Страница:
— Мой!!! — взревел он, подбежал к капитану и, схватив того за мундир, потащил в сторону.
Солдат, на которого опирался великан, прильнул к нему. Двое других, увидев разрыв, попытались прошмыгнуть следом. Два разъяренных индейских воина мгновенным прыжком оказались перед ними.
— Наши! Наши! — пронзительно закричали они, пытаясь отогнать пленников обратно.
Другие ирокезы, опасаясь, что их лишат трофеев, протискивались ближе. Четверо белых оказались сбитыми в кучу и вот-вот должны были вновь оказаться в руках взбешенных туземцев.
Джек отступил в сторону, чтобы освободить для себя пространство, выхватил саблю и замахал ею над головами индейцев.
— Видите след моего клинка? — Джек указал на разрез в камзоле великана, откуда все еще сочилась кровь. — Это моя метка, и только я имею на него право.
С размаху он ткнул в рану шотландца пальцами. Тот застонал, проорал что-то, как обычно, невразумительное и даже попытался врезать Джеку кулачищем, но из-за слабости и потери крови промахнулся. Джек увернулся и измазанным в крови капитана пальцем пометил лица четверых пленников.
— Мои. На них моя метка. Я заберу их и убью или сделаю рабами, как мне заблагорассудится. Я — Дагановеда из могавков, и это мое право.
С этими словами Джек снова поднял свою саблю, чтобы все ее видели, и, держа левой рукой капитана за шиворот, локтем правой оттеснил с дороги самого рослого и решительного из ирокезских воинов. Послышавшиеся позади крики привлекли внимание остальных. Обернувшись и убедившись в том, что, пока они тут спорят, их товарищи вершат праведную месть, убивая бледнолицых, ирокезы наградили пленников, спасенных Джеком и Ате, плевками и испепеляющими взглядами и наконец позволили им уйти.
Они не оборачивались и не останавливались до тех пор, пока не оказались под укрытием леса. Там трое пленников, рыдая, повалились наземь. Деревья скрывали от них лишь вид жестокой расправы, но отнюдь не заглушали ни стонов умирающих, ни диких воплей разъяренных мстителей.
Джек посмотрел на ополченцев. Двое из них, сопляки, только что оторвавшиеся от материнских юбок, жалобно подвывали от страха, а третий, малый постарше с выбитыми зубами, шепеляво бормотал молитвы. Четвертый, шотландец, которого Джек сначала пытался убить, а потом, повинуясь какому-то странному порыву, спас, тоже упал. Он не стонал и держался стойко, но истекал кровью и, несмотря на свою богатырскую стать, был близок к тому, чтобы лишиться сознания.
— Ну ладно, — сказал Джек, возвысив голос над криками и рыданиями. — Кое на что королевская армия все-таки годится. Например, у нас умеют штопать раны.
Наклонившись, он подхватил раненого гиганта под мышки и помог ему подняться. Это потребовало немалых усилий и заставило Джека осознать, насколько же он измотан и как сильно болит ушиб, о котором ему, за делами и тревогами, почти удалось забыть.
Шотландец оперся на Джека. Этот на редкость массивный детина имел огненно-рыжие волосы и голубые, как озеро, глаза.
— Мак-Тавиш, — поклонился он. — Ты млыдчина, прятил.
— Приятель, — сказал Джек, — чтоб мне пропасть, если я понял хоть одно чертово слово из того, что ты бормочешь.
Ате без особых церемоний пнул лежавших ничком пленников, побуждая их подняться на ноги. Брант тем временем куда-то исчез. Зная твердые христианские принципы Джозефа, Джек полагал, что вождь попытался бы спасти всех пленников. Сам Абсолют чувствовал, что ему страшно повезло и в том, что удалось уберечь хотя бы четыре жизни.
Характер доносившихся со стороны индейского лагеря звуков изменился. Отдельные голоса, одни исполненные ужаса, а другие — звенящие от ярости, слились в общий устрашающий клич мщения.
Джек, прихрамывая, пошел прочь. Он знал, что эхо этого страшного клича стихнет не скоро.
Глава 9Идиот
Солдат, на которого опирался великан, прильнул к нему. Двое других, увидев разрыв, попытались прошмыгнуть следом. Два разъяренных индейских воина мгновенным прыжком оказались перед ними.
— Наши! Наши! — пронзительно закричали они, пытаясь отогнать пленников обратно.
Другие ирокезы, опасаясь, что их лишат трофеев, протискивались ближе. Четверо белых оказались сбитыми в кучу и вот-вот должны были вновь оказаться в руках взбешенных туземцев.
Джек отступил в сторону, чтобы освободить для себя пространство, выхватил саблю и замахал ею над головами индейцев.
— Видите след моего клинка? — Джек указал на разрез в камзоле великана, откуда все еще сочилась кровь. — Это моя метка, и только я имею на него право.
С размаху он ткнул в рану шотландца пальцами. Тот застонал, проорал что-то, как обычно, невразумительное и даже попытался врезать Джеку кулачищем, но из-за слабости и потери крови промахнулся. Джек увернулся и измазанным в крови капитана пальцем пометил лица четверых пленников.
— Мои. На них моя метка. Я заберу их и убью или сделаю рабами, как мне заблагорассудится. Я — Дагановеда из могавков, и это мое право.
С этими словами Джек снова поднял свою саблю, чтобы все ее видели, и, держа левой рукой капитана за шиворот, локтем правой оттеснил с дороги самого рослого и решительного из ирокезских воинов. Послышавшиеся позади крики привлекли внимание остальных. Обернувшись и убедившись в том, что, пока они тут спорят, их товарищи вершат праведную месть, убивая бледнолицых, ирокезы наградили пленников, спасенных Джеком и Ате, плевками и испепеляющими взглядами и наконец позволили им уйти.
Они не оборачивались и не останавливались до тех пор, пока не оказались под укрытием леса. Там трое пленников, рыдая, повалились наземь. Деревья скрывали от них лишь вид жестокой расправы, но отнюдь не заглушали ни стонов умирающих, ни диких воплей разъяренных мстителей.
Джек посмотрел на ополченцев. Двое из них, сопляки, только что оторвавшиеся от материнских юбок, жалобно подвывали от страха, а третий, малый постарше с выбитыми зубами, шепеляво бормотал молитвы. Четвертый, шотландец, которого Джек сначала пытался убить, а потом, повинуясь какому-то странному порыву, спас, тоже упал. Он не стонал и держался стойко, но истекал кровью и, несмотря на свою богатырскую стать, был близок к тому, чтобы лишиться сознания.
— Ну ладно, — сказал Джек, возвысив голос над криками и рыданиями. — Кое на что королевская армия все-таки годится. Например, у нас умеют штопать раны.
Наклонившись, он подхватил раненого гиганта под мышки и помог ему подняться. Это потребовало немалых усилий и заставило Джека осознать, насколько же он измотан и как сильно болит ушиб, о котором ему, за делами и тревогами, почти удалось забыть.
Шотландец оперся на Джека. Этот на редкость массивный детина имел огненно-рыжие волосы и голубые, как озеро, глаза.
— Мак-Тавиш, — поклонился он. — Ты млыдчина, прятил.
— Приятель, — сказал Джек, — чтоб мне пропасть, если я понял хоть одно чертово слово из того, что ты бормочешь.
Ате без особых церемоний пнул лежавших ничком пленников, побуждая их подняться на ноги. Брант тем временем куда-то исчез. Зная твердые христианские принципы Джозефа, Джек полагал, что вождь попытался бы спасти всех пленников. Сам Абсолют чувствовал, что ему страшно повезло и в том, что удалось уберечь хотя бы четыре жизни.
Характер доносившихся со стороны индейского лагеря звуков изменился. Отдельные голоса, одни исполненные ужаса, а другие — звенящие от ярости, слились в общий устрашающий клич мщения.
Джек, прихрамывая, пошел прочь. Он знал, что эхо этого страшного клича стихнет не скоро.
Глава 9Идиот
— Три недели! — ругался Джек себе под нос, беспомощно взирая на дурацкие ужимки. — Три чертовых, проклятых недели — и все может пойти псу под хвост в один момент.
Три недели, миновавшие после сражения при Орискани, он, Брант и Ате провели в бесконечных спорах, уговорах, сопряженных с подкупом, и просто мольбах, имевших целью не допустить ухода племен. Несмотря на категорическое неприятие индейцами тактики, избранной английским командованием; несмотря на тяжкие потери, которые, помимо всего прочего, требовали возвращения в родные стойбища для свершения поминальных церемоний; несмотря на то, что ежедневный рацион становился все меньше и даже запас рома подходил к концу, — несмотря на все это, троим товарищам каким-то чудом удалось убедить индейцев сохранить верность делу Короны.
И вот теперь все могло пойти насмарку из-за одного человека. Сумасшедшего.
Он раскачивался в центре круга, широко разведя руки и подняв фалды своего длинного синего сюртука. С того места, где находился Джек, казалось, будто на темной подкладке его одеяния сияют звезды. Не меньше пары десятков.
— Целый полк! Пух! Пух! Бабах!!! Все целят в бедного Ганса-Йоста Шулера. Но они промазали, не попали в меня. В сына каждой матери! Ух! Ух! Ух!
Он вертелся из стороны в стороны, растопыривая продырявленные фалды, а потом, перестав просовывать пальцы в пулевые отверстия, жалобным голосом возгласил:
— Бедный, бедный мой сюртучок. Не, он не будет согревать Ганса-Йоста этой зимой, ох, не будет. Солома, вот что мне нужно, много соломы, чтобы заткнуть, а то этот сарай совсем прохудился.
Безумец дико расхохотался, и его смех дружно подхватили индейцы. Все они не отрывали глаз от этого странного малого с длинными, свалявшимися волосами пшеничного цвета, торчавшими из отверстий его шляпы, продырявленной не хуже сюртука. Они любовались его покрытой оспинами физиономией с неровными пятнами щетины и ртом, полным неестественно длинных, с диковинным прикусом, зубов. Слюна стекала по его подбородку, пятная сальные лацканы.
Джек обвел взглядом круг зрителей, покатывавшихся со смеху. По ту сторону человеческого кольца находился Сэмюэль, гонец из племени кайюга, раны которого почти зажили. Джек подошел к нему и опустился рядом на корточки.
— Одержимый духами, — сообщил Сэмюэль, задыхаясь от смеха. — Рассказывает про мятежников, которые палят в него, палят, и все мимо!
Он заулюлюкал, указывая на Ганса-Йоста, который теперь подпрыгивал вверх-вниз на своей шляпе.
Джек вздохнул. В Англии, если люди вели себя таким образом, их сажали под замок в Бедламе. Примером тому мог служить его собственный отец, сэр Джеймс Абсолют. Среди индейцев, однако, подобные безумцы почитались как святые или провидцы.
Когда Джек вернулся с охоты и до него дошел слух о том, что какой-то блаженный, только что прибывший из графства Трион, бродит по становищам туземцев и ведет с ними речи о войне, капитан Абсолют сразу заподозрил неладное. С трудом протолкавшись в первые ряды зевак и утвердившись в своих подозрениях, Джек попытался оттащить Ганса-Йоста, но куда там! Трое здоровенных сенеков с затуманенными ромом глазами оттолкнули его и схватились за ножи. Поскольку Ате на сей раз рядом не оказалось, Джеку не оставалось ничего другого, как отступить и наблюдать за представлением в качестве зрителя.
Идиот наконец перестал подпрыгивать. Теперь он печально смотрел на свою шляпу, которую, если можно так выразиться, все еще соединяла с головой тоненькая струйка слюны.
— Но разве они оставят бедного Ганса-Йоста в покое? — жалобно простонал он. — Нет, они гонятся за ним, преследуют его. И как быстро, как быстро!
Индейцы, как по сигналу, снова покатились со смеху. Затем сахем сенеков встал и, выступив вперед, спросил:
— И много их за тобой гонится?
Ганс-Йост продолжал смотреть вниз, бормоча что-то себе под нос. Сахем, подойдя поближе, ткнул сумасшедшего в грудь, так что тот отшатнулся.
— Сколько их, мятежников?
Идиот наконец поднял бледно-голубые глаза, но устремил их куда-то вдаль, в некую точку высоко над головой вождя. Рука бессознательно поднялась и стерла слюну с подбородка, перенеся ее на сюртук. Заговорил он шепотом, но его шепот каким-то чудом был прекрасно слышен даже в задних рядах. Это заставило Джека вспомнить о «Друри-Лейн».
— Покрывают пшеничные поля, как саранча, пожирают все на своем пути.
— Как скоро?
Не получив ответа, вождь схватил Ганса-Йоста за грудки и встряхнул.
— Как скоро они будут здесь?
На сей раз бормотание идиота расслышал один лишь вождь, мгновенно разжавший руки, как будто боясь заразы. Сумасшедший пошатнулся, упал, попытался встать, но, так и не осуществив это намерение, сел скрестив ноги на земле и совершенно неожиданно для всех запел.
Сенека обвел взглядом круг застывших в ожидании индейцев и буркнул:
— Полдня. Может быть, меньше.
Поднялся взволнованный гул, который перекрыл голос вождя:
— Хватит с меня этой бестолковой бойни. Я ухожу в свое стойбище, оплакивать наших умерших.
С этими словами вождь решительно покинул круг, оставив после себя раскол и сумятицу. Воины ожесточенно спорили, жестикулируя и не скупясь на брань. Джеку попался на глаза Брант, который сгреб за рубаху из оленьей кожи огромного могавка, что-то ему втолковывая. Воин отвел руку Бранта в сторону, плюнул и ушел.
Многие индейцы уже бежали в свой стан, где без промедления начинали разбирать вигвамы, скатывая полосы бересты, служившей им материалом для стен и крыш. Скатки коры быстро связывали кожаными ремнями.
Попытаться остановить это было бы все равно что мочиться против ветра. Поэтому Джек направился к центру недавнего круга, где Ганс-Йост по-прежнему тихонько напевал что-то себе под нос.
Рывком поставив идиота на ноги, Джек сказал:
— Ты пойдешь со мной.
— Боже милостивый! Сколько их? Как далеко?
Полковник уже усвоил, что после полудня ему лучше не вставать. Подавшись к Гансу-Йосту, он так сжал подлокотники своего кресла, что на его шее проступили жилы, а физиономия налилась кровью.
Невнятный вопрос был риторическим. Все и так слышали: приближается трехтысячное войско мятежников, большую часть которого составляют солдаты регулярной армии Вашингтона под командованием известного смутьяна Бенедикта Арнольда[5]. И находится оно менее чем в половине дневного перехода отсюда.
— Боже мой, у них трехкратное превосходство! Трехкратное! — Сент-Легер тяжело осел.
— Это лишь в том случае, если мы примем его слова на веру, — заметил Джек, выступив вперед и пытаясь привлечь к себе блуждающий взгляд своего начальника.
Это ему удалось: глаза полковника наконец сфокусировались на нем.
— Опять вы, Абсолют. Все время сомневаетесь, да? С чего бы это нам ему не верить?
— Потому что этот малый явно идиот! — Джек попытался обуздать раздражение в своем голосе, но не слишком успешно. — И вдобавок его фамилия Шулер.
— Шулер? Шулер? Ну и что с того?
— Да то, что Филипп Шулер является одним из лучших вражеских генералов. Он командует армией, противостоящей генералу Бургойну, а этот несчастный сумасшедший доводится ему родичем.
— У всех нас есть родичи по ту сторону, капитан, — подал голос майор-лоялист Уотте. Со времени своего стремительного отступления при Орискани он утратил свою медлительность, заметно прибавив резвости.
— Да, сэр, — ответил Джек. — Я просто намекаю на то, что его слова не следует воспринимать как Священное Писание.
— Вы богохульствуете, Абсолют!
Сент-Легер, чья любовь к бутылке постоянно находилась в состоянии войны с его любовью к Библии, накренился вперед под опасным углом. Еще момент, и он рухнет со стула и составит компанию Гансу-Йосту на земле перед палаткой.
От этого позора полковника избавило появление капитана Анкрама.
— Дикари, сэр. Дикари! Они уходят, эти псы-язычники, уходят все до единого!
Джек закрыл глаза. Его план состоял в том, чтобы успокоить Сент-Легера и направить разведчиков для проверки болтовни Ганса-Йоста до того, как полковник узнает об уходе союзников. Теперь надежды на это не оставалось, тем более что в правдивости слов Анкрама каждый мог убедиться воочию. С возвышенности, где стоял полковничий шатер, были хорошо видны колонны индейцев, двигавшихся в направлении озера Онтарио.
— В таком случае, полковник, позволю себе высказать предположение о том, что нам следует снять осаду.
Прозвучавший голос был, как всегда, и мягок и властен одновременно.
Джек открыл глаза и взглянул на фон Шлабена. Егерская форма выглядела, как всегда, безупречно, в отличие от довольно потрепанных мундиров стоявших рядом британцев. По части щегольства граф мог бы соперничать с Бургойном. Да и синяк, с неудовольствием отметил Джек, почти сошел.
«Следовало врезать ему посильнее», — подумал Абсолют, которого озадачивали последствия его удара, точнее, полное их отсутствие. Сент-Легеру, как он понял, о случившемся доложено не было, а поскольку граф не стал бы молчать, не имей он на уме какой-нибудь каверзы, Джека это слегка беспокоило.
Впрочем, сейчас у него имелся куда более серьезный повод для беспокойства. Выступив вперед, Джек решительно проговорил:
— А я, полковник, позволю себе высказать предположение, что отступить, основываясь на болтовне сумасшедшего и следуя совету немца, — тут уж Джек ничего не смог с собой поделать, — было бы и преждевременно и постыдно.
— Вот как, сэр! Вы что же, хотите, чтобы я остался здесь и попал в клещи, оказавшись между Арнольдом и фортом?
— Я бы предпочел, чтобы вы остались на месте до появления у нас проверенных сведений о местонахождении и силах Арнольда. До тех пор, пока мы с Ате не сходим в разведку и не доложим о результатах.
Сент-Легер вытаращился на него с тупым недоумением, и Джек, поддавшись одному из тех порывов гнева, которые были его проклятием еще с корнуоллского детства, добавил:
— Полковник, генерал Бургойн поставил перед вами задачу и рассчитывает на ее выполнение.
Это уже было слишком. Даже Ате вздохнул, а уж Сент-Легер и вовсе озверел.
— Мой долг? — зарычал он. — Вы осмеливаетесь... вы смеете...
Он покачнулся и едва не упал на адъютанта.
— Я не намерен больше выслушивать ваши наглые и грубые выпады в адрес нашего доблестного союзника, — Сент-Легер кивнул в сторону фон Шлабена, — чьи мудрые и своевременные советы мы высоко ценим. Мой долг заключается в том, чтобы выжить, дабы иметь возможность сражаться дальше.
Полковник отшатнулся от Анкрама, немного покачался и, обретя неустойчивое равновесие, объявил:
— Приказываю начать приготовления к организованному отступлению. Мы вернемся к озеру Онтарио и отплывем в Монреаль.
Офицеры с энтузиазмом, который был вызван явным облегчением, разбежались по бивуакам своих подразделений, чтобы начать подготовку к переходу.
Джек последовал за Сент-Легером в палатку.
— Сэр, — упорствовал он, хотя полковник пытался отмахнуться от него, как от назойливой мухи, — Монреаль в четырех неделях пути отсюда. И еще как минимум четыре потребуется, чтобы добраться до генерала Бургойна, который движется на юг вдоль Гудзона. Это самый долгий маршрут. К тому времени судьба кампании будет уже решена.
— Чего вы от меня хотите, Абсолют?
Сент-Легер пил ром прямо из фляжки, в то время как Анкрам сновал вокруг, без разбору бросая бумаги в чемодан.
— Я что, по-вашему, должен прорываться на соединение с ним через всю армию Арнольда?
Каким-то образом Джеку удалось сдержаться.
— Нет, сэр. Но я, по крайней мере, попытался бы поддержать моего генерала.
Сент-Легер опустил фляжку и вперил в Джека прозрачный взгляд.
— Вы числитесь под моим командованием, но на самом деле никогда мне не подчинялись. Вы постоянно нарушали субординацию, вы не соблюдали дисциплину, вели себя бесцеремонно и непочтительно. Вы раздражаете меня, с-сэр-р, и всегда раздражали. Вас мне навязали. Сам же я никогда не видел в вашем участии ни малейшего толка. Поэтому, капитан, можете отправляться хоть к своему генералу, хоть к самому дьяволу. Я подозреваю, что к последнему.
В завершение сей тирады Сент-Легер громко икнул и повалился на свою койку. Но Джеку не требовалось, чтобы приказ повторяли дважды. В кои-то веки он получил от полковника распоряжение, которое рад был исполнить.
Ате дожидался его у палатки.
— Мы уезжаем вместе с прочим сбродом, Дагановеда?
— Нет, мой друг. Мы отправимся к Бургойну, даже если наш горький пьяница этого не сделает.
— Хорошо. — Ате улыбнулся, что бывало нечасто. — Через три рассвета доберемся до Канайохари. Я слышал, кое-кто из моей родни может еще быть там.
Джек сделал шаг в направлении квартирмейстерской палатки, но Ате остановил его.
— Брант прислал весточку. Он думает, что некоторые из могавков могли бы последовать нашему примеру. Но ему нужна помощь, чтобы убедить колеблющихся. И чтобы удержать их на тропе.
Джек заколебался. Он не любил путешествовать без Ате, но знал, что Бургойну потребуется каждый томагавк, который тот может заполучить, а самому Джеку необходимо немедленно доказать, что рассказ о подкреплении для мятежников — не более чем выдумка. Может быть, тогда он еще успеет остановить злосчастное отступление.
— Ладно, если я не вернусь сюда в течение нескольких часов, давай встретимся в Канайохари. Через три рассвета я увижу тебя и твоего приятеля Джозефа там.
Ате кивнул, крепко сжал плечо Джека и был таков.
Когда Джек провожал взглядом его удалявшуюся спину, позади него послышался голос, к которому он с некоторых пор питал жгучее отвращение.
— Не собираетесь присоединиться к нам, капитан Абсолют?
Джек не спеша повернулся. Фон Шлабен стоял спиной к воинским лагерям, где уже ощутимо проявлялись результаты его вмешательства. Солдаты и туземцы суетились среди поваленных палаток, которые они не могли сложить достаточно быстро. Многие вещи были разбросаны по земле. Нескольких пленных мятежников перегоняли с места на место, не зная, куда пристроить. Джек сумел различить рев оправившегося Мак-Тавиша, поносившего всех и вся на свой невнятный лад. Женщины оставили походные костры непотушенными: похлебка еще варилась, мясо дымилось на вертелах, картофель запекался в золе, но те, кому все это предназначалось, спешно собирались в дорогу. В обратный путь к озеру Онтарио.
Было ясно, что фон Шлабен принял мудрое решение никогда больше не оставаться с Джеком один на один. Рядом с немцем маячил широкоплечий, широкогрудый малый в егерском мундире с нашивками сержанта, густой шапкой черных волос и физиономией, наводившей на мысль о том, что бриться этому типу необходимо самое малое четырежды в день.
А у ног немцев сидели на корточках три туземных воина, чьи головы были подбриты не с висков, а со лба до макушки, так что вместо скальповой пряди оттуда ниспадали на спину черные гривы. Наполовину выбритые головы индейцев были до самых носов выкрашены в оранжевый цвет. Все трое таращились на Джека в упор, раздувая ноздри, словно охотники при виде добычи.
Абенаки, подумал Джек и машинально схватился за томагавк у пояса. Это племя принадлежало к числу исконных врагов ирокезов, которых они в равной мере боялись и ненавидели. Как видно, фон Шлабен разобрался в расстановке сил на континенте и сумел заручиться поддержкой некоторых туземных племен.
— Вам, граф, не пристало подслушивать под дверью и подсматривать в замочные скважины, — промолвил Джек, отступая, чтобы дать себе пространство для броска. — Люди могут принять вас за шпиона.
Фон Шлабен улыбнулся.
— Я безутешен из-за того, что не буду иметь удовольствия скрасить утомительное путешествие в Монреаль столь... забавной компанией.
— О, мы встретимся снова, фон Шлабен. В этом вы можете быть уверены.
Джек начал отходить назад, не сводя взгляда с противника и держа руку на томагавке. Обернулся он, лишь отойдя, как ему показалось, достаточно далеко, но и на этом расстоянии его настиг тихий, вкрадчивый голос:
— О, в этом я уверен, капитан Абсолют. Совершенно уверен.
В результате Абсолют пустился в дорогу позднее, чем надеялся. Однако чем дальше он углублялся в лес, тем легче у него становилось на душе. Ему, как и его братьям могавкам, очень быстро осточертела затянувшаяся осада, тем более что удручающее воздействие однообразия усугублялось раздражением, связанным с бестолковостью Сент-Легера.
По-видимому, защитники форта основательно запаслись водой и снедью, и выморить их из цитадели не представлялось возможным по меньшей мере до тех пор, пока положение дел на остальных участках театра военных действий не определит исход кампании. Покуда артиллерия без толку расходовала ядра, обстреливая бревенчатые стены и земляные валы, Джек старался проводить по возможности меньше времени в британском лагере, где офицеры от тоски и безделья предавались каждодневному пьянству по примеру своего командира.
Нехватка решимости до недавнего времени компенсировалась избытком рома, вина и бренди. В равной мере это относилось и к индейским становищам, где лишь немногие вожди — такие, как Джозеф, — выступили против неумеренного употребления «огненной воды». Результаты были столь же плачевны, сколь и предсказуемы: в пьяных стычках и драках воинов погибало больше, чем от пуль мятежников.
«Наконец-то, — подумал Джек. — Наконец-то я избавился от всего этого!»
Здесь, под ароматной сенью деревьев, дышалось совсем иначе, чем на осадных позициях с их спертым воздухом и вонью. Август близился к концу, и в лесу уже ощущались первые признаки наступающей осени: в нежном дуновении ветерка, пробивающегося сквозь бук и орешник, грабы и вязы, чувствовалось касание прохлады.
Эта прохлада показалась Джеку столь живительной и бодрящей, что он, поддавшись мгновенному порыву, скинул рубаху и штаны из оленьей кожи и распустил по плечам удерживавшиеся сыромятным ремешком волосы. Убрав одежду в ранец, он запустил пятерню в волосы и вдруг вспомнил, как приглаживал эти непокорные кудри, стоя за кулисами «Друри-Лейн» перед той последней, чудесной и роковой, встречей с Лиззи Фаррен. Что бы она подумала о нем сейчас, увидев его почти голым посреди леса?
Джек ухмыльнулся. Да именно то, что эта кокетка думала о нем тогда. И с тем же откликом, какой имел место в тесной артистической уборной, в нескольких футах от сцены, где уже начинался пятый акт «Соперников».
Воспоминания об одной женщине потянули за собой мысли о другой, той, которую он мучительно желал все те пять недель, проведенные рядом с нею на борту корабля. Как это случалось почти ежедневно, Джек задумался о том, где сейчас Луиза.
Насколько далеко продвинулся Бургойн? Они получили ободряющее известие о том, что форт Тикондерога, крепчайший оплот американцев, пал практически без единого выстрела. Сообщения, доставлявшиеся индейцами в последующие недели, давали понять, что Бургойн стремительно продвигается на юг.
По предположению Джека, к нынешнему времени, то есть к концу августа, генерал мог быть близок к захвату Олбани. Иными словами, сейчас Абсолют находится милях в шестидесяти от его воинского стана. Если генералы Хоу или Клинтон, как предусматривал план, наступают со стороны Нью-Йорка, мятежники, скорее всего, не имеют возможности воспрепятствовать соединению двух британских армий. Эта война еще может прийти к победоносному завершению, невзирая даже на постыдный провал операции, порученной Сент-Легеру.
Джек вздохнул. Все это оставалось догадками, точно же он знал лишь одно: Луиза находится где-то там, впереди. Ему хотелось верить, что она ждет встречи с ним, ибо сам он отчаянно по ней тосковал. А чтобы не поддаваться тоске, припустил бегом, лавируя между деревьями и проскакивая в просветы между ними, словно в освещенные августовским солнцем окна.
Поддавшись порыву, Джек утратил контроль за ходом времени и очнулся лишь у самой вершины лесного холма, как раз перед спуском в лощину Орискани. Остановившись, чтобы отдышаться, он закрыл глаза, временно положившись на другие чувства. Лесные обитатели, затаившиеся было при его появлении, снова успокоились: белка-летяга возобновила прыжки с дерева на дерево, сосновая куница издала высокий, лающий звук, являвшийся не то охотничьим, не то любовным зовом.
Были здесь и волки, ибо для них людские конфликты, как правило, оборачивались роскошным пиршеством. Надо полагать, они неплохо поживились в ущелье. Хотя британцы и индейцы вернулись, чтобы забрать своих убитых, ополченцы на это не решились.
Три недели, миновавшие после сражения при Орискани, он, Брант и Ате провели в бесконечных спорах, уговорах, сопряженных с подкупом, и просто мольбах, имевших целью не допустить ухода племен. Несмотря на категорическое неприятие индейцами тактики, избранной английским командованием; несмотря на тяжкие потери, которые, помимо всего прочего, требовали возвращения в родные стойбища для свершения поминальных церемоний; несмотря на то, что ежедневный рацион становился все меньше и даже запас рома подходил к концу, — несмотря на все это, троим товарищам каким-то чудом удалось убедить индейцев сохранить верность делу Короны.
И вот теперь все могло пойти насмарку из-за одного человека. Сумасшедшего.
Он раскачивался в центре круга, широко разведя руки и подняв фалды своего длинного синего сюртука. С того места, где находился Джек, казалось, будто на темной подкладке его одеяния сияют звезды. Не меньше пары десятков.
— Целый полк! Пух! Пух! Бабах!!! Все целят в бедного Ганса-Йоста Шулера. Но они промазали, не попали в меня. В сына каждой матери! Ух! Ух! Ух!
Он вертелся из стороны в стороны, растопыривая продырявленные фалды, а потом, перестав просовывать пальцы в пулевые отверстия, жалобным голосом возгласил:
— Бедный, бедный мой сюртучок. Не, он не будет согревать Ганса-Йоста этой зимой, ох, не будет. Солома, вот что мне нужно, много соломы, чтобы заткнуть, а то этот сарай совсем прохудился.
Безумец дико расхохотался, и его смех дружно подхватили индейцы. Все они не отрывали глаз от этого странного малого с длинными, свалявшимися волосами пшеничного цвета, торчавшими из отверстий его шляпы, продырявленной не хуже сюртука. Они любовались его покрытой оспинами физиономией с неровными пятнами щетины и ртом, полным неестественно длинных, с диковинным прикусом, зубов. Слюна стекала по его подбородку, пятная сальные лацканы.
Джек обвел взглядом круг зрителей, покатывавшихся со смеху. По ту сторону человеческого кольца находился Сэмюэль, гонец из племени кайюга, раны которого почти зажили. Джек подошел к нему и опустился рядом на корточки.
— Одержимый духами, — сообщил Сэмюэль, задыхаясь от смеха. — Рассказывает про мятежников, которые палят в него, палят, и все мимо!
Он заулюлюкал, указывая на Ганса-Йоста, который теперь подпрыгивал вверх-вниз на своей шляпе.
Джек вздохнул. В Англии, если люди вели себя таким образом, их сажали под замок в Бедламе. Примером тому мог служить его собственный отец, сэр Джеймс Абсолют. Среди индейцев, однако, подобные безумцы почитались как святые или провидцы.
Когда Джек вернулся с охоты и до него дошел слух о том, что какой-то блаженный, только что прибывший из графства Трион, бродит по становищам туземцев и ведет с ними речи о войне, капитан Абсолют сразу заподозрил неладное. С трудом протолкавшись в первые ряды зевак и утвердившись в своих подозрениях, Джек попытался оттащить Ганса-Йоста, но куда там! Трое здоровенных сенеков с затуманенными ромом глазами оттолкнули его и схватились за ножи. Поскольку Ате на сей раз рядом не оказалось, Джеку не оставалось ничего другого, как отступить и наблюдать за представлением в качестве зрителя.
Идиот наконец перестал подпрыгивать. Теперь он печально смотрел на свою шляпу, которую, если можно так выразиться, все еще соединяла с головой тоненькая струйка слюны.
— Но разве они оставят бедного Ганса-Йоста в покое? — жалобно простонал он. — Нет, они гонятся за ним, преследуют его. И как быстро, как быстро!
Индейцы, как по сигналу, снова покатились со смеху. Затем сахем сенеков встал и, выступив вперед, спросил:
— И много их за тобой гонится?
Ганс-Йост продолжал смотреть вниз, бормоча что-то себе под нос. Сахем, подойдя поближе, ткнул сумасшедшего в грудь, так что тот отшатнулся.
— Сколько их, мятежников?
Идиот наконец поднял бледно-голубые глаза, но устремил их куда-то вдаль, в некую точку высоко над головой вождя. Рука бессознательно поднялась и стерла слюну с подбородка, перенеся ее на сюртук. Заговорил он шепотом, но его шепот каким-то чудом был прекрасно слышен даже в задних рядах. Это заставило Джека вспомнить о «Друри-Лейн».
— Покрывают пшеничные поля, как саранча, пожирают все на своем пути.
— Как скоро?
Не получив ответа, вождь схватил Ганса-Йоста за грудки и встряхнул.
— Как скоро они будут здесь?
На сей раз бормотание идиота расслышал один лишь вождь, мгновенно разжавший руки, как будто боясь заразы. Сумасшедший пошатнулся, упал, попытался встать, но, так и не осуществив это намерение, сел скрестив ноги на земле и совершенно неожиданно для всех запел.
Сенека обвел взглядом круг застывших в ожидании индейцев и буркнул:
— Полдня. Может быть, меньше.
Поднялся взволнованный гул, который перекрыл голос вождя:
— Хватит с меня этой бестолковой бойни. Я ухожу в свое стойбище, оплакивать наших умерших.
С этими словами вождь решительно покинул круг, оставив после себя раскол и сумятицу. Воины ожесточенно спорили, жестикулируя и не скупясь на брань. Джеку попался на глаза Брант, который сгреб за рубаху из оленьей кожи огромного могавка, что-то ему втолковывая. Воин отвел руку Бранта в сторону, плюнул и ушел.
Многие индейцы уже бежали в свой стан, где без промедления начинали разбирать вигвамы, скатывая полосы бересты, служившей им материалом для стен и крыш. Скатки коры быстро связывали кожаными ремнями.
Попытаться остановить это было бы все равно что мочиться против ветра. Поэтому Джек направился к центру недавнего круга, где Ганс-Йост по-прежнему тихонько напевал что-то себе под нос.
Рывком поставив идиота на ноги, Джек сказал:
— Ты пойдешь со мной.
* * *
Если Джек рассчитывал, что командующий силами его величества воспримет полученные от идиота сбивчивые сведения иначе, чем туземцы, то совершенно напрасно. Видимо, между идиотами и пьяницами существует некая особая близость.— Боже милостивый! Сколько их? Как далеко?
Полковник уже усвоил, что после полудня ему лучше не вставать. Подавшись к Гансу-Йосту, он так сжал подлокотники своего кресла, что на его шее проступили жилы, а физиономия налилась кровью.
Невнятный вопрос был риторическим. Все и так слышали: приближается трехтысячное войско мятежников, большую часть которого составляют солдаты регулярной армии Вашингтона под командованием известного смутьяна Бенедикта Арнольда[5]. И находится оно менее чем в половине дневного перехода отсюда.
— Боже мой, у них трехкратное превосходство! Трехкратное! — Сент-Легер тяжело осел.
— Это лишь в том случае, если мы примем его слова на веру, — заметил Джек, выступив вперед и пытаясь привлечь к себе блуждающий взгляд своего начальника.
Это ему удалось: глаза полковника наконец сфокусировались на нем.
— Опять вы, Абсолют. Все время сомневаетесь, да? С чего бы это нам ему не верить?
— Потому что этот малый явно идиот! — Джек попытался обуздать раздражение в своем голосе, но не слишком успешно. — И вдобавок его фамилия Шулер.
— Шулер? Шулер? Ну и что с того?
— Да то, что Филипп Шулер является одним из лучших вражеских генералов. Он командует армией, противостоящей генералу Бургойну, а этот несчастный сумасшедший доводится ему родичем.
— У всех нас есть родичи по ту сторону, капитан, — подал голос майор-лоялист Уотте. Со времени своего стремительного отступления при Орискани он утратил свою медлительность, заметно прибавив резвости.
— Да, сэр, — ответил Джек. — Я просто намекаю на то, что его слова не следует воспринимать как Священное Писание.
— Вы богохульствуете, Абсолют!
Сент-Легер, чья любовь к бутылке постоянно находилась в состоянии войны с его любовью к Библии, накренился вперед под опасным углом. Еще момент, и он рухнет со стула и составит компанию Гансу-Йосту на земле перед палаткой.
От этого позора полковника избавило появление капитана Анкрама.
— Дикари, сэр. Дикари! Они уходят, эти псы-язычники, уходят все до единого!
Джек закрыл глаза. Его план состоял в том, чтобы успокоить Сент-Легера и направить разведчиков для проверки болтовни Ганса-Йоста до того, как полковник узнает об уходе союзников. Теперь надежды на это не оставалось, тем более что в правдивости слов Анкрама каждый мог убедиться воочию. С возвышенности, где стоял полковничий шатер, были хорошо видны колонны индейцев, двигавшихся в направлении озера Онтарио.
— В таком случае, полковник, позволю себе высказать предположение о том, что нам следует снять осаду.
Прозвучавший голос был, как всегда, и мягок и властен одновременно.
Джек открыл глаза и взглянул на фон Шлабена. Егерская форма выглядела, как всегда, безупречно, в отличие от довольно потрепанных мундиров стоявших рядом британцев. По части щегольства граф мог бы соперничать с Бургойном. Да и синяк, с неудовольствием отметил Джек, почти сошел.
«Следовало врезать ему посильнее», — подумал Абсолют, которого озадачивали последствия его удара, точнее, полное их отсутствие. Сент-Легеру, как он понял, о случившемся доложено не было, а поскольку граф не стал бы молчать, не имей он на уме какой-нибудь каверзы, Джека это слегка беспокоило.
Впрочем, сейчас у него имелся куда более серьезный повод для беспокойства. Выступив вперед, Джек решительно проговорил:
— А я, полковник, позволю себе высказать предположение, что отступить, основываясь на болтовне сумасшедшего и следуя совету немца, — тут уж Джек ничего не смог с собой поделать, — было бы и преждевременно и постыдно.
— Вот как, сэр! Вы что же, хотите, чтобы я остался здесь и попал в клещи, оказавшись между Арнольдом и фортом?
— Я бы предпочел, чтобы вы остались на месте до появления у нас проверенных сведений о местонахождении и силах Арнольда. До тех пор, пока мы с Ате не сходим в разведку и не доложим о результатах.
Сент-Легер вытаращился на него с тупым недоумением, и Джек, поддавшись одному из тех порывов гнева, которые были его проклятием еще с корнуоллского детства, добавил:
— Полковник, генерал Бургойн поставил перед вами задачу и рассчитывает на ее выполнение.
Это уже было слишком. Даже Ате вздохнул, а уж Сент-Легер и вовсе озверел.
— Мой долг? — зарычал он. — Вы осмеливаетесь... вы смеете...
Он покачнулся и едва не упал на адъютанта.
— Я не намерен больше выслушивать ваши наглые и грубые выпады в адрес нашего доблестного союзника, — Сент-Легер кивнул в сторону фон Шлабена, — чьи мудрые и своевременные советы мы высоко ценим. Мой долг заключается в том, чтобы выжить, дабы иметь возможность сражаться дальше.
Полковник отшатнулся от Анкрама, немного покачался и, обретя неустойчивое равновесие, объявил:
— Приказываю начать приготовления к организованному отступлению. Мы вернемся к озеру Онтарио и отплывем в Монреаль.
Офицеры с энтузиазмом, который был вызван явным облегчением, разбежались по бивуакам своих подразделений, чтобы начать подготовку к переходу.
Джек последовал за Сент-Легером в палатку.
— Сэр, — упорствовал он, хотя полковник пытался отмахнуться от него, как от назойливой мухи, — Монреаль в четырех неделях пути отсюда. И еще как минимум четыре потребуется, чтобы добраться до генерала Бургойна, который движется на юг вдоль Гудзона. Это самый долгий маршрут. К тому времени судьба кампании будет уже решена.
— Чего вы от меня хотите, Абсолют?
Сент-Легер пил ром прямо из фляжки, в то время как Анкрам сновал вокруг, без разбору бросая бумаги в чемодан.
— Я что, по-вашему, должен прорываться на соединение с ним через всю армию Арнольда?
Каким-то образом Джеку удалось сдержаться.
— Нет, сэр. Но я, по крайней мере, попытался бы поддержать моего генерала.
Сент-Легер опустил фляжку и вперил в Джека прозрачный взгляд.
— Вы числитесь под моим командованием, но на самом деле никогда мне не подчинялись. Вы постоянно нарушали субординацию, вы не соблюдали дисциплину, вели себя бесцеремонно и непочтительно. Вы раздражаете меня, с-сэр-р, и всегда раздражали. Вас мне навязали. Сам же я никогда не видел в вашем участии ни малейшего толка. Поэтому, капитан, можете отправляться хоть к своему генералу, хоть к самому дьяволу. Я подозреваю, что к последнему.
В завершение сей тирады Сент-Легер громко икнул и повалился на свою койку. Но Джеку не требовалось, чтобы приказ повторяли дважды. В кои-то веки он получил от полковника распоряжение, которое рад был исполнить.
Ате дожидался его у палатки.
— Мы уезжаем вместе с прочим сбродом, Дагановеда?
— Нет, мой друг. Мы отправимся к Бургойну, даже если наш горький пьяница этого не сделает.
— Хорошо. — Ате улыбнулся, что бывало нечасто. — Через три рассвета доберемся до Канайохари. Я слышал, кое-кто из моей родни может еще быть там.
Джек сделал шаг в направлении квартирмейстерской палатки, но Ате остановил его.
— Брант прислал весточку. Он думает, что некоторые из могавков могли бы последовать нашему примеру. Но ему нужна помощь, чтобы убедить колеблющихся. И чтобы удержать их на тропе.
Джек заколебался. Он не любил путешествовать без Ате, но знал, что Бургойну потребуется каждый томагавк, который тот может заполучить, а самому Джеку необходимо немедленно доказать, что рассказ о подкреплении для мятежников — не более чем выдумка. Может быть, тогда он еще успеет остановить злосчастное отступление.
— Ладно, если я не вернусь сюда в течение нескольких часов, давай встретимся в Канайохари. Через три рассвета я увижу тебя и твоего приятеля Джозефа там.
Ате кивнул, крепко сжал плечо Джека и был таков.
Когда Джек провожал взглядом его удалявшуюся спину, позади него послышался голос, к которому он с некоторых пор питал жгучее отвращение.
— Не собираетесь присоединиться к нам, капитан Абсолют?
Джек не спеша повернулся. Фон Шлабен стоял спиной к воинским лагерям, где уже ощутимо проявлялись результаты его вмешательства. Солдаты и туземцы суетились среди поваленных палаток, которые они не могли сложить достаточно быстро. Многие вещи были разбросаны по земле. Нескольких пленных мятежников перегоняли с места на место, не зная, куда пристроить. Джек сумел различить рев оправившегося Мак-Тавиша, поносившего всех и вся на свой невнятный лад. Женщины оставили походные костры непотушенными: похлебка еще варилась, мясо дымилось на вертелах, картофель запекался в золе, но те, кому все это предназначалось, спешно собирались в дорогу. В обратный путь к озеру Онтарио.
Было ясно, что фон Шлабен принял мудрое решение никогда больше не оставаться с Джеком один на один. Рядом с немцем маячил широкоплечий, широкогрудый малый в егерском мундире с нашивками сержанта, густой шапкой черных волос и физиономией, наводившей на мысль о том, что бриться этому типу необходимо самое малое четырежды в день.
А у ног немцев сидели на корточках три туземных воина, чьи головы были подбриты не с висков, а со лба до макушки, так что вместо скальповой пряди оттуда ниспадали на спину черные гривы. Наполовину выбритые головы индейцев были до самых носов выкрашены в оранжевый цвет. Все трое таращились на Джека в упор, раздувая ноздри, словно охотники при виде добычи.
Абенаки, подумал Джек и машинально схватился за томагавк у пояса. Это племя принадлежало к числу исконных врагов ирокезов, которых они в равной мере боялись и ненавидели. Как видно, фон Шлабен разобрался в расстановке сил на континенте и сумел заручиться поддержкой некоторых туземных племен.
— Вам, граф, не пристало подслушивать под дверью и подсматривать в замочные скважины, — промолвил Джек, отступая, чтобы дать себе пространство для броска. — Люди могут принять вас за шпиона.
Фон Шлабен улыбнулся.
— Я безутешен из-за того, что не буду иметь удовольствия скрасить утомительное путешествие в Монреаль столь... забавной компанией.
— О, мы встретимся снова, фон Шлабен. В этом вы можете быть уверены.
Джек начал отходить назад, не сводя взгляда с противника и держа руку на томагавке. Обернулся он, лишь отойдя, как ему показалось, достаточно далеко, но и на этом расстоянии его настиг тихий, вкрадчивый голос:
— О, в этом я уверен, капитан Абсолют. Совершенно уверен.
* * *
В хаосе квартирмейстерской палатки Джек сумел отыскать самые лучшие припасы, какие могли ему понадобиться. Впрочем, требовалось ему не так уж много: крупа, кленовый сахар, бекон да порох. Он не привык обременять себя лишней ношей, и куда больше времени ушло у него на написание письма Бургойну, которое Джек намеревался переслать с капитаном Анкрамом. Уверенности в том, что ему удастся благополучно пережить предстоящие события, у него не было, а генерала настоятельно требовалось снабдить правдивой информацией о катастрофическом поражении у форта Стэнвикс. И в особенности об участии в этой истории фон Шлабена.В результате Абсолют пустился в дорогу позднее, чем надеялся. Однако чем дальше он углублялся в лес, тем легче у него становилось на душе. Ему, как и его братьям могавкам, очень быстро осточертела затянувшаяся осада, тем более что удручающее воздействие однообразия усугублялось раздражением, связанным с бестолковостью Сент-Легера.
По-видимому, защитники форта основательно запаслись водой и снедью, и выморить их из цитадели не представлялось возможным по меньшей мере до тех пор, пока положение дел на остальных участках театра военных действий не определит исход кампании. Покуда артиллерия без толку расходовала ядра, обстреливая бревенчатые стены и земляные валы, Джек старался проводить по возможности меньше времени в британском лагере, где офицеры от тоски и безделья предавались каждодневному пьянству по примеру своего командира.
Нехватка решимости до недавнего времени компенсировалась избытком рома, вина и бренди. В равной мере это относилось и к индейским становищам, где лишь немногие вожди — такие, как Джозеф, — выступили против неумеренного употребления «огненной воды». Результаты были столь же плачевны, сколь и предсказуемы: в пьяных стычках и драках воинов погибало больше, чем от пуль мятежников.
«Наконец-то, — подумал Джек. — Наконец-то я избавился от всего этого!»
Здесь, под ароматной сенью деревьев, дышалось совсем иначе, чем на осадных позициях с их спертым воздухом и вонью. Август близился к концу, и в лесу уже ощущались первые признаки наступающей осени: в нежном дуновении ветерка, пробивающегося сквозь бук и орешник, грабы и вязы, чувствовалось касание прохлады.
Эта прохлада показалась Джеку столь живительной и бодрящей, что он, поддавшись мгновенному порыву, скинул рубаху и штаны из оленьей кожи и распустил по плечам удерживавшиеся сыромятным ремешком волосы. Убрав одежду в ранец, он запустил пятерню в волосы и вдруг вспомнил, как приглаживал эти непокорные кудри, стоя за кулисами «Друри-Лейн» перед той последней, чудесной и роковой, встречей с Лиззи Фаррен. Что бы она подумала о нем сейчас, увидев его почти голым посреди леса?
Джек ухмыльнулся. Да именно то, что эта кокетка думала о нем тогда. И с тем же откликом, какой имел место в тесной артистической уборной, в нескольких футах от сцены, где уже начинался пятый акт «Соперников».
Воспоминания об одной женщине потянули за собой мысли о другой, той, которую он мучительно желал все те пять недель, проведенные рядом с нею на борту корабля. Как это случалось почти ежедневно, Джек задумался о том, где сейчас Луиза.
Насколько далеко продвинулся Бургойн? Они получили ободряющее известие о том, что форт Тикондерога, крепчайший оплот американцев, пал практически без единого выстрела. Сообщения, доставлявшиеся индейцами в последующие недели, давали понять, что Бургойн стремительно продвигается на юг.
По предположению Джека, к нынешнему времени, то есть к концу августа, генерал мог быть близок к захвату Олбани. Иными словами, сейчас Абсолют находится милях в шестидесяти от его воинского стана. Если генералы Хоу или Клинтон, как предусматривал план, наступают со стороны Нью-Йорка, мятежники, скорее всего, не имеют возможности воспрепятствовать соединению двух британских армий. Эта война еще может прийти к победоносному завершению, невзирая даже на постыдный провал операции, порученной Сент-Легеру.
Джек вздохнул. Все это оставалось догадками, точно же он знал лишь одно: Луиза находится где-то там, впереди. Ему хотелось верить, что она ждет встречи с ним, ибо сам он отчаянно по ней тосковал. А чтобы не поддаваться тоске, припустил бегом, лавируя между деревьями и проскакивая в просветы между ними, словно в освещенные августовским солнцем окна.
Поддавшись порыву, Джек утратил контроль за ходом времени и очнулся лишь у самой вершины лесного холма, как раз перед спуском в лощину Орискани. Остановившись, чтобы отдышаться, он закрыл глаза, временно положившись на другие чувства. Лесные обитатели, затаившиеся было при его появлении, снова успокоились: белка-летяга возобновила прыжки с дерева на дерево, сосновая куница издала высокий, лающий звук, являвшийся не то охотничьим, не то любовным зовом.
Были здесь и волки, ибо для них людские конфликты, как правило, оборачивались роскошным пиршеством. Надо полагать, они неплохо поживились в ущелье. Хотя британцы и индейцы вернулись, чтобы забрать своих убитых, ополченцы на это не решились.