Страница:
— Понятно, — задумчиво пробормотала Луиза. — Об этом я, признаться, не думала.
— Джозеф Брант как-то назвал этот акт шестьдесят третьего года Индейской великой хартией. Великая хартия вольностей есть краеугольный камень английской свободы, а свобода — это то, за что стоит сражаться.
— Конечно. Конечно, да.
Луиза подняла глаза куда-то к кронам деревьев, но спустя миг снова взглянула на него и сказала:
— Что ж, Джек Абсолют! Я рада, что снова увидела тебя столь пылким, а то уже начала задаваться вопросом: неужели внимание, которое ты выказывал мне на корабле, было лишь результатом воздействия морского воздуха да прекрасных вин из коллекции Бургойна? Приятно узнать, что это не так.
Она потянулась к нему, взяла его за рубашку и притянула к себе. Абсолют не противился. Он заключил Луизу в объятия, и губы их встретились.
То был поцелуй, которого Джек желал с момента своего возвращения, первый после того, бегло сорванного, когда Луиза покидала корабль. Джек так долго мечтал об этом, и ему хотелось надеяться, что о том же мечтала и она. И пока длился этот поцелуй, Джек успел забыть обо всем.
С глубоким, почти театральным вздохом Луиза повалилась на спину. Джек замешкался, что стоило ему оторванной пуговицы.
— Луиза...
— Что, Джек?
И тут Джек рассказал о разговоре с ее отцом и о данном им слове.
— Ты обещал это моему отцу? — Удивление быстро перешло в ярость, которую она тщетно пыталась сдержать. — И он посмел предположить, будто я... будто я могу... Счел меня не способной отвечать за себя?
— Я уверен, Луиза, что он не имел в виду ничего такого. Просто ему...
— Еще как имел! И ты тоже, со своим дурацким обещанием. Вообразил себя неотразимым... И решил проявить благородство.
Он протянул к ней руку, но она отдернулась.
— И бьюсь об заклад, ты дал ему слово джентльмена.
Джек еле заметно кивнул.
— Это ты-то — джентльмен?
— Я им бываю, — пробормотал Джек. — От случая к случаю.
Последнее почему-то взбесило девушку окончательно. Она вскочила и напролом бросилась в чащу. Путь ее был отмечен треском ломающихся ветвей.
— Луиза! — окликнул Джек, хотя понимал, что толку не будет. Он провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду, а потом, выругав себя, ее отца, своего собственного батюшку, войну, всех джентльменов на свете и все то, что только можно было проклясть, а затем затоптал для безопасности костер. Берестяной шалаш удерживал тепло, так что, завернувшись в одеяло, Джек почувствовал себя вполне уютно.
По прошествии примерно получаса Луиза вернулась, несколько успокоенная.
— Прости, — сказала она.
— Это ты меня прости. — Джек пожал плечами. — Ты ведь знаешь, дело не в том, что я не хочу...
— Ничего я не знаю.
— И кроме того, ты знаешь, что к этому... разговору мы еще вернемся. После того, как я буду свободен от данного слова.
Он откинул одеяло. После недолгого колебания Луиза легла рядом, повернувшись к нему спиной. Джек прикрыл их обоих одним одеялом и улегся снова. Их тела соприкасались, и, чтобы хоть как-то отвлечься от этого, Джек в отчаянии попытался заставить себя думать о чем-нибудь другом. О чем угодно: о вигах, о холодных морях Корнуолла, о матери, о бильярдных киях... о нет! Скаковые лошади, гвозди...
Он почувствовал, что Луиза дрожит, и подумал, что к ее глазам, возможно, подступили слезы. Но когда она заговорила, в ее голосе звучал смех.
— Итак, нам нужно добавить еще три титула к твоему имени. Дай-ка подумать. Ты уже солдат, могавк, драматург и дуэлянт. Мы также обнаружили, что ты кулинар. Произведем тебя еще в... джентльмены, — она окрасила это слово язвительным скептицизмом, — и...
— И?
— В глупцы. Да, Джек Абсолют, ты, вне всякого сомнения, полноправный глупец.
Он чуть плотнее прижал девушку к себе.
— Вот титул, которым я владею давным-давно. Во всяком случае, если послушать Ате.
Она рассмеялась снова, зевнула, и дыхание ее замедлилось. Кажется, Луиза мгновенно уснула.
А вот глупец, напротив, бодрствовал еще довольно долго.
Что касается последнего пункта, то Луиза, напротив, всячески нахваливала его кулинарные умения, даже после того, как мука и бекон подошли к концу и ему пришлось собирать лопухи и коренья рогоза. С этим гарниром Джек запек в золе двух белок, которых ему удалось добыть, метнув нож. Стрелять в этих краях он остерегался.
Луиза, похоже, разделяла его любовь к лесной жизни, и хотя оба они с течением времени становились все грязнее, ее привлекательности это ничуть не уменьшало. Даже наоборот.
Порой, пытаясь расчесать спутанные волосы или стереть с лица пятна сажи, Луиза замечала, как Джек подглядывает за ней, и показывала ему язык. Ночи их проходили спокойно: они пришли к молчаливому признанию данного Джеком слова джентльмена и больше к этой теме не возвращались. Дни их полнились смехом, а сон под краснеющими кронами кленов и желтой листвой конских каштанов был безмятежен и легок.
Но война, хоть и оставшаяся где-то вдалеке, не позволяла забыть о себе. Им приходилось подгонять лошадей: задача Джека была жизненно важной, а Луизе следовало спешить к больной матери. Именно спешка заставила их ближе к вечеру седьмого дня пути решиться на то, чего они до сих пор старательно избегали, — на контакт с людьми.
— Ты видишь этот паром?
— Ага. Он примерно на полпути через реку. Нам пора спускаться.
Джек раздвинул ветви орешника, присматриваясь к реке. Он повернулся к стоявшей позади Луизе, которая подтягивала под брюхом своей кобылы Каспианы подпругу дамского седла. Мужское седло лежало возле ее ног.
— Итак, я снова вижу перед собой леди, — промолвил Джек, глядя на пурпурное платье.
— А разве у вас, сэр, могли быть в этом хотя бы малейшие сомнения? — хмыкнула она, расправляя складки пышной юбки. — С этим-то что делать?
Он пнула ногой мужское седло.
— Здесь оставь. Забрось вон за то дерево, — ответил он и, предваряя ее возражения, поднял руку. — Я понимаю, что разбрасываться добром не дело, но, если мы не хотим вызвать подозрений, нам лучше не иметь при себе подозрительных вещей. А мужское седло, предназначенное для леди, — вещица как раз из таких.
Неохотно кивнув, Луиза забросила седло в кусты и, подойдя к нему, промолвила:
— Что теперь, «муж мой»?
— А теперь, «жена моя», мы попробуем попасть на Тарритаунский паром.
Молча, ибо у каждого из них имелись собственные мысли и страхи, они направили лошадей вниз по крутому склону, прямо под которым находилась речная пристань. Хотя селение лишь частично попадало в поле его зрения, Джек сумел углядеть и приближающийся паром, и небольшую группу дожидавшихся переправы будущих пассажиров. Мундиров ни на ком не было, однако и ковбои, считавшиеся лоялистами, и охотники, числившиеся патриотами, предпочитали обходиться без униформы, что позволяло им с легкостью перебегать с одной стороны на другую, в зависимости от того, где ожидалась большая нажива.
Впрочем, кто бы сейчас ни находился внизу, друзья, враги или нейтралы, паром-то был тот самый, на котором сержант Уиллис рекомендовал им перебраться на восточный берег Гудзона. Если они намеревались продолжить свой путь и оказаться в конечном счете в Нью-Йорке, у них не было никакого реального выбора, кроме как воспользоваться этим паромом.
Хорошо расчищенная тропа вывела их к домам. Ватага ребятишек, старшему из которых было не больше пяти, забавлялась тем, что перебегала из одного амбара в другой. Человек, подоивший одну корову, передвинул подойник к другой. Женщина открыла дверь и выбросила какие-то объедки в загон с курами. Птицы с кудахтаньем принялись клевать, а она, взглянув из-под руки на проезжавших, лениво помахала им и вернулась в дом.
— Можно подумать, война совершенно не затронула этих людей, — пробормотала Луиза.
— Война затронула всех, — сдержанно отозвался Джек, глядя, как три человека отделились от стоявшей на причале группы. Последние лучи вечернего солнца блеснули на стволах и замках заткнутых за их пояса пистолетов.
Когда копыта их лошадей застучали по деревянному настилу, один из троих, пузатый, бородатый детина, выступил вперед.
— Приветствую, господа хорошие, — прогудел он, взявшись за узду Каспианы.
Лошадь отдернулась. Он выпустил повод и, потянувшись, потрепал ее за гриву.
— И вам привет, почтеннейший.
Джек направил Храбреца поближе к Луизе, удерживая поводья левой рукой, чтобы правая оставалась свободной. Кобуры пистолетов он заблаговременно отстегнул от седла, и теперь они висели на портупее у него на груди, скрытые полами камзола.
— С-с-славная лошадка, Амос.
Один из двоих спутников бородача, тот, что помоложе, обошел вокруг и уставился на Храбреца. Этот придурковатый с виду, без конца то снимавший, то надевавший мятую, дырявую шляпу заика малость напоминал Ганса-Йоста. Но беспокойство Джека вызвал не он, а третий мужчина. Этот неподвижно стоял на месте, положив руки на рукояти пистолетов, и не сводил с Джека пристального взгляда.
— Очень славная, — подтвердил бородач. — Вы ведь, поди, благородные господа, не иначе. Такие лошадки водятся только у взаправдашних леди да джентльменов, а у других — ни в жизнь.
Джек кивнул и заговорил с хорошо знакомым ему акцентом, распространенным в Бостоне. Тем, от которого не была избавлена и речь Луизы.
— Так оно и есть. Возвращаемся домой. Пришлось ехать кружным путем, чтобы не угодить под пули. Всюду война. Страшные времена.
Если он и надеялся вызвать таким образом понимание и сочувствие, то его постигло разочарование. Хранивший молчание человек сплюнул в сторону. Тот, что помоложе, хихикнул, тогда как лицо их предводителя приняло преувеличенно честное, ханжеское выражение:
— В этой земле выпустили на волю дьявола, это уж как пить дать. Он завладевает человеческими сердцами, пробуждает в них похоть, — тут он с плохо скрываемым интересом бросил взгляд на юбку Луизы, — подбивает на обман и убийство. И на воровство. — Он кивнул. — Да, сэр. Золото — вот корень всех бед, это уж точно.
— Как пить д-д-дать, — вторил юнец.
— Но каждому человеку нужна какая-то малость, не так ли, сэр?
Джек мигом смекнул, к чему клонит пузатый перевозчик. Он был вовсе не против заплатить часть полученных от Бургойна монет за право проезда.
— Маленько надо, ага, на харчи и всякое такое.
— На харчи и вы-п-п-ивку, — хихикнул юнец.
Бородач бросил на него взгляд, под которым малец съежился и попятился, что-то бормоча себе под нос и с удвоенной быстротой то снимая, то надевая шапку.
— Тихо ты, — буркнул бородач и снова повернулся к путникам. — Мы честные люди, сэр, ей-ей. Но мы оберегаем переправу для леди и джентльменов вроде вас, а благодарности от властей по гроб жизни не дождешься. Ни от каких властей.
Уразуметь из этого монолога, к какой же партии принадлежит «честный человек», к Высокой, Низкой или же ни к какой, не представлялось возможности. Джек посмотрел дальше, на воду. Паром усердно тянули через реку. Он уже отошел довольно далеко от берега, и сейчас главным было не ошибиться в расчете. Как времени, так и денег. Дать следовало вовремя, и притом ровно столько, чтобы убедить взять путешественников на паром, но не слишком разжечь аппетиты вымогателей.
— Если так, сэр, то не может ли признательный гражданин предложить вам некую компенсацию за ваши хлопоты?
Бородач прищурился.
— Если вы, сэр, и вправду не прочь компенсировать их пенсом-другим, то почему бы и нет?
Джек медленно полез за пазуху. Его пальцы скользнули по рукояти одного из пистолетов и двинулись дальше, к внутреннему карману, где лежал единственный серебряный доллар. Хотелось верить, что этого хватит.
Возможности узнать, так ли это, ему не представилось.
— Вот, приятель, — произнесла Луиза, направляя Каспиану прямо на бородача, — возьми это и дай нам проехать. Подобру-поздорову.
Джек повернулся, удивившись надменности, внезапно прозвучавшей в ее голосе, и неожиданно завертевшейся в воздухе монете. Даже в увядающем вечернем свете он различил блеск золота. Луиза дала слишком много.
Пузатый громила мигом смекнул, чем пахнет дело, а когда монета приземлилась в его ладони, понял, что не ошибся.
— «Джон», бог ты мой! — вскричал он, подняв ее на свет.
Джек не удержался от стона. Им с лихвой хватило бы и гинеи, а вот португальский «Джон» эти люди не заработали бы и за месяц беспрерывного вымогательства.
Едва Абсолюту пришла в голову эта мысль, как возникла опасность — в лице человека, до сих пор хранившего молчание. С криком: «Богачи, проклятые королевские прихвостни!», обнаружившим наконец и его намерения, и политические пристрастия, он рванул из-за пояса пистолет. Джек, рука которого все еще находилась в дюйме от рукояти, схватился за свой, и оба выстрела грянули почти одновременно. Пуля молчуна просвистела мимо уха Джека, тогда как его собственная угодила в цель. Противник с воплем отлетел в сторону.
Юнец-заика, даром что выглядел неуклюжим, ловко подпрыгнул, чтобы вырвать у Луизы поводья. Она принялась охаживать его хлыстом, но парень, визжа и пытаясь увернуться, продолжал цепляться за узду. Бородач, воспользовавшись сумятицей, спрятал монету и тоже вытащил пистолет.
— Слезай с лошади, ловкач, а не то я прикончу леди! — крикнул он.
Но тут произошло неожиданное: отреагировав то ли на угрозу в адрес хозяйки, то ли на непривычно грубую хватку юнца за повод, Каспиана вздыбилась и лягнула парня в грудь передними копытами. Тот повалился навзничь. Бородач попытался удержать Луизу на прицеле, но Джек не упустил шанса. Мгновенно выхватив из-за спины тяжелый, обитый металлом посох Ангуса Мак-Тавиша, он ударом с плеча выбил у здоровяка оружие. Пистолет упал на землю и выстрелил. Пуля, отскочив от дерева, пролетела у Храбреца между ногами. Конь с перепугу вздыбился, и Джеку с трудом удалось не дать ему понести. Послышались крики: спереди, от дожидавшихся пассажиров, с быстро приближавшегося парома и сзади, от ближайшего к воде дома прибрежного селения.
Джек обернулся. Там, на пороге, держа в руках кружку с высокой шапкой пивной пены, стоял боец в синем мундире и шляпе с серебряным позументом. Позади него в сарае виднелась дюжина взнузданных и оседланных кавалерийских лошадей, которых, как теперь понял Джек, было невозможно разглядеть с вершины холма.
Храбрец дернулся, и взгляд Джека сместился, однако он успел увидеть, как солдат с криком бросился в здание, которое могло быть только казармой.
— Скачи, Луиза!
— Прости, Джек, я...
— Скачи!
Они повернули одновременно, копыта выбили щепки из деревянного настила, и очень скоро из-под них полетела глинистая земля. Добравшись до дороги, перед тем как перейти на галоп, Джек оглянулся. И увидел, как отряд кавалерии колонистов бежит к своим коням.
Джек поскакал на юг, хотя главным сейчас было не направление, а расстояние. Не имело смысла, находясь на виду, устремляться в незнакомые леса, где тропки очень быстро сходят на нет и лошади ничего не стоит запнуться за корень или корягу. Чтобы побудить Храбреца скакать быстрее, Джек охаживал его посохом по крестцу, тогда как Луиза столь же рьяно орудовала своим хлыстом. Ветер свистел в ушах, унося крики прочь. Их преследовали, однако разрыв между беглецами и солдатами Увеличивался. По разумению Джека, иначе не могло и быть, ведь Храбрец и Каспиана — не чета заморенным солдатским клячам из войска Вашингтона. Скоро можно будет поискать укрытие.
На изгибе дороги Луиза отстала от него на шаг, и он скорее учуял, чем увидел неладное. И обернулся как раз в тот миг, когда дамское седло Луизы скособочилось. Девушка натянула поводья, и лошадь сбавила аллюр, но было поздно. Седло окончательно сползло с конской спины, и Луиза упала.
Резко остановив коня, Джек соскочил с коня и бросился к своей спутнице. Перепуганная Каспиана отбежала в сторону.
— Луиза!
Она прокашлялась и с хрипом набрала в грудь воздуху.
— Со мной все в порядке.
— Тогда нам нужно ехать дальше. Поспешим.
Крики преследователей слышались из-за того самого поворота, который они только что миновали.
— Скачи один, — задыхаясь, вымолвила она. — Я не могу ехать верхом без седла, да еще и в этом дурацком платье. Оставь меня.
— Я не брошу тебя...
— Ты должен! — Она подтянулась чуть выше, схватив его за руки. — Я скажу, что мы приняли их за грабителей, это ведь почти правда. Они не причинят вреда американской леди, но ты... — Они, не сговариваясь, обернулись к повороту, за которым, приближаясь, грохотали копыта. — Ты должен выполнить поручение Бургойна. Езжай!
Она была права. Попав в руки американцев, Джек распростился бы не только с надеждой выполнить задание, но и с жизнью. Со шпионами мятежники не церемонились, а поскольку при обыске у него непременно нашли бы депешу Бургойна, спрятанную в устроенном во фляжке тайнике, на снисхождение рассчитывать не приходилось, тем более что человек, подстреленный им на причале, скорее всего умер.
Джек вскочил на коня, схватил поводья и уже с высоты седла сказал:
— Обещаю, что найду тебя.
— Я верю тебе. — Она улыбнулась, хотя ее глаза были полны слез. — Ведь мы оба знаем тебя как джентльмена, который держит слово.
Поднеся пальцы к губам, Джек отсалютовал ей воздушным поцелуем и ударил Храбреца пятками по бокам. Как раз в этот миг вражеские кавалеристы появились из-за поворота. Увидев упавшую девушку и лошадь без всадницы, они слегка притормозили, но, когда Храбрец рванул с места чуть ли не галопом, несколько человек продолжили погоню, в то время как остальные окружили лежавшую Луизу.
Крики преследователей зазвучали совсем близко, и Джек непроизвольно припал к конской гриве, но потом преследователи снова начали отставать. Расхваливая Храбреца, Сэнди Линдси не покривил душой: этот конь и вправду способен пронести его через три графства!
С каждым изгибом дороги крики звучали все дальше. Они еще доносились, но в том, что Джеку удалось оторваться, сомнений не оставалось.
Теперь, когда опасность миновала, нахлынуло раздражение. Ну какого, спрашивается, черта потребовалось Луизе встревать со своей золотой монетой? Он проклинал ее порывистость, ту самую, которой при других обстоятельствах так восхищался. Разумеется, Джек понимал, что гнев его в наибольшей степени подогревается страхом за девушку, оставшуюся среди врагов. Решение бросить ее было одним из самых тяжелых в его жизни, и он принял его лишь потому, что осознавал ее правоту. Схваченные вместе, они оба закончили бы свои дни на виселице.
Дорога змеилась по густому лесу, и Джек начал присматривать боковую тропку, что вывела бы его наверх, в холмы, где он мог окончательно избавиться от погони. Лес давал ему неоспоримое преимущество над любыми солдатами.
Неожиданно дорога выпрямилась... и оказалось, что прямо поперек ее застряла в грязи подвода. Возница понукал упряжку, а несколько человек подталкивали подводу с боков и сзади.
Храбрец был охотничьим скакуном, обученным прыгать через изгороди на полях Англии, и Джек решил положиться на него. Он отпустил поводья, и конь справился с испытанием прямо-таки волшебным образом, перескочив деревянные борта с запасом чуть ли не в фут. Однако радость Джека была несколько преждевременной, ибо приземлился скакун среди людей. Те бросились из-под копыт врассыпную, конь почти остановился, и инерция швырнула Абсолюта на шею рослого гнедого. Он резко опустил лицо вниз, и оно оказалось почти вровень с лицом другого человека.
Этот человек с криком упал наземь, остальным удалось отскочить. Все они, как один, были в синих мундирах. Джек понял, что его угораздило врезаться в арьергард или в обоз мятежников.
Теперь выбора не оставалось. Лес доходил до самой обочины дороги, и Абсолют направил Храбреца туда, проломившись сквозь кустарник под навес раскидистых крон. О корягах он уже не думал. Позади слышались крики, многократно усилившиеся, когда на подводу на всем скаку налетели гнавшиеся за Джеком кавалеристы.
Вскоре все, кто оставался на дороге, и конные и пешие, устремились за Абсолютом. Некоторые — с заряженным оружием, в чем он убедился, когда задержался возле упавшего дерева, размышляя, как ловчее его объехать. Солнце уже покинуло небосвод, и, может быть, поэтому мушкетная пуля застряла не в его голове, а в древесном стволе.
Вскрикнув, Джек устремил Храбреца влево. Обогнув препятствие, он высмотрел впереди тропку и, горяча коня, помчался по ней. Громыхнул еще один выстрел, но куда именно угодила пуля, Джек так и не узнал.
Тропа расширилась, пошла вниз по склону холма, потом опять вверх. Храбрец мчался, как на скачках, легко преодолевая препятствия, и у Джека стала зарождаться надежда, что лошади кавалеристов, далеко не так хорошо обученные, не смогут угнаться на этом склоне за его скакуном и он все-таки сбросит погоню с хвоста. Улыбнувшись, Джек снова положился на коня, перестав пускать в ход посох и ограничиваясь лишь легким сжатием боков каблуками да негромкими командами.
Джек чувствовал, что приближается к вершине. Скоро он перевалит гребень и умчится вниз, под уклон, оставив преследователей далеко позади. Уже у самой вершины Абсолют обернулся, чтобы сквозь сумрак посмотреть назад.
Вывороченная с корнем береза, падая поперек тропы, зацепилась за крону дерева, росшего по ту сторону, и не упала на землю, а перегородила тропу на высоте головы всадника. Именно с нею и встретился Джек на всем скаку. Пусть уже не столь стремительном, но все же довольно быстром. Джек не почувствовал боли и не ощутил того, как вылетел из седла и грохнулся наземь. Просто мир вдруг сделался темным.
Глава 13Пивоварня
— Джозеф Брант как-то назвал этот акт шестьдесят третьего года Индейской великой хартией. Великая хартия вольностей есть краеугольный камень английской свободы, а свобода — это то, за что стоит сражаться.
— Конечно. Конечно, да.
Луиза подняла глаза куда-то к кронам деревьев, но спустя миг снова взглянула на него и сказала:
— Что ж, Джек Абсолют! Я рада, что снова увидела тебя столь пылким, а то уже начала задаваться вопросом: неужели внимание, которое ты выказывал мне на корабле, было лишь результатом воздействия морского воздуха да прекрасных вин из коллекции Бургойна? Приятно узнать, что это не так.
Она потянулась к нему, взяла его за рубашку и притянула к себе. Абсолют не противился. Он заключил Луизу в объятия, и губы их встретились.
То был поцелуй, которого Джек желал с момента своего возвращения, первый после того, бегло сорванного, когда Луиза покидала корабль. Джек так долго мечтал об этом, и ему хотелось надеяться, что о том же мечтала и она. И пока длился этот поцелуй, Джек успел забыть обо всем.
С глубоким, почти театральным вздохом Луиза повалилась на спину. Джек замешкался, что стоило ему оторванной пуговицы.
— Луиза...
— Что, Джек?
И тут Джек рассказал о разговоре с ее отцом и о данном им слове.
— Ты обещал это моему отцу? — Удивление быстро перешло в ярость, которую она тщетно пыталась сдержать. — И он посмел предположить, будто я... будто я могу... Счел меня не способной отвечать за себя?
— Я уверен, Луиза, что он не имел в виду ничего такого. Просто ему...
— Еще как имел! И ты тоже, со своим дурацким обещанием. Вообразил себя неотразимым... И решил проявить благородство.
Он протянул к ней руку, но она отдернулась.
— И бьюсь об заклад, ты дал ему слово джентльмена.
Джек еле заметно кивнул.
— Это ты-то — джентльмен?
— Я им бываю, — пробормотал Джек. — От случая к случаю.
Последнее почему-то взбесило девушку окончательно. Она вскочила и напролом бросилась в чащу. Путь ее был отмечен треском ломающихся ветвей.
— Луиза! — окликнул Джек, хотя понимал, что толку не будет. Он провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду, а потом, выругав себя, ее отца, своего собственного батюшку, войну, всех джентльменов на свете и все то, что только можно было проклясть, а затем затоптал для безопасности костер. Берестяной шалаш удерживал тепло, так что, завернувшись в одеяло, Джек почувствовал себя вполне уютно.
По прошествии примерно получаса Луиза вернулась, несколько успокоенная.
— Прости, — сказала она.
— Это ты меня прости. — Джек пожал плечами. — Ты ведь знаешь, дело не в том, что я не хочу...
— Ничего я не знаю.
— И кроме того, ты знаешь, что к этому... разговору мы еще вернемся. После того, как я буду свободен от данного слова.
Он откинул одеяло. После недолгого колебания Луиза легла рядом, повернувшись к нему спиной. Джек прикрыл их обоих одним одеялом и улегся снова. Их тела соприкасались, и, чтобы хоть как-то отвлечься от этого, Джек в отчаянии попытался заставить себя думать о чем-нибудь другом. О чем угодно: о вигах, о холодных морях Корнуолла, о матери, о бильярдных киях... о нет! Скаковые лошади, гвозди...
Он почувствовал, что Луиза дрожит, и подумал, что к ее глазам, возможно, подступили слезы. Но когда она заговорила, в ее голосе звучал смех.
— Итак, нам нужно добавить еще три титула к твоему имени. Дай-ка подумать. Ты уже солдат, могавк, драматург и дуэлянт. Мы также обнаружили, что ты кулинар. Произведем тебя еще в... джентльмены, — она окрасила это слово язвительным скептицизмом, — и...
— И?
— В глупцы. Да, Джек Абсолют, ты, вне всякого сомнения, полноправный глупец.
Он чуть плотнее прижал девушку к себе.
— Вот титул, которым я владею давным-давно. Во всяком случае, если послушать Ате.
Она рассмеялась снова, зевнула, и дыхание ее замедлилось. Кажется, Луиза мгновенно уснула.
А вот глупец, напротив, бодрствовал еще довольно долго.
* * *
Порой он почти готов был поверить в то, что на самом деле никакой войны нет, а он всего-навсего совершает одно из тех долгих путешествий по лесам, каких в его жизни было множество. Только вот на сей раз вместо Ате рядом с ним находилась спутница, в некоторых отношениях более приятная: она не втягивала его в бесконечные споры о Шекспире, не предлагала посостязаться в беге, стрельбе или снятии шкур и не жаловалась на его стряпню.Что касается последнего пункта, то Луиза, напротив, всячески нахваливала его кулинарные умения, даже после того, как мука и бекон подошли к концу и ему пришлось собирать лопухи и коренья рогоза. С этим гарниром Джек запек в золе двух белок, которых ему удалось добыть, метнув нож. Стрелять в этих краях он остерегался.
Луиза, похоже, разделяла его любовь к лесной жизни, и хотя оба они с течением времени становились все грязнее, ее привлекательности это ничуть не уменьшало. Даже наоборот.
Порой, пытаясь расчесать спутанные волосы или стереть с лица пятна сажи, Луиза замечала, как Джек подглядывает за ней, и показывала ему язык. Ночи их проходили спокойно: они пришли к молчаливому признанию данного Джеком слова джентльмена и больше к этой теме не возвращались. Дни их полнились смехом, а сон под краснеющими кронами кленов и желтой листвой конских каштанов был безмятежен и легок.
Но война, хоть и оставшаяся где-то вдалеке, не позволяла забыть о себе. Им приходилось подгонять лошадей: задача Джека была жизненно важной, а Луизе следовало спешить к больной матери. Именно спешка заставила их ближе к вечеру седьмого дня пути решиться на то, чего они до сих пор старательно избегали, — на контакт с людьми.
— Ты видишь этот паром?
— Ага. Он примерно на полпути через реку. Нам пора спускаться.
Джек раздвинул ветви орешника, присматриваясь к реке. Он повернулся к стоявшей позади Луизе, которая подтягивала под брюхом своей кобылы Каспианы подпругу дамского седла. Мужское седло лежало возле ее ног.
— Итак, я снова вижу перед собой леди, — промолвил Джек, глядя на пурпурное платье.
— А разве у вас, сэр, могли быть в этом хотя бы малейшие сомнения? — хмыкнула она, расправляя складки пышной юбки. — С этим-то что делать?
Он пнула ногой мужское седло.
— Здесь оставь. Забрось вон за то дерево, — ответил он и, предваряя ее возражения, поднял руку. — Я понимаю, что разбрасываться добром не дело, но, если мы не хотим вызвать подозрений, нам лучше не иметь при себе подозрительных вещей. А мужское седло, предназначенное для леди, — вещица как раз из таких.
Неохотно кивнув, Луиза забросила седло в кусты и, подойдя к нему, промолвила:
— Что теперь, «муж мой»?
— А теперь, «жена моя», мы попробуем попасть на Тарритаунский паром.
Молча, ибо у каждого из них имелись собственные мысли и страхи, они направили лошадей вниз по крутому склону, прямо под которым находилась речная пристань. Хотя селение лишь частично попадало в поле его зрения, Джек сумел углядеть и приближающийся паром, и небольшую группу дожидавшихся переправы будущих пассажиров. Мундиров ни на ком не было, однако и ковбои, считавшиеся лоялистами, и охотники, числившиеся патриотами, предпочитали обходиться без униформы, что позволяло им с легкостью перебегать с одной стороны на другую, в зависимости от того, где ожидалась большая нажива.
Впрочем, кто бы сейчас ни находился внизу, друзья, враги или нейтралы, паром-то был тот самый, на котором сержант Уиллис рекомендовал им перебраться на восточный берег Гудзона. Если они намеревались продолжить свой путь и оказаться в конечном счете в Нью-Йорке, у них не было никакого реального выбора, кроме как воспользоваться этим паромом.
Хорошо расчищенная тропа вывела их к домам. Ватага ребятишек, старшему из которых было не больше пяти, забавлялась тем, что перебегала из одного амбара в другой. Человек, подоивший одну корову, передвинул подойник к другой. Женщина открыла дверь и выбросила какие-то объедки в загон с курами. Птицы с кудахтаньем принялись клевать, а она, взглянув из-под руки на проезжавших, лениво помахала им и вернулась в дом.
— Можно подумать, война совершенно не затронула этих людей, — пробормотала Луиза.
— Война затронула всех, — сдержанно отозвался Джек, глядя, как три человека отделились от стоявшей на причале группы. Последние лучи вечернего солнца блеснули на стволах и замках заткнутых за их пояса пистолетов.
Когда копыта их лошадей застучали по деревянному настилу, один из троих, пузатый, бородатый детина, выступил вперед.
— Приветствую, господа хорошие, — прогудел он, взявшись за узду Каспианы.
Лошадь отдернулась. Он выпустил повод и, потянувшись, потрепал ее за гриву.
— И вам привет, почтеннейший.
Джек направил Храбреца поближе к Луизе, удерживая поводья левой рукой, чтобы правая оставалась свободной. Кобуры пистолетов он заблаговременно отстегнул от седла, и теперь они висели на портупее у него на груди, скрытые полами камзола.
— С-с-славная лошадка, Амос.
Один из двоих спутников бородача, тот, что помоложе, обошел вокруг и уставился на Храбреца. Этот придурковатый с виду, без конца то снимавший, то надевавший мятую, дырявую шляпу заика малость напоминал Ганса-Йоста. Но беспокойство Джека вызвал не он, а третий мужчина. Этот неподвижно стоял на месте, положив руки на рукояти пистолетов, и не сводил с Джека пристального взгляда.
— Очень славная, — подтвердил бородач. — Вы ведь, поди, благородные господа, не иначе. Такие лошадки водятся только у взаправдашних леди да джентльменов, а у других — ни в жизнь.
Джек кивнул и заговорил с хорошо знакомым ему акцентом, распространенным в Бостоне. Тем, от которого не была избавлена и речь Луизы.
— Так оно и есть. Возвращаемся домой. Пришлось ехать кружным путем, чтобы не угодить под пули. Всюду война. Страшные времена.
Если он и надеялся вызвать таким образом понимание и сочувствие, то его постигло разочарование. Хранивший молчание человек сплюнул в сторону. Тот, что помоложе, хихикнул, тогда как лицо их предводителя приняло преувеличенно честное, ханжеское выражение:
— В этой земле выпустили на волю дьявола, это уж как пить дать. Он завладевает человеческими сердцами, пробуждает в них похоть, — тут он с плохо скрываемым интересом бросил взгляд на юбку Луизы, — подбивает на обман и убийство. И на воровство. — Он кивнул. — Да, сэр. Золото — вот корень всех бед, это уж точно.
— Как пить д-д-дать, — вторил юнец.
— Но каждому человеку нужна какая-то малость, не так ли, сэр?
Джек мигом смекнул, к чему клонит пузатый перевозчик. Он был вовсе не против заплатить часть полученных от Бургойна монет за право проезда.
— Маленько надо, ага, на харчи и всякое такое.
— На харчи и вы-п-п-ивку, — хихикнул юнец.
Бородач бросил на него взгляд, под которым малец съежился и попятился, что-то бормоча себе под нос и с удвоенной быстротой то снимая, то надевая шапку.
— Тихо ты, — буркнул бородач и снова повернулся к путникам. — Мы честные люди, сэр, ей-ей. Но мы оберегаем переправу для леди и джентльменов вроде вас, а благодарности от властей по гроб жизни не дождешься. Ни от каких властей.
Уразуметь из этого монолога, к какой же партии принадлежит «честный человек», к Высокой, Низкой или же ни к какой, не представлялось возможности. Джек посмотрел дальше, на воду. Паром усердно тянули через реку. Он уже отошел довольно далеко от берега, и сейчас главным было не ошибиться в расчете. Как времени, так и денег. Дать следовало вовремя, и притом ровно столько, чтобы убедить взять путешественников на паром, но не слишком разжечь аппетиты вымогателей.
— Если так, сэр, то не может ли признательный гражданин предложить вам некую компенсацию за ваши хлопоты?
Бородач прищурился.
— Если вы, сэр, и вправду не прочь компенсировать их пенсом-другим, то почему бы и нет?
Джек медленно полез за пазуху. Его пальцы скользнули по рукояти одного из пистолетов и двинулись дальше, к внутреннему карману, где лежал единственный серебряный доллар. Хотелось верить, что этого хватит.
Возможности узнать, так ли это, ему не представилось.
— Вот, приятель, — произнесла Луиза, направляя Каспиану прямо на бородача, — возьми это и дай нам проехать. Подобру-поздорову.
Джек повернулся, удивившись надменности, внезапно прозвучавшей в ее голосе, и неожиданно завертевшейся в воздухе монете. Даже в увядающем вечернем свете он различил блеск золота. Луиза дала слишком много.
Пузатый громила мигом смекнул, чем пахнет дело, а когда монета приземлилась в его ладони, понял, что не ошибся.
— «Джон», бог ты мой! — вскричал он, подняв ее на свет.
Джек не удержался от стона. Им с лихвой хватило бы и гинеи, а вот португальский «Джон» эти люди не заработали бы и за месяц беспрерывного вымогательства.
Едва Абсолюту пришла в голову эта мысль, как возникла опасность — в лице человека, до сих пор хранившего молчание. С криком: «Богачи, проклятые королевские прихвостни!», обнаружившим наконец и его намерения, и политические пристрастия, он рванул из-за пояса пистолет. Джек, рука которого все еще находилась в дюйме от рукояти, схватился за свой, и оба выстрела грянули почти одновременно. Пуля молчуна просвистела мимо уха Джека, тогда как его собственная угодила в цель. Противник с воплем отлетел в сторону.
Юнец-заика, даром что выглядел неуклюжим, ловко подпрыгнул, чтобы вырвать у Луизы поводья. Она принялась охаживать его хлыстом, но парень, визжа и пытаясь увернуться, продолжал цепляться за узду. Бородач, воспользовавшись сумятицей, спрятал монету и тоже вытащил пистолет.
— Слезай с лошади, ловкач, а не то я прикончу леди! — крикнул он.
Но тут произошло неожиданное: отреагировав то ли на угрозу в адрес хозяйки, то ли на непривычно грубую хватку юнца за повод, Каспиана вздыбилась и лягнула парня в грудь передними копытами. Тот повалился навзничь. Бородач попытался удержать Луизу на прицеле, но Джек не упустил шанса. Мгновенно выхватив из-за спины тяжелый, обитый металлом посох Ангуса Мак-Тавиша, он ударом с плеча выбил у здоровяка оружие. Пистолет упал на землю и выстрелил. Пуля, отскочив от дерева, пролетела у Храбреца между ногами. Конь с перепугу вздыбился, и Джеку с трудом удалось не дать ему понести. Послышались крики: спереди, от дожидавшихся пассажиров, с быстро приближавшегося парома и сзади, от ближайшего к воде дома прибрежного селения.
Джек обернулся. Там, на пороге, держа в руках кружку с высокой шапкой пивной пены, стоял боец в синем мундире и шляпе с серебряным позументом. Позади него в сарае виднелась дюжина взнузданных и оседланных кавалерийских лошадей, которых, как теперь понял Джек, было невозможно разглядеть с вершины холма.
Храбрец дернулся, и взгляд Джека сместился, однако он успел увидеть, как солдат с криком бросился в здание, которое могло быть только казармой.
— Скачи, Луиза!
— Прости, Джек, я...
— Скачи!
Они повернули одновременно, копыта выбили щепки из деревянного настила, и очень скоро из-под них полетела глинистая земля. Добравшись до дороги, перед тем как перейти на галоп, Джек оглянулся. И увидел, как отряд кавалерии колонистов бежит к своим коням.
Джек поскакал на юг, хотя главным сейчас было не направление, а расстояние. Не имело смысла, находясь на виду, устремляться в незнакомые леса, где тропки очень быстро сходят на нет и лошади ничего не стоит запнуться за корень или корягу. Чтобы побудить Храбреца скакать быстрее, Джек охаживал его посохом по крестцу, тогда как Луиза столь же рьяно орудовала своим хлыстом. Ветер свистел в ушах, унося крики прочь. Их преследовали, однако разрыв между беглецами и солдатами Увеличивался. По разумению Джека, иначе не могло и быть, ведь Храбрец и Каспиана — не чета заморенным солдатским клячам из войска Вашингтона. Скоро можно будет поискать укрытие.
На изгибе дороги Луиза отстала от него на шаг, и он скорее учуял, чем увидел неладное. И обернулся как раз в тот миг, когда дамское седло Луизы скособочилось. Девушка натянула поводья, и лошадь сбавила аллюр, но было поздно. Седло окончательно сползло с конской спины, и Луиза упала.
Резко остановив коня, Джек соскочил с коня и бросился к своей спутнице. Перепуганная Каспиана отбежала в сторону.
— Луиза!
Она прокашлялась и с хрипом набрала в грудь воздуху.
— Со мной все в порядке.
— Тогда нам нужно ехать дальше. Поспешим.
Крики преследователей слышались из-за того самого поворота, который они только что миновали.
— Скачи один, — задыхаясь, вымолвила она. — Я не могу ехать верхом без седла, да еще и в этом дурацком платье. Оставь меня.
— Я не брошу тебя...
— Ты должен! — Она подтянулась чуть выше, схватив его за руки. — Я скажу, что мы приняли их за грабителей, это ведь почти правда. Они не причинят вреда американской леди, но ты... — Они, не сговариваясь, обернулись к повороту, за которым, приближаясь, грохотали копыта. — Ты должен выполнить поручение Бургойна. Езжай!
Она была права. Попав в руки американцев, Джек распростился бы не только с надеждой выполнить задание, но и с жизнью. Со шпионами мятежники не церемонились, а поскольку при обыске у него непременно нашли бы депешу Бургойна, спрятанную в устроенном во фляжке тайнике, на снисхождение рассчитывать не приходилось, тем более что человек, подстреленный им на причале, скорее всего умер.
Джек вскочил на коня, схватил поводья и уже с высоты седла сказал:
— Обещаю, что найду тебя.
— Я верю тебе. — Она улыбнулась, хотя ее глаза были полны слез. — Ведь мы оба знаем тебя как джентльмена, который держит слово.
Поднеся пальцы к губам, Джек отсалютовал ей воздушным поцелуем и ударил Храбреца пятками по бокам. Как раз в этот миг вражеские кавалеристы появились из-за поворота. Увидев упавшую девушку и лошадь без всадницы, они слегка притормозили, но, когда Храбрец рванул с места чуть ли не галопом, несколько человек продолжили погоню, в то время как остальные окружили лежавшую Луизу.
Крики преследователей зазвучали совсем близко, и Джек непроизвольно припал к конской гриве, но потом преследователи снова начали отставать. Расхваливая Храбреца, Сэнди Линдси не покривил душой: этот конь и вправду способен пронести его через три графства!
С каждым изгибом дороги крики звучали все дальше. Они еще доносились, но в том, что Джеку удалось оторваться, сомнений не оставалось.
Теперь, когда опасность миновала, нахлынуло раздражение. Ну какого, спрашивается, черта потребовалось Луизе встревать со своей золотой монетой? Он проклинал ее порывистость, ту самую, которой при других обстоятельствах так восхищался. Разумеется, Джек понимал, что гнев его в наибольшей степени подогревается страхом за девушку, оставшуюся среди врагов. Решение бросить ее было одним из самых тяжелых в его жизни, и он принял его лишь потому, что осознавал ее правоту. Схваченные вместе, они оба закончили бы свои дни на виселице.
Дорога змеилась по густому лесу, и Джек начал присматривать боковую тропку, что вывела бы его наверх, в холмы, где он мог окончательно избавиться от погони. Лес давал ему неоспоримое преимущество над любыми солдатами.
Неожиданно дорога выпрямилась... и оказалось, что прямо поперек ее застряла в грязи подвода. Возница понукал упряжку, а несколько человек подталкивали подводу с боков и сзади.
Храбрец был охотничьим скакуном, обученным прыгать через изгороди на полях Англии, и Джек решил положиться на него. Он отпустил поводья, и конь справился с испытанием прямо-таки волшебным образом, перескочив деревянные борта с запасом чуть ли не в фут. Однако радость Джека была несколько преждевременной, ибо приземлился скакун среди людей. Те бросились из-под копыт врассыпную, конь почти остановился, и инерция швырнула Абсолюта на шею рослого гнедого. Он резко опустил лицо вниз, и оно оказалось почти вровень с лицом другого человека.
Этот человек с криком упал наземь, остальным удалось отскочить. Все они, как один, были в синих мундирах. Джек понял, что его угораздило врезаться в арьергард или в обоз мятежников.
Теперь выбора не оставалось. Лес доходил до самой обочины дороги, и Абсолют направил Храбреца туда, проломившись сквозь кустарник под навес раскидистых крон. О корягах он уже не думал. Позади слышались крики, многократно усилившиеся, когда на подводу на всем скаку налетели гнавшиеся за Джеком кавалеристы.
Вскоре все, кто оставался на дороге, и конные и пешие, устремились за Абсолютом. Некоторые — с заряженным оружием, в чем он убедился, когда задержался возле упавшего дерева, размышляя, как ловчее его объехать. Солнце уже покинуло небосвод, и, может быть, поэтому мушкетная пуля застряла не в его голове, а в древесном стволе.
Вскрикнув, Джек устремил Храбреца влево. Обогнув препятствие, он высмотрел впереди тропку и, горяча коня, помчался по ней. Громыхнул еще один выстрел, но куда именно угодила пуля, Джек так и не узнал.
Тропа расширилась, пошла вниз по склону холма, потом опять вверх. Храбрец мчался, как на скачках, легко преодолевая препятствия, и у Джека стала зарождаться надежда, что лошади кавалеристов, далеко не так хорошо обученные, не смогут угнаться на этом склоне за его скакуном и он все-таки сбросит погоню с хвоста. Улыбнувшись, Джек снова положился на коня, перестав пускать в ход посох и ограничиваясь лишь легким сжатием боков каблуками да негромкими командами.
Джек чувствовал, что приближается к вершине. Скоро он перевалит гребень и умчится вниз, под уклон, оставив преследователей далеко позади. Уже у самой вершины Абсолют обернулся, чтобы сквозь сумрак посмотреть назад.
Вывороченная с корнем береза, падая поперек тропы, зацепилась за крону дерева, росшего по ту сторону, и не упала на землю, а перегородила тропу на высоте головы всадника. Именно с нею и встретился Джек на всем скаку. Пусть уже не столь стремительном, но все же довольно быстром. Джек не почувствовал боли и не ощутил того, как вылетел из седла и грохнулся наземь. Просто мир вдруг сделался темным.
Глава 13Пивоварня
О том, сколько времени прошло с момента столкновения с деревом, он не имел ни малейшего представления. Тьма, овладевшая им в тот миг, по-прежнему удерживала его, хоть из черноты забытья она успела преобразиться во мрак темницы.
Очнувшись, Джек уже не смог забыться снова: мешал холод. Одежду у него забрали, а оставленное взамен тонкое, пропахшее конским потом одеяло почти не грело. Вдобавок его кожа чувствовала, как на нем что-то шевелится, из-за чего едва ли не радовался отсутствию света. А вот полученные повреждения оказались не столь уж страшными. Правда, встреча с березой оставила на его лбу шишку размером с дикое яблоко, а спина после падения с Храбреца отчаянно ныла, но на игровых площадках Вестминстерской школы ему доставалось и похуже.
Поскольку в первое время из всех своих чувств Джек мог положиться только на осязание, он стал осторожно ощупывать ближнее пространство. Впрочем, стоило глазам чуть приспособиться ко мраку, как ему удалось уловить слабый свет, исходивший из какой-то щели в стене, находившейся слишком высоко, чтобы можно было дотянуться. На полу из каменных плит была набросана солома, а слева от Джека стояла пузатая бочка. Такую же спустя мгновение он нашарил и справа. Двинувшись на четвереньках, наугад, с вытянутой вперед рукой, он очень скоро нащупал еще несколько бочек, стоявших или поваленных на бок. По всему выходило, что он находится в мастерской бондаря или...
Как раз в этот момент восстановилось и его обоняние. Ноздри защекотал сладковатый, хмельной запах.
— Пиво, — произнес вслух Джек и рассмеялся: в юности ему часто предрекали, что он окончит свои дни в пивном погребе.
Дальнейшие исследования подтвердили его открытие. В помещении обнаружились мешки с зерном, большое корыто и несколько деревянных лопаток для размешивания сусла. Все помещение имело около тридцати футов в длину и дюжины в ширину. Там имелись две двери: большая двойная, служившая, надо думать, для закатывания и выкатывания бочек (из щели над ней и пробивался свет), и другая, поменьше, в стене напротив. Обе были заперты и на ощупь казались весьма крепкими.
Закончив исследовать свою темницу, Джек уселся напротив малой двери и, несмотря на отвращение, плотно закутался в одеяло. После того как ему удалось чуточку согреться, к ушибленной голове мало-помалу стали возвращаться мыслительные способности.
Прежде всего стало ясно, что он в плену. Правда, давно ли его бросили в этот подвал и не находится ли Луиза в узилище по соседству, оставалось неизвестным. Но пивоварня, судя по размерам, должна была обслуживать довольно большую общину, а стало быть, его отвезли в селение или городок. Джеку доводилось бывать в тюремных камерах и похуже. И он предпочитал этот холод той жаре, от которой страдал некогда в Майсуре.
Его размышления были прерваны донесшимися с лестницы шагами и звуком поднимаемого засова. В помещение ворвался свет. Джек заморгал и прикрыл глаза, а когда открыл их снова, то увидел в проеме двоих людей. Один нес поднос, другой мушкетон.
Очнувшись, Джек уже не смог забыться снова: мешал холод. Одежду у него забрали, а оставленное взамен тонкое, пропахшее конским потом одеяло почти не грело. Вдобавок его кожа чувствовала, как на нем что-то шевелится, из-за чего едва ли не радовался отсутствию света. А вот полученные повреждения оказались не столь уж страшными. Правда, встреча с березой оставила на его лбу шишку размером с дикое яблоко, а спина после падения с Храбреца отчаянно ныла, но на игровых площадках Вестминстерской школы ему доставалось и похуже.
Поскольку в первое время из всех своих чувств Джек мог положиться только на осязание, он стал осторожно ощупывать ближнее пространство. Впрочем, стоило глазам чуть приспособиться ко мраку, как ему удалось уловить слабый свет, исходивший из какой-то щели в стене, находившейся слишком высоко, чтобы можно было дотянуться. На полу из каменных плит была набросана солома, а слева от Джека стояла пузатая бочка. Такую же спустя мгновение он нашарил и справа. Двинувшись на четвереньках, наугад, с вытянутой вперед рукой, он очень скоро нащупал еще несколько бочек, стоявших или поваленных на бок. По всему выходило, что он находится в мастерской бондаря или...
Как раз в этот момент восстановилось и его обоняние. Ноздри защекотал сладковатый, хмельной запах.
— Пиво, — произнес вслух Джек и рассмеялся: в юности ему часто предрекали, что он окончит свои дни в пивном погребе.
Дальнейшие исследования подтвердили его открытие. В помещении обнаружились мешки с зерном, большое корыто и несколько деревянных лопаток для размешивания сусла. Все помещение имело около тридцати футов в длину и дюжины в ширину. Там имелись две двери: большая двойная, служившая, надо думать, для закатывания и выкатывания бочек (из щели над ней и пробивался свет), и другая, поменьше, в стене напротив. Обе были заперты и на ощупь казались весьма крепкими.
Закончив исследовать свою темницу, Джек уселся напротив малой двери и, несмотря на отвращение, плотно закутался в одеяло. После того как ему удалось чуточку согреться, к ушибленной голове мало-помалу стали возвращаться мыслительные способности.
Прежде всего стало ясно, что он в плену. Правда, давно ли его бросили в этот подвал и не находится ли Луиза в узилище по соседству, оставалось неизвестным. Но пивоварня, судя по размерам, должна была обслуживать довольно большую общину, а стало быть, его отвезли в селение или городок. Джеку доводилось бывать в тюремных камерах и похуже. И он предпочитал этот холод той жаре, от которой страдал некогда в Майсуре.
Его размышления были прерваны донесшимися с лестницы шагами и звуком поднимаемого засова. В помещение ворвался свет. Джек заморгал и прикрыл глаза, а когда открыл их снова, то увидел в проеме двоих людей. Один нес поднос, другой мушкетон.