Некоторое время, показавшееся мне целым столетием, слон стоял, словно изучая меня.
Озерная вода освежающей струей лилась из его хобота прямо мне на спину.
Если бы не она, я, наверное, лишился бы чувств.
Я притворился мертвым, надеясь, что, может быть, тогда Джана не тронет меня.
Чуть-чуть приоткрыв один глаз, я видел, как он поднял надо мной свою огромную ногу, и мысленно простился с жизнью.
Однако слегка коснувшись моей спины, он поставил ногу обратно на землю. Потом, бережно положив рядом со мной останки Марута, Джана начал ощупывать меня с головы до ног концом своего хобота.
Дойдя до ног, он точно железными щипцами ущипнул меня, вероятно, чтобы убедиться, не притворяюсь ли я.
Я не пошевелился, хотя вместе с куском материи он оторвал изрядную порцию моей собственной кожи.
Это, казалось, озадачило Джану; он поднял конец своего хобота, как бы желая рассмотреть оторванный лоскут при свете луны.
Результат осмотра озадачил его (на материи, вероятно, была кровь); Джана поднял уши и уже приготовился покончить со мной…
Вдруг в нескольких ярдах от меня прогремел выстрел.
Я посмотрел вверх и увидел кровь, струившуюся из левого глаза чудовища, куда, очевидно, попала пуля.
Страшно завыв от боли, Джана повернулся и бросился бежать…
Озерная вода освежающей струей лилась из его хобота прямо мне на спину.
Если бы не она, я, наверное, лишился бы чувств.
Я притворился мертвым, надеясь, что, может быть, тогда Джана не тронет меня.
Чуть-чуть приоткрыв один глаз, я видел, как он поднял надо мной свою огромную ногу, и мысленно простился с жизнью.
Однако слегка коснувшись моей спины, он поставил ногу обратно на землю. Потом, бережно положив рядом со мной останки Марута, Джана начал ощупывать меня с головы до ног концом своего хобота.
Дойдя до ног, он точно железными щипцами ущипнул меня, вероятно, чтобы убедиться, не притворяюсь ли я.
Я не пошевелился, хотя вместе с куском материи он оторвал изрядную порцию моей собственной кожи.
Это, казалось, озадачило Джану; он поднял конец своего хобота, как бы желая рассмотреть оторванный лоскут при свете луны.
Результат осмотра озадачил его (на материи, вероятно, была кровь); Джана поднял уши и уже приготовился покончить со мной…
Вдруг в нескольких ярдах от меня прогремел выстрел.
Я посмотрел вверх и увидел кровь, струившуюся из левого глаза чудовища, куда, очевидно, попала пуля.
Страшно завыв от боли, Джана повернулся и бросился бежать…
XIV. ПОГОНЯ
Кажется, на минуту или две я потерял сознание.
По крайней мере, я припоминаю странный, длительный сон. Мне грезилось, что все лежавшие вокруг меня бесчисленные скелеты слонов поднялись, выстроились в ряд и преклонили предо мной колена, так как я был единственным человеком, избежавшим смерти при встрече с Джаной.
Потом сквозь обрывки этого сновидения я слышал голос Ханса, которого считал погибшим.
– Если баас жив, – говорил он, – пусть он проснется, прежде чем я закончу заряжать «Интомби», так как надо торопиться уходить отсюда. Кажется, я попал Джане в глаз; но это очень большое животное, а пуля из «Интомби» слишком мала, чтобы убить его. Кроме того, трудно ждать, что кто-либо из нас снова попадет ему в другой глаз.
Я приподнялся и увидел перед собой самого Ханса, выглядевшего как обычно, только немного грязнее обыкновенного. Он только что кончил заряжать небольшое ружье «Интомби».
– Зачем ты здесь, Ханс? – с трудом спросил я.
– Конечно, затем, чтобы спасти бааса от дьявола Джаны, – ответил старый готтентот и, прислонив ружье к скале, опустился рядом со мной на колени, обхватил меня руками и начал плакать, приговаривая: – Как раз вовремя, баас! Слава Богу, я подоспел как раз вовремя. Теперь надо поскорей уходить отсюда. У меня вон там за большим камнем стоит привязанный верблюд. Он может нести на себе двоих, потому что отдохнул за четыре дня и вдоволь поел травы. Этот демон Джана наверное скоро вернется сюда.
Я ничего не возразил, но только посмотрел на бедного Марута.
– Ох, баас, – сказал Ханс, – о нем нечего беспокоиться; у него сломана шея, и он совершенно мертв. Но это хорошо, – весело прибавил он, – потому что верблюд не мог бы нести троих. Кроме того, если Марут останется здесь, быть может, Джана, вернувшись сюда, начнет играть им, вместо того, чтобы преследовать нас.
Бедный Марут! Какой реквием произнес над ним Ханс!
Бросив последний взгляд на останки этого несчастного человека, к которому я успел привязаться, я оперся на плечо старого Ханса, так как чувствовал себя слишком слабым, чтобы идти самостоятельно, и мы пошли с ним через плато по направлению к востоку от озера, обходя камни и бесчисленные скелеты слонов.
В двухстах ярдах от места трагедии высились скалы, похожие на те, откуда появился Джана. За ними мы нашли стоявшего на коленях верблюда, привязанного к скале.
По дороге Ханс вкратце рассказал мне свою историю. Застрелив одного из вождей черных кенда, он счел за лучшее остаться на свободе, нежели разделить с нами тяготы плена, и решил, в случае, если я буду убит, отомстить моим убийцам. Таким образом он, как было уже сказано, бежал незамеченным и до наступления ночи укрывался на склоне холма. Потом при свете луны он следовал за нами, обходя все деревни, и наконец нашел убежище в пещере недалеко от города Симбы, в лесу. Здесь по ночам он пас своего верблюда, пряча его в пещере при наступлении зари. Дни он проводил сидя на высоком дереве, откуда мог наблюдать за всем происходившим в городе. Питался он хлебными зернами, которые собирал на соседнем поле. Кроме того, у седла его верблюда оказался мешок с некоторым количеством провизии. Ханс видел все, что происходило в городе. От бури с градом он со своим верблюдом укрылся в пещере.
Видя, что нас с Марутом увозят из города, он оседлал верблюда и отправился следом за нами, скрываясь в лесу.
Оставивший нас конвой на обратном пути проехал вблизи него. Ханс подслушал, что мы с Марутом обречены на гибель, как и пленные белые кенда, которые уже принесены в жертву Джане. Потом он последовал за нами. По всей вероятности, оглядываясь назад, я ошибочно принимал мелькавшую за деревьями голову верблюда за хобот слона. Ханс видел, как мы спустились к берегу озера, и все последовавшее за этим. Когда Джана направился к нам, он незаметно пробрался вперед в безумной надежде тяжело ранить чудовище пулей из своего маленького ружья. Он уже собрался выстрелить в тот момент, когда Марут бросился в воду, но стало трудно прицеливаться в наиболее уязвимое место. Удобный случай представился лишь тогда, когда Джана уже занес надо мной свою ногу и подставил под выстрел левый глаз. Только пуля, вопреки рассчетам Ханса, не достала до мозга. Но все-таки, выбив Джане левый глаз, она причинила ему такую сильную боль, что он забыл обо мне и поспешил поскорей убраться.
Таков был рассказ старого готтентота, который он передал мне на своем лаконичном голландском наречии. Я не знаю, что было бы со мной, если бы Ханс не подоспел вовремя.
Подойдя к верблюду, мы на минуту замешкались около него. Я выпил, чтобы подкрепиться, глоток водки из фляги, которая нашлась в мешке, привязанном к седлу верблюда.
Несмотря на свое сильное пристрастие к крепким напиткам, Ханс сохранил ее, рассчитывая, что со временем она может пригодиться мне, его господину.
Мы сели на верблюда; Ханс впереди, чтобы править им, я позади на овечьих шкурах, оказавшихся, к счастью, довольно мягкими, так как рана от щипка Джаны причиняла мне сильную боль.
Мы поехали тропой слонов, надеясь, что она приведет нас к реке Таве. Скоро кладбище слонов осталось далеко позади; за ним и озеро скрылось из вида.
Тропинка шла вверх к хребту, лежавшему в двух или трех милях впереди нас.
Мы достигли хребта без приключений.
По пути нам встретилась престарелая слониха, направлявшаяся, вероятно, к месту своего последнего успокоения. Не знаю, кто больше испугался, старая слониха или наш верблюд. Оба бросились друг от друга в разные стороны, и мы едва не очутились на земле. Но вскоре наш верблюд оправился от испуга. С вершины хребта перед нами открылась песчаная равнина, кое-где поросшая травой. Милях в десяти впереди при свете луны блестели воды широкой реки.
Мы снова двинулись вперед. Проехав около четверти мили, я случайно оглянулся назад. Господи, что я увидел!
На самой вершине хребта, отчетливо виднеясь на фоне неба, стоял Джана с поднятым кверху хоботом. В следующий момент он яростно затрубил.
– Allemagte![11] – воскликнул Ханс, – старый дьявол заметил на своим последним глазом. Он следовал за нами по пятам.
– Вперед! – ответил я, пришпоривая верблюда.
Скачка началась.
У нас был хороший беговой верблюд. Он действительно был, как говорил Ханс, сравнительно свежим и, кроме того, чувствовал близость родных равнин. Он мчался как ветер, неся на себе ношу, фунтов на двести превосходившую привычную для него. Вероятно, кроме того его пугала близость преследовавшего нас слона. Миля за милей неслись мы по равнине. Джана следовал за нами как крейсер за маленькой канонеркой.
С каждой милей он на несколько ярдов приближался к нам.
Через полчаса, показавшихся нам целой неделей, когда до реки уже оставалось не более мили, он бежал ярдах в пятидесяти от нас. Я оглянулся назад; при свете луны Джана показался мне величиной с целый дом.
– Мы должны уйти от него, – сказал я, глядя на широкую реку, которая была уже совсем близко.
– Да, баас, – неуверенно ответил Ханс, – верблюд у нас хороший; бежит он очень быстро, потому что слышит по запаху своих за рекой, не говоря уже об опасности за собой. Но этот дьявол Джана бежит еще быстрее. Я вижу на пути камни – это плохо для верблюда. Не знаю, умеет ли он плавать, но мы видели, что Джана хорошо умеет делать это. Не попробовать ли, баас, ранить его в хобот или в колено?
– Замолчи, глупец, – раздраженно сказал я, – какой толк стрелять через плечо в огромного слона из ружья, годного только на козла? Лучше подгоним как следует верблюда.
Увы! Ханс оказался прав.
Берег и дно реки были усеяны камнями, и верблюд медленно передвигал по ним ноги.
Пока мы достигли берега, Джана был уже не более чем в десяти ярдах от нас. Я отчетливо видел кровь, струившуюся из того места, где у него прежде находился левый глаз.
При виде пенящегося, хоть и неглубокого, потока, наш верблюд, не привыкший к воде, остановился в нерешительности.
К счастью, в этот момент Джана снова затрубил в свой хобот. Это заставило верблюда двинуться вперед: слон для него был страшнее воды.
Он медленно шел, спотыкаясь о камни, устилавшие дно реки, которая в этом месте имела не более четырех футов в глубину. Джана был уже в пяти ярдах от нас.
Я обернулся назад и выстрелил в него из нашего маленького ружья. Попал я или нет – не могу сказать, но слон остановился на некоторое время, вероятно, вспомнив действие прошлого выстрела.
Потом он снова как паровоз двинулся за нами.
Когда мы были на середине реки, случилось неизбежное. Верблюд споткнулся и упал, и мы оба полетели в бегущий поток. Все еще сжимал ружье в руке, я бросился вброд к противоположному берегу, держась за Ханса свободной рукой.
Почти в тот же момент Джана настиг верблюда. Он пронзил его клыками, топтал ногами и, обхватив хоботом за шею, почти вытащил из воды.
Тем временем мы выбрались на противоположный берег и взобрались на высокое дерево. Там, футах в тридцати от земли, мы сидели, затаив дыхание, и ждали, что будет дальше.
Покончив с верблюдом, Джана последовал за нами и без труда отыскал.
Некоторое время он ходил вокруг дерева, как бы обдумывая, что предпринять. Потом, обхватив хоботом ствол, попытался вырвать дерево из земли. Но это дитя леса, уже сотни лет оказывавшее сопротивление бурям и воде, только затряслось. Потом Джана попробовал подрыть клыками корни. Но и здесь он потерпел неудачу, так как вокруг были сплошные камни. С глухим яростным ворчанием Джана сделал третью попытку. Став на задние ноги, он всей тяжестью своего огромного тела обрушился на ствол дерева передними ногами. Удар был очень силен. В первый момент я подумал, что дерево будет вырвано с корнем или разломится пополам.
Но, слава Богу, оно устояло, хотя затряслось так сильно, что мы с Хансом едва не полетели на землю, как яблоки осенью. Я думаю, что свалился бы, если бы меня не удерживал ловкий как обезьяна Ханс, умевший держаться ногами так же хорошо, как руками. Трижды Джана повторял этот маневр. На третий раз я к своему ужасу увидел, что корни дерева начали слабеть.
Уже слышался зловещий треск.
К счастью, Джана не заметил этого. Он оставил свои попытки и задумчиво стоял, помахивая хоботом.
– Ханс, – прошептал я, – заряди поскорее ружье. Я выбью ему другой глаз.
– Порох подмочен, баас, – простонал Ханс, – вода попала в него, когда мы упали в реку.
Через несколько минут Джана решил сделать последнюю попытку. Подойдя вплотную к дереву, он стал на задние ноги, передними уперся в ствол и, вытянув вверх хобот, начал обламывать ветви и сучья.
– Я думаю, что он не достанет нас, если не принесет камень и не встанет на него, – заметил я.
– Ох, баас, не надо говорить громко, – ответил Ханс, – иначе Джана подслушает нас и действительно принесет камень.
Хотя все это и казалось вздором, но кто знает, быть может, чудовище понимало человеческую речь.
Мы взобрались как можно выше и ждали, что будет дальше.
Покончив с ветками, Джана начал тянуть по направлению к нам свой длинный хобот.
Фут за футом он приближался к нам и вскоре был всего в нескольких дюймах от моих ног и войлочной шляпы Ханса.
Мгновение – и шляпа исчезла в пасти слона. Я полагаю, что он проглотил ее, так как она не возвратилась обратно.
Потеря шляпы привела Ханса в ярость.
Осыпая Джану проклятиями, он вытащил свой нож и приготовился.
Снова длинный коричневый хобот потянулся к нам. Очевидно, Джана теперь приспособился лучше, так как хобот приблизился к нам еще на несколько дюймов. Конец его, как змея, обхватил сук, на котором сидел я.
Ханс быстро наклонился, нож блеснул в лучах восходящего солнца, и в одно мгновение конец хобота, как бабочка булавкой, был пригвожден к дереву.
Джана, издав жалобный крик, пробовал осторожно освободить свой хобот. Но тщетно! Ханс крепко держал рукоятку ножа. Наконец Джана энергично рванулся назад и вырвал хобот, разрезав его конец пополам и оставив нож в дереве. Потом он взял конец хобота в рот, начал сосать его, как сосут обрезанный палец, и, рыча в бессильной ярости, бросился в реку, перешел ее в брод и вскоре исчез из вида. Посылая вслед Джане проклятия, Ханс требовал у него возвращения шляпы.
За всю свою жизнь я не видел зрелища более приятного, чем мелькание хвоста удалявшегося чудовища.
– Теперь, баас, – смеясь говорил Ханс, – старый дьявол получил достаточно, чтобы не забыть нас. Я думаю, нам следует поскорей уйти отсюда, прежде чем он одумается и вернется назад с длинной палкой, чтобы сбить нас с дерева.
Мы двинулись в путь с поспешностью, на какую только были способны мои застывшие члены и общее состояние. К счастью, у нас не было сомнений относительно пути, так как сквозь утренний туман на горизонте ясно виднелись очертания холма, который белые кенда называли «Священной Горой» или «Домом Дитяти». Мы думали, что до него не более двадцати миль, но в действительности оказалось значительно больше, так как часа через два пути мы ненамного приблизились к нему. Это был ужасный путь. Силы мои совсем иссякли после всех пережитых ужасов. К тому же рана от щипка Джаны, воспалившаяся от верховой езды на верблюде, причиняла мне нестерпимую боль.
Первые десять миль мы прошли по пустынным местам. Потом стали попадаться стада мелкого скота и верблюдов; их пастухи, по всей вероятности, скрывались в высокой траве. После этого мы шли нолями, засеянными злаками, которые, как я заметил, совершенно не пострадали от града, прошедшего, очевидно, стороной. Дальше мы увидели отдельные хижины. Их обитатели вскоре заметили нас и бежали в испуге.
Наконец мы подошли (я медленно плелся, опираясь на плечо Ханса) на расстояние ружейного выстрела к какой-то деревне.
Я думаю, что жители ее были предупреждены беглецами о нашем приближении, потому что человек тридцать мужчин, вооруженных копьями и другим оружием, кольцом окружили нас с явно враждебными намерениями.
Я закричал им, что мы друзья Харута и всех почитателей Дитяти. Нам ответили, что мы лжецы, ибо из страны черных кенда, поклонников демона Джаны, не могут прийти друзья.
Я попробовал убедить их, что мы менее всех в мире являемся почитателями Джаны, который преследовал нас в продолжение нескольких часов, но они и слушать не хотели.
– Вы шпионы Симбы, – кричали они, – запах Джаны на вас (это была, пожалуй, правда). Мы убьем тебя, белый козел, и тебя, маленькая желтая обезьяна! Из земли черных кенда к нам могут прийти только враги!
– Если убьете нас, – ответил я, – вы навлечете на себя проклятие Дитяти. Голод, град и войну!
Эти слова произвели на нападавших впечатление. По крайней мере, они на время оставили нас в покое.
Наконец после некоторого замешательства сторонники убийства одержали верх, и окружавшие нас воины начали плясать, потрясая копьями и крича, что мы должны умереть, как пришельцы от черных кенда.
Я сел на землю, так как совсем выбился из сил. Мне стало все совершенно безразлично.
Ханс с ножом в руках стоял около меня, осыпая белых кенда теми же проклятиями, какими осыпал Джану. Они все ближе и ближе подходили к нам. Я уже закрыл глаза, чтобы не видеть блеска оружия, которое должно было поразить нас, как восклицание Ханса заставило меня снова открыть их.
Бросив взгляд в том направлении, куда он указывал протянутым ножом, я увидел отряд всадников на верблюдах, мчавшихся к нам.
Впереди их в белой одежде, развевавшейся по ветру, ехал бородатый предводитель, в котором я узнал Харута, кричавшего и размахивавшего копьем. Нападавшие тоже увидели всадников и опустили оружие, повинуясь восклицанию Харута. Он направил своего верблюда прямо на одного из нападавших, по-видимому, предводителя, и в гневе ударом копья нанес ему рану в плечо, заставившую того свалиться на землю.
– Собака! – закричал при этом Харут, – ты хотел причинить зло гостям Дитяти!
Дальше я ничего не слышал, потому что потерял сознание.
По крайней мере, я припоминаю странный, длительный сон. Мне грезилось, что все лежавшие вокруг меня бесчисленные скелеты слонов поднялись, выстроились в ряд и преклонили предо мной колена, так как я был единственным человеком, избежавшим смерти при встрече с Джаной.
Потом сквозь обрывки этого сновидения я слышал голос Ханса, которого считал погибшим.
– Если баас жив, – говорил он, – пусть он проснется, прежде чем я закончу заряжать «Интомби», так как надо торопиться уходить отсюда. Кажется, я попал Джане в глаз; но это очень большое животное, а пуля из «Интомби» слишком мала, чтобы убить его. Кроме того, трудно ждать, что кто-либо из нас снова попадет ему в другой глаз.
Я приподнялся и увидел перед собой самого Ханса, выглядевшего как обычно, только немного грязнее обыкновенного. Он только что кончил заряжать небольшое ружье «Интомби».
– Зачем ты здесь, Ханс? – с трудом спросил я.
– Конечно, затем, чтобы спасти бааса от дьявола Джаны, – ответил старый готтентот и, прислонив ружье к скале, опустился рядом со мной на колени, обхватил меня руками и начал плакать, приговаривая: – Как раз вовремя, баас! Слава Богу, я подоспел как раз вовремя. Теперь надо поскорей уходить отсюда. У меня вон там за большим камнем стоит привязанный верблюд. Он может нести на себе двоих, потому что отдохнул за четыре дня и вдоволь поел травы. Этот демон Джана наверное скоро вернется сюда.
Я ничего не возразил, но только посмотрел на бедного Марута.
– Ох, баас, – сказал Ханс, – о нем нечего беспокоиться; у него сломана шея, и он совершенно мертв. Но это хорошо, – весело прибавил он, – потому что верблюд не мог бы нести троих. Кроме того, если Марут останется здесь, быть может, Джана, вернувшись сюда, начнет играть им, вместо того, чтобы преследовать нас.
Бедный Марут! Какой реквием произнес над ним Ханс!
Бросив последний взгляд на останки этого несчастного человека, к которому я успел привязаться, я оперся на плечо старого Ханса, так как чувствовал себя слишком слабым, чтобы идти самостоятельно, и мы пошли с ним через плато по направлению к востоку от озера, обходя камни и бесчисленные скелеты слонов.
В двухстах ярдах от места трагедии высились скалы, похожие на те, откуда появился Джана. За ними мы нашли стоявшего на коленях верблюда, привязанного к скале.
По дороге Ханс вкратце рассказал мне свою историю. Застрелив одного из вождей черных кенда, он счел за лучшее остаться на свободе, нежели разделить с нами тяготы плена, и решил, в случае, если я буду убит, отомстить моим убийцам. Таким образом он, как было уже сказано, бежал незамеченным и до наступления ночи укрывался на склоне холма. Потом при свете луны он следовал за нами, обходя все деревни, и наконец нашел убежище в пещере недалеко от города Симбы, в лесу. Здесь по ночам он пас своего верблюда, пряча его в пещере при наступлении зари. Дни он проводил сидя на высоком дереве, откуда мог наблюдать за всем происходившим в городе. Питался он хлебными зернами, которые собирал на соседнем поле. Кроме того, у седла его верблюда оказался мешок с некоторым количеством провизии. Ханс видел все, что происходило в городе. От бури с градом он со своим верблюдом укрылся в пещере.
Видя, что нас с Марутом увозят из города, он оседлал верблюда и отправился следом за нами, скрываясь в лесу.
Оставивший нас конвой на обратном пути проехал вблизи него. Ханс подслушал, что мы с Марутом обречены на гибель, как и пленные белые кенда, которые уже принесены в жертву Джане. Потом он последовал за нами. По всей вероятности, оглядываясь назад, я ошибочно принимал мелькавшую за деревьями голову верблюда за хобот слона. Ханс видел, как мы спустились к берегу озера, и все последовавшее за этим. Когда Джана направился к нам, он незаметно пробрался вперед в безумной надежде тяжело ранить чудовище пулей из своего маленького ружья. Он уже собрался выстрелить в тот момент, когда Марут бросился в воду, но стало трудно прицеливаться в наиболее уязвимое место. Удобный случай представился лишь тогда, когда Джана уже занес надо мной свою ногу и подставил под выстрел левый глаз. Только пуля, вопреки рассчетам Ханса, не достала до мозга. Но все-таки, выбив Джане левый глаз, она причинила ему такую сильную боль, что он забыл обо мне и поспешил поскорей убраться.
Таков был рассказ старого готтентота, который он передал мне на своем лаконичном голландском наречии. Я не знаю, что было бы со мной, если бы Ханс не подоспел вовремя.
Подойдя к верблюду, мы на минуту замешкались около него. Я выпил, чтобы подкрепиться, глоток водки из фляги, которая нашлась в мешке, привязанном к седлу верблюда.
Несмотря на свое сильное пристрастие к крепким напиткам, Ханс сохранил ее, рассчитывая, что со временем она может пригодиться мне, его господину.
Мы сели на верблюда; Ханс впереди, чтобы править им, я позади на овечьих шкурах, оказавшихся, к счастью, довольно мягкими, так как рана от щипка Джаны причиняла мне сильную боль.
Мы поехали тропой слонов, надеясь, что она приведет нас к реке Таве. Скоро кладбище слонов осталось далеко позади; за ним и озеро скрылось из вида.
Тропинка шла вверх к хребту, лежавшему в двух или трех милях впереди нас.
Мы достигли хребта без приключений.
По пути нам встретилась престарелая слониха, направлявшаяся, вероятно, к месту своего последнего успокоения. Не знаю, кто больше испугался, старая слониха или наш верблюд. Оба бросились друг от друга в разные стороны, и мы едва не очутились на земле. Но вскоре наш верблюд оправился от испуга. С вершины хребта перед нами открылась песчаная равнина, кое-где поросшая травой. Милях в десяти впереди при свете луны блестели воды широкой реки.
Мы снова двинулись вперед. Проехав около четверти мили, я случайно оглянулся назад. Господи, что я увидел!
На самой вершине хребта, отчетливо виднеясь на фоне неба, стоял Джана с поднятым кверху хоботом. В следующий момент он яростно затрубил.
– Allemagte![11] – воскликнул Ханс, – старый дьявол заметил на своим последним глазом. Он следовал за нами по пятам.
– Вперед! – ответил я, пришпоривая верблюда.
Скачка началась.
У нас был хороший беговой верблюд. Он действительно был, как говорил Ханс, сравнительно свежим и, кроме того, чувствовал близость родных равнин. Он мчался как ветер, неся на себе ношу, фунтов на двести превосходившую привычную для него. Вероятно, кроме того его пугала близость преследовавшего нас слона. Миля за милей неслись мы по равнине. Джана следовал за нами как крейсер за маленькой канонеркой.
С каждой милей он на несколько ярдов приближался к нам.
Через полчаса, показавшихся нам целой неделей, когда до реки уже оставалось не более мили, он бежал ярдах в пятидесяти от нас. Я оглянулся назад; при свете луны Джана показался мне величиной с целый дом.
– Мы должны уйти от него, – сказал я, глядя на широкую реку, которая была уже совсем близко.
– Да, баас, – неуверенно ответил Ханс, – верблюд у нас хороший; бежит он очень быстро, потому что слышит по запаху своих за рекой, не говоря уже об опасности за собой. Но этот дьявол Джана бежит еще быстрее. Я вижу на пути камни – это плохо для верблюда. Не знаю, умеет ли он плавать, но мы видели, что Джана хорошо умеет делать это. Не попробовать ли, баас, ранить его в хобот или в колено?
– Замолчи, глупец, – раздраженно сказал я, – какой толк стрелять через плечо в огромного слона из ружья, годного только на козла? Лучше подгоним как следует верблюда.
Увы! Ханс оказался прав.
Берег и дно реки были усеяны камнями, и верблюд медленно передвигал по ним ноги.
Пока мы достигли берега, Джана был уже не более чем в десяти ярдах от нас. Я отчетливо видел кровь, струившуюся из того места, где у него прежде находился левый глаз.
При виде пенящегося, хоть и неглубокого, потока, наш верблюд, не привыкший к воде, остановился в нерешительности.
К счастью, в этот момент Джана снова затрубил в свой хобот. Это заставило верблюда двинуться вперед: слон для него был страшнее воды.
Он медленно шел, спотыкаясь о камни, устилавшие дно реки, которая в этом месте имела не более четырех футов в глубину. Джана был уже в пяти ярдах от нас.
Я обернулся назад и выстрелил в него из нашего маленького ружья. Попал я или нет – не могу сказать, но слон остановился на некоторое время, вероятно, вспомнив действие прошлого выстрела.
Потом он снова как паровоз двинулся за нами.
Когда мы были на середине реки, случилось неизбежное. Верблюд споткнулся и упал, и мы оба полетели в бегущий поток. Все еще сжимал ружье в руке, я бросился вброд к противоположному берегу, держась за Ханса свободной рукой.
Почти в тот же момент Джана настиг верблюда. Он пронзил его клыками, топтал ногами и, обхватив хоботом за шею, почти вытащил из воды.
Тем временем мы выбрались на противоположный берег и взобрались на высокое дерево. Там, футах в тридцати от земли, мы сидели, затаив дыхание, и ждали, что будет дальше.
Покончив с верблюдом, Джана последовал за нами и без труда отыскал.
Некоторое время он ходил вокруг дерева, как бы обдумывая, что предпринять. Потом, обхватив хоботом ствол, попытался вырвать дерево из земли. Но это дитя леса, уже сотни лет оказывавшее сопротивление бурям и воде, только затряслось. Потом Джана попробовал подрыть клыками корни. Но и здесь он потерпел неудачу, так как вокруг были сплошные камни. С глухим яростным ворчанием Джана сделал третью попытку. Став на задние ноги, он всей тяжестью своего огромного тела обрушился на ствол дерева передними ногами. Удар был очень силен. В первый момент я подумал, что дерево будет вырвано с корнем или разломится пополам.
Но, слава Богу, оно устояло, хотя затряслось так сильно, что мы с Хансом едва не полетели на землю, как яблоки осенью. Я думаю, что свалился бы, если бы меня не удерживал ловкий как обезьяна Ханс, умевший держаться ногами так же хорошо, как руками. Трижды Джана повторял этот маневр. На третий раз я к своему ужасу увидел, что корни дерева начали слабеть.
Уже слышался зловещий треск.
К счастью, Джана не заметил этого. Он оставил свои попытки и задумчиво стоял, помахивая хоботом.
– Ханс, – прошептал я, – заряди поскорее ружье. Я выбью ему другой глаз.
– Порох подмочен, баас, – простонал Ханс, – вода попала в него, когда мы упали в реку.
Через несколько минут Джана решил сделать последнюю попытку. Подойдя вплотную к дереву, он стал на задние ноги, передними уперся в ствол и, вытянув вверх хобот, начал обламывать ветви и сучья.
– Я думаю, что он не достанет нас, если не принесет камень и не встанет на него, – заметил я.
– Ох, баас, не надо говорить громко, – ответил Ханс, – иначе Джана подслушает нас и действительно принесет камень.
Хотя все это и казалось вздором, но кто знает, быть может, чудовище понимало человеческую речь.
Мы взобрались как можно выше и ждали, что будет дальше.
Покончив с ветками, Джана начал тянуть по направлению к нам свой длинный хобот.
Фут за футом он приближался к нам и вскоре был всего в нескольких дюймах от моих ног и войлочной шляпы Ханса.
Мгновение – и шляпа исчезла в пасти слона. Я полагаю, что он проглотил ее, так как она не возвратилась обратно.
Потеря шляпы привела Ханса в ярость.
Осыпая Джану проклятиями, он вытащил свой нож и приготовился.
Снова длинный коричневый хобот потянулся к нам. Очевидно, Джана теперь приспособился лучше, так как хобот приблизился к нам еще на несколько дюймов. Конец его, как змея, обхватил сук, на котором сидел я.
Ханс быстро наклонился, нож блеснул в лучах восходящего солнца, и в одно мгновение конец хобота, как бабочка булавкой, был пригвожден к дереву.
Джана, издав жалобный крик, пробовал осторожно освободить свой хобот. Но тщетно! Ханс крепко держал рукоятку ножа. Наконец Джана энергично рванулся назад и вырвал хобот, разрезав его конец пополам и оставив нож в дереве. Потом он взял конец хобота в рот, начал сосать его, как сосут обрезанный палец, и, рыча в бессильной ярости, бросился в реку, перешел ее в брод и вскоре исчез из вида. Посылая вслед Джане проклятия, Ханс требовал у него возвращения шляпы.
За всю свою жизнь я не видел зрелища более приятного, чем мелькание хвоста удалявшегося чудовища.
– Теперь, баас, – смеясь говорил Ханс, – старый дьявол получил достаточно, чтобы не забыть нас. Я думаю, нам следует поскорей уйти отсюда, прежде чем он одумается и вернется назад с длинной палкой, чтобы сбить нас с дерева.
Мы двинулись в путь с поспешностью, на какую только были способны мои застывшие члены и общее состояние. К счастью, у нас не было сомнений относительно пути, так как сквозь утренний туман на горизонте ясно виднелись очертания холма, который белые кенда называли «Священной Горой» или «Домом Дитяти». Мы думали, что до него не более двадцати миль, но в действительности оказалось значительно больше, так как часа через два пути мы ненамного приблизились к нему. Это был ужасный путь. Силы мои совсем иссякли после всех пережитых ужасов. К тому же рана от щипка Джаны, воспалившаяся от верховой езды на верблюде, причиняла мне нестерпимую боль.
Первые десять миль мы прошли по пустынным местам. Потом стали попадаться стада мелкого скота и верблюдов; их пастухи, по всей вероятности, скрывались в высокой траве. После этого мы шли нолями, засеянными злаками, которые, как я заметил, совершенно не пострадали от града, прошедшего, очевидно, стороной. Дальше мы увидели отдельные хижины. Их обитатели вскоре заметили нас и бежали в испуге.
Наконец мы подошли (я медленно плелся, опираясь на плечо Ханса) на расстояние ружейного выстрела к какой-то деревне.
Я думаю, что жители ее были предупреждены беглецами о нашем приближении, потому что человек тридцать мужчин, вооруженных копьями и другим оружием, кольцом окружили нас с явно враждебными намерениями.
Я закричал им, что мы друзья Харута и всех почитателей Дитяти. Нам ответили, что мы лжецы, ибо из страны черных кенда, поклонников демона Джаны, не могут прийти друзья.
Я попробовал убедить их, что мы менее всех в мире являемся почитателями Джаны, который преследовал нас в продолжение нескольких часов, но они и слушать не хотели.
– Вы шпионы Симбы, – кричали они, – запах Джаны на вас (это была, пожалуй, правда). Мы убьем тебя, белый козел, и тебя, маленькая желтая обезьяна! Из земли черных кенда к нам могут прийти только враги!
– Если убьете нас, – ответил я, – вы навлечете на себя проклятие Дитяти. Голод, град и войну!
Эти слова произвели на нападавших впечатление. По крайней мере, они на время оставили нас в покое.
Наконец после некоторого замешательства сторонники убийства одержали верх, и окружавшие нас воины начали плясать, потрясая копьями и крича, что мы должны умереть, как пришельцы от черных кенда.
Я сел на землю, так как совсем выбился из сил. Мне стало все совершенно безразлично.
Ханс с ножом в руках стоял около меня, осыпая белых кенда теми же проклятиями, какими осыпал Джану. Они все ближе и ближе подходили к нам. Я уже закрыл глаза, чтобы не видеть блеска оружия, которое должно было поразить нас, как восклицание Ханса заставило меня снова открыть их.
Бросив взгляд в том направлении, куда он указывал протянутым ножом, я увидел отряд всадников на верблюдах, мчавшихся к нам.
Впереди их в белой одежде, развевавшейся по ветру, ехал бородатый предводитель, в котором я узнал Харута, кричавшего и размахивавшего копьем. Нападавшие тоже увидели всадников и опустили оружие, повинуясь восклицанию Харута. Он направил своего верблюда прямо на одного из нападавших, по-видимому, предводителя, и в гневе ударом копья нанес ему рану в плечо, заставившую того свалиться на землю.
– Собака! – закричал при этом Харут, – ты хотел причинить зло гостям Дитяти!
Дальше я ничего не слышал, потому что потерял сознание.
XV. ОБИТАТЕЛИ ПЕЩЕРЫ
После этого мне казалось, что я спал долгим беспокойным сном. Я не смог бы припомнить тех странных видений, которые грезились мне.
Наконец я открыл глаза и увидел, что лежу в большой прохладной комнате восточного типа на низкой кровати, возвышавшейся дюйма на три над полом.
В комнате не было окон; заменявшие их отверстия в стенах прикрывались висячими циновками, которые легко поднимались.
В оконное отверстие я увидел покрытый лесом склон лежавшего невдалеке холма. Он напомнил мне нечто, связанное с Дитятей. Что именно – я не мог вспомнить. Размышляя об этом, я услышал осторожные шаги и, обернувшись, увидел Ханса, вертевшего в руках новую соломенную шляпу.
– Ханс, – сказал я, – где ты взял эту новую шляпу?
– Мне дали ее здесь, – ответил он, – баас помнит, что дьявол Джана съел мою старую.
Тут память постепенно начала возвращаться ко мне. Ханс продолжал вертеть свою шляпу в руках, что немного раздражало меня. Я велел ему надеть ее на голову и спросил, где мы находимся.
– В городе Дитяти, куда бааса перенесли после того, как он едва не умер. Это очень хороший город. Здесь много пищи, хотя баас три дня спал и не ел ничего, кроме нескольких ложек молока и супа, которые баасу влили в горло, когда он на минуту очнулся.
– Я был сильно утомлен и нуждался в продолжительном покое, Хана. А теперь я чувствую голод. Скажи мне, здесь ли лорд Рэгнолл и Бена, или они погибли?
– Они живы и здоровы, баас, и все наше имущество цело. Они были с Харутом, когда он выручил нас, но баас потерял сознание и потому не видел их. С тех пор они ухаживали за баасом.
В это время в комнату вошел Сэвэдж, принесший мне на деревянном подносе суп.
– Добрый день, сэр! – приветствовал он меня, – я очень рад снова видеть вас с нами, особенно после того, как мы считали вас и Ханса мертвыми.
Я поблагодарил Сэвэджа и, съев суп, попросил приготовить мне что-нибудь посущественнее, так как почти умирал от голода. Он ушел исполнять мою просьбу. Ханса я услал за лордом Рэгноллом.
После их ухода пришел Харут. Он важно поклонился мне и уселся по восточному обычаю на циновку.
– Должно быть, сильный дух живет в тебе, мой господин Макумацан, – сказал он, – ибо ты жив, хотя мы были уверены в твоей смерти.
– Да, ты ошибся, мой друг Харут. Твоя магия мало помогла тебе.
– Однако магия сделала свое даю, Макумацан. Я был ранен в колено и так утомлен, что в первые два дня после прибытия сюда не мог взойти на гору и обрести свет от глаз Дитяти. Но на третий день я сделал это, и оракул рассказал мне все. Я поспешно сошел с горы, собрал людей и как раз вовремя выехал навстречу тебе. Те глупцы уже поплатились за намерение причинить тебе зло, господин. Да, Джана оказался сильнее моего брата и остальных. Только ты и твой слуга смогли одолеть его.
– Все не так, Харут. Скорее, он одолел нас. Нам удалось только бежать от него, выбив ему глаз и поранив конец хобота.
– И это много по сравнению с тем, что удалось сделать другим в продолжение многих поколений. Но все равно конец Джаны близок, и падет он от твоей руки.
– Значит, он появляется на земле белых кенда?
– Да, Макумацан. Он, или его дух – не знаю, кто. Дважды в своей жизни я видел его на Священной горе, но как он приходит и уходит – никто этого не знает. Но я скажу: пусть причинивший Джане зло остережется его!
– Пусть Джана тоже остережется меня, если я встречу его с хорошим ружьем в руках. Но вот что, Харут. Перед гибелью твой брат Марут начал говорить мне что-то о жене лорда Рэгнолла. Тогда мне было не до того, но из его слов я понял, что леди Рэгнолл находится на Священной Горе.
– Либо ты не понял Марута, мой господин, либо мой брат бредил от страха, – ответил Харут, лицо которого при этом приняло каменное, бесстрастное выражение. – Прекрасной леди нет на Священной Горе. Но позволь мне сказать, что никто, кроме жрецов Дитяти, не может ступить на гору. Кто попробует сделать это, тот умрет, ибо гору охраняет страж, который страшнее Джаны. Не спрашивай меня о нем: больше я ничего не скажу. Но если ты и твои друзья дорожите жизнью, не пытайтесь даже взглянуть на этого стража!
Видя, что продолжать разговор на эту тему бесполезно, я перевел его на град, побивший поля черных кенда.
– Я знаю, – сказал Харут, – это первое проклятие Дитяти, моими устами обещанное Симбе и его народу. Вторым будет голод, а он уже близок, ибо запасы хлеба у черных кенда подходят к концу, а большая часть их скота побита градом.
– Не имея запаса, они попытаются напасть на вашу страну, Харут, и отобрать у вас хлеб.
– Да, господин, они, конечно, попробуют сделать это, и тогда исполнится третье проклятие, проклятие войны. Все предопределено, Макумацан, и ты здесь для того, чтобы помочь нам в этой войне. У вас в багаже есть много ружей, пороху и свинца. Вы должны научить наш народ стрелять из ружей, чтобы мы могли уничтожить черных кенда.
– Ну нет, – спокойно ответил я, – я пришел к вам, чтобы убить большого слона и получить слоновую кость, а не для того, чтобы сражаться с черными кенда. Этого уж довольно с меня. Кроме того, ружья принадлежат не мне, а лорду Рэгноллу, который, быть может, назначит за них свою цену.
– С лорда Рэгнолла, пришедшего сюда против нашей воли, мы сами можем спросить плату за спасение его жизни. Пока прощай, мы поговорим потом, так как ты еще болен и слаб. Но прежде чем уйти, я еще раз повторяю: если вы хотите по-прежнему глядеть на солнце, не пытайтесь ступить в лес, растущий на Священной Горе!
С этими словами он поднялся, важно поклонился мне и ушел, оставив меня наедине со своими мыслями.
Вскоре вернулись Сэвэдж и Ханс и принесли мне превосходно приготовленный обед.
Я ел с большим аппетитом. Когда остатки еды унесли, пришел лорд Рэгнолл.
Мы горячо поздоровались как люди, уже потерявшие надежду встретиться на этом свете. Я спросил, что они делали все это время. Лорд Рэгнолл ответил, что ничего, достойного рассказа.
Город мал; жителей в нем не более двух тысяч. Занимаются они земледелием и разведением верблюдов. Единственным человеком, с кем они могли объясняться, был Харут, говоривший на ломаном английском языке. Он сказал, что гора – священное место, посещаемое только жрецами. В городе не видно этих жрецов. Но на склоне горы появляются люди, которые пасут там овец и коз. Кто живет на горе – неизвестно. Лорд Рэгнолл печально прибавил, что он уже потерял надежду найти здесь какой-либо след своей жены. Я повторил ему слова Марута, дослушать до конца которые мне не удалось. Это, казалось, вдохнуло в него новую жизнь. Но что предпринять в дальнейшем?
Прошла целая неделя.
За это время я почти совсем оправился. Только одно делало меня по-прежнему беспомощным. Рана, причиненная щипком Джаны, зажила, но воспаление задело нерв левой ноги, некогда поврежденной львом. Это причиняло мне такую боль, что я вынужден был оставаться в постели и довольствоваться тем, что мою кровать выносили в небольшой сад, окружавший построенный из глины выбеленный дом, в котором мы жили. Там я лежал целыми часами, глядя на Священную Гору, возвышавшуюся ярдах в пятистах от города.
На протяжении мили ее склон был покрыт травой с разбросанными кое-где деревьями. В бинокль было видно, что в одном месте начиналась отвесная стена, идущая футов на сто в высоту вокруг всей горы. За стеной рос густой лес, покрывавший гору до самой вершины.
Однажды, когда я был поглощен рассматриванием горы, в сад вошел Харут.
– Не правда ли, дом бога красив? – сказал он.
– Очень, – ответил я. – Но как взбираются на гору по этой отвесной стене?
– По ней невозможно взобраться, но есть дорога, по которой ходят на гору поклонники Дитяти. Но я уже говорил тебе, Макумацан, что все чужестранцы, когда-либо отправившиеся этой дорогой, нашли смерть. Пусть попробуют те, кто не верит, – многозначительно прибавил он. Потом, осведомившись о моем здоровье, он сообщил, что до него дошли слухи о приближающемся голоде в земле черных кенда.
– Скоро они захотят собрать вашу жатву своими копьями, – заметил я.
– Да, Макумацан. Поэтому поправляйся скорей, чтобы быть в состоянии прогнать этих воров ружьями. Через четырнадцать дней на нашей земле начнется жатва. Я должен уйти на гору дня на два. Прощай и не бойся. Во время моего отсутствия вам будут доставлять пищу и охранять. Я вернусь на третий день.
Наконец я открыл глаза и увидел, что лежу в большой прохладной комнате восточного типа на низкой кровати, возвышавшейся дюйма на три над полом.
В комнате не было окон; заменявшие их отверстия в стенах прикрывались висячими циновками, которые легко поднимались.
В оконное отверстие я увидел покрытый лесом склон лежавшего невдалеке холма. Он напомнил мне нечто, связанное с Дитятей. Что именно – я не мог вспомнить. Размышляя об этом, я услышал осторожные шаги и, обернувшись, увидел Ханса, вертевшего в руках новую соломенную шляпу.
– Ханс, – сказал я, – где ты взял эту новую шляпу?
– Мне дали ее здесь, – ответил он, – баас помнит, что дьявол Джана съел мою старую.
Тут память постепенно начала возвращаться ко мне. Ханс продолжал вертеть свою шляпу в руках, что немного раздражало меня. Я велел ему надеть ее на голову и спросил, где мы находимся.
– В городе Дитяти, куда бааса перенесли после того, как он едва не умер. Это очень хороший город. Здесь много пищи, хотя баас три дня спал и не ел ничего, кроме нескольких ложек молока и супа, которые баасу влили в горло, когда он на минуту очнулся.
– Я был сильно утомлен и нуждался в продолжительном покое, Хана. А теперь я чувствую голод. Скажи мне, здесь ли лорд Рэгнолл и Бена, или они погибли?
– Они живы и здоровы, баас, и все наше имущество цело. Они были с Харутом, когда он выручил нас, но баас потерял сознание и потому не видел их. С тех пор они ухаживали за баасом.
В это время в комнату вошел Сэвэдж, принесший мне на деревянном подносе суп.
– Добрый день, сэр! – приветствовал он меня, – я очень рад снова видеть вас с нами, особенно после того, как мы считали вас и Ханса мертвыми.
Я поблагодарил Сэвэджа и, съев суп, попросил приготовить мне что-нибудь посущественнее, так как почти умирал от голода. Он ушел исполнять мою просьбу. Ханса я услал за лордом Рэгноллом.
После их ухода пришел Харут. Он важно поклонился мне и уселся по восточному обычаю на циновку.
– Должно быть, сильный дух живет в тебе, мой господин Макумацан, – сказал он, – ибо ты жив, хотя мы были уверены в твоей смерти.
– Да, ты ошибся, мой друг Харут. Твоя магия мало помогла тебе.
– Однако магия сделала свое даю, Макумацан. Я был ранен в колено и так утомлен, что в первые два дня после прибытия сюда не мог взойти на гору и обрести свет от глаз Дитяти. Но на третий день я сделал это, и оракул рассказал мне все. Я поспешно сошел с горы, собрал людей и как раз вовремя выехал навстречу тебе. Те глупцы уже поплатились за намерение причинить тебе зло, господин. Да, Джана оказался сильнее моего брата и остальных. Только ты и твой слуга смогли одолеть его.
– Все не так, Харут. Скорее, он одолел нас. Нам удалось только бежать от него, выбив ему глаз и поранив конец хобота.
– И это много по сравнению с тем, что удалось сделать другим в продолжение многих поколений. Но все равно конец Джаны близок, и падет он от твоей руки.
– Значит, он появляется на земле белых кенда?
– Да, Макумацан. Он, или его дух – не знаю, кто. Дважды в своей жизни я видел его на Священной горе, но как он приходит и уходит – никто этого не знает. Но я скажу: пусть причинивший Джане зло остережется его!
– Пусть Джана тоже остережется меня, если я встречу его с хорошим ружьем в руках. Но вот что, Харут. Перед гибелью твой брат Марут начал говорить мне что-то о жене лорда Рэгнолла. Тогда мне было не до того, но из его слов я понял, что леди Рэгнолл находится на Священной Горе.
– Либо ты не понял Марута, мой господин, либо мой брат бредил от страха, – ответил Харут, лицо которого при этом приняло каменное, бесстрастное выражение. – Прекрасной леди нет на Священной Горе. Но позволь мне сказать, что никто, кроме жрецов Дитяти, не может ступить на гору. Кто попробует сделать это, тот умрет, ибо гору охраняет страж, который страшнее Джаны. Не спрашивай меня о нем: больше я ничего не скажу. Но если ты и твои друзья дорожите жизнью, не пытайтесь даже взглянуть на этого стража!
Видя, что продолжать разговор на эту тему бесполезно, я перевел его на град, побивший поля черных кенда.
– Я знаю, – сказал Харут, – это первое проклятие Дитяти, моими устами обещанное Симбе и его народу. Вторым будет голод, а он уже близок, ибо запасы хлеба у черных кенда подходят к концу, а большая часть их скота побита градом.
– Не имея запаса, они попытаются напасть на вашу страну, Харут, и отобрать у вас хлеб.
– Да, господин, они, конечно, попробуют сделать это, и тогда исполнится третье проклятие, проклятие войны. Все предопределено, Макумацан, и ты здесь для того, чтобы помочь нам в этой войне. У вас в багаже есть много ружей, пороху и свинца. Вы должны научить наш народ стрелять из ружей, чтобы мы могли уничтожить черных кенда.
– Ну нет, – спокойно ответил я, – я пришел к вам, чтобы убить большого слона и получить слоновую кость, а не для того, чтобы сражаться с черными кенда. Этого уж довольно с меня. Кроме того, ружья принадлежат не мне, а лорду Рэгноллу, который, быть может, назначит за них свою цену.
– С лорда Рэгнолла, пришедшего сюда против нашей воли, мы сами можем спросить плату за спасение его жизни. Пока прощай, мы поговорим потом, так как ты еще болен и слаб. Но прежде чем уйти, я еще раз повторяю: если вы хотите по-прежнему глядеть на солнце, не пытайтесь ступить в лес, растущий на Священной Горе!
С этими словами он поднялся, важно поклонился мне и ушел, оставив меня наедине со своими мыслями.
Вскоре вернулись Сэвэдж и Ханс и принесли мне превосходно приготовленный обед.
Я ел с большим аппетитом. Когда остатки еды унесли, пришел лорд Рэгнолл.
Мы горячо поздоровались как люди, уже потерявшие надежду встретиться на этом свете. Я спросил, что они делали все это время. Лорд Рэгнолл ответил, что ничего, достойного рассказа.
Город мал; жителей в нем не более двух тысяч. Занимаются они земледелием и разведением верблюдов. Единственным человеком, с кем они могли объясняться, был Харут, говоривший на ломаном английском языке. Он сказал, что гора – священное место, посещаемое только жрецами. В городе не видно этих жрецов. Но на склоне горы появляются люди, которые пасут там овец и коз. Кто живет на горе – неизвестно. Лорд Рэгнолл печально прибавил, что он уже потерял надежду найти здесь какой-либо след своей жены. Я повторил ему слова Марута, дослушать до конца которые мне не удалось. Это, казалось, вдохнуло в него новую жизнь. Но что предпринять в дальнейшем?
Прошла целая неделя.
За это время я почти совсем оправился. Только одно делало меня по-прежнему беспомощным. Рана, причиненная щипком Джаны, зажила, но воспаление задело нерв левой ноги, некогда поврежденной львом. Это причиняло мне такую боль, что я вынужден был оставаться в постели и довольствоваться тем, что мою кровать выносили в небольшой сад, окружавший построенный из глины выбеленный дом, в котором мы жили. Там я лежал целыми часами, глядя на Священную Гору, возвышавшуюся ярдах в пятистах от города.
На протяжении мили ее склон был покрыт травой с разбросанными кое-где деревьями. В бинокль было видно, что в одном месте начиналась отвесная стена, идущая футов на сто в высоту вокруг всей горы. За стеной рос густой лес, покрывавший гору до самой вершины.
Однажды, когда я был поглощен рассматриванием горы, в сад вошел Харут.
– Не правда ли, дом бога красив? – сказал он.
– Очень, – ответил я. – Но как взбираются на гору по этой отвесной стене?
– По ней невозможно взобраться, но есть дорога, по которой ходят на гору поклонники Дитяти. Но я уже говорил тебе, Макумацан, что все чужестранцы, когда-либо отправившиеся этой дорогой, нашли смерть. Пусть попробуют те, кто не верит, – многозначительно прибавил он. Потом, осведомившись о моем здоровье, он сообщил, что до него дошли слухи о приближающемся голоде в земле черных кенда.
– Скоро они захотят собрать вашу жатву своими копьями, – заметил я.
– Да, Макумацан. Поэтому поправляйся скорей, чтобы быть в состоянии прогнать этих воров ружьями. Через четырнадцать дней на нашей земле начнется жатва. Я должен уйти на гору дня на два. Прощай и не бойся. Во время моего отсутствия вам будут доставлять пищу и охранять. Я вернусь на третий день.