– Я протестую, – злобно воскликнул ван-Куп. – Дело идет о сумме, большей чем пять фунтов. Почем я знаю, что этот фазан убит м-ром Кватермэном?
– Мои люди подтверждают это, сэр Юниус. Впрочем, какой дробью вы пользовались сегодня?
– Номер четыре.
– М-р Кватермэн пользовался номером три. Кто еще, господа, употреблял сегодня такую дробь? – Все отрицательно покачали головами.
– Дженкинс, вскройте голову птице, – приказал лорд Рэгнолл.
Дженкинс ловко выковырял перочинным ножиком из головы фазана дробинку.
– Номер три, ваша светлость, – сказал он.
– Сэр Юниус, – твердо произнес лорд Рэгнолл, – вы должны уплатить свой долг.
– У меня нет с собой денег, – мрачно возразил ван-Куп.
– У нас с вами один и тот же банкир, – сказал лорд Рэгнолл, – и вы можете выписать чек на требуемую сумму из моей книжки. Но здесь холодно. Пойдемте, господа, в дом.
Мы направились в курительную комнату, куда лорд Рэгнолл принес чековую книжку я подал ее ван-Купу.
– Сколько же я вам должен с процентами? – спросил тот меня.
– Прошло двенадцать лет, – сказал я, – но мне не надо процентов. Я удовлетворюсь первоначальной суммой долга.
Ван-Куи выписал чек на двести пятьдесят фунтов и бросил его на стол передо мной. Я взял чек в руки… Вдруг у меня мелькнула мысль, что я не должен воспользоваться этими деньгами.
– Лорд Рэгнолл, – сказал я, – этот долг я давно считал потерянным и не хочу оставлять у себя эти деньги. Позвольте передать вам чек на дела благотворительности.
– Что вы скажете, сэр Юниус, об этой щедрости м-ра Кватермэна? – воскликнул лорд Рэгнолл, увидев, что чек был не на пять, а на двести пятьдесят фунтов.[2]
Ответа не последовало, так как ван-Куп поспешил уйти. С тех нор мы никогда более не встречались.
Примерно через год я получил извещение, что на мое пожертвование в одном из соответствующих учреждений устроено место имени Аллана Кватермэна для больных детей.
Заметив исчезновение ван-Купа, лорд Рэгнолл ничего не сказал, но подошел ко мне и крепко пожал мою руку. С этого момента началась наша долголетняя дружба.
Мне остается добавить, что хотя я и получил много удовольствия от стрельбы, однако рад был, что в последующие дни охота не возобновлялась, так как нашел, что это развлечение было мне не по карману. Вот выписка из моей памятной книжки:
Патроны, включая отданные Чарльзу . . . . . . . . . . 4 фун. – шил.
Разрешение на охоту . . . . . . . . . . . . . . . . . 3 « « «
«Красному жилету» «на водку». . . . . . . . . . . . . 2 « – «
Чарльзу «на водку». . . . . . . . . . . . . . . . . . – « 10 «
Человеку, который помог найти
Чарльзу последнего фазана . . . . . . . . . . . – « 5 «
Егерю, собиравшему дичь . . . . . . . . . . . . . . . – « 10 «
–
Итого. . . .10 фун. 5 шил.[3]
Да, охота на фазанов в Англии – развлечение, доступное только богатым!
– Мои люди подтверждают это, сэр Юниус. Впрочем, какой дробью вы пользовались сегодня?
– Номер четыре.
– М-р Кватермэн пользовался номером три. Кто еще, господа, употреблял сегодня такую дробь? – Все отрицательно покачали головами.
– Дженкинс, вскройте голову птице, – приказал лорд Рэгнолл.
Дженкинс ловко выковырял перочинным ножиком из головы фазана дробинку.
– Номер три, ваша светлость, – сказал он.
– Сэр Юниус, – твердо произнес лорд Рэгнолл, – вы должны уплатить свой долг.
– У меня нет с собой денег, – мрачно возразил ван-Куп.
– У нас с вами один и тот же банкир, – сказал лорд Рэгнолл, – и вы можете выписать чек на требуемую сумму из моей книжки. Но здесь холодно. Пойдемте, господа, в дом.
Мы направились в курительную комнату, куда лорд Рэгнолл принес чековую книжку я подал ее ван-Купу.
– Сколько же я вам должен с процентами? – спросил тот меня.
– Прошло двенадцать лет, – сказал я, – но мне не надо процентов. Я удовлетворюсь первоначальной суммой долга.
Ван-Куи выписал чек на двести пятьдесят фунтов и бросил его на стол передо мной. Я взял чек в руки… Вдруг у меня мелькнула мысль, что я не должен воспользоваться этими деньгами.
– Лорд Рэгнолл, – сказал я, – этот долг я давно считал потерянным и не хочу оставлять у себя эти деньги. Позвольте передать вам чек на дела благотворительности.
– Что вы скажете, сэр Юниус, об этой щедрости м-ра Кватермэна? – воскликнул лорд Рэгнолл, увидев, что чек был не на пять, а на двести пятьдесят фунтов.[2]
Ответа не последовало, так как ван-Куп поспешил уйти. С тех нор мы никогда более не встречались.
Примерно через год я получил извещение, что на мое пожертвование в одном из соответствующих учреждений устроено место имени Аллана Кватермэна для больных детей.
Заметив исчезновение ван-Купа, лорд Рэгнолл ничего не сказал, но подошел ко мне и крепко пожал мою руку. С этого момента началась наша долголетняя дружба.
Мне остается добавить, что хотя я и получил много удовольствия от стрельбы, однако рад был, что в последующие дни охота не возобновлялась, так как нашел, что это развлечение было мне не по карману. Вот выписка из моей памятной книжки:
Патроны, включая отданные Чарльзу . . . . . . . . . . 4 фун. – шил.
Разрешение на охоту . . . . . . . . . . . . . . . . . 3 « « «
«Красному жилету» «на водку». . . . . . . . . . . . . 2 « – «
Чарльзу «на водку». . . . . . . . . . . . . . . . . . – « 10 «
Человеку, который помог найти
Чарльзу последнего фазана . . . . . . . . . . . – « 5 «
Егерю, собиравшему дичь . . . . . . . . . . . . . . . – « 10 «
–
Итого. . . .10 фун. 5 шил.[3]
Да, охота на фазанов в Англии – развлечение, доступное только богатым!
III. МИСС ХОЛМС
Следующие два с половиной часа я отдыхал, лежа в отведенной мне комнате, так как частая пальба и шум ветра вызвали у меня небольшую головную боль. Потом появился Скруп и предложил мне присоединиться к остальному обществу. Мы спустились вниз и вошли в роскошно обставленную гостиную, где собралось около тридцати человек – соседи лорда Рэгнолла, приглашенные к обеду.
Мисс Маннерс таинственно сообщила Скрупу, что «она» уже здесь.
В это время безукоризненный м-р Сэвэдж провозгласил, широко распахнув двери:
– Леди Лонгдэн, мисс Холмс!
Все обернулись к дверям, в которых показалась пожилая леди в сопровождении молодой девушки лет двадцати двух. Последняя была не очень высока ростом, весьма изящна и грациозна, как лань. Темно-каштановые волосы, тонкие черты лица, ярко-красные губы и большие темные глаза указывали скорее на испанское или итальянское, нежели на англо-саксонское происхождение. Одета она была в светлое открытое платье и, кроме нитки жемчуга и красной камеи, на ней не было никаких других украшений. Мне бросилось в глаза странное белое пятно на ее груди в виде полумесяца. Но самое большое впечатление произвело на меня ее лицо. Выражение его было мягко и приветливо, но чем больше вглядывался я в него, тем таинственнее мне оно казалось. По временам по нему пробегала какая-то загадочная тень. Что это было – я не понял.
Лорд Рэгнолл, казавшийся еще более красивым в вечернем фраке, поспешил навстречу своей невесте и ее матери. Мое внимание на некоторое время было отвлечено соседями, как вдруг я услышал рядом голос:
– Покажите мне его. Впрочем, я уже узнала его по вашему описанию.
– Да, вы правы, – ответил лорд Рэгнолл своей невесте (это была она), – я сейчас познакомлю вас. Однако скажите, кого вы хотите иметь в качестве кавалера за обедом? Я не могу, так как должен быть возле вашей матери. Возьмите д-ра Джеффриса.
– Нет, – ответила мисс Холмс, – я предпочитаю м-ра Кватермэна. Мне хочется услышать от него что-нибудь об Африке.
– Хорошо, – сказал лорд Рэгнолл, – он, пожалуй, интереснее всех остальных гостей, взятых вместе. Но почему, Люна, вы постоянно думаете и говорите об Африке? Можно подумать, что вы собираетесь там жить.
– Это может когда-нибудь случиться, – задумчиво сказала она, – кто знает, где он жил и где будет жить!
И снова что-то таинственное мелькнуло в ее лице.
Конца их разговора я не слышал. Сказать правду, я не хотел сидеть рядом с мисс Холмс за обедом, так как не люблю быть на виду, поэтому я направился в противоположный конец гостиной. Но лорд Рэгнолл догнал меня и подвел к своей невесте.
– Позвольте вас познакомить с мисс Холмс, – сказал он, – она хочет быть вашей соседкой во время обеда. Ее очень интересует…
– Африка, – подсказал я.
– Мистер Кватермэн, о котором мне говорили как о величайшем охотнике Африки, – поправила меня мисс Холмс с очаровательной улыбкой.
Я поклонился, не зная, что сказать. Лорд Рэгнолл улыбнулся и удалился, оставив нас вдвоем. В это время лакей объявил, что обед подан. Мы направились в середине длинной процессии в роскошную столовую, еще сохранившую свой средневековый стиль.
М-р Сэвэдж проводил нас на наши места по левую руку от лорда Рэгнолла, сидевшего во главе длинного стола с леди Лонгдэн с правой стороны от себя. Старый священник д-р Джеффрис прочел короткую молитву, и обед начался.
– Я слышала, – обратилась ко мне мисс Холмс, – что вы сегодня победили сэра Юниуса Фортескыо в стрельбе и пожертвовали кучу денег на благотворительность. Я не люблю пари и тех, кто их держит. Странно, что вы держали пари: вы совсем не похожи на таких людей. Но я не выношу сэра Юниуса, и в этом мы сходимся с вами.
– Я ничего не говорил о своей антипатии к сэру Юниусу, – возразил я.
– Да, но ваше лицо изменилось, когда упомянули его имя.
– Тогда мне придется сознаться, что вы правы. Но должен сказать, что я тоже не любитель пари.
Тут я рассказал всю историю с ван-Купом и его долгом.
– Я всегда считала его ужасным человеком, – заметила мисс Холмс, когда я закончил свой рассказ.
Потом наш разговор перешел на предстоящую свадьбу, и я не преминул выразить мисс Холмс свои наилучшие пожелания и уверенность, что ее счастье всегда будет так же безоблачно, как и сейчас.
– Благодарю вас, – сказала она, – но не кажется ли вам, что эта безоблачность – дурное предзнаменование. Ведь будущее так же скрыто от нас, как и мой портрет в рабочей комнате лорда Рэгнолла, в чем вы тоже видите дурное предзнаменование.
– Откуда вы это знаете? – спросил я, пораженный этим замечанием.
– Не знаю, м-р Кватермэн, но мне это известно. Ведь вы так думали, не правда ли?
– Если даже так, – сказал я, уклоняясь от прямого ответа, – то что из этого следует? Хотя портрет и скрыт от посторонних глаз, но всегда можно отдернуть занавеску…
– А вдруг однажды за этой занавеской окажется пустота?
Некоторое время мы молчали.
– Я не похожа на других… – снова начала мисс Холмс. – Что-то побуждает меня говорить с вами… Я никогда ни с кем не говорила так. Меня бы все равно не поняли. Моя мать, вероятно, нашла бы необходимым показать меня доктору. С самых ранних лет мне казалось, что я – какая-то тайна среди других тайн. С девяти лет это чувство приходило ко мне по ночам. У меня возникали какие-то видения, но они быстро изглаживались из памяти. Только две вещи я чувствую более или менее ясно. Одна – это какая-то странная, безотчетная тревога… Другая – то, что я, или часть меня имеет какое-то отношение к Африке, о которой я знаю только по книгам. Вот откуда у меня интерес к вам и Африке.
– Я думаю, что ваша матушка была бы права относительно доктора, – заметил я.
– Вы так говорите, но не верите в это, м-р Кватермэн.
Тогда я, чтобы придать другое направление этому, по меньшей мере, странному разговору, начал рассказывать об Африке и между прочим упомянул об одном легендарном племени арабов или полуарабов, якобы живущем в восточной части Центральной Африки и поклоняющемся вечно юному ребенку.
– Кстати, об арабах, – прервала меня мисс Холмс. – Я расскажу вам очень странную историю. Когда мне было 8 или 9 лет, я как-то играла в Кенсингтонском саду (мы тогда жили в Лондоне) под присмотром бонны. Она беседовала с каким-то молодым человеком, которого называла кузеном, а я катала обруч по траве. И вдруг из-за дерева вышли двое одетых в белые одеяния мужчин с тюрбанами на голове. У старшего были блестящие черные глаза, крючковатый нос и длинная седая борода. Лицо младшего я помню плохо. Кожа у них была смуглая, но во всяком случае это были не негры. Вдруг мой обруч упал у ног старшего мужчины; я остановилась, не зная, что делать. Старик наклонился, поднял обруч, но не вернул его мне. Он что-то сказал другому, указывая на родинку в виде полумесяца на моей шее (из-за этой родинки отец назвал меня Люной). «Как твое имя, маленькая девочка?» – спросил старик на ломаном английском языке.
– Люна Холмс, – ответила я.
Тогда он достал из кармана ящичек и дал мне из него нечто вроде конфеты. Я очень любила сладости и положила это в рот. Потом старик покатил обруч и сказал мне: «Лови его». Я побежала за обручем, но вдруг все исчезло у меня из глаз, точно скрывшись в тумане. Я очнулась на руках бонны. Люди в белых одеяниях исчезли. Bсю дорогу домой бонна бранила меня за то, что я взяла лакомство от незнакомых людей и грозила пожаловаться родителям. Я еле упросила ее молчать о случившемся. Вскоре она покинула нас и вышла замуж, по всей вероятности, за «кузена». Но после этого приключения я начала думать об Африке.
– Вы больше никогда не встречали этих людей?
– Никогда.
В это время я услышал сердитый голос леди Лонгдэн.
– Мне очень жаль, Люна, прерывать ваш интересный разговор, но мы все ожидаем тебя.
К своему великому ужасу я увидел, что все, кроме нас, уже встали из-за стола.
Я был очень смущен. Вспомнив, что ничего не ел, я потихоньку сел поближе к портвейну и, подкрепившись финиками, прошел за другими в гостиную, где уселся как можно дальше от мисс Холмс и занялся рассматриванием альбома с видами Иерусалима.
Вскоре ко мне подсел лорд Рэгнолл, который завел разговор об охоте на крупного зверя и между прочим спросил мой постоянный адрес в Африке. Я указал Дюрбан и в свою очередь поинтересовался, зачем ему мой адрес.
– Потому что мисс Холмс постоянно бредит Африкой, и я жду, что мне в один прекрасный день придется попасть туда, – печально ответил лорд Рэгнолл.
Это были пророческие слова. Наш разговор был прерван леди Лонгдэн, подошедшей пожелать аюкойной ночи своему будущему зятю, так как она чувствовала себя не совсем здоровой. Большинство гостей, несмотря на то, что было всего десять часов, собрались ехать домой.
Мисс Маннерс таинственно сообщила Скрупу, что «она» уже здесь.
В это время безукоризненный м-р Сэвэдж провозгласил, широко распахнув двери:
– Леди Лонгдэн, мисс Холмс!
Все обернулись к дверям, в которых показалась пожилая леди в сопровождении молодой девушки лет двадцати двух. Последняя была не очень высока ростом, весьма изящна и грациозна, как лань. Темно-каштановые волосы, тонкие черты лица, ярко-красные губы и большие темные глаза указывали скорее на испанское или итальянское, нежели на англо-саксонское происхождение. Одета она была в светлое открытое платье и, кроме нитки жемчуга и красной камеи, на ней не было никаких других украшений. Мне бросилось в глаза странное белое пятно на ее груди в виде полумесяца. Но самое большое впечатление произвело на меня ее лицо. Выражение его было мягко и приветливо, но чем больше вглядывался я в него, тем таинственнее мне оно казалось. По временам по нему пробегала какая-то загадочная тень. Что это было – я не понял.
Лорд Рэгнолл, казавшийся еще более красивым в вечернем фраке, поспешил навстречу своей невесте и ее матери. Мое внимание на некоторое время было отвлечено соседями, как вдруг я услышал рядом голос:
– Покажите мне его. Впрочем, я уже узнала его по вашему описанию.
– Да, вы правы, – ответил лорд Рэгнолл своей невесте (это была она), – я сейчас познакомлю вас. Однако скажите, кого вы хотите иметь в качестве кавалера за обедом? Я не могу, так как должен быть возле вашей матери. Возьмите д-ра Джеффриса.
– Нет, – ответила мисс Холмс, – я предпочитаю м-ра Кватермэна. Мне хочется услышать от него что-нибудь об Африке.
– Хорошо, – сказал лорд Рэгнолл, – он, пожалуй, интереснее всех остальных гостей, взятых вместе. Но почему, Люна, вы постоянно думаете и говорите об Африке? Можно подумать, что вы собираетесь там жить.
– Это может когда-нибудь случиться, – задумчиво сказала она, – кто знает, где он жил и где будет жить!
И снова что-то таинственное мелькнуло в ее лице.
Конца их разговора я не слышал. Сказать правду, я не хотел сидеть рядом с мисс Холмс за обедом, так как не люблю быть на виду, поэтому я направился в противоположный конец гостиной. Но лорд Рэгнолл догнал меня и подвел к своей невесте.
– Позвольте вас познакомить с мисс Холмс, – сказал он, – она хочет быть вашей соседкой во время обеда. Ее очень интересует…
– Африка, – подсказал я.
– Мистер Кватермэн, о котором мне говорили как о величайшем охотнике Африки, – поправила меня мисс Холмс с очаровательной улыбкой.
Я поклонился, не зная, что сказать. Лорд Рэгнолл улыбнулся и удалился, оставив нас вдвоем. В это время лакей объявил, что обед подан. Мы направились в середине длинной процессии в роскошную столовую, еще сохранившую свой средневековый стиль.
М-р Сэвэдж проводил нас на наши места по левую руку от лорда Рэгнолла, сидевшего во главе длинного стола с леди Лонгдэн с правой стороны от себя. Старый священник д-р Джеффрис прочел короткую молитву, и обед начался.
– Я слышала, – обратилась ко мне мисс Холмс, – что вы сегодня победили сэра Юниуса Фортескыо в стрельбе и пожертвовали кучу денег на благотворительность. Я не люблю пари и тех, кто их держит. Странно, что вы держали пари: вы совсем не похожи на таких людей. Но я не выношу сэра Юниуса, и в этом мы сходимся с вами.
– Я ничего не говорил о своей антипатии к сэру Юниусу, – возразил я.
– Да, но ваше лицо изменилось, когда упомянули его имя.
– Тогда мне придется сознаться, что вы правы. Но должен сказать, что я тоже не любитель пари.
Тут я рассказал всю историю с ван-Купом и его долгом.
– Я всегда считала его ужасным человеком, – заметила мисс Холмс, когда я закончил свой рассказ.
Потом наш разговор перешел на предстоящую свадьбу, и я не преминул выразить мисс Холмс свои наилучшие пожелания и уверенность, что ее счастье всегда будет так же безоблачно, как и сейчас.
– Благодарю вас, – сказала она, – но не кажется ли вам, что эта безоблачность – дурное предзнаменование. Ведь будущее так же скрыто от нас, как и мой портрет в рабочей комнате лорда Рэгнолла, в чем вы тоже видите дурное предзнаменование.
– Откуда вы это знаете? – спросил я, пораженный этим замечанием.
– Не знаю, м-р Кватермэн, но мне это известно. Ведь вы так думали, не правда ли?
– Если даже так, – сказал я, уклоняясь от прямого ответа, – то что из этого следует? Хотя портрет и скрыт от посторонних глаз, но всегда можно отдернуть занавеску…
– А вдруг однажды за этой занавеской окажется пустота?
Некоторое время мы молчали.
– Я не похожа на других… – снова начала мисс Холмс. – Что-то побуждает меня говорить с вами… Я никогда ни с кем не говорила так. Меня бы все равно не поняли. Моя мать, вероятно, нашла бы необходимым показать меня доктору. С самых ранних лет мне казалось, что я – какая-то тайна среди других тайн. С девяти лет это чувство приходило ко мне по ночам. У меня возникали какие-то видения, но они быстро изглаживались из памяти. Только две вещи я чувствую более или менее ясно. Одна – это какая-то странная, безотчетная тревога… Другая – то, что я, или часть меня имеет какое-то отношение к Африке, о которой я знаю только по книгам. Вот откуда у меня интерес к вам и Африке.
– Я думаю, что ваша матушка была бы права относительно доктора, – заметил я.
– Вы так говорите, но не верите в это, м-р Кватермэн.
Тогда я, чтобы придать другое направление этому, по меньшей мере, странному разговору, начал рассказывать об Африке и между прочим упомянул об одном легендарном племени арабов или полуарабов, якобы живущем в восточной части Центральной Африки и поклоняющемся вечно юному ребенку.
– Кстати, об арабах, – прервала меня мисс Холмс. – Я расскажу вам очень странную историю. Когда мне было 8 или 9 лет, я как-то играла в Кенсингтонском саду (мы тогда жили в Лондоне) под присмотром бонны. Она беседовала с каким-то молодым человеком, которого называла кузеном, а я катала обруч по траве. И вдруг из-за дерева вышли двое одетых в белые одеяния мужчин с тюрбанами на голове. У старшего были блестящие черные глаза, крючковатый нос и длинная седая борода. Лицо младшего я помню плохо. Кожа у них была смуглая, но во всяком случае это были не негры. Вдруг мой обруч упал у ног старшего мужчины; я остановилась, не зная, что делать. Старик наклонился, поднял обруч, но не вернул его мне. Он что-то сказал другому, указывая на родинку в виде полумесяца на моей шее (из-за этой родинки отец назвал меня Люной). «Как твое имя, маленькая девочка?» – спросил старик на ломаном английском языке.
– Люна Холмс, – ответила я.
Тогда он достал из кармана ящичек и дал мне из него нечто вроде конфеты. Я очень любила сладости и положила это в рот. Потом старик покатил обруч и сказал мне: «Лови его». Я побежала за обручем, но вдруг все исчезло у меня из глаз, точно скрывшись в тумане. Я очнулась на руках бонны. Люди в белых одеяниях исчезли. Bсю дорогу домой бонна бранила меня за то, что я взяла лакомство от незнакомых людей и грозила пожаловаться родителям. Я еле упросила ее молчать о случившемся. Вскоре она покинула нас и вышла замуж, по всей вероятности, за «кузена». Но после этого приключения я начала думать об Африке.
– Вы больше никогда не встречали этих людей?
– Никогда.
В это время я услышал сердитый голос леди Лонгдэн.
– Мне очень жаль, Люна, прерывать ваш интересный разговор, но мы все ожидаем тебя.
К своему великому ужасу я увидел, что все, кроме нас, уже встали из-за стола.
Я был очень смущен. Вспомнив, что ничего не ел, я потихоньку сел поближе к портвейну и, подкрепившись финиками, прошел за другими в гостиную, где уселся как можно дальше от мисс Холмс и занялся рассматриванием альбома с видами Иерусалима.
Вскоре ко мне подсел лорд Рэгнолл, который завел разговор об охоте на крупного зверя и между прочим спросил мой постоянный адрес в Африке. Я указал Дюрбан и в свою очередь поинтересовался, зачем ему мой адрес.
– Потому что мисс Холмс постоянно бредит Африкой, и я жду, что мне в один прекрасный день придется попасть туда, – печально ответил лорд Рэгнолл.
Это были пророческие слова. Наш разговор был прерван леди Лонгдэн, подошедшей пожелать аюкойной ночи своему будущему зятю, так как она чувствовала себя не совсем здоровой. Большинство гостей, несмотря на то, что было всего десять часов, собрались ехать домой.
IV. ХАРУТ И МАРУТ
Проводив гостей, лорд Рэгнолл вернулся ко мне и спросил, что я предпочитаю: играть в карты или слушать музыку. Едва я ответил, что не выношу даже вида карт, как к нам подошел м-р Сэвэдж и почтительно осведомился у его светлости, кто из гостей носит имя «Хикомазани».
Лорд Рэгнолл удивленно посмотрел на него и спросил, не пьян ли он.
– Два каких-то иностранца в белых одеждах, – сказал обиженным тоном Сэвэдж, – стоят у замка и желают говорить с м-ром Хикомазани. Я им сказал, чтобы они уходили прочь, но они уселись на снег и объявили, что будут ждать Хикомазани.
– Позвольте, – вмешался я, – мое африканское прозвище «Макумацан». Быть может, м-р Сэвэдж неправильно произнес это имя. Могу ли я взглянуть на этих людей?
– На дворе очень холодно, м-р Кватермэн, – ответил лорд Рэгнолл, – но подождите. Сэвэдж, эти люди сказали вам, кто они такие?
– Должно быть, колдуны, ваша светлость. Когда я сказал, чтобы они уходили, я услышал в своем кармане шипение и, сунув туда руку, нашел там большую змею, которая исчезла, когда я бросил ее на землю. Потом у кухонной девушки из волос выскочила живая мышь. Девушка перед этим смеялась над их платьем, а теперь она в истерике.
В это время к нам подошла мисс Холмс и спросила, о чем мы так оживленно говорим. Узнав, в чем дело, она стала просить лорда Рэгнолла позвать этих людей в гостиную.
– Хорошо, – согласился лорд Рэгнолл, – позовите сюда ваших колдунов, Сэвэдж. Скажите им, что Макумацан ждет их и что все общество желает посмотреть их фокусы.
Сэвэдж вышел, точно осужденный на тяжкое наказание. По его бледности можно было заключить, что бедняга сильно перепуган.
Мы освободили место посреди комнаты и поставили вокруг кресла для зрителей.
– Без сомнения, это индийские фокусники, – заметил лорд Рэгнолл, – они вырастят манговое дерево на наших глазах. Я, помню, видел это в Кашмире.
В это время дверь широко распахнулась, и через нее поспешно прошел Сэвэдж, боязливо держать за свои карманы.
– М-р Хирут, м-р Мирут, – объявил он.
– Вероятно, Харут и Марут[4], – заметил я, – я где-то читал, что это были величайшие маги. Очевидно, эти фокусники присвоили себе их имена.
Вслед за Сэвэджем в гостиную вошли два человека. Первый был высокого роста с важным лицом восточного тина, длинной белой бородой, крючковатым носом и блестящими ястребиными глазами. Второй – ростом пониже и значительно моложе первого. Он обладал веселым живым лицом, маленькими черными глазами. Кожа у обоих была не очень темна; мне приходилось встречать более смуглых итальянцев.
Во всем их облике чувствовалась какая-то особенная сила.
Я вспомнил историю, рассказанную мне мисс Холмс и украдкой взглянул на нее. Она была необыкновенно бледна и немного дрожала. Но никто не замечал этого: внимание всех было поглощено пришельцами. Через некоторое время мисс Холмс овладела собой и, встретившись со мной взглядом, приложила палец к губам в знак молчания.
Незнакомцы сняли свои меховые плащи, положили их на пол и остались в ослепительно белых одеяниях и с белыми тюрбанами на головах.
– Сомалийские арабы высшего класса, – подумал я.
Один из них запер двери. После этого, к величайшему моему изумлению, оба направились прямо ко мне, поставили свои корзины на пол и, подняв руки кверху, низко поклонились. Потом заговорили не по-арабски, как я ожидал, а на диалекте банту[5], которым я владел в совершенстве.
– Я, Харут, первый жрец и учитель белых людей кенда, приветствую тебя, о Макумацан! – сказал старший.
– Я, Марут, жрец и учитель белых кенда, приветствую тебя, о Бодрствующий в ночи! – сказал младший.
– Мы оба приветствуем тебя, который кажется малым, то велик, о господин с великим будущим! – вместе сказали они.
– О, убивающий злых людей и зверей! – монотонно продолжали они. – Ты, кому назначено судьбой освободить нашу землю от страшного бича, мы кланяемся тебе и обещаем безопасность среди нас и в пустыне. Мы обещаем тебе великую награду.
Они снова трижды поклонились мне и стали, скрестив руки.
Я спросил их на банту, чего им, собственно, нужно.
– О, Макумацан! – ответил старший. – Я пришел просить тебя оказать услугу нашему народу, – услугу, за которую ты получишь великую награду. Мы, белые кенда, народ Дитяти, воюем с черными кенда, нашими рабами, которые превосходят нас числом. Черные кенда чтут бога зла, дух которого живет в самом большом слоне в мире. Никто не может убить его, а он убивает многих и околдовывает еще больших. Пока жив этот слон, – имя его Джана, – ужас царит среди нас, народа Дитяти, ибо день за днем Джана истребляет нас. Если ты убьешь его, мы покажем тебе место, куда слоны уходят умирать; ты возьмешь себе сколько хочешь слоновой кости и будешь богат. Когда тебе будет нужно золото или слоновая кость, – которая то же, что и золото, – иди на север того озера, где живут понго, остановись у начала пустыни и назови имена Харута и Марута.
– И назови имена Харута и Марута, – эхом повторил младший.
Прежде чем я успел собраться с мыслями, чтобы ответить что-нибудь, загадочный Харут заговорил на ломаном английском языке как заурядный фокусник.
– Богатые леди и джентльмены ждут представления от бедного фокусника из Центральной Африки. Хорошо, я покажу им, что умею. Вы хотите, чтобы выросло дерево? Можно. Только помните, что здесь нет никакой магии; это простые фокусы. Дайте мне блюдо.
Представление началось. На покрытом покрывалом блюде чудесным образом выросло дерево, палки плясали сами собой, Марут свистнул, и из кармана Сэвэджа, стоявшего на значительном расстоянии от фокусников, снова выползла змея, которая потом обратилась в огонь. Зрелище было интересное, но, сказать правду, оно мало занимало меня – я видел много подобных фокусов. Я думал о словах Харута…
Наконец фокусники окончили представление и под аплодисменты присутствующих стали собирать свои пожитки.
– Наш господин Макумацан прав, считая все это пустяками, – заметил Харут, – простые фокусы, и только. Но что с этим джентльменом? – прибавил он, указывая на корчившегося в стороне Сэвэджа. – Брат Марут, посмотри, в чем дело.
Марут подошел к Сэвэджу и освободил его от двух змей. Затем среди всеобщего хохота вытащил из его напомаженных волос большую дохлую крысу.
– А! – воскликнул Харут, – змеи любят этого джентльмена. Но все это пустяки. Быть может, Макумацан желает посмотреть что-нибудь поинтереснее? Слона Джану, которого он убьет?
– Охотно, – ответил я, – но как ты мне покажешь его?
– Это очень легко, Макумацан. Надо вдохнуть немного курения кенда, и ты увидишь многое, если у тебя есть дар. Я уверен, что ты его имеешь, как и эта леди, – прибавил он, указывая на мисс Холмс.
– Дакка, – презрительно сказал я, вспомнив об одном сорте индийской конопли, которой одурманивают себя туземцы во многих частях Африки.
– О нет, это не дакка. Это табак, растущий только на земле кенда. Ты думаешь, это вздор. Погоди, ты увидишь, что это не так. Дайте мне спичку.
Он взял щепотку табаку, положил его в небольшой деревянный кубок, который вместе с табаком достал из корзины, и сказал что-то своему товарищу Маруту. Тот вынул тростниковую флейту и заиграл на ней какую-то заунывную мелодию. Харут в свою очередь запел тихим голосом песню, из которой я не понял ни слова, и зажег табак. Бледно-синеватый дымок поднялся из кубка, распространяя довольно приятный запах.
– Вдохни и расскажи нам, что увидишь, – сказал Харут. – Не бойся, это не опасно. Смотри!
Он сильно вдохнул в себя дым, после чего на его лице появилось особенное выражение.
Я стоял в нерешительности. Наконец любопытство и страх быть осмеянным за трусость одержали верх. Я взял кубок и поднес его к носу, в то время как Харут накинул мне на голову покрывало, из которого он обычно выращивал дерево манго.
Внезапно передо мной возникла пелена тумана. Потом туман рассеялся, и перед моими глазами открылся африканский пейзаж: озеро, окруженное густым лесом. По небу, еще красному от солнечного заката, плыла полная луна. На восточном берегу озера было открытое, лишенное всякой растительности пространство, сплошь покрытое скелетами слонов. Кругом торчали желтые клыки, многие покрылись уже мхом, пролежав здесь, вероятно, целые столетия.
Это было кладбище слонов, о существовании которого я слышал не раз – место, куда слоны приходят умирать, как это делала уже вымершая птица моа в Новой Зеландии. Вот появляется умирающий слон. Он останавливается, размахивая хоботом во все стороны. Потом медленно опускается на колени и замирает без движения. Вдруг на отдаленной скале появляются очертания огромного слона. В жизни я не видел такого гиганта. Он держит хоботом безжизненное тело женщины, волосы которой развеваются по ветру. В ее руках – ребенок, еще живой. Чудовище бросает тело на землю, хватает хоботом ребенка и, раскачав в воздухе, швыряет вверх. Покончив с ребенком, он направляется к умирающему слону и топчет его ногами. Затем подымает свой хобот, словно торжествующе трубя, и исчезает в лесу.
Снова пелена тумана скрыла все перед моими глазами, и я очнулся.
– Что вы видели? – спросил меня целый хор голосов.
Я рассказал обо всем, умолчав о последней части. Оказалось, что все мое видение длилось не более десяти секунд.
– Видел Джану? – спросил Харут. – Он убил женщину и ребенка, да? Это он делает каждую ночь. Вот почему белый народ кенда хочет убить его. Так Джана жив! Это нам и надо было узнать. Благодарю тебя, Макумацан! Теперь, быть может, прекрасная леди тоже желает посмотреть… – обратился он к мисс Холмс.
– Да, – ответила она.
– Я предпочел бы, Люна, чтобы вы не делали этого, – с беспокойством сказал лорд Рэгнолл.
– Вот спички, – сказала мисс Холмс Харуту, который взял их с поклоном. Затем, положив в кубок табаку, Харут зажег его, осторожно покрыл голову мисс Холмс покрывалом и вручил ей дымящийся кубок. Через несколько секунд кубок и покрывало упали на пол, и мисс Холмс, широко раскрыв глаза, заговорила тихим голосом:
– Я прошла долгий путь и нахожусь в другом мире. Кругом темно. Мне светит огонь кубка. Здесь нет ничего, кроме статуи нагого ребенка, вырезанной из желтой слоновой кости, и кресла из черного дерева. Я стою перед ребенком из слоновой кости. Он оживает и улыбается мне. На его шее ожерелье из красных камней. Дитя снимает ожерелье и надевает мне на шею. Потом указывает на кресло. Я сажусь. Все исчезло.
Я слышал, как Харут, напряженно слушавший эти слова, тихо прошептал Маруту:
– Священное Дитя получает Хранителя. Дух белых кенда снова нашел голос.
Затем оба благоговейно склонились перед мисс Холмс.
– Что за странное видение, – сказал лорд Рэгнолл, – дитя из слоновой кости… ожерелье… Что за вздор! Но теперь, я полагаю, представление окончено. Сколько я вам должен за него?
– Ничего, о великий лорд, ничего. Это мы вам многим обязаны. Здесь мы узнали то, что хотели знать уже давно, ибо табак кенда говорит только новому духу. Прощай, великий лорд! Прощай, прекрасная леди! Прощай, Макумацан, до новой встречи, когда ты придешь убить Джану. Благословение Небесного Дитяти, посылающего дождь, защищающего от опасности, дающего здоровье и пищу! Благословение его на вас всех!
С этими словами Харут и Марут надели плащи и направились к двери. Я проводил их, так как Сэвэдж был сильно напуган змеями.
– Скажите, о люди из Африки, что все это значит? – спросил я, когда мы очутились во дворе.
– Ты сам себе ответишь на этот вопрос, когда будешь стоять перед Джаной, – сказал Харут. – А теперь не пытайся узнать больше. Ты, который в свой час узнаешь все.
– Не пытайся узнать больше, чтобы не было несчастья, – эхом повторил Марут, – ты, о Макумацан, который знает уже слишком много.
– Теперь вернись в дом, – продолжал Харут, – здесь страшный холод. Передай прекрасной леди этот свадебный дар Дитяти.
С этими словами он вручил мне сверток и исчез в темноте вместе со своим товарищем.
Я вернулся в гостиную.
– Они ушли, – сказал я лорду Рэгноллу, – и, уходя, передали свадебный подарок для мисс Холмс.
Кто-то подал ножницы, сверток был вскрыт, и в нем оказалось ожерелье из красных камней. Это было рубиновое ожерелье и, судя по работе, очень старинное. Быть может, оно украшало шею какой-нибудь знатной египтянки или статую дитяти Горуса, сына Изиды.
– Это то самое ожерелье, которое дитя из слоновой кости дало мне в видении, – спокойно сказала мисс Холмс, надевая подарок на шею.
Лорд Рэгнолл удивленно посмотрел на него и спросил, не пьян ли он.
– Два каких-то иностранца в белых одеждах, – сказал обиженным тоном Сэвэдж, – стоят у замка и желают говорить с м-ром Хикомазани. Я им сказал, чтобы они уходили прочь, но они уселись на снег и объявили, что будут ждать Хикомазани.
– Позвольте, – вмешался я, – мое африканское прозвище «Макумацан». Быть может, м-р Сэвэдж неправильно произнес это имя. Могу ли я взглянуть на этих людей?
– На дворе очень холодно, м-р Кватермэн, – ответил лорд Рэгнолл, – но подождите. Сэвэдж, эти люди сказали вам, кто они такие?
– Должно быть, колдуны, ваша светлость. Когда я сказал, чтобы они уходили, я услышал в своем кармане шипение и, сунув туда руку, нашел там большую змею, которая исчезла, когда я бросил ее на землю. Потом у кухонной девушки из волос выскочила живая мышь. Девушка перед этим смеялась над их платьем, а теперь она в истерике.
В это время к нам подошла мисс Холмс и спросила, о чем мы так оживленно говорим. Узнав, в чем дело, она стала просить лорда Рэгнолла позвать этих людей в гостиную.
– Хорошо, – согласился лорд Рэгнолл, – позовите сюда ваших колдунов, Сэвэдж. Скажите им, что Макумацан ждет их и что все общество желает посмотреть их фокусы.
Сэвэдж вышел, точно осужденный на тяжкое наказание. По его бледности можно было заключить, что бедняга сильно перепуган.
Мы освободили место посреди комнаты и поставили вокруг кресла для зрителей.
– Без сомнения, это индийские фокусники, – заметил лорд Рэгнолл, – они вырастят манговое дерево на наших глазах. Я, помню, видел это в Кашмире.
В это время дверь широко распахнулась, и через нее поспешно прошел Сэвэдж, боязливо держать за свои карманы.
– М-р Хирут, м-р Мирут, – объявил он.
– Вероятно, Харут и Марут[4], – заметил я, – я где-то читал, что это были величайшие маги. Очевидно, эти фокусники присвоили себе их имена.
Вслед за Сэвэджем в гостиную вошли два человека. Первый был высокого роста с важным лицом восточного тина, длинной белой бородой, крючковатым носом и блестящими ястребиными глазами. Второй – ростом пониже и значительно моложе первого. Он обладал веселым живым лицом, маленькими черными глазами. Кожа у обоих была не очень темна; мне приходилось встречать более смуглых итальянцев.
Во всем их облике чувствовалась какая-то особенная сила.
Я вспомнил историю, рассказанную мне мисс Холмс и украдкой взглянул на нее. Она была необыкновенно бледна и немного дрожала. Но никто не замечал этого: внимание всех было поглощено пришельцами. Через некоторое время мисс Холмс овладела собой и, встретившись со мной взглядом, приложила палец к губам в знак молчания.
Незнакомцы сняли свои меховые плащи, положили их на пол и остались в ослепительно белых одеяниях и с белыми тюрбанами на головах.
– Сомалийские арабы высшего класса, – подумал я.
Один из них запер двери. После этого, к величайшему моему изумлению, оба направились прямо ко мне, поставили свои корзины на пол и, подняв руки кверху, низко поклонились. Потом заговорили не по-арабски, как я ожидал, а на диалекте банту[5], которым я владел в совершенстве.
– Я, Харут, первый жрец и учитель белых людей кенда, приветствую тебя, о Макумацан! – сказал старший.
– Я, Марут, жрец и учитель белых кенда, приветствую тебя, о Бодрствующий в ночи! – сказал младший.
– Мы оба приветствуем тебя, который кажется малым, то велик, о господин с великим будущим! – вместе сказали они.
– О, убивающий злых людей и зверей! – монотонно продолжали они. – Ты, кому назначено судьбой освободить нашу землю от страшного бича, мы кланяемся тебе и обещаем безопасность среди нас и в пустыне. Мы обещаем тебе великую награду.
Они снова трижды поклонились мне и стали, скрестив руки.
Я спросил их на банту, чего им, собственно, нужно.
– О, Макумацан! – ответил старший. – Я пришел просить тебя оказать услугу нашему народу, – услугу, за которую ты получишь великую награду. Мы, белые кенда, народ Дитяти, воюем с черными кенда, нашими рабами, которые превосходят нас числом. Черные кенда чтут бога зла, дух которого живет в самом большом слоне в мире. Никто не может убить его, а он убивает многих и околдовывает еще больших. Пока жив этот слон, – имя его Джана, – ужас царит среди нас, народа Дитяти, ибо день за днем Джана истребляет нас. Если ты убьешь его, мы покажем тебе место, куда слоны уходят умирать; ты возьмешь себе сколько хочешь слоновой кости и будешь богат. Когда тебе будет нужно золото или слоновая кость, – которая то же, что и золото, – иди на север того озера, где живут понго, остановись у начала пустыни и назови имена Харута и Марута.
– И назови имена Харута и Марута, – эхом повторил младший.
Прежде чем я успел собраться с мыслями, чтобы ответить что-нибудь, загадочный Харут заговорил на ломаном английском языке как заурядный фокусник.
– Богатые леди и джентльмены ждут представления от бедного фокусника из Центральной Африки. Хорошо, я покажу им, что умею. Вы хотите, чтобы выросло дерево? Можно. Только помните, что здесь нет никакой магии; это простые фокусы. Дайте мне блюдо.
Представление началось. На покрытом покрывалом блюде чудесным образом выросло дерево, палки плясали сами собой, Марут свистнул, и из кармана Сэвэджа, стоявшего на значительном расстоянии от фокусников, снова выползла змея, которая потом обратилась в огонь. Зрелище было интересное, но, сказать правду, оно мало занимало меня – я видел много подобных фокусов. Я думал о словах Харута…
Наконец фокусники окончили представление и под аплодисменты присутствующих стали собирать свои пожитки.
– Наш господин Макумацан прав, считая все это пустяками, – заметил Харут, – простые фокусы, и только. Но что с этим джентльменом? – прибавил он, указывая на корчившегося в стороне Сэвэджа. – Брат Марут, посмотри, в чем дело.
Марут подошел к Сэвэджу и освободил его от двух змей. Затем среди всеобщего хохота вытащил из его напомаженных волос большую дохлую крысу.
– А! – воскликнул Харут, – змеи любят этого джентльмена. Но все это пустяки. Быть может, Макумацан желает посмотреть что-нибудь поинтереснее? Слона Джану, которого он убьет?
– Охотно, – ответил я, – но как ты мне покажешь его?
– Это очень легко, Макумацан. Надо вдохнуть немного курения кенда, и ты увидишь многое, если у тебя есть дар. Я уверен, что ты его имеешь, как и эта леди, – прибавил он, указывая на мисс Холмс.
– Дакка, – презрительно сказал я, вспомнив об одном сорте индийской конопли, которой одурманивают себя туземцы во многих частях Африки.
– О нет, это не дакка. Это табак, растущий только на земле кенда. Ты думаешь, это вздор. Погоди, ты увидишь, что это не так. Дайте мне спичку.
Он взял щепотку табаку, положил его в небольшой деревянный кубок, который вместе с табаком достал из корзины, и сказал что-то своему товарищу Маруту. Тот вынул тростниковую флейту и заиграл на ней какую-то заунывную мелодию. Харут в свою очередь запел тихим голосом песню, из которой я не понял ни слова, и зажег табак. Бледно-синеватый дымок поднялся из кубка, распространяя довольно приятный запах.
– Вдохни и расскажи нам, что увидишь, – сказал Харут. – Не бойся, это не опасно. Смотри!
Он сильно вдохнул в себя дым, после чего на его лице появилось особенное выражение.
Я стоял в нерешительности. Наконец любопытство и страх быть осмеянным за трусость одержали верх. Я взял кубок и поднес его к носу, в то время как Харут накинул мне на голову покрывало, из которого он обычно выращивал дерево манго.
Внезапно передо мной возникла пелена тумана. Потом туман рассеялся, и перед моими глазами открылся африканский пейзаж: озеро, окруженное густым лесом. По небу, еще красному от солнечного заката, плыла полная луна. На восточном берегу озера было открытое, лишенное всякой растительности пространство, сплошь покрытое скелетами слонов. Кругом торчали желтые клыки, многие покрылись уже мхом, пролежав здесь, вероятно, целые столетия.
Это было кладбище слонов, о существовании которого я слышал не раз – место, куда слоны приходят умирать, как это делала уже вымершая птица моа в Новой Зеландии. Вот появляется умирающий слон. Он останавливается, размахивая хоботом во все стороны. Потом медленно опускается на колени и замирает без движения. Вдруг на отдаленной скале появляются очертания огромного слона. В жизни я не видел такого гиганта. Он держит хоботом безжизненное тело женщины, волосы которой развеваются по ветру. В ее руках – ребенок, еще живой. Чудовище бросает тело на землю, хватает хоботом ребенка и, раскачав в воздухе, швыряет вверх. Покончив с ребенком, он направляется к умирающему слону и топчет его ногами. Затем подымает свой хобот, словно торжествующе трубя, и исчезает в лесу.
Снова пелена тумана скрыла все перед моими глазами, и я очнулся.
– Что вы видели? – спросил меня целый хор голосов.
Я рассказал обо всем, умолчав о последней части. Оказалось, что все мое видение длилось не более десяти секунд.
– Видел Джану? – спросил Харут. – Он убил женщину и ребенка, да? Это он делает каждую ночь. Вот почему белый народ кенда хочет убить его. Так Джана жив! Это нам и надо было узнать. Благодарю тебя, Макумацан! Теперь, быть может, прекрасная леди тоже желает посмотреть… – обратился он к мисс Холмс.
– Да, – ответила она.
– Я предпочел бы, Люна, чтобы вы не делали этого, – с беспокойством сказал лорд Рэгнолл.
– Вот спички, – сказала мисс Холмс Харуту, который взял их с поклоном. Затем, положив в кубок табаку, Харут зажег его, осторожно покрыл голову мисс Холмс покрывалом и вручил ей дымящийся кубок. Через несколько секунд кубок и покрывало упали на пол, и мисс Холмс, широко раскрыв глаза, заговорила тихим голосом:
– Я прошла долгий путь и нахожусь в другом мире. Кругом темно. Мне светит огонь кубка. Здесь нет ничего, кроме статуи нагого ребенка, вырезанной из желтой слоновой кости, и кресла из черного дерева. Я стою перед ребенком из слоновой кости. Он оживает и улыбается мне. На его шее ожерелье из красных камней. Дитя снимает ожерелье и надевает мне на шею. Потом указывает на кресло. Я сажусь. Все исчезло.
Я слышал, как Харут, напряженно слушавший эти слова, тихо прошептал Маруту:
– Священное Дитя получает Хранителя. Дух белых кенда снова нашел голос.
Затем оба благоговейно склонились перед мисс Холмс.
– Что за странное видение, – сказал лорд Рэгнолл, – дитя из слоновой кости… ожерелье… Что за вздор! Но теперь, я полагаю, представление окончено. Сколько я вам должен за него?
– Ничего, о великий лорд, ничего. Это мы вам многим обязаны. Здесь мы узнали то, что хотели знать уже давно, ибо табак кенда говорит только новому духу. Прощай, великий лорд! Прощай, прекрасная леди! Прощай, Макумацан, до новой встречи, когда ты придешь убить Джану. Благословение Небесного Дитяти, посылающего дождь, защищающего от опасности, дающего здоровье и пищу! Благословение его на вас всех!
С этими словами Харут и Марут надели плащи и направились к двери. Я проводил их, так как Сэвэдж был сильно напуган змеями.
– Скажите, о люди из Африки, что все это значит? – спросил я, когда мы очутились во дворе.
– Ты сам себе ответишь на этот вопрос, когда будешь стоять перед Джаной, – сказал Харут. – А теперь не пытайся узнать больше. Ты, который в свой час узнаешь все.
– Не пытайся узнать больше, чтобы не было несчастья, – эхом повторил Марут, – ты, о Макумацан, который знает уже слишком много.
– Теперь вернись в дом, – продолжал Харут, – здесь страшный холод. Передай прекрасной леди этот свадебный дар Дитяти.
С этими словами он вручил мне сверток и исчез в темноте вместе со своим товарищем.
Я вернулся в гостиную.
– Они ушли, – сказал я лорду Рэгноллу, – и, уходя, передали свадебный подарок для мисс Холмс.
Кто-то подал ножницы, сверток был вскрыт, и в нем оказалось ожерелье из красных камней. Это было рубиновое ожерелье и, судя по работе, очень старинное. Быть может, оно украшало шею какой-нибудь знатной египтянки или статую дитяти Горуса, сына Изиды.
– Это то самое ожерелье, которое дитя из слоновой кости дало мне в видении, – спокойно сказала мисс Холмс, надевая подарок на шею.
V. НЕУДАВШЕЕСЯ ПОХИЩЕНИЕ
В эту ночь я не мог сомкнуть глаз. Может быть, от переутомления на охоте, или странных чувств, вызванных выступлением Харута и Марута.
Время шло; я лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к бою башенных часов Рэгнолла (я ночевал в замке). Разные мысли приходили мне в голову.
То мне казалось, что Харут и Марут просто пара заурядных плутов-арабов, каких я много повидал в африканских портах. То я думал о кладбище слонов и об огромной стоимости слоновой кости.
Потом я подумал о древних египтянах (меня всегда интересовала их история), поклонявшихся дитяти Горуса, мать которого, Изида, «владычица тайн», символизировалась луной на ущербе. И по странному совпадению у мисс Холмс на груди был знак, похожий на такую луну.
Вдруг меня охватил какой-то безотчетный страх – предчувствие, что с мисс Холмс непременно должно что-то случиться. Это чувство так овладело мной, что я встал, зажег свечу и поспешно оделся. У меня был всегда при себе заряженный двуствольный пистолет. Я осмотрел это оружие, вышел в коридор и встал за большими часами, глядя на освещенную луной дверь комнаты мисс Холмс. Прошло некоторое время. Я уже начал думать, в каком глупом положении рискую очутиться, если кто-нибудь случайно увидит меня. Вдруг дверь комнаты открылась, и на пороге показалась мисс Холмс, закутанная в пеньюар. Свет луны падал на ее лицо, и я понял, что она идет во сне.
Время шло; я лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к бою башенных часов Рэгнолла (я ночевал в замке). Разные мысли приходили мне в голову.
То мне казалось, что Харут и Марут просто пара заурядных плутов-арабов, каких я много повидал в африканских портах. То я думал о кладбище слонов и об огромной стоимости слоновой кости.
Потом я подумал о древних египтянах (меня всегда интересовала их история), поклонявшихся дитяти Горуса, мать которого, Изида, «владычица тайн», символизировалась луной на ущербе. И по странному совпадению у мисс Холмс на груди был знак, похожий на такую луну.
Вдруг меня охватил какой-то безотчетный страх – предчувствие, что с мисс Холмс непременно должно что-то случиться. Это чувство так овладело мной, что я встал, зажег свечу и поспешно оделся. У меня был всегда при себе заряженный двуствольный пистолет. Я осмотрел это оружие, вышел в коридор и встал за большими часами, глядя на освещенную луной дверь комнаты мисс Холмс. Прошло некоторое время. Я уже начал думать, в каком глупом положении рискую очутиться, если кто-нибудь случайно увидит меня. Вдруг дверь комнаты открылась, и на пороге показалась мисс Холмс, закутанная в пеньюар. Свет луны падал на ее лицо, и я понял, что она идет во сне.