публикой, усаживающейся в темном театре. Потом послышалось женское пение – красивое контральто. Я не мог разобрать слов, – если только это были слова, а не просто музыкальные звуки.
Я почувствовал, как рядом со мной задрожал Рэгнолл, и спросил, что с ним.
– Мне кажется, что я слышу голос моей жены, – шепотом ответил он.
– Возьмите себя в руки, – прошептал я.
Теперь небо начало пламенеть, и потоки света, как многоцветные драгоценные камни, разлились в тумане и разогнали его. Тени исчезли. Постепенно внизу открылся амфитеатр, на южной стене которого сидели мы.
Собственно, это была не стена, а застывшая глыба лавы футов в сорок-пятьдесят высотой. Амфитеатр походил на те древние театры, какие я видел на картинках, а Рэгнолл посещал в Италии, Греции и Южной Франции. Он был не очень велик и имел овальную форму. Без сомнения, это был кратер потухшего вулкана.
На арене стоял храм, похожий на храмы, сохранившиеся в Египте, но размером меньше их. Вокруг наружного двора шла колоннада, поддерживавшая крышу строения, служившего, вероятно, помещением для жрецов.
Короткий проход вел в другой, меньший дворик, где находилось святилище, построенное, как и весь храм, из лавы.
Храм, как я уже сказал, был невелик, но весьма красив. На нем не было скульптурных и живописных украшений, но каждая его деталь была сделана с большим вкусом. Перед входом в святилище стояла большая глыба лавы, служившая, вероятно, алтарем, и каменная чаша на треножнике.
За святилищем находился прямоугольный дом. Некоторое время оба двора были пусты, но на скамьях амфитеатра сидело около трехсот человек. Мужчины на севере, женщины – на юге храма. Все они были одеты в ярко-белые одежды. У мужчин головы были выбриты, у женщин закрыты покрывалами; но их лица оставались открытыми.
В амфитеатр вело две дороги: одна на восток, другая на запад. Они шли через тоннели, выдолбленные в скалах, окружавших кратер. Обе могли запираться двойными массивными деревянными дверями футов в семнадцать-восемнадцать высотой.
Очевидно, на этом тайном собрании могли присутствовать только лица, принадлежавшие к жреческому классу этого странного племени.
Когда совсем рассвело, из келий, окружавших наружный двор храма, вышло двенадцать жрецов с Харутом во главе. Каждый из них нес на деревянном блюде хлебные колосья разных сортов.
Потом из келий, находившихся в южной части двора, вышло двенадцать молодых девушек, тоже несших деревянные блюда с цветами. По данному знаку они запели священную песнь и направились из первого двора во второй. Дойдя до алтаря, они остановились (сначала жрецы, потом жрицы) и поочередно ставили на него блюда с жертвой. Потом они выстроились по обе стороны алтаря, и Харут, взяв в руки по блюду с хлебом и цветами, про тянул их сначала по направлению к тому месту, где находилась невидимая новая луна, потом по направлению к восходящему солнцу и, наконец, по направлению к дверям святилища, каждый раз преклоняя при этом колени и произнося нараспев молитву, слов которой мы не могли разобрать.
Потом последовала пауза, а за ней внезапно раздалось пение, в котором приняли участие все присутствовавшие. Это была красивая, звучная песня или гимн на непонятном мне языке, разделенный на четыре стиха. Конец каждого из них отмечался поклоном певцов по направлению к востоку, западу и алтарю. Новая пауза, и вдруг двери святилища широко распахнулись, и в них показалась Изида, богиня египтян, какою я видел ее на картинах! Она была облачена в легкое одеяние, сделанное из очень тонкой материи. Ее волосы были распущены, и на них – головной убор из блестящих перьев с небольшой змейкой спереди. В руках она держала что-то, издали похожее на обнаженное дитя. По обеим сторонам ее шли две женщины, поддерживавшие ее под руки. На них тоже были прозрачные одеяния и головные уборы из перьев, но без змеек.
– Боже! – прошептал Рэгнолл, – это моя жена.
– Молчите и благодарите Бога, что она жива, – шепотом ответил я.
Богиня Изида (или английская леди) спокойно стояла, в то время как жрецы, жрицы и все собравшиеся на скамьях амфитеатра поднялись и приветствовали ее троекратным криком.
Харут и первая жрица благоговейно поднесли хлебный колос и цветок сперва к губам дитяти, лежавшего на руках Изиды, потом к ее губам.
После этой церемонии женщины, сопровождавшие богиню, обвели ее вокруг алтаря и усадили в стоявшее перед ним каменное кресло. В чаше на треножнике был зажжен огонь, куда Харут и главная жрица что-то бросали, отчего поднялся дым. Изида наклонила голову вперед и вдохнула дым курения точно так же, как мы с ней вдыхали его в гостинной Рэгнолл-Кэстла несколько лет тому назад.
Дым перестал струиться; богиня при помощи сопровождавших ее женщин снова выпрямились в кресле, все еще прижимая к своей груди Дитя и как бы убаюкивая его. Но голова ее была опущена, будто она находилась в обмороке. Харут подошел к ней и что-то сказал; потом снова отступил назад и ждал. Тогда среди всеобщего молчания она поднялась со своего места и заговорила, устремив свои большие глаза в небо. Что она говорила – нам не было слышно.
Через некоторое время она смолкла, снова села в кресло и сидела, не шевелясь и по-прежнему глядя вперед.
Харут подошел к алтарю, стал на его каменных ступеньках и обратился к жрецам, жрицам и остальному собранию. Он говорил так громко и отчетливо, что мы слышали и понимали каждое сказанное им слово.
– Слушайте голос Оракула, Хранительницы небесного Дитяти, тени, родившей его, отмеченной знаком молодой луны. Слушайте ответы на вопросы, предложенные мною. Харутом, пожизненным жрецом Вечного Дитяти. Вот что говорит Оракул: о белые люди кенда, почитающие Дитя, потомки тех, кто в продолжение тысячи лет чтили его в древней земле, пока варвары не прогнали их оттуда. Приближается война, о белые люди кенда! Злой Джана, чье другое имя Сет, Джана, живущий в образе слона, почитаемый тысячами, некогда покоренными нами, поднялся против вас. Мрак поднялся против света. Зло идет войной на добро. Мое проклятие пало на народ Джаны, мой град побил их, их хлеба и скот. Но они все еще сильны для войны. Они идут отобрать у вас хлеб. Джана идет попрать ногами вашего бога. Зло идет разрушить добро. Ночь хочет пожрать день. Это будет последняя схватка. Как победить вам, о народ Дитяти? Не своей собственной силой, ибо вы малочисленны, а Джана очень силен. Не силой Дитяти, ибо Дитя становится слабым и дряхлым и дни его господства проходят. Только с помощью издалека призванных можете вы победить – так говорит голосом Дитяти Хранительница его. Их было четверо, но один из них погиб в пасти стража пещеры. Это было злое деяние, о сыновья и дочери Дитяти, ибо страж теперь мертв, и многие из вас, задумавших это злое дело, должны умереть за кровь того человека. Зачем вы сделали это? Чтобы удержать в тайне похищение женщины, чтобы продолжать дело лжи? Так говорит Дитя. Не подымайте руки против трех остальных, дайте им, что они потребуют, ибо они одни могут спасти вас от Джаны и тех, кто служит ему. Вот что сказал Оракул на празднике первых плодов.
Харут окончил свою речь. Некоторое время царило молчание, потом поднялся всеобщий стон.
Когда он затих, спутницы Изиды помогли ей подняться со своего места.
Все собрание, жрецы и жрицы поклонились ей.
Она подняла изображение Дитяти высоко над головой, и все с глубоким благоговением преклонились пред ним.
Потом, продолжая держать изображение над головой, она повернулась и ушла с сопровождавшими ее женщинами в святилище, а оттуда, вероятно, крытым ходом в дом, стоявший позади него.
После ее ухода все собравшиеся покинули свои места и столпились в наружном дворе храма. Жрецы раздавали им жертву, взятую с алтаря. Каждый мужчина получал хлебное зерно, которое съедал, каждая женщина – цветок, который прятала на груди.
Рэгнолл немного приподнялся, и я увидел, что его глаза блестели и лицо было чрезвычайно бледно.
– Что вы хотите делать? – спросил я.
– Потребовать у этих людей возвращения моей похищенной жены, – ответил он, – не останавливайте меня, Кватермэн. Я знаю, что делаю.
– Но они не отдадут ее, а нас всего трое невооруженных людей. Прошу вас, не будьте опрометчивы. Это может все испортить. Предоставьте мне попробовать уладить дело.
– Хорошо, – согласился Рэгнолл после некоторого колебания.
– Теперь, – сказал я, – мы пойдем вниз посетить Харута и его друзей.
Под прикрытием кустарника мы отползли на некоторое расстояние назад и, пройдя с четверть мили в восточном направлении, повернули на север и (как я и ожидал) вышли на дорогу, которая вела к восточным воротам амфитеатра.
Мы прошли через них и не привлекли ничьего внимания, быть может, потому, что все были заняты разговором или молитвой.
Пройдя немного, мы остановились, и я сказал громким голосом:
– Белые люди и их слуга пришли на приглашение Харута. Проводите нас к нему.
Все обернулись и удивленно смотрели на нас, стоявших в тени, так как солнце поднялось еще не особенно высоко.
– Смерть им! – вдруг закричал один голос, – смерть чужестранцам, осквернившим наш храм!
– Как! – ответил я, – вы хотите убить тех, кому ваш главный жрец обещал безопасность, тех, с чьей помощью, как говорил ваш оракул, вы надеетесь убить Джану и отразить врагов?
– Как они узнали это? – закричал другой голос, – это маги!
– Да, – сказал я, – если сомневаетесь, пойдите и взгляните на стража пещеры, о смерти которого говорил ваш оракул. Вы увидите, что он не солгал.
В то время, когда я говорил это, в ворота вбежал человек в белой одежде, развевавшейся по ветру.
– О жрецы и жрицы Дитяти! – кричал он. – Старая змея умерла. На мне лежала обязанность кормить ее в день новой луны, и я нашел ее мертвой!
– Вы слышали, – спокойно сказал я, – отец змей мертв. Мы взглянули на него, и он умер.
Все тихо стояли и смотрели на нас, как стадо испуганных овец. Потом толпа расступилась, и появился похожий на библейского патриарха Харут. Он поклонился нам со своей обычной восточной вежливостью. Мы тоже ответили ему поклоном.
– Итак, вы здесь? – обратился к нам Харут на своем особенном английском языке, принятом, вероятно, белыми кенда за язык, известный только магам.
– Ты приглашал нас, и мы пришли, так как считаем невежливым не принять твоего приглашения. Мы прошли через пещеру, где живет отвратительное пресмыкающееся, безвредное для тех, кто не боится его. Вы не заметили нас, но мы присутствовали при вашем богослужении и все видели и слышали. Например, мы видели жену лорда, похищенную вами в Египте, хотя ты, Харут, будучи лжецом, клялся, что не похищал ее. Мы слышали, что она говорила после того, как вдохнула дыма вашего курения.
Харут побледнел, поднял глаза к небу и зашатался, едва не упав.
– Как вам удалось это? – спросил он слабым голосом.
– Это безразлично, мой друг, – надменно ответил я, – нам только надо знать, когда вы вернете эту леди ее мужу.
– Никогда, – сказал он, овладев собой, – сперва мы убьем вас, потом ее. Она должна остаться здесь до самой смерти.
– Слушай, – вмешался Рэгнолл, – я сильнее тебя. Если ты сейчас же не дашь обещания вернуть мне мою жену, я убью тебя этой палкой.
– Господин, – с достоинством сказал старик, – я знаю, что ты можешь сделать это, и если ты убьешь меня, я поблагодарю тебя, так как мне очень тяжело жить. Но что хорошего выйдет из этого? Все вы умрете через минуту после меня, а леди останется здесь до тех пор, пока не умрет, или пока царь черных кенда не сделает ее своей женой.
– Дайте мне говорить, – сказал я, наступая Рэгноллу на ногу, – мы слышали, что говорил ваш оракул, и знаем, что вы верите в его слова. Он говорил, что только с нашей помощью вы можете победить черных кенда. Если вы не пообещаете исполнить то, что мы потребуем, мы не станем помогать вам. Мы сожжем наш порох и расплавим свинец; тогда наши ружья не будут в состоянии говорить с Джаной и Симбой. Но если вы обещаете нам исполнить наши требования, мы научим ваших людей стрелять из тех пятидесяти ружей, которые имеются у нас, и с нашей помощью вы победите врагов. Ты понял меня?
Харут утвердительно кивнул головой и спросил, поглаживая свою длинную бороду:
– Что же мы должны обещать?
– Мы хотим, чтобы после того, как Джана будет убит и черные кенда побеждены, вы вернули нам похищенную леди и дали нам всем возможность уйти из вашей страны.
– Вы требуете невозможного, – сказал Харут, – это погубит нас. Но присядьте и поешьте. Тем временем я поговорю с другими жрецами. Не бойтесь, вы в безопасности.
– Нам нечего бояться. Это ты, похитивший леди причинивший смерть Бене, должен бояться. Вспомни слова оракула, Харут.
– Я знаю их. Но мне непонятно, откуда они вам известны, – ответил он, после чего отдал несколько приказаний.
Мы были окружены стражей и проведены через толпу во второй двор храма, который был теперь пуст.
Женщины принесли нам питье и пищу, за которую мы с Хан-сом принялись с усердием, между тем как Рэгнолл ел очень мало. Радуясь, что носче долгих поисков он наконец нашел свою жену, он в то же время боялся снова потерять ее, и это лишало его аппетита.
Пока мы ели, жрецы, числом около двенадцати, собрались между алтарем и святилищем и вступили в горячий спор с Харутом. По их лицам было видно, что мнения разделились.
Наконец Харут сделал какое-то предложение, на которое все согласились. Он и двое других жрецов вошли в святилище.
Минут через пять они вернулись, и один из них сделал сообщение, которое было выслушано весьма внимательно.
Потом один из жрецов подошел к нам и с поклоном пригласил нас приблизиться к алтарю.
Харут снова открыл двери святилища, стал направо от них и обратился к нам на этот раз на своем языке.
– Господин Макумацан, Игеза и желтый человек, именуемый «Светом-во-мраке!» – сказал он. – Мы, главные жрецы Дитяти, посоветовавшись между собой и с мудростью Дитяти, от имени белых кенда соглашаемся на ваши требования.
Во-первых, после того, как вы убьете Джану и прогоните черных кенда, мы отдадим вам белую леди, жену лорда Игеза. Во-вторых, мы проводим вас и ее из нашей земли до места, откуда вы можете вернуться в свою страну. Мы исполним все это, ибо если Джана будет мертв, у нас не будет больше причин бояться черных кенда и не будет надобности в оракуле. Когда у нас явится нужда в оракуле, мы, без сомнения, сумеем найти нового. Но если мы поклянемся в этом, вы в свою очередь должны дать клятву, что до конца войны останетесь с нами. Вы должны поклясться, что до тех пор, пока мы сами не вернем вам леди, вы не будете пытаться видеть ее. Если вы откажетесь, мы окружим вас кольцом и будем сторожить до тех пор, пока вы не умрете от голода и жажды, ибо мы не можем проливать кровь в этом месте.
– Мы исполним свое обещание, но кто нам поручится, что вы исполните ваше?
– Мы поклянемся Дитятей, и эта клятва не может быть нарушена.
– Тогда клянитесь, – сказал я.
Жрецы положили свои правые руки на алтарь и «во имя Дитяти и всего народа белых кенда» дали торжественную клятву, после чего потребовали того же и от нас.
Сперва вышло некоторое затруднение с Рэгноллом, отказавшимся связывать себя какими бы то ни было обещаниями. В конце концов, к великому облегчению мне удалось уговорить его.
Ханс объявил мне, что готов поклясться чем угодно, прибавив, что слова ничего не значат, так как всегда можно будет поступить так, как будет выгодно.
Я прочел ему короткое внушение относительно гнусности вероломства, которое, кажется, не произвело на него большого впечатления.
Первый давал клятву я, закончив ее словами «да поможет мне Бог», как несколько раз делал это, когда мне приходилось выступать свидетелем на суде.
Потом Рэгнолл повторил мою клятву по-английски.
Харут внимательно выслушивал каждое слово и раза два попросил меня точно объяснить значение некоторых выражений. Наконец Ханс, которому, очевидно, все это весьма наскучило, повторил за мной слова клятвы, прибавив от себя: «Да поможет мне покойный отец бааса». Это выражение вызвало длинные объяснения. Ханс растолковал жрецам, что мой покойный отец находился в гаком же положении к Высшей Силе, как их Оракул к Дитяти. Кроме того, он щедро посулил дополнительно клясться душами своего деда и бабки и некоторыми божествами, почитавшимися им, в числе которых, кажется, был заяц. Это предложение было принято жрецами.
– Эти глупцы не понимают, – на ухо прошептал мне по-голландски Ханс, – что покойному отцу бааса будет приятно, если я сыграю с ними такую же шутку, как они сыграли с белой леди и лордом Игезой.
В глубине своей темной и таинственной души Ханс чтил только одного бога, именно – любовь, но не к женщине и не к Дитяти, а к моей скромной особе.
XVIII. ПОСОЛЬСТВО
После этой церемонии все жрецы, за исключением Харута и двух других, удалились, вероятно, затем, чтобы сообщить о своем решении остальному собранию, а через него – всему народу белых кенда.
– Что вы хотите теперь делать? – по-английски спросил Харут, всегда говоривший на этом языке в присутствии Рэгнолла, – быть может, вы полетите обратно в город Дитяти? В таком случае, пожалуйста, возьмите и меня с собой, так как это избавит меня от долгой езды.
– О, нет! – ответил я, – мы прошли сюда через пещеру, где живет отец змей, который при виде нас умер от страха.
– Хорошая ложь, – восхищенно сказал Харут, – первоклассная ложь! Но удивительно, как вам удалось убить змею, которую мы считали бессмертной, так как она прожила несколько сот лет? Наш народ нашел ее, когда впервые пришел в эту страну. Это было мерзкое животное. Быть может, вы хотите посмотреть Дитя? Это можно, так как вы теперь наши братья. Только снимите шляпы и не разговаривайте.
Мы, конечно, выразили желание посмотреть Дитя. Харут ввел нас в небольшое святилище, достаточно просторное, чтобы вместить всех нас. В нише, устроенной в стене, в дальнем конце его, стояло священное изображение, которое мы с Рэгноллом рассматривали с глубоким благоговейным интересом. Это была статуя ребенка около двух футов высотой, вырезанная из цельного клыка слона. Она была настолько ветхой, что желтая слоновая кость покрылась множеством мелких трещинок. По ее виду можно было заключить, что она была сделана несколько тысяч лет тому назад и всегда хранилась под покрывалом. Египетское происхождение статуи не вызывало сомнений. Возможно, что моделью для нее послужило дитя какого-нибудь фараона. Тонкая работа обнаруживала превосходного художника, создавшего статую.
В святилище не было ничего, кроме кресла черного дерева с инкрустацией из слоновой кости, изображения змеи и двух свитков папируса, лежавших в нише вместе со статуей.
К моему великому разочарованию Харут не разрешил даже прикоснуться к ним.
– Теперь вы и народ белых кенда одно, – сказал он, когда мы вышли из святилища, – ваш конец – его конец; кипа судьба – его судьба; его тайна – ваша тайна. Ты, лорд Игеза, в награду за помощь нам получишь леди, которую мы похитили у тебя на Ниле.
– Как вам удалось сделать это? – прервал Харута Рэгнолл.
– Мы следовали за тобой, господин. Мы следовали за тобой по Египту, пока не представился удобный случай. Когда наступила ночь, мы позвали леди, и она пришла на наш зов. Ты помнишь арабов, разъезжавших по берегу большой реки за день до похищения? Мы были в числе их, и нам удалось на верблюдах увезти леди через пустыню в нашу страну, точно так же, как, я убежден, мы перевезем тебя и ее обратно.
– Я тоже верю в это, – ответил Рэгнолл, – вы причинили мне много зла. Но как могло случиться, что мой мальчик был убит слоном?
– Спроси об этом Джану, а не меня, – сумрачно ответил Харут. – Ты, Макумацан, получишь в награду много слоновой кости, которую ты видел на кладбище слонов по ту сторону реки Тавы. Когда ты убьешь Джану, стерегущего это место, и нанесешь поражение служащим ему черным кенда, мы дадим тебе верблюдов, чтобы довезти слоновую кость до кораблей. Что касается тебя, желтый человек, я думаю, что ты, который скоро унаследуешь все вещи, не ищешь награды.
– Что вы хотите теперь делать? – по-английски спросил Харут, всегда говоривший на этом языке в присутствии Рэгнолла, – быть может, вы полетите обратно в город Дитяти? В таком случае, пожалуйста, возьмите и меня с собой, так как это избавит меня от долгой езды.
– О, нет! – ответил я, – мы прошли сюда через пещеру, где живет отец змей, который при виде нас умер от страха.
– Хорошая ложь, – восхищенно сказал Харут, – первоклассная ложь! Но удивительно, как вам удалось убить змею, которую мы считали бессмертной, так как она прожила несколько сот лет? Наш народ нашел ее, когда впервые пришел в эту страну. Это было мерзкое животное. Быть может, вы хотите посмотреть Дитя? Это можно, так как вы теперь наши братья. Только снимите шляпы и не разговаривайте.
Мы, конечно, выразили желание посмотреть Дитя. Харут ввел нас в небольшое святилище, достаточно просторное, чтобы вместить всех нас. В нише, устроенной в стене, в дальнем конце его, стояло священное изображение, которое мы с Рэгноллом рассматривали с глубоким благоговейным интересом. Это была статуя ребенка около двух футов высотой, вырезанная из цельного клыка слона. Она была настолько ветхой, что желтая слоновая кость покрылась множеством мелких трещинок. По ее виду можно было заключить, что она была сделана несколько тысяч лет тому назад и всегда хранилась под покрывалом. Египетское происхождение статуи не вызывало сомнений. Возможно, что моделью для нее послужило дитя какого-нибудь фараона. Тонкая работа обнаруживала превосходного художника, создавшего статую.
В святилище не было ничего, кроме кресла черного дерева с инкрустацией из слоновой кости, изображения змеи и двух свитков папируса, лежавших в нише вместе со статуей.
К моему великому разочарованию Харут не разрешил даже прикоснуться к ним.
– Теперь вы и народ белых кенда одно, – сказал он, когда мы вышли из святилища, – ваш конец – его конец; кипа судьба – его судьба; его тайна – ваша тайна. Ты, лорд Игеза, в награду за помощь нам получишь леди, которую мы похитили у тебя на Ниле.
– Как вам удалось сделать это? – прервал Харута Рэгнолл.
– Мы следовали за тобой, господин. Мы следовали за тобой по Египту, пока не представился удобный случай. Когда наступила ночь, мы позвали леди, и она пришла на наш зов. Ты помнишь арабов, разъезжавших по берегу большой реки за день до похищения? Мы были в числе их, и нам удалось на верблюдах увезти леди через пустыню в нашу страну, точно так же, как, я убежден, мы перевезем тебя и ее обратно.
– Я тоже верю в это, – ответил Рэгнолл, – вы причинили мне много зла. Но как могло случиться, что мой мальчик был убит слоном?
– Спроси об этом Джану, а не меня, – сумрачно ответил Харут. – Ты, Макумацан, получишь в награду много слоновой кости, которую ты видел на кладбище слонов по ту сторону реки Тавы. Когда ты убьешь Джану, стерегущего это место, и нанесешь поражение служащим ему черным кенда, мы дадим тебе верблюдов, чтобы довезти слоновую кость до кораблей. Что касается тебя, желтый человек, я думаю, что ты, который скоро унаследуешь все вещи, не ищешь награды.